Текст книги "Незнакомка с тысячью лиц"

Глава 6

Привычным движением плеснув себе на дно бокала виски, Егор достал щипцами из пластикового контейнера два кубика льда, швырнул их в бокал. Размешал. Захлопнул морозильник, убрал в бар бутылку. Выключил свет в кухне и подошел к окну. Теперь у него тут стоял высокий табурет, он перетащил его от барной стойки. Действие, разворачивающееся в окнах старого дома, занимало его все больше и больше. Стоять у окна приходилось все дольше, и он уставал. Решил, что можно сделать наблюдение более комфортным.

Конечно, основным объектом его наблюдений была и оставалась рыжая девица. А после того, как она едва не попала под колеса его Жучка и он проводил ее, ему стало казаться, что он как-то даже ответственен за нее.

Ну, курица ведь, ну! Несуразная, рассеянная курица, хотя и дико хороша собой. Он прекрасно рассмотрел ее, когда провожал до двери дома. Белокожая, зеленоглазая, рыжая, с тонкой полоской яркого рта. Она показалась Егору каким-то экзотическим созданием. Очень редким, штучным. Он пожалел тогда, что не настоял на помощи. Ему показалось в тот момент, что она дико в ней нуждалась. Что-то шло не так в ее одинокой жизни.

С того памятного вечера прошла почти неделя. И в жизни Рыжей начали происходить некоторые изменения. К примеру, к ней часто стал наведываться с приглашениями Академик. Перед этим он долго готовился. Гладил на своем маленьком узком диванчике брюки, сорочку, тщательно брился, потом одевался, зачесывал наверх густую седую шевелюру. И шел к девушке. Короткая беседа у ее дверей. Он возвращался к себе. Минут через десять Рыжая выключала свет в своей комнате и почти тут же появлялась в комнате Академика. Она никогда не приходила к нему с пустыми руками. То коробка с печеньем, то конфеты, то тортик.

Они усаживались к его столу, разливали кофе либо чай по чашкам, угощались печеньем либо конфетами и подолгу, подолгу разговаривали.

Честно? Егор им немного завидовал. Ему казалось, что разговоры эти очень содержательны, интересны. Через пару дней Академик так расчувствовался, по мнению Егора, что доверил Рыжей рассматривать свои чертежи, старые книги и огромные старинные альбомы, занимавшие почти всю поверхность большущего стола.

А однажды, это когда Академик, включив ночник, погасил верхний свет и принялся расхаживать по комнате и рассказывать что-то, отчаянно при этом жестикулируя, Егор подумал, что Рыжую сейчас посвящают в какую-то страшную тайну. И ему очень захотелось быть сопричастным к этой тайне. Захотелось сейчас сидеть рядом с Рыжей, слушать Академика и стоны старого дома.

Ночь показалась ему бесконечной. И наутро он нарочно поставил свой Жучок так, чтобы Рыжая по пути на остановку в него непременно уперлась.

– О, это вы? – удивленно распахнула она зеленые глазищи. – Здравствуйте. Простите, не знаю, как вас зовут. Я Оля.

– Егор, – представился он, распахнул дверцу со стороны пассажира. – Присаживайтесь, довезу.

– Нет, – неожиданно резко ответила она отказом. – Не надо.

И ушла на остановку, даже ни разу не обернувшись. Он не погнался за ней, считая это глупым. И весь день был раздосадован на самого себя. Навязываться он себе запретил с тех пор, как Ленка его кинула. Никогда никому не навязываться. А утром как-то так вышло, что попытался это сделать. С сердитых мыслей своих он решил вечером к окну не подходить. И два дня потом не подходил, согласившись два дня подряд встречаться со Светой. А это было то еще испытание! При внешней привлекательности девушка была глупа как пробка!

На третий день Егор решил: все, хватит. Он наказал себя за промах, можно побаловать себя любопытством. Сел у окна со стаканом виски, только уставился на окна, как в доме отключили свет. Вот только что привычно светились все пять окон: два на первом, три на втором. Третье на втором наглухо задраено шторами. Как бац – и все потухло. Какое-то время держалась полная темнота. Потом в окне Рыжей заметался острый луч фонаря. В окне Академика на подоконнике загорелась свеча. А в окне сумасшедшей семейки загорелась керосиновая лампа, поставленная в центр обеденного стола.

С чего-то ему сделалось жутко. Представилось, как стонут старые перекрытия, пищат мыши под полом, воет осенний ветер, беспрепятственно гуляя по длинному коридору. И он даже пожалел Рыжую. Ей-то теперь каково?! И он даже подумывал выйти на улицу, войти в дом, постучаться к ней и пригласить к себе. Конечно, не пошел бы. Но ведь подумал.

И тут свет включили. Егор даже вздрогнул. Вздрогнул, кажется, одновременно с мужиком, застывшим посреди комнаты в ярко освещенном пятом окне. Тот как кенгуру прыгнул к окну и резким движением задвинул шторы. Наверное, распахнул их, когда свет отключили. Чтобы свет уличных фонарей попадал в комнату. Не ожидал, что поломку устранят так быстро. И попался! Он попался Егору на глаза, и он его великолепно рассмотрел. Крепкого телосложения, достаточно высокий, абсолютно лысый. Возраст? Судить сложно с такого расстояния. Но если учесть стремительный бросок к оконному проему, достаточно молод.

– Ну, наконец-то, незнакомец, – удовлетворенно хмыкнул Егор, сползая с табурета. – А то просто призрак какой-то…

Свет в доме отключали потом почти каждый вечер. Минуты на три, иногда чуть дольше. Все жильцы почти с этим свыклись. Потому что даже в комнате пьющей пожилой женщины тут же занимался крохотный огонек свечи или зажигалки. И лысый мужик больше промахов не допускал. Окно его всегда оказывалось плотно зашторенным.

Так продолжалось неделю или чуть больше. А потом…

Кажется, это был вечер среды. Да, точно. Он по средам обычно встречался со Светой. Она почему-то настаивала именно на среде. Хотя ему одинаково скучно было с ней и в пятницу, и в субботу. Тот вечер среды не стал исключением. Они сходили в кино, потом наскоро поужинали. Он отвез ее домой, вытерпел пару поцелуев.

Вернулся Егор ближе к одиннадцати вечера. Переобулся в домашние тапки, повесил куртку, стащил галстук, швырнув его на крючок вешалки в прихожей. Расстегнул две верхние пуговицы сорочки и пошел в кухню. Не включая света, он подошел к окну и разочарованно вздохнул. Света в доме опять не было. Вообще никакого. Не горел фонарик у Рыжей, не светила себе зажигалкой пожилая женщина, не металось пламя под колпаком керосиновой лампы в сумасшедшем семействе. У Академика тоже было темно.

Хотя минутку! В его окне вспыхнул огонек от спички, потом загорелась свеча, но не на подоконнике. Подсвечник с толстой свечой был в руках пожилого дядечки, переодетого ко сну в клетчатую пижаму. Он медленно шел, подсвечивая себе дорогу, к двери. Встал возле нее, с кем-то поговорил и начал отпирать замок. Отпер дверь, отошел на три метра в глубь комнаты и тут же испуганно попятился, загораживаясь подсвечником, как щитом.

Егор вытянул шею. Он мог поклясться, что понял, зачем пришел к Академику человек, наряженный во все черное. С лицом, закрытым маской.

Он пришел его убивать!

Нож, высоко занесенный над головой позднего гостя, не оставлял никаких сомнений. А когда этот нож резким движением вошел в грудь Академику, потом еще раз и еще, Егор закричал.

– Господи, нет! – шептал он уже, плотно зажимая рот ладонью и как завороженный не сводя взгляда с окна пожилого человека. – Да помогите же вы ему кто-нибудь! Помогите!

Академик упал. Убийца подхватил подсвечник. И прежде чем он задул свечу, Егор его рассмотрел. Он мог поклясться на Библии, что разглядел прядь огненно-рыжих волос, выбившихся из-под черной шапочки…

Глава 7

Творить добрые дела оказалось очень сложно. И желание, казалось, есть, и возможности. Но удивительно – не было желающих принимать от него добро. Макаров заворочался, плотнее зарываясь в теплое одеяло и не желая выбираться из кровати еще минут сорок как минимум.

Он пытался, честно пытался. Купил игрушек, фруктов, конфет и поехал в детскую больницу. Все отдал. И как идиот стоял потом посреди вмиг опустевшего коридора. Дети поблагодарили и разбежались. Говорить с ним и уж тем более играть никто не захотел.

– Вы бы хоть присели, раз пришли, – посоветовала ему пожилая медсестра, наблюдавшая, как он раздавал подарки.

– А стоя нельзя? – огрызнулся Макаров.

Честно? Он был разочарован. Думал, что пройдет все как-то иначе.

– Стоя? – Она вопросительно подняла запущенные брови. – Может, и можно. И стоя можно, и на бегу.

И ушла, сердито поджав вялые губы. И даже халат ее накрахмаленный, казалось, шуршит сердито.

Потом Макаров попытался осчастливить бездомных, собирающихся у пункта благотворительных обедов. Он начал раздавать им деньги. Кому сто рублей, кому двести. Его благодарили, конечно. И тоже тут же расходились. И он даже выговор получил от раздатчиков пищи.

– Что же вы, уважаемый, им даже поесть не дали? – укорила его повариха – молодая девчонка. – Они ведь за алкоголем теперь все ринулись. Все ваши деньги пропьют и кушать не станут. А у них сегодня к тому же банный день. Все испортили…

Все, на этом Макаров со своей затеей завязал. Ну что ему, в самом деле, старушек, что ли, через дорогу переводить?! Или с этой пигалицей рядом становиться на раздачу обедов для бездомных? Не выходило у него ничего. Не выходило навязывать свои добрые дела окружающим. Вот если его кто-нибудь о помощи попросит, тогда уж…

Он снова задремал под стук нудного осеннего дождя. И едва не проспал звонок от Стаса Воронина.

– Отдыхаешь? – с неприкрытой завистью спросил тот. – Спишь небось, капитан Макаров?

– Имею право, в отпуске, – сонно отозвался Виталий, хотя, признаться, был рад звонку коллеги.

– Он спит, а люди тут под дождем мокнут! – заныл Воронин. – Он спит, а нам его участок покрывай.

– Что у тебя, Стасик?

Макаров протяжно зевнул и тут же подумал, что Воронин ему звонит, скорее всего, чтобы похвастать. Помощи просить не станет никогда, даже если и тонуть будет. Если под дождем, значит, на вызове. На вызов Воронин выезжал, если это было убийство. А раз звонит, значит, удалось убийцу взять по горячим следам.

Скукота-а-а…

– Жмур у нас с тобой, Виталя, – порадовал Воронин. – На нашем участке! И где?! В этом гребаном Проклятом доме!

Макаров насторожился, скинул одеяло, сел.

– Что, опять собака? – попытался он пошутить, хотя был уверен – нет.

– Нет, старик на этот раз, Виталя. Уважаемый, почтенный, заслуженный! Тут уже такой хай поднялся, Виталя! Как бы ФБР не пригнали.

– А почему ФБР?

– Потому что дед был академиком какой-то ихней Академии наук. Чикагской, что ли?

– Зашибись. – Макаров почесал макушку. – И как наш академик преставился? Может, оступился? Нога застряла в старых половицах, и…

– Нож у него в ребрах застрял, Виталя, а не нога в половицах. Нож застрял, причем после третьего удара в грудь. Вот так-то. – Воронин тяжело вздохнул, отдал кому-то распоряжение снимать оцепление. И тут же с фальшивой печалью произнес: – Жалко старика. В дом-то этот попал по чистой случайности.

– По какой?

Этот вопрос Макарова неожиданно заинтересовал. Раз такой заслуженный деятель, чего же на старости лет оказался в старом Проклятом доме?

– У него в квартире будто бы капитальный ремонт, он попросил городские власти предоставить ему временное жилье. Они и предоставили!

– Да… – протянул озадаченно Виталий, тряхнул головой, разгоняя остатки сна. – Предоставили… Вот судьба, да? Собирался капитально ремонтировать квартиру. Жить собирался. А как вышло?

– Да-а-а… – следом за ним протянул Воронин, снова на кого-то прикрикнул.

Это он в отсутствие Макарова в большого начальника заигрался. Любил он это дело, страсть как любил.

– Ну, а взяли-то кого? – спросил Виталий, встал и пошел в кухню, покурить в форточку.

Когда уходил в неожиданный отпуск, решил, что бросит. Пагубная привычка, нехорошая. И пару дней честно держался. Но после того, как производство добрых дел застопорилось, снова закурил.

– В смысле, взяли? – Воронин сразу занервничал: – Что ты имеешь в виду?

– То, что вы там кого-то арестовали по подозрению в убийстве этого академика, Стас. Чего дурачишься?

– А с чего ты взял, что арестовали? – сразу поскучнел тот.

– А с того, что ты звонишь мне не просто так, Воронин!

– А чего я тебе звоню? – продолжил тот вредничать.

– А звонишь ты мне, Стасик, чтобы похвастаться.

Макаров глубоко затянулся, зажмурился, дым скатился в легкие острым клубком, сделалось почти больно. Зря он все же развязал. Обещал же! Самому себе обещал!

– Чего это мне хвастаться?

– Что вот тебе – такому замечательному – по горячим следам удалось взять убийцу, пока бездельник Макаров в кровати валяется. Разве не так?

Воронин молчал непозволительно долго. Сопел и, по-видимому, хмурился. Он любил хмуриться, тайно полагая, что выглядит при этом внушительно и серьезно. Сейчас, если честно, он злился. Макаров этот вечно сбивал его с толку. Он, словно предсказательница какая, знал все наперед. Вот и его снова раскусил. Он ведь точно собирался хвастаться.

– Так кто предполагаемый убийца, Стасик?

Макаров выбросил в форточку почти целую сигарету, решив, что зарок продолжит, удовольствия никакого не получил, затянувшись на голодный желудок.

– Почему это предполагаемый? – фыркнул Воронин. – Убийца стопроцентный, Виталик! Вернее, стопроцентная!

– Рыжая?! – ахнул Макаров.

– Черт! – выругался Воронин. – Вечно ты, Макаров! С тобой вообще неинтересно!

– Стало быть, Рыжая?

– Она, ведьма, – отозвался Стас ворчливо. – Не зря их на костре в Средневековье жгли. Такая… такая, скажу я тебе!

– Как удалось выйти на ее след? – спросил Виталий. – Что, в руке академика была зажата прядь рыжих волос?

– Ладно тебе умничать-то! – обиделся Воронин. – Сделали поквартирный обход. Правильнее сказать, покомнатный. А она спит себе преспокойненько, руки в крови, рукава спортивного костюма, который она сняла перед сном, тоже в крови. Нож из ее кухонного набора, как оказалось. Думаю, что и отпечатки на нем будут ее.

– Логично, раз из ее набора, – недоверчиво покрутил головой Макаров, включил чайник, заглянул в холодильник. – А она что, Стас, дура совсем? Убила старика своим ножом, вся в кровищи, улеглась спокойно спать. Как-то нехорошо попахивает, не находишь?

– Не умничай! – огрызнулся Воронин. – Руки не помыла, скорее всего, из-за того, что свет у них в доме с вечера отключили. Его до сих пор нет, света-то этого! Вернулась к себе, подумала, что…

– А сама-то она что говорит, Стасик?

– В смысле?

– Про то, что подумала, когда в крови спать укладывалась? Когда пошла в ночи блуждать без света по старому дому? Когда до старика бедного со своим кухонным ножом добралась? Она-то что говорит?

– Ничего, – несколько разочарованно бормотнул Воронин. – Забилась в угол, смотрит, как сумасшедшая, и молчит.

– И про то, каким мог быть мотив убийства, вы пока даже не догадываетесь?

– Да иди ты! – вдруг вспылил Воронин и отключился.

А у Макарова тут же пропал аппетит, хотя он уже успел натаскать из холодильника продуктов на стол.

Что за бред? Зачем девушке убивать бедного старика? Что они могли не поделить? Временную прописку? Чушь собачья! И девушка, раз она регулярно, со слов дежурных, ходит по утрам на работу, не производит впечатления безумной. Чего тогда там произошло?

Эх, зря он все же поспешил с рапортом на увольнение. Не написал бы его, не отправили бы его в отпуск. Не был бы в отпуске, сейчас бы находился в гуще событий, а не давился табачным дымом натощак и не готовил бы себе бутерброды из засохшего сыра и недельной колбасы.

Макаров забросил обратно в холодильник продукты, пошел в ванную. Долго брился, долго стоял под душем и все думал и думал про нелепую рыжую девицу. Чем разбужен был его интерес к этому делу, он и сам бы затруднился ответить. Тем, что дом, в котором произошло убийство, имел скверную репутацию? О нем долгие годы ходили ужасные слухи, о десятках замученных там жертв.

Макаров слухам не верил. Сложно предположить, что главный палач царской инквизиции брал работу на дом.

Тем, что убийству предшествовала мерзкая выходка с убийством животного? Сначала собаку оставляют под лестницей черного хода, а потом к утру перетаскивают к парадному крыльцу. Зачем?!

Что-то в этом во всем было отвратительное. Что-то крылось. А что, он пока не мог понять, как ни старался.

Он решил позавтракать в городе. И вышел под октябрьский дождь, настырно не взяв с собой ключей от машины. Накинул на голову капюшон куртки, сунул руки в карманы и медленно побрел, старательно огибая глубокие лужи, присыпанные ржавой листвой.

В доме поселились случайные люди. Те, которым не хватило места после пожара. Случайные или нет? Кто занимался расселением? Может, кому-то очень хотелось попасть именно туда?

Первое, что надлежало выяснить. А не радоваться возможности провести в допросной несколько часов наедине с рыжей девушкой, попенял Макаров Воронину.

Академик…

Его туда поселили случайно или он сам напросился? Может, он хотел попасть именно в этот дом, затеяв ремонт в своей квартире? Это второй вопрос, который Макаров бы стал поднимать, расследуй он это дело.

Третье…

Были ли случайные свидетели? Может, кто-то из домов напротив что-то видел? Многоэтажки там так плотно подобрались к Проклятому дому, что не видеть происходящее за его окнами мог только слепой. Надо искать любопытных из тех, чьи окна выходят на старую усадьбу.

И главное, что он не успел спросить у Воронина: кто обнаружил труп академика? К нему что, по утрам часто гости приходили? Кто вызвал полицию? Кто тот бдительный гражданин?

Вопросов, тревожащих его душу, было множество. И, работай он теперь, непременно начал бы искать на них ответы.

Но он был в отпуске! Он решил творить добро для очищения души, хотя понятия не имел, как к этому делу подступиться. Пока что все его попытки претерпели крах.

Макаров, проплутав почти час, забрел в свое любимое кафе на перекрестке, практически в центре города. Сел за свой любимый столик, заказал любимую лазанью с грибами, чай и оладьи. Пока ждал заказ, рассматривал улицу сквозь заплаканное дождем окно. Десятки, сотни разноцветных зонтов на противоположном тротуаре, соприкасающиеся краями, напомнили Макарову колышущееся пуговичное панно. Пробка из забрызганных грязью машин раскинулась длинным, сердито пыхтящим спрутом во все стороны перекрестка. Мигали глазки светофора, пытаясь исправить ситуацию, но щупальца автомобильного спрута лишь нервно дергались, не становясь короче. Город прочно замер.

В кафе набилось много народу. От мокрой одежды и зонтов стало влажно и неуютно. Макаров побыстрее закончил с завтраком и почти уже вышел за порог кафе, когда в кармане куртки завозился мобильник.

– Макаров! – окликнул его грозный голос полковника. – Ты?

– Так точно, товарищ полковник. – Виталий шагнул под дождь.

– Ты там не очень-то козыряй. Товарищ полковник! – упрекнул его Семен Константинович. – Я, можно сказать, к тебе с неофициальной просьбой, понял? Не как подчиненного хочу попросить, а как… как человека, которому сейчас наверняка не хрена делать. Так ведь?

– Готов помочь, Семен Константинович.

Макаров улыбнулся, смахнул с лица капли дождя – он не успел надеть капюшон, выходя из кафе.

– Так вот какое дело, Макаров… У нас ЧП. Убийство в Проклятом доме. Слышал?

– Воронин звонил, – не стал скрывать Виталий.

– Еще бы! Небось уже дырку в погонах пробивает! – разозлился полковник. – Приволок в отдел какую-то рыжую пигалицу. У той глаза безумные, сидит на стуле, раскачивается, и ни слова. Послали за психологом. Н-да…

Полковник кашлянул раз-другой. Это было верным признаком: то, что он сейчас скажет, ему самому не особо нравится. Но сказать он должен.

– Короче, дело говенное, Макаров. Убитый – большая шишка в научных кругах. Он хоть и давно на пенсии, давно не у дел, но… но мозг за него вынесут по полной программе, будь уверен. И это… – Полковник снова кашлянул раз-другой. – Ты ведь в отпуске, так?

– Могу выйти, – с радостью предложил Макаров.

– Не надо! – тут же прикрикнул на него полковник. – В отпуске и в отпуске, не светись. И Воронин оскорбится. Скажет, не доверяем его профессионализму. Не надо выходить из отпуска, Макаров. Но поработать немного придется. Готов?

– Так точно!

Виталий двинулся против людского потока в противоположную от дома сторону. Через пару кварталов надо было свернуть налево, потом еще через три квартала направо. Потом по прямой метров пятьсот, и упираешься в тесно стоящие многоэтажки. Меж которых настырным прыщом торчит Проклятый дом.

– Сделай доброе дело, Макаров, пошарь там, а? Что-то не верится мне, что эта рыжая пигалица могла хладнокровно заколоть своим кухонным ножом старого профессора, а потом спокойно лечь спать. – Полковник немного помолчал и вдруг признался: – Наверх-то мы уже отчитались, что убийца схвачен. И что ведутся следственные мероприятия, потом дело будет передано в суд. Но… Но что-то как-то мутит меня от этого, Макаров. Никогда особо не печалился на сей счет. А тут… Размяк я что-то после смерти жены, Виталя. Что-то размяк… Разберись там, хорошо? Сделай доброе дело…

Вот оно его и нашло – дело это доброе, которого жаждала его опустошенная душа. И думать не думал, что само его отыщет и что ему ничего выдумывать не придется.

Полковника он прекрасно понимал. Громкое убийство требовало раскрытия, и немедленного. Взята под стражу предполагаемая убийца. Наверх отчитались. Шум поутих. Временно, но поутих. Вернись Макаров сейчас на службу и начни копать, шум поднимется снова. Этого никому не хотелось. Вот отсюда и просьба проверить все в неофициальном порядке. Проверить и убедиться, что у рыжей бестии в самом деле сорвало крышу и она набросилась на пожилого человека с кухонным ножом.

Или убедиться в том, что она этого не делала. Но тихо так убедиться, без шума. Чтобы до того момента, пока не появится новый подозреваемый, наверху ни у кого не возникло сомнений или, упаси господи, нервного тика.

– Сделаю, товарищ полковник, – пообещал Макаров.

– Вот и отлично, Виталя. С моей стороны обещаю всяческое содействие. Будешь в курсе всех дел. Попусту не звони. Но если что-то срочное, звони на этот телефон.

Полковник отключился, а Макаров уже через пять минут стоял у парадного крыльца старого дома.

Щербатые каменные ступеньки были вылизаны октябрьским дождем до глянцевого блеска. Старая дубовая дверь с давно облупившейся краской, почерневшая от времени, была плотно закрыта. Макаров схватился за массивную ручку, потянул на себя. Дверь со скрипом поддалась, на него пахнуло затхлостью старого жилища. Давно необитаемого жилища, покрывшегося закоксовавшейся пылью, выстуженного ветрами, разрисованного фресками расползающейся по углам плесени.

«Отвратительное место», – решил Макаров, встав столбом посреди длинного, изогнутого, как старый сморщенный чулок, коридора. Справа от входа дверь была заперта. Слева от входа – чуть приоткрыта, и оттуда несло подгоревшим луком. Над головой трещало перекрытие под тяжелыми шагами сразу нескольких человек.

«Не дай бог, коллеги!» Он тут инкогнито. Макаров подошел к приоткрытой двери, из вежливости пару раз стукнул и тут же вошел, не дождавшись приглашения.

– Че надо?

С кровати, стоявшей почти посреди комнаты, из груды тряпья приподнялась пожилая женщина с распухшим одутловатым лицом. «Пьет, и давно пьет», – решил Макаров.

– Я из полиции. Поговорить надо.

Он плотно прикрыл дверь за своей спиной, прислушался. Шаги прогрохотали к выходу, следом заскрипела входная дверь. И на щербатые ступеньки – Макаров рассмотрел в окно – вышли мужчина с женщиной и пара подростков. Сразу свернули к автобусной остановке и вскоре исчезли из вида.

– Ваши соседи? Мужчина, женщина и двое пацанов? – спросил Макаров хозяйку комнаты.

– Соседи сверху. Зотовы. Идиоты. Топают, как зебры в джунглях. – Она кряхтя уселась. Внимательно его осмотрела. – А тебя не было утром. Не помню я тебя. Документ покажи.

Макаров подчинился.

– Чего утром не было? – поинтересовалась она. Поискала глазами стул, не нашла, ткнула пальцем в расшатанный табурет: – Присаживайся.

– Спасибо, постою, если вы не против.

Садиться на расшатанный, да еще к тому же заляпанный чем-то табурет Макаров поостерегся. Он сегодня чистые джинсы надел, если что.

– Мне-то че? Стой сколько влезет, – фыркнула она. Поскребла раздутую щеку. – Так чего хотел-то, Макаров Виталий Сергеевич?

– Поговорить о том, что случилось. Вообще поговорить.

– А-а-а, ну-ну. Разговорчивый какой! – Она криво ухмыльнулась. – Я уже все сказала вашим. Я отрубилась сразу, как свет отключили. И проснулась, когда уже ваши затопали. И все! Ничего не знаю.

– Давно вас сюда заселили? – спросил Макаров, рассматривая скудную обстановку комнаты, состоящую из скрипучей старой кровати, стола, табуретки и разваливающегося шкафа в углу.

– Как общаги сгорели, так нас сюда и выперли. Слышь, кому-то сразу квартиру дали. Кому-то дома на четырех хозяев за городом. А нас, как проклятых, в Проклятый дом! Хотя, может, мы и есть проклятые? Все! Кроме зебров этих. – Ее мутные глаза задрались к потолку, на котором трещин было больше, чем речных линий на контурных картах мира.

– Сколько тут жильцов?

– Так… – Она достала из кармана неопределенных грязных одежд заскорузлую ладонь, принялась загибать пальцы: – Я, Олька рыжая, зебры надо мной, профессор над Олькой… был. И еще кто-то, не знаю. Комната рядом с зебрами.

– Как – не знаете? – не понял Макаров. Он аккуратно записывал за женщиной.

– А не видела ни разу. И никто его не видел. Ни профессор, ни Олька. Она еще приставала к нам, мол, как так? Ходит как, слышим, а не видели никогда. Все беспокоилась, Олька-то… – Женщина умолкла, глянула на грязное мокрое окно, проговорила с печалью: – Теперь ей за себя надо беспокоиться, Ольке-то… Вот дура, что удумала! И зачем?!

– Вот именно, зачем? – встрял Макаров. – Они вообще между собой общались?

– Кто? – Ее лохматые брови сошлись на переносице.

– Всеволод Валентинович Агапов, – сверился он со своими данными, продиктованными полковником. – И Ольга Викторовна Николаева. Они общались между собой?

– Ну да, как будто. Поначалу-то нет, – исправилась она. – Все жили сами по себе. А тут как-то вечером вой! Да жуткий такой, аж до кишок пробирает. Мы втроем высунулись.

– Кто втроем?

– Олька, профессор и я. И пошли по коридору на вой-то этот. Дом-то, сами, Виталий Сергеевич, знаете, Проклятый! Мы и пошли!

– Не напугались?

– Жутковато было, конечно. Мы ночами-то из комнат не выходили почти. Разве что в уборную. А она рядышком по коридору. Но вой слушать еще страшнее. Мы и пошли, а там животное бедное. И ведро-то, слышь, я поняла, зачем на башку-то надели.

– Зачем?

– Чтобы вой был страшнее! Там, в ведре-то, как эхо, жуть! – Ее плечи, завернутые в странные грязные одежды, содрогнулись. – Пока дошли, собачка-то преставилась. Мы назад пошли. А тут Ольке плохо. Побелела вся. Ну, возле уборной по щекам ее пощелкала, водичкой плеснула. Слышь, начальник… – Ее локоть, вынырнув из тряпья, встал на перекладину спинки кровати. – Не верю я, что Олька-то пырнула профессора. Дурь какая-то! Она от собачки в обморок чуть не грохнулась, а тут живого человека ножом! Да и подружились они в последние дни.

– Подружились? Как это? Что могло их связывать?

– Ой, не знаю! – Ее вялая, как мокрая вата, нижняя губа недоверчиво вывернулась. – Он за ней сходит, в гости позовет, она к нему и идет. Кофе все профессор ей варил. Запа-а-ах… И разговоры говорили.

– Какие разговоры?

– Откуда же мне знать-то! – возмутилась женщина, но не очень уверенно.

И Макаров прицепился:

– Ну, может, слышно было, стены-то тут… – Он постучал в стену костяшкой пальца и удивился странной, почти бетонной твердости. – Шаги вот, опять же, невидимого жильца вы слыхали. Так о чем они подолгу говорили?

– Ой, да ерунда какая-то, – махнула рукой женщина и тут же принялась оправдываться: – Я несколько раз поднималась, чтобы зебров-то этих усмирить. Нет, ну скачут, что в тех джунглях! Того и гляди, на башку мне свалятся! Ну и слыхала, как профессор что-то Ольке рассказывал про клады какие-то, про чертежи, про исторические документы. Так, ахинея какая-то. Но он прямо захлебывался. И один раз даже кричал про какой-то прорыв. Я уж перепугалась, думала, отоплению кирдык. У Ольки спросила, чего, говорю, профессор орал про порыв? А она смеется, это, говорит, он про прорыв в науке. Так что… Ничего там интересного в тех разговорах, одна наука.

Мельников все записал. Попросил позвонить, если что станет известно. Попрощался и вышел из комнаты. Подошел к двери Ольги, подергал – заперто. И начал медленно подниматься на второй этаж.

Семейство Зотовых покинуло жилище, стало быть, туда не стоило и соваться. Профессорская дверь была опечатана. Дверь комнаты рядом с Зотовыми оказалась тоже заперта. На стук никто не отозвался. Недолго думая, Макаров присел перед замком профессорской двери. И после недолгих манипуляций отмычками в старом замке дверь отпер. Он осторожно оторвал бумажку с пломбой, прилепил ее к притолоке и вошел в комнату, в которой сегодня рано утром был обнаружен труп пожилого человека.

Опрятная комната, в которой пахнет кофе, чей аромат слегка забивает запах старости и лекарств. У входа узкий диванчик, у стола – огромный письменный стол с распахнутой на середине книгой. Страницы придавлены старой лупой. Вдоль стены стеллажи с книгами и старыми альбомами, громоздкими и пыльными. На полу – очерченный силуэт покойника, засохшие кляксы крови.

Макаров подошел к окну. Поглядел на многоэтажку, до которой, казалось, можно было дотянуться. Внимательно осмотрел окна. Никто в них не маячил. Ни у кого не вызывал интерес старый дом с неожиданно поселившимися в нем людьми. Он вернулся к стеллажам, прошелся вдоль них, внимательно рассматривая корешки книг, альбомы. Какие-то часто доставались, какие-то не трогали с места очень давно, и они покрылись плотным серым слоем пыли.

Он прошелся слева направо и справа налево еще пару раз, пока наконец не остановился посередине и не понял, что привлекло его взгляд и обеспокоило.

Средний стеллаж, четвертая полка снизу. Ровный ряд книжных корешков в этом месте был нарушен и имел крохотный зазор. Макаров сунул в щель ладонь ребром и шевельнул. Книги подались влево и вправо, освобождая место еще для одного фолианта. Он сто процентов тут стоял когда-то, теперь его не было. И сверху в этом месте книги были лишены пыльного налета, присутствующего левее и правее. Стало быть, сверху тоже что-то лежало в этом месте. Лежало и исчезло…

– Ничего не было изъято, о чем ты! – рассердился полковник, когда Макаров поделился с ним своими наблюдениями. – Я бы тебе сказал.

– Не хватает одной книги. И чего-то, что лежало сверху. Пыль отсутствует на ширину приблизительно сорока-пятидесяти сантиметров.