Текст книги "Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг."

В море сразу же начались различные маленькие аварии, и то и дело какой-нибудь миноносец выходил из строя, и приходилось уменьшать ход, пока он справится со своими недоразумениями. Само собой разумеется, что миноносцы не в состоянии были хорошо соблюдать строй и то отставали, то налезали друг на друга.

Бедный начальник дивизиона сильно волновался, да и было от чего. Даже с трудом удавалось переговариваться сигналами и семафором, потому что на некоторых миноносцах не было сигнальщиков и самим командирам приходилось этим заниматься. Особенно трудно было в темноте. Связь с отдельными миноносцами прекращалась. Самым страшным было, если бы погода засвежела.

Несение вахт мною и лейтенантом Светликом оказалось чрезвычайно трудным: приходилось не только следить за курсом своего корабля, но и внимательно следить за всеми миноносцами. Впрочем, командир и начальник дивизиона почти не сходили с мостика.

Все с облегчением вздохнули, когда вошли в Рижский залив, а затем в Куйваст, где встали на якорь, чтобы переночевать. Идти ночью было бы слишком рискованным.

На следующий день, к вечеру, добрались до Ревеля, где и ночевали. На третий день, уже в темноте, добрались до Котки. Несмотря на бесконечные трудности, пока ни один миноносец не отстал.

Капитан 2-го ранга Посохов был очень доволен, что все шло сравнительно благополучно, и пригласил командиров и офицеров нашего миноносца на ужин в ресторан Котки. Под влиянием пережитых волнений и благополучного исхода плавания все были приятно возбуждены и без конца делились рассказами о разных случаях, теперь казавшихся смешными, а когда они случались в море, то было совсем не до смеху. На одном миноносце оказалось, что рулевой никуда не годился, так что командиру пришлось самому встать на руль; на другом машинисты не умели соблюдать числа оборотов, и миноносец то отставал, то налезал на переднего и т. д. При всем этом и винить-то никого было нельзя, так как все организовалось за один переход, и то еще хорошо, что команды сумели справиться со всеми недочетами. Но с морем шутить не приходится, и если бы нам не повезло и погода бы испортилась, то легко бы могло случиться, что переход кончился бы катастрофой.

На следующее утро, с рассветом, вышли дальше. Оставался один переход до Кронштадта, который прошел совсем гладко. Видимо, все успели кое-как приспособиться. К вечеру весь дивизион влез в Кронштадтскую гавань.

Нам разрешили отдохнуть три дня, и мы все перебывали в Петербурге. Затем понеслись обратно в Либаву. Ночевали в Ревеле, где, так сказать, по традиции немного «провернули».

То ли дело идти одним – не поход, а одно удовольствие! Заботиться только о своем корабле – лишь бы курс был правильно проложен, своевременно открывались маяки да встречные суда не мешали.

Вернувшись в Либаву, встали на свое обычное место в канале и стали ожидать новых распоряжений. Но тут стряслась неприятность с нашим командиром, то, о чем я уже упоминал выше. Насколько он весь этот период всецело уходил в налаживание миноносца и работал с утра до вечера, настолько теперь его почти не видели, он где-то пропадал в городе.

В одно прекрасное утро он появился на миноносце в весьма подавленном состоянии, и мы скоро узнали, что с ним на берегу приключился глупейший случай. Накануне после обеда с обильным возлиянием он поехал в цирк. Занял место в первом ряду и незаметно задремал. Так почти все представление он проспал, и его никто не потревожил. Да, наверно, никто и не заметил, что он спит, так как благодаря своей тучности он сидел прямо, лишь слегка наклонив голову. Несомненно, все прошло бы незамеченным, если бы, на несчастье Веселаго, в последнем номере программы два клоуна не стали бы разыгрывать дуэль, стреляя друг в друга из игрушечных, но с большим треском револьверов. Эти выстрелы были настолько громкие, что разбудили нашего командира. Спросонья он вообразил, что это стреляют в него, так как клоуны находились совсем близко. Поэтому он выхватил свой револьвер и сделал два уже настоящих выстрела. К счастью, ни в кого не попал, но эффект получился потрясающий. Клоуны закричали «ай, ай, ай» и начали убегать; в публике произошла паника, и все стремительно ринулись к выходу, давя друг друга. Полиции с трудом удалось водворить порядок.

Веселаго быстро пришел в себя и был страшно смущен происшедшим, но уладить скандал было уже нельзя. Полиция вызвала плац-адъютанта, который его увез на гауптвахту, и по телефону было сообщено о случившемся командиру порта адмиралу Ирецкому. Времена были очень тревожные, на офицеров, особенно морских, косились из-за участия морских батальонов в усмирении беспорядков в Прибалтийском крае[85]85
  В связи с революционным движением в Прибалтике и недостатком войска для защиты имений от погромов в конце ноября 1905 г. было принято решение о формировании батальонов из состава флотских экипажей. 1-й и 2-й батальоны под командованием капитана 2-го ранга О.О. Рихтера и капитана 1-го ранга барона В.Н. Ферзена (он же – начальник отряда морских охранных батальонов в Эстляндии) покинули Кронштадт 19 и 24 декабря 1905 г. Разделившись на роты, а иногда и на более мелкие отряды, приступили к поимке «зачинщиков». Решительность действий моряков, по распоряжению военных властей расстреливавших местных жителей зачастую без суда и следствия, заслужила высокой оценки императора Николая II, который в письме матери 29 декабря писал, что они «…действуют отлично; много банд уничтожено, дома и их имущество сжигаются. На террор нужно отвечать террором. Теперь сам Витте это понял». О стиле действия личного состава дают представление строки рапорта капитана 2-го ранга О.О. Рихтера: «Нужно сказать, что экзекуция действует также на команду, и она становится одичалой, кровожадной, и ее приходится удерживать. Очень был обрадован, что команда поняла, что имеет дело со зверским, мстительным народом, и, конечно, не ждет, пока ее заденут, а стреляет во всякого». Показательно, что данные батальоны были укомплектованы преимущественно матросами 14-го флотского экипажа, чуть не взбунтовавшегося за месяц до того (напомним – за допущение волнений в экипаже был уволен в отставку бывший командир крейсера «Варяг» капитан 1-го ранга В.Ф. Руднев). Фрагменты рапортов командиров этих батальонов опубликованы: Из записной книжки архивиста. Морские карательные батальоны в Прибалтийском крае / Публ. А. Дрезена // Красный архив. 1930. № 1 (30). С. 165–169.
  3-й охранный батальон (фактически – полубатальон) под командой капитана 2-го ранга П.А. Зеленого 1-го в последний числах декабря ледоколом «Ермак» был доставлен на о. Эзель. После «усмирения» (судя по телеграммам – почти бескровного) местных жителей личный состав к 3 февраля был переброшен в Ригу для патрулирования улиц.
  По просьбе Министерства внутренних дел дальнейшее формирование батальонов продолжалось, 7 и 8 января из Ораниенбаума отправились 4-й и 5-й батальоны кронштадтцев (командиры – капитаны 2-го ранга Протопопов и Г.П. Пекарский). Их разместили в Лифляндии на железнодорожной линии Рига – Двинск, где они входили в состав Виленского летучего отряда. 6-й батальон капитана 2-го ранга В.И. Галанина формирования не закончил, надобность в его посылке отпала.
  1-й и 2-й батальоны (2-м батальоном с 27 января командовал капитан 2-го ранга В.Ф. Пономарев) вывели из Эстляндской губернии 12 и 15 марта, 4-й и 5-й из Лифляндии – 7 апреля. В общей сложности в составе пяти батальонов в Прибалтике действовали 1868 нижних чинов.
  Отзывы о деятельности батальонов были, естественно, самые противоречивые. Гражданские власти не скупились на похвалы за решительность и дисциплину, часть местных жителей писали благодарные письма морскому министру, сообщая, что чувствовали себя за моряками, «как за каменной стеной». С другой стороны, даже в скупых рапортах командиров батальонов находим сведения о жесткости действий и не всегда трезвом поведении нижних чинов. А вот фрагмент из дневниковой записи контр-адмирала В.К. Пилкина от 1 ноября 1918 г.: «Темный народ всюду ужасен. Вернее – темные люди, так как жестокости, утонченные только по форме, проделывают, казалось бы, и более интеллигентные, а на самом деле тоже темные господа. Помню, как Типольт (мичман Н.А. Типольт служил в 4-м батальоне. – Прим. ред.) рассказывал мне о смертных приговорах, выносимых во время карательных экспедиций в Прибалт[ийском] крае мертвецки пьяными судьями, которые ему приходилось приводить в исполнение».


[Закрыть], и вдруг такой скандал. Да еще не с каким-нибудь молодым мичманом, а с капитаном 2-го ранга.

Адмирал Ирецкой сейчас же протелеграфировал о происшедшем главному командиру портов Балтийского моря вице-адмиралу Никонову[86]86
  Никонов Константин Петрович (14.04.1844—?), адмирал (13.10.1908) в отставке (01.10.1908).


[Закрыть] в Кронштадт. Со своей стороны, сам Веселаго послал телеграмму отцу, адмиралу, в Петербург, прося заступиться. Но отец ничего поделать не мог. Высшее начальство было неумолимо, тем более что с Веселаго это был уже не первый скандал и о его пороке было известно. Поэтому к нему применили суровую меру наказания – отставили от командования миноносцем и списали в наличие экипажа[87]87
  Упомянутый скандал в Либавском цирке произошел 13 октября 1905 г. О прежних похождениях А.М. Веселаго дает представление шифрованная телеграмма командира Владивостокского порта контр-адмирала Н.Р. Греве морскому министру А.А. Бирилеву от 2 октября 1905 г.: «Лейтенант Веселаго в нетрезвом виде, сидя в театре в партере, мочился и, выйдя затем из театра, произвел ряд бесчинств. Суд посредников, возбудив по этому поводу дело, на днях постановил лейтенанту Веселаго подать в отставку, что он отказался сделать. Дело должно перейти в суд флагманов и капитанов, который в настоящий момент за болезнью адмирала Иессена и отсутствием некоторых командиров созван быть не мог. Рассчитываю это сделать на будущей неделе. <…> Греве». В тот раз заступничество отца оказалось эффективным, и 4 октября 1905 г. во Владивосток была отправлена ответная телеграмма за подписью и.о. начальника Главного морского штаба контр-адмирала А.А. Вирениуса: «Министр желает, чтобы Вы выслали лейтенанта Веселаго в Петербург, не приводя в исполнение приговор суда» (РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 4. Д. 1305. Л. 143, 143 об). Данная история показательна как пример пренебрежительного отношения власти к мнению личного состава флота, выраженному в решении суда посредников.


[Закрыть].

Мы были искренне огорчены этим печальным случаем с нашим командиром. Что бы там ни было, а он был выдающимся офицером. В частности, я многому у него научился. Особенно вспомнилось, как он постоянно внушал, что необходимо добиваться, чтобы каждое полученное приказание было бы в точности исполнено. Чего проще эта истина, а на деле часто бывало, что кажется, что приказание нельзя исполнить. Не раз случалось, что командир отдаст приказание, а выполнить его кажется невозможным. Приходилось докладывать, что затрудняешься выполнить его приказание. Веселаго рассердится и прикрикнет, что дело не в невыполнимости приказания, а в неумении. Объяснит, как надо поступить, и, глядишь, все выходит хорошо.

Помню, раз он приказал лейтенанту Светлику сходить под парусами на нашей четверке на берег. Миноносец стоял в аванпорте. Погода была очень свежей, волна большая. Светлик (и я был с ним согласен) доложил, что это очень опасно, особенно благодаря плохим морским качествам наших четверок, и шлюпка может перевернуться, и поэтому просил идти под веслами. Веселаго ответил, что он с этим не согласен, спустился в четверку, поставил парус и благополучно дошел до пристани в канале.

После этого (скандала в цирке. – Прим. ред.) Веселаго долго продержали на берегу, но, наконец, назначили командиром старого минного крейсера «Абрек». Он им не долго прокомандовал, как о какой-то люк ударился ногой. У него получилось заражение крови, и его не смогли спасти.

Такой способный и выдающийся человек загубил себя совершенно зря. К сожалению, в доцусимские времена многие офицеры губили себя алкоголем. Но, к счастью для флота, пьянство все больше и больше выводилось, и будущий командующий адмирал Эссен строго преследовал за этот порок.

К нам на миноносец назначили нового командира капитана 2-го ранга Вечеслова[88]88
  Вечеслов 1-й Владимир Степанович (09.01.1876–1934), капитан 1-го ранга за отличие (06.04.1914)


[Закрыть], который, несомненно, был очень дельный офицер и считался прекрасным штурманом, но, к сожалению, обладал тяжелым характером, и нам он не понравился.

Это событие совпало с приездом в порт Императора Александра III вновь назначенного начальником 1-й Минной дивизии[89]89
  Во избежание путаницы восстановим хронологию формирования минных сил на Балтике после Русско-японской войны.
  Первоначально, в феврале 1906 г., вступавшие в строй минные крейсеры, построенные на добровольные пожертвования населения, были включены в Практический отряд обороны побережья Балтийского моря под командованием свиты контр-адмирала великого князя Александра Михайловича. Вскоре после бегства великого князя с флота приказом главного командира флота и портов и начальника морской обороны Балтийского моря вице-адмирала К.П. Никонова от 28 сентября 1906 г. все минные крейсера из состава Практического отряда были сведены в отдельный Отряд минных крейсеров под командованием капитана 1-го ранга Н.О. фон Эссена. В октябре 1906 г. к отряду были присоединены миноносцы, и он стал именоваться 1-м отрядом минных судов Балтийского моря, находясь при этом в непосредственном подчинении главному командиру флота.
  Первоначально в его состав входили минные крейсеры: «Украина», «Казанец», «Москвитянин», «Доброволец», «Финн», «Охотник», «Эмир Бухарский», «Амурец», «Уссуриец», «Забайкалец», «Пограничник», «Сибирский стрелок», «Генерал Кондратенко», «Всадник», «Гайдамак», «Стерегущий», «Страшный», «Донской казак», «Трухменец»; миноносцы «Видный», «Громящий», «Боевой», «Инженер-механик Зверев», «Инженер-механик Дмитриев», «Бурный», «Внимательный», «Внушительный», «Выносливый», «Бдительный»; транспорт «Ангара».
  Приказом по Морскому ведомству от 8 декабря 1907 г. 1-й отряд минных судов с 1 апреля 1908 г. был переименован в Дивизию эскадренных миноносцев. В ее состав входили четыре дивизиона по восемь эскадренных миноносцев в каждом (по классификации 1907 г. минные крейсеры стали также именоваться эскадренными миноносцами), три эсминца в распоряжении командующего дивизией, а также вспомогательные суда. До 24 ноября 1908 г. дивизией командовал Н.О. фон Эссен, затем – капитан 1-го ранга светлейший князь А.А. Ливен.
  12 марта 1909 г. Дивизия эскадренных миноносцев Балтийского моря была переименована в 1-ю Минную дивизию, ее до 11 октября 1911 г. возглавлял А.А. Ливен.
  Уже упоминавшимся приказом главного командира флота и портов и начальника морской обороны Балтийского моря вице-адмирала К.П. Никонова от 28 сентября 1906 г. часть более старых миноносцев была сведена в Отряд миноносцев под командованием капитана 1-го ранга М.В. Князева для охраны шхерного района (с октября 1906 г. – 2-й отряд минных судов Балтийского моря). С 1 апреля 1908 г. отряд именовался Дивизией миноносцев, которая, в свою очередь, 12 марта 1909 г. была переименована во 2-ю Минную дивизию.
  В апреле 1915 г. 1-я и 2-я Минные дивизии были объединены в Минную дивизию.


[Закрыть] капитана 1-го ранга фон Эссена. Скоро был получен приказ о его производстве в контр-адмиралы[90]90
  Н.О. фон Эссен был произведен в контр-адмиралы за отличие 5 апреля 1907 г.


[Закрыть].

В порту сосредотачивались все готовые эскадренные миноносцы. В состав дивизии входили: четыре эскадренных миноносца типа «Пограничник», составлявшие полудивизион Особого назначения (на «Пограничнике» адмирал поднял свой флаг); 1-й дивизион – четыре эскадренных миноносца типа «Доброволец»[91]91
  Общепринятое название – типа «Финн».


[Закрыть] и четыре типа «Всадник»; 2-й дивизион – восемь эскадренных миноносцев типа «Украйна»; 3-й дивизион – восемь эскадренных миноносцев типа «Инженер-механик Дмитриев» и 4-й дивизион из восьми эскадренных миноносцев типа «Легкий» («француженки»). Но многие из них еще достраивались в Риге и Гельсингфорсе, а на 4-м дивизионе устанавливали кормовые орудия, и он стоял в Неве. Адмирал прилагал все усилия, чтобы скорее собрать всю дивизию, что ему и удалось добиться к весне 1907 г.

В сущности, тогда это была единственная боевая часть Балтийского флота, которая со временем могла нести серьезную боевую службу и стать ядром возрождающегося Балтийского флота.

Кроме Минной дивизии, еще был Отряд судов, предназначенных для плавания с корабельными гардемаринами[92]92
  После Русско-японской войны для улучшения подготовки воспитанников Морского корпуса было введено промежуточное звание «корабельный гардемарин», присваивавшееся после сдачи экзаменов за курс наук корпуса; первое офицерское звание – мичман – отныне давалось выпускникам лишь после заграничного плавания и экзаменования комиссией из офицеров флота. Обеспечить качественную корабельную практику и должен был Отдельный отряд судов, назначенных для плавания с корабельными гардемаринами, сформированный в мае 1906 г. Параллельно решались и иные задачи – практика учеников школы строевых квартирмейстеров, улучшение боевой подготовки лучших боевых кораблей флота, а также «демонстрация флага» в портах Европы и Средиземного моря. Первоначально в состав отряда входили эскадренные броненосцы (с 1907 г. – линейные корабли) «Цесаревич» и «Слава», а также крейсер 1-го ранга «Богатырь». Приказом по Морскому ведомству от 8 декабря 1907 г. отряд был переименован в «Балтийский», он просуществовал до осени 1911 г. В его состав, кроме указанных кораблей, в разное время также входили крейсеры «Олег», «Адмирал Макаров» и «Рюрик».


[Закрыть]. Он состоял из линейных кораблей «Цесаревич» и «Слава» и крейсера «Богатырь» и на зимнее время уходил в заграничное плавание. Все остальные большие корабли или находились в ремонте, или достраивались. Как я указывал выше, работы шли из рук вон медленно, за отсутствием денег у Морского министерства.

Нельзя было найти более подходящего офицера на пост начальника Минной дивизии, как адмирал Эссен. Не говоря уже о его боевых заслугах во время Японской войны и большого опыта в командовании кораблями, он обладал исключительными организаторскими способностями, и из него, несомненно, должен был выработаться выдающийся флотоводец. К тому же он пользовался большой известностью и авторитетом среди личного состава, был любим офицерами и командами, и его личность пользовалась обаянием.

На Минной дивизии ему предстояло заложить прочный фундамент будущей морской силы Балтийского моря. Создать кадры блестящих командиров и офицеров. Выработать организацию морского театра Балтийского моря и Финского залива. Одним словом, подготовить все к тому моменту, когда в строй будут входить новые корабли. Теперь мы можем сказать, что адмирал Эссен с этими заданиями блестяще справился – из ядра в 36 эскадренных миноносцев в 1906 г. он к 1915 г. имел две бригады линейных кораблей, 2 бригады крейсеров, 2 минные дивизии, Отряд подводного плавания и т. д. и т. д. Но и тогда никто не сомневался, что он справится с трудной задачей возрождения флота. Особенно радовались назначению адмирала Эссена молодые офицеры, видя в нем лихого командира крейсера «Новик» в Японскую войну.

Чуть ли не с первого дня приезда адмирала на всех миноносцах дивизии началась кипучая организационная работа. Прежде всего адмиралу пришлось столкнуться с вопросом правильного укомплектования миноносцев офицерами и командами, и это вызвало большое количество перемещений и приток новых офицеров и команд с кораблей, находившихся в ремонте. Вообще же в офицерах ощущался большой недостаток.

В частности, меня перевели на эскадренный миноносец «Доброволец»[93]93
  Минный крейсер (с 27.09.1907 – эскадренный миноносец) «Доброволец» принадлежал к четырем кораблям типа «Финн», построен на добровольные пожертвования по проекту фирмы «Шихау» (Германия) на судостроительной верфи «Общества Путиловских заводов» в С.-Петербурге. Заложен в 1904 г., спущен на воду 29.05.1905, вступил в строй в июне 1906 г. Участвовал в Первой мировой войне, погиб на мине в Ирбенском проливе 08.08.1916.
  Водоизмещение 570 т, длина – 72,49 м, ширина – 8,18 м, на испытаниях достиг скорости 25,9 уз. Первоначальное вооружение состояло из 2 – 75-мм, 6 – 57-мм орудий, 4 пулеметов, а также 3 – 450-мм торпедных аппаратов; зимой 1909/1910 гг. артиллерия заменена на 2 – 102-мм орудия.


[Закрыть]. Это назначение меня чрезвычайно порадовало, так как я попадал на корабль более высоких боевых качеств, и, кроме того, было приятно уйти из под начальства Вечеслова.

Уже стояла глухая осень (конец сентября) 1906 г., в этом году нечего было и думать о плаваниях. Да и раньше, чем плавать, надо было сорганизовать дивизию, привести ее в боевое состояние, обучить команды и заставить офицеров освоиться со своими кораблями.

На «Добровольце» я сразу же почувствовал себя превосходно. Командиром был капитан 2-го ранга А.Г. Покровский[94]94
  Покровский Андрей Георгиевич (Егорович) (14.08.1862–1944), вице-адмирал за отличие (10.04.1916).


[Закрыть], старшим офицером А.В. Домбровский[95]95
  Домбровский 1-й Алексей Владимирович (07.01.1882—24.04.1954), капитан 1-го ранга (28.07.1917).


[Закрыть], затем лейтенант В.В. Витгефт, мичман Л.Б. Зайончковский[96]96
  Зайончковский Леонид Брунович (05.10.1883—?), старший лейтенант (старшинство с 06.12.1915).


[Закрыть] (мои товарищи по корпусу) и судовой механик штабс-капитан Хоментовский[97]97
  Хоментовский Георгий Михайлович (08.04.1880—?), инженер-механик капитан 2-го ранга (14.04.1913).


[Закрыть]. Весь состав подобрался исключительно симпатичный, и мы как-то сразу подружились и ужились.

Командир чрезвычайно гордился своим кораблем и стремился, чтобы он был лучшим из всех миноносцев дивизии. Это его стремление, чтобы корабль был бы «лучшим», сразу отразилось на всем личном составе, и мы все старались, чтобы у нас действительно все было бы лучше, чем у других. Это было нелегко, так как и другие миноносцы стремились к тому же, но тон, данный командиром, сыграл большую роль, и наш «Доброволец» скоро был выделен самим адмиралом.

Предстоящую зиму миноносцы должны были провести «в резерве», то есть стоять в порту с полным составом офицеров и команды и в такой готовности всех механизмов, чтобы иметь возможность в кратчайший срок (приблизительно недельный) выйти в море. В прежние времена не только миноносцы, но и все большие корабли Балтийского флота на зиму «кончали компанию», то есть офицеры и команды списывались в наличие экипажей и часть механизмов разбиралась. Весной корабли «начинали компанию» – вооружались; офицеры и команды возвращались на них. Этот порядок был заведен со старых времен, когда корабли были деревянные и, конечно, на них было бы невозможно проводить суровые зимы. Это бы вредно отозвалось на здоровье экипажей.

Но с тех пор все совершенно изменилось: корабли стали железными, появилось первое паровое отопление, и вообще уже была полная возможность создать такие гигиенические условия для жизни команды, чтобы они не страдали от зимних холодов. Однако начальство доцусимского периода не считало нужным менять старинные порядки, и корабли по-прежнему разоружались осенью и вооружались весной. Так как корабли находились в кампании четыре месяца в году (с половины мая и до половины сентября), то, следовательно, восемь месяцев флот не был в состоянии защищать берега Балтийского моря и Финского залива, если бы неожиданно вспыхнула война. Но об этом в те времена мало кто задумывался. «Кончать кампанию» на восемь месяцев считалось экономией, а о боевой готовности кораблей мало думали[98]98
  Другими важными негативными сторонами указанной автором системы были: 1) частая смена личного состава, т. к. командир экипажа мог назначить на очередное летнее плавание совсем других офицеров и матросов, не знакомых с кораблем; 2) длительное пребывание личного состава на берегу без занятия его действительной работой отрицательно сказывалось на дисциплине.


[Закрыть].

Таким образом, тот факт, что дивизия проведет зиму в резерве, и то, [что] офицеры и команды в полном составе круглый год будут жить на своих кораблях, было новшеством и казалось для офицеров, проникнутых доцусимским духом, весьма рискованным. Мы, молодые офицеры, наоборот, страшно приветствовали эту меру, так как очень не любили жизнь на берегу и службу в экипажах.

Но, конечно, на миноносцах пришлось обстоятельно обдумать, как защитить помещения от холодов. Хотя борта внутри были защищены мелкой пробкой или пробковыми листами, но все же они сильно отпотевали. Входные люки пришлось обшить досками, иначе при их открывании врывался холодный воздух. Чтобы экономить уголь, пар для парового отопления брался с берега. В сильные морозы часто бывали случаи, что замерзали водяные трубы, да иногда и парового отопления. Электричество тоже бралось с берега.

В общем, понемногу жизнь наладилась, и все себя чувствовали совсем не плохо, даже и в самые лютые морозы. Заболеваний было не больше, чем если бы жили на берегу, но приходилось очень строго смотреть за санитарным состоянием внутренних помещений и раз в неделю устраивать «генеральные приборки». Особенно было сложно с теплой одеждой, которая отнимала много места, а его было чрезвычайно мало.

Во всяком случае, первая же зима доказала, что нет никакой нужды переводить на зиму команды на берег, и в военном отношении это было большое преимущество. Впоследствии даже уничтожили экипажи, оставив только один экипаж, 1-й Балтийский, в Кронштадте и 2-й Балтийский в Петербурге, для отрядов новобранцев и для временного помещения матросов, которые куда-либо переводились. Кроме того, 1-й Балтийский экипаж вел учет всем офицерам и матросам Балтийского флота.

Теперь флот никогда не нарушал свою боеспособность и вне зависимости от времени года мог быть быстро приведен в боевую готовность. К тому же офицеры и команды реже сменялись и плавали годами на одном и том же корабле, благодаря чему лучше их знали и сживались друг с другом, что тоже в военном отношении имело большое значение. Мера эта оказала самое благотворное влияние на флот и, очевидно, явилась результатом опыта войны и новых веяний, которые в лице адмирала Эссена имели самого энергичного поборника и все глубже проникали во флот.

Жизнь на миноносцах, особенно в резерве, протекала несколько иначе, чем на больших кораблях, и в силу небольших размеров жилых помещений носила как бы более семейный характер. На них нельзя было всецело придерживаться требований Морского устава, которые точно выполнялись на больших кораблях.

Зимой из-за того, что рассвет начинался поздно, подъем флага происходил только в 9 ч. Это давало возможность всем вставать на час позже. В плохую погоду и сильные морозы к его подъему выходил только дежурный офицер. Вообще зимою он редко поднимался «с церемонией».

После подъема флага команду разводили по судовым работам и занятиям: что-нибудь чистить, чинить или принимать из порта, главным образом, провизию. На корабле всегда бывали какие-нибудь работы.

Разводку фронта в присутствии дежурного офицера производили старший офицер и боцман. Каждый из остальных офицеров занимался порученной ему частью: артиллерист – артиллерийским вооружением, минный офицер – минным, механик – судовыми механизмами и ревизор – хозяйством. Часто приходилось ходить в портовую контору и портовые мастерские и склады.

В 11 с половиною работы кончались. Это тоже было нововведение. Так как по Морскому уставу (через несколько лет устав был переработан в соответствии с новыми требованиями жизни), работы полагалось кончать в 10 с половиною, но тогда бы на них оставалось всего полтора часа. Поэтому адмирал и испросил разрешение отменить этот распорядок дня и сократить отдых на час с 12 до 2 ч.

После окончания работ требовалась «проба» – один из самых приятных моментов для всего судового состава. После того как командир попробует командных щей, за них принимались офицеры, которые уже с нетерпением ждали в кают-компании, когда кок принесет поднос с кастрюлькой с крышечкой. Всем нам казалось, что ничего не может быть вкусней, как на голодный желудок выпить рюмку водки и проглотить две-три ложки щей и заесть кусочком черного хлеба с грубой солью. Лучшего контроля командной пищи не могло быть – если щи выходили неудачными, то все это сейчас же замечали, и коки получали должное возмездие. О том, что провизия мола быть испорченной, не могло быть и речи.

В полдень все садились за обед. Команда получала щи буквально в неограниченном количестве – могла есть до отвала. Они наливались в медные луженые баки, из которых ели человек шесть, хлебая деревянными ложками. Помимо щей, каждому полагались паек вареного мяса и черный хлеб, в сущности, тоже в неограниченном количестве. Конечно, все продукты отпускали по установленной законом раскладке, но нормы были столь большие, что, кроме мяса, оставался излишек во всем.

Матросы наедались до отказа, особенно налегали на пищу молодые матросы. Еще бы! После пустых деревенских щей и частенько плохо испеченного хлеба могли есть жирные щи, мясной паек и прекрасный хлеб.

В те времена матросам полагалось получать ежедневно по чарке водки – две трети к обеду и треть к ужину. Опять же по инициативе адмирала чарка была выведена из употребления. Вместо нее матросы получали деньги – по 8 копеек за чарку. Это в месяц составляло 2 рубля 40 копеек, что по матросскому бюджету являлось большой прибавкой к жалованью, которое было не велико – матросы 1-й статьи получали по 75 копеек, а специалистам к этому прибавлялось за специальность уже не помню, сколько (кажется – 45 копеек).

Мысль уничтожить чарку, безусловно, была правильной. Чарка являлась уже пережитком доброго старого времени, когда на парусном флоте в ненастные погоды она служила прямо целебным средством от простуды. Теперь же она являлась вредной роскошью, так как баловала матросов, которые настолько к ней привыкали за время службы, что когда уходили «на волю», то с большим трудом от нее отвыкали.

Обед в кают-компании на «Добровольце» обычно проходил очень оживленно. Офицеры на нашем флоте питались за свой счет, и каждый вносил выборному содержателю кают-компании свою долю, которая обычно равнялась 35–40—45 рублям. Если командир питался от кают-компании, то он вносил полуторную плату, так как столовался отдельно.

На нашем миноносце командир питался вместе с нами и своим умением поддержать разговор и рассказами вносил большое оживление. Как обычно среди моряков, разговоры вращались на воспоминаниях о случаях в плаваниях, личностях адмиралов, командиров и соплавателей или переходили на более серьезные темы о достоинствах тех или других типов боевых кораблей или родов оружия. Ввиду того, что назревало время создания современного флота, то в офицерской среде часто происходили споры, какие корабли надо строить. Принимая участие в этих разговорах молодежь узнавала семейную историю флота и развивала свои знания по морским вопросам.

Не менее интересным человеком был и наш старший офицер А.В. Домбровский, к тому же очень покладистый и веселый.

Как обычно в кают-компании, и у нас на «Добровольце» нередко шло подтрунивание над взаимными слабостями. Подсмеивались, кто как провел время накануне на берегу; кто и за кем ухаживает, и т. д. Обычным объектом подтрунивания был лейтенант Витгефт (младший сын адмирала Витгефта, убитого во время боя на артурской эскадре, которой он командовал). Я про него уже писал и тут хочу лишь добавить, что он был исключительно способный человек, но в этот период изрядно шалопайничал. С ним постоянно что-либо происходило на берегу, и это давало обильную почву для шуток. Как-то раз он вернулся под утро на миноносец, держа на руке большую сову, которую водворил у себя в каюте. Это всем нам не очень понравилось, так как каюты выходили в кают-компанию, а сова издавала очень неприятный запах, который проникал во все помещения. Поэтому Витгефту было поставлено условие, что он всегда будет держать запертой дверь своей каюты. Неизвестно, чем сова покорила сердце Витгефта, так как она была очень злая и всегда норовила клюнуть своим острым клювом. Все же она прожила у Витгефта добрые две недели, и мы по утрам осведомлялись у него, не было ли перепалки с его «сожительницей». В конце концов перепалка и произошла: сове, видимо, надоело сидеть в каюте, и она внезапно напала на своего хозяина и его пребольно клюнула. Тот так перепугался, что решил от нее избавиться, и она была «списана», то есть ее вынесли с миноносца и посадили на ближайшее дерево. Надо думать, что к полному удовлетворению совы.

Довольно часто случалось, что кто-нибудь из нас приглашал офицеров с других миноносцев, так как мы имели много друзей среди офицеров дивизии и уже у одного командира их было столько, что он мог бы каждый день кого-либо приглашать. В этих случаях к обычному меню «подкидывались» два-три лишних сорта закусок, так как закуски обычно играли главную роль в нашей еде.

Питание на русских кораблях (надо думать, что и на кораблях других национальностей) имело важное значение и было, так сказать, главным развлечением. Но на миноносцах трудно устраивать так, чтобы она была действительно хорошей. Нанимать специального повара для пяти-шести офицеров было слишком дорого, и приходилось пользоваться услугами матроса, назначенного быть поваром. Хорошо, если еще среди команды попадался умеющий готовить, а то часто такого не оказывалось, и приходилось обучать ничего не понимающего в кулинарном искусстве. Пока же он чему-либо научался, приходилось довольствоваться пережаренными котлетами и плохо сваренными макаронами. На миноносцах, на которых командиры любили поесть, этот вопрос как-то разрешался удачно, так как они во что бы то ни стало старались добыть в число команды бывшего повара и для этого производили розыски среди экипажных команд или на больших кораблях.

После обеда и до полвторого был отдых, когда команда пила чай. Сервировался чай и в кают-компании. В 2 ч команда опять разводилась по работам и учениям. В очередные дни для каждого миноносца команда повахтенно отправлялась в баню, что она очень любила. На миноносцах своих бань не было, и команда мылась в портовых или экипажных банях. Русский человек любит бани, и раз в неделю вымыться в ней для него необходимость. По четвергам послеобеденное время посвящалось стрижке, бритью и починке одежды. Так и отдавалась команда: «Стричься, бриться и починяться». Все вытаскивали свои большие и малые чемоданы (парусиновые) и копались в своих вещах, а судовые парикмахеры – стригли и брили.

Начальник дивизии серьезно принялся за поднятие уровня знаний молодых офицеров (на дивизии были почти исключительно молодые офицеры, не считая, конечно, командиров). Было составлено расписание занятий и учреждены курсы по штурманскому, минному и артиллерийскому делу. Во главе их стояли флагманские специалисты. Должен сознаться, что это нам не очень-то нравилось, но польза была большая.

Ввиду того, что в зимнее время команды имели мало движения, была введена утренняя гимнастика и изредка на берегу устраивались строевые учения.

Ощущалось, что дивизия живет, не прозябает под снегом. Офицеры имели право пользоваться очередными отпусками на две недели, но одновременно с миноносца не могло быть отпущено более двух офицеров.

Уже через несколько месяцев результаты систематической и упорной работы стали сказываться и все миноносцы представляли из себя действительно военные корабли, а не только были таковыми по видимости. Теперь еще надо было в летнюю кампанию выучить их маневрировать и действовать боевым оружием, и к этому они были готовы.

Большую роль в желании офицеров отдаваться работе всей душой играла обаятельность личности адмирала, который, особенно для молодежи, являлся кумиром. Мы его любили и не боялись, хотя знали, что в случае чего он спуску не даст. Но уже и одно его неудовольствие было для нас большим наказанием. Он как-то сразу сумел зажечь на дивизии дух сплоченности и гордости за свои корабли, что так важно для их боеспособности. Мы стали чувствовать, что служить на миноносцах дивизии – большая честь, особенно потому, что ею командует адмирал Эссен.

Умение начальников внушить к себе любовь и доверие со стороны подчиненных неизмеримо ценнее, чем если они создают себе авторитет строгостью и страхом, так как в первом случае подчиненные добровольно стремятся угодить начальнику, чтобы заслужить его одобрение, которое они так высоко ценят, а во втором – только из боязни.

С молодыми офицерами, которые, как указано выше, составляли главный контингент дивизии, адмиралу было справиться нетрудно. Они легко поддавались его системе воспитания. Но гораздо труднее было справляться с командирами, среди которых первое время было много офицеров, уже по годам устаревших для службы на миноносцах. Да и прежде они никогда не плавали на судах этого типа. Среди них было даже несколько из числа, так сказать, доцусимской школы, которые предпочитали сидеть на берегу и только «цензовать», чтобы получить право быть произведенными в следующий чин. Это заставило адмирала всякими мягкими мерами (хлопоча об их переводе на более подходящую для них службу) от них избавляться и понемногу подбирать более молодой и дельный состав.

Действительно, человек в солидном возрасте (около 40 лет) с трудом выдерживает беспокойную службу и неудобства жизни на миноносцах. В его действиях нет уже той удали и отваги, которые так нужны для их командиров. Да и откуда могли взяться эти качества у наших пожилых капитанов, когда они до этого служили при совершенно других условиях и на других типах кораблей? Ведь молодые годы они провели в период, когда всякую живую струю во флоте убивали формализм и извращенно проведенный в жизнь закон о «цензе». Механически они отбывали положенное число лет и месяцев на данных должностях, лишь бы получить формальное право на дальнейшее продвижение. Теперь же мало отбыть «ценз», необходимо зарекомендовать себя способным и любящим морское дело офицером. Прежде довольствовались типом исправного служаки «двадцатого числа», а теперь требовалось быть выдающимся и образованным офицером. Таких офицеров адмирал быстро продвигал в должности командиров, а затем и начальников дивизионов.

Что на миноносцах оказался такой солидный по возрасту состав командиров (некоторые были товарищи и даже старше адмирала по выпуску), ничего удивительного не было, так как после разгрома флота в Японскую войну в его составе осталось очень мало больших кораблей, а кандидатов на командирские должности было много. Но это не означало, что среди них оказались только плохие офицеры, имелись и хорошие, знающие офицеры. Их адмирал быстро продвинул на должности начальников дивизионов, а затем по мере открытия вакансий на большие корабли.

Дивизия понемногу становилась школой для офицеров и те, которые проходили ее успешно, открывали себе дорогу на высшие назначения. К моменту начала войны 1914 года почти все адмиралы и командиры больших кораблей оказались школы адмирала Эссена.

О высших начальниках обычно создается суждение у их подчиненных, и это суждение, своего рода «голос народа», почти всегда бывает очень правильным. Так и среди наших молодых офицеров составлялось то или иное мнение об их командирах, и в зависимости от этого они награждали их подчас очень меткими кличками, наподобие тому как это имело обыкновение в Морском корпусе. Наш флот был сравнительно маленьким, и эти клички быстро за ними укреплялись и становились всем известными.

Командира «Москвитянина» капитана 2-го ранга Максимова[99]99
  Максимов Андрей Семенович (07.07.1866–1951), вице-адмирал за отличие (10.04.1916).


[Закрыть] прозвали «чухонским пойгой» (по-фински – мальчик), так как его отец был финн, в семье говорили по-фински и наш Максимов усвоил финский акцент[100]100
  Приведем запись из дневника контр-адмирала В.К. Пилкина (Гельсингфорс, 3 апреля 1919 г.): «Потом Ляцкий рассказывал, как по поручению Керенского он имел свидание с адмиралом Максимовым, какое потрясающее впечатление произвел на него этот не умеющий говорить на русском к[омандую]щий флотом. (Я вспомнил при этом, как раз в [1 нрзб] к группе за столиком подошел чухонец-швейцар: “Кто здесь адмирала Максимова?” – “Я адмирала Максимова!” – был ответ Андрея Семеновича.)».


[Закрыть]. Он был не худой командир, но ужасно упрямый и неприятный человек. Он постоянно носился со своими проектами и изобретениями, которыми, кажется, изрядно надоел начальству. В то время он всем доказывал, что не следует строить большие корабли (дредноуты), а надо создать флот из большого числа мелких кораблей – особого типа миноносцев, вооруженных большим числом минных аппаратов и сравнительно сильной носовой артиллерией. По его мнению, такие быстроходные суда могли бы легко справиться с линейными кораблями благодаря своей многочисленности. На эту тему на дивизии происходило много споров – между сторонниками и противниками этой идеи. Командуя «Москвитянином», Максимов являлся парой с «Добровольцем», что до известной степени нас должно было сближать, но на почве расхождения в вопросе постройки кораблей предлагаемого Максимовым типа мы сильно расходились, так что между нашими миноносцами произошло обострение отношений. Да и вообще наш командир и Максимов недолюбливали друг друга. Впоследствии, после революции 1917 г., Максимов сыграл очень печальную роль, будучи начальником Минной обороны (в чине вице-адмирала). Он сразу перешел на сторону революционеров и, после убийства адмирала Непенина, был «выбран» командующим флотом, но скоро убран с этой должности Временным правительством.