Текст книги "Мельбурн – Москва"

Машины у нас не было, а я как раз в то время насмотрелась мультиков про капитана Пауэра и жутко боялась заходить в вагон – они в Сиднее трехэтажные, и мне казалось, что с верхнего уровня сейчас прыгнет Ястреб. Я отказывалась идти к станции, и бедный папа нес меня, тихо плачущую, на руках, а я была уже большая и довольно тяжелая. Когда подъезжал поезд, он накрывал мне чем-нибудь голову, чтобы я ничего не видела, и, заскочив в вагон, сразу взбегал по лестнице наверх.

Конечно, когда мы переехали в Мельбурн, у него уже появилась возможность пригласить для меня педагога русского языка. Очень симпатичная старушка-эмигрантка Фрима Израилевна, педагог с сорокалетним стажем, приехавшая из Ростова к взрослым детям, занималась со мной три раза в неделю, как она утверждала, «по полной программе средней школы». Папа платил ей хорошие деньги, но об этом никому нельзя было рассказывать – иначе Фриму Израилевну лишили бы льгот и субсидий, которые Австралия дает неимущим пенсионерам.

Однажды, уже лет в пятнадцать, я спросила у папы, зачем мне нужен русский язык – неужели мы собираемся вернуться в Россию. Он ответил: «Я-то нет, а вот ты…. Кто знает?». Глаза у него при этом стали такими печальными, что больше я ничего не стала спрашивать – ушла в свою комнату и села учила наизусть заданное мне Фримой Израилевной стихотворение поэта серебряного века Александра Блока. Закрыв уши, повторяла: «Ночь, улица, фонарь, аптека», а сама думала о папе – что же его так мучает? Ведь он сам любил повторять, что это великое счастье – то, что нам удалось уехать из этой проклятой страны….

Тогда, в раннем детстве, я никогда не задавала папе вопросов типа: «Для чего мы сюда приехали? Где наш дом? Где мама? Почему с нами нет Мишки?» Не спрашивала и позже – когда мы уже переехали в Мельбурн, и я достаточно повзрослела. Зачем спрашивать, если ответ, я знала, находится в моей памяти – мне нужно было лишь осознать смысл запечатлевшейся в детском мозгу сцены на кухне, а помнила я все, до единого слова и жеста родителей. Почему? Потому что тот день полностью изменил мою жизнь. Никого ни о чем не спрашивая, я пыталась до всего дойти сама. Сколько мне было, когда пришло понимание, – четырнадцать, пятнадцать? Не помню, но знаю точно: именно тогда я твердо решила все отсечь и забыть. Навсегда. Так зачем теперь, когда мне больше двадцати, вновь вызывать откуда-то этот кошмар?

– Я помню все, что надо, папа, – твердо сказала я, – ты знаешь, какая у меня хорошая память. Но ее я не хочу помнить. И… я не хочу ничего о ней знать.

Папа печально вздохнул.

– Хорошо, не будем об этом, я только хотел сказать…. Это она, – он провел пальцем по прекрасному лицу томно смотревшей с фотографии женщины, – твоя мама. Когда-то я безумно любил ее, потом презирал и ненавидел, а теперь… не знаю. Наверное, каждый имеет право выбирать в жизни свой путь. Если без меня тебе вдруг станет очень одиноко и горько….

– Нет! – закричала я. – Папа, разорви эту фотографию, пожалуйста, я никогда, слышишь, я…. Иначе, я сама разорву!

– Погоди, не кричи, не перебивай, мне трудно говорить. Не вини ее, она… Я помню тот день – лето… рано, а солнце уже взошло. Вышел из дому на работу, а она мела тротуар у подъезда. В грязном халатике, на волосах какая-то жуткая косынка. Остановилась на минуту, посмотрела на меня, улыбнулась, сказала: «доброе утро». Как она была красива, боже мой! В тот день я потерял голову, Иногда говорю себе: надо было думать, ей было только девятнадцать, а мне уже тридцать восемь, и я был достаточно опытен в отношениях с женщинами. Но когда вспоминаю ее…. Нет ни о чем не жалею, у меня было десять лет счастья, и у меня осталась ты. Ты… похожа на нее, те же глаза, тот же рот, такие же волосы – пышные, хотя и светлые. Не уничтожай фотографию. Так вот, что я хотел сказать? Да, вот что: у тебя есть два брата, Мишу ты помнишь, – голос его задрожал, и по исхудавшей щеке неожиданно покатилась слеза, – младшего ты никогда не видела, но… он тоже твой брат, у вас троих одна мать. Я… просил Сэма Доули найти их, они живут в США. Я не хотел ничего о ней знать все эти годы, но ты должна. И если вам когда-нибудь придется встретиться, помни одно: это твоя мать, и я… я любил ее.

– Хорошо, папа.

Не сказав больше ни слова, я положила фотографию вместе с альбомом на прежнее место, заперла потайной ящик секретера на ключ и мысленно пообещала себе никогда больше его не отпирать.

На следующий день папы не стало. Прощаясь с ним перед кремацией, я сунула ключ от секретера в карман его пиджака, коснулась губами холодного лба, а потом долго следила глазами за медленно вплывающим в дверцу печи гробом.

Глава третья

После похорон Марудины провели в Мельбурне еще две недели, опасаясь оставить меня одну, потом вернулись в Сидней. Ехать с ними я наотрез отказалась – нужно было начинать другую жизнь. Без папы. Через неделю после их отъезда позвонила Грэйси.

– Прими мои соболезнования, Натали, дорогая, прости, что не могла сделать это раньше – почти месяц провела в Новой Зеландии. Работа. Увидимся?

Мы встретились через день в том же кафе в Шампань Лонж, и вид у Грэйси был крайне утомленный.

– Ты не больна? – невольно вырвалось у меня.

– Хуже, – она слабо улыбнулась и махнула рукой, – целый месяц проработала в кабинете семейного врача помощницей медсестры. Пациентка и ее муж пытались сфабриковать обвинение в неэтичном поведении, устраивали всевозможные провокации. Собирались содрать с бедняги крупную компенсацию – суды обычно в таких случаях принимают сторону пациентки. Хорошо, он вовремя подсуетился обратиться к нам. Теперь они будут сами платить по полной за ложное обвинение.

– Но как же? – ужаснулась я. – Ты ведь не имеешь права фиксировать на видео момент осмотра.

– Конечно, нет, а то все было бы в сто раз проще. Но есть моменты, которые юридически мы имеем право фиксировать, и это очень кропотливая работа. Детектив-профессионал должен быть подкован в юриспруденции. Ладно, как у тебя идут дела, Натали?

Я лишь пожала плечами – как могли у меня идти дела? Не было папы, а все оставалось прежним.

– Стараюсь оттянуть момент, когда придется разбираться в своих финансовых делах, – я тяжело вздохнула.

– Это неминуемо, – сочувственно отозвалась Грэйси, – нам с Денисом здорово повезло, что всем занимается дедушка, хотя доход нашей семьи, разумеется, много меньше твоего.

Действительно, им здорово повезло, а вот мне придется общаться с агентом по недвижимости и знакомиться с отчетом о полученных доходах. Придется иметь дело с менеджером, который перечисляет мне дивиденды с акций компании, а также с адвокатом, контролирующим правильность начисления налогов. В принципе, можно всего этого и не делать – просто использовать те суммы, которые поступают на мой банковский счет, – но папа советовал всегда и все держать под личным контролем.

– Если честно, Грэйси, мне это кажется странным, но я еще живу. Кстати, два дня назад я оставила работу в компании. Окружающие считают это естественным – ведь мне осталось менее полугода до окончания университета.

– Наверное, предполагается, что через полгода ты вернешься? – с легким смущением в голосе она отвела глаза.

– Пока в разговоре со мной кто-нибудь нет-нет да вставит «когда ты, Натали, опять приступишь к работе….». Но ты ведь знаешь, что у меня другие планы. Да, и еще: с сентября начну посещать краткие курсы по праву. Ты права – детектив должен быть юридически подкован, – я со смехом процитировала фразу с сайта моих курсов по праву при мельбурнском университете Ля Троб: – «Вы изучите право и научитесь использовать это с максимальной пользой для клиента».

Грэйси смотрела на меня долго и задумчиво, и постепенно в ее взгляде появилось нечто вроде понимания.

– Знаешь, Натали, давай, закажем еще кофе, – она подождала, пока официант поставит перед нами чашки, высыпала в свой кофе сахар, помешала и только после этого вновь заговорила: – Скажи, ты сама себя понимаешь?

– Думаю, да, – с некоторым вызовом в голосе ответила я, тоже бросая в кофе сахар.

– Прежде ты была вполне довольна своей жизнью и выбранной специальностью. Работа менеджера по персоналу тебя устраивала, тебе нравилось общаться с людьми, а потом вдруг….. Ты можешь продолжить свое образование и получить степень доктора психологии, я знаю тебя и вижу, что это твое. Быть детективом – не твое.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю, Натали. Папа был прирожденным детективом, Сью тоже, – голос ее слегка дрогнул, – а вот я нет. Я просто вношу свою лепту в семейный бизнес, после гибели Сью постаралась сохранить агентство. Сначала делала это в память о папе, теперь ради Дениса – он увлечен работой со своей программой, ему нужна база. Я много работаю, потому, что нам нужны деньги, но не собираюсь всю жизнь оставаться детективом – хочу получить степень доктора права и стать барристером, а это еще три года учебы. Говорю это, чтобы ты поняла: лично для меня работа детектива – всего лишь способ выжить.

– А для Сэма? – наши взгляды встретились, но я не стала отворачиваться, и смотрела прямо ей в глаза, хотя чувствовала, что румянец заливает мне щеки.

– Сэм, он такой же, как папа и Сью, фанат своего дела, но ведь ты не Сэм! Пойми, если ты не рождена стать детективом, то ничто не сможет этого изменить. Никакое чувство…. Я имею в виду…..

Тут тактичная Грэйси сбилась и умолкла – разумеется, она прекрасно понимала, какое чувство я испытываю к Сэму, но говорить об этом без моего дозволения считала себя не вправе. Я решила такое дозволение ей дать.

– Да, я люблю его, Грэйси! Знаю, что я ему не нужна, поэтому пытаюсь использовать все доступные мне средства, чтобы быть рядом с ним. Если для этого нужно стать детективом – стану детективом. Я хочу быть детективом, потому что для меня на первом месте любовь, а не карьерный рост, пойми! И неизвестно, какой детектив будет лучше работать – тот, кем движут азарт, деньги или честолюбие, или тот, кем движет любовь. Да ты сама же этому пример!

Грэйси не стала спорить, а лишь улыбнулась и неожиданно для меня согласилась.

– Что ж, Натали, я постараюсь убедить Сэма принять тебя с испытательным сроком. Только отложим этот разговор до тех пор, пока ты не получишь сертификат, нам нужен детектив, который сможет полностью посвятить себя работе.

– Да, Сэм сказал мне то же самое. Что ж, договорились, – голос мой дрогнул, и я очень тихо добавила: – Спасибо, Грэйси.

Перед самым Рождеством я позвонила ей – поздравить с праздником и сообщить, что получила степень бакалавра с отличием.

– Поздравляю, Натали, – она была искренне за меня рада, – в ближайшее время нам с тобой нужно будет встретиться и поговорить о чрезвычайно важном деле. Сегодня мы с Денисом уезжаем в Хоббарт, вернемся сразу после Нового года, и тогда, надеюсь, ты пригласишь нас с Сэмом к себе – разговор будет долгий.

Рождество я провела в Сиднее у Марудиных и вернулась в Мельбурн в начале января, хотя дядя Рома чуть ли не силой пытался меня удержать еще на пару недель.

– Не понимаю, куда ты спешишь? – недовольно и немного обиженно ворчал он. – Тебе так у нас плохо? Ты ведь сейчас не работаешь у себя в компании.

– Дядя Рома, не обижайся, пожалуйста, но мне предстоит важное собеседование с работодателем.

Я понимала, что ни ради дружбы, ни из сочувствия никто принимать на работу бесполезного человека не станет. Возможно, Сэм и Грэйси собираются каким-то образом меня протестировать. Как именно, я не знала, но столько об этом думала, что мысль организовать хоть какое-то угощение для гостей, даже не пришла мне в голову. Лишь когда они переступили порог моих апартаментов, я вдруг вспомнила о законах гостеприимства, заметалась и забормотала нечто похожее на «сварить кофе». Грэйси отмахнулась от моего лепета и усадила меня на диван.

– Денис сварит, покажи ему, где у тебя что.

– Я профессионал, – сообщил Денис, открывая кухонный шкаф, – к тому же, знаю, как включается кофеварка, это большое достоинство для мужчины, да, Грэйси?

Я отметила, как на миг их взгляды слились в единое целое, светившееся нежностью. Потом он занялся кофеваркой, а Грэйси, удобно поджав ноги, примостилась рядом со мной на диване. Я не знала всех нюансов собеседования при найме на работу детектива, но, все же, с некоторым недоумением следила за тем, как Сэм, успевший расположиться в большом кожаном кресле – любимом кресле папы, – открывает свой кейс и выкладывает на журнальный столик папку с документами и дисками. После этого он выразительно глянул на Грэйси, и она, откашлявшись, начала:

– Ты, конечно, знаешь, Натали, что твой отец незадолго до смерти поручил нашему агентству работу и предупредил, что отчитаться мы должны будем перед тобой.

Мысли запрыгали в моей голове, как кенгуру. Так это не собеседование? Господи, папа ведь предупреждал меня, что обратился в их агентство! Я была ошеломлена и ответила крайне сухо:

– Да, знаю. Сколько я должна заплатить?

– Заказ был полностью оплачен, работа выполнена, часть средств, выделенных твоим отцом на расходы, не истрачена. Мы пришли представить тебе полный отчет.

Отогнав внезапно нахлынувшее воспоминание – исхудавшее лицо папы, отливавшее болезненной желтизной на фоне белых подушек, – я угрюмо кивнула.

– Хорошо, я вполне доверяю добросовестности вашего агентства. Что я должна подписать?

Грэйси посмотрела на Сэма.

– Сначала ты должна ознакомиться с результатами, – в его взгляде неожиданно мелькнуло сочувствие, – поскольку представить отчет заказчику является частью предусмотренной договором работы.

– Такова была воля твоего отца, – мягко добавила Грэйси, и ласковый тон ее заставил меня виновато опустить голову.

– Хорошо, я слушаю.

– Твои родители, как ты знаешь, – сказал Сэм, – официально развелись в девяносто четвертом. Они пришли к обоюдному соглашению еще до суда, поэтому твоя мать не стала требовать, чтобы тебя оставили с ней, хотя могла бы – в России суды обычно становились на сторону матери. Взамен твой отец добровольно отказался от своих отцовских прав на Михаила – Артур Гаспарян, его настоящий отец, пожелал записать ребенка на свое имя.

Я вспомнила веселого мальчика с кудрявыми волосами, постоянно меня дразнившего и ни минуту не остававшегося в покое.

– Значит…

– Да? – Сэм вопросительно посмотрел на меня. – Что ты хотела спросить, Натали?

– Нет, ничего, или…. Так, значит, у Миши теперь другая фамилия?

– Да. Он и ваш с ним младший брат Эдуард носят фамилию Гаспарян. Ладно, продолжу.

Итак, спустя какое-то время после развода твой отец решил уехать в Австралию. При оформлении документов ему необходимо было получить разрешение Аиды на твой отъезд из России. Он приехал к ней за подписью, и тогда же она сообщила ему, что Артур Гаспарян, как беженец из Баку, уже получил американскую визу, остается лишь оформить документы для всей семьи, а после этого они уедут. Поэтому твой отец был абсолютно убежден, что искать их нужно в США. Так мы и сделали.

Меня охватило горькое отчаяние – эта женщина, моя…мать, она ведь даже не захотела меня повидать перед разлукой, навсегда вычеркнула из своей жизни. Преодолев сжавший горло спазм, я сумела принять безразличный вид.

– Что ж, ваше агентство нашло их, Сэм, и твоя работа выполнена. Спасибо, давай, я подпишу бумаги.

Он отвел мою руку, потянувшуюся к лежавшему поверх остальных бумаг контракту.

– Не спеши, согласно контракту я должен доложить тебе об основных деталях расследования. Итак, мы сделали запрос в эмиграционные службы, вот ответ и отчет о расходах на информационные услуги. Среди мигрантов, прибывших из России в США за последние восемнадцать лет, Артура Гаспаряна с женой Аидой и двумя сыновьями нет, хотя само имя «Артур Гаспарян» встречается настолько часто, что идентифицировать каждого из них заняло бы года два или три. Тогда мы пошли другим путем – отыскали первую жену Гаспаряна. Ну и женщина! Какой темперамент! Битый час возмущалась и поносила первого мужа всяческими словами за то, что он после развода так и не вернул ей положенную половину супружеского имущества – я представлю тебе счет за телефонный разговор с Лос-Анжелесом. Потом заявила, что уже двадцать лет не поддерживает с «этим мошенником» никаких отношений, но под конец все же дала адрес их с Артуром дочери Лианы. С дочерью у нее тоже полный разлад, поскольку та «во всем копия своего подлого папаши». По словам Дианы, они с отцом вроде как переписываются, но ее, конечно, «это абсолютно не касается». Лиана живет в Атланте, замужем за дантистом, воспитывает двоих маленьких детей. В отличие от своей матери, она оказалась очень спокойной и приветливой женщиной. Когда я объяснил, в чем дело, она с готовностью рассказала все, что знала. Артур Гаспарян живет в США с 2007 года, занимается бизнесом. Но женат он теперь на другой женщине, не на Аиде.

На другой женщине?! В памяти моей возникло худое лицо высокого человека, возившего нас в зоопарк и потом разговаривавшего с мамой у катка возле нашего московского дома. Его хмурый взгляд, смутно сохранившееся в детской памяти лицо моей мамы, прекрасное лицо женщины с фотографии – все на миг смешалось, поплыло перед глазами.

– А… Аида? – спросила я, чувствуя, что бледнею и уже ничего не могу поделать со своим дрожащим голосом. – Она….

Грэйси торопливо сказала:

– Она жива, жива, осталась в России вместе с твоими братьями. Ребята, а может, мы выпьем кофе, потом продолжим? Денис, твой несравненный кофе готов?

– Почему? После всего…. После того, как он….. На другой женщине?!

– Денис! – закричала Грэйси.

– Есть, командир! – по-военному отчеканил он, приближаясь к нам с подносом.

Ароматный кофе, покрытый густой белой пеной. Мелькнула глупая мысль: «Где, интересно, он откопал эти чашки? Даже не знала, что у нас в шкафу есть такой сервиз». Легко соскочив с дивана, Грэйси побежала к холодильнику и отыскала там сливки.

– Ничего, что я у тебя тут хозяйничаю, Натали? Не могу пить кофе без сливок, ты же знаешь. Тебе тоже кладу, да?

Я тупо уставилась на свой кофе, потом перевела взгляд на Сэма.

– И когда же он развелся с Аидой?

– Рассказываю то, что узнал от Лианы. Оформление выездных документов для всей семьи затянулось, потом вообще было отсрочено на неопределенное время – в американской программе помощи беженцам изменились кое-какие параграфы. На какое-то время они даже отказались от мысли о переезде – у Гаспаряна в России был свой бизнес, и семья жила относительно неплохо. Приобрели участок земли в районе Бутово, выстроили коттедж, много путешествовали по Европе, Михаил окончил университет, женился. В две тысячи четвертом у твоей матери обнаружили рак молочной железы, и Гаспарян отправил ее лечиться в Германию. Ампутация груди, длительное лечение – он не жалел денег. Однако за время болезни жены у Гаспаряна появилась другая женщина – украинка Марина Лагутко. После лечения Аида полностью поправилась, но потеряла мужа – едва врачи объявили о полном ее выздоровлении, как Гаспарян подал на развод. Его дочь Лиана искренне полагает, что ее отец честно выполнил свой долг перед второй женой и получил право заново устроить свою жизнь. Тем более, что он полностью всем обеспечил Аиду и сыновей – Михаилу с семьей отдал их прежнюю квартиру в Москве, Аиде с Эдуардом оставил коттедж. Бизнес свой, правда, полностью ликвидировал, чтобы начать дело в США, но по мере возможности присылает Аиде с Эдуардом деньги. Михаил, по словам Лианы, в помощи не нуждается – он на хорошем счету в банке, где работает и имеет большие перспективы. Однако Аиде с Эдуардом немного не повезло – у них отобрали коттедж, и теперь они живут в двухкомнатной квартире.

– Как можно отобрать собственность? – изумилась я, на время даже забыв о своих переживаниях, вызванных рассказом Сэма.

– Тут я тоже не совсем понял, это Россия, Денис тебе лучше меня объяснит.

Денис рассмеялся.

– Точно, вам, аборигенам, такого не понять. Наташка, ты поймешь, если я объясню по-русски? По-английски для такого словарного запаса не хватает.

– Да, – растерянно ответила я, – пойму, наверное.

– Ты спрашивай, если неясно. Короче, правительство Москвы решило застроить земли в Бутово – как раз те места, где находился коттедж. Предложили жителям в виде компенсации квартиры городского типа. Мы с дедом живем в Бутово, поэтому я все эту катавасию как дважды два знаю. Многие отказывались, митинговали, протестовали, писали куда-то, но все без толку – митинги разогнали, вещи насильно вывезли в новые квартиры, дома сломали.

– Но ведь Гаспарян и остальные люди покупали эту землю!

– У многих эта земля была с советских времен, власти доказывали, что там какие-то закорючки были оформлены неправильно. Я насчет Гаспарянов специально связался с одним своим бывшим одноклассником, он на Петровке работает и сумел (не бесплатно, конечно) получить информацию. У самого-то Гаспаряна покупка была оформлена правильно, но человек, который продал землю, якобы владел ею незаконно. Гаспаряна в России уже не было, приехать он не мог – ждал получения «грин карты», а Аида с мальчиками что могли сделать? Михаил решил, что не стоит связываться с правительством Москвы, сам подписал согласие и матери велел подписать. Это уже нам Лиана рассказала, она тоже в ситуации не разобралась, просто передала, что слышала от отца. Очень возмущалась, ругала Аиду и Михаила за глупость, за то, что позволили отнять то, что своими руками сумел нажить ее отец, но ей-то ведь ситуацию не объяснишь, такое только русский человек понять может.

– Ну, и что они теперь делают? – хмуро спросила я.

– Живут себе и живут, что тут поделаешь? Аида не работает, получает пенсию по инвалидности, потому что состоит на учете у онколога, Гаспарян им, конечно, регулярно помогает, поэтому у них все есть. Твой брат Эдуард должен был в этом году окончить школу, но дальше, – Денис вновь перешел на английский и посмотрел на Сэма, – дальше пусть Сэм тебе докладывает.

– Восьмого декабря прошлого года, твой брат Эдуард был арестован, – будничным голосом продолжил его рассказ Сэм, – его обвиняют в убийстве учительницы.

– Что?!

Я торопливо поставила чашку на стол, и хорошо, что кофе остыл, иначе, плеснув на мою дрогнувшую руку и джинсы, он основательно обжег бы кожу. Грэйси сбегала к стенному шкафу и, притащив пачку бумажных салфеток, начала меня тщательно вытирать со всех сторон.

– Подробности мы узнали с помощью того же приятеля Дениса, который работает в полицейском управлении Москвы. Формально он не имеет доступа к этому делу, информация закрытая, но в России, к счастью для нас, можно купить все, что угодно. Я представлю отчет о расходах.

– Хорошо, Сэм, но только позже, ладно? Сейчас расскажи мне, что произошло.

– Убийство и ограбление. Жертва убита из травматического оружия – случай крайне редкий, но пуля выпущена с близкого расстояния и прошла через глаз. В квартире все перевернуто верх дном, пропали золотые вещи и, предположительно, деньги.

– Боже мой! Но почему заподозрили моего… моего брата?

– Убитую, учительницу Анну Григоренко, обнаружила ее мать – она пришла домой около шести, и она же вызвала полицию. Первым делом, как и положено, проверили бывшего мужа, но у него стопроцентное алиби – в день убийства ему удалили аппендицит. Стали проверять другие контакты, выяснили, что в пять часов того дня к Анне на урок английского языка должен был прийти Эдуард Гаспарян. Мать Анны работает медсестрой в поликлинике, и они с Аидой сдружились, когда та проходила у них лечение. Дома Эдуарда не оказалось – около семи он позвонил матери, сказал, что английским успешно отзанимался, а теперь хочет проводить свою девочку, Надю Калугину, в танцевальную студию и там ее подождать. Это сразу вызвало у следователя подозрение – по словам матери Григоренко, урок с Эдуардом должен был начаться в пять и закончиться в половине седьмого. Но уже в пять, по предварительным данным, жертва была мертва, поэтому «успешно отзаниматься» с ней Эдуард никак не мог. Поехали в местный клуб «Лира», куда Надя Калугина ходила в танцкласс, но оказалось, что на урок она не пришла. Мобильный телефон у Эдуарда был отключен, поэтому дождались, пока он явится домой, и задержали.

– Он признался?

– В убийстве? Нет, конечно. Но сознался, что обманул мать – в пять он пришел на урок, но никто ему не открыл дверь. Эдуард подумал, что Анны нет дома. Такое случалось – задержалась, едет в метро и сообщить по мобильному не может, там не везде есть связь. Он позвонил своей девочке, и они решили плюнуть на все занятия и поехать в центр в кинотеатр. А матери он соврал, чтобы не возвращать ей деньги, которые должен был отдать учительнице за урок, звонил ей по мобильному уже из центра.

– Девочка подтвердила его слова?

– Поначалу – да, слово в слово. Но через пару дней начала путаться, говорить, что не помнит точно – у нее в тот день сильно болела голова. Кажется, она приняла таблетку и весь вечер проспала. После этого в квартире Гаспарянов провели обыск, в комнате Эдуарда обнаружили сумку с золотыми вещами и травматический пистолет Стечкина, из которого была убита Григоренко. Следователь предположил, что пистолет принадлежал Артуру Гаспаряну, который пользовался им для самозащиты.

Я похолодела.

– Но тогда… тогда это все, конец, – голос мой внезапно осип, в глубине души закипало раздражение. Почему? Почему я должна так переживать из-за мальчишки-преступника, которого никогда в жизни не видела?

Сэм пожал плечами.

– Не знаю. Михаил и Аида наняли адвоката, сам Артур прислал деньги, но приехать отказался. Он сообщил, что действительно имел травматическое оружие – не пистолет Стечкина, а «осу», – но разобрал и выбросил его перед отъездом в Штаты. Однако показания его особой силы не имеют.

– А адвокат?

– Адвокат Марк Яновский напирает на нарушения при обыске – он подробно расспросил Аиду, по ее словам, понятые почти все время находились в прихожей, их пригласили в комнату только после того, как были обнаружены улики. Две пожилые соседки. Во время обыска они растерялись, плохо понимали, что от них требуется, и толком объяснить, как все происходило, не могут. Или не хотят. Повторяют, что видели все из прихожей, большего от них не добиться. А Аида – мать, ее словам не придают значения.

– Отпечатки на уликах? Какие-нибудь другие следы?

– Не нашли. Следователь считает, что Эдуард все стер – парень ведь не дурак, читает детективы.

– Где же он спрятал вещи и пистолет перед тем, как встретился со своей девочкой? Он ведь не заходил домой и вряд ли поехал в кино с награбленным. А если спрятал где-то, то зачем потом принес домой улики? Пусть адвокат расспросит Надю еще раз!

– Отец девочки, крупный бизнесмен, взял у невропатолога справку, что его дочь страдает нервным расстройством, и потребовал, чтобы девочку оставили в покое, потому что она несовершеннолетняя – шестнадцать лет.

– Шестнадцать лет! Она обязана дать показания, если от этого зависит судьба моего брата!

Я и не заметила, с какой легкостью стала называть Эдуарда своим братом! Грэйси переглянулась с Сэмом.

– Мы не думаем, что твой брат действительно виновен, Денис, расскажи, что ты узнал.

Денис кивнул.

– Мой приятель, который работает на Петровке, сумел выяснить, что кто-то очень заинтересован в том, чтобы твоего брата признали виновным. Кто – узнать ему не удалось. Однако отдельные СМИ подготавливают общественное мнение – освещают дело определенным образом, посмотри, я сделал тебе подборку на русском языке.

Он положил передо мной несколько распечаток статей из Интернета. Голова моя закружилась.

«Убийство учительницы выходцем с Кавказа….»

«Армянский подросток ограбил и убил свою учительницу….»

«Учительницу из Бутова зверски убил выходец из Армении…»

– Почему они так пишут? – голос мой звучал растерянно. – Эдуард не выходец из Армении, он родился в Москве, его мать и отец из Баку. И потом, какое это может иметь значение?

– Это Россия, – хмыкнул Денис и положил передо мной еще одну распечатку. – Видишь, адвокат Эдуарда жалуется на звонки с угрозами.

Внезапно ко мне пришло решение.

– Я еду в Россию, это дело требует тщательного расследования, их властям нельзя доверять. Сэм, Грэйси, я хочу поручить эту работу вашему агентству.

Не успела я закончить фразу, а Сэм уже отрицательно качал головой.

– Нет, Натали, это не наша территория. В России у меня нет агентов, а сам я, не зная языка и сложностей менталитета, работать не смогу, прости.

Я поднялась, губы у меня дрожали, и я ничего не могла с этим поделать.

– Тогда… тогда я поеду туда одна. И сама проведу расследование!

– Что ж, пожалуй, такой вариант тоже можно рассмотреть, – согласился Сэм.

– Ты шутишь, Сэм? – возмутилась Грэйси.

– Какие шутки? Натали хочет работать в нашем агентстве, будем считать это испытательным сроком.

– Это несерьезно, она никогда не вела частного расследования!

– Натали способна на большее, чем ты думаешь, Грэйси. К тому же, она имеет степень бакалавра с отличием в области психологии, мы будем с ней на связи и в любой момент поможем, – Сэм посмотрел на меня и неожиданно улыбнулся очень теплой дружеской улыбкой, – и у нее будет преданный помощник – ХОЛМС.

– Холмс? – смущенно отводя взгляд, переспросила я.

– Так называется моя программа, разве ты не знала? – засмеялся Денис и ласково сжал руку Грэйси. – Когда Грэйси попросила меня дать ей экзотическое название для рекламы, у меня не хватило фантазии ни на что другое. ХОЛМС, заглавными буквами.

– Мы составим два соглашения, – добавил Сэм, – с одной стороны, наше агентство заключит с тобой контракт, как с клиентом. С другой стороны, работать ты будешь, как сотрудник нашего агентства, сможешь пользоваться нашей лицензионной программой и нашими регулярными консультациями. Действия твои мы спланируем и будем постоянно корректировать, но если ты нарушишь указания, наше агентство вправе уволить тебя без выходного пособия, а заказ будет считаться невыполненным по вине клиента, и тебе придется оплатить все издержки. Устраивает?

– Думаю, Сэм, ты нашел оптимальное решение, – я посмотрела ему прямо в глаза, – составляй контракты, я готова подписать их прямо сейчас.

Задумчиво оглядев меня с ног до головы, он покачал головой.

– Встретимся через три дня, великая сыщица, к этому времени мы подготовим тексты.