Текст книги "Илья и черная вдова"

Глава 3

Я его узнала. Мгновенно. Как только он появился, мелькнув за спинами бывших сослуживцев Якова. Даже не всматриваясь, не гадая ни секунды – он ли или кто-то очень похожий. Невзирая на толпу других мужчин, так же одетых в парадную форму, схожего роста и сложения. Я их будто сразу и видеть перестала. Он стал старше, виски чуть-чуть тронула седина, вокруг выпивших когда-то мою душу глаз лучи морщинок, отрастил бороду, совершенно скрывшую шрам на шее, рубец на лице не бросался в глаза, как прежде, но все равно импульс узнавания ударил меня прямиком в разум и сердце, да с такой силой, что почудилось, сейчас просто упаду на спину, как от жесткого толчка в грудь. На мгновение исчезло все: кладбище, люди, пришедшие на похороны, опасность, которая нависла над нами с Нюськой. И эти пять лет, что прошли с той самой ночи. Больно стало так же, как тем проклинаемым мною все это время утром. Тем утром, когда я, по сути, погибла, оставшись надолго обманчиво живой для окружающих. Опустошенная изнутри и окруженная лишенной его тепла пустотой.

Как же так? Я ведь верила: все забылось, зажило, сгинуло безвозвратно. Но вот он появился, и мне опять нечем дышать, в ушах грохочет зашкаливший пульс, и снова хочется закричать, выпуская хоть часть боли наружу. Боли, что внезапно оживила. Ведь если ты и правда умер, то болеть уже нечему.

Однако к тому моменту, когда Илья встал практически напротив, мне удалось справиться с первоначальным болевым шоком, и реальность вернулась. Мне сейчас совсем не до глупых любовных переживаний прошлого, тем более, что реально любовными они никогда и не были. Наваждение. А мне нужно спасать как-то себя и дочь.

Я буквально выдавила прочь вспыхнувшие в памяти неуместные и сейчас, и всегда картинки той близости, которой между нами никогда не должно было случиться, и принялась перебирать в голове все, что слышала от Якова об Илье. Он честный, сильный, верный до маниакальности прямо и очень справедливый. А еще он не общался ни с кем из нового окружения моего мужа, в отличие от других, пришедших на похороны бывших военных, а значит, не может быть с ними заодно. И обязан Якову жизнью. Но ведь ему, а не мне, и захочет ли помочь? С другой стороны, я же о многом не попрошу, нам бы с Нюськой только вырваться и сбежать куда глаза глядят. Провались оно, наследство это, пусть все себе эта змея забирает.

Меня передернуло, стоило вспомнить, как я ее вчера на коленях просила нас отпустить, после того как нас с дочкой поймали у ограды и притащили назад в дом. Умоляла просто отпустить, позволить исчезнуть. Клялась, что хоть прямо сейчас подпишу все бумаги на имущество и все, что только потребует, пусть только отпустит. А гадина смотрела сквозь меня, холодно улыбаясь и поглаживая свой живот, и молчала.

– Инна Кирилловна, вам лучше уложить девочку спать и лечь самой, – процедила она наконец, когда я выдохлась. – Завтра очень тяжелый день, будет очень много людей, знавших ВАШЕГО мужа очень хорошо, и все должно пройти идеально. Пройти. Идеально. И тогда уже сможем говорить о будущем. Мы понимаем друг друга?

И тогда я поняла. Никуда она меня не отпустит. Ни завтра, ни потом.

Мерзавка, а ведь она мне даже понравилась, когда только появилась в нашей с Яковом жизни. Такая вся собранная, терпеливая, ничего не забывающая, заботливая, просто нахвалиться муж не мог. Таня то, Татьяна это, Таня умница такая, у нее не забалуешь. В документах мигом порядок навела, за тем, чтобы Яков питался правильно следила по моей просьбе, даже периодические запои его помогала мне останавливать и прикрывала перед партнерами и заказчиками. И, конечно, я знала, что муж с ней спал. Но у нас с ним изначально отношения были не те, чтобы сцены устраивать, и он не скрывал своей жизненной позиции, что жена – это дом, уют, забота, ребенок, этим и жить мне должно, затем я нужна, чтобы он себя центром Вселенной дома чувствовал. За то и баловал, обеспечивал, ни в каких просьбах не отказывал. А что у него с кем за пределами дома происходит – не мое дело. Да и не хотела я Якова никогда, а он, несмотря на возраст, аппетиты в сексе имел немалые и это при твердом убеждении, что женский оргазм – вещь мифическая и совершенно бесполезная, так что скорее уж рада была, когда он в загулы уходил. В общем, о лучшей помощнице и он мечтать не мог, и меня все устраивало. Кто же мог знать тогда, что это просто камуфляж, построение засады, из которой эта змея нападет.

– Самое время нам отправляться в ресторан, Инна Кирилловна, – обманчиво заботливо сказала гадина, как только сама процедура погребения закончилась, и отзвучали речи, музыка и залпы. – Девочка уже очень устала.

На самом деле причина была совсем в другом. Бывшие сослуживцы Якова, в числе которых был и Илья, пошли в нашу сторону, само собой, собираясь выразить положенные соболезнования, но мордовороты, нанятые Татьяной, мигом отсекли нас с Нюськой от них и повели к машинам, в то время как Татьяна встретила мужчин, принимая их слова, как если бы именно ей они изначально и предназначались.

– Да-да, мы вам так признательны за теплые слова о нашем Якове Петровиче! – звенел мне в спину ее голос с надрывом и всхлипами. – Нет, Инне Кирилловне слишком тяжело сейчас. Она не может пока ни с кем общаться. Такое горе, вы же понимаете, еще и ребенок очень устал и напуган. Она просила вас извинить ее и следовать с нами на поминки в любимый ресторан Якова Петровича, где он любил вас всех собирать. Возможно, там она уже сможет с вами поговорить.

– Была бы охота разговаривать, – донесся до меня негромкий, но отчетливый голос Никиты Громова.

Он редко, по большим праздникам, но бывал у нас в доме. И на свадьбе нашей с Яковом тоже был. И по санаторию я его помню. Весельчак и хохмач, он там относился ко мне хорошо и даже пытался приударить. Но уже на свадьбе отчего-то смотрел на меня волком и даже устроил какую-то сцену во время застолья, сути которой я тогда не уловила, потому что его очень быстро угомонили и вывели остальные гости – бывшие сослуживцы. Позже он вел себя вполне достойно, но все равно косился как-то недобро. А на похоронах я снова пару раз натыкалась на его горящий скрытым гневом взгляд, но сразу же перестала замечать с появлением Ильи.

На Громова зашикали, а я не рискнула даже попытаться оглянуться еще раз на Горинова. Понял ли он хоть что-то? Мне показалось, что да, слишком уж пристально под конец стал всматриваться и в нас с дочкой, и в охрану, и на Татьяну тоже поглядывал очень цепко, хмурясь и будто что-то вычисляя.

Но даже если и понял… что он может сделать против этих лбов здоровенных? Какие у меня варианты спасения? Устроить безобразный скандал прямо на поминках в ресторане? Так они ведь мне рот заткнут прежде, чем хоть кто-то что-нибудь поймет. И буду я для всех просто впавшей в запоздавшую истерику супругой покойного. Нормальное явление для окружающих, а для этой стервы еще и повод запереть меня в клинику, где мигом превратят в мямлящее нечто невнятное растение, разлучив с Нюськой. А дочь ее боялась и сторонилась с самых первых дней, еще когда мы с Яковом, глупые, были рады ее появлению. Она ей не нравилась, и Нюська ее рисовала вечно страхолюдной ведьмой. Чуяла своим детским наивным сердечком гниль в этой гадюке, а мы взрослые умные не прислушивались. Мне ужасом до костей пробирало при мысли, что Нюська без всякой защиты окажется в лапах этой паучихи. А ведь чую: если не найду выход – так и будет. Наверняка в этом и состоит ее план.

В ресторане за столом всех рассадили, конечно, крайне продуманно. Илью и остальных старых друзей Якова со мной в разных концах очень длинного стола. Захочешь сказать что-то – нужно чуть не кричать, а что за крики на поминках. Они там выпили, заговорили между собой о старых временах, вспоминая мужа добрым словом. Я же очутилась в окружении людей из последнего периода жизни супруга: партнеры по бизнесу, сотрудники из приближенных, что поглядывали на бывших военных с плохо скрываемым превосходством, а сама Татьяна ровно посередине. Все видит, всех слышит и контролирует.

Я всего пару раз смогла уличить момент, когда она на меня не смотрела, и перехватить взгляд Ильи, посылая в ответ свой краткий умоляющий.

– Ма, я в туалет хочу, – подергала меня за руку Нюся, и я вздрогнула, потому что и сама собиралась вот-вот использовать этот предлог для ухода из-за стола и одновременной разведки путей к бегству.

Татьяна насторожилась, естественно, сразу, только мы поднялись, и немедленно кивнула паре охранников проводить.

Я мазнула глазами по мужчинам на другом конце стола, успев уловить, что Горинов тоже, кажется, напрягся, но он тут же повернулся к сидящему рядом Громову, продолжив беседу. Все бесполезно, похоже. Нужно рассчитывать только на себя. Вела дочь по коридору и молилась отчаянно, чтобы в туалете оказалось хоть небольшое окошко, в которое мы сможем выбраться. Но едва вошли в помещение, и сердце мое опустилось. Повсюду глухие стены. Выход отсюда только один, и за дверью ждут два послушных жестокой дряни амбала.

Глава 4

– Все, закончил! – поднял перед собой раскрытые ладони Громов, когда на него зашикали со всех сторон. – Горе, я с тобой поеду, лады?

– Лады, – согласился я, пронаблюдав, как ту брюнетку, что пониже, вместе с ребенком едва ли не затолкали в дорогую иномарку. Такое впечатление, что эти тельники ее от снайперов своими тушами закрывают, а не просто до машины провожают. Что происходит-то?

– Гром, а жена командира – та, что повыше или пониже? – спросил его, запрыгнувшего в мою «Ниву» и пристроившись за микроавтобусом, в который загрузились бывшие сослуживцы.

Я и сам уже понял, но на всякий решил уточнить. Уж больно та вторая в глаза лезла всем и указаниями смело раскидывалась. А еще зыркала так, что у меня внезапно весь загривок дыбом вставал.

– Пониже, с буферами большими которая, зараза такая, – скривившись, практически выплюнул он. – Говорил ведь я Петровичу, с самого начала еще говорил! Но кто бы меня слушал!

Хм… Тогда я его выпада ей в спину неуместного вообще не понял и покосился недоуменно. Никитос тот еще порох был всегда, но неадекватом реальным никогда себя не показывал.

– Никитос, ты чего? С каких это пор ты на баб кидаешься?

– Я на нее не кидался, Горе, а стоило бы. Хотя бы в рожу смазливую все высказать. Но куда там, ишь ты, охрану наняла какую – и близко не подойдешь. Побежала вон с кладбища как резво, видать, хоть остатки совести нашлись, и в глаза нам стыдно смотреть стало. Ну ничего, я в ресторане все еще выскажу, сколько успею, но выскажу! Клал я на ее охрану, полезут угомонять – самих угомоню.

– Гром, ты мне нормально хоть что-то объяснишь?

– А чего объяснять-то? Это она виновата в том, что Петрович наш так быстро помер.

Я глянул на него недоуменно. Херасе заявы.

– В смысле?

– В прямом. Эта сучка проклятая, с кем свяжется из мужиков – тому прямая дорога в могилу.

– Ты уже тяпнул, что ли?

– Да иди ты! Еще дыхнуть попроси. Ни в одном глазу еще. Говорю тебе – ее вина.

– Гром, ну ты даешь! – я бы расхохотался, будь обстоятельства другими. – С каких таких пор ты в мистическую хрень верить начал?

– С таких, когда она реальными фактами подтверждена стала.

Так, походу, все очень запущено у нас.

– Отсюда поподробнее пожалуйста, – подавив вздох, потребовал я, предвкушая полную фигню. – Какие такие факты обличают эту бедную вдову? Копыта в туфлях и хвост под платьем, что ведьму выдают?

– Ну насчет хвоста тебе лучше знать, – с отчетливой язвительностью отгавкнулся он. О чем это речь? – А факты заключаются в том, что наш командир уже четвертый мужик, которого эта дамочка схоронила в свои-то неполные тридцать лет.

Заявил и захлопнулся, пялясь на меня с загадочным видом. Клоун, бля.

– Ты паузы многозначительные не делай, Гром, мы не в театре. Гони факты, раз обещнулся.

– А факты, мужик, состоят в том, что первый парень у этой Инки появился еще в десятом классе.

– Ну, она баба красивая, а вокруг же не слепые.

Сказал, и вдоль хребта будто кто теплым дыханием прошелся, отчего в паху оживление случилось. Потому что реально красивая. И не было у меня женщины с весны уже. Но реакция все же неуместна ни капли. Она вдова моего командира, прекратить всякие шевеления.

– Слушать будешь или нахваливать? – огрызнулся друг. – Я не ты, ни за какие коврижки на эту черную вдову не поведусь.

Нет, он совсем берега попутал? Чего за намеки шизанутые?

– Чё болтаешь-то?

– Да видел я, как ты на нее всю церемонию пырился, а она на тебя. Вспомнилось старое? Ты только не будь дураком и опять не сунься. Раз пронесло, второй так не свезет!

Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.

– Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!

– Да как же…. – он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. – Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально, что ли, не вспомнил?

– А что, должен был? – я уже злиться на него начал.

– Хм… – Никитос почесал бритую черепушку. – Ну сам ведь говоришь – баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя, видать, по-другому.

– Гром, х*йни не городи! – взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. – Да я сроду к чужим женам не лез!

– А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь-баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.

– Да когда такое… – возмутился я и замер, застигнутый врасплох смутным воспоминанием.

Иннушка. Хрупкая девчушка с тихим нежным голосом. Голубой халат балахонистый, длинная темная коса, глазищи здоровенные зеленые, которые она на меня все время таращила, стоило где столкнуться. Из-за шрамов наверняка. Это она? Жена командира? Надо же как изменилась. Тогда такая вся была сияющая, что ли, пусть я ее едва ли и замечал. А теперь вид изможденный, будто ей душу кто всю вымотал.

– Да-да, – ехидно закивал бывший однополчанин. – Вспомнил? Как раз в ту ночь, когда ты на утро из санатория взял и сорвался. Видать, жопой почуял, что бежать от этой заразы надо, да?

– Я же бухой был в говно… – пробормотал, не понимая что и чувствую. Смятение дикое однозначно. – Чего было, и как я ее… не помню вообще. Мне, походу, вообще Наташка тогда причудилась, а поутру сорвался не глядя. Еще в бо́шке плескалось, и глаза еле видели.

Само утро я помнил. Смутно, но помнил. И обнаженную красивую женщину, лежавшую на топчане рядом, вспомнил. Лицо вот – нет. Волосы темные, густые, блестящие на него упали и скрыли. А я прикоснуться и убрать, посмотреть не смог себя заставить, как только осознал, что она – не моя Наташка. Так гадко сначала от себя стало, потом до полупьяного мозга дошло, что нет у меня больше моей Наташки, и еще гаже себя почувствовал.

– Я подумал, что это одна из девок, что вы вызвали, была, – выдавил, охреневая все больше. – Как же я ее… Бля-я-а-а! Надеюсь, хоть не силком!

Неужели я, урод никакущий, на девчонку наткнулся и завалил, согласия не спрашивая. Потому как был в таком состоянии, что хрен что спросить бы мог, а и спросил бы, вот с хера ей соглашаться с ходу? На рожу в шрамах поближе посмотреть?

– Ну, судя по тому, как ее гнуло и мотало под тобой, когда я на вас наткнулся ночью, тебя разыскивая, было все добровольно. Или же ей все понравилось уже в процессе, – заржал Гром цинично, а я скривился. – Да ладно, мужик, претензий же после не предъявила, значит, норм все, зашел ты девушке, как надо. И вышел тоже. А что сам не помнишь, ну так с кем такого не бывало. По нажиралову чего только не начудишь. Главное, чтобы без последствий. И тебе в этом свезло, а Петровичу – нет. Хотя говорил я ему, сразу предупреждал.

– Да чего заладил ты, давай объясняй дальше! – воспользовался я поводом сменить тему.

– Не у меня же тут случился момент реанимации памяти. Я и рассказываю. Короче, первый парень у Инки был, но недолго. Прямо на выпускном в школе драка случилась и его убили. Местные мне сказали, что молодняк чуть винцом домашним глаза залил, и к ней другой одноклассник попытался подкатить, мол, нравилась она ему всегда, а тут была не была. Вот и подрались пацаны. Итог – один в могиле, второй на зоне.

– Ну и? – не усматриваю пока никакого криминала со стороны девушки. – Сам говоришь, по пьяни всякое бывает. А тут еще и молодежь горячая и ревнивая.

– Ага, первый раз – не педераст, дальше слушай! Погоревала наша Инка годик, но тут к ней посватался один паренек местный постарше, год только как из армии вернулся. Стали гулять, обжиматься, все как полагается. Месяцок походили, и вдруг парень раз и утонул в тамошней речке-вонючке. Народ уже тогда шептаться начал, что на Инке порча, что ли, какая-то или типа того. Ее мамаша-то тоже двух мужей схоронила.

– Бред какой-то.

– Ну бред – не бред, а только через два года нашелся еще один дебил-смертник. Взял и женился на Инке и даже в путешествие свадебное повез на машине к морю. По местным меркам состоятельный был мужик. Короче, к морю он ее повез, а обратно его уже двухсотым привезли. На обратной дороге в аварию попали они. Он на месте насмерть, через лобовуху выкинуло, а на черной вдове нашей несколько царапин всего. В поселке их мухосранском от нее все мужики тогда уже конкретно шарахаться стали, никакими сиськами и мордахой смазливой не подманишь.

Громов дух перевел, а мне вдруг стало так дико жаль эту Инку. Вот бывает же у человека жизнь не складывается – ну никак, и раз за разом хреначит под дых, и она и люди вокруг еще добавляют охотно.

– Вот мамаша ее и пристроила в тот военный санаторий, – продолжил Никитос. – А чё, прицел-то идеальный. Нас таких раненных, оголодавших да жизнью битых сколько через него проходило. А она смазливая, в глазках прямо слезы сочувствия постоянно, сиськи-жопка такие, что лапы сами тянутся, все при ней, вон и на ласку отзывчивая да щедрая, как ты у нас опытным путем выяснил. По-любому кто-то должен был попасться ей. Наш Петрович и попался. Да конкретно так. Я же ему сразу про то, что она под тебя ложилась, рассказал, когда он нас «обрадовал», что жениться на ней решил. А ему похрен. Сказал мне – «я сразу понял, что она девчонка добрая», прикинь! *бануться можно! Добрая ноги раздвигать по углам, – я резко вдохнул, сжав до скрипа руль. Гром – друг мне, спины друг другу не раз прикрывали, но вот прямо сейчас по зубам ему двинуть край как приспичило. – Я психанул, решил все про нее выяснить.

– Гром, вот не ожидал от тебя! Ходить о бабе сплетни собирать – это днище же!

– А ты рожу не криви, Горе! Это, если про свою бабу грязь пойти собирать, то гаже некуда. А когда за друга и командира, которому жизнью обязан… то это нормально, понятно?! И не сплетни я собирал, умник, а факты и сведения.

– Ага, по бабкам местным, для которых все проститутки и нарики, и мужикам, которым небось не дала, вот и оговаривали.

– Да в жопу иди! Я все еще и по официальным каналам проверил, не лох ведь.

– Не лох, а в порчу или проклятье веришь.

– Какая уже на хер разница, что это, и во что верю! Петрович в могиле, а ему было еще жить и жить. Это для тебя не факт? Он же п*здец какой крепкий мужик был, оглоблей не перешибешь!

– Все мы крепкие-крепкие, но однажды весь ресурс выходит. Причина смерти установлена?

– Ага, сердце. Но я считаю – херня.

– Считай, конечно, но против правды не попрешь.

– Еще как попрешь. Я так все не оставлю. Буду копать. Ты со мной?

«Помоги мне», – беззвучно произносили бледные губы женщины, которой я, выходит по всему, попользовался, словно тварь какая-то. Скот пьяный! Переспал и свалил, не оглянувшись и слова даже не сказав. Кто так поступает-то?

– Давай потом поговорим об этом, – кивнул я на микроавтобус, что уже въезжал на парковку перед кабаком.

– Давай потом, – согласился друг.

– А эта вторая баба-то кто? – вспомнил я фигуристую беременную, что вела себя прям по хозяйски.

– Это Танька же, личная помощница Петровича. Ну и любовница по совместительству. Хорошая такая баба, понимающая.

– Так она от него, что ли… – я сделал жест, изображающий округлившийся живот.

– Да хрен знает. Ты же знаешь… знал командира, он считал, что баб драть надо, а не беседы о них вести. Может, и от него. С Инкой-то у них никак не выходило. Не плодятся, видать, эти самые черные вдовы, ага.

Вот заколебал он этим уже.

– Хорош уже пургу нести, Гром. Дочка же есть вон у них.

– Бля, Горе, ты у нас как с Луны какой-то или глуховат по жизни. Нюська – Петровича дочка, а не общая. Первая-то жена у него в родах померла. Не знал?

– Не знал. Я в чужие дела нос совать не приучен.

– А я вот сую. Конченный, по-твоему?

– Поутихни ты уже, – рыкнул на него при входе в ресторан.

Рассадили нас очень по-умному. Командирская жена с девочкой на другом конце длинного стола в окружении всяких холеных господ в костюмах, нас кучно на противоположном, буфером между нами, походу, тоже кто-то из охраны и Татьяна.

Нет, чую я нутром какое-то дерьмо. И что бы там Никитос ни городил про мистику и черных вдов – не в Инне его причина, но она в его центре.

Разлили, о командире заговорили, все выпили, я незаметно вылил. Впрямую не наблюдал за вдовой, но боковым зрением отслеживал и ее, и Татьяну. И поэтому не пропустил, что стоило только Инне подняться – и беременная тут же встрепенулась и распоряжение какое-то охране отдала. Не охрана они, а, очевидно, надзиратели и тюремщики. И вот с этим, а не с домыслами дебильными точно разобраться надо кровь из носу.

– Гром, слушай меня и ни о чем не спрашивай. Только башкой кивни, если подписываешься, – очень тихо сказал я другу, незаметно выуживая из кармана ключи от «Нивы».

– С тобой я на что хошь подпишусь, – с ходу ответил друг.

– Мне нужно выйти, Никитос, но так, чтобы всем вокруг было не до этого.

– Понял. Когда?

– Сейчас. Позже все объясню.

Гром кратко зыркнул и резко поднялся. Схватил ближайшее к нему блюдо и запустил им в противоположный конец стола в сторону презрительно зыркающих на нас костюмов.

– Слышь, ты, х*йло мордатое! – заорал он, нарочито покачнувшись. – Какого хера ты на меня пыришься так, а, гондон штопаный! Я в горячих точках кровь свою лил, а вы тут сидели и жирели, клещи бл*дские.

Народ повскакивал, наши кинулись угомонять Громова, он всех раскидывал, остальные гости на всякий случай от стола шарахнулись – хаос полный. И я им воспользовался, чтобы торопливо, но не палясь, проскользнуть в тот коридор, куда ушла вдова Петровича с ребенком в сопровождении двух громил.