Текст книги "Синяя звезда"

– И сколько же времени нужно, чтобы рассосался твой страх? – мне стало безумно смешно. – Пары миллионов лет хватит? Сколько ты жить собираешься?

– Холли, дорогая, тут дело такое, со временем все пройдет, а уж кто кого переживет – я свой страх или он меня, неважно, нам обоим будет безразлично, – на его лице появилась ехидная ухмылка. – Кстати, ты так удобно разлеглась, но скоро вставать. Пора на волю, не чувствуешь, поток начинает подниматься? Придвинься поближе и дай мне руку, чтобы я за тебя не беспокоился.

– Это и есть твой страх? – удивилась я.

– Беспокойство в форме предусмотрительности никому не вредны, – он сделал умное лицо, но его физиономию это выражение не украшало, дурацкая улыбка шла ему намного больше. – Дай руку, а то сам возьму. Мой страх намного страшнее и живучее, чем ты себе представляешь. Но я готов встретиться с ним лицом к лицу.

Поток начал заворачиваться вверх, грохот вокруг, который раньше был только намеком на шум, заметно усилился. Меня продолжало распирать любопытство.

– Расмус, скажи мне все-таки, ты знаешь, что будешь делать, если твой страх однажды возникнет перед тобой? Такое ведь может быть?

– Может, – фыркнул он. – Может, к сожалению. Но тогда он перестанет быть страхом, потому что превратится в реальность. А уж с реальностью я как-нибудь справлюсь. Надеюсь, что справлюсь.

Скорость лавового потока резко возросла, он начал бурлить и волноваться. Я почувствовала, что нас растаскивает в стороны, рванулась к Расмусу. Он крепко прижал меня к себе, я вцепилась в него обеими руками.

Нас крутило, швыряло и трясло в сливающихся под вулканом раскаленных ручьях и реках жидкого камня, разрываемых струями пара. Треск перемешивающейся лавы, визг прорывающихся из тягучей массы пузырей газа сопровождали нас, становясь все громче и нестерпимей. Наконец, неодолимая сила пустоты вверху засосала нас и потащила к себе, наружу, а извержение выплюнуло в высоту, в облаке раскаленной грязи и дыма.

Я посмотрела вниз, в жерло. Оно дышало невыносимым жаром, горячий свет резал глаза. Перевела взгляд на Расмуса… У меня перехватило дыхание, стало отчаянно страшно, несмотря на то что всем моим страхам полагалось выгореть там, внизу. Черное, обгорелое лицо, на котором светились счастьем рассыпающие огненные искры глаза. Они сияли грандиозным вдохновением – вдохновением власти, мощи, невыносимого могущества.

Я испуганно шарахнулась в сторону, он потянулся ко мне черными длинными руками… Нет, нет, нет, только не это, только не он… Нет!

* * *

Машина резко остановилась, меня тряхнуло, взвизгнул испуганный кобель, съехавший со своего сиденья вниз. Роман с недоумением и удивлением смотрел на меня.

– Ч-что с в-вами, Оля? Кошмар п-приснился?

– Не помню, – я пожала плечами. – Кажется, действительно, какая-то гадость снилась, но что именно?

– В-вы меня испугали, – заметил Роман. – У вас было т-такое лицо…

– Мне неудобно, – вздохнула я. – Не обращайте внимания, Рома, пожалуйста. В последнее время мне снятся какие-то странные сны, которые я никак не могу вспомнить. Просыпаюсь с ощущением, что все не так. А что не так, и не знаю… Да черт с ними, сны есть только сны, а живу я где-то здесь. Сколько времени, кстати?

– Почти полдороги проехали, – Роман улыбнулся. – Можно устроить себе обед. Как вам кажется удобнее: в машине, рядом со взволнованным собачкиным или на воздухе?

Мне стало смешно.

– Похоже, вы умеете настоять на своем без особых усилий. Вы же не оставили мне выбора.

– Разве? – на его лице появилось деланное удивление. – Так что вы решили?

– На воздухе, так на воздухе, – согласилась я. – Только, может, мы уберемся с дороги?

– З-запросто, – он повернул ключ, двигатель тихо взвыл. – Я эту дорогу знаю, как облупленную. П-поехали, недалеко есть вполне п-приличная лужайка, правда, на этот раз без воды.

Недалеко оказалось в получасе езды. Я вышла из машины, потянулась, с наслаждением вдохнув свежий, острый запах грибов и сладковатый аромат прелых листьев, осмотрелась. Лужайка оказалась просто замечательной. Вокруг торчали редкие мелкие осинки, раскрашенные в самые разнообразные оттенки красного цвета. На паре из них листья были чистого алого цвета, я никогда таких не видела, поэтому уставилась на них, не в силах оторваться от такого чудного зрелища. Вырвавшийся на свободу взволнованный кобель пулей улетел в лес, издалека слышались его вопли.

– Похоже, Ф-форд что-то нашел, не п-пойму, но вроде не белку… Красивое место, п-правда? – Роман выволок из багажника свой рюкзак, брякнул на землю. – Садитесь, Оля. Сейчас стол сообразим.

– Вам помочь?

– Н-ни в коем случае, – он категорически замотал головой. – П-позвольте мне за вами хоть немного п-поухаживать. Я п-постеснялся в-вам ц-цветов куп-пить, д-дурак, д-до сих п-пор на с-себя сержусь. Ну, д-дали бы мне б-букетом по морде, м-может, и н-не ум-мер бы.

Я покачала головой, вздохнула:

– Хорошо же вы обо мне думаете. Букетом по морде… это ж надо! Неужели я выгляжу такой мегерой?

– В-ванька же с-сказал, что вы любого мужика скрутите, – хмыкнул он, – а вы не в-возразили. Я и исп-пугался…

Я расхохоталась:

– Слушайте, Рома, прекратите бессовестно врать! Чтобы вы испугались? Никогда не поверю!

– К-как хотите, – он снова закопался в багажник. – Но, в общем, вы правы, я человек не п-пугливый. Есть только одна вещь, которой я боюсь…

– Что же это такое? – заинтересовалась я.

– Н-не скажу, – отперся он. – М-может, п-потом, к-как-нибудь… Чай б-будете или кофе?

– Кофе, – разочарованно вздохнуло мое напрасно проснувшееся любопытство. – Вы знаете, Рома, как показывает мой собственный печальный опыт, чаще всего человек нарывается именно на ту ситуацию, которой боится.

– Н-не пугайте меня, Оля, – улыбнулся Роман. – В-возможно, вы и правы, но только я собираюсь изменить ситуацию вокруг себя. М-мне кажется, что ваш столь мрачный взгляд на мир вам внушает голодный желудок.

– Не верю, – мне стало смешно. – По-моему, это чисто мужская черта – воспринимать окраску мира через призму желудка.

– Н-не сказал бы, – усмехнувшись, возразил он. – Как утверждает мой собственный опыт, разница только в интенсивности испытываемых ощущений, не более того. Сколько мне приходилось встречать голодных и злых женщин, которые моментально примирялись с действительностью, как только с ней примирялся их сытый желудок.

– Когда мне приходится выяснять отношения с собственным желудком, мне обычно удается убедить его в том, что не он главный, а я.

– Если вы ухитряетесь справиться с собственным желудком, что меня, честно говоря, удивляет, то почему вы не можете убедить себя в том, что вы не лошадь?

– Не знаю. Я тут подумала насчет лошади… Получается, что так я квалифицировала женскую силу. Ведь так хочется быть слабой женщиной… Сидеть за широкой мужской спиной… Но это обычно плохо кончается, слабость всегда кончается одинаково – ее давят. Слабая женщина, сильная женщина… Все это весьма относительно, именно относительно ширины той мужской спины, которая либо впереди, либо за тобой. Плохо и так, и этак. В любом случае или тебя давят, или ты давишь, третьего не дано, как говорит моя подруга.

– А как насчет того, чтобы быть просто женщиной?

– Как-то это для меня звучит неубедительно. Просто женщина… просто человек… Может ли быть человек просто человеком? Человечество само по себе существует, а человек сам по себе? Нет, по-моему. Нет человека, есть мужчины и женщины. Но и просто мужчины, как и просто женщины нет, мне так кажется… Есть та сторона мира и эта, каждая со своей индивидуальностью. Люди – это не то, что поддается обобщению.

– Ну, вы и загнули, Оля! Не знаю даже, что вам так сразу с разбега возразить, хотя очень хочется… Можно, я тоже немного подумаю на эту тему?

– Да сколько угодно. Думай, не думай, ничего на этом свете не меняется. Все относительно, сила и слабость, мужчины и женщины.

На запах еды из кустов вернулся пыхтящий кобель. В его глазах без труда читалась одна просьба, а морда выражала всего один вопрос. Нет, два. Дадут или нет, а если дадут, то сколько? Вопросительно-выразительная морда была чем-то испачкана. Я присмотрелась и ахнула:

– Рома! Посмотрите на вашу собаку!

– Что такое? Ко мне, Ф-форд, – он ухватил пса за ошейник и притянул к себе. – Н-ничего себе! Ч-что это такое?

– Похоже на золотую пыль, – мне стало смешно. – Хотела бы я знать, что же такое чудесное он ухитрился найти в этом задрипанном лесу?

Кобель неожиданно зашелся лаем, Роман резко поднял голову, глядя за мою спину. Я оглянулась, схватив рванувшего мимо меня пса. Между осинками стоял длинный, тощий парень лет шестнадцати, одетый в камуфляж. Он спокойно рассмотрел нас, потом, плавно сдвинувшись с места, подошел к нашему стойбищу. Тряхнув длинными волосами, завивающимися на концах, он шмыгнул курносым носом и спросил:

– Я вам не помешаю?

– Д-да нет, садись, – пригласил его Роман. – Т-ты чего здесь делаешь, г-грибы собираешь?

– Нет, – его круглая физиономия сморщилась от неудовольствия, – грибы папа собирает. А я потерял кое-что и не могу найти. Ваша собака умеет искать потерянные вещи?

Кобель, которого я, наконец, отпустила, рванулся к гостю и начал старательно его обнюхивать, неистово размахивая хвостом. Роман заметил парнишке:

– Ч-чем-то ты понравился нашему собакину. Н-но он ничему почти не обучен, так что даже и не знаю, сможем ли мы тебе помочь?

Парень сел на траву, погладил кобеля по голове, внимательно посмотрел на его позолоченную морду.

– Вообще-то видно, что он уже успел найти то, что я потерял. Думаю, теперь ваша собака изменится, – задумчиво заметил он.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась я. – Он что, станет белым и пушистым?

– Не знаю, как на него это повлияет, – вздохнул парнишка. – Интересно, он сможет снова найти то место?

– П-попробовать м-можно, – откликнулся Роман. – Ч-что же т-такое ты п-потерял, м-меня начинает т-терзать любопытство? Ч-чем измазался кобель?

– Пыльцой с моих крыльев, – ответил парень, спокойно глядя на нас почти круглыми карими глазами. – Я их потерял. Нет, не так. Я их спрятал, но не смог найти.

– Откуда у тебя крылья? – я хлопнула глазами от удивления.

– У всех эльфов есть крылья, – невозмутимо отозвался этот эльф-переросток.

– Я всегда думала, что в наших лесах эльфы не водятся. И потом, до сих пор была уверена, что они маленькие…

Парень скептически хмыкнул:

– Они всякие бывают. И не вожусь я здесь вовсе, я в городе живу.

– С-странно все это, – хмыкнул Роман. – П-пошли, поищем твои к-крылья. В-вроде кобель в той стороне орал. Оля, вы с нами?

Еще бы я здесь осталась! Пропустить такое событие и не увидеть, как выглядят крылья эльфов! Ох, может, я снова сплю, и мне все это снится? Что-то я уже совсем не понимаю, что со мной происходит в последнее время…

Мы шли по редкому лесу, кобель весело прыгал вокруг. Земля была покрыта мягким зеленым мхом, пружинящим под ногами. На его поверхности лежали разноцветные листья. Под рябиной, мимо которой мы проходили, мох был покрыт ажурным узором из желтых листьев. Один из них, лежавший сверху, был ярко багряного цвета, его листочки были подвернуты под себя, как маленькие лапки, напоминая краба.

– С-скажи п-пожалуйста, как ты стал эльфом? – спросил Роман. – Или им и родился?

– Не, – парень усмехнулся, – не родился. Однажды проснулся, а у меня крылья. Ну и все…

– И как же ты жил с ними? – поинтересовалась я.

– А никак. Я сразу понял, что они снимаются. Ну, и снял. Потом, уже в лесу, одел, полетал. Тогда и понял, что стал эльфом. Трудно, конечно, когда ты эльф, возвращаться обратно, мир очень сильно меняется. И потом, надоело от всех прятаться, переживать, что крылья найдет какой-нибудь придурок. А возвращаться назад становится все труднее.

– П-почему?

– А не хочется, – безразлично сообщил он.

Бежавший впереди кобель радостно завопил за ближайшими кустами. Мы подошли к нему, он засунул нос под кучу веток, нервно вертя задом.

Парнишка облегченно вздохнул:

– Спасибо вам, они тут.

Он приподнял ветки, под которыми что-то сияло мягким золотистым светом. Засунув руку в кучу, вытащил оттуда пару крыльев. Они напоминали стрекозиные, но были большими и намного красивее. Я почти воткнулась носом в их поверхность, стараясь разглядеть как можно лучше. Прозрачные, переливающиеся в зелено-синей гамме, они были густо усыпаны золотой пыльцой. Парнишка ловким движением пристроил их себе за спину, улыбнулся, выпрямился и начал стремительно уменьшаться в размерах.

Роман тихо сказал мне:

– Оля, ущипните меня, н-никак н-не могу п-поверить, что н-не сплю…

– И вы меня ущипните, потому что я в таком же состоянии…

Я протянула ему руку, но Роман, вместо того чтобы начать щипаться, крепко сжал ее. Маленький эльф сверкающей искрой взлетел с кочки, приземлился на наши вцепившиеся друг в друга руки, густо посыпав их золотой пылью.

– Спасибо! Счастливо оставаться, я больше не вернусь! И вы теперь тоже изменитесь, – выкрикнул он, радостно смеясь, потом подпрыгнул и заложил крутой вираж, сияющей точкой поднимаясь все выше.

Я подняла голову и спросила вдогонку:

– А как же папа?

– Не знаю, мне теперь все равно, – звонко хихикнул маленький эльф и скрылся в синем осеннем небе.

Я с недоумением уставилась на Романа, а он на меня с тем же самым выражением. Я пожала плечами, он тоже. Потом мы воззрились на наши позолоченные пальцы.

– И что теперь с нами будет? – спросила я. – Может, тоже превратимся в эльфов, и нам станет все равно? Как-то мне не по себе…

Роман пристально посмотрел мне в глаза:

– П-после встречи с вами, Оля, м-меня стали п-преследовать странные обстоятельства. И я н-не знаю, ч-что и думать… М-может, вы все-таки ф-фея?

Я истерически захохотала:

– До сих пор у меня не было возможности в этом убедиться. Но… Когда вокруг творится нечто необъяснимое, подходят любые версии, кроме одной – что у тебя просто съехала крыша. Хотя, обычно именно она как раз оказывается единственно верной.

– П-пожалуй, эта г-гипотеза мне не п-подходит, – фыркнул Роман. – П-подобная практичность не по мне. Вы, Оля, к-как хотите, а я буду думать, что это был не сон, что с моей головой все в порядке, п-просто со мной случилось еще одно ч-чудо.

– Как хотите, – я только сейчас заметила, что мы до сих пор держимся за руки. – Я в этом и не сомневалась.

Так, взявшись за руки, мы и вернулись к своей стоянке. Всю дорогу, шагая по шуршащим под ногами листьям, я чувствовала себя маленькой девочкой, полной ожидания, что вот-вот рядом произойдет нечто волшебное. Но ничего не произошло. Мы добрались до машины, посмотрели друг на друга, глупо, как дети, смутились, расцепили пальцы и снова остались каждый при своем. Роман молча собрал барахло, затолкал в багажник, свистнул пса. Потом вопросительно посмотрел на меня, я молча села в машину, и мы двинулись дальше.

Разговаривать не хотелось, я сидела, курила, смотрела на дорогу. Осенний лес, ярко-желтый на синем фоне, летел навстречу безостановочно, безудержно, отчего мне стало казаться, что я сейчас взлечу.

* * *

– Холли, дорогая, успокойся, – Расмус погладил меня по голове, как ребенка. – Ты просто устала. Ничего, сейчас мы посидим, ты придешь в себя, и потихоньку пойдем дальше.

– Я думаю, что ты вполне мог затащить нас обоих на эту подлую гору без всяких усилий, тогда мне не было бы так тоскливо, – хмуро заметила я, глядя вниз с выступа скалы, на котором мы устроились отдохнуть.

Опять мне снится эта чертовщина!

– Да, мог бы, – фыркнул он. – Но с чего ты взяла, что мое колдовство не требует от меня никаких усилий? Во-первых, я трачу на него довольно много сил, энергии подобное занятие отнимает немало, больше, чем любые действия, которые считаются привычными у обычных людей.

– А почему я не замечаю, что трачу много сил, когда ты заставляешь меня колдовать? – глянув сначала вниз, а потом вверх, я пыталась прикинуть, сколько мне еще осталось пыхтеть по этим проклятым булыжникам.

– Ох, – со вздохом сообщил он. – Ты – Синяя звезда, ты сама сила и энергия, так что нечего прибедняться.

– Хотела бы я еще знать, как ими пользоваться, – мрачно фыркнула я. – А во-вторых?

– Чем скорее тебе все это надоест, тем скорее ты захочешь улететь, – захохотал Расмус. – Вот так-то. Хочешь конфетку? А?

Я злобно оглянулась на него… и спрыгнула со скалы. Стремительно падая, жадно притягиваемая поверхностью внизу, торопливо соображала, что же делать дальше. Поток воздуха сжал меня своими крепкими объятьями, обдирая лицо холодом. Интересно, проснусь я перед тем, как врезаться в землю или не успею? Не то, чтобы мне стало страшно, но как-то не по себе. Поднапрягшись, попыталась преодолеть давление воздуха и перегруппироваться. Результатом стал всего лишь нелепый неуклюжий кувырок, и я оказалась в прежней позиции.

Черт подери, сон это или не сон? Могу я делать все, что мне заблагорассудится или нет? Свист воздуха в ушах начал превращаться в визг, и это перестало мне нравиться. Представив себе, что воздух под ногами затвердел, я оттолкнулась от него ногами и резким движением вынырнула из волокущего меня вниз столба воздуха. Свист исчез. И что мне теперь делать?

Почему-то я почти никогда не летала во сне, в смысле, не летала сама. На каком-то задрипанном ковре-самолете летала в глубоком детстве, и только… Кажется, все-таки был один сон за всю мою достаточно долгую и довольно насыщенную жизнь. И что я делала? А ничего не делала, просто летела над какими-то зелеными полями и лесами.

Немного подумав, я решила поступить так же и полетела вперед, не предпринимая никаких усилий. Вспомнив, что оставила на скале Расмуса, развернулась в воздухе, набирая высоту. Он стоял там же, выпрямившись во весь рост, сложив руки на груди и пристально глядя куда-то вдаль, совсем не на меня. Ах, так его даже не волнует, что со мной случилось, а ведь я могла разбиться! У меня могло не получиться! Я ведь никогда не летала не во сне, а наяву!

Что за чушь? Я и не могу летать наяву, я во сне летаю. Какого рожна я завожусь, да черт с ним, с Расмусом! Мне стало смешно, и со страшной скоростью я взвилась вверх. Одинокий, брошенный Расмус на скале стремительно начал уменьшаться в размерах, пока не слился со скалой и не исчез.

Горы подо мной становились все меньше, отдельно торчащие вверх вершины стали собираться в хребет, длинный горный хребет земли с отходящими от него параллельными ребрами. Морщины гор, засыпанные снегом, образовывали изящный нерегулярный орнамент. Заглядевшись на красоту внизу, я не заметила, что вокруг меня стал появляться туман. А, уже облака… Сыро и противно! Я снова увеличила скорость, чтобы прорваться сквозь мокрую вату. Противные влажные облака сверху казались шелковистыми, приятными на ощупь, но я уже знала, что это обман.

Мелкие и пушистые облачка подо мной сложились в почти правильную мозаику, образуя своими ровными рядами редкое полотно, сквозь которое местами проглядывала земля, к горизонту заворачивающаяся вниз. Я поднималась все выше и выше, не чувствуя холода и недостатка воздуха, которые сопровождают, как известно, всех страдальцев, жаждущих высоты и ощущений полета. Ну да, я же сплю… А раз так, значит, вполне могу подняться и к звездам!

И я рванулась еще выше, потому что всегда мечтала увидеть настоящие звезды, а не их смутный, испорченный слоями атмосферы намек на истинный образ. Небо надо мной становилось все темнее, а то, что творилось внизу, меня уже не интересовало. Вверх, только вверх, туда, в черноту, полную звезд, манящих меня к себе всю жизнь. Неожиданно сердце сжалось от ужаса предчувствия – а вдруг я себя обманывала всю жизнь, вдруг они вовсе не так прекрасны, как мне казалось, как того хотелось? Тогда упаду, поняла я, рухну вниз, мне не пережить подобного разочарования, потому что я истово верила, что прекраснее звезд нет ничего в этом мире.

Действительность (или все-таки сон?) не разрушила моих ожиданий. Они оказались изумительными, намного чудеснее, чем я могла себе представить. От воображаемых настоящие звезды отличались восхитительной яркостью и чистотой, сияли самыми разными цветами, излучали упоительный свет, не мигая и не мерцая. Но было еще одно, чего я от них никак не ожидала – они звенели нежно-нежно, как далекие колокольчики-бубенчики.

Их было много, очень много, и мне стало казаться, что я нахожусь в абсолютно темном помещении, стены и крыша которого проколоты множеством маленьких дырочек, а за стенами, снаружи, горит свет невыразимой мощи и силы. Свет сам по себе, свет без источника, нечто огромное, первородное, самостоятельно существующее и безраздельно владеющее этим миром внутри себя. Мне захотелось прорваться к этому свету, раствориться в нем, слиться с ним, и сила моего желания потащила меня к маленькому голубому солнцу, мирно сияющему прямо в конце моего пути. Неодолимая жажда стремления заставила забыть обо всем, что было со мной до сих пор, я рвалась вперед, к выходу, к освобождению…

– Не спеши, – мягкий голос Расмуса заставил меня почувствовать, что я на огромной скорости врезалась в стену.

Он осторожно взял меня за руку, как будто давно летел рядом, и спокойно заметил:

– Тебе еще рано туда.

– Но я хочу, очень хочу, – мне стало так плохо, все внутри скрутило неизбывной болью. – Мне надо туда попасть, во что бы то ни стало!

– Попадешь, – он потащил меня за собой, – когда настанет твое время. Не торопи события.

Сила влечения постепенно ослабевала, я начинала ощущать себя собой, а не несущимся к цели ободранным клочком сознания, одной устремленной в манящую неизвестность мыслью. Опустошенность наполнила душу, я покорно волоклась за Расмусом следом на буксире его крепкой, намертво вцепившейся в меня руки. Уже не было сил лететь, я плавно падала вниз, парила в невесомости.

– Я устала, – пожаловалась я Расмусу.

– Неудивительно, – с неожиданными теплом и сочувствием отозвался он. – Бухнуть все свои силы на стремление в никуда. На это никакой энергии не хватит.

Он подтянул меня к себе, поднырнул под мою руку, которая легла на его шею, и так, обнимая его, опираясь на его спину, я спускалась вниз. Синева атмосферы внизу показалась мне теплой, мы нырнули в нее, как в воду. Воздух становился все плотнее, слегка сопротивляясь нашему движению вниз. Я не чувствовала в себе сил пошевелить даже пальцем, только разглядывала землю внизу, из последних сил удерживая глаза открытыми.

Под нами волновалось море, и сияние его волн, завораживая своим мерным ритмом, успокаивало и согревало замерзшую душу. На берегу плавно вырастали из песка дюны, между которыми стоял корабль Расмуса. Рядом с ним уже можно было разглядеть человека, который, подняв лицо к небу, смотрел на нас.

Осторожно опустившись на землю, Расмус помог мне дойти до корабля. Рядом с трапом меня подхватил с другой стороны седоусый Герберт, который недовольно фыркнул на капитана:

– Совсем загонял бедняжку…

– Цыц! – страшным голосом рыкнул Расмус. – Умолкни! Не твое дело!

– Сам знаю, – вздохнул механик, помогая преодолеть моим непослушным ногам непреодолимую поверхность пандуса. – Все равно жалко…

– Все наши дела здесь закончены, – рассеянно сказал Расмус. – Можно лететь.

– Наконец-то! – Герберт очевидно обрадовался. – Так я побежал разогреваться?

– Беги, – Расмус подхватил на руки тряпичную куклу, в которую я превратилась.

В каюте со знакомыми голыми серыми стенами он осторожно уложил меня на постель, задумчиво посмотрел на меня и спросил:

– Тебе чего-нибудь хочется? Может, чаю? А?

Честно говоря, мне хотелось только одного – чтобы он оставил меня в покое с моим горем, потому что глухие стены, отделившие меня от окружающего живого мира, остро напоминали о моей недавней утрате. Я мотнула головой, Расмус грустно вздохнул, озабоченно поднял вверх брови и внезапно улыбнулся чудесной улыбкой, осветившей его некрасивое лицо. Он вытянул вперед обе руки, повернулся вокруг своей оси, улыбнулся еще раз на прощание и исчез, растворился в воздухе.

Из пола полезли стебли незнакомых растений, они на глазах вытягивались, покрывались крупными сердцевидными листьями, закрывая голые стены плотным ковром. На нежно-зеленой поверхности возникали, расталкивая листья, продолговатые бутоны со змееподобными головками. Каждая, достигнув определенного размера, внезапно, щелчком раскрывалась в огромный золотистый цветок, размером с изрядную тарелку. Я из последних сил рассмеялась. Такого мне еще не снилось никогда, и этот сон мне нравился. Пожалуй, впервые я не хотела просыпаться, мне было уютно и комфортно, так хорошо, как никогда в жизни… Я закрыла глаза и растворилась в нежной глубине сладкого сна.

* * *

Невыносимый свет фар встречной машины заставил глаза болезненно зажмуриться. Я зарычала:

– Ч-черт, он что, дальний свет не мог убрать, скотина! Роман рассмеялся:

– Н-напрасно вы сердитесь, Оля, это вам спросонья показалось. Д-дальний свет этот дядя переключил уже давно, как вполне п-приличный человек. Вы, однако, п-порядочная соня, вот уж не думал. К-как вы работать-то собираетесь?

Я вздохнула, вытащила сигарету и задумчиво ответила:

– Сколько помню, никогда не высыпалась. Но такого, что творится сейчас, не припоминаю. Поэтому даже не буду оправдываться, думайте, что хотите, как-нибудь переживу. Соня так соня. А насчет работы вы не беспокойтесь, я же…

– П-помню, лошадь, – ехидно фыркнул Роман.

– Чтоб вас, – рассмеялась я. – Кстати, вы собирались подумать про мужчин и женщин, помните?

– П-помню, конечно, т-тема-то животрепещущая. – Роман улыбнулся. – Т-только знаете, я все время, пока вы спали, т-трепался с вашей Шубой. Занятное создание.

Я испугалась. Что эта штука могла ему наболтать про меня? Отдышавшись после неприятного открытия, я осторожно поинтересовалась:

– А можно мне узнать, о чем вы разговаривали? Или это секрет?

На лице Романа появилось загадочно-веселое выражение. Он взглянул на меня:

– Ч-честное слово, меня так и подмывает с-сказать вам, что с-секрет. В отместку…

– За что это вы мне мстить собрались? – я была заинтригована.

– З-за то, ч-что вы меня регулярно бросаете одного, уходя в об-бъятия Морфея. Я-то, д-дурак, надеялся, что мы с вами б-будем всю д-дорогу в-вести изысканные беседы, б-буду б-блистать п-перлами своего красноречия, а вы в-внимать мне, открыв рот.

– Размечтался, – раздался густой бас с заднего сиденья.

Роман врезал по тормозам. От души почувствовав, что у меня есть ребра, я укоризненно посмотрела на него.

– Я думала у вас более крепкие нервы. Подумаешь, кобель заговорил, тоже мне, чудо.

– Действительно, – мрачно отозвался Форд. – Лучше бы пожрать дал, а то целый день одни куски.

– В-вот уж н-не д-думал, ч-ч-что т-ты т-такой г-г-грубый, – с трудом выговорил Роман.

– Куда уж нам, – парировал тот. – Мы университетов не кончали.

– Оля, – Роман сердито посмотрел на меня. – М-можно в-вас п-попросить з-заткнуть уши, я ему с-сейчас скажу в-все, что о нем д-думаю!

Меня разбирал неудержимый смех, стоило только представить себе картину выяснения отношений между собакой и ее хозяином. Отсмеявшись, я предложила:

– Может, не надо, Рома? Может, нам и вправду стоит чего-нибудь сжевать? По вашей версии, сытый желудок действует умиротворяюще на все живые существа.

– Хорошая мысль, – важно согласился со мной Форд.

– Н-ну, л-ладно. А т-ты б-будешь себя п-прилично вести или с-снова б-будешь канючить, к-как в-всегда? – Роман с подозрением уставился на пса.

– С собакой надо заниматься, чтобы она себя прилично вела, – Форд отвел глаза в сторону. – Ты себя никогда не утруждал занятиями со мной. А теперь предъявляешь мне претензии.

Роман встрепенулся, собираясь с силами, чтобы достойно ответить, но сник, виновато посмотрел на меня и тихо заметил:

– П-простите, Оля, н-не д-думал, что п-пригласил в-вас в об-бщество г-грубиянов. К-кто же з-знал, что эльфы т-так п-пагубно в-вляют н-на ок-к-ружающих.

– М-да, – мне снова стало смешно. – Хотела бы я знать, чего теперь можно ожидать от вас. Вы-то тоже должны измениться, хотелось бы знать, как именно? Как эта чертова пыльца действует? Может, исполняет сокровенные желания? Форд, ты хотел научиться разговаривать?

– Еще бы, – пробасил кобель. – Что за жизнь, когда ты хочешь вульгарно по… г-м… задрать лапу или еще чего посерьезнее, а тебе говорят: заткнись, сволочь, сколько можно впустую драть глотку? А то еще и ботинком швырнет, зараза.

– Да уж, ваше лицо, Рома, проясняется. Признавайтесь, чего вы хотите больше всего в жизни?

– П-п-перест-тать з-за-з-за… – он мучительно скривился, но так и не смог договорить.

– И это все? – удивилась я.

– Д-да! – сердито рыкнул Роман, отвернувшись от меня. – С ост-тальным я м-могу и с-сам с-сп-правиться!

– Да ладно тебе, не переживай, – кобель подскочил, оперся передними лапами на спинку водительского сиденья и с чувством вылизал щеку Романа. – Я тебя все равно люблю, несмотря на твои паршивые ботинки.

– Л-лучше б-бы т-ты с-стал б-белым и п-пу-п-пушистым, – не поворачиваясь, горестно вздохнул скорчившийся на своем месте Роман.

– Ага, – немедленно возразила разбушевавшаяся скотина. – И ходил бы я немытый, весь серый от грязи, и ни одна сучонка на меня бы ни в жизнь не взглянула.

– О-о-о, черт! – взвыл Роман. – Заткнись немедленно, сволочь ты этакая, гад, подлец, мерзавец!

– Ого! – хохот довел меня уже до нутряного кашля. – Рома, по-моему, ваше сокровенное желание сбылось! Только можно вас попросить скандалить поменьше? Или вы теперь только ругаться будете без усилий?

– Не знаю, – тихо произнес он, прислушиваясь к себе. – Еще не знаю…

– Так жрать-то мы будем когда-нибудь? – бесцеремонный кобель никак не желал угомониться.

– Жрать, так жрать, – неожиданно покладисто согласился Роман. – Только ты будешь лопать здесь, а мы с Олей пойдем в какую-нибудь забегаловку, где не квакают всякие бесстыжие кобели, и поедим по-человечески. Поехали!

До ближайшего городка мы добирались около часа. Роман упорно молчал, не отрывая взгляда от дороги. Я не решилась приставать к нему с разговорами, даже бесстыжий кобель молча валялся на заднем сиденье. Покрутившись по разбитому асфальту узких улочек, Роман остановил машину.

– Приехали. Пойдемте, Оля…

– А я? – Форд подпрыгнул, жалобно глядя на хозяина. Но Роман был непреклонен.

– А ты будешь сидеть здесь и сторожить машину. Понял?

Форд скорбно вздохнул, отвернулся и сел на сиденье спиной к нам.

– Обиделся, – констатировал Роман. – Ничего, это ненадолго. Мне поговорить с вами надо, а эта говорливая сволочь меня раздражает. Простите за резкость, не сдержался.

Кафешка, в которую он меня привел, оказалась на редкость приличным заведением. Во-первых, она оказалась совершенно пустой. Во-вторых, за стойкой оказалась всего одна девочка, а не две, как обычно, поэтому ей не с кем было болтать и ничего не оставалось, как сразу же обратить внимание на нас. Мы устроились за столом в самом дальнем, полутемном углу.