Текст книги "Поэтический сборник о мистике. Произведения авторов сообщества «Неформатные стихи»"

Поэтический сборник о мистике
Произведения авторов сообщества «Неформатные стихи»

Автор-составитель Галина Игоревна Шляхова

ISBN 978-5-4485-6797-1

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Ирина Горелова

Полёт над городом

 
Когда умру я, свой оставив прах,
Освободясь от бремени земного,
Я буду тенью, как в волшебных снах,
Бродить среди волненья городского.
Осенний лист слетит с ветвей, звеня,
Ударит звон церковный на вечерню,
И только ветер разглядит меня,
Когда сойду на грешную я землю.
Увижу купола и крест святой,
Старинный знак, творца превозносящий,
И чёрный вечер в сети золотой
Зажжённых окон, в бездну тьмы манящий.
Их красотой опять покорена,
Исполнена восторгом до бессилья,
Лишь буду благодарности полна
За то, что Богом дарены мне крылья!
Я на огонь, как птица полечу,
Никто понять не сможет и предвидеть,
Что я всего одно окно ищу,
Что я хочу опять тебя увидеть.
Что я хочу во сне тебе сказать,
Что без тебя тоскливо так и скучно,
Что я хочу всю жизнь тебе отдать,
А от тебя мне ничего не нужно.
Но час пробьёт, и скатится слеза.
Увы, ведь не даётся жизнь вторая.
Я поднимусь опять на небеса,
Божественные песни напевая.
И буду так безмерно я любить,
Что целый мир любовью той объемлю.
И, чтоб спасти его и сохранить,
Приду опять я жить на эту землю.
 

Мария Юхманкова

Бесы

Сколько их! куда их гонят?

Что так жалобно поют?

(А.С.Пушкин «Бесы»)

 
Шорохи стихнуть ещё не успели за лесом,
Лунные блики гуляют улыбкой покойника.
С бешеным хохотом мчатся да по небу бесы:
Ищут своим преступлениям новых поклонников.
Речи укутают и убаюкают ядом
Чёрные души черничные, приторно сладкие.
Выучить надо грехи мировым постулатом,
Чтобы ответить потомкам потом на загадки их.
С хохотом, с визгами тени безумно запляшут
Перед глазами, судьбу залатая заплатами.
Бесы – Безумие и Одиночество в наши
Сны пробираются, тёмной печалью запятнаны.
Шорохи стихнуть ещё не успели за лесом.
Лунные блики гуляют огнями болотными.
По небу чёрному в скачке неистовой бесы
Мчатся над миром полуночи вечно свободные.
 

«Шагни в Зазеркалье…»

 
Шагни в Зазеркалье,
За грань.
Полночной печали
Грааль. А стекла не держат
Обид,
Их мир безнадежно
Забыт.
Давай же, родная,
Вперед!
Нас сказка иная
Зовет.
Оставь суету
Зеркалам,
На старом мосту —
Пополам.
Я здесь, я с тобою
Сейчас.
Стеклянной листвою
Рассказ.
Последней молитвой
Небес,
Страной незавидных
Чудес.
Я чувствую, знаю
Ответ —
Забытого Рая
Завет.
Хрустальные очи
Богов.
И мир мой не очень
Суров.
Прости, я сходила
С ума,
У свежей могилы
Сама
Просила у сна и
Времен,
Не веря, не зная
Имен.
За стеклами снова
Весна,
Иная основа
Ясна.
За стеклами алым
Закат,
Ни много ни мало —
Распят.
Ты слышишь, я здесь за
Стеклом!
По каплям с надреза:
«Потом…»
Ты слышишь? Нет. Что же,
Прощай.
Что дальше? – А может
Быть Рай?
 

Татьяна Костарева

«– Здравствуйте. Вы покупаете души?..»

 
– Здравствуйте. Вы покупаете души?
– Да, проходите. Присядьте, прошу.
– Я просто мимо… да мне и не нужно…
Ну, хорошо. Пять минут посижу.
– Что вас конкретно интересует:
Сроки, условия? Кофе? Коньяк?
– Часто ли люди душою рискуют?
– Да. Каждый день. И отнюдь не за так.
– Что же взамен мне? – Да всё, что хотите:
Власть абсолютную, деньги, успех.
– Вечную жизнь? – Нет, увы, извините.
Эта услуга закрыта для всех.
– Мне будет больно? – Ничуть. Обещаю.
– Просто контракт? Без чудных пентаграмм?
Если подумать… ну, что я теряю?
Это всего лишь душа. По рукам. __________________________________
Что со мной? Вдруг голова закружилась…
Странное чувство… чего?… пустоты?…
Сон или явь? Ну, конечно, приснилось.
Всё хорошо – сцена, слава, цветы.
 

«Ворчит домовой: «И досталось же мне наказание…»

 
Ворчит домовой: «И досталось же мне наказание…
Ну что за хозяйка из этой субтильной девицы?
Вчера попыталась по книжке учиться вязанию,
запутала нитки и в кровь укололась о спицу.
Тихонько заплакала, глядя на алую капельку,
потом невпопад и беспомощно так улыбнулась
(в глазах голубых ярко вспыхнули серые крапинки),
вязание бросила, раненый палец лизнула
и вдруг закружилась легко и свободно по комнате,
красиво взлетали изящные тонкие руки…
Про суп на плите, разумеется, даже не вспомнила.
Я еле успел повернуть эти круглые штуки —
комфо…, нет, канфи… всё никак не запомню название —
но всё обошлось. не сбежало и не пригорело.
И вдруг я услышал – доставшееся наказание:
«Спасибо тебе, домовой,» – прошептало несмело
и дом осветило улыбкой, как ясное солнышко…
А если прикинуть – мне лучшей хозяйки не надо.
Подумаешь, плохо готовит, в уборке не Золушка.
Научится девочка. Я помогу. Я же рядом».
 

Александра Трубицына

Изнанка

 
Шелуху и сор новостных статей
Пробивают истинные слова:
На Изнанку есть миллион путей,
У нее имен не одно, не два.
Тонкий мир и Тёмная сторона,
И Реальность, спрятанная в тенях,
Зазеркалье, Грань – ну а суть одна,
Та, что снится людям в их вещих снах.
Пляшут строки, складываясь в маршрут,
И ни карт не нужно ему, ни схем:
Вот тропинка вьётся, ведёт в гору —
Ну и пусть здесь не было гор совсем.
Вот ступеньки лестницы, мрамор бел
(Ерунда, что местность – вагон метро);
Коридор, что с детства знаком тебе,
Наполняет шелест древесных крон;
А в избушке старенькой, вросшей в грунт —
Бальный зал дворцовый по-за окном…
И в каком бы времени и миру
Мне б родиться ни было суждено,
Жить десяток лет или сто веков,
Быть мужчиной, женщиной, чем-то меж,
Королевой быть или быть слугой,
Иль владельцем рыцарских быть одежд,
Возносить богам ли хвалу, хулу,
Или чёрту, или науке – пусть,
Подарить ли душу добру иль злу,
Сберегать ли в сердце улыбку, грусть,
На каких неведомых языках
За своё каких ни считать имён,
Я услышу Зов – крови шум в ушах,
По рукам прочту круговерть письмён.
Я возьмусь небрежно за рукоять,
Что торчит извечно в стене глухой,
И дорогу в Дом отыщу опять
Ради встречи с истинною собой.
 

Демон

 
Церковная площадь. Облава.
Весна. Деревья голы.
Что слева, что сзади, что справа —
Осиновые колы,
Святая вода и пули
Из чистого серебра
Вокруг меня мир замкнули
И в сердце вселили страх.
 
 
Горят купола золотые,
Кресты на ветру качаются.
А здесь уже не впервые
Демона жизнь кончается.
Мне не помогут проклятия —
В церкви они бесполезны.
Пылают на площади факелы
И слышится грохот железа.
Месяца серп багрян и остёр…
Мне не дожить до рассвета.
Старый монах запалит мой костер
Под завывания ветра,
 
 
Перекрестится, опустит взгляд,
Светом огня обласкан.
Демона люди убить хотят
Только лишь из опаски.
Нет! Не получится! Я взлечу!
А пули летят навстречу.
Я умирать еще не хочу,
Тем более этим вечером!
 
 
Я просыпаюсь. Кругом темно:
И слева, и справа.
Пусть страшный сон позабудется, но
Была облава!
Церковная площадь. Ветер в лицо.
Страхи над миром правят.
И наяву повторяется сон:
Демона люди травят.
 

Придуманные миры

 
Меня спасает от моих придуманных миров
Атлас гардины и в окне тройной стеклопакет.
И хоть до первой седины мне двадцать-тридцать лет,
Но прислоняюсь лбом к стеклу – и бьется бес в ребро:
На стыке неба и земли я вижу миражи…
Там, за окном, в ночной тиши и в свете фонарей
Вдруг проявляются сквозь мглу – быстрей, пестрей, острей —
Несостоявшихся судеб шальные виражи.
Там неуютно и темно, и ночи холодны,
Некрепок сон, тревожен быт, горчит простая снедь,
Там жизнь опасностей полна, там в спину дышит смерть —
И знать по осени нельзя, дождешься ль ты весны.
Здесь – по-другому: здесь тепло, обжитость и покой,
Маршрут «общага-универ», доступный интернет,
Фанфикшен, игры, аниме, и на столе букет
Из роз, и, в целом, можно жить – но тот еще застой.
Я открываю окна в ночь, чтоб выветрить тепло,
Развеять затхлый свой уют каскадом сквозняков:
Ведь все равно шуршанье шин и электричек рев
В тревожный превращает гул оконное стекло.
Набата эхо в нем звучит и отзвуки шагов,
Далеких взрывов дрожь земли и много что еще…
И тормошит меня мой бес за левое плечо:
Чего, мол, ждешь, ведь до мечты всего подать рукой!
Скорей навстречу сделай шаг, расправь свои крыла,
Забудь про физики твоей смешные рубежи,
Ведь крылья смелые свои растила ты всю жизнь,
Не может быть, чтобы сейчас раскрыть их не смогла!
Прохладным ветром гладит ночь лицо мое, маня
К кострам, опасностям, снегам, тревогам и боям
И героической судьбе… Но мне ль не знать, что я
В моих придуманных мирах не выживу и дня?..
Я знаю, что слабей, чем та, чье место там займу,
Что та – умелей и умней, и опытней в разы,
Что роль ее играть смогу до первой лишь грозы,
А в окружении ее и дела никому
Не будет до моей судьбы – не больше, чем сейчас
До нынешней моей судьбы для круга моего…
Но не уймется чертов бес, из кожи лезет вон
И к миражам чужих небес подначивает мчать.
Я тороплюсь закрыть окно, зашторить от греха,
Спасаюсь бегством от своих придуманных миров.
Настольной лампой заменяю отблески костров,
А про тревоги и бои пишу в своих стихах…
Однажды мне закрыть окно уже не хватит сил.
Дай бог, чтоб бес не обманул и крылья подарил!..
 

Ира Сон

Сверхъестественно…

 
Обезглавлена пара монстров.
Как же тянет надраться в хлам!
Силы кончились. Нет эмоций.
Да воздастся нам по делам!
Мы прошли по задворкам рая,
ад, чистилище, снова ад,
Воскресали и умирали.
Раны помнятся, правда, брат?
В бесконечном кровавом ралли
отшлифовано мастерство.
Мы хороним друзей, теряем
тех, кто нужен сильней всего,
Чьи глаза будут долго сниться.
Не избавиться от вины,
Но не выйдет остановиться —
мы навеки заклеймены.
Хладнокровием чувства душим,
забываем, как быть людьми.
Выбор между плохим и худшим
прост, когда на кону весь мир.
Вурдалаки, вендиго, гули,
зомби, демонам нет конца…
Ятаганы, клинки и пули…
Целься в головы и сердца!
Мы стреляли и жгли, кромсали,
как берсерки, спиной к спине.
Жизнью жертвуя, всех спасали,
хоть казалось – спасенья нет.
Отдохнуть бы слегка, влюбиться,
завести бы семью, осесть…
Знаю, брат – ничему не сбыться.
Только мы друг у друга есть.
А вокруг – города и туши
копошащихся мертвецов.
Ад взахлёб поглощает души:
люди гробят детей, отцов,
Братья режут друг другу глотки,
бьют снарядами из засад.
Мир изгнил, как худая лодка…
 
 
…так зачем же его спасать?
 

Андрей Чиникин

Трансцендентный кошмар

 
Мне приснился холодный дом
Между двух параллельных линий.
Вроде воздух глотаю ртом,
Но в итоге забит он тиной.
Эту грязь превращать в слова?
Непростительно подло, стыдно…
Я молчу. Лишь дышу едва.
У крыльца пёс лениво спит, но
Чья рука перед ним лежит?
Не моя ли?  Боюсь проверить…
«Прочь! Спасайся покуда жив!» —
Говорю, но шагаю к двери.
Дверь открылась сама, и я
Вижу тень в старомодном платье.
Что за странная магия
Меня тянет в ее объятья,
Растворяя сомнений гнёт?
Тень, с прохладой достойной снега,
Льет мне в уши порочный мёд,
Обещая покой и негу,
Обещая цветущий сад
(До плодов протяни лишь руку).
Сердце бьется на новый лад,
Но до боли знакомым стуком.
Только это не сердце, нет.
Это птиц чужедальних стая,
Разбиваясь о стены лет,
К глубине моих снов взывает.
«Оставайся навеки, спи,
Выдавай пустоту за свитер.
Все живут так и ты живи.
Что? Противно? Так выпей литр
Того яда, что многим здесь
Заменяет мечты биенье,
Заглушая азарт и спесь.
Не взлетев – избежишь паденья!»
Я бежать, но у входа зверь
Изготовился, зубы скаля,
А за ним затворилась дверь…
Если б спал я… ах, если б спал я…
 

Даниил Сергевчев

«Светит в луже месяц рожей…»

 
Светит в луже месяц рожей,
Сыплет снег чрез решето.
Ветер, чувствую я кожей,
Норовит залезть в пальто.
В небе разлились чернила,
Мой приковывая взор.
Ты совсем ко мне остыла,
Как на луже той узор.
Звонкой песней пьяный сторож
Спальный разрушал покой.
Ты меня забудешь скоро,
Как дорогу он домой.
Только хмурыми ночами,
В час, когда дрожь по спине,
Чёрно-лунными мазками
Порисуешь на окне.
Светит в луже месяц рожей,
Сыплет снег чрез решето.
За окном стоит прохожий
Под луной, в чёрном пальто.
 

Антон Ширяев

Нечистая сила

 
Я отмыл всю нечистую силу
В мутной ванной до белизны,
Приобрёл из титана пластину,
Ощущения новизны.
Я ходил на войну с привычным
И вертел тоску, как пропеллер.
Моя жизнь не была публичной,
Но она так похожа на трейлер
Фильма ужасов с дикой развязкой,
Где сюжет, как клубок, переплёлся.
От такого на лоб лезут глазки,
Мы с экранов нагло смеёмся.
За спиной смеётся старуха,
Наточила косу наждачкой.
С искупленьем пока всё глухо.
Срок идёт, тянется жвачкой.
Веселее становятся краски,
Саундтрек зашёлся в миноре,
Всё чуднее на клоунах маски,
Вот и имя моё на заборе.
Ну и ладно, не будем о грустном,
Сила есть, нечистоты в урну,
Что с того, что без них пусто,
По местам всё расставит утро.
 

Джулия Роуз

«Времени по-прежнему только семь утра…»

 
Времени по-прежнему только семь утра,
Так же, как и семь часов назад.
Кажется, что это чья-то жёсткая игра,
 Кем-то жёстко выдуманный ад.
Кажется, куда не посмотри, повсюду дно.
Выхода отсюда просто нет.
В комнате прохладно, одиноко и темно.
Но за плотной шторой брезжит свет
И переливаются чьи-то голоса,
Режущие слух, что острый нож.
Как отрешены твои бездонные глаза,
Словно в них земного ни на грош,
Словно вся вселенная в них заключена.
Воздух обретает вкус пилюль.
Я невольным жестом открываю створ окна,
Выпустив вовне узорный тюль.
Всё ещё светает, продолжается апрель,
Каплями вися на проводах.
Утреннему солнцу не проникнуть в цитадель,
Где руководит кромешный прах
И всепоглощающее чувство пустоты.
Яростно трезвонит телефон.
Точно понимая, что на проводе не ты,
Я проигнорирую трезвон.
Я проигнорирую чей-то громкий стук,
Дёргающий запертую дверь.
Стань сильнее морфия, мой фантомный друг,
В собственной реальности заверь,
В вечном единении двух пропащих душ,
В том, что мы увидимся в раю.
Только эйфорических крыльев не нарушь.
Видишь, как я близко к острию,
Мой печальный ангел, нежный принц, ночной кошмар,
Тульпа, мыслеобраз, нервный сбой.
Вялость и озноб который раз сменяет жар.
Я хочу стать ближе… стать тобой.
Я хочу покинуть бесконечный день сурка,
Но успев устать от голосов,
Прячусь в полумраке одинокого мирка.
Времени, как прежде, семь часов.
 

« Я смотрю сквозь салон, выжидательно слушая готику…»

 
 Я смотрю сквозь салон, выжидательно слушая готику.
За оконным стеклом лишь бетонные стены проносятся.
Ты умеешь дарить эйфорию, подобно наркотику.
Наконец-то никто вглубь души исподлобья не косится.
Выхожу из метро, созерцая вечернюю ауру,
Расписные огни и штрихи городского орнамента.
Бледно-розовый луч отрешённо сползает по мрамору
Древнеримских колонн у зеркальных ступеней парламента
В окружении клумб, увядающих от задымлённости.
Ты повсюду со мной мой хранитель, моё наказание.
Я хочу закричать от сдавившей виски безысходности,
Но смиренно молчу, проходя однотипные здания.
Фонари зажигаются вдоль автотрасс мириадами.
Постепенно они превращаются в звёзды небесные,
Чей чарующий свет невозможно измерить каратами.
Все попытки бежать от тебя, как одна, бесполезные.
Ты дарованный мне нездоровым рассудком-безумием,
Приглашаешь ступить за порог твоего измерения.
Наступившая ночь увенчала бульвар полнолунием.
Жаль, увидеть дверей не позволит обычное зрение.
И скользит серебро из распахнутых глаз цвета омута.
Твой отчаянный зов, словно эхо, назойливо вторится.
Убыстрённое сердце с лихвой чертовщиной затронуто.
Ты единственный друг, ты отрада и ты же бессонница.
Ненавижу тебя ненавидеть, любить – тем печальнее,
Тем дороже себе, тем от яви своей отдалённее.
Расцветает в крови чёрной розой слепое желание
И влечёт за собой избавительно-потустороннее.
Я ступаю, закутавшись в шарф, безнадёжно потерянно
Мимо ярких рекламных афиш равнодушного города,
Где сегодняшней ночью особенно зябко и ветрено.
Слышу тихий вопрос вроде чуть различимого шёпота:
«Почему ты бежишь?» Я бегу потому, что не ведаю,
Как коснуться тебя, нежный ангел больного сознания.
Кто-то ранит тягучий покров полутьмы сигаретою.
Только рядом с тобой все бесцветные, как изваяния.
Я бегу, заблудившись в себе, как в снегах антарктических.
Но куда убежишь, если тропы окутаны заметью.
Ты и есть этот снег, ты и есть этот плен герметический,
Становящийся мной, кислородом, движением, памятью.
Я смотрю сквозь салон, заполняемый сонными лицами,
Приведёнными импульсом края железобетонного.
Мысли заняты смертью, вселенной и микрочастицами.
Это значит тобой, помешательство умалишённого.
За какие грехи мне послало тебя провидение.
Почему на заре ты с дурманом ночным не развеешься.
Неужели весь век не изгнать твоего привидения.
Я люблю тебя и, никуда от такого не денешься.
 

«В мрачном саду терпеливо молчат Херувимы…»

 
В мрачном саду терпеливо молчат Херувимы,
Чёрные вороны смотрят с презренной тоской
И очертания шпилей едва уловимы
Над, воплотившей катарсис, осенней рекой.
В этом саду обитают напрасные грёзы,
Строгой фигурой гуляя среди фонарей,
Возле которых ютятся увядшие розы
И сиротливо свистит беспощадный борей,
То закрывая, то вновь открывая калитку
Перед гостями, которых фактически нет.
Нити травы прорастают сквозь битую плитку.
В старой беседке давно не ведётся бесед.
Но не умолкнуть застывшей над ней канарейке —
Самой искусной детали роскошных лепнин.
Побагрове́ли от ливня резные скамейки,
Множество лет привечая лишь листья осин,
Запорошивших потресканный мрамор ступенек,
Ленты тропинок, да головы каменных львов.
Брошенный сад – безнадежно усталый отшельник,
Что затерялся меж двух параллельных миров.
Я прихожу сюда, чувствуя странную тягу.
Серый туман над остуженной почвой повис.
С жадным азартом вдыхая осеннюю влагу,
Робко ступаю на хрупкий верёвочный пирс.
 Белое платье клубится как пенные волны.
Русые пряди стекают с озябнувших плеч.
Дивным рисунком плетутся древесные кроны,
Сотней ручьёв заполняя небесную млечь.
С каждой минутой становится всё холоднее.
Больше не греет тревожно бурлящая кровь.
 Медные жезлы перил обвила ипомея.
Я ощущаю покой, волшебство и любовь.
Тонкие руки касаются кованой стали.
Кто-то незримый находится рядом со мной.
Взгляд отрешён и подёрнут завесой печали.
Вот бы, очнувшись от комы, вернуться домой.
Чтоб восхититься кристальными водами сада,
Ласковым бризом, поющим, листву теребя,
И облаками, которые мягче, чем вата.
А обернувшись, внезапно увидеть тебя.
 

«На рассвете нашей жизни что мы знали о судьбе…»

 
На рассвете нашей жизни что мы знали о судьбе,
Что мы знали о надежде, рассыпающейся в прах,
О тернистой, но, возможно, верно выбранной тропе,
Что мы знали о вселенной и бесчисленных мирах.
Мы уверовали в чудо со страниц волшебных книг,
Как в божественную манну, предназначенную нам.
Между тем, холодный ветер проникал под воротник
И чернеющие тени вырастали по углам.
Мы смотрели на туманно-голубые небеса
Из открытых настежь окон пеноблочных тайников.
Опадающие листья колыхали чаруса,
Покрываемые коркой первозданных ледников.
Время шло неумолимо, ускоряясь с каждым днём.
Распускались хризантемы, просыпались города.
А затем, горели ярким прозаическим огнём.
Мы не знали, что блуждаем вдоль нигде и никогда
И не видели друг друга так же явно, как предмет,
Но всё время были рядом, общим сном соединясь.
В замедляющемся сердце миллион кровавых мет,
Ни на миг не подорвавших небодарственную связь.
Солнце нежно улыбнулось, показавшись из-за туч,
Ясный луч упал на травы, окроплённые росой,
Воздух, пахнущий нектаром, упоительно тягуч.
Кто-то выглянул из окон, окаймлённых органзой.
Мы теперь везде и, даже больше, мы теперь всегда.
Самый трепетный подснежник средь безжизненной зимы,
Живописная дорога у античного моста,
Очарованные чайки над волнами тоже мы.
 

«Созерцая погибель едва пробудившейся грёзы…»

 
Созерцая погибель едва пробудившейся грёзы,
Запираю разбитое сердце на сотню замков.
Золотую листву осыпают дубы и берёзы.
 Я иду мимо ярких витрин городских бутиков.
 Я скрываюсь от взглядов в тоннеле пустой подворотни,
Ощущая, как кровь остывает от смертной тоски.
Я хочу, чтобы весь этот ад завершился сегодня
Потому, что мой кукольный мир разнесло на куски.
Потому, что с приходом зари мы не встретимся снова.
Как жестоко подчас сочетание букв: НИКОГДА.
Как тревожно луна наблюдает с ночного покрова.
Я считаю минуты, ползущие точно года.
А минуты в ответ лишь смеются кривою ухмылкой.
Убеди меня в том, что я вижу пугающий сон.
Продолжительный дождь раздаётся расстроенной скрипкой,
Чей безжизненный звук всё равно, что увядший бутон
В позабытом саду, где теперь обитают фантомы.
Никого из живых не найти, оглянувшись окрест.
Мы с тобой много лет только собственной грёзой искомы.
А по сути, давно друг на друге поставили крест,
Постепенно иссякнув, как некогда детская сказка.
Покидаю тебя. Прижимаюсь, насколько могу.
Потому, что попытки забыть потерпели фиаско.
Забегаю в подъезд, разгоняя мобильником мгу.
Почерневшие ветви пронзают беззвёздное небо.
Выключаю ночник, приготовившись к ночи без сна.
Монохромные тени опутали стены вертепа.
Вижу твой силуэт у рояля на лоне окна.
Затянувшийся дождь моросит за двухстворчатой рамой.
Я молчу потому, что боюсь не услышать ответ,
Но сливаюсь с твоей до мурашек чарующей гаммой,
Продолжая любить породивший безумие бред.
Продолжая идти сквозь колючие заросли терний,
Я напрасно пытаюсь глушить нестерпимую боль.
Ты не друг мне, а дым и туман или морок вечерний,
 Не любовь, а болезнь и глаза застелившая соль.
Ты падение, скрытое за эйфорией полёта.
Я лечу в непроглядную пропасть бессмысленных дат.
Это только моя бесконечно пустая забота.
Из растерзанных крыльев струится холодный гранат,
Из распахнутых глаз кристаллически чистая щёлочь,
Разъедая реальность, стирая земные края.
Расскажи мне о том, как светла загустевшая полночь.
Ты не можешь исчезнуть. Заведомо ты это я.