Текст книги "Ты у него одна"

– Я ничего не хочу об этом знать, – твердо ответила Эмма и с той же твердостью выдержала его взгляд. – Ни-че-го! Если тебя печет желание отомстить за твою убиенную возлюбленную – вольному воля. А мне это не нужно. Не хочу! Ничего знать, ни в чем копаться, ничего пытаться понять!

Он расхохотался ей в лицо. Гнусно, скабрезно и разоблачающе.

– Либо ты законченная трусиха, либо лгунья, каких мало, – вынес он вердикт, когда с весельем было покончено. – Ну что же. Как пожелаешь. Живи спокойно в своей раковине. А я…

– А ты?

– А я поищу…

Он ушел. Не из комнаты, нет. Он ушел из дома. Надернул на ноги сандалии и как был – в хлопковой жилетке на голое тело, в коротких шортах – ушел из дома.

«Ты ничего не хочешь знать! Ничего!!! Тебе хорошо и спокойно!!! Ты свободна от всего и от всех! Тебе ничего не нужно!!! – монотонно, раз за разом повторяла Эльмира, разгуливая в одиночестве по комнатам. – Ты свободная молодая женщина. Тебе хорошо…»

Ей почти удался этот трюк, предписываемый парапсихологами. Ей почти удалось убедить себя в том, во что до зубовного скрежета хотелось верить. Часа два ушло на это, но почти удалось. И тут вдруг звонок в дверь…

Глава 5

– Распишись вот здесь. – Почтальон сунула ей в руки замызганную квитанцию. – Ходишь тут, ходишь, а тебя все нет. Я все ноги сбила, тебя карауля…

Сурового вида средних лет тетка шумно пыхтела, время от времени подбрасывая на плече тяжелую кожаную сумку. Пот струился по вискам из-под темной повязки, перетягивающей лоб.

Эльмире отчего-то стало жаль эту плохо одетую женщину. Она понимала, что ее суровость была в большей степени продиктована жизненной неустроенностью, нежели ее сварливым характером.

– Хотите воды?

– Ладно уж, воды… – Тетка шмыгнула носом и, порывшись в сумке, достала большой конверт. – Чего в него насовали, ума не приложу. Пухлый, тяжелый, почти бандероль. Ты это… девонька, дай-ка мне лучше двадцаточку за труды. Чего воду-то попусту хлебать.

Спохватившись, Эльмира сунула женщине полсотни и, дождавшись, когда та сядет в лифт, заперлась в своей квартире.

Заказное письмо, присланное ей, было без обратного адреса, ее личный был выписан аккуратным незнакомым ей прежде почерком. Большой конверт. Достаточно весомый, объемный, из темной плотной бумаги. Судя по штемпелю, отправленный почти полтора месяца назад с одного из почтовых отделений их города.

Кому и зачем понадобилось присылать ей его?!

Эльмира зашла в свою комнату, плотно прикрыла дверь, даже зачем-то повернула дважды ключ в замке. Уложила конверт на стол и, забравшись с ногами на кровать, настороженно на него уставилась.

Отчего в ее душе возникло такое беспокойство? Ощущение, что в этом послании кроется что-то страшно неприятное для нее. Почему? Там же может быть все, что угодно: от рекламных буклетов до каких-нибудь просроченных платежек. Это в конце концов может быть чья-нибудь шутка. Злая или не очень, ей еще предстояло узнать.

А может быть… Может, покойная Аленка прислала ей какой-нибудь компромат на Данилу из желания поскорее застолбить свое право на него…

Может быть… Может быть все, что угодно. Сидеть и гадать можно было бы до завтрашнего утра. Холодеть душой, покрываться омерзительным липким потом, трусливо поглядывая в сторону этого пухлого бумажного посланника чужой воли.

Минут через двадцать у нее затекли ноги и захотелось в туалет. Еще через десять начал звонить телефон, оглашая квартиру требовательным треньканьем. А еще через пять, когда сидеть на одном месте стало просто невмоготу в силу физиологических потребностей, Эльмира соскочила с кровати. Взяла в руки конверт и решительно его надорвала.

Конечно же, это шутка. Как еще можно назвать то, что внутри лежала пара номеров журнала «Автомир». Сложенных пополам, вложенных один в другой. Поэтому было невозможно сразу нащупать то, что находилось между ними. Что-то очень крохотное, завернутое в синюю шерстяную тряпочку.

Эльмира взяла малюсенький узелочек в ладонь. Поднесла поближе к глазам и вгляделась. Нет, смотри не смотри, понять сквозь ткань ничего невозможно.

Она осторожно отвернула крохотный уголок синей материи, затем еще и еще, и, когда ей на ладонь выкатился мизерный сверкающий камешек, у нее подкосились ноги.

– Нет… – просипела она, осев на пол и не отрываясь глядя на злополучную посылку. – Только не это, пожалуйста!.. Ну не нужно ничего, пожалуйста!..

Кого и о чем она просила? К кому был обращен ее вопль, вырывающийся наружу горестным сипом? К небесам обетованным? К тому, кто вершит там свой правый суд? Или к грешным обитателям Земли? Ответить на эти вопросы Эльмира не смогла бы, поскольку не знала ответа.

Неужели все заново?! Весь ужас, из которого ей еле-еле удалось выбраться с искалеченной невыносимой болью душой, вновь напоминает о себе? Все возвращается?!

– Не хочу! Я не хочу! – Эмма согнулась, едва не касаясь лбом пола, и принялась раскачиваться из стороны в сторону, причитая как ненормальная. – Я не хочу ничего! Мне ничего не нужно! Не хочу… Не хочу… Это сон. Это неправда. Это шутка, шутка, чья-то злая шутка…

Но сколько ни пыталась она укрыться от самой себя в этом полубезумном протесте, сколько бы ни отводила глаз от бриллианта, искрящейся точкой свербящего зрачок, мозг с поразительной трезвостью и хладнокровием констатировал, что в ее жизни наступила новая эра кошмара. Причем кошмара, который мог окончательно разрушить ее жизнь, которую она и так считала разрушенной.

Что все ее надуманные лжепроблемы в сравнении с тем, что должно было вот-вот обрушиться на их с Данилой головы?!

Данила!..

Эмма даже застонала вслух при мысли о нем. Боже, как она могла!.. Как она могла так поступить с ним?! Опуститься до интрижки с каким-то незнакомым плейбоем, собственноручно втиснув своего мужа в объятия чужой женщины… На такое способна только идиотка. К кому ей теперь броситься за помощью?! Кто подставит ей плечо?! То, что этим человеком не будет Данила, она была почти уверена. С какой стати ему ей помогать? После всех ее идиотских откровений. После всего того, что она натворила за прожитые вместе годы. Он должен был либо:

а) безумно любить ее;

б) желать ей помочь, потому что влюблен;

в) желать ее как женщину и потому желать ей помочь, но тут опять примешиваются чувства;

и…

г) он должен был быть сам заинтересован в этой помощи независимо от его чувств к ней.

На первые три пункта Эльмира уповала мало. Столько времени прошло, столько воды утекло с тех пор, как он млел от одного звука ее голоса. Теперь же, познав другие отношения с женщиной, пусть даже уже покойной, он может испытывать к ней, Эльмире, либо неприязнь, либо лютую ненависть. Кажется, он что-то об этом говорил…

Остается вариант «г» – заинтересованность совершенно иного характера.

За пять прожитых вместе лет Эмма ни разу не могла упрекнуть Данилу в корысти. Наоборот, он всячески стремился обрести полную финансовую независимость. Это ей наблюдать довелось. Но чтобы он использовал ее материальную стабильность в меркантильных интересах… нет, такого не было никогда.

Как же тогда… Как же заставить его снова обратить свой взор в ее сторону. Так, так, кажется, что-то он такое…

– Точно! – Эльмира даже вскочила с пола от внезапной радости. – Точно!

Он же сам предлагал ей вместе попытаться установить истинную причину смерти его Аленки и ее Саши. Вот и предлог. Почему бы ей не попытаться связать все это в один клубок, если… если кто-то это уже до нее не сделал.

Глава 6

Сквозь толщу сна что-то надсадно давило на уши. Требовательно и нудно, лишая последних надежд как следует выспаться. Почти двадцать часов без сна – такое может свалить с ног кого угодно. К тому же почти все это время она моталась по городу, безуспешно пытаясь отыскать Данилу и скупая в киосках всю периодику, где имелась хотя бы пара строк о найденном трупе молодого мужчины.

Информация была весьма и весьма скудной. Газеты повторяли сведения, сообщенные телевидением: предположительное время смерти – пара недель назад, личность убитого до сих пор не установлена. В газетах к тому же поостереглись упоминать о найденных при покойном вещах. Короче, просмотрев газеты, она оставила их в скверике на скамейке как ненужную макулатуру. Да и тащиться на прием к всемогущему «дяде Гене» с увесистой пачкой периодики было бы нелепо.

Но на прием к нему она так и не попала. Вход в клуб «Мериталь» ей преградил охранник, свирепо потребовав входной билет. Такового, разумеется, не оказалось. Все ее попытки отыскать несуществующий билет в карманах и в сумочке, вывернутой почти наизнанку, были пресечены требовательным:

– Отойдите, дамочка.

Первым порывом было позвонить и потребовать аудиенции, но потом она передумала. Эффект неожиданности, на который она делала ставку, был бы сведен к минимуму, и следовательно, раскрутить «дядю Гену» хоть на какое-то подобие откровения она бы не смогла. Не скажет он ей, кем при нем в действительности является Данила, ни за что не скажет. А вот ворвись она к нему летящей походкой да стукни по старой памяти кулачком по столу, глядишь, в его растерянных глазах что-нибудь и смогла бы прочесть.

Все эти мысли быстро-быстро промелькнули в ее мозгу, снова возвращая ее к разбудившему ее требовательному звонку.

– Какого черта?! – раздраженно пробормотала Эмма, с трудом стаскивая себя с кровати и машинально бросая взгляд на часы.

Пять часов. То ли вечера, то ли утра. Если вечера, то это понятно: припереться могла и Лизка – пару дней назад она усиленно напрашивалась к ней в гости. А если утра… Кому не спится, интересно?

Все-таки это был вечер, а не утро. Этот вывод был сделан ею автоматически потому, что стоявший на пороге ее квартиры малыш никак не мог появиться там на рассвете.

– Здласте, – смешно шепелявя, пробормотал он и даже вытянул вперед маленькую грязную ладошку. – Здласте, тетя.

Эльмира во все глаза рассматривала малыша, борясь с желанием схватить его на руки, оттащить в ванную и как следует вымыть.

Господи, где ты бываешь, когда зачинают таких вот сироток?! Куда смотрят твои глаза, когда парочка идиотов, совокупляясь в щенячьем восторге, не думает о последствиях?! Зачем даешь начало никому не нужной жизни?

Мальчик, а это, несомненно, был мальчик, совсем малюсенький, года четыре, не больше. Пухленький, что было удивительно, учитывая его нищенское существование. С замызганными крепенькими щечками, темными глазами в окружении пушистых пепельных ресниц и с копной таких же пепельных волос, торчавших на макушке.

– У тебя странная стрижка, – пробормотала Эмма и невольно коснулась мелких, высоко выстриженных кудряшек. – Ты кто?

– Мальчик, – гордо ответил малыш и поддернул линялые трикотажные шортики. – Денег дашь?

Эмма подавила тяжелый вздох и вернулась в прихожую. Уже оттуда, раскрыв кошелек и пересчитывая его содержимое, она крикнула:

– Тебе сколько?

– Сколько не жалко, – совершенно по-взрослому ответил мальчик и шумно двинул носиком. – Давай больше.

Эмма, все же выпустив на волю печальный вздох, вытащила из кошелька две сотенные бумажки и, вернувшись к двери, протянула их ребенку.

– Хватит?

– Не знаю.

Он вдруг широко заулыбался, сделавшись на удивление пригожим. Таким пригожим, что у нее даже в носу защекотало от непрошеных жалостливых слез. Поддавшись непонятному порыву, Эмма схватила мальчика в охапку и крепко прижала его к себе.

– Господи, господи, – шептала она еле слышно. – Помоги ему, господи.

– Тетя, мне больно. – Малыш обеспокоенно заворочался в ее крепких объятиях, высвобождаясь и аккуратно вытаскивая из ее пальцев деньги. – Пока.

Он снова поддернул шортики и, смешно выкидывая маленькие ступни в стоптанных туфельках, засеменил к лестничному пролету. Эльмира словно завороженная смотрела, как он крепко цепляется за металлические прутья перил, как аккуратно ставит ножки на ступеньки, что-то при этом беззвучно лопоча.

Его вихрастая головка почти что скрылась за лестничным пролетом, когда она вдруг, спохватившись, громко крикнула ему вслед:

– Мальчик! Мальчик! Тебя как зовут?

Ей отчего-то сделалось страшно при мысли, что он не ответит ей, просто-напросто не захочет ответить. Но на площадке этажом ниже раздалась какая-то странная возня, затем его сдавленный смешок и, наконец, после минутного повизгивания, он ей прокричал:

– Тетя, меня зовут Веня!

С места она сорвалась минуты через три. Три долгие минуты она простояла в каком-то непонятном оцепенении, повторяя и смакуя его имя, словно пробуя на вкус. И лишь когда хлопнула входная дверь, Эмма сорвалась вниз. Забыв про лифт, забыв про то, что на ней всего лишь хлопковая ночная сорочка, благо что до колен, она, перепрыгивая через две ступеньки, понеслась вниз.

Конечно же, она опоздала. Во дворе никого не было. Даже неизменной тети Зины, легенды их двора, нигде не было видно. Только дворник лениво размахивал метлой, поднимая облака пыли над асфальтом.

Эмма повертела головой по сторонам, зябко обхватила себя за плечи. Снова перевела взгляд на дворника и, решившись, крикнула:

– Эй, послушайте, вы не видели здесь мальчика?

Дворник, пожилой вислоусый мужик, как бы нехотя прервал свое занятие, оперся локтем на метлу, покачал головой и вдруг на удивление звонким голосом откликнулся:

– Тебе какого мальчика, красавица? Я не подойду?

– Да иди ты! – еле слышно пробормотала Эмма, еще крепче обнимая себя за плечи.

Нелепость какая – выскакивать почти голышом на улицу следом за малолетним попрошайкой. Что можно подумать, глядя на нее? Только одно: барышня явно не в себе. И тут-то наконец на нее снизошло озарение.

– Слушайте, который час? – холодея душой, спросила она у мужчины, все еще неотрывно наблюдавшего за ней.

– Пять утра, милая. – Он хитро ухмыльнулся ей из-под усов. – А ты чего думала?

– А я думала, что вечера… – Эмма озабоченно уставилась на проулок, ведущий из их двора на соседнюю улицу, которая, в свою очередь, выходила на проспект. – А как же мальчик… Так вы его и вправду не видели? Ну не мог же он мне присниться!

– Пацана и впрямь не видел. – Дворник приложил древко метлы к сердцу. – А вот машина стояла прямо против подъезда. Шикарная машина. Японская, по-моему. А там шут ее знает. Постояла, значит, постояла и уехала. Потом ты голышом выскочила. А чё за пацан-то?

– Маленький такой. – Эмма отняла наконец руки от плеч и показала ему, какого роста был ее ранний гость. – Денег просил.

– А-ааа, тогда все понятно. Ты особенно голову-то себе не забивай. – Дворник вновь принялся поднимать пыль над высушенным летним солнцем асфальтом. – Эти побирушки совсем обнаглели. Мало им вокзалов и переходов подземных, стали теперь порядочных граждан и дома доставать. И надо же было до такого додуматься: малыша в пять утра погнать на заработки. Ничего святого нет за душой, совсем ничего…

Он продолжал еще что-то гудеть в свои прокуренные, давно потерявшие цвет усы, когда Эльмира развернулась и вошла в подъезд.

Что же на самом деле это было? Пять утра. Ребенок на ее пороге. Просит денег. Затем исчезает, видимо, его увезли на иномарке. Так имело ли смысл гонять дорогую машину, которая не дизтопливом заправляется и даже не дешевым бензином, ради двух сотен рублей? Что-то Эмме во всем этом показалось странным. Хотелось бы, конечно, очень хотелось верить в ту версию, что моментально выстроил пару минут назад вислоусый дворник, но не получалось.

Эльмира вошла в лифт и, нажав кнопку, медленно поехала наверх. Ступни ног замерзли, хотя на дворе лето, и покрылись пылью. Бежать сломя голову босиком, раздетой, в пять утра за незнакомым мальчиком…

Она в который раз тяжело вздохнула и недоуменно покачала головой, медленно подбираясь к ответу на поставленный самой себе вопрос. Зачем она стремглав бросилась за ним? За незнакомым ребенком… Стоп! Вот оно. Нащупалось! Он назвался Веней. Так звали… Так звали того далекого, любимого, бросившего ее одну на произвол судьбы и на милость ее врагов несколько лет назад. Того парня, что жил в доме напротив, на которого она по крупицам собирала досье, ведя наблюдение за его жизнью в подзорную трубу…

Вениамин… Красивый, как бог, и подлый, как дьявол. Может быть, именно его предательство помешало ей потом обрести счастье в браке с Данилой. Может, именно этот комплекс брошенной и обманутой незримо преследовал ее, изводя подсознание извечным «никому не доверяй». Может быть, только из-за этого она была так зажата все эти пять лет, боясь дать волю чувственности, пытаясь тем самым застраховать себя от новой боли и разочарований.

Да, точно. Эмма едва не рассмеялась вслух от внезапно обретенного облегчения. Вот вам и подтекст ее импульсивного поступка. Пять утра – не лучшее время для того, чтобы быть сообразительной. А тут еще такое…

Лифт лязгнул дверцами, выпуская ее. Эмма подошла к распахнутой двери своей квартиры и опасливо заглянула внутрь. Почему ей снова везде мерещатся призраки? Точно, пора к психиатру. Не могла же она услышать при шуме раздвигающихся дверей кабины, что кто-то ходит по ее квартире да при этом еще и чем-то погромыхивает. Конечно, не могла. Эмма зашла домой и нарочито громко хлопнула дверью. Словно этот грохот способен был заставить всех нечистых разбежаться по углам и притаиться там до лучших времен, когда она будет слаба перед страхами. А сейчас она была сильной и бесстрашной. Выползшее из-за горизонта светило настойчиво обшаривало лучами каждый уголок ее квартиры, прогоняя ночные тени.

– Будем пить кофе, – обращаясь непонятно к кому, громко произнесла Эмма и взяла курс на кухню.

Но стоило ей взять в руки турку и пустить из крана струю холодной воды, как на плечо ей опустилась чья-то до омерзения холодная ладонь и голос, узнать который она уже была не в состоянии, вкрадчиво произнес:

– Может быть, ты мне объяснишь, что это такое, дорогая?..

Глава 7

Она не ухнула в обморок, хотя к тому имелись все предпосылки. Не двинула визитера туркой по башке. Она медленно-медленно повернулась, так же медленно подняла глаза на мужчину, лишившего ее способности ощущать себя нормальным человеком. И лишь тогда, набрав полные легкие воздуха, проорала:

– Какого черта, идиот?! Какого черта ты пугаешь меня в пять часов утра?! И откуда, черти бы тебя побрали, ты здесь взялся?!

Данила, а это был он, минуту фокусировал свой взгляд на ее разгневанном лице, затем обреченно покачал головой, что на языке жестов должно было означать, что она совершенно безнадежна, и лишь затем почти ласково пропел:

– Вообще-то я здесь живу, если ты еще об этом не забыла.

– Что-то непохоже, чтобы ты здесь жил. – Она выразительно оглядела его сверху вниз. – Для пяти часов утра ты выглядишь слишком уж… пижонистым и вообще… твое присутствие здесь как-то не к месту.

Других слов она не нашла, да и не пыталась. Не показывать же ему, как поразил ее в самое сердце смокинг, сидевший на нем, как влитой. Словно всю свою жизнь ее Данила только и делал, что посещал великосветские рауты и вечеринки.

Ей вдруг так захотелось дотронуться до его зализанных в хвост волос. Так вдруг захотелось уткнуться носом в его грудь и разреветься, выплакать все свои страхи и сомнения, что вгрызались в ее мозг огненными сверлами.

Но сделать это было нельзя по нескольким причинам, тем более что смотрел он на нее сейчас взглядом, совсем не располагавшим к нежности.

– Мой внешний вид вполне соответствует времени, дорогая, а вот где ты шляешься в таком виде?

– Я? – на всякий случай переспросила Эмма, сжимаясь в комочек.

– Да, ты, ты не ослышалась. – Он недобро хмыкнул и вполголоса чертыхнулся. – Мужик, понимаешь ли, возвращается домой…

– Под утро, – колко вставила она.

– Пусть так! Он возвращается… все же и что застает?

– Что?

– Открытую настежь квартиру, непонятно откуда возвращающуюся почти нагишом супругу. – Данила выразительно посмотрел на ее пыльные ступни. – И под занавес находит на столе вот это. Что это, милая?!

Он потрясал перед ее носом большим конвертом из плотной коричневой бумаги. Пухлым, объемным конвертом – точной копией того, что она получила заказным письмом день назад. Только тот, что находился сейчас в руках у Данилы, не был надорван. Он был целехоньким и свеженьким, словно только что заклеенным. Она могла поклясться, что слышит, как хрустит в сильных пальцах мужа плотная бумага этого послания. Или, может, это ее мозги пытаются переварить информацию, ворочаясь с чудовищным хрустом.

– Что это? – повторил Данила, зорко отслеживая ее реакцию.

– Что это? – попугаем откликнулась Эльмира и икнула от страха, отводя руки назад и хватаясь за край мойки, чтобы, не дай бог, не свалиться бесформенным кулем к его ногам.

– Не знаешь?! – вроде как удивился ее супруг.

– Нет, но… догадываюсь. – Странно, что ее язык еще ворочался. Себя как таковую она почти не чувствовала. Все разом онемело. От кончиков пальцев на ногах до последнего лицевого нерва.

– И?! – продолжал упорствовать Данила и чуть приблизился к ней. – Эй, что это с тобой, дорогая? Ты никак не в себе… О, черт!

Он еле-еле успел подхватить ее под мышки, иначе припечаталась бы она своей хорошенькой мордашкой прямо об пол. Сдавленно ругая ее совсем не лестными словами, Данила не упустил возможности проинспектировать интересные объекты ее фигуры, хотя в этом не было необходимости при транспортировке обмякшего тела до дивана в гостиной, и с силой забросил туда Эльмиру.

– Во что ты опять вляпалась, дура?! – заорал он, отряхивая нарядный смокинг и поправляя воротник белоснежной рубашки. – Давай выкладывай немедленно, пока я тебя… Убить тебя мало, дура!!!

Он стремительной походкой вышел из гостиной, послышался шум льющейся из-под крана воды, и вскоре он вернулся с наполненным до краев стаканом.

– На вот, выпей. – Он подхватил Эльмиру под плечи, уложил ее голову себе на сгиб локтя и несколько грубовато сунул к ее плотно сомкнутым губам стакан с водой. – Пей немедленно, истеричка! Что с твоими нервами в последнее время?! Взяла привычку в обмороки падать, понимаешь… Хорошо хоть не расцарапала меня сегодня.

Эмма сделала пару глотков, подавилась, закашлялась и все же разревелась.

– Ну, начинается, – не без раздражения отпрянул от нее Данила. – Только слез твоих мне не хватало.

Поставив стакан на столик, он зашел в свою комнату и минуты через три вышел оттуда в одних пижамных брюках и босиком.

– Ты… Ты никуда больше не пойдешь?! – с робкой надеждой повернула она к нему свое зареванное лицо.

– Нет, – сурово отрезал супруг и, старательно держась от нее подальше, сел на краешек дивана. – Давай выкладывай. Нет, ну стоит только на день отлучиться, как тут уже опять что-нибудь…

– Я… Я сама ничего не понимаю, – всхлипывая через слово, начала Эльмира, старательно кутая свои голые колени подолом ночной сорочки. – Я искала тебя, а тебя нигде нет.

– И где же ты меня искала, дорогая? – насмешливо протянул Данила, мгновенно напустив в глаза тумана. – На большак выходила?

– Нет, но… Хотела к «дяде Гене» наведаться, о тебе спросить.

– И?

– Меня в его клуб даже на порог не пустили. Абонемент нужен, а у меня его нет. Потом по твоим бывшим дружкам прошлась, никто из них тебя давно не видел. Еще несколько телефонов нашла в записной книжке, тоже без результата. – Эльмира почти заискивающе посмотрела в его глаза. – А где ты был? Мне можно об этом узнать?

– Можно, но не нужно, – обрубил он моментально и все с той же уничижительной ухмылкой поинтересовался: – А с чего это вдруг такой вспыхнувший интерес к моей плебейской персоне, миледи? С чего бы это я тебе вдруг понадобился?

Она несколько минут безмолвствовала. Обхватила пылающее лицо руками и молчала. Что делается, а?! Что с ней такое делается?! Зачем, зачем она позволяет себе так унижаться перед ним?! Он же вполне откровенно издевается над ней. Не пытается утешить, обнять. Вон как отпрянул мгновенно, словно у него в руках не она оказалась, а жаба скользкая. Верность памяти храним, так, что ли…

Эмма разозлилась. И на себя, и на него, и на неведомых шутников, взявшихся второй день кряду слать ей бриллианты. Она не была дурой и почти наверняка знала, что прислали ей в этом конверте, который Данила, кажется, еще на кухне выронил, когда ему пришлось подхватить ее обмякшее тело.

К чему ее пытаются подтолкнуть, одаривая столь щедро?! Хотя камень был крохотным и не самой чистой воды, все же его можно было обратить в деньги, причем деньги, по меркам большинства, вполне приличные.

Интересно, насколько далеко зашел в своей щедрости неведомый ей посланник на этот раз?

– Принеси конверт, – с былой властностью потребовала она, но потом, заметив, как заполыхал гневный огонь в его глазах, уже тише добавила: – Пожалуйста…

Все было так же, как и в прошлый раз. Только журнал поменяли на субботний выпуск «Комсомолки», а так все, как и в прошлый раз. Малюсенький камешек, завернутый в точно такую же синенькую тряпицу.

– Что это, черт возьми?! – Данила даже отпрянул от нее, настолько пораженным он выглядел. То ли и вправду был удивлен, то ли еще что…

– Это? Это, милый мой, бриллиант. – Эмма держала камень на раскрытой ладони и не столько наблюдала за его холодноватым мерцающим свечением, сколько за сменой настроения Данилы.

Поначалу он выглядел пораженным, затем озадаченным и, пожалуй, даже испуганным, а потом вдруг разгневался. Да так, что она по-настоящему перетрусила. Желваки интенсивно заходили под его гладко выбритой кожей щек. Пальцы с хрустом переплелись. Дыхание участилось. Он несколько раз ронял голову, едва не ударяясь подбородком о грудь, и тут же снова ее вскидывал и буравил Эльмиру прищуренными глазами.

– А что?.. Что ты на меня так смотришь?

– Значит!.. Значит, это все же ты!!!

Она могла поклясться, что каждое слово дается ему с трудом. Не было никакого притворства, абсолютно не было. В его груди клокотала глухая, нерастраченная ярость, которую он пока остерегался выпускать наружу. И трудно было предположить, что могло случиться, дай он волю своим чувствам. Во всяком случае, если не смертный приговор, то что-то весьма близкое она в его глазах для себя определила.

– Что я? – как можно более кротко поинтересовалась Эмма, подбирая под себя ноги.

– Эти камни, из-за которых случилось столько зла… Из-за которых пострадали невинные люди, а кое-кто лишился огромных средств, они… они все это время были у тебя?!

На него было страшно смотреть. Лицо приобрело почти землистый оттенок. Подбородок подрагивал, а руки были готовы вцепиться ей в горло.

Памятуя о следах на своей шее, оставленных его грубыми прикосновениями, Эльмира решительно перехватила инициативу.

– Не мели вздора! – прикрикнула она, хотя трусила смертельно. И мало того что трусила, так еще ничего не могла понять во всей этой чехарде. – Не было у меня никаких камней. Какой-то чудак вторично присылает мне конверт, в который вложено это.

Она почти брезгливо отшвырнула от себя камень. Данила на лету поймал его. Взял двумя пальцами, приблизил к глазам. Затем встал и метнулся к окну. Резким движением отдернул тюлевую штору и, с силой надавливая, провел камнем по стеклу. Из-под его пальцев с отвратительным стеклянным треском выползла извилистая царапина.

– Настоящий… – пробормотал он обреченно.

– Настоящий… – эхом повторила Эльмира, с какой-то голодной жадностью оглядывая разворот его смуглых плеч и очертания крепких ягодиц, обтянутых серым трикотажем. И затем, чтобы хоть как-то отвлечься, дрожащим голоском позвала. – Данила, как думаешь, что все это значит?

Он подлетел к ней и, не дав опомниться, больно вцепился ей в плечи.

– Ты у меня спрашиваешь?! У меня?! У того, чьей спиной ты все это время прикрывалась, а потом за ненадобностью выбросила из своей жизни?! А теперь… А теперь, когда ты, видимо, оказалась в еще большем дерьме, чем пять лет назад, ты начинаешь снова втягивать меня в эту бодягу?! Нет, милая, у тебя на сей раз этот номер не пройдет. Выпутывайся сама, как хочешь. Думала, что я клюну на твои трюки с этими алмазными кусочками? Что мгновенно заведусь от алчности? Нет уж! Тут ты просчиталась. Как ведь все ловко придумала…

Эмма, сотрясаемая его сильными руками, словно большая тряпичная кукла, мотала головой из стороны в сторону.

Что происходит?! С ней, с ним, со всем миром, в котором они до сего времени существовали?! Сейчас что, время всеобщего психоза?! Может, это эпидемия какая-то или что-то пострашнее? Что он несет сейчас, впиваясь пальцами в ее кожу и брызгая слюной ей в лицо? Она ничего из сказанного им не понимает. В чем-то он ее опять обвиняет. И сколько ненависти в нем, боже правый, сколько ненависти изливается из его глаз, больно раня в самое сердце.

– За что… За что ты меня так ненавидишь? – удалось ей наконец-то спросить, прервав его пылкую обличительную речь. – Данила! Остановись!

Он так же резко отшвырнул ее от себя и, сильно вздымая грудь, сдавленно прошептал:

– Ты… Ты исковеркала всю мою жизнь! И сейчас… Сейчас хочешь добить меня. Будь ты проклята! Будь ты проклята, змея!

И он ушел в свою комнату, громко шарахнув дверью о притолоку, и демонстративно звучно повернул ключ в замке. Ишь ты, оказывается, тоже замочком обзавелся, а она до сего времени и не замечала. Хотя как заметишь, если они избегали друг друга и не подходили к чужой территории. Это были их суверенные участки, куда постороннему было строжайше запрещено входить.

Эльмира обвела невидящими глазами гостиную и, свернувшись калачиком, улеглась на диване. Мелкую дрожь, что сотрясала ее всю, она относила на счет блуждания босиком по бетонным ступенькам подъезда. Пять утра все-таки… Что она, кстати, хотела сделать, вернувшись домой? Да, выпить кофе и поразмыслить. Нет, потребность к размышлениям возникла чуть позже, в тот момент, когда она увидела очередной конверт. А до того момента она попыталась порадоваться летнему солнечному утру и сварить себе кофе.

Надо бы так и сделать.

Стараясь не производить лишнего шума, Эльмира пошла в кухню. Подвязала прямо на ночную сорочку передник и, глянув на часы, решила заодно приготовить себе завтрак. Уснуть теперь уже вряд ли удастся, да и из дома бы надо успеть слинять до того момента, когда благоверный надумает вновь выяснять с ней отношения. Что-то у него вошло в привычку оставлять на ее теле оттиски своих пальцев. Эмма помассировала красные отметины на предплечьях. Завтра они непременно превратятся в синяки…

– У тебя просто очень нежная кожа. – Данила появился подобно призраку и, подперев плечом притолоку, застыл в дверном проеме. – Извини, я не хотел.

Она молча кивнула и метнулась к задымившейся сковородке. Масло, на котором она хотела пожарить яичницу, сгорело и начало чадить. Эмма подставила перегревшуюся сковороду под струю воды, обожглась горячим паром. Уронила сковороду в раковину и выругалась.