Текст книги "Праздничный патруль (сборник)"

* * *

Алина сорвалась с места и уже через пятнадцать минут в полупустом троллейбусе приближалась к серому зданию управления. Кузина ни на что не надеялась. За время работы она ни разу не бывала в главном корпусе. Зато наслышалась, сколько инфарктов получили служивые люди, дожидавшиеся приема. Кузина не собиралась наживать сердечную болезнь от издержек службы. Если уж заболит сердце, то от любви – настоящей. Окутанная романтическими мыслями, Кузина благополучно миновала пост охраны, пробежала по двору и взлетела по ступеням лестницы, ведущей прямо в ад, как ей казалось в эту минуту. И опять-таки она отнеслась к экскурсии в мрачные сени легкомысленно, не причисляя себя к важным лицам.

Секретарь главного начальника долго мусолила рапорт – то подносила к очкам, то отводила руку с бумажкой к окну, одновременно кося подозрительным глазом на ноги Кузиной. Алина инстинктивно подобралась. Она не знала, что еще нужно сделать, чтобы понравиться, но, видимо, сделала то, что надо. Секретарь сквозь зубы буркнула:

– Присаживайтесь!

Алина поблагодарила и уселась в дальнем углу, чтобы не раздражать сердитую женщину. А то передумает и прогонит. В приемной было много народу. Алина оказалась в центре внимания, хоть и сидела поодаль. Она внесла диссонанс в ряды ожидающих аутодафе. И сама приготовилась к страшному действу.

Время тянулось медленно. Никто его не подгонял – все хотели, чтобы оно остановилось. Ожидающие сидели тихо. Иногда дверь тихонько открывалась, из нее угрем выскальзывал очередной человек, непременно красный и потный, и, ни на кого не глядя, исчезал из приемной, на ходу вытирая испарину со лба. Алина неожиданно для себя скуксилась. Железная уверенность, что время все стерпит, не выдержала проверки. Попытка выйти из сложной ситуации оказалась неудачной шуткой. Она уже хотела уйти, но, посмотрев в сторону сердитой секретарши, еще плотнее вжалась в кресло. Глаза перебегали с предмета на предмет, вскоре им наскучило однообразие, и Алина незаметно для себя задремала. Ей приснилась другая жизнь. Она идет по нарядным предновогодним улицам и мечтает о любви. Больше не нужно напрягаться, думать о служебных неурядицах, бежать наперегонки с судьбой навстречу неприятностям. Она свободна! Скоро Новый год. Нужно успеть выбрать красивое платье, чтобы достойно встретить грядущие перемены. Впереди сияющее счастье! Оно близко, стоит лишь протянуть руку…

– Кузина!

Алина вздрогнула и открыла глаза. Перед ней стояла пылающая гневом женщина с рапортом в руках. Кудрявая челка на лбу и бумага сотрясались в такт от внутренних клокотаний.

«Эк, ее разбирает», – подумала Алина, вскакивая с насиженного места.

– Заходите!

В приемной никого не было. На стенных часах – девять вечера. Прием явно затянулся.

Алина прошла в полуоткрытую дверь, не чувствуя под собой ног.

– Проходите! – негромко, но властно повелел чей-то голос издалека.

Алина пригляделась. За столом сидел вполне симпатичный мужчина, не старый, но и не молодой. Не злой, но и не добрый. Неопределенный какой-то. Серединка на половинку.

– Что у вас? – спросил мужчина, с любопытством глядя на Алину.

– Вот это, у меня тут рапорт, – пролепетала она и положила бумагу на стол.

– Рапорт уже у меня, а у вас в руках ваша аттестация. Из управления кадров принесли, – бесстрастно пояснил мужчина.

– А-а, – сказала Алина, ничего не поняв из сказанного. Помолчала и добавила: – А-а!

Мужчина иронически поджал губы. Алина побелела от ужаса. В организме произошли странные изменения. Язык онемел, челюсти стали тяжелыми, словно в них залили цемент. И вообще она вся как-то зацементировалась от страха и ужаса.

– Почему именно вам поручили дело? – спросил мужчина, надевая очки в золотой оправе. – И почему не приехал сам Батанов?

– А он на задержании! – выпалила Алина и снова онемела.

– Да-да, мне говорили, – он кивнул, посмотрел на нее и улыбнулся. – Да вы присаживайтесь. Успокойтесь. Объясните ситуацию.

Алина смотрела на него белыми глазами и понимала, что подробностей дела не помнит. И самого дела не помнит. Все вылетело из головы. Имена, фамилии, адреса, даты. Да, она прочитала сводку, да ознакомилась с делом, но в голове ничего не осталось. В памяти не задержалось ни одного эпизода преступной деятельности группы угонщиков.

– Так, понятно! Будем молчать?

Странный вопрос. Как она может говорить, если у нее отнялся язык.

– Игорь Иванович, пост наблюдения необходим для задержания особо опасной группы. Батанов выделил мне в помощь сотрудников отдела и транспорт. Горюче-смазочные материалы получены в достаточном объеме.

Алина содрогнулась. Откуда взялись эти горюче-смазочные материалы? Она никогда не слышала о них. В помощь ей никого не выделили. Она вспомнила ухмыляющуюся физиономию Степаныча и вздрогнула. Хорошо, что отчество начальника управления не перепутала.

– Что ж, неплохо, неплохо, главное, что ГСМ в достаточном объеме, – сказал Игорь Иванович, – но моей подписи недостаточно. Нужно еще подписать в наружной службе. А у них сейчас аврал. Сами понимаете, Новый год на носу. Поезжайте туда, а я позвоню. Иначе вас не пропустят. И тогда у вас тоже будет аврал.

– Слушаюсь! – по-военному коротко отчеканила Алина.

От чрезмерного усердия Кузина свела пятки. Послышался глухой стук. Алина покраснела. Совсем зарапортовалась. Игорь Иванович мягко улыбнулся. Кузина поморгала в ответ и выскользнула из кабинета начальника. Она помчалась к выходу, не обращая внимания на женщину у окна, впрочем, не преминув посмотреть на себя в зеркало. Отражение не радовало. На Алину смотрело слегка растрепанное и взъерошенное нечто, мало похожее на красивую девушку. Вспомнился улыбчивый Игорь Иванович. Почему все выскакивают от него, словно побывали в преисподней? Ведь он вполне симпатичный мужчина. И улыбка у него добрая. Через минуту Кузина уже догоняла убегавший троллейбус.

* * *

Поздний вечер. Пустая приемная. У окна привычная женщина. Алина положила документы на стол. Присела в дальний угол и задумалась. У этой женщины такая же челка, тот же мейкап. Кажется, это двойник той, у окна, с кудряшками. Наверное, сестры-близнецы. Почему они такие сердитые? Их кто-то обидел? Может, из окна дует? Алина зябко поежилась. Сквозняк. На улице конец декабря. Безжалостное время распределилось по минутам. Кажется, оно четко отстукивает прощальную мелодию. Седьмая нота повисла на нуле. Алина обреченно бродила взглядом по потолку. Пересчитала все трещинки и выбоинки, но сбилась со счета и принялась считать заново.

– Кузина!

Алина вздрогнула, словно услышала фамилию незнакомого человека. Если посидеть с недельку в приемных, забудешь не только свою фамилию, но и имя с отчеством.

– Входите!

Алина робко протиснулась в дверь. Она уже плохо соображала, но все-таки подумала, что к ночи любые ворота покажутся калиткой.

– Что у вас? – спросил хмурый человек за столом.

– Вот. Документы. Я от Игоря Ивановича. Он должен был вам звонить.

Алина жалобно смотрела в глаза портрету на стене, не понимая, кто на нем изображен. И не президент, и не министр. Их бы она сразу узнала.

– Никто мне не звонил! Нет, нет и нет! – решительно сказал человек за столом, читая рапорт. – Нет возможности. Я сам позвоню Игорю Иванычу.

Мужчина решительно снял трубку. Алина испуганно вздрогнула. Ей захотелось превратиться в маленькую серую мышку, чтобы слиться с вечерними сумерками. Тень от лампы старинного образца скрывала лицо мужчины, но Алина ясно видела крючковатый нос и нависшие веки. Она мысленно ругала себя за самонадеянность. Не нужно было соваться в эти мужские игры.

– Да, Игорь Иваныч, приветствую. Да, симпатичная такая девица. Сидит, смотрит на меня и дрожит от страха. Да что вы говорите? Как пять минут назад?

Мужчина посмотрел на часы. Перегнулся через тень от лампы, зажал трубку и спросил, не скрывая удивления, смешанного с некоторой долей восхищения: «Вы когда уехали из управления?»

– Давно, – пробормотала Алина.

Ей казалось, что прошла вечность.

– Да? А Иваныч говорит, что пять минут назад вы были у него. Ну и скорость у вас! Быстро бегаете.

Алина опустила голову. Все перемешалось. Время уплотнилось. Казалось, она ехала полтора часа, а выходит, что летела на космическом корабле. И в приемной сидела недолго. Плотность времени больше пугала, чем радовала. Лучше бы задержалась чуть-чуть, чтобы отодвинуть грядущие события на неопределенный срок.

– Да подпишу, подпишу, Иваныч! Дело важное. Понимаю. С наступающим!

Мужчина положил трубку и сказал обрадованной Алине: «Подарок тебе на Новый год. За скорость. За пять минут примчалась. Давно я таких не встречал. Смотри, не подведи!»

– Не подведу! Не подведу! – крикнула Алина и, прижав драгоценный документ к груди, побежала к выходу. Ей казалось, что она бежит красиво, как в кино, но изумленный мужчина лишь покачал головой, когда Алина зацепилась курткой за ручку двери. Немного подергав край куртки, Кузина освободилась и полетела дальше. Она спешила. Теперь ей хотелось совершить что-то важное и большое. Она уже забыла, что карьера для женщины – второстепенная цель. Алина успела зарегистрировать рапорт в канцелярии, вернулась в приемную и попрощалась с женщиной у окна, при внимательном рассмотрении оказавшейся вполне миловидной особой не только внешне, но и внутренне. Алина отметила, что и улыбка у нее доброжелательная. И в троллейбусе было тепло и уютно. Пассажиры, нагруженные новогодними пакетами, выглядели добропорядочными гражданами.

«Какая-то прямо рождественская сказка, – подумала Алина, – еще утром я видела жизнь в черном цвете, а к вечеру мир стал добрым и улыбчивым. Разве такое возможно?»

Алина мысленно торжествовала. Она одержала первую победу. Впрочем, первые завоевания достались трудно, пришлось немного помучиться, зато есть чем гордиться. Она посмотрела в окошко, поправила челку, полюбовалась собой и вдруг похолодела от ужаса. А что дальше? Дальше-то что?

* * *

Утро следующего дня оказалось еще хуже предыдущего. Алина с трудом просочилась мимо караула из трех мужчин, стоявших у входа в отдел. Это были жертвы преступлений. У них угнали любимые игрушки накануне Нового года, именно в то время, когда нужно перемещаться по городу с удвоенной скоростью, чтобы успеть завершить дела к празднику. Неприкрытое страдание обезобразило три уверенных мужских лица. Кузина поморщилась. Если выразить соболезнование – побьют. С них станется. Особенно выделялся один – брюнет с гордой посадкой головы. Прямая спина, накаченный торс, крутые бицепсы. Профиль мужчины просился на обложку мужского журнала, рекламирующего нижнее белье для геев. Алина согнулась в три погибели, изображая из себя мышку-норушку, и проскочила в отдел незамеченной. Три страдающих фигуры остались торчать на крыльце.

У двери своей каморки Алину ожидала новая напасть, на полу лежала какашка. Самая настоящая. Кузину затошнило. Это же издевательство! Садизм в чистом виде. Она присела на корточки и вдруг поняла: что-то здесь не так. Ах, да, от какашки не пахло, хотя вид она имела совершенно гнусный. Алина немножко подумала, затем взяла какашку в руки. Да это же игрушка! Пошлая, но смешная, из дорогой пластмассы. Товарищи офицеры изволили пошутить. Алина мысленно перебрала всех, с кем имела честь служить в одном отделе, но ни один сотрудник не тянул на инициатора глупой шутки. Кузина еще долго бы сидела с пластмассовой какашкой в руке, но в конце коридора послышались шаги. Она вскочила и юркнула в каморку. Посмотрев на свое отражение в зеркале, усмехнулась. Это не честно! Хотела ловить преступников, лови, но не плачь. Не получается – переведись в другую службу, только не доводи людей до греха. Кто же додумался до такой шутки? Получается, некто сходил в магазин приколов и, выбрав там кусок пластмассового дерьма, подбросил Кузиной под дверь. Как к этому отнестись? Сделать вид, что не заметила? Положить на стол Батанову? Она ведь в его группе числится. Отдать в канцелярию? Нет, ни один из вариантов не подходит. Мужчины невзлюбили ее, теперь будут изводить любыми средствами, лишь бы избавиться от раздражающего фактора в их сложной мужской жизни.

Алина зажмурилась. Почему всегда все в черном цвете? А вдруг кто-то из оперов таким способом пытается за ней приударить? Кузина похлопала глазами. Вряд ли… Вряд ли кто-то станет ухаживать за девушкой столь нелепейшим образом. Нужно что-то предпринять, но что? Совершенно точно, оставлять это дело нельзя. Ему надо дать ход. Если не зафиксировать факт, в следующий раз подбросят гранату. В уголовном розыске, как в уголовном розыске. Служба приравнивается к военным действиям.

* * *

Константин Петрович Батанов проводил совещание. Он был хмур и озабочен. Хмуро оглядывал одним глазом оперсостав, второй был устремлен на телефонный аппарат образца Первой мировой войны. С него поступали звонки от вышестоящего руководства. Сегодня аппарат молчал. Батанову поминутно становилось плохо от этого подозрительного молчания. Лучше бы все звонили и ругались, была бы какая-нибудь ясность.

– А где Степаныч?

– Придет к двенадцати. Он же у нас свободный художник, – засмеялся один из оперов.

– Не художник, а фрилансер. Степаныч живет по законам джунглей, – развеселился его сосед.

– Отставить! – рявкнул Батанов. – В гробу я видел этого Степаныча! И в белых тапочках. Это он спровоцировал нашу аналитичку и отправил ее к Игорю Иванычу с рапортом.

– Ооооо! – дружно заржали опера. – И что сделал Иваныч с нашей аналитичкой? Расчленил на анализы?

– Отставить! – сурово сдвинул брови Батанов. – Случилось страшное и непоправимое горе. Игорь Иваныч подписал рапорт Кузиной, но это еще не все, – Батанов выдержал многозначительную паузу: – Аналитичке подписали рапорт в наружной службе!

– Нифигасы! – хором выдохнули опера. – Не может быть!

– Может, – поник головой Батанов, – может. В наше странное время все может быть. Сволочь он, этот Степаныч! Меня уговорил, дескать, давай, подпиши ей рапорт, иначе от нее не избавишься. Мол, в управлении ее в приемную не пропустят, с порога прогонят, так как должностью не вышла по управлениям бегать, и до Иваныча она просто так не доберется. А за самовольство получит такую взбучку, что после этого сама уволится, а мы уж как-нибудь прикроемся. А Кузина взяла и всех уделала. И как ее пропустили? Ирина Александровна просмотрела, что ли…

Наступило тягостное молчание. Опера понурились.

– Ирина Александровна нюх потеряла. Меня и то не записала на прием к начальнику управления, а тут эту финтифлюшку к самому Иванычу пропустила. Во, времена настали! – прервал паузу Слава Дорошенко.

– Да уж, наша Ирина Александровна «к старости слаба глазами стала…», – поддакнул Дима Воронцов, прослывший в отделе самым начитанным сотрудником. Он к месту и не к месту любил сыпать цитатами из классиков, особенно чтил Крылова, видимо, что-то роднило бывалого опера со знаменитым баснописцем.

– «Наша», – передразнил Батанов, – когда это Ирина Александровна нашей стала? Она обезьяна с чужой ветки.

– С высокой, нам туда не добраться, – польстил начальнику Слава Дорошенко.

– Мужики, что делать будем? – изрек Батанов и обвел взглядом насупившихся оперативников.

– Ничего! Ничего делать не будем, – загалдели мужчины, – зачем делать? Новый год на носу. Встретим Новый год, а там видно будет…

В это время раздался звонок, по обыкновению, тревожный и напряженный. Батанов осторожно, двумя пальчиками снял трубку, подержал ее на весу и лишь после этого нежно прижал к уху.

– Да. Батанов. Слушаю.

Трубка гневно зарокотала. Барабанной дробью рассыпались в кабинете отголоски разъяренного баса. Оперативники молча опустили головы. Зрелище не для слабонервных. Бритые затылки с проплешинами, словно нераспустившиеся бутоны фантастических цветов-мутантов, создавали видимость причудливой композиции. Батанов, с прижатой к уху трубкой, вытянувшись в кресле, молча рассматривал странные цветы, внезапно расцветшие на утреннем совещании. Начальство любит устраивать разносы в такое время. Бас из трубки внезапно смолк. Послышался треск, хрипы, всхлипы растревоженной связи, и вдруг наступила оглушительная тишина. Опущенные бритые затылки оперсостава, вытянувшийся почти до потолка Батанов с эбонитовой трубкой вместо дирижерской палочки – именно такую картину увидела Кузина, влетевшая в кабинет с пластмассовой какашкой в руке.

– Вот!

Дрожащей рукой Алина положила игрушку на край стола. Батанов передернулся и бросил трубку на аппарат. Рычаги угрожающе клацнули.

– Что это?

– Вот! Это дерьмо.

– Что-о-о?

Опущенные затылки начали медленно подниматься. Послышались приглушенные смешки и хихиканье.

– Отставить!

Бритые затылки послушно опустились. Кузина похлопала глазами. Батанов никак не мог выйти из ступора.

– Что э-э-т-т-т-о-о-о-о?

– Дерьмо. Под дверь подбросили. Утром.

Кузина хотела добиться справедливости. Если война – то война честная, по правилам.

– И что? – ярился Батанов. – Какое ты имеешь право врываться на служебное совещание с этим?

Константин Петрович кивком указал на игрушку. Этим он хотел подчеркнуть профессиональную несостоятельность Кузиной и ее ничтожество.

– Во-первых, Константин Петрович, по должности я тоже обязана присутствовать на совещании. Во-вторых, если бы вам подбросили вот это, вы бы тоже рассердились. Вы бы, я не знаю, что сделали!

– Линок, это потерпевшие балуются, – не выдержал Дима Воронцов. – Устали ждать, когда ты вернешь им машины. Вот и решили взбодрить тебя.

– Я не Линок, я – Алина Юрьевна! А на угонах я всего лишь второй день.

– Отставить! – взревел Батанов.

Снова потянулась тягостная и томительная пауза. Алина стояла у стола, горделиво оглядывая оперсостав. Это была минута торжества. Полной и безоговорочной справедливости. Все было по-честному.

Батанов пересилил себя. Для овладения собственной волей ему понадобилась ровно одна минута. Константин Петрович опустил плечи и принял свой обычный вид.

– Присаживайся, Кузина, вливайся, так сказать!

Справедливость победила. Можно было крикнуть «ура», сплясать гопака, заорать от восторга, запеть, в конце концов, но сесть было некуда. Все места за столом заняты. Никто из сотрудников не предложил ей стул. Они даже не привстали для приличия. Алина вспыхнула, но быстро погасла, словно под дождь попала, и, осмотревшись, присела на низкий диванчик в углу. Обычно там полулежал нынче запропастившийся куда-то Степаныч. В его кресло она не решилась сесть. Если нагрянет, шума не оберешься. Она до сих пор не понимала роли этого человека в отделе. Ведет себя, как хозяин, всеми распоряжается, понукает, имеет в личном распоряжении диван и кресло, а когда возлежит на них, рассуждает исключительно о смысле жизни. Вроде бы никчемный человек, но все его ждут, спрашивают, когда придет, и восторженно радуются, когда он появляется.

– Итак, что мы имеем на десерт? – нервно провозгласил Батанов.

Разом, как по команде, мужчины посмотрели на часы.

– В сухом остатке мы имеем наблюдательный пост на Новый год и незакрытый график дежурства. Есть желающие поработать?

На часы никто не смотрел. И в глаза друг другу старались не заглядывать, боясь прочитать в них правду.

– Я могу подежурить в новогоднюю ночь! – подала голос Алина.

Все, включая Батанова, повернулись в ее сторону. Они смотрели на нее сверху вниз, как на собачку, просящую еды. В какой-то миг Алина и впрямь ощутила себя маленькой таксочкой, чихуа-хуа и еще кем-то, но, постепенно уменьшаясь, превратилась почему-то из собачки в крохотную птичку.

– А ты знаешь, что такое – осмотр места происшествия? – спросил Воронцов каким-то замогильным голосом.

– Да! – гордо тряхнула головой Алина, отчего ее дивные волосы взметнулись и опали, как прошлогоднее сено.

Да, Кузина, слава богу, знала, что такое – осмотр места происшествия. Именно на этой лекции она присутствовала и тщательно ее записала. Впрочем, она еще ни разу не осматривала место совершения преступлений. Ее никогда не направляли на происшествия. И сейчас боялись доверить столь важное занятие симпатичной блондинке. Мужчины считают коллег женского пола легкомысленными и недоразвитыми существами. Алина тяжело вздохнула. Несправедливо считать глупой девушку, толком не зная ее. Вполне возможно, что в данную минуту она превратилась в птичку, но не легкомысленную, а вполне себе сообразительную. Алина сжалась в комок, чтобы стать еще меньше и невесомее. Так легче выдержать испытующие взгляды оперативников во главе с руководством. И вдруг пружина разжалась. Копна белокурых волос взметнулась к потолку.

– Знаю! – провозгласила Алина достаточно твердым тоном. Она вернулась в свое нормальное состояние. Птичка выросла в орлицу.

– Да уж! – воскликнул Воронцов, явно не поверивший Кузиной.

– Отставить! – рявкнул Батанов. – Внеси ее в график.

Константин Петрович кивнул Дорошенко. Слава послушно застрочил в спецтетради. Кузина ошеломленно озиралась, в кабинете стало подозрительно тихо. Никто не смеялся, не подшучивал. Всем стало как-то не по себе. Воронцов исподволь сверлил глазами Батанова, мол, ты что, совсем? Константин Петрович будто не замечал направленных на него, острых, как шпаги, взглядов взбешенных мужчин.

– Все, шеф, Кузина в графике, – сказал Дорошенко, и все шумно выдохнули.

Затем посмотрели на часы и заулыбались, мигом забыв про Алину. Она уже сидела на диванчике и тихо грустила. Добилась своего, а что дальше делать? Делать-то что теперь?

Опера шумно задвигали стульями, вставая из-за стола, зашуршали бумагами, защелкали и затренькали телефонами. Алина с трудом поднялась с низкого дивана: колени затекли, мышцы онемели, и молча вышла, оставив на столе начальства кусок пластмассового дерьма. Когда Кузина вышла, Батанов выругался и сказал, обращаясь к оперсоставу:

– Дерьма больше не подбрасывать. Увижу – убью!

Сотрудники недовольно запыхтели, мол, что, уже и пошутить нельзя?

– В Новый год не расслабляться! Пост будет работать, – продолжал Батанов. – Придется подстраховаться. На телефонах Дорошенко. На задержании Воронцов.

– А вы? – спросил Слава. На его лице читалось явное недоумение.

– Я тоже на задержании.

Батанов беззвучно выругался. Оперсостав молча выразил ему сочувствие. Ворон ворону глаз не выклюет.

* * *

Зеркало нагло отблескивало серебряной гладью. Алина отворачивалась от него, стараясь не видеть пушок на щеках. Нет, пушок есть, и в большом количестве. Мама сказала, что пушок – к лицу Алине, что она выглядит, как персик, но от маминых слов стало еще хуже. Кузина всхлипнула. Почему изъяны на теле и душе выползают в самые неподходящие моменты жизни? Этот пушок на щеках и шее был всегда. Раньше он вызывал у Алины умиление. Ей нравилось быть «пэрсиком», но розовый период жизни безвозвратно прошел. Настали суровые будни. Куда теперь с этим пушком? Опера засмеют. Алина Юрьевна стала боевым офицером. Она в группе по борьбе с угонами. Кузина отвернулась от наглого зеркала. Выкинуть его на помойку! Купить новое. От хорошего зеркала зависит будущее девушки. Какое отражение, такая и судьба.

С этими мыслями Алина выскочила на улицу и проскочила мимо потерпевших на крыльце. Пусть померзнут. Не до них тут. Кузина попрыгала на одной ножке, пытаясь вспомнить, где она видела косметический магазин. Поблизости ничего подходящего не было – надо бежать до станции метро. Погоня за красотой до тундры доведет. Лишь бы прок был. А то от зеркала тошнить стало. Алина помчалась в магазин со скоростью северного усиленного ветра, дующего, кажется, восемнадцать метров в секунду.

В небольшом помещении толпились женщины разных возрастных групп, от двенадцати лет и до девяноста семи. Дамы покупали себе новогоднюю радость в виде духов, кремов и помад различных оттенков. Воздух настолько пропитался божественными ароматами, что у Алины закружилась голова.

«Как бы в обморок не грохнуться, – подумала она, – а то, не дай бог, вызовут «Скорую», а у меня на щеках пушок. Позор-то какой!»

– Девушка-девушка-девушка! Я спешу, какой крем-депилятор мне подойдет?

– А я откуда знаю? – вопросом на вопрос ответила продавщица.

– А кто мне поможет? – расстроилась Алина.

– Господь Бог вам поможет!

В магазине стало потише. Покупательницы невольно прислушивались к странному диалогу. Вместе с тишиной ушла праздничная атмосфера. Духи, кремы и депиляторы утратили свое значение. Бликующая фольга и сверкающая люстра приглушили огни. Кассы прекратили отстукивать проценты со скидок.

– Ладно, – прошептала Алина, – я сама посмотрю.

Она долго выбирала крем-депилятор, пока хамоватая продавщица не сжалилась над ней.

– Вот этот самый лучший, – она протянула Алине небольшой разноцветный тюбик, – фитокрем.

– А для лица он подходит?

– Конечно! Он же с полынью.

– Хорошо, что не с марихуаной, – съязвила Алина, кося взглядом на ценник.

Цена нормальная. Триста рублей нынче не деньги.

Продавщица оцепенела от язвительной реплики. Вжалась в витрину всем телом, словно желая лечь на нее, чтобы слиться с тюбиками и баночками, лишь бы не нахамить в ответ. Ей до такой степени хотелось отчитать наглую покупательницу, что сдерживаться не было сил, но нарваться на жалобу перед Новым годом? Лишиться премии? И порыв хамства был подавлен в зародыше.

Кузина мгновенно оценила ситуацию. Она победила. Хамство отступило на два шага назад. Кажется, Алина Кузина постепенно вырабатывает привычку побеждать. Только так можно выжить в этом безумном мире. Сунув крем в сумочку и оставив триста рублей на кассе, Алина гордой походкой вышла из магазина. Надо забежать домой, пообедать, убрать пушок и вернуться в отдел. Заметано! Алина на ходу вскочила в троллейбус и уже через пятнадцать минут была дома. Сначала убедилась, что в квартире никого – слава богу, мама на работе; затем бросилась к зеркалу и принялась натирать кремом щеки и подбородок. Результат порадовал. Через пять минут на лице не осталось ни одной пушинки. Из чего Алина сделала вывод, что крем-депилятор сгодится для уничтожения расплодившегося на территории всей страны странного и страшного растения под названием «борщевик». Алина похлопала по щекам, проверяя качество депилятора. Получилось неплохо, под пальцами ощущалась гладкая и нежная кожа, прелестная, как у ребенка, правда, щеки слегка горели, но это лишь украшало лицо, делая его еще более тонким и привлекательным. На скулах огненный румянец, губы в пол-лица, свежий тон; да, сегодня можно обойтись без макияжа. Алина нашла в холодильнике кусок холодного мяса и съела его стоя, закусывая огурцом. Если бы мама увидела столь поэтическую картину, семейный скандал совершенно точно вышел бы за пределы не только квартиры, но и микрорайона. Мама Алины на дух не переносила, когда принимали пищу стоя. Есть нужно только сидя за столом, с салфетками и приборами, не путая очередность блюд.

– Все, мама, обед закончен! – вслух произнесла Алина и бросилась к выходу.

На улице она вспомнила, что не посмотрелась в зеркало, но не возвращаться же? Она побежала на остановку, каждую секунду посматривая на часы. В этот раз незаметно просочиться в отдел не удалось. На крыльце Кузину перехватил потерпевший с гордым профилем.

– Это вы – лейтенант Кузина? – жестким тоном спросил обладатель римского носа.

– Нет! – крикнула Алина, деревенея от страха.

Она еще никогда не разговаривала с потерпевшими. Она даже не знала, о чем нужно говорить с жертвами преступлений.

– Да, – прошептала она после недолгого размышления, видимо, когда-то придется начинать. Час «икс» настал. Роковая минута подобралась неожиданно и с разбегу.

– Так «да» или «нет»? Пройдемте! – зловеще произнес гордый римлянин и, схватив Алину под локоть, провел ее в дежурную часть. Она попыталась вырваться, но безуспешно.

– Товарищ дежурный, это лейтенант Кузина? – проорал мужчина полицейскому за перегородкой.

– Лейтенант-лейтенант, – пробормотал утомленный дежурный, – Кузина это, Кузина!

– А-а, – обрадовался потерпевший, – так вы и есть лейтенант Кузина! А я вас уже видел. Видел и не однажды. Вы часто пробегали мимо меня.

– И что? – нахмурилась Алина.

– А то, что вы обязаны держать меня в курсе дела! – вскричал мужчина с римским профилем. – Я должен знать, как идет расследование.

– Должны, – уныло согласилась Алина. – Должны.

– Пройдемте! – не отступал от своего мужчина. – Где у вас помещение?

– Какое помещение?

– Ну, этот, офис, что ли? Место, где вы ведете дознание?

Кузина тяжело вздохнула. Придется вести этого наглеца в кабинет, точнее, в каморку.

– Пройдемте, – она вытащила локоть из цепкой хватки и прошла вперед, готовясь к трудному испытанию.

* * *

Константин Петрович разложил на столе бумаги по делу «угонщиков». Степаныч, развалившись в кресле, наблюдал за ним из-под насупленных бровей.

– Чего надулся-то?

Батанов сосредоточенно разглядывал план района, истыканный вдоль и поперек кнопками с разноцветными шляпками.

– Чего молчишь-то? Руководство зад начистило? – хихикнул Степаныч. – Оно умеет чистить. С золой и щелоком. Не переживай. Зато чистый всегда будешь. Чистка – она всегда на пользу.

– Степаныч! – продудел Батанов. – Заткнись!

– Эх, Константин Петрович, Константин Петрович, вечно ты недовольный, а как чуть что, сразу ко мне бежишь, мол, помоги, Степаныч. А я ведь тоже живой человек. Мне доброе слово приятно, а не эти твои «заткнись».

– Не ворчи, Степаныч, лучше скажи, что делать с аналитичкой? Она в график записалась, какашку мне на стол кинула прямо на совещании и у Иваныча рапорт на пост подписала.

Степаныч, услышав новость, только присвистнул:

– Ох, и ни хрена себе! Ну, дает девка стране угля, мелкого, но много. А как же Иваныч-то, он же кремень! Он за свою подпись всю душу вынет, но не подпишет. Как же так?

– А вот так, Степаныч! – невесело рассмеялся Батанов. – Взял и подписал. Ирина Александровна пропустила. Народ спрашивал, проглядела, говорит…

– Эх, Ирка, совсем старая стала, нюх потеряла, – вздохнул Степаныч, – в молодости она весь главк в кулаке держала. Одним мизинцем генералов давила. Блондинок на дух не переносила. А тут…

Оба погрузились в невеселые размышления.

– Ты, Петрович, не переживай, – встрепенулся Степаныч, – она все равно маху даст. Не там, так здесь проколется. Ты посмотри на нее, дура дурой!

– Дура-то дура, а свои три копейки имеет. Должность теплая, не хлопотная, девушка пробивная, как ты уже убедился…

– И ты тоже убедился, не только я, – вскочил Степаныч, – мне-то что? Я тут прихлебатель, пенсионер на полставки, а ты начальник. Целой группой командуешь. Тебе и отвечать за девкины проколы.

Батанов промолчал, продолжая втыкать в план района новые кнопки.

– И сама уходить не хочет, и другим не дает работать, взяли бы на ее должность парня толкового, – проворчал Степаныч, усаживаясь поудобнее. Послышался хруст костей.