Текст книги "На паперти"

Человек, не спеши, обдумай мимолетную мысль о риске, он не всегда оправдывается, и нажитый годами опыт, увы, может подвести…

НА ПАПЕРТИ

   Коридор воспринимался бесконечной и угрюмой вечностью, разрезанной дверями, из которых то появлялись, то исчезали люди, растворяясь за ними, как в потустороннем мире. Чувствовалось приближение полудня, вместе с ним – духоты жаркого июньского дня.

  Лица, с одинаковой маской вынужденного страдания, давно насытились друг другом. Каждый переживал сжигаемые скукой минуты на обособленном пятачке, чисто выбеленного помещения.

  По субботам в психоневрологической клинике наступала разгрузка: на приём являлись самые отчаявшиеся. Страдальцы переминались с ноги на ногу, встречая заискивающим взглядом белый халат, от случайных прохожих втягивали в себя шею, стараясь не поднимать глаз. Если завязывался разговор, то непременно упоминалось, что здесь он или она по причине сволочной жизни.

  Врач в кабинете, в какой-то мере сочувствовал бедолагам, но с приёмом не спешил. Мысль: «Пусть ждут, заблудшие душонки», сегодня особенно напрашивалась на язык. Тем более, одна из таких душ находилась перед ним, повествуя битый час цепь трагических обстоятельств безвременно разбитой любви. Он цокал языком, прислушиваясь к желудку, просящему мирской пищи, и понимающе кивал головой. Женщину удовлетворяло сопереживание, и она бесконечно повторялась:

– Вот и представьте, Виктор Петрович, как тут быть счастливой…

   Причитания оживляли её лицо гримасами жалостливых оттенков. Чувство женского разочарования высвобождалось в протяжном стоне. Соединяясь с воздухом кабинета, оно заполняло пространство утомительным гнётом.  Сила несчастья возбуждала в Викторе Петровиче отвращение к ноющему люду. Утешало то, что терпение неплохо окупалось. Сегодня финансовый бонус служил хилым стимулом: мышцы томила слабость, мысли уносились на простор необитаемого острова, плохо спалось нынешней ночью. Отголоски странных, тревожных снов навевали неприятные предчувствия.

  Врач держался из последних сил, растягивая губы в смиренную улыбку, иногда, чтобы подавить возникающую зевоту. «Чёрт бы подрал время, тянется как прибитое», – ворчали мысли, превращая терпимость в безразличие. Было всё равно от кого и что выслушивать. Разница выражалась в том, что сидевшую – спокойно выдворит, вновь вошедшую – вряд ли, придётся распрощаться с обедом.

   «Ну и денёк, – сокрушался Виктор Петрович, слушая краем уха бесконечное женское повествование, – впрочём, чего ждать после ночи, где сны решили свести с ума». «Зачем на сегодня назначил сеанс? И то верно, откуда знать, куда кривая заведёт,– отвечал на свой вопрос, пытаясь шутить: «Создатель, а Создатель, вроде поговаривают, ты мудрец, на кой ляд столько горемык?» И не исключал свою персону из числа тех, кого имел в виду. Плоский юмор помогал слабо: хотелось жалеть себя до беспредельности.

  За тридцать лет работы в кабинете Виктора Петровича перебывало много народа. В лечении нуждалась лишь малая часть, имевшая «воспаление мозга». Как любил выражаться врач и умещал в подобное понятие все диагнозы. Остальное мыкающееся человечество делилось на бедолаг, ищущих сострадания, и неприятную категорию – алчущих избавления от греха, ссылаясь на нелады в голове.

  Чтобы замаскировать разочарование изобрел хайку-философию. Исходя из придуманных правил, окрестил себя «Жалотерапевтом». Губил одних лицемерием, других презрением. Сожалел, что истинно больных приходилось травить препаратами, подчиняясь общепринятой системе: что-то надо прописать, раз – обратились.

   Виктор Петрович находил профессию психотерапевта и службу священнослужителя сродни, так как словесное воздействие имеет отношение к душе. Священник действовал открыто, врачу приходилось юлить между совестью и перестраховочными догмами. Где психический процесс является следствием взаимодействий биохимических веществ, доказанных наукой, а не показателем пресловутого духа. Поэтому придуманная философия компенсировала изувеченное самолюбие. Сохраняя частичку истины, забитую вглубь, способную к чистосердечной конкретности в отношениях с некоторыми людьми.

  Как здравомыслящая личность, Виктор Петрович грезил об открытиях. Тешился надеждой, грянет час реализации накопленного опыта во благо науки. Но день за днём, душили однообразием серого быта.

Врач привычно размышлял, что выписать ноющей даме. Косился на обложку толстой потрёпанной тетради – медицинской карточки. Погладив пальцем обложку, пожалел время, потраченное женщиной на походы по больницам. «Фу! Бездельница», – вложил он в мысль ёмкость пустых деяний. Нахлынуло желание сказать, ни пошла бы она, здоровая крепкая баба работать, да так, чтоб в голову не лезла всякая там любовь. Выразись таким образом – плакала премия, поэтому, не теряя с губ улыбки, предложил:

– Послушайте, Варвара Васильевна, давайте направлю вас на лечебный сеансик… а?

   Женское личико застыло в возмущении…

   «Да… киса чудо ждёт. Труд не про неё. Так-так», – обречённо вздохнул Виктор Петрович.

– Ми-ла-я, Варвара Васильевна, сочувствую и горюю с вами, хочется помочь, – завёл вновь разговор.

   Женский взгляд смягчился, зато мужское терпение приблизилось к критической отметке: «Что расшибаюсь в самом деле, выпишу витамины, пусть глушит!»

Он потянулся за рецептурным бланком, но с языка слетело:

– Зря, зря отвергаете сеансики. Пришли бы, посмотрели, успокоились, приобрели новое видение на старые проблемы. Да со свежими силами – быка за рога! У вас, душечка, глазок замылился, как у того разведчика. Кто б шепнул, когда наш труд вознаградится. Так как?

   Женский взгляд неотрывно следил за его рукой. Глубоко вздохнув, выписал размашистым почерком рецепт. Тот вмиг перекочевал в сумочку улыбающейся дамочки.

– Жаа-ль… не хотите.... Зря… сеансы творят чудеса: энергия усиливается, мышцы омолаживаются и одновременно подтягиваются, где требуется. Расслабляясь в нужном месте, давая отдых нервам. Кожа… кожа, ну спелый персик… без косметической операции молодеет. Мозг-зверь на одну десятую увеличивает рабочий потенциал, – принял личину Жалотерапевта Виктор Петрович, сдерживая смех от несущего вздора.

   Взгляд пациентки, напротив, оживился…

– Что же сразу не объяснили милый, Виктор Петрович! Не первый день знакомы. С чего взяли, я… и против сеансов? Отнюдь, пользу отовсюду приму! Помните, последний возлюбленный уже не сетовал на моё скупое умение в приготовлении пищи? Благодаря вам, поваренную книгу проштудировала от А до Я. Спаситель мой! – выдохнула она и пустилась осыпать врача комплиментами…

   Они ввергли в скучное раздумье: «Уж сто одна морщина, всё порхающая бабочка». Громкий голос пациентки выдернул из задумчивости.

– Весь во внимании! – поспешил он извиниться.

– Так вот говорю, всё равно удрал! Появилось следующее препятствие: по скорости мышления, видите ли, не устраиваю. Страшно подумать, что однажды новый муж заявит…

– Сеансы помогут, скажем, заточить разум, – ухватил врач момент.

   Хорошо, что пациентка не расслышала выданной им фразы. Достав из сумки шёлковый платок, принялась аккуратно прикасаться к ноздрям и уголкам глаз. Виктор Петрович потёр переносицу и кинул короткий взгляд на дверь.

– Ой! Засиделась, очередь поди собрала. Хорошо, народ в нашей стране терпеливый. Когда сеансик? – она взглянула на золотые часики, поправив застёжку на браслете.

– Сразу после обеда, – бодро оповестил врач, вставая из-за стола, давая понять: приём окончен.

– Как штык, в два часа на месте.

И грузная фигура поплыла к выходу.

Как только захлопнулась дверь, Виктор Петрович выдохнул изнеможение в смачном потягивании с хрустом немолодых костей. «Благодать какая. Поесть бы, да поспать»,    – привязалась утопическая мечта. Чтобы заглушить её, двинулся пританцовывая к окну. Это помогло размяться и сбросить навалившуюся усталость. «Жара однако, ладно, на обед пора», – подумал он, и возле вешалки чуть не наступил на невесомый газовый шарфик.

Подняв, ощутил исходящую приторность увядания женской прелести, поморщился от мысли, наверно, и от него отдаёт безжалостным старением.

 Бросив вещицу на кушетку, сложил губы трубочкой, покачал головой, осуждая забывчивость человечества. Собрался снять халат, но передумал, решив, в нём будет спокойнее. Вытащил из кармана брюк мелочь, потряс на ладони, прикинул, что хватит расплатиться за обед, сунул деньги обратно и открыл дверь.

Оказавшись сразу под прицелом не одной пары глаз, испытал давление, отчего предусмотрительно остановился на пороге. «Кажется, мной сейчас перекусят», – сообразил он и призвал на выручку изворотливость Жалотерапевта: повесил на лицо виноватую улыбку, придавая взгляду утомление, пояснил:

– Дорогие мои, режьте, ешьте солёно-перчёным, хоть так, хоть сяк, но провести сеанса до обеда не получается. Силушка не та, да и контингент сложный…

   Люди вняли намёку: внимание дружно переместилось на удаляющуюся даму. Выждав, Виктор Петрович посоветовал:

– Вообще-то, перекусить не мешает каждому, с сытым животом всё нипочем.

   Пока народ уяснял, с чем предстоит столкнуться, он повернулся в плотном людском кольце к двери и решительно вставил ключ. Щелчок в замке приказал людскому подсознанию расступиться. Живая стена дала трещину. Пройдя мимо смирившихся, засеменил по лестнице, заметив на ходу, что в клинике неплохая столовая. Разочарованные взгляды провожали белый халат, именно так воспринимался равнодушный к их мучениям врач. Когда тот скрылся из виду, публика дружно выдохнула бремя не оправдавшихся ожиданий.

   Коридор в человеческом восприятии ощетинился. Люди ссутулились, испытывая дискомфорт. Поданная доктором идея пришлась кстати, но воспользовались ею не все. Навязанная ситуация точно устроила экзамен.

Готовой к нему оказалась недавно подошедшая старушка. Наученная перипетиями жизни, она расположилась удобнее с зависшими над полом ногами в кресле узеньком и обтрепанном. Водрузив на колени сумку ровесницу прожитого века, бабушка извлекла узелок. Развязала ситцевые концы, обнажив на свет Божий содержимое перестраховочного варианта. Тут было два куриных яйца, аппетитный помидор, ломтик серого хлеба и чекушка с прозрачной жидкостью. Почмокав сухими губами, прищурилась на жидкий запас, отпила пару глотков и с невозмутимым видом стукнула яйцо о подлокотник стула. Треснутая скорлупа освободила дух вкрутую сваренного яйца. Он подтолкнул присутствующих к действию.

У кого имелись денежки, проследовали за доктором, обладатели пустых карманов ограничились прогулкой на свежем воздухе. Только женщина, подпиравшая спиной стену, сползла на пол, присев на корточки.

  Опустевшее помещение погрузилось бы в тишину, если не звук старушечьих губ, разлетавшийся эхом. Чавкающая бабуля всматривалась в сидевшую на полу. В чьём измождённом, согнутом теле, приблизительно среднего роста, чувствовался тридцатилетний возраст. Бабуся попыталась представить зажатое между колен лицо. В сознании возник синюшный оттенок щёк незнакомки. И чуялось похмельное амбре. Затем старуха принялась размышлять, какого же цвета потрепанные штаны на бедолаге. Пресытившись ребусом, переключилась на жалость. Находя в сгорбленной фигуре глубокую скорбь. Припомнилась молодость, где случалось перепивать по праздникам. Проникнувшись к незнакомке состраданием, решила… ту мучает жажда. Собралась предложить воды, открыла рот, но услышала мирное похрапывание.

   «Спит!» – догадалась старушка и осторожно свернула скорлупки в тряпочку. Положила в сумку и затихла, прикрыв морщинистые веки. Не успев провалиться в послеобеденную негу, вздрогнула от резкого выкрика. Мутные от возраста глаза бессодержательно заморгали. Когда догадалась в чём дело, то увидела перед собой женщину, ранее сидевшую на полу. Облегчённо перевела дух, наблюдая, как та размахивала руками, неся белиберду. Женщина, словно испепеляла жгучим взглядом опасность, видимую только ей. «Ууу… да вона совсим худа. Молода яка. В отделение надыть, а не на гипнозу», – рассудила старушка.

   Вскоре та успокоилась, сунула руки в карманы, оставаясь на месте, опасливо озиралась. Её сознание продолжало пребывать в известном только ему измерении. Неожиданно взгляд впился в бабулю. Старушка робко улыбнулась, но заводить разговор не спешила. Только когда страдалица рухнула на стул рядом, бабуля осведомилась:

– Внучк, а внучка, никак чаго привиделось? – приняв молчание за согласие к беседе, продолжила: – Я тожать сдремнула. На… вот, авось полегчает! – старушка протянула чекушку.

   При виде посудины, лицо незнакомки сравнялось с известковой окраской стен и передёрнулось неподдельной судорогой. Женщина зажала рот обеими руками.

– Божечка! – спохватилась бабуля. – Дыши, дыши шибче. Я как лучше хотела! – перешла она на извинения, как только у той порозовели щёки.

– Замолчи, – услышала старушка подхриповатый голос.

– Ты что удумала?! – сообразила бабуля и рассмеялась. – Вода у меня с крану! Набрала коды сюды пишла. Неужто – помешат? – пыталась реабилитироваться бабка, заметив, как в болезненном взгляде собеседницы сверкнула искра, просящая влаги.

   Бутылка подалась вновь. Рука женщины уже ждала. Остатки запаса осушились залпом. Бедняга облизала обветренные губы. Старушка виновато пожала плечами. Искренний жест подкупил незнакомку. Она благодарно посмотрела на спасительницу и стыдливо потупила взгляд.

– Звать тебя как?

– Рая, – ответила застенчиво та.

– Раиииса, значить. Как жинку бывшего партвождя… Так-тааак, – тянула бабуля слова, вспоминая что-то, – у меня суседка тожать Рая. Годков твоих. Детки яёные, ох озорничают! Смучилась сымя, зараз смучилась. Пацаны! Шкодят. Мужик, змей подколодный, сбёг! Ты что ж сюды пожаловала? Голова болит, аль как? Меня вона смучила совсим. Всё кудый-то кружится-кружится. То зараз зачнёт портачить. Аккурат пьяной сотворюсь, аж в глазу надвое поделится. Спасу тады нет. Думаешь, помогут? У тябя тожат так буват?

– Да нет! – усмехнулась Рая и подумала: «Мне бы, бабка, твои заботы!»

– Я-то гробовые получать собралась. А тебе лечиться треба. Ты расскажь, что сотворилось, сразу полегчат.

– Бог ко мне приходит, – выпалила собеседница.

– Так-так… прямо сам являться? – перекрестилась растерянно бабуля.

– Кто-то его приводить должен? – встревожилась Рая, и по потерянно моргающим старческим глазам поняла, на ответ рассчитывать нечего. – Главное – по трезвяне. Ну ладно бы… сама сечёшь…

   Бабуля выразительно закивала. Рая сглотнула слюну.

– Лажа полная! Сегодня что стряслось… Помереть не встать… явился со сранья! Я глаз разодрать не успела. Он на тебе… тут как тут… без него хоть в ящик рухни! Воды хлебанула, ручищи дрожат. Водица малость повела… потянула на пивко. Он стоит! Я башку-то облила. Стоит! Ногой в белом сапожке бутылку попинывает. Упрекает, значит! Понятно, вечера с друганами копоти дала. Намекает, мол, в доме срамота, я вообще вонь подзаборная. А чё? У нас бутылки корешок Васькин подрядился пристраивать. У него в комке блат. Мне живые деньги кто даст? Рыночные отношения, в зад их дери!

   Рая тяжело вздохнула, стукнув пальцем колено бабули, затем почесала им же себя меж впалых грудей, выразив, таким образом, бессловесный протест всей жизни, затихла.

   Старушка поняла, у бедолаги горит душа. Рая, отметив в старческих глазах скуку, испугалась, что придётся внимать нытью утробы. Поспешно вернулась к первоначальному разговору, то есть к появлению призрака с бородой, как у Деда-Мороза. И то, как спрашивала, кто такой? Тот назывался Отцом Небесным, утверждая, будто зовёт его молитвами. Она клялась, что после услышанного крышу и сдуло, главное, о видениях боится поделиться… засмеют.

   Рассказывая о беде, Рая сокрушалась, почему приходит Бог и в идеальной прозрачности (так обзывала трезвое состояние), утверждая, что отродясь не молилась. Её родительницу «академика» в матерном жаргоне посещали хвостатые «бякушки». Та периодически собиралась к ним на сковороду. А ко мне вдруг Бог… вздыхала Раиса.

   Её возмущало, если Бог, почему велит завязать? Он что, не в курсе – без спирта смерть? И призналась, вместо крови у неё с рождения течёт вермут. Несмотря на это, не раз бросала пить, убиралась в доме, искала работу, но натыкалась на реплики: «Купи, тётка, машинку для закатывания губ».

  Слушая, старушка чуть не всплакнула. Рая разоткровенничалась, признаваясь, что боится лишиться рассудка, на что бабулька перекрестилась.

– В церькивь хаживала? – оживилась неожиданно старушка в найдённом решении Раиных проблем.

– Была нужда, и так сутками на паперти ошиваюсь. На что, думаешь, водку жру, – пробурчала недовольно Раиса.

– Вона почто… так это Дух Святой снисходит. Родимый насмотрелся на мытарство и сжалился, – восторженно всплеснула руками старушка.

   Рая, напротив, повесила голову.

– Нуу… – решила бабуля подбодрить и легонько подтолкнула ту за плечо, – не гняви Бога, глаз не прячь! Он худого не делывал отродясь. Лучше беги к батюшке прямиком! Подмогит. Зараз растолкует, не то, что я. Господь всех обласкивает, особливо несчастных и заблудших. Не всяк его узреть может. Ты, никак свята, яко усмотрела лик Небесный!

   Хорошо у Раи были опухшие веки, то глаза от услышанной новости вылезли бы из орбит. Старушка советовала не опасаться Господа, называя Раису великомученицей. Ещё заявила, будто Небесные Силы возжелали на Землю пролить свет через горемычную суть.

   Рая, хмурившись, но слушала, слабо разбираясь в бабусиных речах, не решаясь перебить поток пугающих и возбуждающих слов. Та, как нарочно, не унималась, заверяя, что если Бог захочет, так, тому бывать. Счастье великое пребудет, кто Его поймёт. А восставших ждёт пасть Геенны Огненной. Старушка предложила сходить после сеанса вместе в церковь, обещая всякого рода содействие. Рая, не перенеся натиска, расчувствовалась, соглашаясь хоть на пытку прямо тут. Старушка внезапно сменила тему и справилась, не бывала ли Рая раньше на приёме? Та замотала головой, уверяя, что впервые сидит пень-пнём. За что бабуля пожурила:

– Негоже на себя наговаривать, пора видеть, другие люди ничуть не лучше! – душевное содействие вогнало Раю в краску, пробуждая самоуважение.

 Раиса твёрдо решила отдать никчемную судьбу в руки мудрой покровительницы.

– Бог зазря ничего не делает! – успела досказать вескую фразу старушка, как раздался звук шагов.

В коридоре появилась парочка. Внимание пожилой женщины переключилось на пришедших молодых людей под мысль, что могут лечить совсем дети? Парень с девушкой, держась за руку, остановилась неподалеку. За ними явился грузный мужчина. Обвислый живот, как фартук, прикрывал короткие и жидкие ноги. С данным типажом бабуля разобралась бойко, обрекая на провал в лечении. Следом впорхнула фифочка, лет тридцати пяти, вся из себя, в дорогом костюмчике и модных туфлях на высоком каблуке. Модница прижимала к уху чёрную и массивную телефонную трубочку, беспардонно крича в отрывистые фразы:

– Да-да. Поняла. Сделаю. Пошли они!

– Сразу видать, деняжная. Тяляфон диковинный только у буржуев есть, – прошептала бабулька Рае на ухо.

Любознательность заразила Раю. Она примкнула к изучению возвращающихся пациентов. Особенно обладательницу множества бус и браслетов, взгляд точно приклеился к ней. Старушка тоже бесцеремонно разглядывала в ушах незнакомки несколько пар серёжек. Рая чувствовала, что бабуле хочется завести разговор, но не решалась. Раиса пересилила себя, перевела интерес на мужчин в одинаковых костюмах, вспоминая, парочка появились перед самым обедом.

– Глянь лучше на тех, – тихо обратилась она к старушке.

   Чувствуя исходящую от мужчин волну неприязни, Раиса невольно сжалась.

– Ты что? – забеспокоилась старушка.

– Как думаешь, кто они? Наверняка из органов…

– Плюнь, тудыть гляди, – одёрнула бабуля, – сущая ходячая галантерея. Такого отродясь не видывала. По молодости безделушки цепляла, но чтоб зараз столько… пе-ре-боор.

  Рая предположила, обсуждаемая особа больна. Иначе, как объяснить экстравагантное одеяние. И неожиданно поинтересовалась у собеседницы, как её звать, вспомнив, они не познакомились.

– А… Мотей кличь, – отмахнулась бабуля, втягивая губы в беззубый рот, отчего лицо приняло вид высохшей груши.

   Рассуждения сбила влетевшая с нижнего этажа уборщица. Она завертела, застучала шваброй по мозаичному полу, благодаря чему интересная особа оказалась рядом. Терпение старушки лопнуло:

– Милочка, а милочка? – обратилась она к женщине с украшениями. – Моя суседка спросить стесняется, – баба Мотя толкнула локтём Раю в бок.

   Раиса от удивления крякнула, не рассчитывая на подставу. Женщина приветливо улыбнулась и охотно пояснила, звать её Агатемона. Рая перекинулась со старушкой недоумевающим взглядом.

– Как-как? – переспросила баба Мотя.

– Не удивляйтесь. Расслышали верно. Согласна. Псевдоним не обычен. Зато музыкален! В поэтичности не откажешь, – раскованно вступила в разговор Агатемона.

   Зачаровывающий и эмоционально окрашенный голос гармонично сочетался с горделивой осанкой. Находящиеся рядом люди невольно прислушались.

– Если бы баловало время, объяснилась подробнее. Так постараюсь уложиться в минимум. «Агатемона» состоит из двух частей: полудрагоценного агата, из семейства халцедона, покровительствующего непосредственно мне, и из обозначения диапазона звучания. Вместе подразумевается, звучащий минерал, дающий моногамную возможность исцеления. Да! Ударение следует ставить на «О».

– Чё вставить? – влезла Рая.

   Агатемона, не обращая внимания на вопрос, продолжала:

– Красиво же, признайтесь… и неважно, что непривычно для обывательского слуха! Моя неординарная жизнь нацелена на осмысление эволюционного прогресса и творческого прорыва. Прикоснёмся к агату, если речь о нём. Закроем глаза и прислушаемся, – женщина как бы комментировала действия, держась за одну из серёжек на левом ухе.

 Она заверяла, что внимая камню, якобы попадёшь под наслаждение дивной палитры созвучия минерала с силами природы и человека. Люди, следили за плавным движением рук, проникаясь убедительными нотками, стремясь уловить изюминку туманного повествования.

   Агатемона, чувствуя превосходство, поведала об уникальном лечении – гемотерапии. Добавив, что единственная гемопредсказательница. Расшифровала способ лечения, в прикладывании нужного камня к больному месту в определенное астрологическое время. Будто, таким образом, призываются силы воздействия минерала и созвездия против чёрного недуга.

– Он и белый бывает? – осведомился кто-то из толпы.

– Разумеется! Ведь болезнь поражает святость и глупость одинаково, – заявила Агатемона.

Туманный ответ развеял сомнения Раисы по поводу психики пресловутой целительницы. Баба Мотя сидела с пустой дырой вместо рта, думая, что умеют же люди занятно изъясняться. Крутая фифочка перестала звонить и ёрзала на месте от мучившей мысли: «Зачем Агатемона распинается под дверями кабинета, а не прибегнет к помощи аптеки, которой, собственно, и обвешана». Чувство осторожности не позволяло задать каверзный вопрос, и она громко хрустнула пальцами. Самым легковерным оказался мужчина с обвислым животом.

– Это что же получается? – вступил он в беседу. – Выходит, один мизерный минеральчик способен излечить пренеприятнейшее расстройство целого организма?

Мужчина неотрывно следил за сверкающим огненно-красным кварцем в связке бус Агатемоны.

– Конечно, – ответила та.

Её взгляд скользнул вниз массивного живота. Голая откровенность смутила мужчину. Он задёргал полы пиджака, но не отступил: хотелось знать, существует ли для него панацея? Агатемона ответила, мол, надо надеть нужный минерал на золотую цепочку, повесив в его случае на животе, и хворь исчезнет.

Совет вызвал у слушателей сожаление. Оно совпало с разочарованием мужчины, за исключением Раисы, чья святая простота вылилась в беззастенчивый смех. Мужчина не стерпел, вспыхнул гневом, но выручила баба Мотя:

– Ну и что, пусть цепей немало надыть, хай человек попробует. Болезнь всякого лечения требует, глядишь, подействует. Пробуй, сынок, пробуй!

   Тот благодарно улыбнулся. Фифочка насторожилась… Всё потому, что старушка как-то пристально покосилась на её увесистую золотую цепочку. Показалось, убогая старушонка не зря сидит около хохочущей синюшки. Дамочка подумала: «Сейчас они сговорятся и сдёрут любимое украшение, отдав толстяку, как спонсорскую помощь». Она прикрыла ладошкой прохладный металл и поспешила отойти. Там вновь принялась звонить. Удивительно, но с её уходом разговор стих.

   …Публика приободрилась вновь, когда на горизонте показался долгожданный врач. Сытое состояние воодушевляло рабочий настрой: Виктор Петрович бодро вошёл в кабинет. Пациенты – за ним, откровенно радуясь завершению ожидания.

   Недовольным остался мужчина, не успевший договориться с Агатемоной, и надеялся на возобновление беседы. Бредя сзади, сопел ей в спину. Уже на пороге решился справиться о номере телефона. Не оборачиваясь, та ответила, он достаточно услышал, ей нечего добавить. Зато молодой человек, державший подружку за руку, наклонился к нему:

– Мужик, пора отходную читать с таким-то багажом, смотри перевес будет: в рай не пустят, – произнес он, словно плюнул в ухо кислотой.

– Нахал! – взвизгнул от оскорбления мужчина.

Войдя в кабинет, сел на удалённый стул, сохраняя молчание.

   Остальные – поспешно рассаживались. Виктор Петрович завёл отвлечённый разговор, видя, собрались не всё. На его вопрос, удалось ли перекусить, одни отозвались улыбками, за других ответило урчание желудков. Данная ситуация никак не задевала совесть врача, придавленную сытным обедом. Он позволял себе отпускать шуточки… Людям хотелось сеанса, и один смельчак не выдержал:

– Лечиться будем?

– Предвкушение лечения – уже его начало, – парировал Виктор Петрович.

   Народ издал дружный вздох. Кто-то охотно вытянул уставшие ноги, соглашаясь на всё, лишь бы скорей окончилась затянувшаяся часть этого самого предвкушения.

– Ну-с, – вальяжно пропел врач.

   У Раи уже сомкнулись веки, когда послышалось, будто врач лениво потянулся. И насторожила мысль, не права ли баба Мотя по поводу церкви? Грудь защемило сожаление об убитой половине дня. Чтобы убедиться, не подвёл ли слух, она приоткрыла один глаз. Найдя врача сидящим за столом, гладящим рукой седоватый чуб, успокоилась.

В проёме двери появилась запыхавшаяся дама, точно увеличенная копия фифочки с телефоном. Новенькая обмахивала пухлое раскрасневшееся лицо газетой.

– О блин, и крутизна сбрыкнула с катушек! – вырвалось из Раисы изумление.

   Она во второй раз за время пребывания в больнице испытала к себе уважение.

   Правая бровь новенькой надменно приподнялась, давая знать, ни о каких извинениях речь не пойдёт. Обведя уничижительным взглядом людей, в том числе врача, присела на пустой стул, потерлась спиной о твёрдую перекладину и недовольно сморщилась.

– Ну-с, – подал голос Виктор Петрович, смирившись с неуважением пациентки из нежеланной категории, – если камерное общество в сборе, пожалуй, приступим.

   Сидевшие уловили в голосе отдалённую обиду. Им сделалось больно за врача. Он уже воспринимался за милого добряка. Хотя возмутиться никто не рискнул, не считая обострённого чувства справедливости бабы Моти. Она метнула на вошедшую укоризненный взгляд, но приуныла, заметив, его в упор проигнорировали.

– Расслабились. Посмотрели на меня. Внимательно… вникаем в суть произнесённых мною фраз. Начнём с того, что каждый почувствует причастность к социуму. Мои усилия нацелены на то, чтобы вы отыскали выход в лабиринтах психологической сложности. Постарайтесь обнаружить нишу защищённости. Только она избавит вас от страха перед проблемой, – Виктор Петрович говорил и говорил, будто напевал…

.

  Сознание уставших людей погружалось в вымышленный рай покоя. Довольный врач вслушивался в ритмичное дыхание, не нарушая ровным голосом лечебной вибрации. Всё пошло бы в задуманном русле, если бы… не если бы…

   Досадно, что многие из людей не питают интерес к этому самому «ЕСЛИ».

   Не брал его во внимание и Виктор Петрович: он слыл человеком расчетливо-холодного рассудка. Поэтому, когда рабочий настрой разорвал настойчивый телефонный звонок, отреагировал лёгким замешательством, как бывает при неожиданно-резком звуке. Врач быстро сориентировался, стиснув зубы, в ожидании реакции пациентов. Те бессмысленно таращили полусонные глаза.

   «Трусы!» – выругался мысленно он, а палец забарабанил по крышке стола. Телефон надрывался в сумочке у нахалки. Та чего-то ждала. Петрович, не понимая женской логики, направился к даме.

– Что за день, – бухтел он, проходя мимо сидящих.

   Пациенты приняли ворчание на свой счёт. Уязвленная гордость не выдержала и вылилась в общий галдёж. Нахалка красноречиво фыркнула, одарив крутую фифочку (свою уменьшенную копию) недовольным взглядом, полезла в сумку за трезвонящей машинкой. Распорядившись, чтобы перезвонили через часик, не лишив телефона возможности зазвонить вновь, положила обратно. Все поняли: в любую секунду он снова вскроет нерв, и дружно потребовали отключения. Женщина осталась непоколебимой.

   Посему зловредная кнопка продолжала пребывать в роковой зоне «если», являясь фактором непредсказуемой раскрутки амбиций Жалотерапевта. Опять вернулся скверный настрой, плюсуясь к испытываемой обиде: чувства сомкнулись, перерастая в неистребимое желание отмщения.

Виктор Петрович решил хоть раз в жизни отыграться на людском цинизме. Не задумываясь, почему именно сегодня решился на выплеск. Упорно отгоняя здравомыслие, позволяющее задуматься о том, что кто-то из пациентов принёс на сеанс надежду, врач подогрел решительность мыслями: «Ну, поганцы… ну, трусы, свиньи неблагодарные». Так заложил первый кирпичик в основу спонтанного сеанса. На миг что-то встрепенулось в сердце, будя силу трезвости. Но тут снизошло озарение, словно назло сердцу: яркая, громкая мысль, будто развернулась, показывая сознанию способы осуществления задуманного. «Да ну эти за и против, к чёрту! Ведь впрямь отличная идея, почему бы не провернуть. Кто мне помешает?»

   Вдохновение окрылило. От распиравших чувств кабинет сузился. Сознание заработало за двоих, рождая дерзкое вожделение. Считая, что вряд ли кто осмеливался кроме него погрузить личность в коллективное сознание, так сказать в монолитный водоворот вымышленных событий. «Если мысль материальна. Значит то, о чём думаю, вполне реально», – рассудил Виктор Петрович. И подумал, как часто замечал разобщённость народа. Находясь в одной стрессовой ситуации, люди топят друг друга, должно быть наоборот. Они злятся не на конкретный источник раздражения, а на ближнего, ища виновного. Наблюдение припомнилось как нельзя кстати.