Текст книги "Смертельный груз"

Инспектор во второй раз отправился домой, но этим вечером ему не суждено было отдохнуть. Примерно в половине десятого его снова вызвали посыльным в Скотленд-Ярд. Кому-то срочно понадобилось поговорить с ним по телефону.

Глава 3
Наблюдатель на стене

В то время, когда инспектор Бернли беседовал у себя в кабинете с Броутоном и Харкнессом, иные события, связанные с той же бочкой, происходили в противоположном конце Лондона.

Полицейский констебль с табельным номером Зед-76, которого звали Джоном Уолкером, был в правоохранительных органах новичком. Умный и старательный молодой человек, не лишенный способностей, он крайне серьезно относился к себе самому и к своей работе. Строил амбициозные планы на будущее, целью которых было как можно быстрее дослужиться до звания детектива. Но подлинной его мечтой оставался тот день, когда он, достигнув головокружительной высоты, будет назначен инспектором Скотленд-Ярда. Он взахлеб читал Конан Дойла, Ричарда О. Фримена и других мастеров криминального жанра, и их произведения дополнительно распаляли его воображение. Попытки подражать любимым персонажам добавляли интереса в его жизни, и если не приносили большой пользы, то и вреда от них не было никакого.

Примерно в половине седьмого констебль Уолкер, получив увольнительную для отдыха и уже переодевшись в штатское, неторопливо шел по Холлоуэй-роуд. Он успел выпить чаю и теперь убивал время в ожидании просмотра второй серии захватывающей драмы «Любовный соблазн» в синематографе «Ислингтон». И хотя его уже охватило предвкушение удовольствия от предстоявшего сеанса, он продолжал практиковаться в наблюдательности и дедукции. Уолкер приобрел привычку отмечать особенности во внешности попадавшихся ему навстречу людей, неизменно стараясь по отдельным приметам распознать, кто они такие. И если пока не столь преуспел в этом занятии, как Шерлок Холмс, то надеялся в один прекрасный день стать ровней знаменитому сыщику.

Вот и сейчас констебль разглядывал людей, двигавшихся вдоль тротуара, но никто из них не представлял явного интереса для более пристального изучения. Однако стоило ему перевести взгляд на проезжую часть, как кое-что сразу же привлекло его внимание.

В противоположном ему направлении двигалась четырехколесная повозка с запряженной в нее гнедой лошадью. На повозке стояла довольно крупных размеров бочка. На козлах сидели двое мужчин. Один из них – худощавый и узколицый – держал в руках поводья. Другой, тоже не очень высокого роста и не слишком внушительного сложения, откинулся спиной на бочку, словно в изнеможении. Его выделяла черная бородка.

Сердце констебля Уолкера забилось чаще. Он неизменно стремился тщательно запоминать приметы объявленных в розыск людей, а только сегодня после обеда читал поступившую из штаб-квартиры полиции телеграмму, в которой описывался именно такой экипаж. Его разыскивали, причем поискам придавалась чрезвычайная важность. Неужели он сумел обнаружить его? Подобный вопрос только усилил волнение констебля Уолкера.

Стараясь делать все как можно незаметнее, он повернулся и зашагал в том же направлении, куда двигалась телега, вспоминая каждую деталь прочитанного описания. Четырехколесная повозка – верно. С одной лошадью – и это совпадало. Бочка из прочной древесины, скрепленная стальными обручами, у которой конец одной из досок был отломлен, а потом прибит на прежнее место гвоздями. Констебль еще раз пригляделся к поравнявшейся в тот момент с ним повозке. Да, бочка казалась необычно крепко изготовленной и скрепленной настоящей сталью, но разглядеть поврежденную доску пока не представлялось возможным. Сама телега, судя по описанию, была покрыта ярко-синей краской, и на борт ее нанесли адрес в районе Тоттенхэм-Корт-роуд. Здесь констебля подстерегало разочарование. Повозка имела рыжевато-коричневый цвет, а надпись гласила, что транспортное средство принадлежит фирме «Джон Лайонз и сын», расположенной по адресу: Лоуэр-Бичвуд-роуд, Мэддокс-стрит, дом 127. Это стало для Уолкера подлинным ударом. Он уже почти поверил в удачу, и вот тебе… И все же повозка в точности соответствовала описанию, если не считать цвета.

Констебль пригляделся к землистому оттенку коричневой краски. Местами краска казалась свежей и даже еще блестевшей, а по краям была тусклой, и создавалось впечатление, что нанесли ее уже давно. И полицейским снова овладело лихорадочное возбуждение. Он понял, что это значило.

Еще мальчишкой он любил наблюдать за работой в малярной мастерской, находившейся в той деревне, где он вырос, и успел немало узнать о свойствах красящих материалов. Например, если требовалось побыстрее высушить краску, то необходимо было разбавить ее не маслом, а скипидаром или другим подобным ему химикатом. Такая краска высыхала уже через час, но выглядела тускло, не имела привлекательного глянца. Однако, если разбавленную краску наносили на поверхность, прежде покрашенную масляным красителем, она быстро не сохла, и тогда создавался эффект неравномерности – высохшие участки казались матовыми, а сырые все еще поблескивали. Теперь констеблю Уолкеру стало совершенно очевидно, что повозку совсем недавно покрыли разбавленной коричневой краской, которая успела полностью высохнуть только по краям.

Как только его осенила эта мысль, констебль пристальнее вгляделся в боковину повозки. Да, так оно и было. Смутно сквозь коричневую краску проступали очертания прежних белых букв, ярко выделявшихся когда-то на синем фоне. Уолкер обрадовался, почувствовав несокрушимую уверенность. Ошибки быть не могло!

Констебль позволил телеге проехать немного дальше, все еще радуясь своей удаче. Но потом вспомнил, что при повозке должны были находиться четверо. Перечислялись высокий мужчина с песочного цвета усами, скуластый и с тяжелой нижней челюстью; среднего роста худощавый и похожий на иностранца человек с черной бородкой клинышком; и еще двое, чьи словесные портреты не приводились. Мужчина с бородкой сидел на козлах, но рослого и светловолосого рядом не наблюдалось. Кучер, по всей видимости, был из тех двоих, чью внешность описать не удалось.

Внезапно констеблю Уолкеру пришло в голову, что двое других могли пешком сопровождать повозку. Поэтому он позволил телеге продвинуться чуть вперед и стал внимательно изучать пешеходов, идущих в том же направлении. Он перешел на другую сторону улицы, потом вернулся обратно, но нигде не заметил никого, подходившего под словесный портрет светловолосого усача.

Между тем повозка продолжала неуклонно ехать на северо-запад, и констебль Уолкер следовал за ней, держась на достаточном расстоянии. Когда Холлоуэй-роуд закончилась, телега миновала Хайгейт и проследовала дальше по Грейт-роуд. К этому времени начали сгущаться сумерки, и констеблю пришлось сократить отставание, чтобы случайно не упустить объект из поля зрения при неожиданном повороте.

Так преследование продолжалось примерно четыре мили. Было уже около восьми часов, и констебль Уолкер с мимолетным сожалением отметил, что показ второй серии «Любовного соблазна» давно уже начался. Густонаселенные районы города остались позади. Пейзаж теперь стал больше напоминать пригородный, если не сельский. По обеим сторонам дороги тянулись богатые особняки, виллы, либо дома, рассчитанные на две семьи, между которыми попадались огороженные пустыри с объявлениями «Земельный участок сдается под застройку». Вечер был теплым и очень тихим. На западе еще краснела полоска закатного солнечного света, но ближе к востоку на небе показались звезды. Скоро должно было совсем стемнеть.

Внезапно повозка остановилась, и кучер спрыгнул на землю, чтобы открыть въездные ворота с правой стороны от дороги. Констебль поспешил спрятаться за живой изгородью в пятидесяти ярдах позади и замер. Вскоре он услышал, как телега снова пришла в движение, но жесткий, грохочущий шум колес по мостовой сменился более мягким, шуршащим звуком, когда они покатились по гравию. Уолкер прокрался вперед вдоль изгороди и видел, как висящий на повозке фонарь перемещается дальше вправо.

Узкий проселок ответвлялся от дороги в том же направлении прямо перед началом территории участка, на который заехала телега. Более того, подъездная дорожка проходила в каких-то тридцати футах от проселка, и, насколько мог судить констебль, дорожка и проселок находились под прямым углом к главной дороге и шли параллельно друг другу – дорожка в пределах частных владений, а проселок вне их. Констебль бесшумно шел вдоль густой изгороди.

Еще не окончательно стемнело, и полицейский смог разглядеть приземистые очертания черневшего на фоне неба дома. Его входная дверь располагалась под фронтоном крыши со стороны дороги. Она была распахнута, хотя внутри дома не виднелось ни огонька. Вдоль дома, примыкая к нему параллельно проселочной дороге, стояла стена высотой примерно в восемь футов. Она продолжалась дальше вдоль грунтовки, и в ней были устроены еще одни ворота. Дом находился совсем близко от проселка и не более чем в сорока футах от того места, где сейчас притаился констебль. За живой изгородью и почти вплотную к ней рос ряд невысоких деревьев.

Повозка стояла перед воротами в стене, и один из мужчин держал лошадь под уздцы. Приблизившись, констебль различил скрип отодвигаемого засова, и ворота открылись. Ни слова не говоря, мужчина провел лошадь с повозкой в глубь двора за домом. И створки ворот снова сомкнулись.

Дух авантюриста и искателя приключений взыграл в констебле, и он почувствовал неодолимое желание подобраться еще ближе и посмотреть, что будет происходить. Почти прямо против входной двери дома он заметил в живой изгороди узкую калитку. Стараясь не шуметь, добрался до нее, осторожно открыл и вошел внутрь. Потом, держась в тени изгороди и деревьев, проскользнул вперед и осмотрелся.

Забор вдоль дома протянулся еще футов на пятьдесят, где упирался в другую живую изгородь, устроенную под прямым углом к той, в тени которой прятался полицейский. Констебль все также осторожно прошел до поперечной изгороди и вдоль нее, пока не оказался рядом с забором.

В самом углу между стеной и живой изгородью стоял небольшой и очень грубо сколоченный летний домик, незаметный в густых сумерках, так что Уолкер попросту уперся в него. Когда констебль осмотрел его, ему в голову пришла идея.

С максимальными предосторожностями он начал взбираться по боковой стене летнего домика, тщательно проверяя прочность каждой доски, прежде чем поставить на нее ногу. Он медленно карабкался вверх и теперь, вытянув шею, понял, он может заглянуть даже за этот высокий забор.

Задний двор оказался изрядной длины, простираясь от угла, где сейчас находился констебль, вдоль дома и дальше на добрых семьдесят или восемьдесят футов. Зато в ширину он не превышал тридцати футов. Вплотную к противоположной стороне забора выстроился ряд подсобных построек. Большие двери одной из них – с виду похожей на конюшню или каретный сарай – были сейчас распахнуты, и оттуда лился свет. Перед дверным проемом стояла повозка.

Поскольку конюшня находилась в дальнем от него углу двора, Уолкер не мог видеть происходившего внутри. Он решил перебраться с крыши летнего домика на широкий каменный забор и крайне медленно, чтобы не наделать шума, прополз вдоль него ближе к главному дому. Констебль понимал невыгодность своей позиции, но потом сообразил, что находится в юго-восточной стороне двора и позади лишь полоса совершенно потемневшего неба и ряд деревьев, еще более затенявших его местоположение. Осознав, что едва ли может быть замеченным, Уолкер осмелел и продолжил ползти, пока не очутился почти напротив конюшни. Он постарался распластаться по стене и спрятать лицо, чтобы белая кожа не отражала свет лампы. Уолкер прикрылся рукавом своего красно-коричневого плаща и стал ждать.

Вскоре он все-таки заглянул внутрь конюшни, которая скорее напоминала каретный сарай. Это было совершенно пустое и просторное помещение с белеными стенами и цементным полом. На вбитом в стену кронштейне висел морской штормовой фонарь, и в его свете четко вырисовывалась фигура бородатого мужчины, спускавшегося со стремянки, установленной по центру. Его худощавый спутник стоял рядом.

– С крюком все в порядке, – сказал бородатый. – Я надежно прикрепил его к несущей балке. Теперь займусь подъемником.

Он исчез в соседней комнате, вернувшись с набором блоков и цепей. Со всеми этими нехитрыми техническими приспособлениями он снова взобрался на лестницу, что-то проворно делая под самым потолком. Затем стремянку убрали, и констеблю Уолкеру чуть ниже притолоки двери стал виден крюк подъемного устройства, висевшего на тонкой стальной цепи.

– Теперь загони телегу, – распорядился бородатый мужчина.

Повозка закатилась внутрь сарая, пока стоявшая на ней бочка не оказалась точно под крюком подъемника. Обоим мужчинам пришлось приложить немалые усилия, чтобы сначала обмотать бочку канатом, а потом, потянув за конец цепи, медленно поднять ее над телегой.

– Сойдет, – сказал бородач, когда бочка зависла над повозкой примерно в шести дюймах. – Можно выезжать.

Костлявый мужчина снова взял лошадь под уздцы и выкатил повозку из помещения, остановившись у ворот двора. Захватив с собой фонарь и оставив бочку висеть в воздухе, бородатый последовал за ним. Он закрыл двери каретного сарая, запер сначала на засов, а потом и на подвесной замок. Затем прошел к воротам и принялся возиться с их запором. Оба они оказались сейчас в каких-то пятнадцати футах от констебля, а он лежал, вытянувшись в струнку, едва осмеливаясь дышать.

Худощавый кучер впервые подал голос:

– С вас еще причитается, мистер. Как там насчет остатных наших деньжат? Надоть с нами расплатиться. А то как же?

– Хорошо, – сказал второй мужчина. – Тебе я отдам деньги сразу. А твоему приятелю заплачу, когда он сам сюда явится.

– Так у нас дело не сладится, – ответил худощавый агрессивно. – Я заберу долю своего дружка тоже. Когда еще он соберется в ваши края?

– Если я отдам его часть тебе, кто мне даст гарантию, что он не заявит, будто ничего от тебя не получал и не потребует денег снова?

– Какая вам там еще нужна харантия? Я дал слово, и все тут. Бросайте ломаться, мистер. Гоните монету, и я отправлюся восвояси. Токмо не берите в голову, что обойдетесь двумя фунтами. Мы подряжались для другой работы. Так что слушайте меня. Ежели хотите, чтобы мы про все помалкивали, придется раскошелиться. Вот и весь треп.

– Неслыханная наглость! Какого дьявола ты из себя строишь? На что намекаешь?

Кучер усмехнулся:

– Все только и знают, что ругаться на простого работягу. Только не надо строить из себя святую невинность. Мы же с вами не детишки сопливые и понимаем друг друга преотлично. Вам надоть, чтобы ктой-то начал задавать лишние вопросы? По десять монет на душу мне с приятелем, и мы забудем, как вас звать-величать, словно никогда в глаза не видели.

– Мой добрый друг! Ты, как я погляжу, совсем из ума выжил. Мне нечего скрывать. Все мои дела совершенно законны.

Но худощавый не унимался. Он игриво подмигнул собеседнику и сказал:

– Конешно, у вашей милости все законно. А то как же? Вот только выкладывайте по десять монет. Тогда оно выйдет еще законнее.

На какое-то время воцарилось молчание, которое вскоре нарушил бородатый иностранец:

– Ты, как я понял, вбил себе в голову, что с бочкой что-то неладно, так? Уверяю тебя, ты ошибаешься. Здесь все чисто. Но, должен признать, если ты начнешь болтать раньше следующего четверга, то я проиграю свое пари. Так что давай уговоримся: я плачу вам по пять фунтов каждому, и ты можешь забрать долю своего друга.

И он отсчитал несколько монет, зазвеневших у него на ладони.

– Можешь взять или уходить ни с чем. Больше не получишь. Мне тогда дешевле обойдется уступить в своем споре.

Сухощавый кучер помедлил, жадно разглядывая деньги. Потом уже открыл рот, чтобы снова начать спорить, но, видимо, какая-то внезапно возникшая мысль заставила его передумать. Он стоял теперь в нерешительности, посматривая на собеседника вопрошающим взглядом. Констебль Уолкер отчетливо видел в свете фонаря лицо с едва скрываемой сардонической усмешкой. Затем, с видом человека, обдумавшего проблему и принявшего трудное решение, кучер взял деньги и вернулся к своей лошади.

– Будь по-вашему, мистер, – сказал он, трогая повозку с места. – Коли считаете, что так выйдет по-честному, то я уж вас не подведу.

Бородатый мужчина закрыл за ним ворота и запер их, после чего вместе с фонарем скрылся внутри дома. Прошло еще несколько секунд, и удалявшееся шуршание колес телеги по гравию окончательно затихло. Наступила полнейшая тишина.

Пролежав без движения еще несколько минут, констебль Уолкер сполз с вершины стены и мягко приземлился на обе ноги. Он на цыпочках прошел вдоль живой изгороди, прошмыгнул в калитку и вновь оказался на дороге.

Глава 4
Полуночная беседа

В проулке констебль ненадолго задержался, обдумывая ситуацию. До этого момента он считал, что проделал все великолепно, мысленно поздравляя себя с редкостной удачей. Однако ему оставалось совершенно неясно, как поступить дальше. Разыскать ближайший полицейский участок и доложить обо всем местному начальнику? Или лучше позвонить в Скотленд-Ярд? А быть может, лично прямиком отправиться туда? Открывалась и другая – самая сложная, как и не слишком манящая возможность: остаться на месте, чтобы проследить за дальнейшим развитием событий.

Минут пятнадцать он не мог решиться, обдумывая все варианты. Наконец созрело разумное намерение позвонить для начала в свой участок и получить руководящие указания, но как раз в этот момент донеслись звуки чьих-то шагов. Не желая быть замеченным, он поспешно метнулся к калитке, прошел на противоположную сторону живой изгороди и занял позицию за тонким стволом одного из деревьев. Звуки слышались все ближе. Но кто бы ни приближался к нему, делал он это очень осторожно и, казалось, тоже шел на цыпочках. Человек миновал место, где скрывался полицейский, которому смутно удалось разглядеть фигуру мужчины среднего роста. Через несколько секунд шаги сначала полностью затихли, а потом мужчина, все так же крадучись, вернулся и остановился теперь рядом с калиткой. Наступила такая тишина, что констебль отчетливо расслышал, как незнакомец сначала зевнул, а потом сдержанно откашлялся, прочистив горло.

Последний вечерний отсвет пропал с почерневшего неба, но ярко засияли звезды. Ночь наступила безветренная, хотя воздух быстро остыл. Временам доносились обычные для такого времени суток звуки: отдаленный лай собаки, шуршание какого-то зверька в траве, изредка шум мотора автомобиля, проезжавшего по основному шоссе.

Проблема, стоявшая перед констеблем, со временем решилась сама собой. Он не мог двинуться с места, пока у калитки дежурил другой наблюдатель.

Уолкер прикинул, который может быть сейчас час. Уже половина девятого или даже позднее. Ведь было примерно восемь, когда повозка свернула с дороги, а с того момента, он был уверен, минуло никак не меньше получаса. Его отпустили для отдыха до десяти часов вечера, и ему вовсе не хотелось опаздывать на службу, хотя при сложившихся обстоятельствах у него было веское оправдание. Но все же он невольно начал воображать сцену своей явки с опозданием, холодную злость сержанта, угрозу подать на него докладную, а потом объяснения и полная перемена в манере поведения командира…

Легкий щелчок со стороны ворот, которые вели к подъездной дорожке, заставил констебля вздрогнуть и вернуться мыслями к своему реальному положению. По гравию захрустели уверенные и тяжелые шаги быстро шедшего человека, приближавшегося к дому.

Констебль Уолкер обошел дерево, чтобы не попасть под луч света, какой мог появиться из-за двери. Между тем визитер добрался до крыльца и позвонил.

Несколько секунд спустя над входом включилась лампочка, и дверь открыл бородатый брюнет. На ступенях перед ним стоял крупный, широкоплечий мужчина в темном плаще и мягкой фетровой шляпе.

– Привет, Феликс! – воскликнул гость. – Рад видеть тебя снова дома. Когда ты вернулся?

– А, это ты, Мартин! Входи. Я приехал в воскресенье вечером.

– Я у тебя не задержусь. Наоборот, нужно, чтобы ты пошел к нам четвертым для партии в бридж. С нами Том Брайс, и он привел с собой друга, молодого юриста из Ливерпуля. Ты ведь придешь, верно?

Человек, которого называли Феликсом, недолго колебался, прежде чем ответить:

– Спасибо, приду обязательно. Но я сейчас без прислуги и не успел переодеться. Войди на минутку и подожди меня.

– Тогда вопрос по существу: поужинал ли ты, если никого нет из прислуги?

– Я поел в городе. А домой вернулся только что.

Они вошли в дом, и дверь закрылась. Через несколько минут оба появились снова и, заперев за собой замок, исчезли во мраке дорожки, а новый щелчок ворот возвестил о том, что они вышли за пределы участка.

Как только донесся этот звук, незнакомый наблюдатель в проулке тихо устремился им вслед, и констебль Уолкер остался в полном одиночестве. Когда горизонт оказался чист, он тоже вернулся на проселок, дошел до перекрестка с шоссе и свернул на него в сторону Лондона. При этом церковные часы где-то в отдалении пробили девять.

Добравшись до первой попавшейся гостиницы, он заказал кружку эля и в разговоре с хозяином заведения выяснил, что находится рядом с деревней Брент, стоящей у Грейт-Норт-роуд, а поместье мистера Феликса носит название «Сен-Мало». Он также поинтересовался, где находится ближайший общественный телефон, который, по счастью, оказался совсем рядом.

Уже через несколько минут констебль разговаривал со Скотленд-Ярдом. Ему пришлось некоторое время ждать, пока на службу вызовут уехавшего домой инспектора Бернли. Через пятнадцать минут Уолкер сумел все доложить и попросить дальнейших указаний.

Инспектор подробно расспросил его о местонахождении дома, а потом приказал вернуться на прежнюю позицию под прикрытием деревьев и следить за развитием событий.

– Я выезжаю со своими людьми немедленно. Встретимся с вами у калитки в живой изгороди, описанной вами.

Констебль Уолкер поторопился обратно, и когда снова оказался на месте, часы пробили десять. Он отсутствовал ровно час. А инспектор Бернли тем временем вызвал такси, тщательно изучил маршрут и расположение поместья «Сен-Мало» на подробной карте, а потом вместе с тремя другими полицейскими отправился в путь. По дороге они сделали крюк, чтобы заехать в район Уолпол-Террас на Куин-Мэри-роуд, где обитал Том Броутон. Молодой человек пришел в полный восторг, когда его пригласили присоединиться к группе. Пока они ехали, инспектор подробно объяснил местоположение дома и примыкавшего к нему участка, указав каждому из подчиненных, где он должен будет находиться и как действовать при различных изменениях обстановки. Улицы даже в такой час оказались забиты транспортом и людьми, но машина все же добралась до начала Грейт-Норт-роуд задолго до одиннадцати часов.

Преодолев значительное расстояние, инспектор рассудил, что они находятся уже где-то неподалеку от усадьбы. Такси прижалось к обочине, и водитель заглушил двигатель. Пятеро мужчин пошли дальше пешком в полном молчании.

– Ожидайте здесь, – шепнул инспектор и пропал в темноте.

Он обнаружил описанный ему проселок и, ступая бесшумно, добрался до калитки, в которую вошел, застав констебля Уолкера по-прежнему притаившимся за деревом.

– Я инспектор Бернли, – все так же шепотом представился он. – Кто-нибудь заходил за это время в дом или выходил из него?

– Никак нет, сэр.

– Тогда оставайтесь на посту, пока я расставлю своих людей.

Он вернулся к общей группе и приглушенным голосом уточнил прежние инструкции.

– Вам надлежит занять указанные точки для наблюдения. Свисток будет означать приказ немедленно пройти к дому. Вы, мистер Броутон, следуйте за мной, но соблюдайте полную тишину.

Инспектор и его молодой спутник вернулись на проселок и остановились у калитки. Остальные трое полицейских разместились по периметру прилегавшей к усадьбе территории. И все замерли в ожидании.

Броутону показалось, что прошла целая вечность до того, как часы вдалеке пробили двенадцать. Они с инспектором стояли рядом, скрытые изгородью. Несколько раз он порывался что-то сказать шепотом, но Бернли никак не реагировал на его слова. Стало по-настоящему холодно, а звезды засияли на небе еще ярче. Поднялся легкий ветерок, зашелестев в ветвях изгороди и в листьях деревьев. Неугомонная собака по-прежнему временами поднимала лай где-то по соседству, чуть правее их местоположения. По дороге проехала телега, колеса которой раздражающе скрипели. Противный звук доносился еще очень долго, причем создавалось впечатление, что его источник находится сразу в нескольких местах одновременно. Затем быстро проехал автомобиль, бросив отсвет фар на деревья. Но по-прежнему ничего больше не происходило.

Казалось, минула вечность, и часы пробили час ночи. Залился лаем еще один соседский пес. Ветер усилился, и Броутон пожалел, что не догадался надеть теплое пальто. Ему отчаянно хотелось пройтись по проселку, чтобы размять затекшие и замерзшие ноги. Но засов ворот, располагавшихся ближе к дороге, заскрежетал, и по гравию зазвучали шаги.

Они выжидали не шелохнувшись, чтобы шаги приблизились. Вскоре показалась черная тень человека, направлявшегося к двери дома. Раздался звон ключей, потом щелчок открывшегося замка. Проем входа на мгновение загородила та же черная фигура, которая почти сразу пропала внутри дома, закрыв за собой дверь.

Теперь уже Бернли горячо зашептал на ухо Броутону:

– Я сейчас позвоню в дверь, а когда он откроет, направлю луч фонарика прямо ему в лицо. Смотрите внимательно, и если будете уверены – убеждены на сто процентов, – что это Феликс, произнесите слово «да». Больше ничего, только «да». Вы меня поняли?

Затем они оба вошли в калитку и, не скрываясь, подошли к двери. Бернли громко постучал в нее, не пользуясь звонком.

– Помните, что вам не следует открывать рот, если не почувствуете полнейшей уверенности, – напомнил он.

В окне блеснул свет, и дверь открылась. Луч не слишком яркого фонарика осветил лицо стоявшего за порогом мужчины, выделив те самые приметы – смуглый цвет лица и черную бороду, – которые отметил в своем отчете констебль Уолкер. Слово «да» само сорвалось с губ Броутона, и инспектор сказал:

– Мистер Леон Феликс? Я – инспектор Бернли из Скотленд-Ярда. К вам прибыл по весьма неотложному делу и был бы признателен, если бы вы уделили для беседы со мной несколько минут.

Чернобородый мужчина выглядел искренне пораженным.

– Ах, ну конечно, – ответил он после недолгого замешательства, – хотя не уверен, что такое время является подходящим для разговоров. Проходите в дом, пожалуйста.

– Спасибо. Сожалею о позднем визите, но должен сказать в свое оправдание, что мне пришлось дожидаться вас достаточно долго. Надеюсь, вы разрешите моему сопровождающему посидеть в холле, чтобы не мерзнуть понапрасну?

После этого Бернли подозвал одного из своих людей, расположившегося ближе всех – рядом с летним домиком.

– Посидите в прихожей, Гастингс, пока я побеседую с мистером Феликсом, – сказал он, подав подчиненному условный знак быть готовым немедленно явиться на свой зов.

Оставив Броутона, констебля Уолкера и еще двоих полицейских за порогом дома, он проследовал за Феликсом в комнату слева.

Помещение оказалось комфортабельным, хотя отнюдь не роскошно обставленным кабинетом. Прямо посередине стоял современный письменный стол. Два глубоких, обитых кожей кресла располагались по обе стороны от камина, где еще догорали последние угольки. Прихотливо изготовленная подставка для бутылок возвышалась рядом с коробкой сигар на маленьком столике. На стенах, где их не загораживали книжные шкафы, висело несколько весьма изысканных гравюр. Феликс включил настольную лампу, предназначенную для чтения, и повернулся к Бернли.

– Полагаю, у нас будет достаточно продолжительный разговор? – спросил он, предлагая присесть в одно из кресел.

Инспектор занял его, а Феликс опустился в кресло, что стояло напротив.

– Мне бы хотелось, мистер Феликс, – начал детектив, – навести у вас справки относительно бочки, доставленной вам сегодня утром на пароходе «Снегирь». Или уже следует говорить – вчера утром, поскольку незаметно наступил вторник? Как я предполагаю, груз все еще находится у вас.

– Да. И чем же вызван ваш интерес к нему?

– Представители компании считают, что произошла ошибка, и выданная вам бочка не предназначалась для вас. То есть вы получили не тот груз, которого ожидали.

– Ничего подобного. Полученная мной бочка является моей собственностью. Она была адресована именно мне, фрахт полностью оплачен. Чего еще могут требовать от меня представители пароходства?

– Да, но получателем бочки значились не вы. На ней указали адрес некоего мистера Феликса с Уэст-Джабб-стрит в районе Тоттенхэм-Корт-роуд.

– И все же бочку отправили лично мне. Допускаю, что приятель, отправивший груз, мог неправильно указать адрес, но все же он предназначался для меня.

– А если мы привезем сюда другого мистера Феликса – того, кто проживает на Уэст-Джабб-стрит, – то, как я понимаю, вам придется отказаться от своих притязаний, не так ли?

Чернобородый мужчина неловко поежился в своем кресле. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но передумал, пребывая в явном сомнении. Инспектор догадался: собеседник в самый последний момент сообразил, что его заманивают в ловушку.

– Если вы привезете сюда такого человека, – сказал он после паузы, – то, уверяю вас, я сумею легко убедить всех, что бочка была отправлена не ему, а мне.

– Хорошо, мы разберемся с этим позднее. А сейчас позвольте задать другой вопрос. Что должно было находиться в бочке, прибытия которой вы ожидали?

– Скульптуры.

– Уверены?

– Разумеется, уверен. И, право же, инспектор, теперь уже мне хотелось бы выяснить, по какому праву я подвергаюсь этому странному допросу.

– Охотно отвечу, мистер Феликс. У Скотленд-Ярда появились причины подозревать, что с этой бочкой не все в порядке, и нами было начато расследование. По ряду фактов, вы стали первым из тех, кого нам надлежало допросить, но поскольку бочка предназначалась не вам, то придется…

– То есть как не мне? Что вы имеете в виду? Кто утверждал, что не я – ее получатель?

– Извините, но вы косвенно только что сами заявили об этом. По вашим словам, вы ожидали бочку со скульптурой внутри. Нам же известно, что полученный вами груз был вовсе не скульптурой. Таким образом, вы стали получателем ошибочно.

Феликс побледнел, и в его глазах теперь читалась неподдельная тревога. Бернли наклонился вперед и положил ладонь ему на колено: