Текст книги "Половина любви"

9

Свои первые студенческие каникулы Елена провела в стройотряде, в далеком Казахстане. Игорь был командиром и сам пригласил ее. Кроме Лены, в отряде были еще две девушки: ее однокурсница Мила и выпускница Оля. Девчонок взяли, как водится, поварихами. Ребята строили свинарник и зернохранилище, у девушек была одна забота – посытнее накормить работников. Поварихи вставали рано, в четыре утра. В шесть перед парнями уже дымились миски с горячей кашей. Затем ребята уходили на работу. Девушки мыли посуду, готовили обед, снова посуда, ужин и так до позднего вечера. Во время коротких передышек девушки по очереди ложились вздремнуть, ведь вечером начиналась настоящая студенческая жизнь. Чуть отдохнув после смены, ребята играли в волейбол, резались в дурака и покер, пели под гитару. Поскольку девушек было лишь трое, каждую окружало несколько воздыхателей. Они старались добиться внимания своих избранниц, помогая им на кухне: приносили воду, уголь, рубили замороженное мясо, чистили огромные, закопченные котлы.

Имелись добровольные помощники и у Лены.

Среди них особенным постоянством отличался коренастый, белобрысый парень Олег Нечаев. Он вместе с Игорем заканчивал в этом году институт, но был значительно старше своих однокурсников.

О себе Олег рассказывал скупо. Лена знала лишь, что прежде он учился в военном училище, потом где-то работал, пока наконец не оказался в их вузе.

Лена ко всем парням относилась с одинаковой доброжелательностью – ее сердце принадлежало Игорю. Но Олег был отмечен ею за особую, как ей казалось, скромность. Только однажды он взял ее за плечи и притянул к себе. Елена оттолкнула Олега и пригрозила исключить его из свиты своих помощников. Больше он не повторял попыток сблизиться с ней. Молча выполнял доверенную ему работу. Только глухие «да» и «нет» на вопросы Лены.

С Игорем Лена почти не общалась. У командира отряда было много работы. Только пару раз они вместе делали расклад продуктов для кухни и обсуждали закупки. В другое время к Игорю было не подступиться. Рядом с ним всегда находилась Оля.

Так Лена узнала о существовании соперницы. Оля в то время была веселой, задорной девушкой, но черты лица ее были как бы смазаны и невыразительны. Зато в ее крепкой фигуре четко обозначались заметные формы – сзади и спереди. Теперь-то Елена знала, на что обращают внимание мужчины, но тогда недоумевала: почему Ольга?

Лена узнала, что Ольга училась с Игорем все пять лет. И не только училась. После гибели родителей в автокатастрофе Игорь жил один в трехкомнатной квартире. И Оля, оказывается, часто оставалась у него ночевать. Жила она в студенческом общежитии, и время, проводимое дома у Игоря, было для нее праздником. Все это Оля позднее рассказала девочкам на кухне. Пока же Лена видела лишь то, что происходило на ее глазах.

Как-то Лена и Оля, стоя за высоким разделочным столом, готовили обед. Лена терла морковь, Оля чистила рыбу, размороженную пучеглазую камбалу с широким белым брюхом. Делала она это споро, не боясь пораниться о колючие жабры и твердые плавники. Солнце уже припекало вовсю, лишь легкий деревянный навес летней кухни спасал от изнуряющей жары. Вокруг жужжали жирные, назойливые мухи, которые слетелись на запах рыбьей требухи. Но разговор девушек был далек от кухонных забот.

– Оля, ты любишь Игоря? – осмелилась спросить Лена.

– Я в нем души не чаю! – может быть, в шутку, но скорее, всерьез воскликнула Оля. – Как расстанусь, не знаю. У меня распределение в Архангельск. Я ведь сама из тех краев.

– А замуж за него не собираешься? – затаив дыхание спросила Елена. Для нее не было секретом, что большинство иногородних студентов стремились с помощью брака обрести питерскую прописку.

– Может, еще и выйду, – загадочно ответила Ольга.

Ответ Ольги, как большая градина, стукнул Лену по темени. Она опустила глаза, чтобы Оля не прочитала в них боль.

О своих отношениях с Игорем Лена никому не рассказывала, да и рассказывать было не о чем. Подумаешь, вместе занимались на кафедре в студенческом научном кружке. Хотя порой Лене казалось, что Игорь тоже неравнодушен к ней. Ведь он так по-доброму улыбался, обсуждая с бывшей ученицей результаты экспериментов. Несмотря на признание Оли, Лена не теряла надежды. Подруга – это еще не жена! Елена продолжала обдумывать, как подступиться к Игорю.

Но события шли своим чередом. Ранним утром, когда отступающая ночная тьма еще окутывала степь и затерянную в ней маленькую походную кухню, Лена направилась к сараю, чтобы набрать угля для растопки печи. Из-за сарая, оттуда, где находилась помойка, послышались не то вскрики, не то громкие вздохи. Лена поставила ведро на землю и затаив дыхание, на цыпочках, сделала несколько шагов в сторону непонятных звуков. Навстречу ей вышла бледная Ольга, на ходу вытирая рукавом футболки мокрый рот.

– Что с тобой, заболела? – обеспокоенно спросила Лена, поняв, что у Ольги был приступ рвоты.

– Наверно, рыбу вчера плохо прожарили, а у меня желудок капризный, – еле слышно проговорила Ольга и, зажав рот рукой, вновь помчалась к помойке.

Лена, забыв о ведре, побежала в палатку. Там, на дне рюкзака, лежал полиэтиленовый мешочек с лекарствами, который Галина Ивановна в последний момент сунула дочери. Елена хотела отделаться от него, ведь в отряде есть врач и нужные медикаменты, объясняла она матери. Но та с учительской непререкаемостью настояла: «Лена, возьми это ради меня, чтобы я была спокойна». Теперь, нашарив в полутьме этот мешочек, Лена нашла желудочные таблетки. Затем налила кипяченой воды в стакан и понесла лекарство Ольге.

– Что это? – удивилась Ольга, отстраняя рукой таблетку.

– Пей, это от всех желудочных хворей, – пояснила Лена.

– Да не больна я, – с раздражением выпалила Ольга. – Я беременна.

Беременность Ольги нарушила сложившийся быт поварих. Теперь Ольгу старались оградить от подъема тяжестей, раннего вставания. Лене и Миле приходилось делить между собой эти обязанности. Но самым трудным для Лены оказалась весть, скоро ставшая достоянием всего отряда.

Уже вечером описанного дня, после ужина, Ольга вместе с Игорем удалилась к нему в палатку. Его сосед, комиссар отряда Василий, оценив ситуацию, ушел ночевать к ребятам. Ольга осталась в палатке Игоря на эту и все последующие до конца смены ночи. Вскоре они объявили отряду, что решили стать мужем и женой. Оформить отношения было решено сразу же по возвращении в Ленинград, но свадьбу сыграть здесь, на целине. Хотя общепринятый порядок бракосочетания тем самым нарушался, Зато открывалась возможность широкого, как степь, студенческого пиршества.

Свадьбу, чтобы не страдала ударная работа, решили совместить с отвальной. Несколько парней заранее съездили в кишлак, где в автолавке закупили ящик водки. Там же нашли и жителя, который согласился продать им барана. С утра, в день свадьбы, поварихи, как говорил Игорь, «стояли на ушах».

К ним на подмогу было направлено несколько ребят. Кроме обычных кухонных дел, предстояло совершить торжественное действо – разделать тушу барана, а затем приготовить плов. Эту нелегкую задачу и взяли на себя парни.

Наступил вечер. Последний перед возвращением в Ленинград. Долгая, трудная работа осязаемо превращалась в мимолетное воспоминание, которое каждый из студентов впитывал сейчас в себя, как губка дождевые капли. Длинный, сколоченный из серых досок стол под навесом сегодня, накрытый белой скатертью-простыней, имел торжественный, ресторанный вид. На столе Дымились миски с пловом. Краснели разрезанные пополам арбузы с черными как угольки семечками. Бутылки водки, несмотря на официально установленный в отряде сухой закон, в этот вечер открыто стояли на столе.

В памяти Лены четко запечатлелась лишь одна картинка начала свадьбы: жених и невеста у торца стола, невероятно нарядные среди дикой степи. Игорь в темной, облегающей его торс водолазке был похож на Гамлета в современных спектаклях. Длинные, до плеч, волосы усиливали это сходство. Невеста была в белом пышном платье. Лена сама помогала Оле шить это платье из марли, которую удалось выпросить у медсестры. Эта пара тогда смотрелась наряднее, чем молодожены в голливудских фильмах.

За неимением шампанского для первого тоста плеснули на дно эмалированных кружек сухого вина, которого было всего лишь бутылок пять на сорок человек. Лена, сидящая недалеко от новобрачных, заметила: Ольга не пила даже его. Она уже заботилась о будущем ребенке, который, по сути, и был организатором сегодняшнего торжества. Потом громко и дружно кричали «Горько!». Игорь и Ольга сблизили лица, и густые длинные волосы Игоря скрыли их поцелуй, как театральный занавес.

Это счастливое «горько» Лена залила водкой. Она одним махом, хотя с чудовищным отвращением, выпила полкружки. Спустя миг все окружающее как-то отдалилось от нее, сравнялось в помутневшем мозгу.

Одинаково значительным ей теперь казалось и звяканье ложек в мисках, и падающие каплями в уши слова Олега, и радостный смех счастливой Ольги. А рядом были еще какие-то ребята, и они тоже смеялись и наливали ей еще водки. Последнее приятное воспоминание – арбузный сок на щеках и даже на ушах; впиваясь в красную, сладкую мякоть, она ощущала себя этаким пищевым автоматом, у которого функционируют лишь рот и язык.

Потом Лена, шатаясь, шла по степи, и степь вставала перед ней горой. А сверху, с темного ночного неба, на нее падали яркие звезды. Каким-то образом она очутилась в чужой палатке, и прямо над ней нависла белобрысая голова Олега. Она слышала его прерывистое дыхание и вздрагивала от нежного прикосновения кончика его языка к своим соскам. Потом почувствовала легкую боль, вызванную резким проникновением Олега в ее тело.

Но приглушенная алкоголем боль быстро прошла.

Прошло и оглушенное состояние. Елена осознавала все ясно и отчетливо. Олег, лежа на боку, смотрел на нее долгим, немигающим взглядом. Елена не видела в темноте его глаз, но ощущала, что на нее направлены пронзительные лучи. Неожиданно лучи погасли: Олег отвернулся. Она услышала громкое дыхание, потом легкий всхрап. Кажется, Олег тоже был изрядно пьян.

Лена выбралась из палатки и тихо побрела куда-то. Хмель рассеивался, но земля под ее ногами проваливалась, как надувной резиновый матрац, из которого выходил воздух. Лена то и дело теряла устойчивость. Наконец, в очередной раз придерживаясь рукой о взбесившуюся землю, Лена оставила бесполезную борьбу за равновесие и просто растянулась на пахнущей скошенной травой земле. Но даже этот, такой чудесный запах вызвал в ней лишь прилив тошноты. Она повернулась на бок, и тотчас из нее хлынул бурный фонтан кисловатой массы. Почувствовав небольшое облегчение, она отползла от загаженного места. Но вскоре пришлось покинуть и новое лежбище.

Перед рассветом Лена забылась в недолгом сне, оказавшись недалеко от Игоревой палатки. Там ее и обнаружил Игорь, который в этот ранний час вышел покурить. Предстоял день отъезда, полный дел и непредвиденных хлопот. Увидев Лену, он не очень удивился – разудалое веселье разбросало по степи многих студентов. Лишь бодро произнес, дотрагиваясь до ее плеча:

– Вставай, соня, пора пожитки упаковывать.

Но Лена, приоткрыв глаза, вновь почувствовала набегающую дурноту и застонала. Приподнялась на локтях, снова упала. Игорь за пять лет студенческой жизни видел всяких гуляк, на младших курсах и сам он порой не чувствовал меры. Но почему-то состояние Лены удивило его: она всегда была так уравновешенна и разумна. Не выказывая своего удивления, Игорь сказал:

– Ладно, Елка, лежи. Сейчас кого-нибудь пришлю к тебе.

Игорь покачал головой и пошел к поварской палатке. Скоро к Лене подошла Мила. Она держала стакан с разведенным водой нашатырем и заставила Лену выпить его. Лена встала вначале на четвереньки. Затем, оторвав руки от земли, попыталась выпрямиться, но снова рухнула на траву. После выпитого нашатыря ей стало легче, но теперь сильный озноб сотрясал ее тело. Мила еще раз сбегала в палатку, принесла подушку и одеяло, которым укутала подругу. Августовские ночи в степи уже обдавали холодным дыханием осени, и лишь днем возвращалась изнуряющая жара. Лена пролежала так до середины дня, пока солнце не выкатилось высоко в небо. Обед на этот раз был приготовлен без ее участия. Сразу после обеда за отрядом пришли автобусы, чтобы отвести ребят на станцию. Рюкзак Лены нес Олег. Он же, положив руку Лены себе на шею, довел ее до автобуса и усадил у открытого окна.

Ночью отряд погрузился в поезд. Лена всю дорогу, двое суток, пролежала на верхней полке, отказываясь от еды и развлечений. Лишь перед самым прибытием в Ленинград она немного поела, умылась, привела себя в порядок. Так что на перроне, где студентов встречали друзья и родители, Лена предстала в достойном виде. Галина Ивановна, критически оглядев дочь, хотя и нашла ее еще более похудевшей, все же оценила степной загар, скрывавший бледность щек Лены. Этот загар и длинные, выгоревшие волосы и глаза, наполненные каким-то новым знанием, придавали Лене независимый и свободный вид, прежде не свойственный ей.

Случай с Олегом остался в ее памяти кошмарным эпизодом. К счастью, Олег Нечаев исчез из ее жизни. Елена даже не знала, где он и с кем.

10

Вернувшись в Ленинград, Лена пребывала в каком-то двойственном состоянии. С одной стороны, ею овладело тупое равнодушие. С другой – мир как будто раскололся, рассыпался на мелкие части. И не было среди этих частиц главных и второстепенных.

Каждая из них с удивительной отчетливостью, как в лупе, виделась Лене.

Разбирая свой рюкзак, она наткнулась на письмо Фимки, полученное ею на целине, но так и оставленное без ответа. Тогда, поглощенная грядущей чужой свадьбой, она не в состоянии была написать хоть несколько строк. Да и о чем, собственно, писать… Но вообще-то это большое свинство с ее стороны. Человек попал в такую передрягу, воззвал к ее помощи, а она так бесчувственна. «Да, бесчувственна, – с трезвой ясностью сказала себе Лена. – Мои чувства к Игорю сгорели, а к Ефиму их не было никогда». Ей вообще никто не нужен, как не нужна и сама жизнь. Ефим, дурачок, плачет, что смерть поджидает его. Преувеличивает, конечно, выздоровеет как миленький, надо только хорошо лечиться. Она, Лена, была бы только рада сейчас умереть. Ей вдруг вспомнился когда-то прочитанный ею рассказ о смерти писателя Чехова. Антон Павлович попросил бокал шампанского, выпил его, бессильно откинулся на подушки и тихо умер. Да, красивая была смерть!

* * *

«Глупая девчонка, – осудила себя ту нынешняя Елена. – Обратила внимание только на красивую смерть писателя, не задумываясь о его страданиях, об отчаянной борьбе с болезнью». Но тогда сумасшедшая мысль овладела Леной. Она заразится от Фимы туберкулезом, откажется от лечения и умрет!!! Вот почему она с такой неистовостью бросилась целовать Фимку в их первое свидание в больнице.

«Дрянь, эгоистка, – бичевала себя сейчас Елена Павловна. – Испортила жизнь не только себе, но и хорошему, чистому мальчишке, каким был юный Фимка». Ведь он принял тогда ее поцелуи за чистую монету, за любовь. Как он был счастлив, когда Лена согласилась выйти за него замуж, без всякой опаски за свое здоровье. А она, верная своему плану, рассчитывала, что жизнь ее не затянется. С мазохистской надеждой шла каждый раз на рентген, ожидая, что вот-вот появятся пятна и в ее легких. Но легкие Лены были чисты до сих пор.

Выздоровел и Ефим.

Громкий голос машиниста электропоезда пробудил Елену от грез. Машинист сообщал, что поезд прибыл на конечную станцию, и просил пассажиров метро освободить вагоны.

Елена вышла из поезда. Свою станцию она давно проехала. Надо было возвращаться назад. Она перешла на другую платформу и поехала в обратную сторону, домой. Порог этого дома она переступила вскоре после того рокового поцелуя. Поцелуя смерти, как высокопарно Елена назвала про себя свой порыв. Смерти, отчаянно желаемой, но так и не наступившей! Внешне ее отношения с Ефимом обрели спокойное течение. Она навещала больного и продолжала учебу на втором курсе института. Ефим через семь месяцев лечения выписался из больницы, и они поженились. Елена оставила себе девичью фамилию. Она все еще надеялась умереть молодой. А на могильном камне фамилия Ясенева будет смотреться лучше, чем Дворкина. Молодожены поселились у родителей мужа, в квартире, где Елена с дочкой жила по сию пору. Чуть позже старшие Дворкины купили жилищный кооператив и выехали из квартиры. А впоследствии, вместе с Ефимом, покинули и Россию.

Весной, сразу после свадьбы, Елена забеременела. Жизнь обретала будничные черты. После занятий Лена шла домой, и часто по дороге, никогда не заходя в институт, ее встречал Ефим. Ее беременность Ефима не обрадовала, но активно против рождения ребенка он не возражал. После обеда они садились заниматься историей, готовили Фимку к поступлению в университет. Заниматься с мужем было нелегко.

Он механически заучивал даты и факты, но анализировать, сравнивать события не умел. Лена испытала разочарование, снисходительно наблюдая отношение мужа к занятиям. Фимка вертелся на стуле, как пятиклассник, то закидывая ноги на его спинку, то седлая верхом, как коня. То и вовсе, опустив голову к полу, озорным взглядом поглядывал на Лену из-под сиденья. Особенное раздражение вызывало у Елены его непрестанное жевание.

Положив рядом пакетик с печеньем, Фимка непрестанно грыз его, роняя крошки на пол, на книги, на конспекты работ вождей революции.

К счастью, в то время Лена не знала хозяйственных забот. Всю кухню, обеды и даже стирку взяла на себя Раиса Львовна, мать Ефима. Так что у Лены оставалось время и на занятия с юным мужем, и на свои собственные.

Летнюю сессию она сдала на пятерки. Теперь все находились в напряженном ожидании, поступит ли в университет, на факультет журналистики, Фима.

Занятия с Леной принесли плоды. Ефим получил по новейшей истории четверку, что оставляло надежду на поступление. Но тройка по иностранному языку перечеркнула планы Ефима стать студентом университета. Родители Ефима и Лена переживали его поражение. В квартире нависло тягостное молчание, нарушаемое лишь возгласами несостоявшегося студента. Казалось, он сам обрадовался своей неудаче: не придется больше зубрить съезды и даты. Он знал про себя, что талантлив, что все равно будет писателем или журналистом, среди которых некоторые не имели даже среднего образования. Армия Ефиму не грозила, так как он состоял на учете в тубдиспансере, а работа не пугала. Отец сможет пристроить его куда-нибудь.

Елена помнит, как Ефим обосновал свой провал (он все умел обосновывать). «Во-первых, – говорил он, медленно кружа у стола, – в университет евреев не берут, специально „режут“ на экзаменах.

Во-вторых, – загибал палец Ефим, – как я могу учиться, когда скоро стану отцом». Теперь Елена знала, что для евреев в ту пору и в самом деле существовали негласные ограничения. Да и желание Ефима самому обеспечивать семью можно было считать похвальным. Но тогда провал мужа на вступительных экзаменах она резко осудила, назвала Ефима шалопаем и бездельником. В ее глазах он стал еще ничтожнее и глупее.

Евгений Соломонович, отец Ефима, устроил сына фотографом в многотиражку заводской газеты, редактором которой был его фронтовой друг.

И Ефим успешно стал фотографировать передовиков производства, а также писать краткие заметки «о трудовых подвигах» своих героев.

Зимний семестр Лене одолеть не удалось. Вначале попала в больницу «на сохранение», а там уж подошло время родов. Накануне Нового года Лена родила здоровенькую девочку, которую назвали в честь тестя Евгенией. Лена целыми днями стирала пеленки, терла морковь и яблоки на белесой пластмассовой терке. Женька с готовностью открывала свой маленький, беззубый ротик, чтобы принять очередную ложечку с кисловато-сладкой душистой кашицей. После грудного кормления Лена взвешивала дочку, положив на специальные весы, похожие на огромный детский совочек. Иногда забегала Мила. Она рассказывала о делах их, теперь уже третьего, курса, все о тех же зачетах да экзаменах, которые теперь Лене были абсолютно неинтересны.

Похоже, что и Милу не увлекали рассказы молодой мамочки о достижениях своего ребенка. Она вновь переводила разговор на институтские темы, вспомнив об очередной студенческой паре, которая собиралась играть свадьбу.

Иногда по выходным Фимка и Мила ездили на лыжах за город. Лена не возражала: Фимкиным слабым легким требовался свежий воздух. Да и ревновать к подруге у Лены, кажется, оснований не было.

Просто Фимка был большой ребенок, который еще не наигрался и не набегался.

Елена не оценила опасности присутствия подруги в своем доме. Однажды, меняя Ефиму носовой платок, она обнаружила в кармане его пиджака записку, написанную почерком Милы. Ошибиться Елена не могла. В записке было приглашение Ефиму зайти к ней домой. Причем особо отмечалось, что родителей дома не будет. Елена не понимала, зачем надо прибегать к записке, когда есть телефон. Может, Мила заходила к Ефиму на работу, и присутствие посторонних мешало их разговору? Так или иначе, осталось «вещественное доказательство». Пригвожденный Лениными расспросами, Ефим, против ожидания, не стал отпираться и признался в связи с Милой. Вначале он был агрессивен: пошел в наступление, высказав подхваченную им у кого-то мужскую премудрость, что от заботливых женщин мужчины не уходят. Он упрекнул Елену, что она перестала уделять ему внимание, переключив его полностью на дочь. Елена попыталась в тот же вечер, взяв ребенка, уйти к матери. Но когда она с Женькой в одной руке и сумкой с ее ползунками и распашонками в другой вышла в коридор, Ефим бросился перед женой на колени. Уткнув свой длинный, острый нос ей в бедро, он, всхлипывая, просил прощения. Обещал, что такое больше не повторится. Старшие Дворкины ушли в этот вечер в гости и не видели безобразной сцены.

Простить измену любимому человеку Елена не смогла бы. Но Ефима она не любила, а потому скоро свыклась с его неверностью. Она подозревала, что, кроме Милы, у него есть и другие женщины.

Но главное, что заставило ее смириться, – Ефим был отцом ее ребенка. Она, сама выросшая без отца, не хотела для дочери повторения своей судьбы. Елена простила даже Милу. Позднее они вновь стали общаться, оказавшись вместе в одной лаборатории института «Магнит». Хотя теперь это были просто приятельские отношения на работе. В дом Дворкиных Милу больше не приглашали.

* * *

Еще на лестнице Елена услышала запах жареной картошки. Значит, Женя была дома и готовила ужин.