Текст книги "Колодезь с черной водой"

Злоба дня

Ребенок открывал для себя мир. Жадно впитывал все впечатления. Он рано научился читать. Детские книжки скоро стали казаться ерундой: там все понятно, ни одного нового слова. Кошки, собаки, коровы, лошадки, машинки. И что? Ване очень хотелось читать по-взрослому. Вот дед, прадедкин сын, садится после ужина в кресло и читает газету. Неужели ему и вправду интересно, про что там написано? Ваня давно и упорно пытается читать газеты, как дед. Мальчик садится, разворачивает газетный лист и произносит вслух: «Генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Л.И. Брежнев в своем выступлении не раз подчеркивал необходимость неуклонного выполнения указаний партии и правительства…»

Понятны во всем этом только несколько слов: товарищ, не раз…

Товарищ – это значит друг.

– Прадедка, а кому друг Л.И. Брежнев?

– А почему он должен быть кому-то другом? – усмехается прадед.

– Ну, написано: «товарищ». Это же значит – друг. Кому он товарищ? Или друг?

– Ну, есть у него какие-то свои друзья, наверняка есть. А товарищ – это такое обращение. Раньше было «господин». Это значило, что ты человека уважаешь, если к нему так обращаешься. А сейчас – все товарищи. Что это значит? Сам думаю, все никак не додумаюсь.

– Но это хорошо или плохо? – допытывается Ваня.

– Думали, что хорошо, – отвечает прадед.

– А оказалось?

Прадедка смеется:

– А оказалось еще лучше!

– А «не раз» – это много раз, да? – продолжает Ваня поиски смысла.

– Да, именно так, много раз, – соглашается прадед.

– А ты, прадедка, всегда мне говоришь, что умный понимает с первого раза. И ему повторения не нужны. Зачем товарищ Л.И. Брежнев не раз подчеркивал? Ведь «подчеркивал» – это говорил с выражением, да?

Дед тоже начинает внимательно слушать, как внук добирается до сути вещей. При этом вопросе смеются оба – и дед, и прадед.

– Ну, что ты пристал к прадедушке, как банный лист? – говорит дед, смеясь.

– Он правильно интересуется, сынок, – замечает прадедка. – Если ребенок спрашивает, надо отвечать. Да, умный понимает с первого раза. Но умных мало. Да и указания – они тоже не всегда умными бывают. Смотря кто указывает. Вот и приходится «не раз»…

– А сколько раз надо сказать, чтобы понял не умный? – не отстает Ваня.

– Не знаю. Много раз. И то вряд ли поймет. Трудный вопрос, – вздыхает прадедка.

– А если не поймет вообще, зачем повторять?

– Правильно! Не надо повторять. Сказал один раз, услышали тебя – замечательно. Не поняли? Не повторяй.

Ваня задумывается. Потом предлагает:

– Деда, прадедка, помогите мне, пожалуйста! Я напишу товарищу Л.И. Брежневу, чтобы он не повторял им больше ни разу. Они его не поймут все равно! Может быть, он просто не знает!

Старшие переглядываются.

– Знаешь, товарищ Л.И. Брежнев – очень занятой человек. Ему в день миллионы писем приходят, – начинает дед.

– От трудящихся? – уточняет Ваня.

– Да, да, именно, от трудящихся. И он должен все это читать, понимаешь? Давай не будем усложнять ему жизнь. Это неделикатно.

Ваня вздыхает. Ничего, он скоро вырастет, разберется во всех словах, все поймет! Он быстро растет! И ест хорошо! Скоро станет совсем взрослый.

Он переворачивает газетный лист и читает: «Заметки на злобу дня». Ну, тут без вопросов никак не обойтись? Тут что, учат людей быть злыми? Или просто так шутят? Это, наверное, должно быть очень смешно! Какие-то заметки, все прочитают и станут злые-злые! И день тоже станет злой! Небо нахмурится, дождь пойдет, ветер завоет… Волки на улицы прибегут, тигры, драконы… Очень злые всякие звери. Вот это будет злоба дня! Вот это да!

Ваня начинает очень громко хохотать до упаду. Он недавно узнал, что хохотать до упаду – это очень сильно смеяться, так сильно, что просто падаешь от смеха. Вот сейчас он показывает всем, как насмешила его газетная заметка про злобу дня.

– Пап, посмотри на этого читателя, – говорит дед прадедке. – Из себя выпрыгивает!

– Что опять такое? – обращается к Ване прадедка.

Ваня еще некоторое время покатывается со смеху. Потом объясняет:

– Тут шутят! Учат, как быть злыми!

– Ну-ка, ну-ка! – прадедка берет из рук мальчика газету. – Где это ты вычитал?

– Да вот! Видишь, написано «На злобу дня»!

– Ох ты! И верно! Но… на злобу дня – это значит, что новость самая свежая, новая, чтобы все обратили внимание, – подбирает слова прадедка.

– А на зло больше внимания обращают, чем на добро? – не унимается Ваня.

– Выходит, что так. Я не задумывался. А ты усмотрел. Молодец. Да… Злоба – это еще и суета пустая. Не читай ты этих газет. Ничего, кроме глупости, не наберешься. Злоба дня! Пойдем-ка в лес, землянику поищем. Делом займемся.

– Ура! – кричит мальчик.

Наконец-то! Ему и самому давно эти газеты надоели. Ничего человеческого. А тут еще про какую-то злобу дня. День-то – ясный, светлый, добрый! Особенно летом!

Никто не заменит

Иван вернулся из армии и учился в медицинском, когда прадедка покинул этот мир. Иван не вел постоянные записи о событиях собственной жизни. Иногда, изредка заносил он в старый, еще школьных времен, блокнот то, что казалось ему невозможным держать в себе. И вот, три с лишним года назад, перед собственной свадьбой, он написал:

«Все-таки я был совсем зеленым, когда не стало моего деда. Хоть и армию прошел, и думал, что опыта набрался на всю оставшуюся жизнь. Я хвастался деду своим опытом. Смешно. На самом деле – он был прадедом. В последние годы все вокруг считали его впавшим в детство, а сейчас я вижу, что мудрее человека мне не встречалось. Он любил жизнь и видел в ней красоту и радость, несмотря ни на что. Он даже людей любил, хотя видел их насквозь и знал, что в любой момент со дна души каждого может подняться зло. Порой даже неожиданно для самого человека.

Он прожил долгую жизнь. Все так считали. И даже его сын, мой дед, успокаивал себя и нас тем, что прадедке хватило тех лет, что ему были отпущены. 99 лет. Это долго.

Когда он исчез из нашей жизни, я поначалу смирился. Я знал, что от этого никто не уйдет, что это так и надо. Но потом, чем дальше, тем больше, я стал скучать. И вроде бы даже не по нему самому. По его рассказам, по его отношению ко всему, что он видел и показывал мне. Каждая мелочь, казавшаяся незначительной и забытой, всплыла в моей памяти. Я понял, что никто-никто не заменит мне прадедку. Он такой был один. Ни на кого не похожий. Каждый из нас ни на кого не похожий. А мне нужен был и до сих пор нужен только он, именно он. Нужно, чтобы он смеялся, подмигивал мне, брал своей сухенькой рукой мою руку и вел меня туда, где он уже был, а я еще нет.

Его не стало, и я обеднел. И весь мир обеднел. Только мир этого знать не хочет. А я знаю. И еще знаю: он передал себя мне. Именно мне. Так уж вышло. И сейчас – мне тоже пора передать себя».

О том, чтобы передать себя, и мечтал Иван, когда женился. Ему было вполне пора. Он созрел для семьи.

Прадед, как оказалось, был главным семейным связующим звеном. Пока он жил, вся семья сосуществовала – без ссор и конфликтов – под одной крышей. Когда закончился его земной путь, закончилось совместное проживание. Не потому, что рассорились. Просто как-то так само собой вышло. Дед с бабушкой решили круглый год жить на природе. Дача к тому времени была оборудована всеми сантехническими удобствами. Свежий воздух и удаление от городской суеты гарантировали продление жизни. Все правильно.

Отец с матерью и Иван остались втроем в большущей квартире. Родители, архитекторы, приняли решение: им давно хотелось перебраться на Балтику. Мама сама была родом из Риги и скучала по дюнам, соснам, долгим прогулкам вдоль моря. Они продали старое жилье, взамен купили Ивану отличную трехкомнатную квартиру неподалеку, а сами уехали в пригород Калининграда, обосновались там в особняке у моря, открыли к тому же собственную архитектурную мастерскую.

Теперь все жили сами по себе. И все просто обязаны были быть счастливыми.

Дела, делишки

Сегодня с утра Иван мог никуда не спешить. Консультационный прием у него начинался в три. И дел никаких особых до того момента, как надо будет отправляться в клинику, не намечалось. Но привычка, вошедшая в плоть и кровь в раннем детстве, не давала валяться в постели. Весной и летом он просыпался с первыми лучами солнца. Осенью и зимой вставал не позднее 7 утра. Потом зарядка, все, что положено.

Он знал, что сейчас соберется и отправится в продуктовый магазин по соседству. В холодильнике пусто, шаром покати. Даже на завтрак нет ничего. А ему еще пообедать надо и, вернувшись после приема, поужинать. Он не любил общепит, не доверял ему, зная, кто и как готовит на кухне блюда, которые потом выносят клиенту красиво оформленными. Бывают, конечно, исключения. Бывают на ресторанных кухнях и идеальная чистота, и повара – гении своего дела. Но никогда не угадаешь. А бегать, искать, дегустировать – откуда на это взять время и должный фанатизм? Нет, он уважал только домашнюю стряпню. Целее будешь. И живее-здоровее.

Иван вышел на балкон, чтобы понять погоду. Вроде для холодов еще рановато. Сентябрь. Но прохожие шли, сутулясь от ветра, опустив головы в поднятые воротники. Холодно. Зябко. Школьники торопились на уроки. Что-то новое в этих утренних школьных маршрутах появилось. Иван вспомнил, как выбегал он из подъезда, а следом за ним выскакивал Дрюн, сосед и близкий друг, по дороге к ним присоединялись одноклассники. В школу являлись большой группой, успев по дороге много чего обсудить и запланировать. Сейчас все дети, да какие там дети, нормальные уже вполне подростки шли с мамами или бабушками. Причем женщины несли им рюкзаки! Вот какое племя растет! На что они будут способны через десять лет? А через двадцать, когда люди их возраста должны будут стать основным составом, костяком государства? Или их мамы так и будут тянуть за них положенную им лямку?

Он услышал, как хлопнула дверь его подъезда. Ага! Вот бегут опаздывающие товарищи! Конечно, мамашка тащит рюкзак, пластиковый пакет, свою заветную бабскую сумку, а за полы ее куртки крепко держатся полусонные чада. Быстро бегут, однако! Не замерзнут. Иван поежился. Рано осень наступила. Или еще будет тепло? О! Никак, телефон? Что-то очень спозаранок он кому-то понадобился.

Иван запрыгнул в комнату, схватил вибрирующую трубку, не гладя на номер…

– Духнов, какая же ты сволочь, какая же ты мразь, Духнов! Чтоб тебе пусто было! Чтоб у тебя яйца засохли, чтоб у тебя хрен отвалился! – услышал он прерывистые, перемежаемые рыданиями фразы.

– Не спится, да? – спросил он, стараясь говорить спокойно и даже весело. – У тебя там вроде шесть утра, Алина. Чего вскочила? Сон страшный увидела?

– Чтоб тебе никогда детей не иметь! Чтоб у тебя все пациенты подохли! Чтоб тебе в тюрьме пожизненно сидеть! – продолжал изрыгать плоды своих явно безумных фантазий женский голос, который когда-то был ему дороже всех на свете.

– Ты же мужа своего разбудишь! Что тебе сейчас-то от меня надо? Что ты хочешь? – продолжал этот дурацкий разговор Иван вместо того, чтобы просто отключиться.

Ему действительно хотелось понять, какие силы заставляют эту женщину, бывшую его жену, которая сама, по своей воле ушла от него к другому, потому что тот, другой, оказался гораздо богаче, специально забеременела от любовника, чтобы наверняка подцепить, так вот – какие же силы заставляют ее теперь, когда все правовые вопросы между ними решены, развод оформлен, имущественных претензий нет, звонить ему, Ивану, и проклинать, сулить какие-то дикие ужасы? Она в своем ли уме? Похоже, что нет. Ведь получила все, к чему стремилась. Красивую заграничную жизнь, настоящее богатство, что ей еще надо? И ведь не угадаешь, когда на нее найдет. Может и ночью, может и днем, и перед операцией, и когда он за рулем. Он, конечно, не всегда откликается. Чаще – сбрасывает звонки. Сейчас вот – расслабился, не глянул, кто звонит.

– Что ты хочешь? – повторил Иван. – Ты пойми. Мне ничего не сделается. Я тебя не обманывал, не изменял тебе, я прав. И потому – мне ничего не сделается. Ты же все зло, которое в себе носишь, на своего же ребенка сейчас обращаешь. Уймись.

В ответ послышалась дичайшая брань, виртуозная. Пришлось отключаться. Продолжать не имело смысла.

* * *

Наверное, он идиот. Полный идиот. Быть может, каждый человек в какой-то области жизни имеет серьезные пробелы. Или – проблемы. Иван, вполне благополучный в профессии, успешный врач, занимающийся челюстно-лицевой и пластической хирургией, решительный, умелый, к тому же – блестящий интуит, что в медицине немаловажно, в отношениях с женщинами, выходит, всю свою интуицию терял напрочь. Она отказывалась работать в этом направлении, его странная интуиция.

Он любил в своей жизни дважды. Был уверен, что любит. Не сомневался, что это именно так. И дважды был обманут. Он доверялся полностью. Может быть, это не лучший путь к сердцу прекрасной дамы? Может быть, надо давать понять женщине, что ты себе на уме, что ты опасен, коварен, жесток? Может быть, им именно этого и жаждется? У Ивана перед глазами была его собственная семья, дружная, спокойная. Надежный тыл. Он никогда не мог себе представить, что может быть по-другому. Не остерегался. Вот в этом-то, видно, и был источник его бед. Нельзя все мерить родительскими мерками. Время другое. Условия жизни будущих жен – иные, ориентиры и ценности – как в страшной сказке. Не у всех, конечно же. Но ему именно такое везение выпало. Надо бы заранее узнать, что у девушки за душой, как раньше жила, о чем мечтала… А он влюблялся сразу и наповал. И дальше видел в своей любимой лишь прекрасные черты, не допуская, что когда-нибудь она может оказаться совсем другой.

Хотя – почему это: совсем другой? Именно такой, какой и была! Просто глаза и разум Ивана в тот момент первого очарования как-то иначе видели и соображали. Ведь, если по-честному, влюбился Иван в будущую жену с первого взгляда, даже не видя девушки! Вот как бывает!

* * *

Он летел тогда ночным рейсом из Цюриха в Москву после утомительной конференции и хотел только одного: вытянуть ноги и уснуть. Он никогда не летал бизнес-классом на короткие (три-четыре часа лета) расстояния из принципа: вполне можно долететь почти в десять раз дешевле и не утратить своего достоинства. Он уселся на свое место у прохода в седьмом ряду. Просил шестой, сказали – все занято. Он захотел глянуть, кто же занял его любимый ряд. Какие-то девушки сидели впереди и оживленно болтали. Он их так и не увидел. Девушка, сидевшая прямо перед ним, разулась и уперлась ногами в перегородку. Иван видел ее узкие щиколотки и ступни в черных носочках.

«Милые ножки какие!» – подумал он.

Ножки между тем ни секунды не находились в состоянии покоя: они словно выплясывали веселый танец, пальчики поднимались, опускались, двигались по перегородке – целую пантомиму можно было углядеть в движениях этих задорных ножек.

Иван не смог уснуть. Он любовался. И, конечно, прислушивался к тому, о чем говорили подруги. Из их разговора он понял следующее: в Цюрихе они оказались проездом, отдыхая где-то в горах Швейцарии. Приехали рано утром на главный вокзал, оставили вещи в камере хранения, а сами пошли по городу гулять, по магазинам. В восемь вечера явились за багажом и только тут поняли, что случился у них страшный облом. Вообще кошмар кошмарный! Оказывается, камера хранения в странном городе Цюрихе закрылась в семь вечера. И все! И никаких стонов, воплей, слез и соплей не принималось! Хорошо, что с ними был какой-то Август, который как-то сумел договориться с авиакомпанией, что завтра утренним рейсом отправит их чемоданы в Москву. И вот они летят налегке. И дико волнуются: вдруг у Августа чего-нибудь не получится утром, и они лишатся своих новых шмотюлек, приобретенных за неделю отдыха. Тогда – все счастье мимо! Только то, чем перед полетом в Цюрихе закупились, и останется. А в чемоданах – самое основное!

– Мне больше всего сапоги летние жалко, – стонала обладательница очаровательных ножек.

Ножки при этом и не думали печалиться, все выплясывали свои веселые и беззаботные танчики на перегородке, все постукивали пальчиками.

Весь полет обездоленных цюрихской камерой хранения паломниц к святым торговым точкам прошел в восторженных воспоминаниях о шопинге и легких постанываниях от невозможности немедленной встречи со своими приобретениями.

Вот прислушаться бы ему тогда получше к разговорам, а не ножками любоваться! Но такие вещи понимаешь обычно задним числом. Очень сильно задним! Тогда же, к моменту приземления, Ивану было решительно наплевать на содержание девичьих бесед. Ему хотелось быть рядом с этими ножками. Погладить их хотелось, побаловать их обладательницу, порадовать ее чем-то, утешить. И, как только все поднялись со своих мест, Иван во все глаза уставился на девушку с ножками и понял: это она! В ней все было прекрасно. Именно его тип: светлая, стройная, русая, хрупкая.

Он тут же признался, что случайно слышал их с подругой разговор, сочувствует их проблеме и предлагает отвезти их по домам, поскольку машина его находится в аэропорту на стоянке.

Девушка внимательно вгляделась, словно работник фейс-контроля на входе в престижный клуб, и промолвила:

– Ну ладно, не откажемся.

Оказалось, подруги жили вместе, снимали однушку на двоих в Люблино.

Так и завязалось судьбоносное знакомство.

Разница в годах между ними была замечательная: тридцать три Ивану и двадцать три Алине. Он – вполне уже состоявшийся специалист, зарабатывавший, как ему казалось, очень хорошие деньги. Она чего-то там платное закончила – «менеджмент, управление, организация, планирование». В общем, – «отовсюду ни о чем». Да какая разница! Образование получила, какое смогла. На учение деньги сама добывала. Каким образом, Иван не уточнял, да это и не касалось его. Алина говорила: «Работала везде, где могла». Вполне достаточно, чтобы зауважать девчонку из-под Архангельска, которой самой пришлось в жизни пробиваться: отца не было, мать с бабушкой растили ее и брата. Некая странность, которую Иван не расценивал как странность: Алина одевалась просто роскошно, машинка у нее имелась – тоже очень знатной марки.

И что? О чем это говорило влюбленному? Да только о том, что девчонка не белоручка, умеет трудиться, готова зарабатывать, не сидеть сложа руки, как новоявленная барыня. Вообще провинциальные девчонки – великие труженицы, не то что избалованные москвички, которым даром досталось сразу и все. Это Алина так о москвичках говорила, и Иван с ней соглашался. Он вообще соглашался со всем, что изрекала эта редкая красавица и умница. Не восхищаться ею было попросту невозможно.

Они встречались очень недолгое время. А зачем канителиться, когда все совершенно ясно? Он же сразу, еще в самолете, почуял: «Мое!» Тогда чего ждать? Он очень много в тот период взвалил на себя в клинике, еще и диссертацию готовил, операции одна за одной – сложнейшие, ничего не боялся, ни от чего не отказывался. Все шло в руки. Но одного не хватало, самого существенного: настоящего, надежного тыла, хозяйки – хранительницы очага. И вот она, Алина! Чем не хозяйка? Чем не мать его будущим детям? Есть ли какие-то вопросы, препятствия? Два приличных взрослых свободных человека. В общем, как точно сформулировал когда-то любимый всеми Пушкин, «участь моя решена, я женюсь»! Так Иван и думал.

Он с первой их встречи решил для себя, что будет устраивать все для нее по высшему разряду: красиво, стильно, романтично, комфортно. Он и предложение сделал ей в особенной обстановке. Купил на выходные билеты в Париж, заселился в лучшем отеле, повез девочку на Эйфелеву башню, поднялись, и там он протянул ей коробочку с кольцом (таким, чтобы все подружки лопнули от зависти, долго консультировался по этому вопросу со знающими пациентками). Алиночка прямо засветилась вся. Взяла коробочку, открыла, засияла. Но, умная девочка, «да» сразу не сказала.

– Давай обо всем за ужином поговорим, солнышко!

Она его называла исключительно так – «солнышко». Он таял.

За ужином она, держа в руках закрытую коробочку в виде красного сердечка, попросила подробно, по пунктам изложить, как именно он представляет себе их будущую жизнь: место проживания, источники доходов, досуг, его обязанности, ее обязанности. Иван был потрясен: такая серьезная девушка! Такой зрелый подход к жизни!

Он доложил, что жить они будут в его квартире, в центре (она, собственно, уже не раз там бывала и даже оставалась ночевать), что потом можно будет купить небольшую дачку. Ну, сначала небольшую, потом побольше. Зарабатывает он хорошо, а именно – столько-то, а бывает и больше. В ближайшее время станет практиковать еще в одной клинике, частной, – денег будет много. Досуг – любой, по ее вкусу. Он любит гостей, но может и в тишине выходные провести. Поездки на отдых – куда глаза глядят, ничего невозможного нет. Обязанности его – сделать ее счастливой, чтобы она всегда смеялась и радовалась. Ну, в общем, оставалась такой, как сейчас: нарядной, ухоженной, с широкой улыбкой на прекрасном личике. Ее обязанности: жить в свое удовольствие, что-то делать в доме только по собственному желанию, любить его и, главное, родить ему детей. Вернее, хотя бы одного ребенка. А там видно будет.

– Как тебе такие планы? – спросил Иван с надеждой на положительный ответ любимой.

Она тут же внесла свои коррективы. Уточнила, должна ли она работать и вносить свою лепту в семейный бюджет, кто будет распоряжаться деньгами, если они создадут семью.

– Никакой лепты, – радостно запротестовал Иван, – и не вздумай! Будешь сидеть дома и бездельничать. Все, что нам нужно, заработаю я. А деньги, конечно же, будут общие. Оформим общий счет, получишь ты свою кредитную и дебетную карточку, ну и станешь хозяйкой.

– Хорошо, – поняла Алина, – теперь я скажу. Я согласна родить тебе ребенка. Но только через три года. Сейчас объясню почему. Я работала, училась, все это время пахала одна. Просто очень устала за эти годы. Мне хочется отдохнуть, привести себя в порядок, почистить организм. И тебе надо почиститься, кстати, чтобы ребенок родился здоровым, полноценным. Сейчас в городе такая экология, подумать страшно! Тебе подойдет такое условие? Три года – это нормальный срок для решения вопроса с ребенком?

– Конечно, три года – замечательный срок. Поживешь для себя, отдохнешь, отоспишься. Три года – какие могут быть разговоры.

– Тогда еще вопрос. Мне бы хотелось жить не в городе. Я предлагаю после свадьбы продать твою квартиру и купить большой дом где-нибудь в Барвихе, на Николиной горе или… Ну, в общем, где-то там. Ребенку нужен свежий воздух, приличное окружение, личная безопасность и красивые интерьеры. Я знаю, это вполне реальный вариант.

Иван думал недолго.

– Я постараюсь. Мне только обязательно что-то нужно в Москве оставить, чтобы ночевать перед операциями в городе. В пробку нельзя попадать. И долго за рулем быть нежелательно. Нервничать нельзя. Руки крепкими должны быть. Но думаю, решим этот вопрос. То есть – обещаю: будет хороший загородный дом. Ты совершенно права.

Алиночка заулыбалась, молча открыла коробочку и водрузила себе на пальчик колечко. Ах, какое колечко!

– Я согласна, милый! Мы станем мужем и женой!

Иван вообще рассудок потерял от счастья. Вот и нашел он то, что искал! Нашел! Смысл жизни своей!

– Все сделаю, как ты пожелаешь! – пообещал он, целуя душистую ручку с перстеньком, и ручка благосклонно погладила его по подбородку.

Иван устроил так, что поженились они почти сразу после прибытия из Парижа. Не мог ждать. Тем более – не было смысла в долгих ожиданиях. Заказал зал в том ресторане, который назвала Алиночка. Платье она купила у знаменитого модельера. Очень дорогое! Но это же раз в жизни такое платье покупается, правда? Родители Ивана и его же дед с бабушкой прибыли в ресторан в назначенное время, торжественные, нарядные, с подарками, цветами. Со стороны Алины была только та самая подружка, с которой она летела из Цюриха. Не смогли ее родные приехать. Обстоятельства. Но они поздравляют! Вот телеграмма!

– Ничего, – утешал новобрачную Иван. – Мы сами к ним нагрянем! Отметим по второму разу!

– Их дела, – спокойно реагировала невеста. – Нам и так хорошо.

И было действительно хорошо. Родным Ивана Алиночка понравилась. Идею переехать в загородный дом все одобрили. Что еще? Только жить, поживать да добра наживать.

Иван наживал изо всех сил.

Все задуманное Алиночкой осуществлялось с легкостью. Дом нашелся идеальный, по деньгам уложились тютелька в тютельку, хватило на однокомнатную поблизости от того места, где прежде жил Иван, и главное – близко от клиники. То есть – при желании можно пешком за пятнадцать минут дойти, а на машине – вообще говорить не о чем. Потом потребовались деньги на обстановку дома. Алиночка была перфекционисткой, на компромиссы идти не собиралась. Ковры – только персидские, не младше шестидесяти лет с момента производства. Постельное белье – только шелковое. Люстры – венецианские. Ну, правильно. Уж если делать, так чтоб все настоящее, без подделок. Пусть вьет гнездо! У нее великолепно получается.

Иван был доволен всем! Абсолютно! Ему только не очень нравилось желание Алиночки менять что-то в своем прекрасном личике. Но она настояла на пластике век: у нее, как она считала, были мешки под глазами.

– Это же естественно, когда устаешь, детка, ты лучше высыпайся. Этого хватит, – уговаривал Иван.

Но жена настояла на своем, и он собственноручно сделал ей то, о чем она постоянно твердила: подтянул ей веки.

Потом понадобилось чуть-чуть, почти незаметно, подкачать губки.

– Мне просто для себя, – просила Алина, – просто так выразительнее.

Сделали губки. Ну – хороша, слов нет!

Жена любила покрасоваться, любила гостей. Он не ревновал, он гордился. Вот – нашел такую драгоценность! В один миг! Ждал, ждал и нашел!

Родственников Алиночки довелось Ивану увидеть лишь однажды, года через два с половиной после свадьбы. Бабушка у нее умерла, пришлось ей собираться на похороны.

– Вместе поедем, – решил Иван.

Алина решительно отказывалась, говорила, что без него справится. Но что это за семья, если муж одну отпускает жену на похороны близкого человека? Не делается так, это не по-людски! И поехал Иван против воли жены с ней на ее малую родину. Вот там он впервые удивился! Не бедности, к этому он был готов, это – вполне понятно и не стыдно, учитывая все, что в глубинке происходит. Удивился он бардаку, испитости лиц матери и брата своей утонченной и брезгливой жены, так любящей и соблюдающей порядок. Он удивился их быту, запущенности, опущенности даже.

– Что ж ты молчала? Может, им помощь нужна? Давай им денег на ремонт дадим, – предложил он жене.

– Сами разберутся, – отрезала она. – Я им ничего не должна. Сама на ноги встала. Пусть и они – сами.

– Но это же твои самые близкие… – начал было Иван.

– А ты меня не учи, кто близкий, кто далекий. Я себе самая близкая. Ближе не бывает. Я тебя с собой не звала, сам потащился, – оборвала его Алина, показавшаяся в этот момент совсем чужой.

Какое-то предчувствие тоски кольнуло сердце Ивана. Кольнуло и отпустило. Он постарался понять жену. Объяснил себе, что действительно, видно, не помогали ей далекие родичи. Сама себя в люди вывела. Может, и права она. Есть раны, которые лучше не бередить.

Они вернулись в свой прекрасный подмосковный дом, и жизнь, казалось, пошла по-прежнему. Гром грянул, как ему и положено, совершенно неожиданно. Алиночка, в последние месяцы чем-то постоянно недовольная и раздраженная, полетела отдохнуть за границу. Иван провожал ее, помогал с багажом. Она послала смс, что долетела. Он ждал следующего утра, чтобы связаться с ней по скайпу. Но на следующее утро позвонил незнакомый человек, представившийся Алиночкиным адвокатом, и сообщил, что его клиентка поручила ему вести дело о разводе. Еще он спросил, когда Ивану удобно будет встретиться, чтобы обсудить все детали. Иван решил, что это подлый розыгрыш, но встречу все-таки назначил, чтобы от всей души надрать морду подонку. В скайп Алина так и не выходила, дозвониться ей он не смог. Но и верить бреду про развод не собирался. Так не бывает. Ну да, немного раздражалась жена в последнее время по непонятным причинам. И что теперь? Разводиться из-за этого? Она же все устроила так, как ей хотелось! Неужели она готова бросить свой любимый дом, каждая деталь обстановки в котором была продумана ею многократно? Про себя, про ее любовь к нему он почему-то не думал. В качестве довода сознание приводило только дом! Показательный момент, кстати.

Встреча с адвокатом состоялась. Морду бить не пришлось. Перед ним за столиком известного московского кафе сидел совершенно равнодушный, аккуратный и четкий человек, нанятый Алиной представлять ее насущные интересы. Вот доверенность на ведение дел. Вот нотариально заверенные бумаги, которые необходимы для развода. Вот ее заявление.

– А почему? – только и спросил Иван.

У него внезапно кончились все слова и мысли.

– Вот изложение причин, – пододвинул ему очередную бумагу адвокат.

Буквы разбегались перед глазами, прыгали в разные стороны, как испуганные муравьи. Иван сосредоточился и прочитал, что совместной семейной жизни у них, оказывается, не было уже около года, что она, истец Алина, жила постоянно в загородном доме, а ответчик – в московской квартире. Ей же, истице, хотелось детей и нормальной семьи. Промучившись, но так и не сумев создать полноценную ячейку общества с Иваном Духновым, бедная женщина встретила любовь всей своей жизни и уже беременна от этой любви (справка прилагается), потому и просит о разводе, на котором сама присутствовать не может, так как находится в настоящее время за границей с отцом их будущего ребенка.

– Она же врет, – сказал Иван. – Мы жили вместе. Все время.

– В принципе это не имеет никакого значения. Детей у вас нет. Вопросы о разделе совместно нажитого имущества можно легко решить, – пожал плечами адвокат.

– Какого – совместно нажитого? – удивился Иван. – Она не работала совсем. Я все наживал. Она и за границу сейчас полетела на мои деньги, с моей карточкой кредитной.

– Это не имеет никакого значения, – повторил адвокат. – Все, что появилось у супругов после брака, делится ровно пополам, независимо от того, кто работал, а кто нет.

– Так что она хочет? – заставил себя спросить Иван, все еще ощущающий себя участником бредового сна.

– Она хочет загородный дом и… собственно, вот список того, что мой клиент требует при разделе имущества.

– Но… Дом, квартира – это то, что было… нажито до брака, – с отвращением произнес Иван юридическую формулировку. – Это то, что мне оставили мои родители.

– Позвольте, тут мне придется вас поправить. Смотрите: и квартира, и дом приобретены после регистрации вашего с истицей брака. Следовательно – это имущество и есть совместно нажитое!