Электронная библиотека » Галина Манукян » » онлайн чтение - страница 4

Текст книги "Ученица чародея"


  • Текст добавлен: 29 октября 2015, 13:01


Автор книги: Галина Манукян


Жанр: Книги про волшебников, Фэнтези


Возрастные ограничения: +16

сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Глава 8

Я смотрела из окна на звёзды. В доме и во дворе всё стихло, только шорохи в саду и трели цикад нарушали покой тёмно-синей ночи. Пролетели две летучие мыши и спрятались прямо под моим окном. У них там гнездо? Впрочем, какая разница? Хоть бы и драконы там гнездились, всё равно. Только от прохладного ветерка, ласкающего щёки, было приятно, от всего остального хотелось наложить на себя руки.

«Моник не приехала, – с тоской подумала я. – Неужели она так сразу обо мне забыла? Или вздохнула с облегчением, скинув обузу?»

Вот и русый верзила несколько часов назад, смущённо похлопав глазами, выслушал мою сбивчивую благодарность за то, что «заступился и помог», залился краской, как мальчишка, и улизнул, едва отворились ворота.

И этому я была не нужна. Надо было оставить великана этим, как его… послушным Големом. Всё было бы больше проку.

Он ушёл, и я понуро отправилась в приёмную – ждать, когда лекарь закончит возиться с сыном и выставит меня из своего дома. И куда мне идти? Пешком в Сан-Приест? Или в лесу хижину построить и жить с медведями и кроликами?

Наконец, мсьё Годфруа вышел из кабинета, вытирая руки застиранным полотенцем. Он недобро взглянул на меня и приказал:

– Рассказывай, Абели Мадлен. Чтоб как на исповеди.

И, пытаясь не смотреть ему в глаза, я рассказала: про деньги, про пьяных, про драку, про странный жар внутри, который всё начал, и про растаявший голубой снег, который усмирил драчунов.

Лекарь внимательно слушал меня, поджав губы под рыжеватыми усами, и наконец подытожил:

– Выходит, нам известны два твоих состояния: или ты чувствуешь чужие болезни, или ты можешь использовать некую внутреннюю субстанцию, которая воздействует на пьяных. То есть ты можешь ими управлять. Хм, почему на пьяных? – на минуту задумался мсьё Годфруа, кивнул и пробормотал сам себе: – Ах да, китайцы говорят, при опьянении можно перенестись в мистическое пространство бытия. Или человека туда затянуть. Вот ты, Абели Мадлен, и затянула. Всё понятно. Сейчас проверим, можешь ли ты это делать, когда всё чувствуешь. Как понимаю, игла, снимающая твою чувствительность, еще действует. Уберём её действие вином. Пойдём.

Мне было ничего не понятно, на кончике языка так и вертелся вопрос: «Я – ведьма?», но я не решалась даже произнести это вслух, и потому лишь спросила:

– А Этьен?..

– Я уже сказал тебе всё об Этьене! – вспылил лекарь. – Или тебя посадить под замок, чтобы не лезла в чужие дела?!

Я сжалась от сухого окрика и помотала головой.

Мсьё Годфруа созвал всех в кухню и поставил передо мной полный кубок. Я взяла его обеими руками и начала пить. Во рту стало противно от кислого привкуса вина, но я глотала, пока не увидела дно. Лекарь стоял надо мной, скрестив руки.

Я вытерла рот тыльной стороной ладони и впервые поймала нечто, идущее от мсьё, – он показался мне окутанным бурым туманом с грязными потёками, похожими на злость и тёмные помыслы. Жуть. Похоже, лишь жажда метафизического эксперимента удерживала мсьё Годфруа от того, чтобы вытрясти из меня все внутренности.

Лекарь наполнил кубок снова. Я покорно опустошила и его. В голове слегка затуманилось. Серой неприятной зыбью всколыхнулся напротив меня страх и недоверие Софи. Напряжённая, как струна, она тоже пила вино, делая это безо всякого удовольствия – лишь бы выполнить приказ хозяина. Суровая и спокойная Женевьева сидела рядом. Она неторопливо потягивала вино из большой чаши с продольной трещинкой – служанке и, правда, было на всё наплевать. Себастьен разом выглушил полную кружку и вторую. Он бы осушил ещё, раз хозяин позволяет, но не решался. Только косился на меня с опаской.

– Ну, давай, вызывай свой жар, – потребовал лекарь. – Посмотрим, на что ты способна.

Сконцентрироваться не получалось, от вина на пустой желудок всё вокруг закружилось.

– Не могу, мсьё, простите.

Я старалась казаться меньше.

– Конечно. Тебе нужна эмоция. Сильная эмоция, – лекарь обвёл глазами кухню, взял нож и вдруг занёс его надо мной и заорал прямо в лицо: – Так я продырявлю тебя так же, как ты моего сына! Что? Хочешь? Хочешь?!

Я втянула голову в плечи и разрыдалась.

– Простите, мсьё, простите! Я, правда, не хотела… я не знала… клянусь вам…

– Чёрт! – лекарь швырнул нож на пол. – Мне от тебя нужен твой огонь внутри, а не слёзы с извинениями. Сосредоточься немедленно!

Ничего не вышло. Я плакала взахлёб и не могла остановиться. Лекарь, наконец, потерял терпение и буркнул:

– Ясно. Чтобы ты не самовольничала, похоже, нужно держать тебя пьяной.

Сквозь хмельной туман я испугалась еще сильнее: что он имел в виду – держать пьяной? Как собаку на привязи, чтобы не кидалась?

Но мсьё Годфруа произнёс гораздо мягче:

– Успокойся, Абели. На сегодня ты свободна. Извини, я был груб, но… ты и сама понимаешь… – он махнул рукой и обратился к слугам: – Софи, отопри комнаты Этьена. Кровать подготовь. Женевьева и Себастьен, помогите перенести его наверх.

Едва они вышли, я стрелой взлетела по винтовой лестнице к себе в комнату. Меня обуревали смешанные чувства: я сама не могла разобрать, в чём виновата и виновата ли. Кажется, Этьен не сожалел бы, даже увидев, как меня четвертуют… Можно ли наказывать и винить меня за попытку защититься, за те силы, которые творят, что хотят, и за то, что я не могу удержать их в себе? Откуда они взялись? В кого или во что я превращаюсь? Неизвестно.

Единственное, в чём я почти не сомневалась, было осознание, что у лекаря есть на меня планы. Им движет вовсе не стремление помочь. Но что? Я не понимала. Интерес ученого, алчность, месть или что-то ещё? И от этого непонимания во мне зародился страх – тот самый, холодный, материальный, который можно зачерпнуть из воздуха ложкой.

Всё расплывалось вокруг, но я не чувствовала себя пьяной. Я села к окну и решила: дождусь, когда все отойдут ко сну, и найду в кабинете мсьё Годфруа тот потрёпанный вековой фолиант. Если лекарь не собирается помочь мне вернуться к нормальной жизни, значит, сделаю это сама.

* * *

Прикрывая ладонью свечу от сквозняков, я пошла вниз по винтовой лестнице. Меня пошатывало, но я старалась ступать неслышно.

В кухонном очаге тлели угольки, переливались в груде пепла золотым и алым, будто россыпь драгоценных камней. Дрожащее пламя на чёрном фитиле высветило шкафы и полки, накренившийся полупустой мешок, перевернутый кверху дном котёл.

Есть хотелось ужасно. На столе я обнаружила плетёную корзинку, накрытую полотняной салфеткой. Под ней пряталась круглая буханка с небрежно обломанными краями. Я отставила свечу и оторвала ломоть. Впилась зубами в мягкий, ароматный хлеб и закрыла глаза от удовольствия. Боже! Когда голоден, нет ничего вкуснее хлеба!

Незаметно для себя я съела бóльшую половину булки. Ещё бы попить… Сунула нос в кувшин на окне, пахнýло сладковато-кислым запахом перебродивших яблок – сидр!

Я и так пьяна, так что плевать. Доела оставшийся хлеб, запивая сидром. В желудке благостно потяжелело, на душе стало теплее. Надо будет днём присмотреться, где у них что лежит, и впредь наносить ночные визиты в кухню, не то с экспериментами лекаря я скоро из платья буду на ходу выскакивать. Я сгребла крошки со стола, отправила их себе в рот напоследок и встала. Ножка стула мерзко проскрежетала по каменному полу, заставив меня вздрогнуть.

Я затаилась на пару минут, навострив уши. Похоже, никто не услышал.

Со свечой, плачущей крупными восковыми слезами на медный подсвечник, я направилась к кабинету, выдумывая отговорки на всякий случай. Скажу им: не спалось, и я решила почитать что-нибудь полезное для работы.

В мрачных лабиринтах коридоров было так тихо, что даже шорох моих юбок казался ужасающе громким. Возле палаты для бедных я вздрогнула и схватилась за живот. Закрутило в пояснице, внутренности стали тяжёлыми. Я заставила себя переставлять ноги. За углом выдохнула с облегчением: отпустило.

Несомненно, там кто-то был. Та же женщина, что лишилась ребенка? Или кто-то ещё?

Вот и приёмная. Я дёрнула ручку, и дверь в кабинет легко поддалась. Я застыла со свечой в руке, глядя на уставленные полками книги, и тяжело вздохнула: здесь можно веками искать то, что тебе нужно. Проще начать со стола. К моему изумлению, потрёпанный гигантский фолиант со странными знаками вместо названия лежал на самом видном месте.

От предвкушения тайн и загадок, которые откроются мне, по спине побежали мурашки. В волнении я положила руки на затёртую чёрную обложку. Книга будто отозвалась – иначе откуда бы возникло это жаркое покалывание в пальцах? Такое ощущение испытываешь, когда замерзшие на морозе руки опускаешь в горячую воду. У меня перехватило дыхание. Книга была живой! Невероятно!

С трепетом я открыла ее, и на меня тут же накатило разочарование – всё было исписано непонятными знаками. Магическая тайнопись или заморские иероглифы?

Тщетно я переворачивала жёлтые страницы в поиске хоть чего-то понятного. В самом начале книга изобиловала рисунками растений и цветов. Неужели про мою болезнь писали китайские садовники? Я, конечно, тот еще розан, однако мне уже не до шуток. С досадой я захлопнула фолиант. То ли пылинки взвились в воздух, то ли свеча дала такой странный эффект, но с уголков фолианта облачком всплыли серебряные искры. Я встряхнула головой – даёт о себе знать сидр с вином?

Искр больше не было. Я наклонилась к древнему фолианту и еще ярче почувствовала невидимую силу, окружающую его.

– Книга, а книга, – шепнула я, почти касаясь губами тёртой кожи с выдавленными иероглифами, – подскажи мне, пожалуйста: кто я? Что мне делать?

Я зажмурилась, представляя свой вопрос в светящемся золотом шаре, и направила его внутрь книги. Показалось, что он нырнул туда и растворился, словно мёд в кипятке.

Задержав дыхание, я наугад перевернула толщу страниц где-то посередине.

В глаза мне бросились схематичные контуры человеческих фигур, разделённые тремя осями там, где должен быть позвоночник. Жирные стрелки указывали какое-то движение вверх и вниз по этим осям. Всё это было непонятно, но отчего-то знакомо.

У меня даже перехватило дух, когда на следующей странице я увидела на двух иллюстрациях, как стрелки, исходящие из живота нарисованного человека, создавали вокруг себя облако. Внутри него находились крошечные фигурки людей. На одной те были изображены со злыми рожицами, скалившими нереально большие зубы, на другой – окружающие человечки спали. Вокруг всё было исписано иероглифами.

«Зачем, скажите, зачем нужно было столько лет учить латынь, чтобы потом самое важное оказалось на тарабарском?!» – в отчаянии подумала я.

Последующие страницы были испещрены человеческими контурами, схемами стрелок, закрученными вовнутрь и вовне. У меня захватывало дух, и колотилось сердце от нетерпения раскрыть описанную иероглифами тайну. Что же, придётся применить хитрость и найти подход к секретничающему лекарю. Я бы ещё долго рассматривала непонятные изображения, но внезапно так сильно захотелось спать, что я решила отложить мои исследования на следующую ночь.

Позёвывая, я пустилась в обратный путь. Свеча догорала. Свернув в очередной проход, я услышала голоса в кухне. Святые угодники! Это были мсьё Годфруа и Женевьева. Тоже хлебушек воруют по ночам?

Я юркнула на главную лестницу, остановилась на мгновение, пытаясь вслушаться в их разговор. Но в бормотании мужчины и женщины ничего нельзя было разобрать, словно и они разговаривали на тарабарском.

Вздохнув, я решила, что на сегодня секретов с меня хватит – не в каждую тарелку стоит кидать свою щепотку соли. Крадучись, я поднялась до этажа с апартаментами мсьё. За несколько секунд, пока миновала пролёт, ещё больше протрезвела, словно побывала под ледяным душем. Дрожа, я добежала до третьего и уже ступила в коридор, ведущий к винтовой лестнице, как вдруг всё тело заломило, словно откуда-то сзади, исподволь подкрались боли. Они были разными: тянущими, колющими, ныли и ломали. В голове ухнуло, и начал расплываться туман, будто меня огрели туго набитой подушкой. Я обернулась.

Опираясь о притолоку, в дверном проёме стоял Этьен. В шляпе, подштанниках и с голым торсом, обмотанным бинтами. Ноги его подкашивались. На пол с плеча Этьена съехало что-то чёрное. Наверное, плащ.

Качаясь, сын лекаря поднял на меня глаза:

– Снова ты… ведьма…

«Мерзавец последний, – подумала я. – Его только не хватало».

– Костюм великолепен. Сегодня танцы у дураков? – не удержалась я от смешка. Впрочем, весёлым он не вышел, потому что мне стало совсем туго: казалось, под глазом всё вспухло, в висках начало стрелять, в плечо, руку, бедро и бок тонким лезвием вонзилась боль. Святые угодники! Я готова была поклясться, что сейчас из воображаемых ран на самом деле хлынет кровь.

– А ты чего на шабаш не полетела? Метла сломалась? – процедил Этьен и рухнул.

Я громко ойкнула и схватилась за перила, чтобы не упасть тоже. Слабость навалилась на меня, я еле удержала подсвечник. Второпях задув огарок, я выронила его и уцепилась обеими руками за поручни. Надо было собрать всю волю, чтобы броситься прочь и позвать лекаря. Я оторвалась от перил, но убегать не стала. Напротив, приблизилась к Этьену, подтягивая правую ногу, на которую едва могла наступить. Чуть не плача, я опустилась на четвереньки возле молодого человека. Этьен попытался подняться, но его раненая рука соскользнула, и он бессильно откинулся на тёплое дерево пола.

– Чёрт побери! Если ты решила переспать со мной, то выбрала не самый удачный момент. Приходи завтра, – выдавил из себя он, пытаясь превратить гримасу боли в усмешку.

Даже в темноте его лицо было белым. Моё, наверное, тоже.

«Господи, какой отвратительный тип», – подумала я и, собравшись с духом, дотронулась ладонью до распухшего кровоподтёка на скуле.

– Я хочу помочь, – произнесла я и втянула в себя обжигающую красную лаву.

Глава 9

Я тут же пожалела об этом, потому что стало ещё больнее. Этьен дёрнул головой, чтобы стряхнуть мою руку, но раскалённая ладонь словно прилипла к его коже.

– Чёрт! Что ты делаешь?! – воскликнул он. – Прекрати!

– Потерпишь, – прошипела я сквозь зубы, понимая, что стоит разжать их, и я заору на весь дом. Я положила вторую ладонь Этьену на грудь.

Мои руки затряслись от кончиков пальцев до плеч – словно по венам текла не кровь, а расплавленное олово с тысячью крошечных железных шариков, ощетинившихся острыми колючками. Они безжалостно драли всё изнутри и переносили недуги из тела Этьена в моё. Хотелось прекратить, но из непонятного упорства я продолжала впитывать. Привыкшие к темноте глаза различали, как тает опухоль, как быстро затягивается ссадина, как она покрывается корочкой и тут же, потеряв её, зарастает новой кожей…

Испуганный, ошарашенный Этьен хотел отползти, но лишь бился под моей рукой, словно пришпиленный булавкой жук.

Я не знала, могу ли парой прикосновений исцелить его полностью, но вряд ли этот наглец позволит мне накладывать руки поочерёдно на каждую рану. А потому с ещё большей настойчивостью я мысленно проговорила: «Я хочу помочь! Помочь!» и почувствовала прилив сил. Сын лекаря выгнулся в судороге и обмяк.

Вдруг я увидела какое-то другое тело Этьена, прозрачное, полностью повторяющее контуры обычного. Оно мерцало сине-фиолетовым светом, который проваливался в чёрные дыры реальных ран. Я зажмурилась. Светящееся тело не исчезло. Боль переполнила меня и потекла наружу, разъедая слезами и пóтом кожу. Выносить дольше эту муку было невозможно. Горло сжалось.

Всё прекратилось внезапно, будто кто-то залил водой огонь. Я с трудом разлепила глаза. Без единого следа побоев на лице, без шишки на лбу Этьен спал, свесив голову набок.

Теперь я точно знала, как чувствует себя избитый, израненный человек. Никому бы не пожелала такого! Впредь буду сдержаннее. Я прошептала пересохшими губами:

– In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen[2]2
  Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь (лат.).


[Закрыть]
.

Надо заставить себя подняться и уйти. Я попыталась встать, но не смогла и в изнеможении упала к Этьену на грудь. Ни руки, ни ноги меня не слушались. Я лежала, будто выжатая после стирки тряпка, и слушала мерное биение чужого сердца. По полу сквозил ветерок, а от сына лекаря шло живое тепло. Он вовсе не казался сейчас ни мерзким, ни злым, и безмятежно, по-мальчишески посапывал. Сомнений не оставалось – он здоров.

А я… я не могла пошевелиться. Если всё-таки встану, надо всерьёз подумать о шалаше в лесу. Лекарь наверняка не простит ослушания, ведь он ясно приказал: Этьена не лечить. Говорят, где-то в горах есть пещеры. Там нет людей, и можно будет жить. Разведу костёр, грибы буду собирать, ягоды. Может, стоит семенами запастись, посажу что-нибудь…

* * *

– Эй! Эй! – кто-то тряс меня за плечи. – Проснись! Эй!

Я разодрала глаза. В сером свете подо мной плясало недоумённое лицо Этьена.

– Эй! – повторил он, приподняв меня со своей груди и удерживая на вытянутых руках.

Вместо слов я выдала невнятное мычание.

– Ты что здесь делаешь? – снова встряхнул меня сын лекаря. – Ты чего на мне разлеглась?

– Не трясите, – хрипло выдавила я из себя. – Не груша…

– Слезь с меня! Поднимайся! – потребовал он и грубо отшвырнул меня.

Я опрокинулась на спину, как чучело, набитое соломой, и шмякнулась затылком об пол.

– Ай, полегче.

– Какого чёрта? – Этьен сел. – Вставай и убирайся.

Мои попытки встать оказались бесплодными. Похоже, я выглядела как барахтающаяся в кувшине с молоком жаба – все болело, и тело совершенно мне не подчинялось. На меня накатила обида. Нет, лекарь был тысячу раз прав – этот наглец не стоил даже трети моих страданий. Глядишь, хоть чему-то бы научился. В рёбрах тоскливо ныло, ломило в спине. Вчерашние травмы Этьена еще давали о себе знать, но валяться на полу перед полуголым негодяем было крайне унизительно. Только бы не разреветься!

Хмуро и недоверчиво Этьен наблюдал за моими жалкими потугами.

– Чёрт, ты пьяна в стельку? Или притворяешься? Какой шарман!

– Не пьяна и не притворяюсь, сударь! – зло одёрнула его я, понимая, что ещё немного и снова перестану себя контролировать. Кто знает, к чему это приведёт? Потолок обрушится или в окно влетит коршун и оторвёт ему голову? Сейчас бы меня устроило и то, и другое. Нет, нельзя. Он не стоит моего гнева. Он просто неотёсанный грубиян, каких много. А я такая одна! Я набрала в грудь воздуха и строго сказала:

– И прекратите чертыхаться. Лучше помогите добраться до кровати. Я не могу встать.

Этьен вдруг обратил внимание на то, что едва одет, и… покраснел.

О, Боже! Неужели таким хамам знакомо смущение? Если бы положение не было столь плачевным, я бы гомерически расхохоталась.

Он непонимающе покосился на меня, посмотрел на свои босые ноги, на голые руки, снова на меня, и присвистнул:

– Постой. Неужели я?.. Неужели мы с тобой?..

– Конечно, нет, сударь! – я стиснула зубы и опять попыталась опереться на руку. Нечеловеческие усилия, и удалось-таки подставить локоть, чтобы чуть-чуть приподняться. Со всей возможной жёлчью я заметила: – Иначе меня бы вырвало. Вы видите на себе следы рвоты?

Брови Этьена изумлённо взметнулись, в поиске оной он опустил голову и осмотрел свою грудь.

– А что за бинты? И чья на них кровь? Зачем их намотали на меня?

Я молчала. Этьен продолжил возмущённо рассуждать:

– И вообще, какого чёрта я здесь делаю? Интересно, что за дрянь мне подсыпал подлый хотельер? Последнее, что я помню – бокал Монтаньё в гостинице. Постой, и ты там была, принесла ему что-то. Уж не папаша ли передал подлецу Живазу снотворного порошка, чтобы заманить меня домой? Признавайся!

Его взгляд снова разгорелся недобро.

«Чудесно! Он ничего не помнит. А самомнения хватит, пожалуй, на всех фаворитов короля вместе взятых».

– Да вы, сударь, ещё и глупы, – презрительно сказала я. – Не ищите в других причины своих безумств. Вы сами всему причина. А, знаете? Подите прочь. И если хватит совести, позовите Женевьеву или Софи, чтобы помогли мне подняться.

Я отвернулась и принялась гордо рассматривать покрытый многодневной пылью паркет. Судя по звуку, Этьен встал и шагнул прочь.

«Не плакать! Не плакать! Не плакать!» – твердила я себе, кусая от обиды губы.

Вдруг рядом послышался вздох. Меня подхватили на руки и понесли к винтовой лестнице. Я не поворачивалась, но знала, что это сын лекаря.

Взыграли остатки совести. Значит, не всё ещё потеряно.

Он опустил меня на кровать и наклонился к моему лицу. Я сморщилась и хотела отвернуться, но Этьен аккуратно придержал ладонью мою голову и с неожиданным сочувствием спросил:

– Что болит-то? Ногу подвернула? Или на спину упала?

Я смотрела в его глаза и не знала, что ответить. К горлу подкатил ком.

– Ну, ну. Давай разберёмся, – отвёл взгляд Этьен и так же, как отец, обхватил пальцами моё запястье.

«Лекаря изображает, – с возмущением подумала я. – Лучше бы шёл на все четыре стороны. Господи, пусть он уйдёт! Пощади меня хоть в этом!» Я закрыла веки, чтобы только не видеть Этьена. Его прикосновения вызывали омерзение. Я сейчас не сдержусь.

– Ничего не понимаю, – пробормотал он. – Будто бы два пульса прослушивается. Это невозможно. Мадемуазель! Мадемуазель, посмотрите на меня.

Я приоткрыла глаза. Дышать всё ещё было тяжело, испарина покрыла лоб. Я, наверное, сейчас бледна, как привидение. Тем паче раздражал его здоровый румянец на щеках и ярко очерченные губы.

– С чего это мсьё изволили перейти на «вы»?

Ошеломлённый Этьен осторожно положил мою кисть на одеяло и потёр подбородок.

– Видимо, я выпил лишнего или… Нет, такого просто не может быть. Вы… – человек?

– Я, кажется, выразилась ясно. Подите вон, сударь. Вон! – вскричала я, в порыве гнева даже сумев поднять голову и сжать шерстяную ткань скрюченными пальцами.

Этьен вспыхнул, выпрямился и ринулся из комнаты. Резво, что тот заяц от огородного сторожа. Надеюсь, даст дёру и никому ничего не скажет, трус несчастный. Это меня порадовало. Отлежусь, и снова всё будет хорошо.

* * *

Мою бессильную дрёму, закрученную болями и смутными рассуждениями, прервал стук в дверь. Надеюсь, Софи… О, нет, в дверном проёме снова показалась кудрявая голова Этьена, а затем и он сам. Уже не полуголый, в новеньких сапогах, чёрных бархатных штанах. Белоснежная рубашка с кружевным воротником расстегнута по самый пуп. Лицо Этьена было растерянным. Он старался не смотреть мне в глаза.

– Прости. Простите, но… – сглотнул мой визитёр. – Я не могу понять. Здесь, – Этьен ткнул пальцем себе в грудь, – здесь был большой шрам. И тут. С самого детства, и тут. Куда… они исчезли?

А я, похоже, перестаралась. Надо же было так сглупить. Стало смешно – ну и идиотский у него был вид, – и я фыркнула:

– Ах, какая досада. Не печальтесь, сударь, поставите новые. Такому забияке, как вы, это труда не составит.

Этьен потоптался у комода, со странной грустью глядя на окружающие его вещи, и, наконец, спросил:

– Это сделали вы? Или мой отец?

– Меня больше заботят мои болезни, чем ваше внезапное здоровье, – процедила я.

После хамского поведения Этьена рассказывать ему о моём проклятом даре не хотелось. Тем более я не ждала от сына лекаря ни благодарности, ни восторга. Несмотря на внешнюю красоту, он был мне противен. Пожалуй, даже лавочник Ренье теперь вызывал более тёплые чувства. Я хотела лишь исправить свою ошибку. И исправила. С лихвой.

– Так вы… больны? Вы пациентка отца?

– Помогите мне сесть, – распорядилась я.

На удивление, Этьен подчинился. Переложил подушку, чтобы железные прутья кровати не давили в спину, сильными руками приподнял меня и усадил.

– Дайте мне воды. Там есть в кувшине.

Я повела локтем, сжала и разжала кулак, чувствуя, что мало-помалу начинаю двигаться. Этьен протянул мне керамическую кружку. Трясущейся, как у старухи, рукой я неуверенно обхватила её.

– Может, вас напоить? – предложил Этьен. – У вас руки дрожат.

– Наклонитесь поближе.

Он склонился.

– Что?

Я посмотрела в карие глаза, обрамлённые пушистыми ресницами, собралась и… выплеснула содержимое кружки в его лицо.

– А вот вам за «шлюху»! – и засмеялась…


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 | Следующая
  • 2.4 Оценок: 7

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации