Текст книги "Я все смогу"

– Ну, думай. Время есть. Пока.

– Пока, – сказала я закрывшейся двери.

Это была еще одна проблема к навалившимся прочим: Саша хотел забрать детей. Временно, как он говорил. Пока у меня не наладится финансовое положение. Потому что я «не тяну» и «все равно им придется привыкать». Эти разговоры ранили меня очень сильно, но возразить мне было нечего. Потому что, хотя я и ответила на Сашин вопрос про деньги, что они мне не нужны, но на самом-то деле бюджет исполнял романсы уже достаточно давно.

А тут еще Новый год. Когда-то это был Наш Праздник. Только наш – и больше ничей. Потому что первый наш день, когда мы по факту стали мужем и женой, когда мы стали не «Оля и Саша», а «вместе, пара» – это была как раз новогодняя ночь. Наверное, не будет уже в моей жизни больше такой – только первая и единственная бывает такой захватывающей, подминающей под себя целиком, ураганом сметающей все на своем пути. Все только ему, избраннику, принцу на белом коне и самому-самому. Первая любовь – она самая слепая, самая отчаянная, сама нерациональная, не рассуждающая, самая героическая и жертвенная. Меня миновали школьные влюбленности. Саша был моим первым всем: первой любовью, первым мужчиной. Ну, и, как теперь выясняется, первым мужем – паршиво, конечно, звучит, но это правда, что поделаешь.

Память моя настаивает на том, что он был очень красив, просто невыносимо, меня аж ослепляло. Я помню, что, разговаривая с ним, старалась не смотреть ему подолгу в глаза: цепенела, теряла нить разговора, отвечала невпопад. А фотографии того времени показывают, что вроде и ничего особенного: худоватый, слегка нескладный парень, одетый, по тогдашней забавной моде, в штаны-«бананы», парусящие на его тонких ногах, и заправленный в штаны свитер. Такая длинная фигура-«восьмерка», увенчанная довольно изящной для мужчины головой с длинными, по моде того времени, буйными волосами в разные стороны. Наверное, я вспоминаю его таким красавцем потому, что память моя удерживает Сашину внешность в нагрузку с моей любовью, а не простое изображение.

Та наша первая новогодняя ночь была какой-то совершенно бесконечной. Она вместила в себя все: мы успели немного поотмечать Новый год с родителями, Саша со своими, я – со своей мамой, она приехала в Москву погостить к подруге и заодно повидаться со мной, не баловала я ее в ту зиму приездами, а она скучала там одна, после смерти отца, ей, наверное, очень меня не хватало. Это я теперь стала понимать, а тогда вообще ни о чем не думала. Один Саша был у меня на уме, даже учебу подзабросила, чуть сессию не завалила.

После отданных сыновне-дочерних долгов вернулись к друзьям в общагу на Ломоносовский. Вообще, планы на эту праздничную ночь у нас были обширные, но так получилось, что в общежитии мы и остались. Переходили только с этажа на этаж, из комнаты в комнату, из компании – в компанию. Все смешалось в общий веселый хоровод, шампанское и небогатая студенческая закуска давали о себе знать. В какой-то момент мы остались в комнате одни, поцелуи наши затянулись, становились все жарче, все мучительнее, невозможно было разделить тела снова на мое и его, это было одно мучительно извивающееся тело, судорожно избавляющееся от лишних тряпок, не расплетающее рук, ног в каком-то бешеном танце. Больше мы с Сашей не расставались. Месяца через три нам удалось договориться с комендантом об общей комнате, куда мы свезли свои нехитрые пожитки. Но чувствовать себя мужем и женой мы стали именно после той нашей новогодней ночи любви.

Покажи мне кто-нибудь, хоть в щелку, тогда меня, обалдевшую, с пирожками на лестничной клетке, и Сашино поспешное бегство с полузакрытым чемоданом, прокрути его речь о том, что «Лена так любит детей» – ни за что бы не поверила. Да я и сейчас не слишком верю в то, что все это происходит со мной.

Я повернула на двери все замки на максимальное число оборотов и пошла на кухню – к бесконечному кофе и поиску подходящих вакансий, когда дверной звонок прозвучал снова. Это снова был Саша.

– Слушай, – сказал он. – Я тут подумал. У меня… Точнее, не у меня, а у Лены… В общем, есть один очень хороший консультант, психолог, специалист по трудоустройству. Она просто чудеса творит, реально. Ты только не отказывайся сразу, возьми. Я понимаю, тебе, наверное, неприятно. Но ведь не до жиру сейчас, попробуй, а? – и он протянул мне визитку. – Попробуй.

Я взяла голубой квадратик. Его жалость была еще более невыносимой, чем его нелюбовь. Когда же я успокоюсь, когда перестану вслушиваться в его слова и искать зацепки для скандала, для последующих после его ухода мучений, с перебиранием-перетиранием, с бесконечным воспроизведением в памяти выражения его глаз, его формулировок, его интонаций, заминок в речи и ударений? Когда я верну ему эту ставшую ненужной любовь, как вернула его фотографии, покидав их все в пакет перед его очередным приходом? Или любовь уже все, отболела? И то, что меня так мучает, так заставляет страдать – это уже только обида, обычная женская обида? Как бы то ни было, осколки этой истории – незаживающая рана, от которой страдает весь мой организм, я уже бояться стала Сашиных приходов…

Может, и вправду – позвонить по телефону, указанному на визитке? Наладится с работой – а дальше и остальные проблемы авось начнут решаться. Чтобы можно было снова жить, дышать, работать и развлекаться, не пугать людей своей внешностью и не ломать каблуки, не рвать шарфы в бессильной злости на всяких «Петровичей», а?

С деньгами последнее время стало чуть полегче: я продала свою практически новую длинную норковую шубу Люське. Куплена шуба была года два назад, в хорошие времена, я ее практически не носила – не для московских зим и езды на общественном транспорте такая одежда. Норка – нежный красивый мех, не любит, чтобы его сначала поливали дождем, потом замораживали, а потом еще и сверху посыпали снегом, и все это иногда в течение одного дня. Так что надевала я ее всего лишь несколько раз, на торжественные выходы, когда где-то надо было выглядеть посолиднее и дорога туда обеспечивалась личным автотранспортом.

В этой покупке была вся Люся. Еще буквально пару месяцев назад у нее не было денег на новую куртку, пусть даже с распродажи, и работы мы лишились вместе. Люся месяц лежала на диване, ходила по гостям, съездила к бабушке в Ялту – Крым он и зимой Крым, – вернулась посвежевшая и приободренная. Сразу нашла работу, не хуже, а по деньгам и лучше прежней. Тут же взяла кредит, купила у меня шубу, горящую путевку в Тунис на несколько дней («на новой работе я должна сразу себя подать правильно и красиво!») и отбыла на отдых, только ее и видели.

Сумма, вырученная за шубу, была, разумеется, не столь велика, чтобы вопрос с поиском работы стал не актуален на какой-то серьезный срок, но, по крайней мере, позволила мне немного выдохнуть и сказать Саше гордое «нет!» на его вопрос про деньги. Вроде бы мелочь, но приятно. И пусть теперь гадает, откуда у меня деньги. Может, я себе мужика нашла, молодого-состоятельного? Зная Сашу, я уверена, что он не пропустил мимо ушей это мое «нет!», отложил в голове на полочку.

Я пила уже третью чашку кофе, краем глаза посматривая в работающий без звука телевизор. Визитка лежала на столе, рядом с чашкой. Визитка как визитка, но лаковый голубой квадратик чем-то меня беспокоил. С виду ничего особенного, имя «Татьяна Синицкая» и строчкой ниже – «психолог, HR-консультант». Где-то я уже видела этот разбавленный незабудковый цвет, название компании серебристыми вензелями…

И тут меня как током пронизало: Антон! Тот парень c хвостиком, который спас меня в магазине! Он же дал мне визитку, точно такую же! Я совсем про нее забыла, а ведь я ему денег должна, вот же дура!

Я метнулась к вешалке и судорожно начала перебирать висящие на ней вещи в поисках той самой куртки, в которую я была тогда одета. Ее нигде не было. На всякий случай я сбегала в комнаты сыновей – мало ли, вдруг там. Но нет. Тут я хлопнула себя рукой по лбу и бросилась в кладовку, где стояла сумка с вещами, которые больше нельзя было носить, предназначенными на выброс или требующими починки (которые, как правило, все равно заканчивали жизнь на помойке – мама так и не сделала из меня рачительную хозяйку). И точно – куртка была там. Я произнесла короткую благодарственную молитву всевышнему за свою лень и вывернула карманы. Голубой квадратик мягко скользнул под ноги.

Он был точно такой же, явно из одной типографской партии, только имя на нем стояло другое – «Антон Федоров. Психолог, HR-консультант». И телефон.

После этой находки противоречия стали раздирать меня еще больше. Позвонить – не позвонить? Повод для звонка у меня один – отдать долг. Готова ли я прямо сейчас отдать за свое любопытство и продолжение этого, возможно, весьма перспективного, знакомства три тысячи с рублей с копейками? Ну, положим, готова. Снявши голову, по волосам не плачут, чего тут теперь экономить – все равно вырученных за шубу денег надолго не хватит. К Татьяне, которая подружка, судя по всему, «нашей новой жены», я не пойду. Еще не хватало: она мне будет советы давать и рассматривать, а потом в новой семье всё и расскажет. А вид у меня сейчас не тот, не товарный совсем, чтобы можно было себя в таких кругах предъявлять.

Идея обратиться к профессионалам за помощью, в принципе, мне нравилась. Сама я уже сильно отчаялась с этими поисками работы. После встречи с «прозорливым Петровичем» дела с собеседованиями пошли еще хуже: я входила в кабинет к кадровикам с потными руками и трясущимися поджилками. Мне навязчиво чудился иронический подтекст в любых словах, каверза во взглядах, на всякий случай я старалась держаться высокомерно и уверенно, не показывать свою заинтересованность в получении работы. Стала репетировать предстоящие разговоры перед зеркалом, готовиться. Правда, кажется, от этого стало еще хуже. Раньше мне просто отказывали, а сейчас стали странно посматривать на меня, некоторые из эйчаров норовили от меня побыстрее отделаться, не смотреть мне в глаза. Я окончательно запуталась, стала излишне дергаться перед каждым походом на собеседование, не спать ночь накануне. Вставала, естественно, с темными кругами под глазами, с комком в горле. Так дальше продолжаться не могло, время поджимало, продавать, кроме шубы, было нечего, кредит мне, безработной, никто не даст. В такой ситуации все средства хороши. И почему бы не обратиться к Антону – мужик он приятный, молодой, состоятельный, я запомнила, как, отправляясь меня провожать, свой пакет с покупками он положил в роскошный белый «Лексус», припаркованный у входа в магазин. Надо бы только все продумать и решиться на звонок.

Интересно, стал бы Саша ревновать меня сейчас, если бы узнал, что рядом со мной появился мужчина. Жаль, что не залезешь в чужую голову, не подсмотришь в замочную скважину. Пусть и не любовник этот Антон мне. Но все-таки мужчина интересный, обративший на меня внимание, даже потративший на меня деньги по собственной инициативе. И явно заинтересованный в продолжении общения, раз дал мне свою визитку. Ведь когда-то Саша был очень ревнив…

* * *

Это был пикник, наше редкое летнее развлечение без детей. Мы отвезли сыновей к моей маме на дачу и ехали в город с ощущением школьников, сбежавших с уроков: вроде и радостно, и столько упоительного впереди, но все-таки немножко совестно. По дороге в Москву нас застал звонок друзей, супружеской пары Маши и Леши (мы их звали ШиШи, или Шишики, по одинаковым окончаниям их имен и по их вечной неразлучности – я даже и не припомню, видела ли я когда-нибудь Машу без Леши, а Лешу – без Маши).

– Что делаете, многодетные?

– Леш, я тебе сто раз объясняла: в этой стране многодетность начинается с трех детей, у нас их пока только двое!

– Оль, ну для меня все, что больше одного – уже много. Я бы даже сказал, что и одного бывает много, особенно такого, как наш мелкий.

– Можно подумать, ты сильно от него страдаешь: целыми днями на работе, Машка с ним и в сад, и на кружки-тренировки, и по магазинам. Чего звонишь-то, отец малодетный?

– Пригласить хочу вас, многодетные, на пикник. Мы уже тут, речка манит, солнышко светит, шашлык замаринован, а скоро и пожарен уже будет. Не место, а рай. Берите пацанов и приезжайте. А то мы, похоже, мяса купили на голодный желудок раза в два больше, чем надо.

– Ну, пацанов мы только что сдали бабушке на воспитание, а сами можем и приехать. Сейчас Сашку спрошу. Саш, рванем на речку с шашлыками? Он говорит, что на речку приехал бы и без шашлыков, а с таким набором не имеет сил отказаться. Объясняй дорогу.

В этот день все складывалось как по маслу. Оказывается, компания забралась отдыхать в место хоть и удаленное от цивилизации, но совсем недалеко от трассы, по которой мы ехали с маминой дачи в Москву. И само место, маленький уютный пляж в окружении старых, развесистых ив, было хоть и спрятано в стороне от случайных прохожих, но тоже нашлось легко и просто, без ненужных метаний и многократных созвонов с друзьями.

На пляже в маленькой бухте, от которой в воду шел коридор в окружении живописных камышовых зарослей, уже наслаждались летним отдыхом две пары: Шишики и незнакомые нам Костя и Лиля. Костя, невысокий крепкий молодой мужчина, относился к ныне исчезающему типу харизматичных ярких мужиков, со взглядом лихого казачьего есаула и властными манерами.

Мне показалось, что Костя как-то сразу положил глаз на меня. Знаете, как это бывает: актер на сцене выбирает того самого, единственного, зрителя в первом ряду, для которого и играет потом весь спектакль. И из этого выбора ничего не следует: спектакль окончится, и все разойдутся по домам, и актер, и зритель, благополучно забыв друг про друга. А на следующем спектакле будет найден новый единственный, с кем установится почти видимая энергетическая связь, которая продержит актера весь спектакль, как спасательный круг, на плаву и на нерве, от которого подзарядится постепенно и весь зал. Вот так иногда и в компании бывает: появляется такой яркий солист, и все представление, все шутки, мелкие подвиги типа внезапного сальто назад или прыжка с обрыва, сольной песни под гитару или чтения стихов собственного сочинения – все для него, зрителя в третьем ряду слева.

Вряд ли какой-либо женщине неприятно мужское внимание. Я не исключение. Но никогда, ни разу за нашу супружескую жизнь, я не изменяла мужу. Не то что в постель ни с кем не ложилась, но и на свидания не ходила, в игривую переписку в соцсетях под ником «Розовая фея ночи», или, там, «Бесшабашная девчонка» не вступала. Не целовалась, не принимала двусмысленных подарков. Короче, как говорила бабушка моей детской подруги, «чиста как капля крови». Но вот на праздниках и застольях, в компании, пококетничать могла, не заходя далеко и не перебарщивая.

Этот раз не стал исключением. Я тонко улыбалась, скрещивала ноги, обтянутые джинсами-стрейч. Не то, чтобы это была прямо специально разработанная программа – скорее, это врожденное, зашитое на подкорку каждой женщине и активизируемое пристальным вниманием особи мужского пола, особенно привлекательной особи. А Костик был очень привлекателен, ни убавить ни прибавить.

Я поздно заметила, что вся эта невинная игра в «дельфина и русалку» на берегу подмосковного пруда не прошла мимо внимания моего мужа. Саша угрюмел на глазах и планомерно надирался спиртным. Момент, когда он уже проглотил такое количество алкоголя, когда это не могло пройти бесследно для окружающих, пропустила и я, и остальные участники нашего пикника. Продолжение нетрудно было предсказать. Обычно же как? Ситуация развивается по двум возможным сценариям. Первый: упал – уснул – утром голова бо-бо. Второй: «в прошлой жизни я был свирепым вепрем». Первый, на мой взгляд, куда предпочтительнее, правда, он скучный, приключений не обещает и требует от женщины некоторой физической силы, чтобы транспортировать бездыханное тело.

Саша в тот день оказался типа вепрь. Сначала он просто сверкал глазами. Уже стемнело, пространство вокруг освещалось только костром, который мы все активно поддерживали и для света, и для тепла, и как защиту от кровососущих насекомых. Я перехватила пару Сашиных взглядов, но растолковать их правильно не смогла. Потом ситуация вошла в фазу обострения: в момент, когда Костя пел довольно красивым, хоть и не очень сильным, низким голосом что-то такое «Ты у меня одна, словно в ночи луна, словно в году весна, словно в степи сосна», Саша подскочил, схватил из костра наполовину обугленное тлеющее полено и ринулся на Костю.

Дальше все было как в кино: визг женщин, попытки нетрезвой компании обуздать Сашу, не попав при этом под град искр, сыпавшихся с полена, при этом удержать Костю, который, схватив гитару за гриф, размахивал ею как булавой. Одна я не участвовала в общей суматохе. По чести сказать, я сильно растерялась: держать Сашу? Но ведь он злился на меня и, боюсь, удара поленом, даже случайного, я могу не вынести. Кинуться на Костю? Но он-то ни в чем не виноват, за что мне на него нападать. Сердце колотилось, руки-ноги у меня сковало страхом и волнением. Слава богу, ситуация разрешилась сама собой: Саша, бегавший за Костей вокруг костра, споткнулся, упал, и в этот момент его скрутили и погрузили в наш автомобиль. Там он, немного покричав что-то не очень членораздельное на тему «о, женщина, коварство тебе имя!» и «я все равно до тебя доберусь, слышишь, Кобзон недоделанный?», уснул.

Веселье на этом выдохлось. Народ разбрелся по палаткам. У нас палатки не было – мы не собирались ночевать, планировали лишь посидеть с друзьями несколько часов, кто же знал, что так получится… У меня были права, но ездила я редко, днем и по городу, и с мужем рядом. А сейчас, в ночном полулесу-полуполе, хотя я и выпила совсем чуть-чуть, садиться за руль я не рискнула. Ничего не оставалось, как дождаться, пока Саша угомонится и захрапит, и пробираться на переднее сиденье поспать самой.

Саша проснулся часа в четыре утра, завозился, разбудил меня. Мы решили уезжать прямо сейчас, пока не проснулись остальные. Ни у меня, ни у него не было настроения отдыхать дальше. Помимо испорченного настроения, меня мучило чувство стыда, неловкости за Сашину дикую выходку, было невозможно себе представить, как утром я посмотрю в глаза друзьям, как буду сносить их слегка брезгливую жалость. Поэтому, когда Саша буркнул «поехали домой», я горячо его поддержала: все еще спали, и у нас был шанс исчезнуть по-английски, не прощаясь, не обсуждая вчерашнее происшествие. Тем более, судя по Саше и по его выражению лица, извиняться он и не думал ни передо мной, ни перед остальными, был хмур, искрил своим раздражением в разные стороны.

Шишики звонили мне пару раз, первый – в день нашего поспешного бегства с пикника, второй – через пару дней после происшествия. Я малодушно не взяла трубку: было ужасно стыдно, совсем не хотелось пережевывать эту ситуацию еще раз. Понимала, конечно, что придется когда-то общаться, извиняться, объясняться и все такое, но очень уж хотелось оттянуть этот момент подальше.

Обсудить ситуацию нам удалось только через несколько дней. Я не рвалась поговорить – для меня вся история была серьезным шоком. Я выросла в семье, где алкоголем не злоупотребляли. Да и Саша до сего момента не напивался на моих глазах. Я была в растерянности: с одной стороны, чувствовала свою вину в происшествии, с другой – это была какая-то дикая выходка, к которой я не понимала, как правильно относиться. Так что Сашино угрюмое молчание все эти несколько дней сильно облегчало мне ситуацию – заговори он тогда со мной, я и не знала бы, как себя вести, хотелось одновременно обвинять и извиняться.

Прорвало плотину только дня через три, вечером. К этому моменту обстановка в доме сильно накалилась. Обычно, когда дети были с нами, такого рода конфликты рассасывались довольно быстро. Совместные хлопоты, вечерние прогулки, да и общий позитив, который давали нам с Сашей сыновья и общение с ними, очень этому способствовали. А тут дети все еще были с моей мамой, и ничто нам не мешало дуться друг на друга и длить ссору. Но это же не могло продолжаться бесконечно. И день «великого выяснения отношений» все-таки настал.

Инициировал развязку ситуации Саша. Он ужинал на кухне, я крутилась у раковины. Воздух между нами прямо, кажется, накалился, хотя мы оба молчали, лишь изредка обмениваясь репликами по необходимости. Когда он доел, я собрала тарелки с кружками в стопочку и решила положить всю грязную посуду разом в раковину. Рука у меня дрогнула, скользнула по жирному боку тарелки, и вся куча полетела на пол. Саша инстинктивно рванулся перехватить падающую посуду, я тоже, и мы столкнулись над ней, тут же отпрянув друг от друга.

Я внезапно заплакала. Видимо, сильное и долгое напряжение сказалось. Сначала полились слезы, а потом и вообще на меня накатило: я сползла на пол, прямо в кучу битой посуды вперемешку с остатками еды, поджала колени, уткнулась в них и начала горько рыдать.

Я отчетливо увидела, как у Саши дрогнул подбородок. Была небольшая пауза, секунду, может две, а потом он кинулся ко мне, обнял меня и прижал к себе. Это невероятное, радостное облегчение, до эйфории, до почти оргазма, я буду вспоминать, наверное, всю оставшуюся жизнь, и всю эту жизнь буду благодарна Саше за это чувство – такое сильное, такое яркое и такое приятное, по-настоящему бесценное.

Потом, конечно, мы переместились сначала опять за стол, а потом, постепенно, – в постель. Как сильно любится после долгой ссоры! Я снова плакала, что-то бормотала, Сашку всего трясло, он целовал меня, что называется, «не разбирая дороги» – лицо, шею, руки, спину, куда только доставал его жадный рот. Целовал и приговаривал: «Как же я тебя люблю, дурочка, изменщица проклятая, кокетка недоделанная!» Мы смеялись, мне не хватало дыхания, дух захватывало как на американских горках, в ушах звенело, я почти ничего не видела от слез и волнения, положившись на Сашу, его руки и тело, которые, мягко обхватив меня всю, тихонько вели, тащили, несли, катились вместе со мною к яркому финалу. Тогда мне казалось, что так будет вечно. И мы будем вечными, и наша любовь. И круг из наших рук, между которыми уютно устроились Матвей и Степан, спрятались надежно за мамой и папой, не разорвать никогда, нет в мире такой силы. Кого-то, может, и напрягает такая предсказуемость и уверенность в завтрашнем дне, а мне тогда казалось, что нет во всем мире женщины счастливее меня, нет женщины любимей, нет мужчины надежнее, нет жизни прекраснее сегодняшней и лучезарнее дня завтрашнего.

В общем, с тех пор не так много времени прошло. Но жизнь умеет разъяснить все непонятливым. И про любовь, и про верность, и про «никогда» и про «навсегда».

* * *

– Алло, Антон?

– Да, я слушаю

– Антон, это Ольга. Оля, ну, помните, я забыла деньги в супермаркете, вы за меня заплатили. Вернее, деньги я забыла дома, а в супермаркете я это обнаружила, и вы…

– Да, Оля! Я вас помню. Рад, что вы позвонили.

– Антон, вы извините, что вот так вот пропала надолго. Это не потому, что я про вас забыла и про свой долг. Просто ваша визитка осталась в моей куртке, куртку я сунула в сумку, в кладовку и потом…

– Оля, вы не оправдывайтесь. Не волнуйтесь, потраченная сумма не подорвала моей финансовой стабильности, и я вас ни в чем не виню. Рад вашему звонку!

– Антон, я бы хотела вам вернуть долг. Давайте встретимся, когда вам будет удобно, я бы с вами рассчиталась.

– Оля, мне неудобно вам отказывать, но сегодня я улетаю на конференцию в Хельсинки, на несколько дней. Вы вот прямо сейчас застали меня в аэропорту. Жду объявления своего рейса. Вернусь в Москву и позвоню вам, номер ваш у меня определился. Вот тогда и встретимся, буду рад.

Так. Кажется, меня щелкнули по носу. Боже, какой ужас, как унизительно! До чего дошла – сама мужику звоню, сама навязываюсь. А чего ты, Оля, хотела? Ты себя с утра в зеркало видела? Он к этой запущенной тетке разбежаться должен, стартануть из аэропорта – быстрее аэроэкспресса? С другой стороны, моего-то телефона у него нет, так что предполагалось, что если кто кому и будет звонить, то я ему, обратное невозможно. Все равно ситуация какая-то «фу», неприятная… Ну, да посмотрим, что будет через эти несколько дней.

Меж тем надвигался Новый год. Надо было что-то решать относительно просьбы Саши отпустить к нему детей на праздники, которые молодая семья собиралась провести на Домбае. Не Альпы, конечно, но тоже неплохо. И пацанам проветриться не помешает, да и у меня будет время отоспаться, себя в порядок привести. Тянет за душу, конечно. Но, по здравому размышлению, отпустить надо.

Незадолго до этого мы все-таки встретились с Сашей обсудить материальную сторону нашего расставания. Встреча была назначена в кафе, где мы никогда не были, – не знаю, кто проявил такт, Саша или его новая Лена, но я это заметила и оценила. Было бы невыносимо встречаться там, где когда-то мы бывали еще семьей. Расположено это заведение было неподалеку от нашей станции метро, во дворе нового, построенного полукольцом, дома. Удобные достаточно приватные кабинеты за занавесками, немноголюдно, по деньгам вполне терпимо. Правда, наличествовало какое-то странное меню, в котором лобио соседствовало со спагетти карбонара, а плов – с блинами, в десертах мирно уживались тирамису, чакчак и пирожные безе, но, в общем, наверное, это и есть та самая «домашняя кухня» – дома-то мы и сами не очень заморачиваемся, совмещая несовместимое. Таким же невнятным был и интерьер: бамбуковые занавески, на стенах – африканские деревянные и изысканные венецианские карнавальные маски, грузинские чеканки. Окрошка, короче, и пролетарский интернационализм.

Я очень волновалась перед встречей. Во мне вдруг стали ссориться два противоположно настроенных «я». Одно подзуживало: «Так, надеваем лучшее! Утягивающее боди не забудь, оно тебе очень идет. Красимся тщательно и не за пять минут до выхода. Пусть поймет, кого он потерял!» Второе с ленцой парировало: «Вот это вот всё зачем? Ты думаешь, он не считает с первого же взгляда твои наивные старания? Не примет это за жалкую попытку его вернуть? Не позорься. Надевай джинсы и удобные ботинки, свитер не забудь, на улице промозглая погода. Покажи ему, что он для тебя уже не мужик, а просто деловой партнер, с которым ты пришла обсудить ряд вопросов». В результате этой внезапной шизофрении с раздвоением личности я выбрала промежуточный вариант: джинсы, свитер, любимые сережки с сапфирами, макияж довольно заметный, но и не чрезмерный, не вечерний. Слава богу, руки успела накануне в порядок привести. На педикюр, правда, денег не хватило, но на улице зима, и мы в кафе – разуваться не придется.

Когда я вошла в кафе, Саша уже ждал меня. Было видно невооруженным взглядом, что он сильно волнуется, мы столько пробыли вместе, что умение определять его настроение с первого взгляда не успело еще из меня выветриться.

– Привет, садись. Я пока заказал нам по бокалу вина, если ты не возражаешь. С едой решил подождать тебя, мало ли что ты теперь предпочитаешь в это время суток, – неловко сострив, Саша привстал мне навстречу. Было видно, что он колеблется, не знает, как себя вести – то ли поцеловать меня при встрече, то ли руку пожать, то ли обойтись приветственным взмахом. Легкая испарина выступила у него на лбу, как всегда, когда он волнуется. Почувствовав, что пауза затягивается, он выбрал промежуточный вариант приветствия: схватил меня за руку чуть повыше локтя и немного потряс. У меня же почему-то от всего этого как будто разжалась какая-то туго скрученная внутренняя пружина. Ему, видно, тоже нелегко. Еще вопрос, кто из нас сильнее волнуется.

Я села напротив него, мы заказали какую-то еду, по-моему, несколько больше, чем в состоянии были съесть. Оба, не сговариваясь, оттягивали момент начала разговора, копаясь в меню, расспрашивая официанта о специях, происхождении мяса и тому подобных вещах, которые отлично позволяют потянуть время, чтобы собраться с духом. Наконец заказ был сделан, официант ушел, и пора было приступать к разговору.

Пока я подбирала слова для начала, притворно медленно копаясь в сумке в поиске зеркальца, Саша не выдержал и начал первым.

– Оль, давно нам надо было встретиться и поговорить, я рад, что ты пришла и мы наконец-то все обсудим.

Так, вот сейчас нужно оторваться от сумочки и поднять на него глаза. В сами глаза, наверное, смотреть не нужно – не факт, что ты, Оля, выдержишь. Поэтому смотрим в переносицу, как мне Люська когда-то советовала, не отвлекаемся. Побольше молчим, пусть он говорит. Пока будет говорить – собираемся с духом, мыслями и силами, короче, скребем по сусекам, берем себя в руки. Господи, откуда в моей голове сусеки эти? Откуда они вообще взялись? А, да. Точно. Это же из сказки про Колобка, которую так любит Степашка! Там бабка с дедом по сусекам скребли, муку на Колобка собирали. Не, не вдвоем скребли – только бабка. Дед не скреб. В принципе, как обычно. Телевизор, наверное, смотрел, футбол там или новости. Все как в жизни. Оля, ты сбесилась? Какой футбол, какой телевизор?! Давай уже выдыхай и сосредоточивайся. Помни, что мы сегодня не скандалим, не плачем, не выясняем отношений. Помни, что мы тут по делу, и что это не свидание, а переговоры. Все, короче, вперед и с песней!

– Оль, если можно, мы сейчас не будем говорить о причинах нашего расставания, даже если вдруг тебя это интересует. По крайней мере, не сейчас. Я тебя позвал, чтобы обсудить материальную сторону вопроса. Ты мать моих детей, сыновей я люблю и не собираюсь их бросать, или, там, отказываться от них после развода.

– Уу, а у нас уже развод? Пока, вроде как, ты просто ушел из дому к какой-то любовнице.

– Оль, не начинай, я тебя прошу! Очень прошу! Мне тяжело дается и эта встреча, и этот разговор. Но я понимаю, что его провести нужно. Что я должен и все такое. Давай просто поговорим на важную и практическую тему. Потому что если мы сейчас начнем сползать в эмоции, то плохо будет обоим, и по делу нам поговорить не удастся.

– Ладно, Саш, прости. Я поняла. Ты не ушел к любовнице, это действительно развод, и формальности, наверное, только вопрос времени. Давай, говори, зачем пришел, что сказать хотел.

– Оль, я хочу четко проговорить и свою помощь тебе с мальчишками, и обсудить, как мы дальше с ними живем и общаемся.

– Я слушаю.

– Мы с Леной все посчитали, – тут в воздухе отчетливо запахло грозой, я поневоле угрожающе закашлялась, Саша стремительно поправился: – Я посчитал, ага. Тысяч 50 в месяц я вполне могу давать тебе на ребят. Разумеется, квартира остается тебе. Если ты не возражаешь, то машина остается мне. Тем более что кредит по ней еще до конца не выплачен. Дачу я предлагаю продать и деньги поделить. Три четверти тебе с пацанами, одну четверть мне. Она у нас в хорошем месте, ухоженный участок, неплохой дом – вполне потянет на неплохую сумму. Правда, рынок недвижимости, говорят, сейчас «мертвый», но начать-то продажу можно, вдруг повезет. От тебя я прошу только одного: не препятствовать моему общению с сыновьями. Я с удовольствием буду брать их на выходные, или там с собой в отпуск. Тем более что и Лена не возражает.