Текст книги "Ночь Дон Жуана"

Глава 6

Паоло ждал, когда уйдет да Понте. Все это время он следил за Лоренцо, но никак не мог понять, что тот делает. Почему да Понте так беспокойно бродил по переулкам ночного города? То казалось, что он спешит на встречу, но вдруг он снова разворачивался перед кафе, словно внезапно передумал. Да Понте бесцельно метался по городу то в одну, то в другую сторону, мчался, будто за ним гнались тысячи чертей. Почему он никуда не заходил? И что привело его в самые мерзкие и опасные кварталы, куда дворяне никогда не ходили без сопровождения? И совсем не понятно, почему господин да Понте в конце концов пришел именно ко дворцу и без устали ходил взад и вперед под его стенами. Казалось, он ждал, что к нему кто-то выйдет.

Кого мог ждать да Понте? Видимо, кто-то его особенно заинтересовал: он очень долго стоял под стенами дворца и время от времени бросал взгляд на темные окна. Однако во дворце он был знаком только с синьором Джакомо, Иоанной и Паоло. Не могло быть и речи о том, что он ждал синьора Джакомо. Да Понте не было никакого дела и до него, Паоло. Значит, оставалась Иоанна. Неужели ему понравилась Иоанна? Неужели он хотел поговорить с ней?

Одна мысль об этих отношениях привела Паоло в ужас. Отвратительно, если Иоанна и да Понте были вместе. Паоло был решительно против этого. Возмутительно, что какой-то заезжий дворянин, собиравшийся вскоре уехать, ухаживал за такой юной девушкой, как Иоанна. Было неприятно и мерзко даже представить, как да Понте станет завлекать и очаровывать ее обещаниями и, может быть, ублажать подарками! Пара сережек, небольшое кольцо – такое понравилось бы Иоанне. В конце концов, она сдастся. Наверное, ей польстило бы, что за ней ухаживает такой известный человек!

Но нет, как он мог подумать такое об Иоанне? Она не похожа на остальных служанок, ублажавших иностранцев и выставлявших их подарки на всеобщее обозрение! Конечно, ухаживания синьора да Понте ее обеспокоят. Иоанна станет думать об этом, долго размышлять. Но да Понте не достигнет цели! Ведь Иоанна не одинока. За нее есть кому заступиться. У Иоанны уже давно есть возлюбленный. Он всегда был рядом с ней, он защитит ее. Если надо, он даст понять господину да Понте, что того ожидает, вздумай этот волокита приблизиться к Иоанне!

Этим смелым молодым парнем был он, Паоло. У него достаточно сил и ума, чтобы защитить Иоанну. Он подходил ей больше, чем какой-то заезжий либреттист, пусть даже тот работал при дворе самого кайзера. Синьор Джакомо правильно все понял и назвал вещи своими именами: Паоло должен быть с Иоанной. Синьор Джакомо оценил ситуацию с первого взгляда. Он предсказал их отношения, распознал и благословил. Да, синьор Джакомо поддержит его. Казанова, как и Паоло, не любил да Понте, хотя и был с Лоренцо любезен, тщательно скрывая свои истинные чувства. Глубоко в душе синьора Джакомо таилась та же ненависть, которая сейчас переполняла Паоло. Эта ненависть объединяла их – они вместе укажут да Понте, где его место!

Пробираясь под темными сводами дворца, Паоло никак не мог совладать с гневом и беспокойством. Проходя мимо комнаты Иоанны, он на миг остановился и прислушался. Нет, ничего не было слышно. Она спала и даже не думала о том, чтобы поверить обещаниям итого пьяницы! Паоло бесшумно прокрался дальше, зашел в свою комнату и разделся. Он и Иоанна должны быть вместе, они созданы друг для друга… Всё верно, но он, Паоло, еще не созрел для того, чтобы подступиться к ней. Проще всего было бы ухаживать с помощью музыки. Он взял бы свою валторну и заставил бы инструмент петь так, что эта музыка, наверное, усмирила бы самых диких животных.

Паоло сыграл бы отрывок «La ci darem la mano…», потому что в нем он нашел способность любить, беспокойство и еще не ясное предчувствие счастья. В «La ci darem…» было скрыто едва заметное биение сердца, дрожь и нетерпение. И снова в его голове, словно по волшебству, заиграла музыка «La ci dareni…». Он никак не мог выбросить ее из головы.

Нет, о сне можно забыть. Перед глазами Паоло явился образ Иоанны, будто навеянный музыкой. Образ Иоанны, хотя она сама совсем рядом. Паоло подошел к окну, но звуки не исчезали. Никак не исчезали. Они продолжали кружиться вокруг него, словно хотели заставить двигаться, пуститься в пляс. Или помогали ему приблизиться к заветной цели.

«La ci darem…» – наконец Паоло не выдержал и поддался магии звуков. Он вышел из комнаты, прошел по длинному коридору и снова остановился у двери в комнату Иоанны. Паоло еще раз прислушался, но так ничего и не услышал. Она спала. Под звуки «La ci darem…» Паоло медленно взялся за дверную ручку и почти беззвучно вошел в комнату. Иоанна лежала в постели, повернувшись спиной к двери. Да, она спала. Ей не было никакого дела до господина да Понте. Она о нем даже не вспоминала. Девушка лежала, свернувшись клубочком, словно заснула еще несколько часов назад…

Иоанна насторожилась. Она вернулась совсем недавно, после того как провела Анну Марию в монастырь. Как же долго ей пришлось ждать графиню, завернувшись в ее тяжелое черное платье! Сидеть неподвижно в скупо освещенной церквушке перед иконами! Иоанна очень переживала и упрекала себя за то, что отпустила графиню одну. Она без устали молилась, перебирая четки, и давно уже уверилась в том, что с графиней что-то произошло.

Анна Мария вернулась спустя несколько часов. Она едва переводила дух и ничего не объяснила, только призналась, что заблудилась. Графиня вскользь упомянула какой-то винный погребок на берегу Влтавы и переписчика нот, с которым она говорила о том, как же тяжело расшифровывать ноты господина Моцарта. Скорее всего, Анна Мария все это придумала, чтобы немного успокоить Иоанну. Что бы она делала, если бы ее госпожа не вернулась? Кто бы мог ей помочь? Неужели Иоанне пришлось бы признаться, что она согласилась на игру, на которую ей не стоило соглашаться?

Было поздно, очень поздно, когда Иоанна вернулась во дворец. Она быстро разделась в темноте и легла в постель, однако так и не смогла заснуть. Девушке никак не удавалось забыть о пережитых волнениях.

Затем она услышала шаги у двери! Неужели кто-то заметил, что она так поздно вернулась? Или, может, кто-то хотел убедиться в том, что она уже пришла и спит у себя в комнате? Кто бы это мог быть? Кто крался босиком по каменному полу? Лучше всего притвориться спящей. Да, так будет лучше. Но шаги не стихали. Осторожно и решительно они приближались Прямо к ее постели! О Мадонна! За одну ночь испытать столько страха! Нужно было отвернуться, расслабиться и попытаться дышать медленно и спокойно!

Этот кто-то немного приподнял ее одеяло. Иоанна почувствовала, как рядом с ней легло теплое, мягкое и гибкое тело, прижалось к ее спине, очень медленно повторяя каждый ее изгиб. Прикосновения были приятными и успокаивали. Казалось, будто огромная птица окутала Иоанну своими крыльями. Тело девушки расслабилось само по себе, и она немного приоткрыла губы. Иоанне показалось, что она стала учащенно дышать. Но, наверно, это было только игрой ее воображения. Все-таки она старалась не менять положения своего тела, пока чья-то рука постепенно не передвинулась на ее живот и не погладила его снизу вверх. Иоанна почувствовала на шее чужое дыхание, а чей-то язык медленно повторил ее изгиб. Иоанна невольно сама облизнула губы, как будто что-то вынуждало ее повторять движения незнакомца.

Он поцеловал ее. Да, он начал покрывать ее шею поцелуями, которые становились все настойчивее. Когда Иоанна снова почувствовала на животе его руку, гладившую ее снизу вверх, она поняла, что это Паоло. Скромный, молчаливый Паоло, который никогда бы не осмелился даже заговорить о том, что он сейчас делал. Эта уверенность так ее успокоила, что девушка полностью расслабилась. Иоанна учащенно задышала и медленно повернулась к Паоло. Их уста слились в поцелуе. Оба были поражены тем, какие мягкие губы они целовали. Они ловили губы друг друга, словно рыбы, хватающие ртом воздух. В конце концов их уста снова слились в поцелуе, так что их уже было не отделить друг от друга. Два чужих тела наконец-то стали одним целым.

Да, теперь они двигались одновременно. Иоанна чувствовала на спине руки Паоло. Он медленно лег на нее. Ей показалось, что он так же легок и прекрасен, как и его музыка. Как прозвучавшая сегодня после обеда серенада, которую Паоло подслушал в театре господина Моцарта. Видимо, эта музыка до сих пор звучала у Паоло в душе. Это беспокойство, дрожь… Да, это музыка.

Иоанна дышала слишком часто, выбиваясь из такта. Нужно было дышать медленнее, еще медленнее. Наконец она нашла нужный ритм. Какие там были слова? «La ci darem… – да, кажется, так: La… ci, la… ci andiam. andiam… mio bene, andiam… andiam… mio bene…»

Несколько секунд они лежали неподвижно. Затем Паоло, не сказав ни слова, ушел. Его шаги удалялись, затихали в коридоре. Потом щелкнула дверь. Когда девушка поправила одеяло и закуталась в него, словно оно могло ее защитить, ей стало казаться, что это был всего лишь порыв ветра, ворвавшийся в комнату.

Глава 7

Ближе к вечеру Констанция вышла на улицу в сопровождении неразговорчивой горничной. Она решила пройтись от гостиницы до театра по короткому пути. Это заняло всего несколько минут. Ей хотелось удивить супруга и забрать его с репетиции, однако Моцарта уже не было. Да Понте сообщил Констанции, что сегодня маэстро ушел из театра раньше, чем обычно. Лоренцо, конечно, не смог удержаться от колкого замечания.

Никто не дал ей вразумительного объяснения. Моцарт снова исчез. Он уже несколько раз исчезал здесь, в Праге, не сказав ни единого слова и не оставив записки. Констанция разочарованно отправилась назад. Это разочарование пагубно отразилось на ее состоянии – под арками рынка ей стало плохо. Горничная подхватила ее и завела в комнату. Хозяин гостиницы позвал доктора. Констанции пришлось выслушать, как неразумно она поступила и как это опасно – в ее положении отправляться в такой дальний путь. Да, снова начались кровотечения, эти ужасные кровотечения. Она прилегла и лежала неподвижно до наступления ночи. Ей так и не удалось заснуть, хотя Констанция совсем выбилась из сил.

Однако Моцарту не следует об этом знать. Ни в коем случае. Констанция не хотела, чтобы он беспокоился. Она старалась приносить ему только радость. Где же он был? Чаще всего – так же он поступал и в Вене – Моцарт прятался в какой-то дыре, играл на бильярде, раскладывал пасьянсы и наслаждался тем, что его никто не узнаёт. Да, Констанция прекрасно понимала, почему Моцарт любил сыграть на бильярде и не отказывался при случае раскинуть карты. Это было необходимо, потому что во время игры он мог одновременно думать об очень многих вещах. Сразу о нескольких. Именно таким был ее муж: он думал обо всем и сразу. Наверное, у Вольфганга было самое оригинальное мышление, какое она когда-либо встречала. И никто лучше Констанции не знал, Что происходило в его голове.

Моцарт мог играть на бильярде, когда у него рождалась музыка. Он начинал напевать ее про себя, и эти мелодия брала верх над бильярдом, над стуком шаров. Раздавался довольно приятный звук, когда сталкивались шары: тук-тук. Однако неизменно побеждала музыка. Тук-тук – и Моцарт снова насвистывал мелодию, но уже совсем другую. Он изменял ее и думал о новой, давно позабыв о паре уставших нот.

Все вперемешку, ничего не разберешь. Именно поэтому жить с Моцартом было интересно. Каждый день был не похож на предыдущий. Но порой на пару минут или даже на целый час восстанавливался порядок, такой же, как в его произведениях. Там ноты выстраивались в ряд, с радостью подчиняясь божественной гармонии, – и все растворялось в этой музыке!

Нет, Моцарт никогда ни на что не жаловался. Она любила мужа и за то, что он был одним из немногих, кто никогда не жаловался, не рассчитывал на чье-либо снисхождение, не сетовал на свою судьбу и не роптал на Бога. На Бога, одарившего его талантом, но покинувшего на произвол судьбы. Ведь Моцарт, который еще в детстве достиг невероятного успеха, слетел вниз, в окрестности Вены, где они не могли позволить себе даже нанять слуг.

Несмотря на все это, несмотря на такое сокрушительное падение, Моцарт никогда не жаловался. Он до сих пор производил на Констанцию впечатление человека, не подвластного житейским бурям. Хотя все знали, что он по уши погряз в долгах, Моцарт Никогда не говорил с Констанцией о деньгах и делал вид, что все эти неприятности – всего лишь мимолетное явление. Что небо нахмурилось на мгновение и вскоре снова прояснится, станет лазурно-голубым.

Поэтому Констанция часто подумывала о том, что Моцарт бросает вызов Богу. Она еще никому об этом не говорила, однако втайне верила, что ее мужу важно было вступить в битву со своим Богом, о котором он никогда не говорил. В тайную, никому неведомую битву за то, чтобы, несмотря на все неудачи, а может, именно благодаря им написать прекраснейшую музыку.

Многое оставалось неясным. Констанция не могла ни с кем об этом поговорить, хотя мысленно постоянно возвращалась к этой теме. Моцарт хвалил ее за ясный ум. Констанция следила за деньгами, домашним хозяйством и ребенком. В этом-то она разбиралась. Иногда ей казалось, что она понимает, что происходит с Моцартом: он старался не пускать тревогу в свое сердце. Сердце должно быть свободным, иногда даже от музыки. Например, во время бильярда или пасьянса.

Господин да Понте давно вернулся в свою комнату. Констанция заметила, что свет в его окне загорелся, а затем погас. Лоренцо вовсе не походил на ее супруга. Этот тип пресмыкался перед всеми и думал только о собственной выгоде. Он все время плел интриги, дожидаясь удобного момента. Но у него всегда что-то не ладилось! Никак не выходило!

Моцарт был по уши влюблен в свое творчество. Из за этой влюбленности он был немного озорным и капризным. Пытался отгородиться от других, держать всех на расстоянии, чтобы никто не говорил с ним о его музыке!

Должно быть, теперь, когда он работал над оперой, внутренняя борьба обострилась. Композитор все поставил на эту оперу! Если Моцарт проиграет, им придется уехать в Англию. Навсегда покинуть Вену. Детей они с собой не возьмут, ни маленького Карла, ни девочку, которую родит Констанция. Да, она была уверена, что будет девочка. Они назовут ее Марией Анной, потому что Моцарт очень любил свою сестру. Констанция давно приняла решение, что именно так будут звать будущего ребенка, хотя еще ни слова не сказала об этом мужу. Когда она сообщит об этом Вольфгангу, он рассмеется, как будто именно ему в голову пришла такая хорошая идея. Хотя эта идея никогда не пришла бы ему в голову, сколько бы он ни говорил, что она «витала в воздухе».

Моцарт особенно ценил мысли, витавшие в воздухе. Ему редко удавалось до них додуматься. Порой Моцарт говорил так об удачном тексте либреттиста: его слова питали в воздухе и шутя складывались в либретто.

Сейчас было не до шуток, пусть даже Моцарт и вставал каждое утро с мыслью, что ему нечего бояться. Но Констанция все сильнее о нем беспокоилась. Ей было неясно, как ее мужу удается держать себя в руках. Она знала, что его работа так и не сдвинулась с мертвой точки. Целыми днями шли утомительные репетиции. Местами ему не нравился текст. Среди всей этой неразберихи и беспокойства Моцарта тревожили мрачные Мысли о смерти отца, о долгах, о Вене и ее предместье. О далекой Англии и скором рождении ребенка.

Как ни в чем не бывало, Моцарт по утрам вставал, Целовал ее, насвистывая и напевая что-то про себя. Затем он выпивал чашку кофе. Еще две чашки. Садился у окна и смотрел на окна Лоренцо да Понте. Создавалось впечатление, будто у Вольфганга уйма времени. Он пил вместе с ней шоколад до тех пор, пока не замечал, что да Понте уже встал. Моцарт спешил к Лоренцо, потому что все это время только и думал о том, как бы обсудить с ним одну идею.

Наконец-то Моцарт вернулся. Наконец-то. Нужно закрыть глаза! Его туфли громко стучали по полу. Ах, он снял их еще у порога! Затем очень медленно подошел к окну. Моцарт устал, но никогда ей в этом не признался бы, даже если бы Констанция его об этом спросила! Моцарт почесался. Остановился у окна и почесался. Да, ему не нравилась эта белая рубаха. Он сдернул ее одним движением, в то же время другой рукой снимая штаны… Вот и штаны упали на пол – стук.

Неужели он стоял у окна полностью раздетым? Зачем? Зачем стоять у окна? Нужно о чем-то подумать? Констанции хотелось взглянуть на него, нагого, у окна. Моцарт переступал с ноги на ногу, из-за чего половицы слегка поскрипывали.

Господи, почему же он не ложился? С чего бы это ему понадобилось стоять у окна посреди ночи? Констанция приоткрыла правый глаз и убедилась, что Моцарт действительно по-прежнему у окна. Совершенно голый. Облокотившись обеими руками на подоконник, композитор всматривался в темноту. В опустевшие, темные и безмолвные улицы. С чего бы это?

Констанции очень хотелось выпрыгнуть из постели и обнять его. Но казалось, ему нужна еще пара минут, чтобы прийти в себя. Его одежда неприятно пахла. Кон станция чувствовала этот запах, лежа в кровати. Моцарт не отходил от окна, словно застыл на месте.

Неприятный запах доносился до постели. Моцарт не мог пошевелиться. Он боялся. Да, это был именно страх. Он накрыл Вольфганга темным потоком. Наверное, он думал только о том, как бы спастись. Бежать на свободу. Да, свобода была только там, за окном. Может, в загородном доме Йозефины Душек. Там у него появится возможность спокойно творить. Но там была эта Йозефа, интриганка и очень опасная особа. Констанция могла поспорить, что Йозефа все отдала бы, чтобы сблизиться с Моцартом.

Сблизиться? Действительно сблизиться? Неужели Йозефа отдала бы все, чтобы сблизиться с ним? Что означало – сблизиться? Что бы это могло означать? Моцарт ни во что не ставил такие отношения. Особенно сейчас. Нет, только не сейчас, только не сейчас! Такая женщина, как Йозефа, могла бы ему понравиться, но не в эти дни. Сейчас важнее всего было закончить шедевр всей своей жизни. Именно над ним работал Моцарт наперекор своему немилосердному Богу!

Констанция была слишком подозрительной и малодушной, если думала, что ее муж может сблизиться с Йозефой. Между ними едва ли могли сложиться подобные отношения. Йозефа скорее мешала бы работе. Да, Констанция не имела ничего против того, чтобы Иояьфганг стоял у окна и думал. Моцарт мог стоять голым у окна и размышлять о том, как бы убедить свою супругу. Как бы объяснить ей, что ему необходимо уехать из города. К виноградникам. В увеселительный, Нет, загородный домик Йозефы.

Разве Констанция не для того приехала с Моцартом в Прагу, чтобы помочь ему? Чтобы поддержать мужа?

Она приехала именно по этой причине. И пусть да Понте думает, будто Констанция шпионит за Моцартом. Она с легкостью сможет доказать обратное, позабыв о своих опасениях и страхах. Например, Констанция отпустит мужа по собственной воле. Да, именно по собственной воле отпустит его в увеселительный домик этой хищницы!

Констанция улыбнулась, словно была довольна результатом своих размышлений. Она открыла глаза и вперила взгляд в спину Моцарта. Он по-прежнему стоял голым у окна и всматривался в темноту. Только когда он обернулся, супруга притворилась спящей. Он на ощупь направился к постели: топ-топ-топ. Наткнулся на край кровати и лег. Тихо вздохнул, повернулся к ней и едва заметно поцеловал. Совсем слегка. «Спокойной ночи!» Констанция тоже повторила его жест: «Спокойной ночи!»

Часть 3

Глава 1

Был почти полдень, когда Моцарт нанял карету, чтобы отправиться за город, в дом Йозефы Душек. Дорога вела вдоль Влтавы по красивой сельской местности. Через полчаса Моцарт подъехал к дому Душеков в предместье Смихов, утопавшем среди виноградников. Карета въехала через огромные ворота в имение, окруженное высоким забором. В конце концов они подъехали к овальному двору, где их уже поджидала толпа слуг, готовая забрать багаж из кареты.

Еще рано утром Йозефа узнала, кто к ней приедет. Она вышла навстречу Моцарту, открыв ему свои объятия. Сегодня на ней было голубое пышное платье, а на шее – розовая шаль, небрежно переброшенная через правое плечо. Благодаря этому плечи и спина были искусно скрыты от посторонних взглядов.

Они обнялись. Йозефа вместе с Моцартом направилась к лестнице, которая вела на верхний этаж. У открытых дверей его уже ожидала молодая служанка с букетом цветов. Моцарт поблагодарил ее и вошел в светлые, празднично убранные покои. Тяжело было узнать эти комнаты с первого взгляда. Неужели Моцарт уже бывал здесь?

Йозефа взяла Моцарта под руку, словно была его доброй приятельницей. Пока они медленно проходили по комнатам, она рассказывала об имении. Йозефа получила его в наследство несколько лет тому назад. Затем превратила заброшенный дом и сад в укромное местечко, где встречалась с избранными подругами и друзьями. Когда у нее не было больше сил оставаться в городе, когда городская жизнь казалась ей скучной и утомительной, Йозефа приезжала сюда на пару дней. Здесь она снова набиралась сил.

Моцарт не слушал ее, хотя и старался казаться внимательным, что-то переспрашивал и часто кивал. Когда он впервые приехал сюда, Йозефа тоже рассказывала о своем «укромном местечке». Композитору не очень нравилось это слово. Однако сейчас ему было не до рассказов о друзьях и подругах, которых сюда приглашали. Почему Йозефа снова заговорила об этом? Разве ей не известно, что поговаривали об ее имении? Зачем было упоминать о наследстве? Все знали, что она приобрела это имение еще за несколько лет до получения наследства. Но сейчас эти подробности не интересовали Моцарта. Комнаты были такими чистыми и светлыми, что он смог бы здесь работать. Даже более того. Ему казалось, что они были созданы, только для работы. Кабинет, музыкальный салон, даже спальня – в любой из этих комнат поместилось бы не больше двух человек. Весь дом был очень уютным. Те залы, в которых было больше света, выходили окнами во двор. Из спальни открывался вид на крутые склоны, поросшие виноградником. Никто не мог потревожить его, потому что все комнаты находились на втором этаже. Нет, Моцарта никто здесь не подслушает и не испугает своим внезапным появлением. Это было поистине идеальное место, чтобы поработать в одиночестве. Где же будет Йозефа? Ей нельзя оставаться здесь, в этих комнатах. Моцарт не посмел спросить ее об этом, потому что она все еще рассказывала о приобретении имения. Можно было подумать, что Йозефа пыталась своими тирадами отмести все его сомнения.

Моцарт осмотрелся. Везде были букеты цветов. В камине горел огонь. На столах в салоне стояли графины с вином, ликером и водой. Могло показаться, что это не гость приехал, а хозяин вернулся домой. Во всем таилась некая магия. Все ожидало только его. Наконец-то его желание осуществится!

Моцарт покачал головой и попытался прогнать такие мысли. Хорошо, что Йозефа повела его в сад, на свежий воздух. Небольшие тропинки вели вниз по склону. Они то и дело терялись среди фруктовых деревьев, кустов и изгороди. Нельзя было увидеть все имение как на ладони. Здесь было много скамеек и скрытых террас, откуда открывался прекрасный вид. Йозефа снова взяла Моцарта под руку. Она не умолкала ни на секунду. У нее был ровный и настойчивый голос, способный окутать собеседника и оглушить потоком слов.

– Когда мы приобрели это имение, сад был заброшенным. Никто годами не обрезал деревья. Трава выросла по колено, гнилые фрукты горами лежали под деревьями. Пройдемся наверх!

Во время подъема Йозефе стало жарко. Она сняла с себя шаль. С легким кокетством обернулась и взяла шаль в правую руку, словно знамя. Затем помахивала ею время от времени. Только сейчас Моцарт заметил, что у Йозефы были открыты плечи. Декольте на платье было узким, но глубоким. Моцарт постарался не думать об этом, пока они медленно поднимались наверх.

– Смотри-ка, это мое любимое место. Когда наверху убирают беседку, я не прочь посидеть здесь в одиночестве. Тогда мне приходят в голову разные мысли. Да, не смейся, я ведь уже не молода. Хотя тридцать четыре – разве это возраст? Да, подожди немного. Ты ведь младше меня всего на три года. Вот Констанции еще далеко до старости и грустных размышлений. Сколько ей лет? Двадцать пять, не так ли? Я порой сижу здесь и думаю: что я сделала неправильно? Такой ли я представляла себе свою жизнь? Да, это имение было моей мечтой. Я согласна, одна мечта осуществилась. Но у меня есть и другая жизнь. Ты знаешь Франца. Он очень добрый, сердечный. Но что скрывать! Он старше меня на двадцать два года. Чего только люди не придумывают! О чем только не говорят злые языки: «Она вышла замуж за своего учителя!», «Она обвела его вокруг пальца, чтобы сделать карьеру и жить припеваючи на его деньги, заработанные тяжким трудом!» Да, я вышла за своего учителя. Тебе известно, что Франц – прекрасный учитель. Почему мне нельзя было выйти за такого мужчину? Я ценю и уважаю его. Во всяком случае, я вышла замуж не ради блестящей карьеры! Ты знаешь, как редко я выступаю в Праге. Я пою один-два раза в год. Еще реже я езжу на гастроли. Я взяла себе за правило: мои зрители должны наслаждаться моим пением. Но это невозможно, если я буду петь каждые два дня и сорву голос из-за банального тщеславия. Живу ли я на деньги Франца, заработанные тяжким трудом? Тоже нет. Благодаря своему наследству я не нуждаюсь в его деньгах. Франц может оставить их себе. Между нами говоря, у меня больше денег, чем Франц сможет когда-либо заработать своими уроками, композициями и небольшими выступлениями. Иногда он играет на клавесине. Я уже говорила, что он добрый и сердечный человек. Однако Франц вырос в деревне. Он был простым крестьянским парнем, которого его покровитель, граф, отдал учиться. Франц никак не избавится от своего крестьянского происхождения. Я никогда об этом не упоминаю. Я ни разу и словом не обмолвилась о его корнях. Тем не менее, Францу свойственна некая простоватость. О чем это я? Ты ведь знаешь, что я имею в виду: честная, но прямолинейная простота, которая не совпадает с моими мечтами. Противоречит этим мечтам. Это имение ему не нравится. Ты наверняка это заметил, когда мы приезжали сюда все вместе. Францу здесь неуютно. Стоит ему зайти в дом, как он сразу выходит. Он постоянно теряется в саду, в этом прекрасном саду. Признайся, сад великолепен. Франц хотел сделать из него виноградник. Один виноградник! Скажи мне, разве здесь недостаточно виноградников и фруктовых деревьев? Одни виноградники и фруктовые сады. Неужели нам не хватает вина и фруктов? Во Франце заговорил деревенский парень, когда он увидел огромный склон. Наверное, ему хотелось бы перепахать его и посадить пшеницу и ячмень между виноградными лозами! Теперь ты понимаешь, о чем я думаю? Почему я часто прихожу сюда одна?

Моцарту с трудом удавалось не терять нить разговора. Ему просто не хватало слов, чтобы остановить ее тираду. Вдруг он заметил, что на платье Йозефы застегнуты не все пуговицы: одна пуговица под грудью расстегнулась. За ней еще одна. Было сложно не обращать внимания на эти пуговицы. Неужели она просто забыла их застегнуть? А может, в этом был тайный умысел? Лучше застегивать пуговицы.

– Я стараюсь не поддаваться грустным мыслям, ненавижу их. Но иногда это место навевает на меня меланхолическое настроение. У тебя не создалось впечатления, что мое имение слишком далеко от цивилизации? Похоже на остров? Словно только избранные могут сюда попасть. Те, кому нужны не только фруктовые деревья и виноградники. Поэтому я так рада, что ты приехал сюда. Ты понимаешь меня. Мы всегда понимали друг друга. С тех пор как познакомились. Сколько времени уже прошло? Наверное, лет десять. Известно ли тебе, что у меня нет лучшего друга? А знаешь ли ты, как часто я думаю о тебе? Наконец-то ты здесь. Наконец-то мы одни! Это было мое сокровенное желание!

Моцарт отчаянно пытался придумать какой-нибудь способ, чтобы отвлечь ее от подобных мыслей. Что-то в словах Йозефы ему не понравилось. В них чувствовалась предопределенность, Йозефа была слишком настойчивой. Если бы Моцарт мог сейчас дирижировать, он посоветовал бы Йозефе взять диминуэндо. Расстегнутые пуговицы тоже не давали ему покоя! И почему она постоянно размахивает шалью? Она может простудиться. Слишком уж открыты были ее плечи и шея, с годами немного пополневшая. Шаль скрыла бы ее размеры. Видимо, для этого она и предназначалась.

Они подошли к беседке на самой вершине склона. Дул ветерок. Йозефа подняла шаль, чтобы та развевалась на ветру. Йозефе хотелось выглядеть восхищенной, словно ее ни капельки не беспокоило то, что ветер растрепал прическу. Да, должно казаться, будто множество пуговиц на платье были пришиты для того, чтобы их расстегивал резкий порыв ветра. По крайней мере, Моцарт заметил, что расстегнулись еще две пуговицы. Как это ей удавалось?

Йозефа затянула Моцарта в беседку. Там их ожидал празднично накрытый стол. О Господи, у него и в мыслях не было есть вместе с ней! Это займет добрых три часа. Пропадут три драгоценных часа за беседами о меланхолии, уединенных имениях, мужьях и настойчивых ухажерах. С другой стороны, Моцарт не мог ей отказать. В конце концов, она здесь хозяйка. Однако неужели Йозефа не понимала, как необходимо ему было одиночество? Моцарт хотел спокойно записать несколько нот.

Неожиданно Йозефа на мгновение умолкла, притворяясь, что ее очаровал вид, открывшийся перед ними. О Господи, это было бесконечное пространство, очерченное вдали холмами. Конечно, многие восхитились бы этим видом, но не Моцарт. Сейчас ему было не до этого. Хотя и в другое время он думал бы о посторонних пещах. Нет, к черту любителей природы. Маэстро не доверял им. Не доверял тем, кто боялся шелохнуться при виде таких панорам. Почему-то они не вызывали у него доверия. Они требовали, чтобы Моцарт что-то сказал, И терзали его сердце. В такие минуты ему хотелось бежать без оглядки. Сбежать вниз, в долину, и спрятаться подальше, хотя бы в мышиную нору. Все, что угодно, было бы приятнее бескрайних просторов и пустой болтовни о величии природы.

– Наконец-то ты здесь. Значит, сбылась моя мечта. Конечно, мне следовало бы попросить тебя, чтобы ты мне немного помог. Без твоей помощи не будет полного счастья. Не хочу от тебя скрывать. Мне хотелось попросить тебя о помощи сразу же после твоего приезда.

Были расстегнуты уже шесть пуговиц. Настоящее колдовство. Йозефа на время забыла о своей шали. Сейчас в ней чувствовалась сила. Что-то дикое. Ей подошла бы роль донны Эльвиры. Она проглотила бы Дон Жуана. Завлекла бы его в свой салон и зажарила живьем. Но прежде ему пришлось бы проглотить все ее пуговицы и спеть оду прекрасному виду. Или она швырнула бы его одним броском на диван? Прежде чем он расстегнул бы ее пуговицы, они сами отлетели бы, повинуясь ее вожделению. О чем это он? Все это время Йозефа пыталась его соблазнить, а у него не возникало желания. Она хотела заманить его на свой остров, как Цирцея. Но Моцарт не засыпал и не собирался отдыхать на ее полуобнаженной груди. Ему не хотелось даже думать о Йозефе. Моцарту и даром не нужно было подобного счастья. И какое ему дело до ее «полного счастья»? Особенно сейчас. Он даже знать не хотел, о чем шла речь. Маэстро был не тем человеком, которого могли бы заинтересовать в данный момент прелести Йозефы.