Текст книги "Танковые асы вермахта. Воспоминания офицеров 35-го танкового полка 1939–1945"

Разведка на бронеавтомобилях

Лейтенант Фессманн, командир взвода 7-го разведывательного батальона

4-я танковая дивизии наступала в направлении города Бахмач. Русские взорвали мосты через Сейм в районе Батурина. Наступление захлебнулось. В результате противник выиграл время для переброски подкреплений по железнодорожной ветке в 20 километрах к югу от нас. В соответствии со сложившейся обстановкой из штаба дивизии приказали: 7-му разведывательному батальону сковывать действия противника на железнодорожной ветке в тылу врага. Командир дивизии лично поставил перед нами боевую задачу на переправе к востоку от Батурина:

– Взорвать двустороннюю железнодорожную ветку вблизи Бахмача; по возможности взорвать железнодорожный переезд к югу от него.

Фельдфебель Лиммер получил приказ взорвать пути на юго-восточной окраине Бахмача; я отвечал за подрыв путей в западном пригороде.

Мы форсировали реку на плотах для того, чтобы разведать удобный путь подхода, так как намеревались просочиться через русские линии обороны завтра на рассвете. Мы присоединились к дозору моторизованной пехоты. Нам удалось установить, что через болото есть только один пригодный для проезда маршрут, который вел прямо в село Митченки, занятое врагом.

Когда мы возвращались из разведки, шесть бронеавтомобилей уже пересекли реку. Мы сообщили бойцам о своем задании и плане его выполнения. Благодаря караулу, выставленному нашими пехотинцами, мы смогли поспать в течение нескольких часов.

В 3:45 мы выступили по разведанной дороге в Митченки. Сначала обе разведки шли вместе. В 4:00 мы были у деревенской околицы. Мы остановились и прислушались. Видимость не превышала 20 метров. Было еще темно. Около 4:15 мы осторожно вошли в деревню. В это время видимость улучшилась до 60–80 метров. Мы прошли по деревне с востока на запад. Не наблюдалось ни малейшего шевеления; деревня словно вымерла. Затем мы пересекли дорогу, отбросили первоначальный план и покатили через южную часть деревни на юго-запад.

Неожиданно я услышал шум моторов русских грузовиков, доносящийся с правой стороны дороги. На дороге стоял часовой. Мой водитель тотчас нажал на педаль газа, но снова замедлил ход, поскольку я никак не отреагировал. Остальные пять машин следовали за нами. Незамеченные, мы добрались до околицы деревни. Пройдя 2 километра, мы увидели на поле стадо коров и рядом нескольких гражданских. Я окликнул их и указал в направлении нашего движения. В потоке непонятной речи я услышал знакомое название Бахмач. Мы ехали правильно. Все нормально. Примерно в 5 километрах к юго-западу от села Митченки мы увидели несколько телег, но не могли разобрать, гражданские в них или солдаты. Когда мы наконец увидели, что это солдаты, разворачиваться было слишком поздно. Я остановился рядом с ними и крикнул по-русски:

– Руки вверх! – указав для ясности на бронеавтомобили за мной.

Русские не оказали никакого сопротивления. Лиммер разоружил их и отправил идти по полю. Моя бронемашина с пушечным вооружением в это время подъехала к соседней телеге. Русские вылезли. Мой фельдфебель, получивший приказ не открывать огонь ни при каких обстоятельствах, позволил им убежать. Только один русский начал стрелять. Это было плохо, потому что нас могли обнаружить. Мы поспешили убраться оттуда. Лиммер через поля повернул на восток, а я – на запад.

Слева шел длинный ряд деревьев. Когда мы подъехали ближе, то увидели, что за деревьями скрывается деревня, не обозначенная на наших картах. К нам приблизилось несколько всадников, но, не опознав нас, проехали дальше. Хорошо, что к тому времени уже было светло, поскольку нам с величайшим трудом удавалось объезжать канавы, лужи и заболоченные участки, чтобы не застрять в них. Когда мы миновали деревню, я заметил подозрительную тень, умело замаскировавшуюся среди деревьев. Я подумал, что это русский танк. Я понадеялся, что они меня не заметили!

Перед нами лежала автодорога, соединявшая Бахмач и Батурин. Машины непрерывным потоком шли в обоих направлениях. Я остановился, осмотрелся и доложил по радио в штаб батальона. Я также видел машины, идущие из деревни позади нас. Здесь мы ничего не могли предпринять и немного отступили. Ранее я смог безошибочно опознать стоявший в деревне танк; слава богу, нас не заметили! Мы скрылись в высокой пшенице. Оттуда я мог отлично видеть дорогу Бахмач – Батурин. Я постоянно докладывал в штаб батальона. При столь интенсивном движении у нас не было возможности пересечь эту магистраль. Мы видели русскую батарею, занимавшую позицию на окраине Городища. Она открывала огонь по всему, что двигалось на север. Телеги, танки и грузовики шли по дороге, которую нам следовало пересечь, если мы хотели добраться до своей цели. Когда-то должен был наступить перерыв; нам необходимо было пересечь эту проклятую дорогу.

Вдруг мой радист в отчаянии воскликнул:

– Господин лейтенант, господин лейтенант! Лиммер установил заряды!

Это означало, что мы больше не можем ждать. Оставалось только одно: добираться до цели любой ценой! Мы пропустили еще немало грузовиков, прежде чем подкрались к дороге. Проклятье! Вдоль дороги шла канава. Мы пошли дальше, пока не нашли крошечные мостки. Они сломались, когда по ним поехала автомобильная радиостанция. Колеса ушли в землю, а сама машина увязла. С севера шли два грузовика с русскими солдатами. Мы выпрыгнули из машины, и бронеавтомобиль с пушечным вооружением рванул вперед и кинул нам буксировочный трос. Мы прицепились. Рывок… и мы были снова свободны. Мы быстро вернулись в поле, сняли шлемы и фуражки и демонстративно закурили. Русские смотрели на нас с подозрением, но не останавливались. Даже танк на окраине деревни не ждал нас.

Но теперь мы стали осторожнее и двигались параллельно дороге, пока не добрались до перекрестка. Затем нахально пересекли его. Русские нас пропустили.

Немецкая авиация бомбила Бахмач. Нам это было на руку, поскольку отвлекало внимание противника от нас. К западу от себя мы увидели железнодорожную ветку.

В 8:45 мы подошли к западной окраине Бахмача. В 2 километрах впереди мы обнаружили будку охраны переезда. Я решил произвести взрыв между Бахмачом и этой самой будкой. Товарный поезд подошел и остановился близ города. Грузовики двигались по дороге в направлении поезда. Я приказал автомобильной радиостанции и бронеавтомобилям с пулеметным вооружением спрятаться за стогами сена и замаскироваться.

Я поехал дальше на бронеавтомобиле с пушечным вооружением. Приданный мне сапер унтер-офицер Швейкль и я сидели на броне, когда мы тронулись. Черт, в 500 метрах перед собой мы увидели пулеметную точку железнодорожной охраны русских. Что было делать? Нам следовало пользоваться возможностью. Едва придет новость о подрыве Лиммера, нам никогда не добраться до путей. Русские уже изучали нас. Канава и заболоченный участок не позволяли машинам проехать дальше. Мы спрыгнули и пошли пешком.

Автомобильное движение по дороге не прекращалось. Железнодорожная охрана посмотрела на нас с подозрением. Мы со Швейклем, идя по полю, тащили 3 килограмма взрывчатки, запальный шнур и взрыватель. На нас не было шлемофонов или танкистских курток. Вооружение наше состояло из одного пистолета. Со скучающим видом мы шли по капустным грядкам. Что могло быть лучше, чем подойти к этим пяти русским солдатам на бронеавтомобиле с пушечным вооружением? Что нам следовало делать? Все зависело от того, что предпримет мой добрый Энгельхард в бронеавтомобиле. Что он выберет? Я не знал ответов. Если он откроет огонь, он выдаст нас и погибнет там, всего в 150 метрах от насыпи, совсем рядом с целью. А если он не начнет стрелять? Что он сможет сделать тогда? Мы обливались холодным потом, но фельдфебель Энгельхард сохранял спокойствие, словно перебрал пива. Он медленно подал назад, а любопытные русские остались стоять там, где стояли. Груз приняли с моих плеч, но я не мог себе объяснить, почему русские не опознали бронеавтомобиль. Пятеро красноармейцев медленно пошли назад в направлении Бахмача.

В это время мы подъехали к зеленым насаждениям вдоль железнодорожной ветки. Не обратив на нас внимания, мимо проследовал какой-то гражданский. Вдоль насыпи шла длинная колонна русской пехоты. Солдаты вышли из товарного поезда, который из-за опасности воздушного налета, очевидно, разгружался у будки охраны переезда.

Швейкль отступил в лес, чтобы наблюдать за русскими; я пополз вперед к насыпи. Железнодорожные пути были метрах в десяти прямо передо мной. С другой стороны путей шла еще одна тонкая полоска зеленных насаждений; это значит, нам было где спрятаться. Подошел Швейкль со взрывчаткой. Справа мы вдруг увидели трех приближающихся к нам красноармейцев. Таким образом, нам, сверх всего прочего, требовалось установить заряды немедленно! По рельсам застучала колесами дрезина.

Русские продолжали приближаться. Мы затаились. Ничего не произошло. Я установил два заряда, затем услышал голоса, доносившиеся откуда-то справа. Русские были в 10 метрах от нас и продолжали приближаться; судя по всему, они нас по-прежнему не видели. Я на секунду засомневался. Вся операция подвергалась риску. Швейкль сделал единственно возможное. Он вполз на плоскую насыпь; я скользнул за ним. Мы втиснулись между рельсами, когда русские подошли прямо к тому месту, где были расположены наши заряды. Мы попытались сделаться как можно незаметнее и вжали головы между шпалами, а носами зарылись в острый гравий. Затем услышали сзади глухой грохот и гром и удивленные возгласы. Скорее всего, они обнаружили наши подрывные заряды и ударили по ним прикладами винтовок или подошвами сапога. Наши сердца, казалось, остановились, в жилах застыла кровь.

Я не знал, о чем они думали. Судя по всему, не о немецкой взрывчатке, которая через пять минут должна была разнести пути, поскольку их голоса стали удаляться. И лишь с другой стороны мы продолжали слышать громкие разговоры марширующей пехоты.

Мы сползли вниз и подхватили наши «тюки», остановившись, чтобы еще раз быстро оглядеться. Мы установили свои заряды на прижимной пластине рельсов. Каждый из нас выбрал по два рельса. Мы засунули заряды и побежали со всех ног. Когда мы пробежали 200 метров по картофельному полю, они взорвались: бум-бум – бум-бум! В воздух взлетели обломки железа. Сначала мы подумали, что это, по всей вероятности, артиллерийский огонь, но то были куски рельсов от устроенного нами взрыва.

В нашу сторону тотчас открыли огонь из стрелкового оружия. Мы бежали изо всех сил, отчаянно хватая ртами воздух. Нам удалось пробежать последние 100 метров, несмотря на окружающий нас ужасный грохот и свист пуль.

Наши товарищи втащили нас в машину, и мы рванули на полном газу. Подошли автомобильная радиостанция и машины с пулеметным вооружением, и мы прямо через поля помчались оттуда. Наш радиограмма гласила: «10:00. Подрыв удался».

Кольцо вокруг русских южных армий сжимается

Ганс Шойфлер

10 сентября отделение фон Лаухерта наступало в направлении Бахмача, рядом с отделением Гролига, и захватило важную узловую железнодорожную станцию. В тот день в полку оставалось всего 36 боеспособных танков. Топливо не могли подвезти из-за раскисших дорог.

13 сентября полк вновь задействовали в наступлении, по меньшей мере на расстояние 50 километров. Была поставлена боевая задача выйти вперед к Ярошовке через Дмитровку с наступлением на Прилуки 14 сентября. Но Дмитровку удалось взять только после ожесточенных боев. И вновь следовало укрепить мосты, чтобы по ним смогли пройти танки. Ярошовку захватили 14 сентября. Противник в панике бежал. Прежде чем продолжить наступление, необходимо было возвести мост. Затем группа фон Лаухерта после достижения следующей возвышенности была остановлена дивизией. Но вплоть до полудня 15 сентября поступили приказы продолжить наступление на деревню Штребное, к которой вышли и взяли в 16:30. Разведка обнаружила, что противник отступил к югу и юго-западу.

16 сентября при поддержке 1-го батальона полка 12-й стрелковый полк взял обороняемые крупными силами Сокиринцы. Батальон вошел в южную часть населенного пункта и захватил значительные трофеи.

17 сентября 2-й батальон выдвинулся к реке Удай в Журавке. Противник в деревне был застигнут врасплох. Артиллерийские орудия, которые русские попытались разместить на позиции, были захвачены. Установленные на мосту подрывные заряды удалось снять под прикрытием огня танков. В 13:30 деревня была прочно в наших руках.

В это время 1-й батальон решительно вступил в ожесточенные бои в селе Богданы. Но он смог проявить настойчивость – захватил много машин противника и взял несколько сот пленных. Но мост через Удай в Макеевке взлетел на воздух до появления танков.

Кольцо вокруг советских армий и вокруг Киева сомкнулось (15 сентября. – Ред.). 22 сентября 35-му танковому полку приказали отойти в Короп для ремонта.

Благодаря смелому наступлению наших танков количество человеческих жертв как с нашей стороны, так и со стороны противника было относительно невелико по сравнению с важностью этих крупномасштабных операций[37]37
  Сотни тысяч советских солдат, попавших в плен восточнее Киева (автор их не посчитал как жертв), большей частью умерли от голода, жажды, болезней в страшных лагерях-загонах, созданных немцами. (Примеч. ред.)


[Закрыть].

Вдоль пути нашего наступления после боев осталось множество уничтоженной боевой техники противника. Вдоль той же дороги оставшиеся в живых бойцы хоронили павших товарищей.

Один против всех

Герман Бикс, обер-фельдфебель 7-й роты 35-го танкового полка

Было начало сентября. Мы сражались в районе городов Бахмач и Короп. 2-й батальон быстро продвигался вперед, когда вдруг подвергся мощному обстрелу из противотанковых орудий со стороны деревни. Несколько танков были подбиты. Двое опытных командиров танков были убиты попаданием снарядов в командирские башенки. Их буквально разорвало пополам. Мы расположились за склоном, практически беспомощные, и я был в ярости. Моя рота и рота Лекшарта находились на левом фланге. Я в своем танке был крайним левым. Мне было прекрасно видно, как противотанковые орудия в деревне обстреливали наш правый фланг. Меня неожиданно осенило, и я задумался, не предпринять ли мне одиночную вылазку, поскольку я уже успел забыть о нагоняе, полученном после последней такой попытки.

Слева от меня по склону шла дорога в деревню. Я в своем танке пробрался по идущей под уклон дороге, оставшись полностью не замеченным как русскими, так и нашими собственными танками. Доехал до самых палисадников у домов. Меня не обстреливали, и я решил продвигаться дальше. Затем все вокруг меня неожиданно пришло в движение. Первые несколько русских, сорвавшись со своих мест, побежали беспорядочной массой. Позиции противотанковых орудий были прямо у меня перед носом. Водитель и стрелок, крича, указывали мне цели, но времени на стрельбу уже не было. Против такого численного превосходства мне бы не поздоровилось. В этот момент оставалось только броситься на них в атаку. Забор разлетелся на куски, сразу после чего мы стали взбираться вверх по склону. Танк едва не перевернулся. Мы увидели перед собой дорогу и обоз русских телег. Наш водитель собрал нервы в кулак и выправил машину. Мы уничтожили противотанковые орудия и пулеметы противника и обнаружили, что оказались посреди дороги в самой гуще обозных телег, противотанковых и полевых орудий. Мы здесь не прорвемся, закричал радист. Но пути назад не было. Единственным нашим спасением было движение вперед; другого способа выбраться не существовало. Справа, насколько хватало глаз, везде были русские; слева, справа – русские; позади нас вражеские позиции, а впереди – ротный командир, который наверняка уже решил задать мне хорошую взбучку…

Мы рванули вдоль колонны. Русские на лошадях устремились в разные стороны в поисках укрытия. Нам это было на руку. Радист кричал мне что-то, не выключив внешний микрофон. Это, помимо всего прочего, означало, что командир роты мог слышать все наши дурацкие переговоры.

В этот момент горстка русских солдат набралась храбрости и открыла по нас огонь. Загорелся ящик с нашей одеждой. Заряжающий попытался погасить пламя. По мере продвижения вперед мы, не целясь, стреляли по колонне противника. К нашему счастью, загорелось несколько соломенных крыш ближних домов. Поднялось огромное облако дыма, скрывшее нас от русских. Затем я попытался радировать в штаб роты, чтобы запросить помощь. Ничего из этого не получилось. Я лишь услышал через свои наушники голос орущего Лекшарта:

– Гарпун, какого черта ты творишь?

Наконец, радист заметил, что ему необходимо переключиться на «передачу». После чего я смог доложить о сложившейся обстановке:

– Нахожусь посереди деревни в колонне противника с вооружением; прошу вас следовать за мной.

– Кто, черт возьми, тебя туда послал! – угрожающе прорычал в микрофон Лекшарт. Но у меня не было времени отвечать; мы изо всех сил старались спастись. Командир роты все слышал, поскольку передатчик снова был включен. Затем я услышал, как Лекшарт приказал роте следовать за мной. Я также услышал, что никто не знал, как я туда добрался и где я.

В это время мы подъехали к противоположному концу деревни. Мы не могли продвинуться дальше, поскольку русские, пытаясь нас остановить, поставили поперек дороги телеги. Мой водитель не стал долго раздумывать; он наехал на телеги, давя их гусеницами. Мы лишь молились, чтобы не взорвались уложенные на телеги мины!

Командир роты спросил у меня, где я нахожусь, и я запустил в небо бело-зеленую ракету.

– Это за деревней… это невозможно! – ответил он мне сдавленным от волнения голосом.

Я выстрелил еще одну сигнальную опознавательную ракету.

После этого командир роты понял, где я нахожусь, но также и осознал представившуюся благоприятную возможность ударить по русским с тыла. Он повел роту по склону холма и запросил сопровождения мотопехоты. Я попытался укрыться в саду и с нетерпением ждал подхода роты. Какое направление мне прикрывать? Куда стрелять? Фронт был повсюду. Поэтому я постарался сделаться как можно меньше и незаметнее и стрелял только тогда, когда по мне открывали огонь. Ожидание продлилось, как мне казалось, целую вечность. Наконец поблизости от того места, где я находился, появились первые танки, и в одном из них мой ротный Лекшарт. Он лишь покачал головой и сказал:

– Мне следует задать тебе заслуженную взбучку, но у меня нет времени.

Затем он засмеялся, и все мы пошли на штурм деревни, где взяли 800 пленных и захватили 60 телег, 12 противотанковых и 10 тяжелых орудий. Это не считая винтовок и минометов.

Командира роты со мной примирило то, что успех был достигнут без потерь.

– Но я едва не наложил в штаны, господин Бикс! – прорычал он. Верно ли я расслышал? Действительно ли он произнес «господин Бикс?» Значит, этот раунд я у него выиграл.

Было время и для веселья

Из дневников Ганса Шойфлера

Кролевец – 26 сентября.

Штаб 4-й стрелковой бригады был переформирован. Мы дислоцировались в леске у дороги на Глухов.

Вместо погибшего обер-лейтенанта Либе адъютантом назначили лейтенанта Германа. Лейтенант Шторк стал начальником связи вместо тяжело раненного лейтенанта Бельца. Всех оставшихся в живых членов штаба бригады слили воедино. Я снова был начальником связи взвода. Радиоцентр 7-го моторизованного разведывательного батальона под командованием фельдфебеля Шмука влился в наши ряды. Пополнение в личном составе на смену убитым и раненым товарищам пришло прямо из Германии. Чрезвычайно лощеного с виду унтер-офицера – по крайней мере, именно таким он нам показался – придали нам в качестве связного-мотоциклиста. Мы смотрели на него с недоверием, поскольку он был одет в новехонький мундир и бриджи, которые все еще топорщились на нем складками. Его сапоги были начищены до блеска. Мы забыли, что когда-то давным-давно и мы выглядели так же, как и он. Но наша форма и манеры с течением времени изменились не в лучшую сторону.

Когда новичок явился ко мне с докладом, он щелкнул каблуками – щелк – и отбарабанил шаблонный доклад на совершенном армейском немецком. Это меня смутило, а товарищи ободряюще ухмыльнулись. Я видел, что новичок посчитал нас бандой лесных разбойников. В его разговоре с другим унтер-офицером я услышал слово «оболтусы» и поймал брошенный украдкой презрительный взгляд. Меня не удивляло, что держался он особняком.

По численному составу мы снова были полностью укомплектованы. Оставался большой вопрос, занимавший всех нас:

– Кого назначат командиром бригады?

Затем мы получили радиограмму: «Прислать в дивизию командирский «кюбель» за командиром бригады».

Итак, у нас появился ключ к разгадке. Это был не полковник из 4-й танковой дивизии, поскольку у него уже имелась собственная машина. Судя по всему, это был совершенно незнакомый нам карьерист. Наш энтузиазм изрядно подвыдохся.

Прошло совсем немного времени, прежде чем машина с вымпелом командира бригады стремительно свернула в наш лесок. Мы столпились вокруг нее, обуреваемые любопытством. Сначала мы увидели показавшуюся из машины трость, ощупывающую дорогу. Затем после некоторого усилия стала видна и вся фигура – выглядевшая чертовски знакомой. Легкий шепот пробежал по лесу. Возможно ли это? Да, так и есть. Это был «наш» Заукен. Безусловно, он все еще хромал, но самым главным было то, что он вернулся! Моральный дух мгновенно поднялся до небес. Обер-фельдфебель штабной роты Герцог хотел построить людей, но полковник приказал ему не делать этого. Он пожелал поприветствовать каждого лично. Он пошел от машины к машине и нашел дружеские слова для каждого. Но он был несколько разочарован, найдя много новых лиц. Война за время его отсутствия собрала свою дань.

Постепенно стали опускаться сумерки. Пользуясь затишьем, мы разбили палатки. Кто-то из товарищей заиграл на гармошке. Вскоре образовался круг. Мы тихо пели старые и новые песни. Полковник приказал мне – как одному из немногих оставшихся ветеранов – рассказать ему, что произошло за это время. Мы медленно прогулялись с ним по полевому лагерю.

Новый унтер-офицер как раз забирался в свою палатку, расположенную на небольшом отдалении от остального «свинарника» и пытался застегнуть её изнутри. Но ему не слишком это удавалось. Затем он услышал наши шаги.

– Приветствую вас! – произнес он уставным тоном.

Полковник лукаво поглядел на меня и ответил в таком же официозном ключе:

– Что прикажет господин унтер-офицер?

– Застегни эти чертовы пуговицы! – приказал тот изнутри палатки.

Полковник положил на землю свою трость и стал застегивать пуговицы.

– Приказ выполнен, господин унтер-офицер!

Вслед за этим командующий бригадой демонстративно щелкнул каблуками. Судя по всему, истинно армейская манера, с которой все это было проделано, не вписывалась в представление унтер-офицера обо всем этом «свинарнике». Доброжелательным, но снисходительно-покровительственным тоном новичок спросил изнутри палатки:

– Как тебя зовут, солдат, и из какого ты взвода?

– Полковник фон Заукен, назначенный командующим бригадой! – последовал ответ.

Верх палатки мгновенно взлетел к небесам; полы парусины защитного цвета словно пончо висели вокруг вытянувшейся по струнке, но невидимой фигуры.

– Прошу извинить, господин полковник! – раздался из палатки сильно приглушенный голос.

Из темных кустов раздался взрыв абсолютно неуставного смеха, потому что солдаты давно поняли, что там происходит.