Текст книги "Честь имею… Или все-таки поимели меня?!"

Выхожу из туалета и не успеваю войти в кабинет, она останавливает меня в коридоре. Вид угрожающий. Сейчас опять случится казнь. Судорожно вспоминаю свои последние действия, чтобы понять, что же именно могло стать катализатором ее гнева.

– Галя, кто звонил?

– Дежурная часть.

– Почему не докладываешь, о чем сообщили?

– ДТП, пешеход пострадал, совершеннолетний, не спецсубъект. Я подумала, что это не та информация, о которой нужно срочно докладывать.

Зеленые глаза прожигают дырки на моем теле. Мне даже дышать сложно в такие моменты, будто воздух стал густым и ядовитым.

– Мне не надо, чтобы ты думала! Потому что ты не умеешь думать! Потому что ты думаешь не то! Ей звонят, она поговорила, трубку положила и ушла куда-то! Ты пошла журналистам звонить и информацию сливать?

Я стою перед ней, вжавшись в стенку. У меня в руках нет телефона. Ни «черной твари», ни моего личного. Я находилась в туалете очень недолго. В чем она меня обвиняет?

– Я не брала с собой телефон… – я едва сама слышу свой голос.

– А что ты там делала? – она снова кричит, с такой ненавистью, будто подозревает, что я была там с ее мужем.

– Там туалет…

Она смотрит на меня так, будто теперь я виновата в том, что не звонила никаким журналистам и не сливала информацию. Вот если бы я звонила им из туалета, а она меня на этом поймала, она бы могла записать в свои заслуги выявление и уничтожение врага. Но она ошиблась, и в этом снова моя непростительная вина. Очень жаль, что я не оказалась врагом.

– Иди работать! Привыкли вести себя так, будто дел никаких нет!

Адреналин, скорость, страх, усталость… Я постоянно находилась в режиме какого-то тревожного ожидания, не зная, в какую секунду рванет очередная притаившаяся бомба. Чтобы выжить там, где я находилась, мне пришлось придумать для самой себя награду, которую я якобы получаю взамен усилий, неудобств и лишений. Это была огромная и горячая гордость за то, что мне порой все-таки удавалось распространить новости о том, как полицейские спасли жителей загоревшегося дома, починили забор одинокому пенсионеру, задержали серийных воров или грабителей. Иногда общее число положительных публикаций по итогам суток значительно превосходило количество негативных, и этим я действительно гордилась. Еще бы, ведь о том, что полицейские – классные, теперь знаю не только я! Ура-а-а! Вот он, настоящий результат моих усилий.

Мне было непросто справляться с огромной толщей задач, общаться с крайне непрофессиональными журналистами, выдерживать методы дрессировки, которые применяла моя начальница. Но все-таки в недрах своей наивной души я была счастлива. Хоть и не было это счастье явным и захлестывающим, таким, какое можно кому-нибудь показать, но оно было. Все равно, даже в обстановке повышенного нервного напряжения мне было радостно от того, что я нахожусь внутри моей любимой профессии, воочию вижу, как работают полицейские, горжусь ими, радую их и воодушевляю. Пишу о них летопись, организовываю для них «минуту славы», даю им возможность понять, что их усилия безгранично полезны для общества.

Но до слез отчаяния меня огорчали две вещи: то, что сама я еще никакой не полицейский, и то, что у меня совершенно нет денег. Самая дешевая килька в томате, хлеб, капуста и морковка – вот, какая еда мне была доступна. Конечно, в моей голове не мог не зудеть вопрос: как так, где еще на белом свете возможно, чтобы человек пахал без выходных, спал по четыре часа в сутки, работал в престижной организации, при этом ходил пешком, потому что нет денег на автобус, и не мог себе позволить нормальную еду? Сокрушалась я всякий раз вперемешку с горючими слезами, стыдясь того, что совершенно ничего не могу сделать. Я, взрослый человек, порядочный и образованный, ничего не могу сделать. Только плачу и мечтаю о том, что когда-нибудь удостоят меня права получать достойную зарплату. В 2014 году зарплата среднестатистического полицейского действительно была вполне достойной.

Мастера унижений в мире избранных

К начальнице иногда приходили в гости какие-нибудь сиятельные персоны, руководители других подразделений, а также разнообразных сторонних организаций, сотрудничающих с серым зданием. От всех пахло запоминающимся парфюмом, каждый любил, когда вокруг него услужливо расшаркиваются. В связи с этим у меня была еще одна интересная индивидуальная обязанность: я мыла пепельницу одного солидного дядьки. Может, начальница порой делала это и без моей помощи, но из всего личного состава лишь одна я была удостоена этой почетной миссии. Обязанность заваривать и разливать гостям чай я не считаю неприятной или унизительной, то, что я часто занималась и этим, надеюсь, оказалось не столь губительным для моей психики.

Помню день, когда это случилось впервые. Я сидела перед монитором, энергично выстукивая на клавиатуре очередную справку для какого-то совещания. В моменты работы над заданиями для меня в этом мире не существовало ничего, кроме компьютера и моих мыслей. Поэтому неожиданный грохот, который раздался после того, как какой-то предмет оказался на столе передо мной, заставил меня подпрыгнуть. В нос ударил едкий запах окурков. Они возвышались в пепельнице из массивного стекла горкой, напоминающей миниатюру смрадной помойки целого мегаполиса. Я, конечно, воочию ее никогда не видела, но мне почему-то кажется, что сходство есть однозначно.

Когда я подняла вверх глаза, желая увидеть, кто мне послал этот загадочный предмет, человек уже почти подходил к двери. Он небрежно обернулся в мою сторону и по моему растерянному выражению лица увидел, что мне необходимы пояснения.

– Вымой ее хорошенько. Только не разбей, вещь дорогая, – буркнул солидный дядька и скрылся.

Даже сейчас я не знаю, как наиболее рационально и разумно я могла тогда поступить. Что было бы действительно верным, не знаю до сих пор, но сейчас хотя бы могу сформулировать несколько вариантов, на которые бы пошел человек, уважающий себя. Но тогда я не видела другого выхода, кроме как взять зловонную пепельницу и отправиться очищать ее и мыть. Мне было мерзко и обидно. Почему взрослый дядька, в дорогом костюме, с портфелем из крокодиловой кожи, посчитал для себя возможным именно в таком формате поступить с девушкой? Я излучаю нечто такое, что вынуждает окружающих относиться ко мне не иначе, как к презренному рабу?

Итак, озвучу варианты, которые придуманы мной сейчас, в спокойное время, без явно угрожающих опасностей. Стоило попытаться уточнить у начальницы, действительно ли мне надлежит выполнять это указание. Может, она бы хоть тут поняла, что палочка хрустит оттого, что ее перегнули, или вообще при этом выяснилось бы, что сугубо сам дядька решил подсунуть мне пепельницу, без согласования с ней. Возможно, она бы запретила мне это делать и предъявила дядьке претензию по поводу того, с чего это он эксплуатирует ее личного раба. Конечно, вполне вероятно, что она бы наорала на меня за то, что я трачу время на пустые разговоры. Возможно, даже убедила бы меня в том, что мыть смердящие пепельницы – это как раз и есть мое истинное призвание. В конце концов, можно было вообще выбросить пепельницу. Будто я ее никогда не видела. Интересно, дядька бы пытал меня по поводу того, где она?

В другой день к начальнице пожаловал руководитель одного серьезного отдела, слывущего элитарным. А сам мужчина, как мне вспоминается, мнил себя еще более потрясающим, чем все подразделение, которым он управлял.

Начальница отсутствовала, и визитер уселся на стул около меня, чтобы ее дождаться. Однако его появление было не таким, как, наверное, логично предположить. Он вошел в мой кабинет, целенаправленно двинулся к свободному стулу и умостился на него. Не здороваясь и не дожидаясь того, что я, по обыкновению поглощенная работой, замечу его, оторвусь от монитора, подпрыгну, чтобы поприветствовать сиятельного полковника, а затем сообщу ему, что моего руководителя пока нет, но, если он желает, то может подождать.

Когда я заметила, что около меня сидит знатный человек, было уже как-то не уместно и подпрыгивать, и приветствовать. Да и по всему было видно, что он ни в чем этом не нуждался. Мы сидели вдвоем в тишине несколько минут. Краем глаза я видела, что он сосредоточенно копается в дорогом смартфоне. Вдруг он повернулся ко мне и сказал:

– Ты в сайтах разбираешься?

То есть он видел, что в кабинете находился еще кто-то кроме него. Просто этот кто-то не такой важный, как он. Поэтому на равных с ним, то есть с ней, да ладно уж, со мной, общаться не представлялось возможным.

– В каких сайтах? – поддержала я странно родившийся диалог.

– Ну, допустим, знаешь, как новости на нашем сайте просмотреть?

Я не знаю, как ответить на столь очевидный вопрос. Но вижу, что человек нуждается в моей помощи, поэтому даю максимально четкую инструкцию:

– Надо зайти на наш сайт и просмотреть новости.

Мой сиятельный собеседник не уловил моей иронии и снова погрузился в смартфон. Однако и с инструкцией у него ничего не получилось.

– Слушай, мне кажется, я вообще не на тот сайт захожу все время. Можешь мне ссылку прислать?

– Хорошо. Дайте мне вашу почту, и я пришлю ссылку на наш сайт со своей почты.

– Да не надо с почтами морочиться, я и не помню, есть ли она у меня вообще или нету ее. Просто в ватсап зайди и пришли, – он вдруг начал терять терпение, будто это я, а не он, говорила нелепости.

Я протянула ему свой кнопочный телефон.

– Не могу, тут такой функции нет.

Несколько секунд товарищ полковник смотрит на меня без каких-либо эмоций, потом во взгляде появляется искреннее, почти детское удивление:

– А че ты себе нормальный телефон не купишь? Вот, смотри, как у меня покупай, удобный очень. Мне нравится. В нем все есть.

Тут я решила подробно доложить товарищу полковнику о своей жизненной обстановке, чтобы никакие новые вопросы у него не появлялись и он прекратил отвлекать меня от работы.

– Рыночная стоимость вашего смартфона составляет, приблизительно, тридцать тысяч российских рублей. А моя зарплата равняется тринадцати тысячам четыремстам сорока четырем рублям, в той же твердой валюте. Я не могу себе этого позволить.

– Ну ладно, не хочешь – не покупай себе новый телефон, ходи с этим, – спокойно отвечает он и снова погружается в дебри непостижимого Интернета. Как будто теперь он узнал о том, что его интересовало, и в дальнейшей беседе уже не было никакого смысла.

Только тут я поняла, почему в начале своего появления гость не посчитал нужным соблюсти в отношении меня хотя бы минимальный этикет. Просто оперативное чутье подсказывало ему, что у меня нет модного телефона, значит, между нами совершенно не может быть ничего общего. С помощью ловкой словесной комбинации он мастерски вывел меня на чистую воду, проверил свою первоначальную версию и понял, что со мной действительно не стоит разговаривать.

Сейчас со дна моей памяти всплыл фрагмент ситуации, где главным героем тоже был еще тот напыщенный сноб. Всякий раз после общения с этим руководителем мне становилось очень неловко. Я будто попадала в какой-то липкий сумрак, окутывавший меня холодным скафандром и оттаскивавший в сторону от общей жизни. Высокомерие и нарочитая демонстрация своих супервозможностей – так в ориентировке я бы описала главные поведенческие черты этого человека.

Когда я еще была внештатником, за несколько месяцев до того, как отправила письмо генералу, писала материал про обозначенного неприятного начальника и его личный состав. Он не стал присылать мне по почте справочную информацию, а велел прийти к нему, чтобы я записала все его речи. Итак, передо мной в кожаном кресле расслабленно восседал молодой мужчина. Выглядел он и держался так, будто я пришла к нему не из редакции полицейской газеты, а из Форбса. Во-первых, его внешний вид вызывал невольные догадки о том, что дома у него есть нефтяная скважина. Он был одет явно дорого, и это бросалось в глаза. Опять же, модный телефон. И даже его ногти были не просто опрятными, на них угадывался салонный маникюр. Во-вторых, его манера говорить давала понять, что мы и на разных ступенях социальной лестницы, и вообще в вопросах мироздания он понимает намного больше меня. Он общался со мной свысока, нарочито демонстрируя свое превосходство.

– Для чего ты тратишь свое время, если тебе не платят? – удивленно спросил он почти сразу, как только я вошла к нему в кабинет. Видимо, мой альтруизм действительно был огромной сенсацией, раз кто-то рассказал ему обо мне и он заранее заготовил этот вопрос. Наверное, и он, и его информатор посмеялись надо мной от души.

– Хочу работать в отделе новостей.

– Ты разве не понимаешь, что это невозможно? – он спрашивает это с такой саркастической улыбкой, будто я только что призналась, что хочу полететь в космос и сама конструирую ракету.

– Почему невозможно? У меня профильное образование, русский язык и законодательство знаю, противоправных действий не совершаю. Все задания выполняю вовремя и качественно.

– Тебе сколько лет?

– Двадцать семь, аттестоваться можно до тридцати пяти. Как раз успеваю.

– Господи, да я не про это, – мой собеседник сделал такое лицо, будто ему невыносимо меня слышать. – Я про то, что взрослому человеку, если он действительно образован и разумен, должно быть понятно, как устроена жизнь и от чего зависит успех в ней.

У меня сжалось сердце от обиды и унижения, но я не стала спорить и пытаться его переубедить. Преодолевая брезгливость к этому субъекту, наличие которого в святой для меня организации виделось мне случайным, перевела разговор на тему, нужную для моего материала. Наблюдая за ним, я убедилась, что мое общество тоже не слишком приятно ему. Интересно, почему? Потому что избранные узнают друг друга по дорогим телефонам?

Через несколько месяцев после этого эпизода, когда я стала вольнонаемным работником отдела новостей, позвонила ему на мобильный, чтобы согласовать текст пресс-релиза перед опубликованием на сайте.

– Ну вообще-то я сейчас в Эмиратах, у меня отпуск, – швырнул он в меня вместо приветствия нехилый понт.

– Простите, пожалуйста. Я не знала. Свяжусь с вашим замом.

– Подожди, подожди! Ты мне звонишь со служебного телефона… Тебя что, все-таки взяли на работу?

– Взяли.

– Неожиданно… Ну поздравляю тебя. Желаю творческих успехов!

– Надеюсь, вы искренне. Спасибо и до свидания.

Насколько же его потрясла новость о том, меня взяли на работу, что ему не жаль было бешеных денег за входящий звонок в роуминге. И очень странно, что мое трудоустройство видится ему чем-то фантастическим. Он сам бы хотел оказаться на моем месте и с моей зарплатой?

Кстати, я недаром упомянула про ориентировку. Чуть позже этот нарцисс неожиданно был изобличен в совершении какого-то серьезного преступления и перестал быть товарищем другим полковникам. Какое-то время он действительно был в розыске и ориентировка в его жизни все-таки была. Справедливость восторжествовала, некачественный компонент был отторгнут системой, созданной для благих целей. Однако все же не могут не мучить меня вопросы: он только сейчас стал преступать закон или только сейчас это вскрылось? Он давно на службе, и если пошел на нарушения, стало быть, были у него основания чувствовать себя в безопасности. То есть, возможно, он был таким наглым потому, что за много лет привык к безнаказанности и действительно, без преувеличений, считал себя избранным.

Почему-то не стерлись из моей памяти воспоминания об еще одном способе унижения, который использовался в отношении меня, наверное, самой судьбой. Люди, от которых это исходило, все-таки были всего лишь марионетками в потоке роковых событий. Здесь были важны не исполнители, а сам процесс. Конечно, я сейчас пытаюсь иронизировать. Но только чтобы снова не упираться в тупиковый наболевший вопрос: почему все это происходило именно со мной?

Итак, к сути того, о чем я хочу рассказать, придется идти сквозь цепь событий, необходимых для того, чтобы получилась полная картина. Среди старожилов отдела новостей были люди, не имевшие специального образования, не умевшие писать ни простейшие новости, ни животрепещущие репортажи, ни душевные очерки о ветеранских судьбах. Да и вообще, не владевшие элементарными правилами грамотного письма. Однако они считали себя заслуженными людьми, поскольку им посчастливилось попасть на службу в юном возрасте и сейчас, в возрасте около сорока лет, они уже имели право уйти на пенсию. Им казалось, что возраст и стаж позволяют им находиться на службе в лайтовом варианте. Хотя, судя по набору их умений, в таком ненапряжном формате им удалось отбыть весь срок своей службы.

Справедливости ради необходимо отметить, что моя начальница обладала огромным достоинством, которое создавало настолько же большие неудобства ленивым людям. Она была космически трудоспособна и буквально органически не переваривала, не могла находиться с теми, кто не разделял ее бешеного увлечения работой. Меня, яроко фанатика службы, как вы понимаете, это ее свойство восхищало. Но было непостижимо: как в таком преданном службе человеке, способном работать круглосуточно, жертвующем ради службы общением с близкими, а также очень веско и разумно рассуждающем о положительных и отрицательных качествах личности, как же в ней оказалась такая ужасающая жестокость?

Наверное, опытные сотрудники надеялись, что их давний способ прохлаждаться и просто так получать зарплату и звания сработает и с новым руководителем. Однако их тоже не минула участь дежурить в тандеме с неугомонной «черной тварью». Конечно, начальница с ними не позволяла себе такого же грубого и жестокого общения, как со мной. Они много раз были свидетелями моих экзекуций и опасались, что в любую секунду тоже станут летать по периметру кабинета.

В общем, сначала искусству дежурств обучилась я, в обстановке, приближенной к боевой. А чуть позже, где-то в начале весны, когда я уже блестяще освоила это непростое ремесло, перестала бегать по каждому поводу к начальнице, которую это злило, к дежурствам подключились и солидные люди. К слову сказать, наблюдая за тем, как начальница гоняет меня, заваливает заданиями, требует оперативного исполнения и держит меня на работе до ночи, никто из них ни разу не предложил свою помощь. Они отстраненно наблюдали за всеми представлениями, очевидно, в уверенности, что бессонные ночи в обнимку с маленькой черной штучкой их не коснутся.

Однако эти прекрасные моменты вдруг настали. Я помню растерянный, почти испуганный взгляд взрослого мужчины, опытного офицера, когда начальница торжественно вручила ему «тварь» и напутствовала накануне недельного марафона. Мне стыдно признаваться, но я тогда испытала совершенно презренное злорадство. Что ж, тоже покажите свою стойкость духа и пример офицерской выдержки. А то как-то несправедливо, что в меня выдержку вбили, а офицером не сделали, а у кого-то все наоборот.

Да, я действительно злорадствовала. Не буду, в отличие от многих, идеализировать собственную душу. У меня были веские причины для этого тлетворного чувства. Я слишком долго и мучительно шла к серому зданию, а потом сразу попала в мясорубку, пока все эти люди незаслуженно занимали мое место. Я знаю, что это звучит отвратительно, но, поверьте мне на слово, и пусть реальные события вашей жизни не докажут вам этого на практике, стадия озлобления души неизбежна после того, с чем я столкнулась. Слава богу, что потом я смогла опомниться, совладать с собой и сейчас не чувствую былого деструктива ко всем этим людям. Но тогда я, вечно уставшая и голодная (прям как понравившаяся мне бабуля-ветеран, которая, правда, испытывала эти тяготы в послевоенные годы), жаждала справедливости и очень злорадствовала.

Кстати, к весне вместе со снегом каким-то чудесным образом чуть растаяло сердце моей руководительницы, и она порой даже стала хвалить меня за что-нибудь. Крики и унижающие речи не прекратились, но появились и приятные слова в мою сторону. Однако вы сейчас рано за меня радуетесь. В связи с тем, что я освоила механизмы выполнения разнообразных задач дежурного, она велела мне помогать старожилам.

Представляете абсурдность ситуации? Дядькам, с выслугой за два десятка лет, помогала девочка без звания. Да что там помогала. Я нередко просто делала их работу. Потому что объяснить человеку, который сам пишет с ошибками, как превратить запутанную справку о мероприятии, полученную из райотдела, в фактурный пресс-релиз, было невозможно.

Самые противоречивые чувства я испытывала по ночам, когда меня, жутко уставшую за рабочий день пешую прогулку до дома, и только-только уснувшую, бесцеремонно будил звонок таких дежурных. Если ночью что-то происходило, и нужно было срочно составить документ для столицы, они наглым образом звонили мне. Чтобы уведомить, что уже кинули мне на почту информацию, из которой надо сделать текст. И я, откинув одеяло, включала ноутбук и нажимала на клавиши. Не взять трубку или отказать им в содействии было невозможно.

Однажды я все-таки заикнулась о том, что несправедливо-де получается, ведь я дежурю вместе с ними, не в свою очередь, и выходит, что намного чаще, чем они, почти всегда. Но начальница, естественно, жестко выдрала меня. Ее аргументы были непобедимы: отказываясь помогать коллегам, я не им причиняю неудобства, а подставляю все серое здание, всю полицию региона и лично генерала Ионова, поскольку, зная, что дежурный сам не справится и напортачит, не хочу спасти ситуацию.

Как наивный фанатик вроде меня мог после этого поступить? Конечно, в моей душе не утихло возмущение от наглого приспособленчества взрослых дядек, которые ездят на порабощенной и безответной девочке. Но начальница постаралась, чтобы кроме страха быть наказанной, мной стал двигать и гордость от того, что я могу делать что-то важно. Даже вымотанная и уставшая, нищая и полностью утратившая все надежды, но все равно могу. Взрослые и довольные жизнью дядьки не могут, а я могу. Разве не гениальное управленческое решение?

Конечно, из ее уст прозвучал и такой аргумент: в полиции в принципе нелегко, и если я не понимаю этого, не согласна и не справляюсь с поставленными задачами, то мне стоит задуматься, там ли я нахожусь. Ей-богу, сейчас я транслирую ее слова как цитату из легенды, без синдрома душевной боли. Потому что сейчас для меня больше актуальна физическая боль. А тогда, вы представляете, как тогда мне было горько от этой отвратительной несправедливости? Почему я с первых дней нахождения в сером здании, получая жалкие копейки, должна находиться в нелегком положении и гордиться этим, а кто-то за двадцать лет службы не освоил элементарных навыков и продолжает прохлаждаться?

Это было жуткое время. Меня будили среди ночи, я писала докладные в столицу, естественно, указывая как исполнителя себя, а не дядьку, за которого это делала. И мне было до оцепенения страшно, потому что если ты очень мало спишь, много работаешь и долго идешь домой, и так каждый день, то ты весь из себя представляешь сплошную усталость и очень легко можешь допустить ошибку. Я сейчас не про грамматику и пунктуацию, качеством которых тоже лучше не злить людей из столицы. Неточно оформление, нехватка какой-то детали – гневный звонок «оттуда» мог поступить в любой момент.

Сейчас вспомнилось, как мне и моим коллегам было страшно открывать письма от одного очень нервного мужчины с большими звездами. Он был одним из наших кураторов в столице и согласовывал тексты по резонансным тематикам. Кликая по письму, каждый из нас молился, чтобы обязательно увидеть заветное слово «согласовано». Потому что, если там будет зловещая надпись «не согласовано», придется писать объяснение и принимать удары судьбы, наносить которые уполномочена наша начальница. Конечно, в свете всего этого мне было очень не по себе. Ведь если в документе, сделанном мной среди ночи, будет хоть что-то неправильно, отвечать за это буду я, а не тот, кто номинально дежурил.