Текст книги "Мария Стюарт, соперница Елизаветы"

Часть 4. Тайное послание

У Бесс, фрейлины королевы Марии, была уютная комнатка, расположенная на третьем этаже, прямо над покоями её величества. Это было единственное место в замке, где не чувствовалось сырости: по стене комнаты проходила большая труба от камина, кроме того, тут была печь, дававшая много тепла.

Бесс и раньше не хотелось вылезать по утрам из своей тёплой постели и спускаться в холодные комнаты второго этажа, но тем более не хотелось этого сейчас, когда рядом лежал Кристофер. Он ещё спал, Бесс осторожно гладила его лоб, брови и короткую молодую бородку на щеках; время от времени, не в силах удержаться, она целовала его в шею, но Кристофер всё не пробуждался. Наконец, он пробормотал что-то, глубоко вздохнул, и открыл глаза.

– Доброе утро! – с улыбкой сказала Бесс и снова поцеловала его. – Как тихо ты спал, прямо как ребёнок. Мне было жалко тебя будить.

– А что, пора вставать? – спросил он, сладко потягиваясь.

– Давно пора. Ночной караул уже сменился, скоро утренняя молитва. Тебе надо идти к твоим солдатам, а мне – к её величеству.

– Пора, пора, пора! – пропел он и закинул руки за голову. – Как быстро пролетают ночи, – как быстро пролетают они в объятиях любимой. В этой комнатке часы летят, как минуты, а минуты сыплются, как мука из-под мельничного жернова, – не успеешь оглянуться, а перемололось всё зерно, что привезли сегодня. Будь моя воля, я бы вообще не выходил отсюда, – подбрасывал бы и подбрасывал зерно в жернова, чтобы они крутились, не останавливаясь.

Кристофер повернулся к Бесс и обнял её:

– Не запустить ли нам нашу мельницу ещё разок, напоследок? Как приятно заниматься молотьбой, когда тут находится такой совершенной механизм, – он провёл рукой по её телу.

– Я не могу, не надо! – слабо отбивалась она, сама сгорая от желания. – Королева меня хватится, она и так недовольна моими частыми опозданиями. Нет, не надо, Кристофер, – подождём до вечера!

– Ах, как жаль! – с досадой воскликнул он и откинулся на спину. – Но служба превыше всего, это свято. Ну, что же ты не встаёшь? Королева опять будет сердиться на тебя.

– Ничего, успею, – непоследовательно сказала Бесс и положила голову ему на плечо. – Так не хочется уходить, поговори со мной ещё о чём-нибудь.

– Какие у тебя волосы, у них удивительный цвет – золотисто-пепельный, цвет зрелой пшеницы, – Кристофер пропустил сквозь пальцы её длинные локоны. – И они такие густые, что в них можно потеряться. А запах, – бог мой, как они пахнут! Цветущий луг на восходе солнца, когда аромат трав сливается с запахом росы, – вот что такое запах твоих волос! А твои глаза – с чем мне сравнить их? С небом? Оно бледнеет перед их синевой. С морем? Оно не так глубоко, как они. А кожа – прозрачная и румяная, наполненная ласковым теплом и нежностью. А щёки, – как они свежи и упруги! Какое чувственное удовольствие скользить по ним подушечками пальцев – вот так, – ощущая божественную округлость, которая так напоминает другие округлости твоего тела.

– Не надо, – повторила Бесс, как будто в забытьи. – Пресвятая Дева, неужели мне надо уходить!.. Прочитай мне лучше что-нибудь из твоих стихов.

– Что же мне прочитать? – потёр лоб Кристофер. – Ну, разве, это… Я сочинил его вчера, когда увидел голубя с голубкой, что сидели на краю крыши и ворковали, томно соединяясь клювами. Затем голуби взмыли в небеса и полетели прочь, к лугам и дубравам, а я подумал о нас с тобой, – как было бы славно жить на лоне природы, без забот и волнений, подобно добрым лесным эльфам. Об этом мои стихи:

 
Любясь, как голубь с голубком,
Пойдем со мной и заживём
Среди лугов, среди дубрав,
Среди цветов и горных трав.
 
 
Где по камням звенят ручьи
И распевают соловьи,
Там под скалой любовь мою
Из родника я напою.
 
 
Захочешь ты, чтоб я принёс
Тебе охапку свежих роз
Или тюльпанов? – повели:
Добуду, как из-под земли.
 
 
Я плащ любимой поднесу
С опушкой меховой внизу
И башмачки – кругом атлас,
Что тешут ножку, как и глаз.
 
 
Из мирта я сплету венок,
Коралл, янтарь сложу у ног;
Согласна ль ты в раю таком
Жить, словно голубь с голубком?
 
 
В обед мы будем каждый день
На мраморный садиться пень
И пить нектар, как боги пьют,
И есть из золочёных блюд.
 
 
И будут пастушки для нас
Петь и плясать во всякий час;
Чтоб нам с тобой в раю таком
Жить, словно голубь с голубком.
 

– Как славно! Милый мой, – она поцеловала его. – Я ничего другого не желала бы, как жить с тобой в хорошеньком маленьком домике среди цветов и деревьев. Мы любили бы друг друга, всегда были вместе и прожили свою жизнь душа в душу, – как два голубка, о которых ты написал. Если бы не королева, я уехала бы с тобой хоть сейчас, куда угодно.

– Ты любишь королеву? – спросил Кристофер.

– Её нельзя не любить. Она прекрасная женщина – и такая несчастная! Бедная Мария, за что судьба сурова к ней? – грустно произнесла Бесс.

– Я тоже полюбил её, – сказал Кристофер. – Я готов служить ей так же честно, как служишь ты.

– Но твоя повелительница – королева Елизавета, – возразила Бесс. – Как можно служить двум господам?

– Я дворянин и сам выбираю, кому служить, – гордо ответил Кристофер. – Сейчас я служу Елизавете, но приехав сюда и узнав королеву Марию, я понял, что хотел бы служить одной ей.

– Как это хорошо! Мария так нуждается в настоящих друзьях, – с облегчением сказала Бесс. – Мой Кристофер, мы оба будем верными друзьями королевы, правда?

– Конечно. Для тебя я сделаю всё, о чём ты попросишь, – а стало быть, сделаю и для Марии. Считай, что я принёс присягу на верность ей.

– Мой Кристофер! – Бесс прижалась к нему. – Я знала, что ты лучший на свете. Но как же сэр Эмиас? Он твой начальник, ты должен его слушаться, однако мне он не нравится, я ему не верю, – её величество тоже говорит, что сэру Эмиасу верить нельзя.

Кристофер рассмеялся:

– Сэр Эмиас – старый служака! Он привык выполнять приказы, ему нет дела до простых человеческих чувств. Верить или не верить сэру Эмиасу, – всё равно, что верить или не верить скале, дереву, реке или морю. Всё это может быть полезно для нас, а может и погубить, но не по своей воле, а по Божьему велению или стечению обстоятельств. Язычники наделяют неживую материю душой, в нашей христианской религии она бездушна, а сэр Эмиас стоит где-то посередине: он живая материя, не имеющая души. Таких людей, как сэр Эмиас, много ходит по земле, но я не из их числа: я служу не из-за денег, не из карьеры, – во всяком случае, не только из этого, – я служу по своим убеждениям.

– Я никогда не сомневалась в тебе; с первого взгляда я поняла, что ты не такой, как остальные. Мой Кристофер, – Бесс провела ладонью по его волосам. – Скажи мне что-нибудь ещё.

– О чём, к примеру?

– Ну, если у нас зашла речь о королеве, скажи, что творится сейчас в Лондоне? Её величество очень беспокоит это в последнее время. Она стала какая-то тревожная, всё ждёт каких-то известий. Мне так хочется утешить её; скажи, что происходит в Лондоне?

– Находясь в этом замке, трудно знать о том, что происходит в столице. Кто я такой, чтобы быть в центре событий? Но кое-что я знаю. Положение в Лондоне неспокойное, – зашептал Кристофер на ухо Бесс. – Близится война с Испанией, и далеко не все подданные Елизаветы рвутся в бой. Вроде бы составляется некая оппозиция Елизавете, вроде бы готовятся волнения, вроде бы люди всё громче повторяют имя королевы Марии.

– Боже праведный! – испугалась Бесс. – Не приведёт ли это к ухудшению положения Марии?

– Больше тебе скажу: есть люди, влиятельные люди, которые хотят видеть на престоле законную королеву, то есть Марию. Мы переживаем переломный момент нашей истории, – судьба Елизаветы висит на волоске. Если Мария отважится на решительные действия, Елизавете несдобровать.

– Господе Иисусе! – Бесс запахнулась в одеяло и села на кровати. – Я даже не представляю, чем это закончится. С одной стороны, нет более достойной королевы, чем Мария; с другой стороны, Елизавета способна… Святые великомученики, она на всё способна!.. Что же делать?

– Не знаю, не знаю… – протянул Кристофер. – Но положение, в самом деле, серьёзное. Я думаю, что победит тот, кто начнёт действовать первым.

– Я передам её величеству твои слова, – Бесс стала поспешно одеваться. – Так значит, мы можем на тебя рассчитывать?

– Я весь ваш, душой и телом, – сказал Кристофер.

* * *

Мария работала в садике, который был возделан ею во дворе замка. Сегодня она занималась розами: в прошлом году её привезли кусты, цветы на которых имели оттенки белого, пурпурного, желтого и абрикосового цветов. Королева тогда рассадила их в определенном порядке: вдоль дорожек – белые кустарниковые розы, у входа в мыльню Мария разбила клумбу с пурпурными галльскими, а ближе к стене, с укреплённой на ней деревянной решеткой, она посадила вьющиеся желтые и абрикосовые розы вперемешку с клематисом и жимолостью.

Садовника в замке не было, но Марии он был не нужен, – ей нравилось самой возиться с цветами, – а тяжелую работу выполняли слуги. Сейчас один из них стоял возле королевы и терпеливо ждал, пока она обрежет увядшие соцветия и засохшие стебли на кустах.

– Пожалуй, хватит, – Мария отложила ножницы, разогнулась и сняла перчатки. – Все кусты отлично прижились, но надо постоянно их поливать и рыхлить под ними землю, чтобы не было недостатка в воде и воздухе.

– Слушаюсь, ваше величество, – сказал слуга, берясь за лопату.

– Но будьте осторожнее, чтобы не повредить корни, – предупредила Мария. – Когда взрыхлите землю, добавьте немного торфа или навоза, перемешав его на две трети с песком, а уж затем обильно полейте. Неплохо бы ещё посыпать листья золой, чтобы их не ели гусеницы.

– Всё будет исполнено, ваше величество.

– Благодарю вас.

Мария прошла на террасу и присела здесь отдохнуть, любуясь на розы.

– Ваше величество! – окликнули её.

Королева подняла голову и увидела Бесс.

– А, вот и ты! – сказала Мария. – Долго же тебя не было, опять проспала?

– Ваше величество, – запыхавшаяся Бесс едва могла перевести дух. – У меня есть важные известия… От Кристофера…

– Я так и знала, что ты с ним. Ах, Бесс, Бесс, крошка Бесс, я ведь предупреждала, чтобы ты не подпускала его к себе! – с укором проговорила королева. – Он опасен, неужели ты этого не понимаешь?

– Нет, мадам, мы ошиблись в нём, – горячо возразила Бесс. – Это очень хороший, благородный человек. Он полюбил вас, он готов служить вам!

– Полюбил меня? А тебя? – улыбнулась Мария.

– Да, но… Я не об этом… Я хотела сказать… – смешалась Бесс.

– Не смущайся, – ласково произнесла королева, – в конце концов, я тоже женщина, я понимаю, что творится в твоём сердечке. Ну, так что же ты хотела сказать?

– Кристофер говорит, что положение в Лондоне очень серьёзное. Люди не желают войны с Испанией, – они надеются на вас, мадам. Елизавета потеряла влияние, люди желают, чтобы королевой были вы, ваше величество, – выпалила Бесс, гордая, что сообщает сведения, имеющие государственное значение.

– Тише, моя милая, – королева взглянула на слугу, копающегося в саду. – Мне кажется, что твой Кристофер преувеличивает: если трон под Елизаветой шатается, то не настолько, чтобы рухнуть в любую минуту.

– Сейчас, когда Елизавета может потерять корону и даже жизнь, она не остановится ни перед чем!

– Тише, Бесс, – повторила Мария. – Мне это известно. Что же предлагает Кристофер?

– Он готов служить вашему величеству также преданно, как я.

– Спасибо, моя милая. Но у него есть какие-то определённые предложения?

– Он выполнит всё, что вы ему прикажете.

– А что я должна ему приказать?

– Этого я не знаю. Я плохо разбираюсь в политике, – растерялась Бесс.

Мария задумалась, а потом спросила:

– Скажи мне, а он не перевёртыш, твой Кристофер? Он не предаст нас?

– Никогда, мадам! – вскричала Бесс. – Он любит вас, он любит меня, – пусть попробует предать! Тогда он близко ко мне не подойдёт!

– Это весомый аргумент, – усмехнулась королева. – Ты полагаешь, что его любовь к тебе так велика? Впрочем, о чём я спрашиваю, – ты, конечно же, именно так и думаешь.

– Мадам, я не думаю, я точно знаю: Кристофер любит меня и выполнит любую мою просьбу, – обиделась Бесс.

– Дай Бог. Что же, моя милая, твои известия действительно важные. Если Кристофер любит тебя так сильно, как ты говоришь…

– Не сомневайтесь, мадам!

– Если он любит тебя по-настоящему, он может быть полезен нам, когда настанет подходящий момент.

– Ваше величество?

– Не забивай себе голову политическими интригами, зачем тебе это? – Мария поднялась со стула. – Проводи меня до конюшни, я велела запрячь Роланда, хочу прокатиться по лесу.

– Но, мадам, вам нужно переодеться! Как же вы поедете в этом платье? – изумилась Бесс.

– Ничего, обойдусь. Солнце скоро начнёт печь во всю силу, – боюсь, что тогда станет слишком жарко для верховой езды.

…Добравшись до лесной поляны, где были восемь больших камней, Мария остановила коня. Как из-под земли тут же появился Энтони. Королева дёрнула Роланда за повод и хотела ускакать прочь.

– Ваше величество! – крикнул ей Энтони.

– Господи! – воскликнула Мария, повернув назад. – А я приняла вас за Кристофера и едва не уехала.

– А, за помощника сэра Эмиаса? Мы, что, так похожи с ним?

– Внешне не особенно, – он брюнет и ниже вас ростом, – но какое-то сходство всё же есть.

– Бывает… Вы без провожатых, ваше величество?

– Представьте себе, меня теперь отпускают совсем одну! Что бы это значило?

– Вы правильно сказали в прошлый раз, – либо они хотят, чтобы вы убежали, либо дают вам возможность составить заговор. В любом случае, это нам на пользу.

– Да, я так говорила, но возникло новое обстоятельство.

– Какое?

– Кристофер без памяти влюбился в мою фрейлину и, кажется, готов перейти на нашу сторону.

– Опять Кристофер! Вы же утверждали, что ему нельзя верить: он получил какие-то инструкции на ваш счёт из Лондона? – недоверчиво спросил Энтони.

– Я не утверждала, я предполагала, – поправила его Мария. – Возможно, я ошиблась; возможно, он переменился – ведь любовь творит чудеса. А вы часом не влюбились в фрейлину Елизаветы, за которой ухаживаете и на которой обещали жениться?

– Я не могу себе позволить влюбиться, – отрезал Энтони. – Влюбленный мужчина становится беззащитным, как птенец, его может склевать любая ворона.

– Я и забыла, что вы крутите любовь исключительно для того чтобы использовать бедную девушку в своей игре.

– Это не так просто, мадам. У меня тоже есть сердце, я тоже создан из крови и плоти. Джейн, девушка, о которой мы говорим, красива, умна и добра. При других обстоятельствах я не мог бы желать лучшей жены для себя, однако я не имею права забывать о высшей цели, – о возведении вас на престол, ваше величество, – сухо сказал Энтони.

– Боже мой, что за день выдался: все на меня обижаются… Сэр Энтони, мы знаем и ценим вашу службу нам! Оставим пустые разговоры; сообщите, для чего вы вызвали меня?

– Ваше величество, обстановка в Лондоне накаляется. Медлить больше невозможно: сейчас или никогда! Число недовольных правлением Елизаветы стремительно увеличивается, к нам присоединяются даже её приближённые. Поглядите, что я вам привёз.

Энтони достал нож, вспорол подкладку своей шляпы и вытащил сложенный во много раз листок:

– Прошу вас, ваше величество.

– Что это? – Мария развернула письмо и прочла: – «Я служил и буду служить её величеству королеве Елизавете, пока она жива. Я не подвергаю сомнению, однако, ваши права на престол, мадам, – подтверждённые обычаем и законом». Какое странное послание! Оно, видимо, предназначено мне? Но от кого оно?

– Его написал фаворит королевы Елизаветы, сэр Роберт.

– Фаворит Елизаветы! Не может быть! – воскликнула Мария.

– Он написал это в моём присутствии, – сообщил Энтони. – Видите, как далеко зашло разложение в кругу Елизаветы! Надеюсь, вы понимаете, что надо действовать без промедления?

Однако Мария не слушала его; она вдруг расхохоталась так громко, что эхо разнеслось по лесу.

– Елизавета, великая королева Елизавета! – повторяла Мария сквозь смех. – Твоя мать была шлюхой, отец – святотатцем и палачом, из рода свинопасов, – а ты думала, незаконнорожденная дочь греха, что твоё прошлое не выстрелит в тебя, коли ты заняла трон?! Что ты за женщина, если ты не познала счастья ни с одним мужчиной, а последний из них в твоей жизни, – твоя надежда, твоё утешение, твоя отрада, – предал тебя! Ты раздавлена, ты уничтожена, ты уже не живёшь! Великая королева Елизавета, вот тебе проклятье, вот тебе отмщение и воздаяние, вот тебе позор, который уже ничем не смыть и который ты возьмёшь с собой в вечность!

Растерявшийся Энтони еле дождался, когда королева успокоится и затем сказал:

– Ваше величество, нельзя медлить. Надо действовать!

– Вы показывали кому-нибудь это письмо? – спросила королева вместо ответа.

– Я поклялся уничтожить его, но прежде собирался дать прочесть нашим друзьям, чтобы они сами убедились, как непрочно положение Елизаветы. Если уж её фаворит примкнул к нам, – о чём тут толковать!

– Пусть послание сэра Роберта не имеет адреса, но оно предназначено мне, – возразила Мария. – Вы поклялись уничтожить его, – что же, так и поступим.

Она разорвала письмо в мелкие клочки и пустила их по ветру.

– Вы правильно сделали, что дали такую клятву, – сказала Мария, поймав недоуменный взгляд Энтони. – Попади это письмо в руки Елизаветы, она меня не пощадила бы; послание сэра Роберта – смертный приговор для меня. Не понимаете? Это оттого, что вы мужчина. Есть вещи, которые женщина никогда не простит другой женщине: не важно, что я не добивалась внимания сэра Роберта, – важно, что он предал Елизавету ради меня. Даже заговор для неё не так страшен, как это предательство. Что заговор! – заговоры всегда были и будут в политике, – но нет ничего ужаснее и позорнее для женщины, чем измена любимого мужчины. Прибавьте к этому возраст Елизаветы и возраст сэра Роберта – её увядание и его расцвет. Нет, такую обиду она не простит, – вы уж поверьте мне, милорд! Понятно, почему это письмо следовало уничтожить?

– Да, ваше величество. Однако вы не ответили мне на главный вопрос: даёте ли вы нам разрешение выступить? Ей-богу, нельзя больше медлить, надо начинать!

Мария помолчала с минуту.

– Если вы уверены в успехе, начинайте! – бросила она.

– Но мне нужен ваш письменный приказ. Игра пошла по-крупному, на кон поставлены многие жизни; нашим друзьям будет недостаточно моих слов, им потребуется зримое удостоверение того, что вы с нами.

– Хорошо, я напишу.

– И согласитесь на крайние меры? – спросил Энтони.

– Вы снова об убийстве Елизаветы?

– Да, ваше величество. Я хотел бы…

– Нет, милорд! – раздражённо оборвала его Мария. – Забудьте об убийстве. Я приказываю вам забыть.

– Как я могу забыть об убийстве, если оно заняло прочное место в истории нашей страны? Король Генрих своими безумными реформами уничтожил десятки тысяч человек: кого-то перебили, кого-то лишили дома и имущества, а потом повесили за бродяжничество; не счесть тех, кого обрекли на голодную смерть. Мёртвые женщины, дети, старики нескончаемой чередой идут за Генрихом и смотрят на него с мучительным укором… Елизавета, которую народ встретил с восторгом, считая её спасительницей нации, продолжила дело отца. Во имя обогащения и процветания немногих она безжалостно сдирает кожу со всех прочих своих подданных, – и при этом улыбается и говорит правильные слова… Смерть шествует по нашему Отечеству и добром остановить её нельзя: «око за око, зуб за зуб», – сказано в Писании. Тиран должен расплатиться своими слезами за слёзы народа, пролить свою кровь за пролитую им кровь, отдать свою жизнь за погубленные жизни. Это будет не убийство, это будет возмездие: Бог и народ требуют от нас отмщения!

– Вы напрасно расточаете своё красноречие, – холодно сказала Мария. – Возвращайтесь в Лондон, заканчивайте приготовления; письмо с приказом выступить придёт следом за вами.

– Но кто доставит его? – спросил Энтони, не скрывая разочарования. – Неужели Кристофер? Ваше величество, я, всё-таки, не доверял бы ему.

– Я найду, кого направить к вам с письмом. Прощайте, милорд, – и да поможет вам Бог!

* * *

Сэр Эмиас пришёл к королеве перед обедом. Встав в дверях, он неуклюже поклонился и пробормотал традиционное приветствие.

– Чему обязана, милорд? – улыбнулась Мария. – У вас такое срочное дело, что вы не можете дождаться, когда мы встретимся за столом?

– У меня конфиденциальный разговор, – буркнул сэр Эмиас.

– Вот как? Бесс, дорогая, выйди, пожалуйста, – сказала Мария.

Проводив фрейлину взглядом, сэр Эмиас приблизился к королеве и невнятно произнёс:

– Я должен сообщить вам, мадам, что скоро в вашем положении произойдут большие изменения.

– Какие изменения, милорд? – удивленно спросила королева.

– Получен приказ из Лондона. Вас переведут в другое место, режим вашего содержания там будет более жёстким.

– Меня хотят заточить в темницу? – резко проговорила Мария, выпрямившись во весь рост.

– Это не совсем так, мадам. Просто ваша свобода будет ограничена, а охрана усилена.

– Вы говорите загадками, сэр Эмиас. Скажите прямо, почему со мной так поступают и что меня ожидает.

– Я говорю то, что мне приказано сказать. Могу добавить, что эти меры направлены на предотвращение ещё более худших событий, которые могут произойти в будущем.

– Что за события и каким образом будет ограничена моя свобода? – возмутилась Мария. – Я имею право знать.

– Безусловно. На это вы имеете право, – согласился сэр Эмиас. – Свобода ваша будет ограничена следующим образом. Пятьдесят солдат день и ночь станут караулить подходы к замку; вам будет строжайше запрещено покидать его, на людей из вашей свиты тоже распространяется этот запрет. Своего коня Роланда вы оставите здесь, равно как и всех остальных принадлежащих вам лошадей, так как они вам всё равно не нужны – время выездов на охоту и прогулок верхом для вас прошло.

– Как, мне не разрешат взять с собой Роланда?! – вскричала Мария. – Но он так привязан ко мне, что погибнет от тоски, не видя меня. Боже мой, разрешите перевезти его вместе со мной, – не будьте столь жестоки, милорд!

– Я ничего не разрешаю и ничего не запрещаю, – я лишь выполняю приказы, – возразил сэр Эмиас. – Далее. Переписка вам будет строго воспрещена, какие-либо контакты с посторонними лицами не допускаются. Вы не должны никому писать и ни от кого не получать письма. Все письма, приходящие на ваше имя, будут изыматься; показывать вам их не будут. Любые посылки, доставленные вам, будут тщательно просматриваться; книги, если таковые вам пришлют, подвергнутся досмотру вплоть до вскрытия корешка и обложки.

– Господи, как же я буду брать в руки книги со вспоротыми обложками? – насмешливо произнесла Мария.

– Не могу знать. Я передаю вам то, что мне велено передать, – повторил сэр Эмиас. – Это ещё не всё. Дабы быть уверенными, что вы никому не пишете, чернила, перья и бумагу у вас отберут, – однако и этого мало. Для того чтобы удостовериться в отсутствии у вас тайных записок и посланий, – а также предметов, могущих представлять опасность для обеспечения режима вашего пребывания в замке, – у вас будет дважды в день производится обыск. Он коснётся всего, что принадлежит вам: личных вещей, одежды и обуви.

– Вы будете рыться в моём белье и кромсать подошвы моих башмаков? – презрительно спросила Мария.

– Я буду делать то, что мне приказывают, – ответил сэр Эмиас.

– Значит, вам приказали содержать меня как узницу? Очень мило, я благодарна моей сестрице Елизавете за такое отношении ко мне, – мрачно усмехнулась Мария. – Но почему бы ей не пойти дальше? Пусть меня поместят в подземелье, прикуют цепями к стене, посадят на хлеб и воду. Узница так узница – зачем моей сестре делать вид, что она относится ко мне как к королеве?

– Не могу знать, – снова повторил сэр Эмиас. – Кроме того, вам не дозволяется брать на новое место проживания никаких средств, которые женщины обычно используют для наведения красоты, – и ваш парикмахер с вами не поедет.

– Елизавета хочет, чтобы я выглядела огородным пугалом? Тщетная предосторожность. Моя кожа, моё лицо, мои глаза, мои волосы по-прежнему молоды, а её – состарились и увяли. Это ей не обойтись без кремов, бальзамов, без пудры и помады, а я прекрасно обойдусь без всего этого! – захохотала Мария, сверкая глазами. – Но какая мелкая, жалкая месть! Не думала, что Елизавета опуститься до такого. Если она подозревает меня в заговоре, если беспокоится о своей драгоценной персоне, то могла бы упрятать меня в глухой тюремный склеп, – но зачем же издеваться и унижать? Вот и видно, что в ней нет ни капли благородства: плебейка останется плебейкой, – в короне или без неё.

– Заговора её величество не опасается, – заметил сэр Эмиас, – Однако обстановка в стране нестабильная, грядёт война с Испанией, как вам известно. Существует вероятность, что кое-кто может воспользоваться нашими трудностями и попытается вызвать возмущение в народе, – если не что-нибудь похуже. Ваша жизнь тогда будет не в меньшей опасности, чем жизнь её величества. Я полагаю, – это уже моё мнение, – что вас переводят на новое место в ваших же интересах.

– В моих интересах? Где вы разглядели мои интересы? – нервно рассмеялась Мария. – Мои интересы в том, что меня запрут в четырёх стенах, лишат общения, будут обыскивать, – убьют, в конце концов, моего Роланда, милое животное, которое привязано ко мне и к которому я привязалась всем сердцем? И это вы называете заботой обо мне? Если моя августейшая кузина так боится заговора, он могла бы найти лучший способ, чтобы обезопасить себя и меня!

– Дело не только в заговоре, – загадочно проговорил сэр Эмиас. – Мне велели сказать вам, что её величество чрезвычайно недовольна вашим поведением в смысле нравственности.

– Моим поведением? Моей нравственностью? – Марии показалось, что она ослышалась. – Это невероятно! Объяснитесь, милорд.

– До королевы дошли слухи, что вы, презрев христианский обычай, ведёте себя распущенно и развратно. В частности, графиня Шлозбери пожаловалось на вас: вы склонили её мужа к прелюбодеянию, – графиня утверждает, что это далеко не единственный случай, когда вы совращали мужчин.

– Да как она посмела! – с дрожью в голосе воскликнула Мария. – Обвинить меня в прелюбодеянии и разврате, – меня, кто живёт здесь, подобно монахине; меня, вот уже двадцать лет лишенную мужского общества, не считая общества грубых охранников и солдафонов! Графиня Шлозбери сама развратница, интриганка и сплетница, – как посмела она обвинить меня! О, я могла бы рассказать моей сестрице, что говорила графиня про неё! Елизавета, мол, так тщеславна и так высоко мнит о своей красоте, словно она сама царица небесная. Она ненасытно жадна до лести и требует от своих потакателей, чтобы те постоянно ей кадили и превозносили её до небес, – сама же в припадке раздражения истязает своих придворных дам и горничных. Одной она будто бы сломала палец, другую, которая ей не угодила, прислуживая за столом, ударила ножом по руке. Если верить Шлозбери, моей сестрице уж никак не пристало разыгрывать непорочную и порочить других!

– Тем не менее, обвинение выдвинуто, – упрямо сказал сэр Эмиас.

– И это говорите мне вы, милорд? – на глазах Марии показались слёзы. – Вы со мной не один год, вы каждый день видите всё что я делаю, – и вы верите этому обвинению? Как вам не стыдно повторять эти гнусности.

– Я тут ни при чём. Вы спрашивали меня, что стало причиной изменений в вашем положении, и я вам ответил, – возразил сэр Эмиас. – Мне велели сказать вам, что её величество советует вам покаяться, забыть о греховных наслаждениях, предаться молитвам и благочестивым размышлениям. Её величество считает, что вам уже пора больше заботиться о душе, чем о теле. Все предметы, необходимые для религиозного отправления, вам разрешено взять с собой. Если хотите, вам закажут новую Библию или любые другие священные книги, способствующие исправлению человека.

– Пускай Елизавета закажет Библию себе! – закричала Мария. – Старая девственница, в постели которой побывало больше мужчин, чем бывает в публичном доме! Так вы верите графине Шлозбери? Вот вам ещё её свидетельство! Графиня говорила, что ваша королева не пропускает ни одного случая потешить свою плоть и забавляется со всё новыми и новыми любовниками; Елизавета очень падкая до мужчин, – хотя уже старуха и кончает носить крови. К ней в кровать идут за положением и деньгами: известно, что она подарила 300 фунтов лакею, принесшему ей весть о возвращении Хэттена, её очередного любовника. Графиня предлагала мне, закатываясь смехом, включить моего сына в число возлюбленных Елизаветы, что, мол, принесет мне большие выгоды!

Я оборвала эту наушницу Шлозбери с её непристойными шутками, но я и без неё знаю, что слизняк Дадли был ширмой для любовников вашей королевы, которым она разрешала самые безумные ласки, но обманывала их надежды на полную близость, не давая удовлетворения! Это хуже, чем разврат, это за гранью разврата, – последняя куртизанка ведёт себя порядочнее Елизаветы! И она мне советует молиться и каяться – развратница, блудница, исчадье ада, упрёк Богу на земле!

– Мадам, мне не престало слушать такие слова о моей государыне, – сказал сэр Эмиас. – Что я должен буду написать в своём докладе в Лондон?

– Пишите, что хотите, – можете донести, что я ненавижу Елизавету! – продолжала кричать Мария. – Теперь один Господь рассудит нас с ней, теперь нам не быть вместе на этом свете! Пусть сгинет ваша королева, – или погибну я!

– Вы слишком далеко заходите, мадам, – невозмутимо проговорил сэр Эмиас. – Я вас предупреждал, чтобы вы были осторожны. Повторяю, я чувствую к вам симпатию и не желаю зла. Смиритесь, мадам, вспомните о заветах Спасителя, – примите как истинная христианка всё что выпало на вашу долю. Это последнее, что я могу сказать вам от себя. Более у нас не будет личных бесед, я буду выполнять свой долг.

– А я буду выполнять свой! – воскликнула Мария и осеклась. – Я благодарю вас, милорд, за доброе отношение ко мне, – в голосе королевы прозвучала язвительность, – и не упрекаю ни за какие ваши поступки. Вы прекрасный слуга её величества Елизаветы и можете этим гордиться.

– Спаси вас Бог, мадам, – со всей серьёзностью ответил сэр Эмиас.

* * *

Выпроводив его, королева позвала Бесс. Она вбежала, улыбающаяся и счастливая, но увидев опрокинутое лицо Марии, застыла посреди комнаты:

– Что случилось, ваше величество? Я думала, что пора одеваться к обеду.

– Я не буду обедать, – резко сказала королева. – Встань за дверью и проследи, чтобы никто не вошёл сюда. Мне надо написать письмо и я не хочу, чтобы меня тревожили. Можешь говорить, что тебе в голову взбредёт, но не пускай ко мне никого.

Первое письмо Мария написала быстро: