Текст книги "Дама и её четыре мужа"

   Я дама  – от производного «Дамы и господа!». Дама в расцвете мудрости, а кажется, совсем  недавно гордилась силой очаровательной и беспечной молодости. Впрочем, я обворожительна и сейчас, это подтверждает наличие при мне четырех мужчин. Да и статус жениха любого из них в далёком прошлом. Теперь мы называем друг друга родственниками по духу, живя под вывеской «Общежитие взаимопонимания».

 Стоит солнышку устать и отправиться на покой, мы собираемся на кухне. Я смотрю на мужчин, проживших бок о бок со мной  целую жизнь, и невольно появляется вопрос: неужели Господь соединил нас на изумление людям и себе на забаву?

   Сегодня суббота, тот редкий день, когда мне удаётся насладиться одиночеством. Пригревает апрельское солнышко. Кутаясь в шаль, сижу на балконе в кресле-качалке, держа блокнот и ручку. В голове давно созрело желание поведать историю нашей квартиры, чья участь поделилась на судьбы пяти семей, обитавших в ней.

                   *             *             *

Беззаботной детворой мы играли в небольшом дворике и проспали под одной крышей, семьдесят с хвостиком годочков, включая городской роддом под номером два, где рождались один за другим. Мы открывали двери общей школы, прокладывали лыжню на ближнем пустыре и резали остриём конька знаменитый лёд, залитый дворником по кличке Оторванное Ухо, и по праздникам отплясывали с взрослыми под патефон.

Будучи подростками, назначали свидания под аркой, соединяющей два Г– образных дома в одно целое.   Тусклый свет лампочки,   освещавшей арку, нарушал таинственность, и её частенько разбивали.    Зимой  толпились  по вечерам в подъезде, и наши мамы всегда знали, где нас найти.  Мы терлись в сутолоке коммунальной кухни и шумно спорили по утрам под дверями ванной комнаты.

С последним мужем Мишей  выросли на молоке одной матери: не падкая на еду, я предпочитала больше спать, в отличие от мальчишки, родившегося на неделю позже и закрывающего рот исключительно под грудью своей или моей мамы. Нас  так и  прозвали молочными близнятами.  Я   научилась раньше разговаривать, он – ходить.

 Мама рассказывала, как я злилась, если он вбегал бесцеремонно в комнату, забирался к ней на колени и прикладывался к её соску. Кто знает, что будоражило мою кровь – ревность или жадность…  Так как мы были  одного возраста, то проводили много времени вместе.    Меланхоличный и болезненный Миша не вступал со мной в споры, любил причёсывать мою единственную куклу с длинными волосами и  закрывающимися глазами. Он мужественно сносил наказания за двоих, ибо я всегда ловко изворачивалась.

Когда отец принёс  белый кулёк, перевязанный розовой лентой, из которого виднелась моя  красная мордашка, первым подбежал самый старший из ребят Паша и деловито нахмурился.

– Ну вот, братец, тебе и жена! – пошутил отец.

 Паша, присмотревшись ко мне, пояснил:

– Ну… если она не транжира, как Фрося, то возьму за себя, – затем, почесав за ухом добавил: – сами понимаете, ещё мать кормить.

Вот так легко высказалась судьба устами ребенка. На что все дружно рассмеялись, признавая, он прав:  у семнадцатилетней Фроси,  старшей сестры Лёвы, (о нём – чуть позже) ничего не удерживалось в руках, вот Паша и составил о ней своё мнение.

Паша осчастливил свет на пять лет раньше меня, в седую стужу января. И как бы вобрал в себя флюиды  той, заснеженной ночи. Он  рос  выносливым и рассудительным, тянулся к теплу и размеренности, всё-то у него получалось к месту и ко времени. Прасковья Сергеевна поздно вышла замуж и с трепетом ждала ребёнка. И только Паша запросился на свет божий, как в квартиру вместо скорой помощи ввалились люди в кожанках.  Отца Паши – мужа Прасковьи Сергеевны арестовали в момент начала у неё схваток. Понимая,  что может больше не увидеть мужа, она зажала  рот похолодевшими от испуга руками, упала на пол и разродилась мальчиком.   Всего несколько секунд  видел отец сына, но и этого  хватило для счастья. В памяти соседей он так и остался с сияющими радостью глазами.

 Подавленную горем роженицу поддерживали  соседки, подкармливали и присматривали за малышом. Паша, будто понимая происходящее, смирно посапывал, ел, что предлагали, и совсем не болел, даже когда мы в лёжку переносили детские инфекции. Он служил надёжной опорой нашим мамам в роли няньки.   Светло-русые волосы, похожие на седину, внушали взрослую надёжность, и мы беспрекословно подчинялись ему.  Вот только Пашино трудолюбие и экономность  постоянно навязывались нам в пример, это жутко раздражало, и мы плели против него заговоры.

Теперь о Лёве… Он  шёл по возрасту вторым и любил закатывать истерики по любому поводу. Требовательный тон мальца бесил жильцов не только нашей квартиры.

– Ох, дюжего характеру подарила ты, Ляксандра, внучка нам с дедом, коли не маршал, то генерал точно из няго выйдет. Как пить дать, выйдет, – приговаривала Лёвина бабушка.

Она трепала каштановые кудри внука и баловала пучком крупных маковых головок. Высохшие зёрнышки выбивали ритмичное и громкое потрескивание, подобно детской погремушке. Будучи взрослыми, мы не раз вспоминали вкус того мака. Бабушкины предсказания оправдались. Лёвины капризы переросли в волевые качества воина.

Впоследствии  Лёва утверждал, что состоялся в жизни, благодаря героической смерти отца, командира разведроты, расстрелянного немцами в середине войны, за передачу важных сведений, повлиявших на исход важного сражения.   Левины друзья просверливали завистью золотую звёздочку, посмертную награду отца, которую Лёва, в секрете от сестры и матери, цеплял на вельветовую кофту и гордо расхаживал по комнате.  Я, восьмилетняя девчонка, дразнила его хвастуном. Ребята громко смеялись. Он яростно доказывал, что сумеет заслужить такую звезду всем назло.

*             *             *

О, быстрокрылое  время, кажется, одним взмахом перекинуло  из беззаботного детства во взрослую и запутанную жизнь. Вот мы с Пашей и соседями отмечаем вторую годовщину нашей свадьбы, добавив заодно обмывание моего диплома. В самый разгар веселья   буквально окаменели   от неожиданного появления в дверном проёме красавца Лёвы. Он игриво щурил глаза и ждал, когда публика воспрянет возгласами.

– Сынку, ты ль? – всплеснула руками тётя Шура. – Уж  не надеялась свидеться.

– Батюшки! Ну, вылитый батя, – высказалась моя матушка.

–Точь в точь, Маша! – поддержал тётя Анфиса.

– Жаль, не дожили мужички наши, то обязательно тобой гордились, Левушка,  – заявила Серафима Петровна.

Лёва распахнул шинель… изумление повторилось. Сверкающая на груди Звезда Героя перехватила дух у присутствующих. Тётя Шура со слезами бросилась сыну на шею. Мне же захотелось залезть в ящик её комода, проверить, не балуется ли Лёва шуткой из детства?

Слезы наших матерей и поздравления ребят слились в единый звуковой поток. Я кусала воротник красной шёлковой кофточки, не понимая, почему земля уходит из-под ног: жутко хотелось, чтобы он глядел только на меня.

– Милый, милый Лёвушка, – шептали мои губы, а сердце заходилось от  необъяснимого трепета.

Будто услышав мои мысли, он  остановил взгляд на мне.   Пронизывающий блеск карих глаз пробрался  под кожу. Мурашки пробежали по всему телу. Кровь словно закипела: бросило в жар. Я  пялилась на  Лёву, не в силах даже моргнуть, чувствуя удивление присутствующих. Ситуацию разрядила  тётя Шура, она схватила стул и подала сыну.

– Давно бы так, – усмехнулся он, присаживаясь к столу, –   кстати, пир по какому поводу?

– Так Натуля диплом инженера получила, – пояснила тётя Шура.

– Ууу… мы уже взрослые, –  съязвил  Лёва, чем и отрезвил меня.

Я, как в детстве, обиженно надула щёки.

– Не следует  задирать мою супругу, – по-хозяйски влез в разговор Паша.

Его слова почему-то резанули по сердцу.

Резкое чувство отторжения нашего брака родилось само по себе. Я сравнивала приземистую фигуру Паши с раскованным разлётом Лёвиных плеч.  Он точно почувствовал, о чём я думаю и, вскинув левую бровь, осмотрел Пашу с ног до головы. А меня вновь обожгла магия его взгляда. Паша, ничего не замечая, сосредоточенно ковырял вилкой салат.  По– моему,  домочадцы ощутили, как он врос в стул.

– У-у… давно я дома не был. Смотрю… переженились без меня! Не поторопилась ли некоторые… – выразил  Лёва  наглое суждение.

 Меня взбесила общая тишина, особенно Пашина отстранённость. Я выхватила у него вилку и бросила на пол.

– Так писать надо было, – буркнул Паша и покосился на вилку.

– Видишь ли, Паша, где такие награды дают, письма, знаешь ли, не особо шлются, – парировал Лёва и, поправив гордым движением волны каштанового чуба налил себе стопку водки.

Пока он пил, мамы затаив дыхание наблюдали за ним.

– Что это вы сникли?  – рискнул оживить компанию Степан.

Наверно, он первый сообразил, что неожиданный визит Лёвы  ни к добру…   Да и мам пора было вывести из нахлынувших воспоминаний о мужьях, ушедших в иной мир.

– Степка, ну а ты где  пристроился? – спросил Лёва, уплетая винегрет.

– Он культурная гордость нашего города! На его спектакли, понимаешь ли,   Сам…. ходит. А ты… приистрооился – вступилась за сына тётя Анфиса.

– Вах-вах! Да мы знаменитость, и билетик на спектакль дашь?

– Легко, – отчеканил Степа.

– Аккурат вчерась на премьере побывали. По всему городу афиши с ним расклеены! –  поспешила  вставить моя мама.

– Он главного разведчика играет! Стёпушка,  ты майор кажется там? – не дала сына в обиду тётя Анфиса.

– На сцене и генералом запросто быть, –  оборвала тёть Шура, – ты, сынок, кто тяпереча? – спросила она, поглаживая звезды на погонах Лёвы.

– Вот в кого Лёвка-то! – рассмеялась Серафима  Петровна.

– Ох, Сима, завистливая ты, – огрызнулась тёть Шура, – жаба давит, да?! А… завидно, что Лёвушка в молодые года и полковник.

– Мамы, будет вам,  – улыбался Лёва сытой улыбкой.

– Наелся, сынок? – не могла нарадоваться тётя Шура.

– Чай, чай давайте пить! – предложила я и выбежала из-за стола.

На кухне вытерла глаза, душили непонятные слёзы, и сердце волнительно потряхивало на груди кофточку.

– Ку-ку! – раздалось внезапно над моей головой.

Обернулась… Лёва обнял меня за плечи.

– Какой ты, – выдавила я, и притяжение неведомой силы заставило уткнуться ему в грудь, – Лёвушка, ты пахнешь, как в детстве, – попыталась я унять волнение.

Он же сказал, что мой образ постоянно преследовал его, что спешил ко мне, а тут замуж….

– Зачем думал? – спросила я, не отрываясь от него.

– Что непонятного, ты с детства сводила меня с ума, и не только меня, – усмехнулся он.

Я глубоко вздохнула и подняла голову, наши взгляды дополнили недосказанное. Не помню, как сливались наши губы ещё и ещё.  Казалось, что до этого момента ни с кем и не целовалась. Забыв себя, чувствовала только крепость сильных рук. Наверно, хлопнулась бы в обморок, потому что уже ощущала, как подкашивались ноги. Он удерживал меня в объятиях, осыпая пунктиром поцелуев.

Тогда и узнала, что такое рай,   но и ад не заставил себя ждать: в голове всплыла мысль о Паше, показалось, он наблюдал за нами из-за двери, пересилив себя, отстранилась от Лёвы.

– Лёвушка, я же замужем.

– У вас есть дети?

– Нет.

– В чём проблема?

– Как же так… что люди скажут? Да и не знаю, всё так неожиданно…

– Глупая, знаешь, сколько баб по мне сохнут,  мне же нужна ты одна! Или будешь утверждать, что никогда обо мне не мечтала?

Вопрос застал  врасплох, я поняла, что не думала о нём. Противоречие чувств отрезвило. Признаться в неразберихе не хватало духа, я промолчала.

– Сам пойду к Пашке, и разом разрублю… тоже мне, проблему нашла….

– Что ты, Лёвушка, что ты, – испугала меня решительность.

– Никак забыла, я не привык упускать своего! – резанул Лёва и вышел из кухни.

   Я поспешила за ним. Ребята сидели на сундуке в коридоре и курили. Паша стоял опираясь на тумбочку с телефоном. По грустным глазам поняла, мне не казалось – он видел нас.

– Лёва, Лёва, не надо! – повисла я на его руке.

– Хорош причитать, уже знаем – вы целовались на кухне, – выдал Миша, будто окатил кипятком.

Паша развернулся и зашел в нашу комнату.

– Мерзавец! – выругалас

...

конец ознакомительного фрагмента