Текст книги "Катя"

Галина Аляева
Катя

© Текст – Галина Аляева

© Обложка – Александр Аляев

© Издательство «Союз писателей»

* * *

Поезд опаздывал на сорок минут. Мы с Пашкой успели выкурить полпачки сигарет на двоих, осмотреть привокзальные палатки, прогуляться вокруг убогих пристанционных строений. Дважды подходили к дежурному по станции: «Когда же поезд!?» Его всё не было.

Кто такой Пашка и что мы делаем на вокзале? Павел Котлов – мой лучший друг. Вместе учились в Саратове, вместе получали назначение в часть, где служим девятый год. Удивитесь: «Девять лет? И на одном месте? Не может быть!» Может. У нас интересные войска и специальность тоже – мы химики.

Встречаем мы маму Павла. Ему завтра исполняется тридцать лет, и она решила этот день провести рядом с любимым сыночком.

Тридцать лет! Не верится. Мне же скоро будет тридцать один. Да… Время летит незаметно, кажется, ещё совсем недавно мы – глупыми, самоуверенными юнцами – поступали в училище. Первый курс, второй…. Эх! Хорошие были времена! Конечно, было трудно. Когда ты после школы, изнеженный заботливой мамочкой, попадаешь в казарму – начинаешь понимать, что детство осталось за порогом, и здесь взрослые законы – становится тошно. Первое время ходишь, как потерянный, но постепенно, день за днем, закаляешься телом, главное – духом. Жизнь в погонах, не жалея и не щадя, делает из тебя мужчину.

Самым трудным для меня было безропотно принять беспрекословное подчинение приказу. Пока я понял, что в армии есть один «Бог» – устав и его «апостол» – командир, наверное, не один седой волос появился на моей голове. Подчинение командованию и четкое выполнение приказов – вот сила любой армии. Сейчас разглагольствуют о том, что в современной войне сражаться будет техника: кто первый нажал кнопку, тот и победитель. С одной стороны, правильно, но кто эту пресловутую кнопку нажмёт? Солдат или офицер. И если командир, конечно же, всё взвесив и оценив, вовремя отдал приказ, подчиненный его чётко выполнил, победа будет за ними. Понял я это не сразу, но когда дошёл до такого понимания, служить стало легче. Ещё с содроганием вспоминаю первые занятия по физической подготовке и первый ночной бросок. После двадцати пяти километров в полной выкладке, неважно куда упасть – на землю, пол, кровать. Только бы принять горизонтальное положение и забыться…

Но всё же несмотря ни на что, те годы – самые лучшие и беззаботные в моей жизни. Потом закрутилось, завертелось…

На третьем курсе познакомился с Таней. В училище было принято проводить праздники-встречи со студентками педагогического института. На одном из таких познакомился с ней. Юная, сероглазая первокурсница, скромно прятавшаяся за подругами. Тогда показалось, что я старше её на целую вечность. Глупый мальчишка! Первый раз влюбился и быстрее в загс. В школе мне нравилась одна девчонка, но Таня – это было что-то другое: огромное и неуправляемое. Я мечтал о ней; учиться стал лучше, чтобы чаще получать увольнительные и бежать на свидания, не бежать, а лететь на крыльях. Какая была свадьба! Я – в новенькой парадной форме, с золотыми звездами новоиспечённого лейтенанта, она – в белом платье, воздушной фате…

Что из этого получилось? Ничего.

Когда меня направили служить в эту часть, спасибо отец Пашки замолвил словечко, она радовалась – хорошее, перспективное место, для наших войск одно из самых лучших и недалеко от дома, три часа – и у родителей под крылом. Но радости хватило ровно на год, и началось. Каждый день новая причина для скандала. Понятно, в общежитии нет условий для нормальной жизни: удобства в конце коридора, умывальная комната заставлена кирзовыми сапогами, но она знала, что её ждет в гарнизоне. Знала, нужно немного потерпеть, и быт наладится. Татьяна тогда училась на четвёртом курсе института, уже заочного отделения. Только это и продлило наше совместное проживание. Сами судите: переехали – через три месяца сессия, значит, целых полтора месяца в цивильных условиях; приехала в часть, пожила немного, началась весна и опять сессия. Потом лето. Отпуск. А после началось – бурчит и бурчит. Ещё полгода промучились. Весенняя сессия, опять уехала. Экзамены сдала и должна бы вроде домой вернуться, но получаю телеграмму – заболела, грипп. Пошёл на почту – звонить. Трубку взяла её мамаша и говорит:

– Танечки нет дома. Пошла с подругой в кино.

– В кино!? Она же болеет? – кричу в трубку.

Мамаша спокойно отвечает:

– Стало лучше. Она что, не имеет право немного развлечься? Или ты думаешь, Танечка всю жизнь должна прозябать в твоём общежитии?

Я не стал больше разговаривать, ясно и так – никого гриппа нет, просто не хочет возвращаться. В общей сложности прожила она в Саратове больше трёх месяцев, до июля. В августе у меня отпуск. Взял путевки на Чёрное море, поехали отдыхать в Сочи. Тридцать суток как один день пролетели. Мою жёнушку будто подменили, не узнать, стала той, на которой я женился. Медовый месяц кончился, как только вернулись домой. Надеялся, перебесится, успокоится и будет всё как у людей. Любил, наверное.

Перед Новым годом Татьяна говорит: «По маме соскучилась. Съезжу на недельку». Уехала и больше не вернулась. Сразу бы сказала: так мол и так, а то всё обещаниями кормила. В таком положении: вроде женат, а фактически нет, пролетело три года. Ей ничего, она у матери, в большом городе. А мне каково? Молодой же мужик. Вот и приходилось зимой в любую погоду на лыжах, летом бег, велосипед. Да так, чтобы упасть и ни о чем не думать. Можно было бы наплевать, девок хватало, сами, можно сказать, на шею вешались, но… Городок маленький, ничего не скроешь. Думал, вдруг Таня вернётся.

Потом получаю письмо, в нём – прости и развод просит. Сначала, конечно, напился. Пил неделю, хорошо, командир – мужик с понятием. Как-то утром просыпаюсь, и думаю – что собственно случилось? Развод!? Так многие разводятся, хорошо хоть детей нет. На этом и успокоился.

Нет худа без добра. На третьем году службы, как официально женатому, здесь неважно, где супруга живёт, главное – в личном деле имеется, дали однокомнатную квартиру.

Холостяк я пять лет, и желание вновь обзавестись семьёй не появляется. Женщина есть, но это так просто. А Пашке повезло. Его Елена – находка. Он с ней тоже в училище познакомился, свадьбу на полгода раньше нашей сыграли, в городок вместе приехали. Но только она и институт закончила, и детей ему нарожала, и до сих пор живут, не жалуются. Как ни придёшь – дома уют, детишки бегают, Лена всегда весёлая, гостеприимная. Пашка иногда ворчит, чем-то недоволен, а я думаю: «Эх, друг! Ничего ты не понимаешь». Плохо только, собирается он поступать в академию. Уже документы готовит. Как я без семьи Котловых буду? Привык я к нему, Ленке и ребятам. У него Ромка семи лет, и Наташа – четыре года. Особенно к Натухе я привязался. Ну, ничего, пожалуй, на следующий год и я махну в академию.

– Димыч, ты один придёшь или с Ольгой? – это ко мне Павел обратился.

– Не знаю.

– А тебе не пора определяться? – Павел, закуривая очередную сигарету, смотрел на меня проницательным взглядом. Была у него такая привычка, разговаривая, сверлить взглядом, словно собирался забраться в черепушку собеседника и поискать там что-то интересное для себя.

– С чем определяться? – я сделал вид, будто не понимаю, что он имеет в виду.

– Не с чем, а с кем? С Ольгой определяться. Вы сколько уже встречаетесь? Года два?

– Наверное, – я увидел, как из-за поворота показался тепловоз. – Паш, поезд.

– Наконец-то! – Павел бросил недокуренную сигарету и заспешил к железнодорожным линиям, я за ним.

Через несколько минут, обдавая встречающих гарью и приторно-кислым запахом вагона-ресторана, поезд остановился.

Когда я впервые увидел маму Павла – Веронику Петровну – то здорово удивился, как у хрупкой, темноглазой и темноволосой женщины может родиться светловолосый с серыми глазами неуклюжий под два метра ребёнок. Объяснил всё Павел:

– Мать – героическая женщина. Родила меня четырех килограммового и до полутора лет кормила грудью. Поэтому такой и вымахал, а цветом я в отца. Видимо, мама хотела ему угодить, вот и постаралась.

Вероника Петровна наконец-то оторвалась от ненаглядного чада и обратила внимание на меня.

– Дима, как ты возмужал, – она ласково, по-матерински погладила меня по щеке. – Вот уже и голова почти седая. Но ничего, седина всегда украшала мужчин, придавала им зрелости и мудрости.

Я увидел, как по ступенькам вагона спускается молодая женщина, очень похожая на Веронику Петровну. Она заговорщицки посмотрела на нас и, приложив палец к губам, засеменила к Павлу. Подкравшись, она закрыла ладонями ему глаза. Он вздрогнул, провел руками по женским пальчикам.

– Катюха! Ты! Не может быть! Почему не сообщили?

– Сюрприз для товарища майора!

Пашка подхватил её на руки и, смеясь, закружился. Ему вторила сестра. Когда он, задохнувшись, остановился и поставил её на землю, Катя нежно расцеловала его, потом, привстав на носочки, дотянулась до его лба своим и предложила:

– Пободаемся!

Павел кивнул.

Через мгновение пред нами стояли два упрямых бычка в яростном поединке.

– Павел! Екатерина! Вы как дети. Хватит. На вас обращают внимание.

В детскую игру вмешивалась Вероника Петровна, а я смотрел и удивлялся, как дочь похожа на мать. Хрупкая, темноволосая, только у матери глаза тёмно-карие, а у дочери светло-карие в рыжую крапинку.

Сестра и брат, не обращая внимания на окрики матери и тем более на окружающих, продолжали бороться. Когда Катя стала уступать напору брата, Павел осторожно отстранился и, приподняв её, уткнулся в плечо.

– Катька, как я рад тебя видеть. Ты даже представить не можешь. Вот подарок так подарок!

– Могу представить. Я тебя тоже рада видеть. Поставь меня на землю, пожалуйста, не держи в подвешенном состоянии, – попросила она.

Он отпустил сестру и посмотрел на меня.

– Кать – это Димыч. Димка Петров. Ну, ты знаешь, – уверенно сказал он.

Она, сделав несколько шагов, протянула руку и, внимательно смотря на меня кошачьими глазами, представилась:

– Катя.

Не успел я открыть рта, как она продолжила:

– Вас, Дима, я знаю давно. Правда, заочно. Услышала о вас впервые, когда Паша вернулся домой после вступительных экзаменов в училище. Потом только и было слышно: «Дима Петров! Ах, Дима! Ах, Димыч».

– Кать, ну что ты выдумываешь, – довольно улыбаясь, вмешался Павел.

– Нисколечко и не выдумываю. Именно так и было, – она лукаво взглянула на брата и, обращаясь ко мне, спросила. – А обо мне Павел что-нибудь рассказывал?

– Конечно, очень много рассказывал, – не моргнув глазом, соврал я. Мне он, наверно, что-то и говорил, но вспомнить что – я не мог.

– Интересно, что же он рассказывал? – всё так же лукаво посматривая на брата, игриво спросила она.

– Что к человеку пристала!? – сказал Павел. – Что надо, то и рассказывал. Пошли лучше.

Пока протекала беседа, она держала свою ладонь в моей. Я чувствовал тепло еле уловимого рукопожатия, и от этого соприкосновения в разные стороны по всему телу бежали пульсирующие ручейки. Что-то близкое и в то же время будоражащее было в этом прикосновении и хотелось ещё чего-то.

Я с сожалением выпустил руку. Павел обнял сестру за плечи и повёл вдоль железнодорожного полотна. Я шёл следом и ужасно ему завидовал, мне почему-то тоже хотелось обнять её и идти рядом.

Вскоре мы подъезжали к КПП. Всю дорогу я слышал щебетание брата и сестры, не вникая в смысл. Лишь один раз, когда Катя рассказывала о своей дочери и успехах мужа, меня, необъяснимо почему, взяла злоба от её беззаботного благополучия с каким-то незнакомым мне мужиком.

За время поездки я успел рассмотреть её. Ничего особенного и примечательного в ней не было. Правда выглядела молодо, лет на двадцать пять – двадцать восемь, она была старше брата на несколько лет. Плавность и женственность движений в сочетании с какой-то детской хрупкостью я отметил ещё на станции – это, наверное, было единственное, что бросалось в глаза. А так – женщина, как женщина.

На КПП молоденький лейтенант, проверив документы, категорически отказался пропустить Катю без предварительно заказанного пропуска, и Павел ушёл утрясать этот вопрос с дежурным офицером. Вероника Петровна завела разговор со мной. Отвечая на вопросы, я в зеркало наблюдал за Катей, которая с любопытством поглядывала по сторонам. Иногда наши глаза встречались, и я тут же отводил взгляд. Вскоре ей видимо наскучил наш незатейливый пейзаж: слева лес, справа лес, впереди высокий забор, сзади прятавшаяся в лесу дорога, и она присоединилась к нашей беседе. Вдвоём они завалили меня вопросами. Как? Что? Почему? Я старательно отвечал и с нетерпением ждал возвращения друга.

Минут через двадцать Павел со словами: «Всё нормально» тяжело ввалился в машину, вскоре мы были на месте: у нас городок маленький, за сорок минут прогулочным шагом можно пройти из конца в конец. Отказавшись от приглашения зайти в гости к Котловым, я поставил машину в гараж и пошёл домой.

* * *

Интересно, Ольга пришла с работы? Она жила в офицерском общежитии, и я решил зайти к ней.

Мы встречаемся больше двух лет, если быть точным – два года и семь месяцев, и я стал подумывать, что пора заканчивать затянувшийся роман. Она, видимо, надеется, что заполучит меня в мужья, но жениться я не собираюсь, и её надежда останется только надеждой, если, конечно, не случится что-то экстраординарное.

Эти девчонки – непонятный народ. Как что, так замуж. И чего хорошего? Я ещё понимаю молодых – глупые, но когда уже давно не девочка – зачем вешать на себя такой хомут? Стирать, убирать, готовить, ждать с работы, ну мало ли дел в замужестве. Да и мы – мужики – далеко не подарки. А что о нас говорить, так ещё и служба. Я понимаю, для женщины рожать детей, хранить очаг – предназначение, данное Богом. Всё правильно, но зачем спешить, когда можно пожить для себя.

Меня всегда удивляло бестолковое непонимание, что не каждый курсант станет генералом. Ну, повезло – урвала кого искала. Что дальше? Успеть стать молодой и красивой генеральшей? Не успеет. Пока лейтенант дослужится до высокого чина, молодая и красивая превратится в измученную, если не старуху, то уж достаточно пожилую женщину и, как правило, на пенсию мы уходим всё больше в звании майора. Служим в степи или тайге, где не то что бы театр был, простого кинотеатра и того нет.

Насмотрелся я на этих львиц в облике лисиц. Им только дай возможность, вцепятся – не отобьёшься. Была у меня подруга, ещё до Ольги, хороша и в постели, и ноги длинные, и мозгов не так много, но больно напористая. Хорошо хищная сущность проявилась сразу: замуж, скорее урвать кусочек пирога, так я её едва пристроил. Благо приехал к нам старлей, и она ему приглянулась. Я просёк и давай хлопотать. Так она ещё сопротивлялась, но потом поняла, со мной ловить нечего. Но он тоже оказался не дурак, так и не женился.

Я быстро дошёл до общежития и у всезнающей дежурной, которая когда-то приехала в городок за мужем, но так и осталась старой девой, поинтересовался: «Дома ли Ольга?» Бабуля милостиво ответила, что нет. Тогда я попросил передать ей написанную здесь же записку, в которой отменил нашу встречу. Затем, поужинав в столовой для офицеров, направился домой.

Когда я собирался укладываться «в койку», зазвонил телефон:

– Дима, что случилось!? – в голосе Ольги звучала тревога.

– Устал, и голова разболелась.

Зачем обманываю и попусту заставляю волноваться человека? Я почувствовал угрызения совести.

– Может быть, мне прийти?

– Не беспокойся. Я принял таблетку, высплюсь, и всё пройдет. День был трудный, – опять соврал я.

– А как завтра? Мы пойдем на день рождения к Котлову?

– Обязательно. Я зайду за тобой в половине второго. Будь готова. Хорошо?

– Хорошо. Пока, милый. Отдыхай. Я тебя целую.

– Взаимно, – ответил я и повесил трубку.

Последнее время снов я не вижу, наверное, что-то и снится, но не запоминаю. Раньше, когда были проблемы с женой, эротические сновидения нередко посещали меня. Но сегодня мне приснился странный сон, от него я и проснулся.

Во сне я увидел женщину. Звучала знакомая мелодия, но какая мне так и не удалось вспомнить даже потом – наяву. Сначала было как в тумане, постепенно образ незнакомки принимал всё более четкое очертание. Музыка постепенно затихала и когда совсем смолкла, в женщине я узнал сестру Павла – Катю. В светлом воздушном платье, заложив руки за спину, она стояла словно ветром обдуваемая, я видел каждую черточку хрупкого тела. Желание дотронуться хотя бы краешком пальцев до её розоватой, бархатной кожи, было сродни физической боли, словно жёг меня огонь. Но дотронуться мне кто-то не разрешал, и тогда я начал ласкать её глазами, что доставляло ни с чем не сравнимое наслаждение. И не было между нами никакого расстояния, она была рядом со мной. Вскоре снова зазвучала музыка, образ постепенно растворился в белой дымке и последнее что помню – кошачьи глаза, светившиеся жёлтыми звездочками.

Я включил свет и посмотрел на часы – шесть пятьдесят. Встал, принял холодный душ. С остановками сделал зарядку, затем опять долго стоял под прохладными струями воды. Позавтракал и пошел на службу. Работа в выходной день для нас обычное дело.

* * *

В тринадцать сорок пять я подходил к дому друга. Дверь открыл сам хозяин, и по блеску глаз было понятно, он уже пропустил несколько рюмочек горячительного напитка.

– Димка! Наконец-то! Ты где пропадаешь? Ждём тебя с утра, – он схватил меня за руку и потащил на кухню. – Пошли быстрее, пока Наташка не увидела.

Но не успели мы сделать и одного шага, как из детской комнаты в новом нарядном платьице с визгом вылетела дочь Павла:

– Дядя Дима! Дима плишел, – заверещала она. Невыговариваемый звук «р» придавал особое очарование её речи. – Пойдём. Я покажу тебе куклу. Балби. Она такая класивая, и у неё есть целый набол одежды. Мне её тетя Катя подалила.

Девочка цепко держала мою руку. Сопротивляться было бесполезно, и я побрел за ребёнком.

Пока Наташа с куклой в руках кружила вокруг меня, показывая замысловатые наряды длинноволосой красавицы, и не давала подойти ко мне Роману, он тоже хотел похвастаться подарком – новой машиной с пультом управления, я краем глаза наблюдал за Катей, помогавшей накрывать праздничный стол. Ромка вскоре убедился, что ему не удастся отвоевать меня у сестры, обиженно погрозил ей кулаком, ушел в другую комнату, а Наташа, привлекая моё внимание, то и дело повелительно требовала:

– Дядя Дима, смотли сюда! Куда ты смотлишь?

Вскоре стали собираться гости. Детей отвели к соседям и я, освободившись, вышел на балкон.

– Дима, у вас лишней сигаретки не найдётся? – за моей спиной стояла Катя. Она взяла протянутую сигарету, закурила, и, выдохнув дым, сказала:

– Здесь так тихо. Я с трудом уснула. Привыкла, что под окнами скрежет, визг тормозов и металлический голос объявляет остановку, – и пояснила, – у нас квартира на третьем этаже «хрущевки» рядом с дорогой, по которой проходит маршрут троллейбуса. Остановка почти под окном.

– Катя, вы надолго приехали?

– Мама останется на недельку, я уезжаю завтра.

– Завтра? – переспросил я и вспомнил ночное видение. Пытаясь под длинной курткой и красивым платьем увидеть, казалось бы, знакомое тело собеседницы, я с любопытством стал рассматривать её. Взгляд, вероятно, был так нагл и бесцеремонен, что Катя, поспешно потушив сигарету, ушла. Я же докурил сигарету, и ещё немного постоял на балконе.

* * *

Наконец-то все гости собрались, началось рассаживание вокруг заставленного разными салатами и закусками стола. Пропуская всех вперед, я примостился у края.

– Димыч, ты что там делаешь? Ну-ка быстро сюда.

– Павел показывал мне на стул рядом с Катей. – Твоё место рядом с сестрой.

Он подождал, пока я с трудом протиснулся к указанному месту.

– Ну, вот. Вся семья в сборе. Можно начинать, – и, привыкший повелевать, приказал, – Димыч, начинай!

Произнеся тост за своего старого и верного друга, поздравив его с юбилеем, я залпом выпил наполненный до краёв фужер. Вскоре по жилам следом за горькой, бодрящей жидкостью побежало тепло. По-гусарски расправив плечи, я, вспомнив правила хорошего тона, стал галантно ухаживать за рядом сидящей Катей.

– Не желаете салатика? Попробуйте колбаски – она так аппетитно выглядит! – почти ежеминутно предлагал я соседке, вежливо улыбаясь.

Катя, перехватив наигранную интонацию, так же театрально вторила:

– Ой, спасибо! Вы так любезны!

Не знаю, как долго могло продолжаться такое ухаживание, но Катя предложила:

– Мы не на светском приеме. Будьте проще, а то я начинаю вспоминать, как себя нужно вести. Дима, и давайте на ты.

Торжество было в самом разгаре, когда Лена включила магнитофон.

– Все танцевать, – сказала она, и женщины, активно поддержав её, перебрались в соседнюю комнату. Ушла и Катя.

Я пересел поближе к Павлу. Мы попивали водочку, перебрасываясь незначительными фразами. За этим занятием нас и застала Вероника Петровна. Она строго посмотрела сначала на Павла, затем на меня и положила руку на плечо сына.

– Павел, ты не откажешь матери в танце. А вам, Дима, мне кажется, не помешает немного проветриться.

Пашка обижено поджал губы, послушно встал и как нашкодивший ребенок склонил голову.

– Конечно, мам. С большим удовольствием. Ты не думай, мы так, немножко, – оправдывался он. – И потом я уже не маленький. Как-никак – тридцать лет.

– Ни о чём таком я и не думаю, сынок. Просто хочу потанцевать с тобой. Когда ещё будет такая возможность? Что касаемо возраста – ты для меня всегда ребёнок.

Они ушли, а ко мне подсела Вера Ивлева, жена нашего с Пашкой сослуживца и подруга Ольги.

– Димыч, почему Ольга не пришла?

«Ольга!? Я должен был зайти за ней!». Удивительное дело, я напрочь забыл о ней, словно её не существовало. «Что за чёрт? Что со мной такое? Она мне теперь покажет!!»

– Не знаю. У неё какие-то непредвиденные дела.

Извини, мне нужно выйти.

– Какие дела? Вот дает! Он еще сочиняет! Вы же договорились, что ты зайдешь за ней в половине второго!

Слова Веры неприятно кольнули. «Это что получается? Ольга обо всём докладывает своей подруге?!»

Всё больше раздражаясь, я грубо прервал Веру и вышел из-за стола.

* * *

Я искал взглядом Катю. И как только её лёгкая фигурка оказалась в поле моего зрения, раздражение и злоба на Ольгу, Веру, самого себя сразу же улетучились, осталось лишь одно желание – видеть Катю и быть рядом с ней.

Она танцевала с Виктором Васильевичем – моим командиром – и о чём-то с ним оживлённо разговаривала. Когда медленную мелодию сменил быстрый ритм, пары не распались, лишь каждый из танцующих начал выделывать разнообразные телодвижения в такт музыки. И Катя кокетливо закружила вокруг партнера. Он же так и норовил дотронуться своими лапами то до её локтя, то до плеча. Мне это не нравилось, а когда он прижал её к себе, так что их тела плотно соприкасались, я отвернулся, чтобы не видеть, как они двигались. Это было выше моих сил.

Я ревновал так, как никогда и никого в жизни, словно языки пламени терзали мою душу. Я не хотел, не мог смотреть, как к ней прикасаются не мои руки, но в тоже время я не мог не видеть её. Я вновь посмотрел на танцующих, но Кати среди них уже не было. Где же она? Продвигаясь вдоль стены, чтобы не мешать парам, вновь звучала тягучая заунывная музыка, я стал искать её, но столкнулся с Павлом.

– Пошли, Димыч, расслабимся, – предложил он мне на ухо.

Мы сели за стол и, попивая из фужеров водку, стали наблюдать за гостями, иногда Павел отпускал безразличное, как мне казалось, замечание по поводу той или иной раскрасневшийся от духоты и вина дамы. Я его почти не слушал и терзался – где она?

Катя вошла в комнату вместе с Леной. Они о чем-то пошептались, осматривая стол, затем Лена ушла, а Катя стала наводить порядок на столе. Пашка некоторое время понаблюдал за ней и сказал:

– Скажи, Димыч, – у меня сестрёнка что надо!?

– Ничего вроде.

– Чтоб понимал!? Ничего! Ты посмотри внимательней. Посмотри, посмотри, – настаивал он.

– Ну, посмотрел – женщина как женщина. Ничего не вижу. Ноги, голова – всё как у всех. Таких на каждом углу полно.

– Тебе только ноги подавай от ушей и чтобы сиськи торчали, как у коровы, – сокрушённо сказал он. Плеснул в полупустой фужер водки, выпил, закусил и продолжил. – Разве это главное? Главное в женщине что? Душа! Понимаешь – душа, – по слогам протянул он. – Ты всё норовишь под юбку заглянуть, а ты в душу посмотри.

Я решил дать ему отпор.

– Нужна душа – вот ты и смотри, а меня больше ноги устраивают. Насмотрелся на их души. Хватит на всю оставшуюся жизнь, – я хотел встать и уйти, но Павел не позволил мне этого сделать. Что со мной происходило, не мог понять. В любую минуту я готов был наговорить грубостей, устроить скандал, и это на меня совсем не похоже.

– Димыч, ты того. Ну, сам знаешь чего, – миролюбиво произнес Павел.

Мы вновь приложились к сладостному напитку.

– Димыч, дело, конечно, твоё – куда смотреть. Но хочу сказать – Катька у меня что надо. Будешь спорить – набью морду!

– Ты? Мне? Морду?

– Да, я… Или соглашайся или.… Контра! – насупился он.

Если насупился, значит обиделся. Об этом я знал давно. «Ну и чёрт с ним, пусть дуется!» – зло подумал я, но потом решил, что ругаться с ним, тем более в день его рождения, не стоит, поэтому выдал:

– Паш, сестра у тебя действительно, что надо. Это я так. Пошутил неудачно.

Он посмотрел на меня с подозрением.

– Да?

– Мне закричать что ли – Катя замечательная женщина, красавица, умница и прочее и прочее! Так что ли!?

– Я сразу понял, что ты шутишь. Только слепой не заметит, что она… – он замолчал, подыскивая слова, которые могли бы выразить все те чувства, которые он испытывал к ней. Но видно так и не найдя их, лишь махнул рукой и неудобно раскинулся на маленьком для него стуле. Его безмолвие длилось всего несколько минут. Воспоминания и чувства, которые вызывала у него сестра, смешанные со спиртным, не давали покоя, и он опять заговорил.

– Ты знаешь, она – умница. И в школе хорошо училась, и в институте. И так она… Ты знаешь, сколько за ней ребят бегало. А она ни-ни. Строгая такая всегда. И острая на язык. Её пацаны даже боялись, но уважали, – он усмехнулся и, приблизившись ко мне, почти на ухо зашептал. – Ты знаешь, в неё почти все мои школьные друзья были влюблены. И я тоже, – он пьяно захихикал и опять замолчал.

Сколько минут я просидел, если так можно сказать, в тишине – не знаю. Я тоже пьянел, и реальность уже и так раздавленная присутствием Екатерины и вовсе покидала меня. Но Пашка, не давая мне совсем окунуться в мечтательно-расслабленное состояние, опять на ухо зашептал:

– Мне тогда казалось – по-настоящему. Ну, как парень может быть влюблен в девчонку. Я ей даже стихи писал. Но потом, когда Еленку встретил, всё прошло. А если честно, не была бы она сестрой… – он улыбнулся. – Есть в ней какая-то сила, что притягивает мужиков. И что интересно, Димыч. За ней ребят бегало полно, а она ни-ни. Другая истаскалась бы, раз такой выбор, а она нет.

Я отстранился и, посмотрев ему ехидно в глаза, спросил:

– А ты что – свечку, что ли держал? А?

– Держать – не держал, а знаю наверняка. Она и замуж-то девочкой выходила. В двадцать четыре года и ни-ни. Где сейчас такую найдешь? – его слова грели мне душу, но я продолжил:

– Может бегать – бегали, а нужна не была?

– Дурак ты, Димыч. У тебя вообще мозги есть? Ты что говоришь? – зло, переходя с шёпота на крик, проговорил он.

– Ты чего орешь!?

– А ты что говоришь-то? Бегать – бегали, а нужна не была, – понизив голос, передразнил он меня. – Ты что? Сам что ли не знаешь, зачем мы за бабой бегаем? Так что ли? Чтобы на лавочке под луной посидеть? Да иди ты, знаешь куда…

Пашка опять начинал кипятиться.

– Ладно тебе, Паш, ты как маленький. Слово не скажи. Да хорошая она, хорошая. Что ты думаешь, я совсем дурак, что ли?! Не вижу? Вижу. Ладно, давай лучше пойдем, покурим.

Мы встали и вышли на балкон. Холодный воздух, на улице здорово похолодало, умело отрезвлял мозги, и я быстро приходил в норму и уже мог разумно думать. А думал я, что мы – мужики – только хорохоримся, когда начинаем разглагольствовать, что неважно, сколько у твоей жены было до тебя мужиков, ещё и подсмеиваемся: никого не было, значит, не нужна была. Враньё! Это мы друг перед другом геройствуем, а на самом деле каждому хочется, чтобы ты был для неё, если уж не первым, то хотя бы вторым. И только дурак не оценит, если девчонка блюла себя, не ложилась под каждого встречного. Конечно, чем старше становишься, тем больше в жизни понимаешь и на многие вещи смотришь по-другому. Но любой нормальный мужик знает разницу между порядочной женщиной и какой-нибудь… нет, ни «шлюхой», а как бы так сказать – быстро идущей на контакт «тёлкой». Особенно это обостряется в таких военных городках, как у нас. Если бы вы знали, как завидуем мы тем мужикам, у которых жена, если она конечно не страхолюдина, никогда и ни под каким предлогом. И с каким уважением относимся к ней. Никак не выказывая этого, но скажу честно за всех мужиков – с большим уважением. И как жалко бывает твоего же сослуживца и обидно за него, что его жена переспала с тобой и с твоим другом. Обидно не за конкретно этого лоха, а вообще – за мужиков.

– Димыч, пошли еще по одной, – Пашка легонько стукнул меня по плечу. – Что мы с тобой всё о бабах, да о бабах? Как будто больше не о чем говорить?

– Так, вокруг них, чертовок, всё и вертится, и мы тоже. Ладно, пошли. Прохладно становится.

Как только мы оказались в тесной, душной квартире и приняли еще по пятьдесят грамм, опьянение вновь начало меня завоёвывать. А здесь ещё и она – Екатерина, которая вновь танцевала с командиром.

«Гад! Старый бабник!»

Жуткая ревность, опьяняющая душу – всё во мне смешалось, спуталось…

* * *

Я всегда знал, что у Пашки жена – умница. Увидев, что мы медленно, но уверенно входим в штопор, она, как умеет это делать, мило и ненавязчиво, предложила всем прогуляться. Дамы восприняли это с восторгом, но мужики, которые все до одного к этому моменту присоединились к нам и не хотели отрываться от только что наполненных бокалов, начали сопротивляться. На помощь слабой половине человечества пришла Вероника Петровна. Павел молча встал и направился в коридор. Нам ничего не оставалась, как последовать за ним.

Осенний морозец сковал чёрную землю. Два дня назад снег прикрыл серые деревья и грязные строения, но на следующий день потеплело, и снег растаял. Говорят, есть народная примета: на мокрую, немороженую землю снег не ложится. Действительно, уже несколько раз снег выпадал, но вскоре таял. Но прошедшей ночью температура приблизилась к пяти градусам мороза, днем не поднималась выше нуля. Видимо, природа готовилась к снеговому покрову. По небу потекли низкие серо-фиолетовые облака, сливаясь в один сплошной купол, нависавший над головой и обещавший обильный снегопад.