Текст книги "Айфонгелие"

Глава 5
Нелюбовь

(продолжение беседы в баре «Рок-н-ролл» на Сухаревке)

– (Вконец очумев.) Фигасе… деваться некуда, я тебе верю. Ты бог.

– О, спасибо за доверие. Это так много значит для меня.

– Извини, не мог бы ты…

– Нет, не мог.

– Но ты же не знаешь, о чём я попрошу!

– Во-первых, я в принципе знаю всё на свете – и ты должна быть в курсе, если читала обо мне правильные книги. Во-вторых, подобные вещи меня изрядно утомили ещё на заре палестинских приключений. Стоит человечеству убедиться, что я совершаю что-то там такое необычное, все тут же откладывают дела и садятся составлять список заказов. Если ты публично накормил пятью хлебами пять тысяч человек – будь уверен, через час подойдут ещё как минимум десять тысяч и попросят полноценный обед с чёрной икрой и лобстером термидор. Стоит превратить воду в вино, тебя сразу окружит страждущий народец с сосудами: будь так любезен, сотвори вино из ближайшей лужи, разбавленной грязью, ослиной мочи, прокисшего сока и морского прибоя – ну тебе-то, в самом деле, жалко, что ли? Заметь, чудо ошеломляет только в первый раз. На второй окружающие превращаются в утончённых сомелье, они хотят не просто вино, а обязательно из высокогорных регионов Италии, урожая строго определённых лет, напитавшегося солнцем. Посему извини, твоих просьб я выполнять не собираюсь. Я не поражу твоего бывшего проказой и не обращу его новую девушку в домашнюю крысу. И не надо мне сейчас вешать лапшу на уши, что ты хотела попросить мира во всём мире.

– (Голосом, полным вселенской грусти.) А если в лягушку, а не в крысу?

– Нет.

– А…

– И в морскую свинку тоже без вариантов.

– (Мрачно.) Хорошо. И какой ты после всего этого бог, а?

– Извини, вам при самом лучшем раскладе другого не положено.

– Но что тебе стоит?

– Ничего, ты права. Я спокойно стал бы президентом, впервые в вашей истории объединившим весь народ. За меня хором проголосовали бы и желающие бесплатно похмелиться, и даже трезвенники – просто по приколу и из удивления. У вас на каждых выборах политики обещают всеобщее счастье и кучу денег. А тут выхожу я, лёгкое движение руки, и вода превращается в вино – в водопроводных кранах, в лужах, в батареях. Девушки в горе и депрессии плачут вином. Сплёвываешь в ладонь, добавляешь кусочек сыра и пей себе из горсти. Рай ведь, правда? Воплощение вашей вековой мечты – чтобы всюду разливали бесплатное бухло, а уж с закуской как-нибудь разберётесь. Разве есть сомнения? Пожизненное президентство гарантировано, со мной даже Жириновский не способен конкурировать. Но только знаешь, это чересчур просто. Так любой фокусник может. Кстати, извини, мы заговорились, а твой бокал опустел. Что именно тебе сотворить?

– (Сухо.) «Пино гриджио», пожалуйста.

– Вуаля.

– Надо же… судя по запаху, тот самый сорт, который я обожаю.

– Скорее, ты убедила себя, что его обожаешь.

– (Недоумённо.) В смысле?

– У вас люди не живут, а соответствуют определённому статусу. Правда, я не поручусь, что это направление обрело популярность прямо сейчас. Насколько мне помнится, жители Римской империи закатывали пиры на последние деньги, дабы не выглядеть хуже соседа, а на следующее утро продавали рабов, пытаясь заткнуть финансовые дыры. Так и здесь. Люди, которым нравится водка, при достижении определённого уровня заработков внезапно открывают в себе, что они больше не могут её пить ну никак – только дорогой виски или ром. Курившие прежде папиросы «Беломор» отныне не мыслят жизни без гаванской сигары. Случись понтам светиться – именно в Москву, а не в Питер, приезжали бы туристы на белые ночи. В случае с твоим «пино гриджио», давай угадаю… На самом деле тебе нужно его пить, благо настоящее пристрастие не поймут подруги и коллеги. Скажи до крайности честно, какой напиток тебе больше всего по душе?

– (Вздыхая.) Дешёвый портвейн, со школы. Тут его даже и не подают.

– (Со скучающим видом.) Сотворить?

– Будь так любезен.

– На здоровье.

– (Обескураженно.) Вау… на вкус совсем как тот, что с подругой пили в подъезде.

– (Наставительно.) Я же бог, а не уличный фокусник. Так вот, у вас, собственно, путают веру в Господа с доставкой пиццы или дрессировкой животных в цирке. Собачка в платьице проедет на колесе, и ей тут же кидают лакомство, они так приучены, выполнять задания за еду. Вы хуже тех самых собачек. Молитесь, стараетесь соблюдать пост, не впадать в блуд, а за примерное поведение дрессировщик, то бишь Господь, дарует вам конфетку, а в противном случае вы обидитесь и перестанете ездить на велосипеде. Поэтому у меня на Земле бесконечный аттракцион – дабы заверить вас, что я существую, я должен постоянно показывать фокусы, жонглировать призами, награждать отличившихся и превращать бывших любовников с разлучницами в морских свинок. Иначе вы становитесь атеистами и голосите, что меня нет. А я ведь абсолютно не против атеизма. Я – плод больного воображения? Чудненько, на этом и порешим: лишь бы меня оставили в покое.

– (Смакуя портвейн.) Скажи мне вот что. Ты ведь бог, да?

– До этой минуты был, по крайней мере.

– Прекрасно, всю жизнь мечтала спросить. Да и не я одна – каждый, думаю, мечтает. Почему ты, обещавший о нас заботиться, допускаешь всякие жуткие вещи на Земле? Например, концлагеря во Вторую мировую. Нищету. Атомную бомбу, сброшенную на Хиросиму. То, что миллионы людей всю жизнь пашут за копейки, и личная жизнь у них не складывается, как бы они в тебя ни верили и ни молились. Мне пофиг, можешь испепелить, но я это сказала тебе в лицо. Дай только за упокой портвейна глотну.

– (Тяжёлый вздох.) Да, это весьма популярный вопрос. Я должен служить на Земле в качестве участкового надзирателя, этакий унтер Пришибеев. Давить и не пущать. Но хочу обратить внимание на некий, не замечаемый моими противниками и критиками скромный факт. Однажды, давным-давно, человечество уже погрязло в грехах. Я, не став церемониться и разводить политесы, полностью уничтожил его всемирным потопом. Легко и элегантно, было слышно лишь буль-буль-буль. Увы, сегодня такая вещь не пройдёт: те же русские за всю свою историю прошли такое, что через неделю научатся дышать под водой, про евреев я вообще умолчу. Так вот, оправдываться я не собираюсь. Я не учил убивать детей и уничтожать друг друга. Это ваше умение.

– Ты профессионально уходишь от вопроса.

– Поверь, даже не пытаюсь. Я неоднократно пытался наказывать, угрожать, объяснять, являться людям – во сне и наяву. Не убивайте, не режьте себе подобных, не торгуйте героином, не стройте газовые камеры… Блин, где-то у меня завалялся полный список. Бесполезно. Хочешь неприятную новость? Маугли родился человеком, но рос он среди зверей, в итоге из мальчика получился хищник в стиле «эй, джунгли – расступись». Вы и есть звери. Одержимые не остановятся. Ты и не предполагаешь, скольких людей я поразил молнией, – тупо пустой перевод электричества. Немногие считают сие спецэффектное действо карой Божией, даже в дремучем Средневековье большинство грешников охотно списывали удар молнией на плохие погодные условия. Насчёт пахать за копейки – не помню, чтобы я обязывался раздавать бабло просто так. Я с рождения создаю людям равные возможности: у всех есть руки, ноги и голова. Последователи Цукерберга бросят учёбу в колледже и сделают миллиарды, а другие получат три высших образования и живут впроголодь. Вот такие люди всегда смотрят вверх и задают вопрос: «Господи, в чём я перед тобой провинился?» – вместо того чтобы оторвать задницу от дивана. Уверен, в минуты слабости и ты это спрашивала.

– Нет.

– Да.

– (С неохотой признаваясь.) Хорошо, спрашивала. А разве я заслужила подобную жизнь?

– О, конечно же, ты у нас праведница. Хоть сейчас к лику святых причисляй.

– А что я такого сделала, скажи мне? Я не убивала и не крала, вела себя прилично.

– Не убивала? Но как насчёт аборта в девятнадцать лет?

– Э… внезапный поворот. Видишь ли… парень смылся, а одной воспитывать ребёнка…

– Да, но ты от него избавилась, верно? И не припомню, чтобы сильно рыдала по этому поводу – вакуум, двухнедельная беременность, – как бы и не человек в животе, а нечто непонятное, вроде головастика. Теперь небольшая ремарка относительно краж. Кто в семилетнем возрасте стащил и спрятал куклу двоюродной сестры только потому, что её игрушка оказалась дороже и лучше, чем твоя? Эту куклу искали всем домом, девочка обревелась, а ты ей так сочувствовала, что заглядывала в каждый уголок: а вдруг она там? «Оскара» тебе дать, актриса. Хм, в чём дело? Что это ещё у нас за причитания?

– Я плачу… Сестрёнку жаль… стыдно… Блядь, я такая сука.

– (Участливо.) Я вообще-то не закончил. Напомнить, как спала с чужим мужем?

– (Крайне поспешно, прервав рыдания на вдохе.) Спасибо, не надо.

– Собственно, вот тебе и ответ. Каждый жалуется – почему я ему не помогаю? От этого факта, кстати, и процветает атеизм. Молится мне подросток, просит мопед, а я не даю, значит, меня и нет. Не любит Господь людей. Кабы наоборот, завалил бы всех мопедами по самое не хочу. Только у меня для вас новость – вы сами себя не любите. Вся ваша жизнь – сплошная нелюбовь. Но я обязан вас прощать, аки добрый пастырь. Я, вашу мать, и прощаю: пусть такое поведение заколебало до самых краёв нимба. Как вы себе представляете мир всеобщей справедливости? Каждый из вас Билл Гейтс? Отлично. Допустим, ты миллиардерша. И твоя подруга тоже. И бабушка. И бедняжка сестра с краденой куклой. Но кто вам дома унитаз поставит и мусор от подъезда выметет? Сантехник и дворник милостью Божией тоже миллиардеры, им негоже пачкать руки в дерьмище. Логика такова – пусть Господь именно мне даст слоновье здоровье и бриллиантов бочку, а всем остальным – козла на постном маслице. Я же лучший. Я этого заслуживаю.

– (Вяло.) Ладно, уел.

– (Гостеприимно.) Вот и чудненько. Ещё граммов двести дешёвого портвейна?

– Будь любезен.

– А, пожалуйста. И пару гранёных стаканов, чтобы как у людей.

– Я хочу курить и музыки. И обдумать всё, что ты сказал. Мысли мои грустны и настроение жесткач. Может, послушаем во время паузы новинки группы Helloween? Хотя, собственно, о чём я. Разве может божество быть в курсе по поводу Helloween…

– Неохота тебя шокировать. Но вообще-то они на плаву только благодаря мне.

Евангелие. Номер второй

– Я силён духом, Господи. Обещаю, я не сойду с ума.

– Этого я жду меньше всего. Так зачем, Пётр? Я считал тебя наиболее здравомыслящим из всех учеников. Ладно, уж там Андрей и Иоанн, ветер в голове гуляет, поспешные решения, горячность, вспыльчивость… но ты мудр и опытен.

– (Спокойно.) Время подтвердило мою правоту. Ты жив, Господи. Значит, мы не согрешили, объяснив твоё исчезновение воскрешением и вознесением на небо. Ибо больше ты никуда деться и не мог. Накажи меня, если хочешь, – твоё право.

– Далеко не факт, что я жив. Я всего лишь общаюсь с тобой в неизвестном пространстве – где мы находимся, понятия не имею. Видения опасная вещь, дорогой мой Пётр. В том времени, откуда я с тобой говорю, их вызывают при помощи славно высушенной травы и неких снадобий, значение коих мне будет сложно тебе объяснить. Не стоит доверять всему, что ты видишь.

– (Стоически.) И тем не менее ты воскрес, Господи. Пускай и не в том времени.

– (Кисло.) Да. Здесь возражений не имеется.

– (С суровым восторгом.) Поведай, они преклоняют колена перед тобой? Они признают твою Божественную сущность без колебаний, не как проклятые фарисеи? Я счастлив, что слышу и вижу тебя – пускай, возможно, и в бреду. Ты пытался читать им Нагорную проповедь? Впрочем, о чём я говорю? Конечно же, ты…

– (Резко.) Довольное наивно оценивать современное время с точки зрения поздней античности, милый Пётр. Скажу лишь, что спустя две тысячи лет после моего распятия в мире развелось попросту сумасшедшее количество всевозможных пророков. К ним привыкли, словно к бродячим собакам, и не обращают внимания. Буду с тобой откровенен: меня тогда заметили в Иерусалиме сугубо потому, что я был первым, сейчас это называется эксклюзив. Так вот, увы. В Москве ты можешь стоять на улице и петь рвущую сердце проникновенную проповедь, но тебя в лучшем случае примут за чокнутого или нищего. Первый раз я читал Нагорную на Цветном бульваре. Хорошая погода, солнышко, люди гуляют. Мне подали пирожок и двести сорок рублей мелочью, но никто не остановился послушать хотя бы на секунду. Им это неинтересно, Пётр. В настоящем веке слишком много информации, народы захлёбываются в ней. Скажем, видеоролики на ютьюб должны быть по две минуты, а ещё лучше полторы, иначе у подписчиков глаза устанут. Прости, я не удосужился тебе объяснить сии значения… стало быть, слушай…

– (Тяжело, но сурово.) Не надо. Не имеет значения, что ты говоришь, Господи. Я привык к мистическим значениям твоих слов. Если надо молиться на ютьюб, я буду.

– Тут и так все на него уже молятся. Город, где я противостою греху, подобен Вавилону своими развратом и роскошью. Пусть, как считается, он стоит на семи холмах, до отчаяния трудно подобрать приличную природную гору вроде Нахума[5]5
  Так называемая «Гора Блаженств» – возвышение (125 метров над уровнем моря), откуда, как считается, была поведана Нагорная проповедь: расположена у Галилейского озера в нынешнем Израиле.


[Закрыть]. Зато пруд пруди рукотворных гор, они называют их «многоэтажками». После неудачи на Цветном я купил билет на смотровую площадку одной из башен «Москва-сити» – она самая высокая, стало быть, идеальное место для донесения смысла проповедей большему числу мирян. Я не успел даже начать, изрёк буквально две-три ничего не значащих фразы, о Пётр, как суровые стражи обвинили меня в распространении неоплаченной рекламы и выпроводили.

– (Невозмутимо, тяжело и сурово.) Разрази их молнией, Господи. Ты можешь.

– (Задумчиво.) Вот далась всем эта молния. Тут не Палестина, Пётр. Реши я разбрасываться электричеством по каждой ерунде, придётся всю страну уничтожать. А это не библейские городки типа Содома и Гоморры, состоящие из пары глинобитных улиц. Сжечь в пепел шестую часть суши накладно. Да и потом, разве вопрос лишь в этом? О, как просто и мило было раньше, суть мелочи жизни. Небольшой городок охвачен эпидемией мужеложства? Пролил на него огонь и серу и ушёл на законный обеденный перерыв. Здесь же натурально не знаешь, куда деваться. Певцы и лицедеи движущихся картин по всему миру – сплошные Содом и Гоморра, и первым делом мне следует обрушить море огня на «Евровидение». А уж чего сделать с Сан-Франциско, где мужеложцев и женеложиц (или как они там называются) поболее миллиона, я понятия не имею: столько энергии понадобится, что счёт за электричество придёт фантастический. Я оказался в тупиковой ситуации. Как собрать людей на проповедь, если на улице они проходят мимо, а прекрасные высокогорные места столь коммерциализированы? Но я же Творец и Создатель, я не пасую перед трудностями.

– (Истово и с верой.) Да, Господи. Я в тебе не сомневался. Никогда. Быть может, некоторые в нашей группе колебались, однако я… прости. Продолжай, я весь внимание.

– Посему я за считаные минуты сотворил сайт (оказалось, Пётр, я могу создавать и сайты) и начал продажу айфонов по сниженной цене. Если раздавать их бесплатно, то сие подозрительно, а на скидки все ведутся. Я установил в айфон приложение с Нагорной проповедью, удалось продать пять тысяч экземпляров, пока сайт не прикрыли менты. Поначалу я радовался аудитории. Это, наверное, больше, чем тогда собралось в Иудее послушать меня у Нахумы.

– (Радуясь.) Это же прекрасно! Я почти ничего не понял, однако уяснил, что неудачи не останавливают тебя, Господи. Ты идёшь по остриям мечей, благословляя всех.

– (Скептически усмехнувшись.) О, слушай дальше. Половина просто удалила программу не глядя, посчитав её тормозом для работы айфона, остальные и вовсе восприняли проповедь как вирус. Закончилось плохо. Как ты думаешь, дойдёт ли до мира людей будущего фраза «Кто смотрит на женщину с вожделением, тот уже прелюбодействовал с нею в сердце своём»? Каждый день они выходят на улицу и видят на светящихся щитах рекламу дверных ручек и спецодежды, кои предлагают отроковицы в прозрачных покрывалах или вовсе без оных, улыбаясь полными губами, по красноте схожими со спелыми вишнями. Да тут мозг взорвётся от мыслей о прелюбодействе. «Не судите и не судимы будете»? Ой-ой. Достаточно почитать Интернет, дабы уяснить: в новом обществе обожают клеить ярлыки по поводу и без. Каждый считает, что он лучше других и я-то люблю именно его. Насчёт «не убий» – поверь, совсем не работает. Во-первых, народ режут направо и налево, как овец, без малейшего стеснения. Во-вторых, ведь я замечал в проповеди, что нельзя даже оскорблять человека, слово тоже убивает. А тут… стыдно сказать, я сам… Короче, однажды меня сильно толкнули в местной безлошадной повозке, автобусе. Я обернулся и выдал фразу, за каковую после наложил на себя епитимью.

– (В смущении.) Что же за слова ты рёк, Господи?

– Ох, Пётр. Я объяснил человеку, толкнувшему меня, куда именно ему надо идти.

– В этом нет ничего плохого. Ведь ты и раньше указывал людям путь.

– Хм… мне бы твою непреклонную уверенность. Я отправил его в дорогу, каковая была довольно короткой… ну, максимум сантиметров двадцать. Из того, что я слышал на улицах, практически всё население суровой страны снегов и крабовых палочек находится на этой тропе, а некоторые так и вовсе с неё не сходят. Они там буквально живут. Но даже сей печальный факт меня не оправдывает. Мне стало грустно. Я извинился, и он меня тоже послал.

– Почему?

– Тут не приняты извинения после отправки в дорогу. Это пугает общество… (Грозное молчание, полное уверенности в правоте Господа.) …с остальным ещё хуже. Ты помнишь, я в своё время весьма доходчиво объяснил – не следует держать пост сугубо ради понтов. Куда там. Среди новых самаритян пост бешено популярен, поскольку считается: не вкушая чикен наггетс шесть недель, ты автоматически приравниваешь себя к святым угодникам. Можно прелюбодействовать, убивать, воровать, но стоит сорок дней посвятить благим грибкам, а не омерзительному свиному эскалопу, – и я, разумеется, всё прощаю. Хм, это было бы полбеды. Отдельные личности обходят пост, словно в напёрстки со мной играют. Нельзя до Пасхи предаваться плотской любви? Ничего, традиционным способом нельзя: да, запрещено. Зато другими методами можно.

– Какими?

– Пётр, я даже озвучивать не хочу.

(Покашливание – но не деликатное, а просто старческое.)

– Накажи их, Господи. Прости, что повторяюсь, но я не исключал бы молнии.

– Вот не хотел говорить, но какая разница? Короче, здесь везде громоотводы.

– Разве они тебе не подвластны?

– Пара пустяков. Но нет ощущения могущества, как прежде. Насылая кару, ты словно кропотливо, шаг за шагом, устанавливаешь новую прошивку проклятого творения местного повелителя демонов – Стива Джобса. Отключи громоотводы, организуй подходящую погоду, рассчитай время, чтобы больше людей было на улице. А когда ты всё обстряпаешь, возлюбуешься на дело рук своих и увидишь, что это хорошо, выяснится: никто не пострадал. Дождь же льёт, все пошли в кофейнях сидеть. Бесполезно насылать и казни египетские, Пётр. Прилетит саранча, в Китае из неё блинчики сделают с кисло-сладким соусом, в Европу набежит толпа прессы (количеством побольше саранчи), а в России доктор Малахов расскажет, как из кузнечиков подручными методами приготовить целебные примочки. Решить проблему невозможно. Совсем.

– Тогда один метод остался, Господи. Но весьма верный. Всемирный потоп.

– (Безапелляционно.) Они всплывут.

– Что это значит?

– Просто поверь на слово.

– (Без улыбки.) Всё же от казней египетских я бы так легко не отказывался.

– И какой в них толк?

– Они распустились без тебя, Господи. Озверели совсем за две тысячи лет. Меня ужасает – они ведь знают, ты наблюдаешь за ними каждое мгновение, и всё равно погрязли в грехах. Подумай, что творилось бы на Земле, если б все были уверены: тебя нет? Да люди массово с ума бы посходили. Ты слишком часто переворачивал на их улицах большие повозки с пряниками – пора предъявить кнут. Показать наконец, кто в доме хозяин. Заблудшая овца должна вернуться в хлев… в стойло… в стадо… прошу прощения, я забыл, куда она обычно возвращается.

– Это не заблудшая овца, Пётр, а охреневшая. Предложение пустить её на кебаб выглядело бы вполне логичным, но… я пришёл к выводу, что репрессии против грешников усугубят ситуацию. Казни египетские ведь не особо помогли, хочу тебе признаться. Ну, пал Египет, на его место пришли арабы… Теперь сплошные взрывы, авиабомбардировки и атаки на туристов. С фараонами куда спокойнее.

– (Непоколебимо.) Господи, лучше не останавливаться на полумерах. Что тебе мешает устраивать качественный потоп каждые двести лет? Это хорошее регулярное обновление. Человеческое общество не успеет так быстро оскотиниться.

– Пётр… мне интересно, почему ты не любишь людей?

– Ну как, Господи. Они били тебя кнутами. Распяли. Убили меня. Других апостолов. И за что их любить после таких развлечений? Тут уже ничего не исправить. Жги.

– Я не хочу.

– Это всецело твоё право, Господи. Но возможно, на Земле следовало оставить бабочек. Или павлинов. Или газелей с мудрыми, печальными глазами.

– (Задумчиво.) Они красивые, да. Хотя в последнее время я склоняюсь к бегемотам.

– (Вкрадчиво.) Так я про что, Господи всемогущий! А может…

– Не искушай. Кстати, Иоанн рассказал мне одну историю. Давай лучше её обсудим?