Текст книги "Найленир. Эльфийская баллада"

Найленир. Эльфийская баллада
Галина Маркус

Все права защищены и задепонированы в Российском Авторском Обществе.

Любые ссылки или копирование – только с разрешения автора.

Иллюстратор Наталия Красс

Дизайнер обложки Наталия Красс

© Галина Маркус, 2017

© Наталия Красс, иллюстрации, 2017

© Наталия Красс, дизайн обложки, 2017

ISBN 978-5-4474-2256-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Иллюстрации и обложка: Наталия Красс

***

 
Кони на шаг перешли, под высокие своды
Царства лесного вступая торжественно, тихо.
В гости к союзнику едет властитель суровый,
Славный вести разговор, о войне и о мире.
 
 
Долгие годы, сраженья – давно за спиною,
Но не согнули царя ни печали, ни битвы.
Ловко сидит он в седле, взор его величавый,
Гордый, но светлый, в очах его – сила и мудрость.
 
 
Лес заблестел под вечерним и ласковым солнцем.
Всадники встали, глядят с изумлённым восторгом:
Много равнин и лесов они видели в жизни,
Только такой красоты никогда не встречали.
 
 
Здесь, как весною – цветущие, в белом, деревья,
Здесь и ковёр из осенней листвы… Но не осень,
И не весна… Что за чудо? На каждом листочке
Словно камней драгоценных прозрачная россыпь
 
 
Капель воды, отражающих небо и зелень.
Кажется ли? Но послышалось дивное пенье —
В чаще лесной? Или в синих эльфийских хоромах?
Или в прозрачном, закатом охваченном небе?
 
 
Низкий ли голос, высокий? Но нет человека,
Что повторить бы сумел эти чистые ноты
На языке незнакомом, но столь благозвучном…
Нет ли того, кто бы понял, о чём эта песня?
 
 
В свите царя мало кто говорит на эльфийском,
Этот язык слишком сложен – и мягок, и звонок.
Скажет придворный толмач лишь приветное слово,
А разговоры ведут на всеобщем наречье.
 
 
Рядом с отцом на прекрасных конях белогривых
Едут царевны. Эльке – свежесть раннего утра,
Волосы золотом ярким живым отливают,
Хрупкая старшая дочь – украшение царства,
 
 
Радость царя и надежда для древнего рода.
В гости к эльфийцам Эльке едет, эльфам подобна,
Так эфемерна, легка, так кротка и послушна!
…Сёстры не схожи. Альне – это младшая дочка;
 
 
Цвета каштана – блестящие волосы вьются
И, непослушные, сзади сбиваются набок;
Держится гордо в седле, как заправский наездник,
И впереди остальных она скачет обычно.
 
 
Смело конем управляет, но резки движенья,
Нет в ней ни плавности, ни молчаливости томной
Прекрасноликой сестры. Но отцовскому сердцу
Милы повадки Альне, её быстрые речи,
 
 
Взгляд чуть смеющихся глаз, переменчивость нрава…
Только притихла сейчас, и скакун её замер.
Тронулись всадники дальше, одна лишь царевна
Держит коня, хотя дивная песня умолкла.
 
 
Ловит Альне отголоски далёкого эха:
В воздухе словно звучит, на ветвях оседает
Дальняя, долгая, самая звучная нота.
Но оглянулся отец, поджидая меньшую.
 
 
«Вижу, царевна, внимала ты песне эльфийской.
Кто её пел и о чём – ты одна понимаешь.
С детства ты слушаешь странные речи соседей,
И разбираешь их руны на призрачных свитках».
 
 
«Голос мужской. Воспевал, восхвалял он невесту,
Деву эльфийскую, длинное вечное имя,
Что недоступно для смертных – лишь он его знает.
Очи бездонны её, и мудры, не тревожны.
 
 
В песне ещё говорится о чуде эльфийском,
Озере звёзд, что у них на окраине леса;
К озеру деву зовёт он, чтоб вместе услышать
И предзакатный ответ, и вопрос предрассветный».
 
 
Так отвечала Альне и надолго умолкла.
Вскоре, однако, они прискакали к воротам —
То ли из листьев, а то ли из ярких алмазов.
Эльфы почётных гостей на поляне встречали
 
 
И, светлоликие, в синий шатер проводили,
Где под Вечерней Звездой и король с королевой
Ждали союзника. Были пиры здесь не редки,
Двор королевский – сияющей радости полон.
 
 
Смертных они привечали… забыть чтобы вскоре.
Что тут поделать: сменяются царства людские,
И покидают цари свою землю так часто,
Что и не стоит бессмертным, печалясь, их помнить.
 
 
Связи с людьми прерываться, однако, не должно.
Царь Таруил – образец и потомкам, и предкам,
И заслужил с королями особенной дружбы:
Долго от злого врага защищал он границы
 
 
Царства лесного. Они ж, уговор соблюдая,
Выходы к морю хранили и порт отбивали.
Вот и сейчас – возвратился с победой царевич,
Долгого рода наследник и старший из братьев.
 
 
«Жаль, что Леир не встречает вас, гости, с почётом…
Но угощайтесь, его вы увидите завтра!
Он, лишь вернувшись, уехал в леса золотые,
Чтоб отдохнуть от сражений, ему ненавистных,
 
 
И помечтать о невесте своей и о мире».
Мать улыбалась, отец же нахмурился: «Верно,
Сыну приятней мечтать по лесам о невесте,
Петь о ней песни, чем рядом – красой любоваться.
 
 
Мелиэль долго ждала – дождалась, наконец-то!
Сын мой, едва прискакав…»
                               «Не сердись, он – мечтатель, —
Мать-королева ему возразила с улыбкой. —
– Пусть же мечтает, коль может ещё после битвы.
 
 
Эльфу мечтать не зазорно: и сны, и надежды —
Все его сбудутся. Радость легко бесконечно
Ждать, если знать, что она никогда не иссякнет
И не исчезнет.
                           Но эльфов порой убивают…»
 
 
И отвернулась она, чтобы спрятать тревогу…
Дети её – для почёта и славы, нарочно —
Сами гостям подносили напитки и яства,
И зазвучали в шатре и под небом открытым
 
 
Чудные песни. И гости внимали им долго,
И показалось, что сказка – реальностью стала,
Нет ни беды, ни болезни, ни скуки, ни страха.
Только Альне всё искала услышать тот голос,
 
 
Кто бы мог петь? Но никто ею узнанным не был.
Так неужели в лесу пел тот самый царевич?
Нет, мать сказала, Леир далеко уезжает,
Голос его не могли услыхать при дороге.
 
 
Вышла Альне из шатра и коня отыскала —
Здесь не водили коней запирать на конюшне,
А оставляли пастись – никогда не ушли бы
Лошади, дивного места покинув не в силе.
 
 
Тут и решилась Альне, никому не сказавшись.
Ночь так светла, так ярка и понятна дорога —
Светится, точно её изнутри освещают,
Что заблудиться нельзя. И Альне ускакала.
 
 
И любовалась ночным, сладко пахнущим лесом,
Звёзды считала, цветы закрывала руками,
Трогала ветки, и ветки чуть слышно звенели;
И колыбельные пели незримые птицы.
 
 
Было не страшно совсем, она ехала дальше
И добралась до ручья, ледяного, ночного,
В нём умывалась и долго сидела в забвеньи
Рядом, и всё ей казалось, что слышится песня.
 
 
Так ей хотелось догнать эту песню скорее,
Что далеко забрела. В полночь звёзды исчезли,
Кроны деревьев сгустились, светило ночное
Скрылось. Ни зги не видать, и пропала дорога,
 
 
Странные звуки и чёрные шёпоты злые
Вдруг обступили. Альне ещё долго держалась
И не пугалась, но тени ночные сильнее:
Те, что мерещатся – много страшнее реальных.
 
 
Спешилась – ехать нельзя, направленья не видно.
Где-то отец и сестра её ищут, наверно,
Вот уж забота теперь для хозяев! (Досада
Страха сильнее; клянет свою смелость и глупость…)
 
 
«Стой и не бойся», – внезапно послышался голос,
Был он негромким, но вздрогнула дева невольно.
Впрочем, и этих двух слов ей хватило – узнала
В голосе этом звучание песни волшебной.
 
 
Конь ускакал – он, наверное, встретил товарку,
Где-то вдали раздалось их приветное ржанье.
Поступи эльфов не слышно. Но чувствует дева,
Что незнакомец стоит рядом с ней, очень близко.
 
 
«Что мне бояться? Тебя ли? Тебя не боюсь я.
Лес привечает меня, я ему не чужая».
«Кто ты, и как оказалась здесь? Ты – не эльфийка.
Что может делать в чащобе моей вековечной
 
 
Смертная дева? Неужто милы ей напевы
Древнего леса, который за долгие годы
Не потерял ни листа, ни цветка не доверил
Даже эльфийским рукам – ни сорвать, ни потрогать?»
 
 
Голос его был насмешливым, звонким, весёлым,
Но и притом – голос воина, а не ребёнка.
«Нет, не эльфийка, и ты меня вовсе не знаешь,
Впрочем, узнал бы, домой поутру возвратившись,
 
 
Но, и узнав бы, не думаю, чтобы заметил.
Младшая дочь я царя Таруила, к вам в гости
Нынче приехали мы, и, хоть ты не встречал нас
В синих шатрах, в золотистых закатных воротах
 
 
И не сидел за столом, с нами пир разделяя,
Я тебя знаю: Леир, ты – царевич эльфийский,
Слышала песню твою я в лесу по дороге,
Как ты опять далеко оказался от дома?»
 
 
Смело она отвечала, но руки дрожали,
Голос звенел от волненья и нового страха,
Словно с судьбою она повстречалась в чащобе,
И ничего ни важней, ни страшней не случится.
 
 
«Да, я гулял у шатра, но домой не хотелось,
Снова вернулся сюда, надо было подумать,
Вспомнить деревья, верхушки которых уж в небе,
Корни услышать, которые глубже, чем воды,
 
 
Тихое слово подземных ключей быстротечных,
Что на поверхность выходят лишь в чудо-озёрах…»
«Слышала в песне твоей я о звёздных озерах,
Слышала и восхваление деве хрустальной,
 
 
Деве прекрасной, невесте твоей наречённой.
И захотелось ещё мне немного послушать.
Я и поехала в лес, но искала я песню,
А не певца».
                        «На певца же сама наскочила;
 
 
Нынче певец я, не воин, и это отрадно,
Буду сегодня тебе я ещё и хранитель,
Ибо деревья чужих принимают с опаской,
Хоть и не враг ты, но время тревожное – звери
 
 
В лес забредают, бегут от войны из-за моря
Люди, и разные люди, а наши границы
Хоть и тверды, но находятся в них и лазейки.
…Или уйти мне, коль ты ничего не боишься?» —
 
 
Он засмеялся. Она отвечала серьёзно:
«Нет, я боюсь. И одна не хочу оставаться.
Я не страшусь ни зверья, ни людей из-за моря,
Только того, что нашепчут мне тени лесные.
 
 
Страшно ещё, обретя, потерять, что искала…»
«Нота твоя так чиста, звук речей не фальшивый.
Странны людей голоса – слишком много в них крови,
Твой же звучит горячей, чем когда-либо слышал.
 
 
Дева, садись, отдохни. Чтобы ты не замёрзла,
Я постелю тебе плащ, вот сюда, осторожно», —
Он придержал её локоть рукой своей лёгкой
И опустился на землю – казалось бы, близко.
 
 
«Где ты? Леир, в темноте ничего я не вижу,
Кажется мне, что тебя, может, вовсе и нету…»
«Здесь я, держи мою руку», – он сжал её пальцы,
Свежей и гибкой была его кисть, и прохладной.
 
 
Молвит он: «Жаркие, чуткие руки у смертных,
Яркий и гордый язык, он и смелый, и острый,
Жить им недолго, они и стараются жарче?»
«Много ты видел людей?» – отвечала царевна.
 
 
«Нет, я с рождения или в лесу, или в море,
Видел людей я в бою только. Бьётесь вы насмерть,
И неужели под стать вашим воинам девы?
Наши, эльфийские, и холодней, и прозрачней».
 
 
«Девы прекрасные в царстве отца Таруила!
Хоть бы эльфийским они не чета, ну и ладно!
Только Эльке может с ними красою поспорить —
Это сестра моя, я-то, конечно, другая.
 
 
Стой… в темноте эльфы видеть, наверно, умеют?
Ты обнаружил в лесу меня…»
                                                   «Только услышал, —
Эльф отвечал, и в ответе улыбка звучала. —
– Видеть могу в темноте только свет, только образ,
 
 
Цвета волос или глаз я, конечно, не знаю».
«Что же за образ, – Альне удивилась, – ты видишь?
Что представляю собой я в обличье незримом?»
Только царевич Леир промолчал почему-то,
 
 
И, оскорбившись, она отняла свою руку.
«Так расскажи мне про ваших красавиц эльфийских!
Замуж, я знаю, берут иногда их и люди…»
«Если достойному мужу, царю – отдаём мы
 
 
Дев наших милых, они мудрецов украшают.
Вот и заморский Бриэл скоро в жены эльфийку
Зеиль возьмёт, и отдать храбрецу её рады
Родичи наши морские союзнику-брату.
 
 
Зеиль согласна, но родичам горестна жертва…
Ради любимого смертный удел выбирая,
Девы живут всё равно очень долго – столетья;
И утешают, бывает, вдову и не внуки —
 
 
Правнуков дети. Да, свойственно жертвовать девам,
Но никогда не бывало ещё, чтоб мужчина…
Нет, не пристало обменивать воину-эльфу
Вечность иначе, чем долг отдавая в сраженьи».
 
 
«Спой мне ту песню, – нежданно Альне попросила, —
Спой про невесту свою, что прекрасней не знаешь…»
«Ладно», – сказал он. Но, только начавши, прервался.
«Что же ты? Пой…»
                                  Он запел, но не крепок был голос:
 
 
«Мелиэль, имя твое – это дальнее эхо
Долгого имени и нескончаемой песни,
Взор твой прохладу несёт в жаркий день, он чудесней
Яркого света звезды, что во тьме воссияла…
 
 
Волос янтарный любых драгоценностей краше
Кожа нежнее, чем белой реки покрывало,
Мелиэль, имя твоё – это только начало
Молодость вечную пьёшь из опаловой чаши…»
 
 
«Что замолчал? Где у песни твоей окончанье?
Больно дышать, но и боль бесконечно желаю…»
«Я не могу сейчас петь эту песню», – он молвил
И удивлённо спросил: «Да ведь ты понимаешь
 
 
Древний эльфийский? Давно ли? Как это возможно?»
«С детства, – она отвечала. – Так спой мне другую!
Голос мне твой изумруда любого дороже,
Раз я заехала следом за ним в эту чащу,
 
 
Пусть наградит меня, дома ведь ждёт наказанье…»
Хоть в темноте не могли они видеть друг друга,
Но говорили свободные души. И ночью
Не было внешнего, не было цвета и взгляда,
 
 
Голос один – ну, а голосу много простится,
Много даётся, но многое им выдаётся.
«Я про людей нынче думаю, что про них знаю?
Как вы живёте – так мало, так век ваш недолог,
 
 
Но вы вдыхаете полною грудью, не страшно
Вам? Увяданье и смерть впереди, но – смеётесь».
«Вот потому, что нас ждёт это всё очень скоро,
Громче смеёмся и ярче живём, и вдыхаем
 
 
Счастье и боль. Наша боль-то, как мы – преходяща,
Счастье короткое слаще веков наслажденья.
Но и тебе это, воин, конечно, знакомо.
Можешь ты пасть в смертной битве и стать меня младше».
 
 
«В чёрное время судьбина у эльфов иная…»
«Пусть бы тебя пронесла эта злая судьбина!
Лучше ты пой – хоть и этой эльфийке любимой!
Будет твой голос на свете – и свет станет ярче…
 
 
Пусть про меня даже ты никогда и не вспомнишь…»
«Странно мне было б когда позабыть эту встречу,
Мне так отрадно хранить тебя ночью безмерной!
Кто только будет хранить тебя в злую годину…
 
 
Дева, Альне, этот лес покажу тебе завтра,
Знаю я в нём каждый угол и каждую ветку,
Хочешь, свезу тебя к озеру звёздного света,
Там не бывал человек – значит, будешь ты первой!
 
 
Гостья, желанная эльфам, язык ты наш знаешь,
Слушаешь песни, внимаешь и звёздам, и морю,
Может быть, озеро дивные страны покажет,
Звёздное небо оно отражает к полудню,
 
 
Может судьбу показать, может предков великих,
Если захочет – а я попрошу ради гостьи…
Озеро наше эльфийским полно чудодейством,
Скрытое в чаще; к нему приезжаем мы редко,
 
 
Несколько раз за столетье, и то нужен повод
Или вопрос. А однажды привозим невесту,
Чтобы венец увидать над собой и любимой —
Лилии белые или шиповник колючий.
 
 
Озеро знает, его ни за что не обманешь,
Выбрал невесту – бери и венец, что поделать…
Мне позволяет бывать оно чаще и дольше,
Мне позволяет смотреть на другие планеты,
 
 
И прозревать красоту предзаморского края.
Песни ты ждёшь ещё? Правда, спою тебе… Что-то
Новое мне навевают деянья людские…
 
 
Лист, оторвавшись, вернуться на ветку не может
Он навсегда покидает и древо, и небо.
Тех, кто остался – полёт его смертный тревожит.
Тот, кто летит – не желает иного исхода,
Короток век его, выбрал он новую участь,
Тот, кто летать не умеет – пусть держится крепче,
Тот, кто готов умереть – тот летать научился».
 
 
И, пока пел он, рассвет занимался над лесом.
Светлым лучом по деревьям скользнуло, и отблеск
Солнца в его волосах заиграл золотистых,
Оба вскочили, впервые друг друга увидев.
 
 
Юноша? Муж? То ли воин суровый эльфийский,
То ли певец он – и стройный, и тонкий, и сильный,
Обруч с алмазом блестит в волосах его длинных,
Смотрит он так, что зажмуриться впору, пронзает
 
 
Взором лучистым. Но дева глаза не отводит.
Он её видит – и так, как увиделась ночью,
Чистой и дерзкой, горячей и строгой, и смелой,
Но ещё нежной, и жаркой, как солнце дневное.
 
 
И, удержаться не в силах, Леир наклонился,
Только слегка прикоснулся к виску он губами,
После – к щеке, и рукой обнимая неверной,
Волосы тронул Альне, развивая в них кудри,
 
 
В шею целует, целует уже её в губы,
И оторваться не может от девы желанной.
Но за спиной раздаётся коня его ржанье —
Впору опомниться… Быстро Леир отвернулся
 
 
И отошёл, и не знает, куда ему деться,
Что с ним случилось. Но помнит одно – невозможно
Даже и думать ему о нежданном порыве
И о запретной для эльфа судьбе, о царевне —
 
 
Хрупком листке однодневном на древе желанья.
К матери надо ему возвратиться, к невесте.
Он обернуться не может, вперёд сделать шага…
Сзади послышался голос – спокойный и звонкий,
 
 
Но показалось, как будто звучали в нём слёзы:
«Друг мой, Леир, обещал показать ты мне ночью
Звёздное озеро. Может, сейчас и поедем?»
Не устыдила его за порыв недостойный,
 

 
И говорила она, словно не было вовсе
Ни поцелуя, ни взгляда – всё это приснилось!
Что-то у эльфа в душе оборвалось… Навечно
С голосом этим утеряна прежняя радость.
 
 
Новую – горькую, терпкую, пряную радость
В сердце царевич обрёл вместе с болью смертельной.
«Нет, не смогу, – отвечает он тихо и глухо, —
Дома нас ждут, а отец тебя с вечера ищет.
 
 
Впрочем, должно быть, что мать моя, чувствуя сердцем,
Нынче его успокоит – ей много известно,
Слышит беду, и предчувствует войны и лихо,
Но и спасение зрит. И сейчас она видит,
 
 
Что из чащобы тебя возвращу невредимой,
Будет сестра твоя рада, отец успокоен».
«Сам обещал, а теперь обещанья не держишь!
Ты же сказал, что отец мой давно не в волненьи…
 
 
Только одним бы глазком посмотрела на чудо,
Лишь на секундочку в озеро то заглянула…»
И, отказаться ещё от мгновенья не в силах,
Тихо кивает Леир. «Хорошо, мы поедем».
 

***

 
И поскакали они, друг на друга не глядя,
И всю дорогу молчали. И вот расступились
Шире деревья, аллея возникла лесная
И привела на обрыв – на опасную тропку.
 
 
Спешились оба. Леир показал, где спускаться.
Словно упали они в необъятное небо:
Синее сверху, и синее озеро снизу,
Блюдце лесное, с зеркальною яркою гладью.
 
 
По берегам его – белые в цвете деревья,
Тёмные ели подход обступают к мосточку.
Ниже спустились – и озеро стало блестящей
Чёрною гладью небесною, звёзды в глубинах.
 
 
Небо с водой поменялись как будто местами,
И опрокинулось солнце, и стало луною,
И отразила вода необъятную вечность
Дальних светил, неизвестных миров потаённых.
 
 
«Найле, волшебное озеро, здесь твой царевич,
Прибыл сегодня к тебе я с почётною гостьей,
Дочерью смелого друга, царя Таруила,
Ради меня покажи, что позволено, деве».
 
 
И обратился к Альне: «Подойти надо ближе,
Только с тобой поведёт сейчас Найле беседу,
То, что захочет само – только то и покажет,
Может, судьбу, а, возможно, лишь дальние страны…»
 
 
Дева по шаткому мостику ближе подходит,
В тёмные воды глядит. Сразу звёзды исчезли.
Вновь непроглядна вода, как поверхность у камня,
Нет отражения вовсе. «Наверно, не хочет
 
 
Найле со мной говорить, – тут Альне прошептала, —
Даже лица моего показать не желает…
Может, судьбы у меня никакой и не будет?
Может, я сгинула прежде ещё, чем узнала?»
 
 
«Так отродясь не бывало», – Леир, изумлённый,
К ней подошёл, опечаленный, встал с нею рядом.
Тотчас вода замерцала, и брызнул нежданный
Свет из неё, отразившей Альне и Леира.
 
 
Но отражались иначе они: близко-близко
Будто стояли, и оба в лазурных одеждах,
За руки взявшись, склонялись друг к другу главами,
Низко над ними – венцы, словно обручи… Нижний —
 
 
– Красный, сплетён из колючих шиповника веток —
Обе главы покрывает один, как короной.
Выше, над ним – ослепительно яркий и белый,
Соткан из лилий, чистейших и пахнущих дивно.
 
 
Эльф отшатнулся – он в ужасе: что происходит?
«Это ошибка! Наверное, Найле ошиблось…
Мы не должны были вместе смотреть в его воды,
Вот и решило оно, что привёл я невесту…
 
 
Но не слыхал никогда, чтоб венцы… чтобы оба…»
Эльф и Альне повернулись друг к другу в испуге:
Дева дрожит, а Леир, пребывая в смятеньи,
Слова не может сказать, отвернуться не в силах.
 
 
«Что тут стоять? – голос стал отчуждённо-усталым, —
Ждут нас домой», – и Альне повернула обратно.
…Кони летят, скачет эльф, напролом, без дороги —
Ветер не смог бы догнать, но Альне не отстала.
 

 
Ловко сидит на коне, управляет небрежно,
И на лице у неё – ни волненья, ни гнева.
Только решимость одна, только горькая твёрдость.
Эльфа она догнала и коня развернула,
 
 
И, скакуна удержав, преградила дорогу:
«Друг мой, Леир, от чего ты бежишь? Не пугайся.
Мелиэль ждёт тебя. Озеро просто ошиблось.
Ты приведёшь в нужный час к нему чудо-невесту,
 
 
Деву хрустальную, вечное утро – эльфийку.
Будешь ты счастлив, венец у вас будет из лилий,
Будете петь под Вечерней Звездой и у моря,
И на закате в лесах золотых и невинных.
 
 
Ночь же забудь, и забудь поскорей это утро.
Я никому не скажу про виденье дурное,
Не попрошу и ни песни теперь, и ни взгляда,
Участь моя – не забота царевичей вечных».
 
 
И поскакала вперёд, словно знала дорогу,
Не обернулась ни разу, не молвила слова.
Лишь у ворот удержала коня, поджидая;
Въехали вместе они, и темны были оба.
 
 
Ждали отец и сестра – из шатра появились.
Спешились всадники. Все поклонились друг другу.
«Царь Таруил, возвращаю тебе я царевну,
Встретились мы на дорогах лесных этой ночью».
 
 
«Царь мой, отец, не сердись, – тихо молвила дева. —
Знаю, виновна… И ты накажи меня строго,
Только прости! Заблудилась вчера, а царевич
Вывел из леса».
                                 «Леир, благодарствую, долг мой
 
 
Эльфам отдам за подмогу и дружбу – делами.
Я не сержусь на Альне, но в тревоге смертельной,
Кинулся ночью искать её. Мать-королева,
Правда, утешила… Сердцем она прозревает
 
 
И обещала, что дочка вернётся здоровой!
Раз ты знаком уже с ней, познакомься со старшей:
Вот, я с отрадой царевну Эльке представляю,
Все её любят у нас, привечают и эльфы».
 
 
Низко Леир поклонился царевне прекрасной.
Молвил: «Я радуюсь встрече! Альне говорила,
Что красотою сестра её эльфам подобна.
Что тут сказать? Это правда! Дивлюсь на людскую
 
 
Я красоту. И не знал, что такое бывает».
Вежливо речь он ведёт, привечая царевну
Старшую. Младшей – как будто и вовсе не видит.
Бросил единственный взгляд в её сторону. Сразу
 
 
Та отвернулась и скрылась в шатре, не прощаясь.
В это же утро, к невесте своей не явившись,
Снова уехал Леир в золотую чащобу.
Мать-королева о сыне упорно молчала,
 
 
Все эти дни привечала по-прежнему смертных,
Много чудес показала им, и угощенье
Лучшее делали эльфы гостям долгожданным,
Долгие песни им пели о древних героях.
 

***

 
Только Альне больше песен в шатрах не слыхала
И на пиры не ходила. Бродила по лесу…
Нет, не ждала она встречи случайной с Леиром,
Просто никто ей не мил был, ничто не отрадно.
 
 
Днём забрела она как-то на прежнее место.
Там, где впервые откликнулся голос желанный,
Там, где сидели они – она долго стояла,
Слёзы катились невольные, но не стыдилась
 
 
Дева цветов, равнодушного неба, деревьев…
Имя невольно она прошептала тихонько,
Но подхватило его отголосками эхо;
Вдруг ей почудился взгляд, или просто дыханье.
 
 
Резко Альне обернулась – мелькнул кто-то в чаще.
Луч ли проник сквозь сплетённые низкие ветви,
Или крылом где-то птица махнула, взлетая?
Только вдруг стало Альне и светло, и тревожно.
 
 
И возвращалась она, этот взгляд ощущая.
Медленно ехала… Краски волшебного леса
Блекли теперь, и отрадно ей было, и горько,
Помнить и знать, что сюда никогда не вернётся.
 
 
Завтра с утра уезжали почётные гости,
Вечером пир королевский их ждал на прощанье.
Больше Альне не увидеть цветов вековечных,
Синих шатров, не услышать и голос Леира.
 
 
Три уж недели прошло – а царевич ни разу
Не показался, хотя на войну не уехал…
Будет ли он на прощальном пиру? Если будет,
Сможет она посмотреть на него – попрощаться,
 
 
Чтоб никогда на земле его больше не встретить.
Но не одна возвращалась Альне в этот вечер.
Ею незримый, домой возвратился царевич,
И по глазам его мать о беде прочитала.
 
 
«Сын мой, откройся, отдай, расскажи о несчастье,
То, что поведано – легче сокрытого. Вижу
Больше со смертными ты не желаешь встречаться…
Боль причинила тебе молодая царевна?
 
 
Если б ещё восхищался прекрасной Эльке ты…
Нет же – ты сходишь с ума от царевны-девчонки.
Впрочем, не важно – одна ли, другая девица!
Разве позволено раниться вечным о смертных?
 
 
Можно цветком любоваться, пока он не сорван.
Срезан букет, что за дело живым до увядших?
Наши деревья листов не теряют напрасно,
И не печалится ствол о листке улетевшем».
 
 
«Я не смогу объяснить тебе это… Всё ново!
Ранен смертельно, лечиться от ран не желаю.
Разве же рана того, кто нанёс – выбирает?
Разве решает, болеть или враз затянуться?
 
 
Знал ли я что-то о боли, пока не болело?
Мелиэль с детства со мною – отрада и утро,
Думал наречь её в будущем вечной женой я,
Но не пробыть даже день с нею нынче, не вечность…
 
 
Милы мне речи её, и светла она взору,
Но не терзалась ни разу душа у Леира,
Нет, я не знал о любви, но не знал, что не знаю…
Как же я жил – и теперь как мне жить и что делать?»
 
 
«Разве в страданьях любовь? Это доля людская.
Эльфов любовь – вековечная тихая радость».
«Нет мне и радости, радость моя – в этой ране!»
«Страсти людей преходящи. Задела случайно
 
 
Дева горячею речью, пылающим взглядом…
Скроется с глаз, и пройдёт наважденье дурное».
«Нет, не пройдёт. Если радость эльфийская вечна,
Вечна и боль. Неизменчиво сердце Леира».
 
 
«Сердце твоё неизменчиво, но обманулось.
Стихнет гроза. Будет светлая грусть об утрате.
Нет, не способны о смертных печалиться эльфы,
Многое в мире утратится – эльфы пребудут.
 
 
Только подумай – состарится скоро царевна,
После – умрёт. Значит, сердцу опять станет вольно.
Рано ли, поздно – Альне отплывёт к своим предкам,
И на земле никогда не появится больше».
 
 
«Как тогда жить, если знать, что она не вернётся?
Вечно скорбеть, что ни дня с нею рядом и не был…»
«Сын, не пугай меня речью безумной! Подумай —
Если о каждом завядшем цветке станем плакать —
 
 
Слёз нам не хватит. Представь её скорую старость.
Сам удивишься, с досадой немой отвернёшься!
Где же цветок и желанный, и милый? Исчезнул!
Облако в небе, мираж, сновиденье без смысла.
 
 
Светлые девы – они будут молоды вечно.
Лишь под Вечерней Звездой неизменное Время
Молча стоит и эльфийским делам не мешает,
Это властитель людской – и властитель жестокий».
 
 
«Нынче мне враг оно, нынче оно мне в награду.
Я ощущаю теперь каждый день и минуту,
Как убегает, скользит, утекает сквозь пальцы…
Могут быть годы пусты, а мгновение – полным!
 
 
Нет, не пугает меня увядание девы:
Встретил её я в ночи – и запомнил иначе!
Буду всегда её знать лишь такой, как увидел,
Видеть такой, как узнал. А пугает разлука…
 
 
Выйдет ли замуж Альне? Кто-то к ней прикоснётся,
Кто-то другой примет беды её и болезни…
Как мне прожить в вековечном лесу те секунды?
…Или останется девой, отца потеряет,
 
 
Кто защитит её? В мире темно… Пожалеет
Кто её в старости, кто её к предкам проводит?
Горькой судьбе отдаю её, мне неизвестной….
Девы эльфийские, смертную выбравши долю
 
 
Смогут столетья спустя повстречаться с любимым!
Мне же и этой отрады не будет – что делать?
Ни обещанья ей дать не могу, ни оставить».
«Верно, не можешь, и даже об этом не думай!
 
 
Девам эльфийским сто лет доживать без отрады
Мы позволяем. Но мужу, наследнику трона!
Это неслыханно, это позорно и страшно!
Если могучему дубу ещё украшеньем
 
 
Можно повесить венок из цветов вечно-свежих,
То не украсить завядшими – древо живое.
Скоро за десять морей твой отец отплывает,
Чтоб отдохнуть от трудов многолетних в почёте.
 
 
В час тот наследник воссядет на царство. Он должен
Эльфами править, с женой, что достойна супруга,
Вечной и чистой, прохладной, как воздух небесный…
Этого долга, Леир, ты оставить не смеешь!
 
 
Вижу, сильно твоё горе, сынок. Но – смиряйся.
Помни одно: ничего не меняется в мире,
Тот, кто меняет – меняется сам безвозвратно,
И, оторвавшись, вернуться уже не сумеет,
 
 
Проклят и вечностью будет, и временем тоже,
Если закон он нарушит, пойдёт против эльфов».
«Кто бы сказал мне – закон это или преграда?
Небо создало его, или предки создали?
 
 
Мама, не гневайся, я не пойду против предков,
Против тебя и отца. Но одно несомненно:
Нынче оставлю невесту. Мне Мелиэль чужда.
Слова не дам ей, и клятвы её не желаю!
 
 
Сделать иначе – солгать ей, обречь на страданья
И ожиданье пустое. Лишить её права
Выбрать другого. Я вижу: не будем мы парой,
Ждать бесполезно. Теперь, как узнал я иное,
 
 
Нет мне отрады в любви её, нету и песен.
Буду один, но во лжи пребывать не сумею,
Ноты фальшивой не знал я с рожденья, и ныне…».
«Правду скажи ей. Но, сын, не спеши с расставаньем,
 
 
Мелиэль с мудростью и терпеливостью дружит,
Ей и решать, что с признаньем твоим теперь делать.
Нету нужды приносить без желания клятвы,
Нету и повода дружбу надёжную рушить.
 
 
Слушай приказ мой, царевич любимый! Я редко
Их отдаю тебе, будь же послушным и верным.
Я не велю тебе в верности клясться невесте,
Но не позволю девицу прилюдно отвергнуть.
 
 
Вечером нынче ты с Мелиэль должен явиться,
Пусть не с невестой – с подругой своей, чтобы гости,
Деву эльфийскую рядом с тобой увидали.
Это тебе и Альне – в избежанье соблазна,
 
 
Нет у вас общих дорог, нет и общего неба.
Незачем ей вспоминать про тебя в своём царстве!
Злые надежды опаснее доброй обиды,
Пусть забывает скорей – вот о ней и подумай:
 
 
Пусть будет легче царевне расстаться с тобою,
Пусть возвращается, зная, что ты недоступен».
Молча кивнул ей Леир, поклонился ей в ноги.
Вышел наружу и встал, не решаясь решиться…
 
 
Матери всё он открыл – лишь ни слова о Найле,
Так и не смог ей сказать про чудное виденье.
Тяжко вздохнув, он в шатёр постучался к невесте.
Мелиэль, видно, ждала… Разговор состоялся.
 
 
Не удивилась она. Нет, ни слова упрёка —
Лишь опечалилась, но, показалось, не сильно.
«Мой наречённый, тебя я ни в чём не неволю,
Но и меня не неволь. Мне другого не надо,
 
 
Клятву тебе одному принести я желаю».
«Мелиэль, сжалься. Принять не смогу этой клятвы…»
«Примешь ли, нет – это дело твоё. Пред Звездою
И перед Небом отдам я тебе её. Волен
 
 
С клятвою делать, что хочешь. И, может, однажды,
Вспомнишь меня, позабывши про смертную деву».
«Нет, никогда!» «А не слишком ли длинное слово?
Что «никогда» для грядущего долгого эльфов?
 
 
Я подожду. Ждать осталось немного – не сотню,
Пусть пятьдесят лет. Альне эту землю покинет,
Но ещё раньше она превратится в старуху.
Стану ли я отступать от судьбы из-за смертной?
 
 
Не отвечай ничего. Я была терпелива,
Будь же и ты терпелив. А я к пиру готова
И благодарна тебе, что меня здесь не бросил.
Коли другой не завёл ты эльфийской невесты,
 
 
Я попрошу тебя – к Мелиэль будь милосерден,
Не говори никому о своей перемене,
Лучше мне слыть среди эльфов невестой Леира,
Ждать бесконечно, чем брошенной быть и ненужной».
 

***

 
Гости в шатре восседают на тронах почётных,
В центре – отец, по бокам его – дочери. Эльфы
Яства подносят и песни поют. Королева
Вместе с супругом наследника ждут. Наконец-то
 
 
Синий полог распахнулся. Леир появился.
Даже не глядя, Альне поняла, что вошёл он.
Сердце её в ожидании сжалось тревожном,
И, обернувшись, она повстречалась с ним взглядом.
 
 
Жаль, что Альне притворяться совсем не умеет,
Руки дрожат, и бокал расплескался на скатерть.
Смотрит царевич – глаза выдают его чувства,
Взор оторвать он не может от девы желанной.
 
 
Мелиэль следом за ним, поклонившись, заходит.
Взгляд опустив, эльф берет её за руку. Вводит
В светлые залы, подводит к столу и напротив
Смертных садятся они, с королевою рядом.
 
 
«Гости, знакомьтесь, вы видите Мелиэль нашу!
Утро лесное пред ней отступает с поклоном,
Вечер от света её веселей и прозрачней,
Ночь украшает шатёр её звёздами», – молвит
 
 
Мать-королева, с почётом король принимает
Руку девицы. Она – и чиста, и покорна,
Тихо садится с царевичем рядом. И смотрят,
Как заколдованы, все на эльфийскую деву.
 
 
Даже Эльке перед нею подобна стекляшке
Рядом с алмазом. Альне замерла – потрясенье
Слишком огромно, а ревность мучительна. Только
Глаз не отводит она, произносит открыто:
 
 
«Зря я решила, что всё волшебство повидала
В дивных лесах – ничего не видала в сравненьи
С прелестью той, что хранил ты, Леир, слишком долго,
Видно, берёг. Только кто повстречал твою деву —
 
 
Век не забудет, и я никогда не забуду».
Взгляд отвела, потемнела лицом, на Леира
Больше не глянула. Пир между тем продолжался,
Мелиэль изредка странно смотрела на смертных,
 
 
Словно понять не могла иль дивилась чему-то.
Что-то с печальной насмешкой сказала Леиру,
Тот ей в ответ ни словечка не молвил. Не мог он
Глаз от Альне отвести, так хотелось запомнить
 
 
Тёмные кудри и быстрые, тонкие руки,
Смелость движений, её прямоту и открытость.
Как он мечтал прикоснуться к Альне, чтобы снова
Жар её губ ощутить и услышать дыханье!
 
 
Взгляда искал её, но не нашёл – не смотрела
Дева на эльфа. Сидела, горда и печальна.
«Спой нам, Леир», – попросила его королева.
Только молчит он и знать не желает приличий.
 
 
«Мелиэль, спой нам!» «Спою вам – о друге любимом».
Встала она и запела – и голоса краше
Мир не слыхал, он звенел и летел в поднебесье,
И до Вечерней Звезды долетал, не прервавшись.
 
 
Песня закончена. Мрачен Леир, словно туча.
«Может быть, гости споют нам прощальную песню?» —
Просит король. Царь разводит руками: «Увольте,
Кто может петь после девы хрустальной эльфийской?»
 
 
«Я вам спою, – тут Альне поднялась. – Пусть людские
Песни вам странны, грубы они, неблагозвучны,
Голос мой бедами полон земными, не крепок
И для ушей ваших тонких не будет приятен.
 
 
Но в благодарность спою, как умею – душою,
Ну, а она не обманет и скажет, что знает.
Песню навеяла песня другая: я помню,
Люди для эльфов подобны листам на деревьях,
 
 
Кратко живут, зеленеют, срываются с веток…
Буду листком однодневным, осенним и ярким».
Голос был слабым, и часто она прерывалась,
Только не голосом пела Альне эту песню,
 
 
Тихо сначала, но с каждою нотою ярче.
Раненой птицей в шатре трепетало и билось
Вольное слово. И сердце сжималось у эльфов.
Прежде людским они песням внимать не желали,
 
 
Чуждой печалью дышать не умели – другие
В мире у эльфов дела. Но что в голосе этом?
Что так тревожит в нём тех, кто и светел, и ровен?
Что для бессмертных – тоска о невечности лета?
 
 
Пела Альне, на гостей не смотрела – куда-то
Вдаль устремляла глаза, словно не было пира,
Не было эльфов… Тепло проливалось живое,
Свет – но не звёздный, а луч мимолетного солнца
 
 
Осенью поздней в лесу, полном листьев опавших.
Ягодой терпкой вкушали ту песню эльфийцы,
Чистую ноту хотелось всем слушать, доколе
Ночь эта длится… Не слушала лишь королева,
 
 
Только на сына смотрела с растущей тревогой…
…Мелиэль слушала песню совсем по-другому,
С каждой секундой она становилась спокойней.
Чуткая к музыке – в этой не видела смысла,
 
 
Думалось ей, что Леир теперь видит ошибку:
В песне Альне, как в бескрылом коротком полёте —
Нету гармонии, нету ни ритма, ни ладу.
Чужды слова её, слаб и беспомощен голос…
 
 
«…Повержена, оторвана… Бессильна.
В чужих мирах – холодных и пустых,
Меня переворачивает ветер.
В один короткий миг я сорвалась, упала вниз
И тихо замерла в недоумении,
почувствовав земли шершавый бок.
 
 
Я погружаюсь в лужи равнодушия,
В забвении тону, затоптана в пыли.
Хотела для тебя гореть и радовать
твой взгляд всю осень, но…
Но нет возврата в небо… Позабудь!
 
 
Поморщишься – брезгливо и с досадою.
Ведь в тёмных водах – отраженье мутное
воспоминаний ярких, сказок красочных…
Зачем смотреть? И незачем хранить.
Не бойся – отведу глаза пожухлые, осенней влаги полные.
Не медли, наступай!
 
 
…Вот наваждение!
То сон? А может, мрачные предчувствия?
Но нынче пьющим воздух бесконечности
Зачем земли бояться? Просто глупости!
Когда сорвусь – тогда-то и подумаю.
Пока – так близко небо
Я парю…»
 

 
Песнь прервалась – но такой неожиданно звонкой,
Смелой и яркою нотой, что вздрогнули эльфы,
И тишина воцарилась. В шатре – ни движенья,
Слова не молвит никто, не нарушит молчанья.
 
 
Но королева неловка – бокал свой хрустальный
На пол роняет – и звон в тишине раздаётся,
Кто-то вскочил, чтобы новый бокал королеве
Дать, а другой – чтоб осколки убрать поскорее.
 
 
Тотчас Альне развернулась и вышла наружу,
И от шатра побежала – подальше, под звёзды,
Чтобы отец не позвал и в слезах не застигнул,
Чтобы не знать ничего, чтобы эльфа не видеть.
 
 
За руку мать удержала Леира. Сидел он,
Словно бы умер. Мучительно ждал окончанья
Долгого пира. Потом проводил свою деву,
Но не вернулся в шатры, поджидая рассвета.
 
 
Ночь показалась длиннее слепого бессилья,
Утро – коротким и злым, словно путь к эшафоту.
В сером тумане мелькали уже на опушке
Тёмные тени: то люди собрались в дорогу.
 
 
Быстро седлают коней, и прощальные речи
Грустно звучат. И стоят у ворот: королева,
Светлый король, и Леир, и эльфийская свита.
Мелиэль рядом. Наверно, союзников смертных
 
 
Больше они не увидят. Эльке с облегченьем
Ждёт возвращенья – в гостях она, видно, устала.
Царь Таруил с беспокойством глядит на меньшую:
Бледная, еле сидит на коне – заболела?
 
 
Знает Альне, что они расстаются навечно,
Но ни проститься с Леиром, ни молвить словечко,
Ни посмотреть напоследок нельзя – он с невестой.
Но и не будь её вовсе – то что б изменилось?
 
 
Общего нет ничего у Леира со смертной.
Сесть надо прямо и ехать домой. Неизменна
Будет дорога, никто им вослед не заплачет…
Что тут поделать? Альне, не сумев удержаться,
 
 
Взгляд подняла, и тотчас его взор повстречала.
Странно себя повело всемогущее Время.
Замерло будто оно для Альне, бесконечность
Длился тот миг. А для эльфа – всего лишь секунду…
 

***