Текст книги "Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг."

Характерными фигурами на дивизии были братья, капитаны 2-го ранга Бутаковы[101]101
  Бутаков 1-й Александр Григорьевич (25.06.1861—01.03.1917), контр-адмирал за отличие (06.12.1913).


[Закрыть] (сыновья знаменитого Бутакова[102]102
  Бутаков Григорий Иванович (27.09.1820—31.05.1882), адмирал (1878), генерал-адъютант (1869).


[Закрыть]). Они командовали однотипными миноносцами, «Всадником» и «Гайдамаком», которые ходили в паре. Они оба имели длинные бороды, почему их и прозвали «бородами». Оба брата были неразлучны и трогательно любили друг друга, но и не только любили, но и взаимно уважали. Их миноносцы всегда стояли, ошвартовавшись вместе, и братья на стоянках столовались вместе. Таким образом, они по несколько раз в день переходили с миноносца на миноносец, и всегда один встречал другого со всем церемониалом, требуемым уставом. Вообще хотя они и были прекрасные и благороднейшие люди, но благодаря их педантизму с ними служить было нелегко и с их миноносцев молодежь стремилась переводиться. Когда они одновременно были произведены в капитаны 1-го ранга, то их одновременно же назначили командирами однотипных крейсеров «Баян» и «Паллада», а когда они были произведены в адмиралы, то старший был назначен начальником штаба Кронштадтского порта[103]103
  Автор не совсем точен, производства и назначения братьев Бутаковых осуществлялись не одновременно.


[Закрыть]. А младший – почти на аналогичную должность командира Петербургского порта. Старший брат доблестно вел себя во время революции и геройски погиб от руки взбунтовавшихся матросов в Кронштадте.

К числу наиболее старых командиров, в момент возникновения дивизии, также принадлежали – капитаны 2-го ранга Н.Н. Банов[104]104
  Банов Николай Николаевич (05.03.1859—?), контр-адмирал в отставке (04.10.1910).


[Закрыть], Шторре[105]105
  Шторре Иван Александрович (27.05.1862—?), вице-адмирал в отставке (02.12.1915).


[Закрыть], Теше[106]106
  Теше Лев Карлович (17.06.1863—?), контр-адмирал в отставке (08.06.1917).


[Закрыть], Виноградский[107]107
  Виноградский Илья Александрович (23.02.1867—23.01.1910), капитан 1-го ранга за отличие (28.12.1909).


[Закрыть], барон Майдель[108]108
  Майдель 1-й Христиан Гвидович, барон (13.04.1869—?), капитан 2-го ранга (06.12.1905).


[Закрыть], Кедров[109]109
  Вероятно, автор ошибся, так как М.А. Кедров был назначен в 1-ю Минную дивизия лишь в 1911 г. Уместно предположить, что Г.К. Граф имел в виду капитана 2-го ранга В.А. Карцова.
  Карцов Виктор Андреевич (31.01.1868—02.05.1936), вице-адмирал (06.12.1916).


[Закрыть] и Балкашин[110]110
  Балкашин Николай Николаевич (30.09.1866—13.12.1907), капитан 2-го ранга за отличие (01.01.1904).


[Закрыть].

Тут нельзя не отметить Балкашина – это был чрезвычайно толстый человек, и главный его интерес сосредотачивался на еде. Он любил к себе приглашать приятелей и их хорошо кормить. Любил и съезжать на берег, чтобы в хорошем ресторане основательно покушать. Балкашин, конечно, был отрицательным типом морского офицера и совершенно не годился быть командиром миноносца, да еще в дивизии адмирала Эссена. С ним как-то приключился довольно неприятный случай. Он по своей тучности не любил ходить пешком, и когда ездил из порта в Либаву, то до трамвая шел на вельботе и, следовательно, сам сидел на руле. Дело было под вечер, и видимость была уже плохая, а поперек канала были протянуты швартовы каких-то судов. Он их за темнотой не заметил, и вельбот прошел под ними. Гребцы согнулись, и перлинь только слегка коснулся их спин, но Балкашин, который сидел в корме, полностью принял удар, и его выкинуло перлинем за борт. Вода была холодная, и он был в пальто, так что плавать не мог, но, видимо, столько в нем было жиру, что он удержался на поверхности, пока гребцы повернули вельбот и подошли к нему. До миноносца было далеко, и ему пришлось добрых полчаса пробыть совершенно мокрым на холодном ветру, так что он простудился и умер от воспаления легких.

В лице этих офицеров уходил доцусимский период нашего флота. Хотя среди деятелей этого периода было немало выдающихся людей, как, например, адмиралы С.О. Макаров, З.П. Рожественский, Г.П. Чухнин[111]111
  Чухнин Григорий Павлович (23.01.1848—29.06.1906), вице-адмирал (06.04.1903).


[Закрыть] и др. Но, видимо, тогда организация управления флотом уже больше не отвечала новым требованиям жизни, но сила привычки была столь велика, что без такого основательного потрясения, каким было проигранное сражение у острова Цусимы, эти талантливые люди не были в состоянии что-либо изменить. Поэтому флот к началу этой войны оказался не на должной высоте. Может быть, тому виною было то, что мирный период длился около 25 лет и за это время было утеряно сознание, что флот должен всегда быть готов к войне и его личный состав должен воспитываться в понимании, что «в море – это значит дома» (девиз адмирала С.О. Макарова).

В конце 1906-го и в начале 1907 года политически все еще не было спокойно. Поэтому адмиралу рекомендовалось быть очень осторожным, чтобы не дать проникнуть революционной пропаганде на миноносцы, и, кроме того, имелись сведения, что революционные круги собираются произвести взрывы в порту, чтобы помешать делу восстановления флота. Опасаться проникновения революционной пропаганды на миноносцы особенно не приходилось, так как команды жили очень тесно с офицерами и всякую пропаганду было бы легко парализовать. Но относительно возможных покушений на порт надо было быть очень внимательным, тем более что порт был чрезвычайно нужен для дивизии. Между прочим, опасались взрыва у достраивающегося моста через канал. Поэтому адмирал решил поставить один из наиболее надежных миноносцев в канале у моста, чтобы быстро могло бы быть оказано содействие жандармским чинам, его охранявшим.

Его выбор пал на «Доброволец», так как наш командир был на лучшем счету, и мы этим очень гордились. Да и стоянка у моста имела много выгод, так как трамвай, идущий в город, останавливался напротив моста и, следовательно, добираться до него мы могли минут в пять. С миноносцев же, стоящих в бассейнах порта, надо было идти добрых полчаса, а в плохие погоды это было далеко не весело. Но за эту выгоду мы поплатились тем, что должны были иметь часового у трапа, и дежурный офицер обязан был постоянно следить за происходящим на мосту и на берегу.

Благодаря тому, что наш миноносец оказался на пути к трамваю, это частенько давало повод к нам заходить друзьям с других миноносцев. Вообще, так как наш командир был чрезвычайно общительным человеком и к тому же холостым, то он часто устраивал у нас приемы, на каковые приглашались и дамы, главным образом, морские. Против их приглашения адмирал ничего не имел, но только в воскресные дни или праздники. Он понимал, что офицерам нужны развлечения, и что и морским дамам не слишком весело жить в порту, а приемы на миноносцах всем доставляют большое удовольствие.

На Рождество выпал довольно глубокий снег, который не слишком часто выпадает в декабре в Либаве. Недалеко от нас на берегу канала росла довольно высокая елка, и у командира появилась «блестящая идея» украсить ее разноцветными электрическими лампочками, чтобы по вечерам на Рождество их зажигать. Эту мысль было нетрудно осуществить судовыми средствами, и елка на берегу засияла множеством электрических лампочек. Теперь этим никого не удивишь, а в те времена это было нечто необычайное, и проходящие по мосту восторгались нашей елкой, выделявшейся на ярко-белом фоне снега.

По случаю осуществления такой идеи командир решил устроить у нас празднество. Мы наприглашали, насколько позволяло место, гостей и под елкой на снегу устроили игры, а потом их угостили прекрасным обедом. Празднество прошло чрезвычайно весело.

Вообще на нашем «Добровольце» мы жили очень весело, недаром весь состав был холостым. Командир даже шутил, что сейчас же спишет с миноносца того из нас, кто вздумает жениться. В себе он не сомневался, так как ему было более сорока лет и ему казалось, что он «пропустил момент». Но каков был конфуз, когда через год именно он оказался женихом. На его счастье, это совпало с производством в капитаны 1-го ранга и назначением в Черное море – командиром крейсера «Кагул»[112]112
  Сведения не соответствуют действительности, см. биографию А.Г. Покровского.


[Закрыть], а то мы бы не дали ему покоя нашими остротами.

Адмирал Эссен всегда внушал, что плавание военных кораблей является необходимостью. Чем больше они плавают, тем лучше сумеют выполнить свое назначение во время войны. Экономить на этом – равносильно сознательному нанесению ущерба боеспособности флота. Офицерскому составу он внушал, что только тогда мы будем на должной высоте своего призвания, когда в море почувствуем себя, как дома. Это убеждение адмирал упорно проводил в жизнь и отстаивал перед высшим начальством. По его мнению, мы должны были плавать с ранней весны (он был бы не прочь выходить в море и зимою и оттого и хотел, чтобы дивизия базировалась на Либаву[113]113
  Вопрос с базированием на порт Императора Александра III (Либаву) был отнюдь не однозначным. На одной чаше весов лежала возможность тренировать личный состав в плаваниях по Балтике в холодные штормовые месяцы, на другой – опасение оказаться в ловушке в случае войны с Германией. Так, в рапорте на имя начальника Главного морского штаба от 15 декабря 1906 г. Н.О. фон Эссен подтвердил свои же мысли, высказанные еще ранее, 10 октября того же года, в письме к морскому министру. С его точки зрения, Либава не могла служить опорной базой минного флота в связи с тем, что крепость, расположенная в 70 верстах от границы с Германией, почти не имела защиты с тыла, а потому могла быть отрезана уже на третий день боевых действий. «Оборона крепости с моря несовершенна как вследствие расположения морских батарей, так и вследствие недостаточного числа сильных орудий <…>, почему при приближении неприятельской эскадры к Либаве минные суда немедленно должны покинуть порт, дабы не быть отрезанными от моря, а затем расстрелянными в аванпорте или бассейне и канале. Скажу сильнее – минный флот с началом военных действий должен будет покинуть порт Императора Александра III, чтобы затем туда не возвращаться» (РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 3564. Л. 13).


[Закрыть]) до поздней осени, а не так, как это было заведено прежде, – всего 3–4 месяца в году, да и из этого времени девять десятых приходилось на якорные стоянки.

В соответствии с этим взглядом адмирала, как только появились первые признаки весны, дивизии было приказано готовиться к плаванию.

Глава II. Плавания Минной дивизии. Наши матросы (1907 г.)

Первое учебное плавание дивизии в 1907 г. еще не могло совершаться по строго выработанной программе, так как не все миноносцы вошли в строй и еще не были подготовлены необходимые вспомогательные средства для выполнения минных и артиллерийских стрельб.

В начале апреля пришло приказание – отправить один миноносец в Моонзунд, в распоряжение постов пограничной стражи, так как революционные организации начали переправлять из Швеции оружие морским путем. Даже один пароход, груженный оружием, выскочил на камни у маяка Дагерорт[114]114
  Вероятно, автор имел в виду историю с пароходом «Джон Графтон». Этот корабль был нанят эсерами на деньги японцев и с грузом оружия следовал в Финляндию. 26.08.1905 г. сел на камни у Якобстадта (Ботнический залив) и был взорван экипажем.


[Закрыть]. Революционеры стремились вооружить население Эстонии и Финляндии.

Адмирал послал «Доброволец», и мы немедленно вышли по назначению[115]115
  Автора подвела память. «Доброволец» находился в крейсерстве в Моонзунде в октябре 1906 г. Плавания минных крейсеров для надзора за контрабандой были прекращены по решению Министерства внутренних дел в начале декабря 1906 г. (РГАВМФ. Ф. 417. Оп. 1. Д. 3539. Л. 173).
  В 1907 г. «Доброволец» начал кампанию 19 марта 1907 г., совершил ряд непродолжительных учебных выходов в море, после чего вновь находился в вооруженном резерве с 26 марта по 10 мая.


[Закрыть]. Придя в Куйваст, сейчас же вошли в связь с офицером пограничной стражи, начальником постов на островах Даго и Эзель. Он должен был нам давать знать, если получит тревожные сведения от своих агентов или его посты заметят подозрительные суда или шлюпки. Кроме того, мы почти ежедневно стали совершать пробеги вдоль берегов означенных островов. Даже стоя на якоре, приходилось иметь пары готовыми, чтобы тотчас же по получению донесений выйти в указанном направлении. Для производства осмотра подозрительных судов всегда была готова шлюпка с офицером и гребцами, вооруженными револьверами.

Сперва это назначение нас очень заинтересовало, так как мы, молодежь, думали, что оно будет сопряжено чуть ли не с боями с контрабандистами. Но на деле вышло довольно-таки скучно и однообразно. Особенно скучно оттого, что мы все оказались совершенно пришитыми к кораблю и о съездах на берег, даже на самое короткое время, нельзя было и думать, так как миноносец должен был быть готовым сняться с якоря в любой момент. Впрочем, и все наши стоянки в разных бухтах Даго и Эзеля интереса не представляли, и, кроме рыбачьих поселков, ничего найти было нельзя. Правда, на Эзеле был один городок, Аренсбург, но и тот чрезвычайно скучен.

Всего лишь один раз была тревога. К нам приехал начальник пограничной стражи и таинственно сообщил командиру, что получены сведения, что в ближайшие часы в Моонзунд должна пойти шхуна, груженная оружием.

Командир предложил ему идти с нами, и мы чуть свет снялись с якоря и пошли на Кассарский плес[116]116
  Плес между островами Даго (Хийумаа) и Эзель (Сааремаа).


[Закрыть]. Все были страшно заинтересованы и напряженно всматривались в горизонт. Действительно, скоро показалась какая-то шхуна, и мы понеслись ей навстречу. Подойдя, дали холостой выстрел, и командир в рупор приказал немедленно спустить паруса. Живо была спущена шлюпка, и лейтенант Витгефт послан осматривать шхуну. Мы с интересом ожидали результатов, и на всякий случай у пулеметов стояла прислуга.

Однако Витгефт скоро вернулся и доложил, что капитан шхуны насмерть перепугался и охотно дал проверить документы и осмотреть помещения и трюмы. Ничего подозрительного Витгефт не обнаружил. Шхуна как шхуна. Шла в Виндаву, груза не имела. Поехал на нее и пограничник, но тоже ничего не обнаружил. Пришлось ее с миром отпустить.

Наш пограничник был чрезвычайно сконфужен и извинялся за доставленное беспокойство. Но командир тем не менее еще побродил несколько часов, а затем встал на якорь. Однако все пришли в хорошее настроение и за рюмкой вина с интересом слушали рассказы гостя о его службе. Служба в пограничной страже, в сущности, очень интересна, хотя и протекает для офицеров в самых некультурных условиях жизни.

Главным предметом контрабанды в этом районе был спирт, который шел за границу. На шлюпках бочонки спирта вывозились по ночам в море и затапливались в условном месте, а через некоторое время туда приходили шхуны и по буйкам находили их и вытаскивали. Конечно, применялись и другие приемы, но это был более распространенный.

Наш гость прежде служил по кавалерии, теперь же в качестве сладкого воспоминания о ней у него остались только шпоры, и ему приходилось проводить службу не на коне, а большей частью на воде. Кроме шлюпок, в его распоряжении других плавучих средств не было. Только изредка из Ревеля приходили таможенные крейсерки, и этим работа сильно облегчалась. Таких крейсерков было всего несколько, и ими командовали бывшие морские офицеры, которые перевелись в Пограничную стражу[117]117
  Балтийская таможенная крейсерская флотилия была учреждена в 1868 г. О ее деятельности и входивших в ее состав кораблях см.: Рягин С.К. Морские пограничники России // Гангут. Сб. статей. Вып. 4. СПб., 1992. С. 70–80; Мошков Ф. Морская пограничная охрана России: от Петра I до наших дней. СПб., 2003. С. 13–39.


[Закрыть]. Забавным было то, что они надевали кавалерийскую форму и носили шпоры, что на кораблях выглядело чрезвычайно несуразно.

Постоянно находясь под парами, миноносец тратил много угля, и скоро пришлось озаботиться пополнением его запаса. Для этого командир решил идти в ближайший порт, которым была Виндава. Там был только коммерческий порт, и пришлось обратиться к его начальнику. Командир сам отправился к нему и прихватил с собою меня как ревизора.

Начальник порта оказался милейшим стариком[118]118
  В тот период начальником Виндавского коммерческого порта был капитан 1-го ранга в отставке (17.10.1905) Василий Густавович Вевель фон Крюгер (21.07.1854—?). Окончил Морское училище (1875), с 1875 г. служил на коммерческих судах.


[Закрыть]. Он был старым моряком и обладателем большой семьи, среди которой были и взрослые барышни.

Приход военного корабля в такой захолустный порт, как Виндава, не мог не возбудить интереса среди местных жителей, конечно, особенно дам. Мы сейчас же получили приглашение на обед к начальнику порта. Днем погрузили уголь, и к назначенному часу во главе с командиром все наши офицеры появились на его квартире.

На обеде присутствовали только домашние, и вся семья завоевала наши симпатии радушием и простотой. Наш же командир своей веселостью и остроумием создал прекрасное настроение, и все чувствовали себя, точно мы знакомы с незапамятных времен.

После обеда появились гости. Скоро собралось порядочное общество – вся, так сказать, знать Виндавы. По инициативе командира организовали какие-то игры, а затем танцы.

Хорошенькая дочь хозяев имела большой успех и танцевала до изнеможения. После танцев радушные хозяева устроили ужин. Только около пяти часов, когда уже начало светать, командир решительно встал и заявил, что надо расходиться, так как с подъемом флага он хочет выйти в море. Все общество поехало нас провожать до пристани, и мы расстались большими друзьями. Дамы упрашивали командира еще раз зайти в Виндаву. Он обещал, хотя это было неосуществимо, так как военные корабли только случайно могли попасть в этот порт[119]119
  Хоть и редко, но все же военные корабли в Виндаву заходили. Так, «Доброволец» посетил этот порт уже 23–24 марта 1907 г. в составе отряда минных крейсеров (РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 35691. Л. 14 об.).


[Закрыть].

После такой основательной встряски наше настроение стало несколько лучше, а то Моонзунд со своими унылыми берегами давно уже наводил тоску. Тем более что за все это время мы никакой контрабанды и не обнаружили. Может быть, приход «Добровольца» напугал контрабандистов или вышеописанный случай с пароходом, севшим на камни у Дагерорта и наделавшим столько шума, заставил шведское правительство призадуматься и не допускать вывоза оружия.

К счастью, через месяц нас отозвали, и мы вернулись в Либаву. Там сразу узнали, что предстоит интереснейший поход в Петербург, где решено показать населению корабли, построенные на добровольные пожертвования. Это имело большое пропагандное значение, чтобы вернуть симпатии народа к флоту после злополучной катастрофы под Цусимой.

Всей дивизии предстояло войти в Неву, встать на якорь против Зимнего дворца и предоставить всем жителям осматривать миноносцы.

Срочно стали краситься и наводить чистоту. Кронштадт дивизия миновала, не задерживаясь, и Морским каналом прошла в Неву. Мосты для нас должны были быть разведены с рассветом, так что мы так рассчитали, чтобы к 6 часам подойти к Николаевскому мосту. Благодаря белым ночам было совершенно светло.

Идти Невой на больших миноносцах нам, младшим офицерам, казалось чрезвычайно интересно, но не так представлялось командирам. Особенно трудно было проходить через разведенные части мостов, особенно Николаевского[120]120
  Ныне мост Лейтенанта Шмидта.


[Закрыть]. В этом месте было очень сильное течение, которое прибивало корабли к берегу. Поэтому приходилось давать сравнительно большой ход, чтобы пересилить напор течения и не задеть набережную. Некоторые командиры сильно волновались, уж очень не хотелось оскандалиться перед населением столицы и дать людям говорить: «Ну и хороши же наши моряки, не умеют управиться со своими кораблями».

Слава богу, все обошлось благополучно, и мы длинной вереницей поднимались вверх по течению, к Дворцовому мосту.

Казалось бы, столь ранний час не мог привлечь много народа, однако вдоль парапетов набережной стояли толпы публики, которые нас шумно приветствовали. Благодаря тому, что мы шли совсем близко от левого берега, можно было даже различать лица. В большинстве это были загулявшие седоки извозчиков, едущие по домам, обитатели Адмиралтейства, рабочие, местные дворники, швейцары и дамы совсем легкого поведения. Последние особенно пылко выражали свой восторг, к великому удовольствию команды.

Пройдя Дворцовый мост, встали на якорь в две линии напротив дворца. Адмирал приказал на всех миноносцах установить офицерские вахты для порядка и на случай, если среди посетителей окажутся лица, пытающиеся что-либо попортить. Стоянка должна была продолжаться четыре дня.

Еще за несколько дней все столичные газеты широко оповестили население о нашем приходе, и было указано, когда и где можно посетить миноносцы. Поэтому ожидалось, что наплыв публики начнется с утра. Мы к этому были совершенно готовы: заново окрашенные, с блестевшей медяшкой и никелированными частями и чисто прибранными помещениями ожидали предстать на суд жителей столицы.

Действительно, уже часов с 9 ко всем миноносцам стали подходить ялики с публикой. Кого только среди нее не было, и, главным образом, простая публика.

Рабочие с деловым видом осматривали механизмы и высказывали свое суждение; парни интересовались, где и как живет команда; женщины особое внимание обращали на «страшные» пушки и мины, а также на офицерские каюты и камбузы. Самый большой интерес ко всему проявляли мальчики-подростки, и, наверное, наш приход не одного из них сманил на морскую службу. Их лица выражали такое неподдельное восхищение всем, что они видели и узнавали, что нам было приятно на них смотреть. Орудие осмотрят со всех сторон; с удивлением оглядят мину и проникнутся к ней особым уважением, узнав все ее качества; с наслаждением облазают машинные и кочегарные отделения, измазавшись в масле и саже; с удовольствием постоят на мостике и с умилением смотрят на мачту, на которую так хочется влезть.

Каких забавных и наивных вопросов мы ни наслышались, особенно от тех, кто отчего-то мнил себя знатоком морского дела. Эти вопросы зачастую звучали так комично, что трудно было удержаться от улыбки, но все старались давать разъяснения. Ведь недаром эти корабли были построены на добровольные пожертвования русских людей и, следовательно, являлись их подарком флоту.

Дамы, разумеется, спрашивали: «страдают ли моряки морской болезнью», «страшно ли, когда стреляют пушки», «могут ли жены офицеров жить на военных кораблях» и т. п. Один господин никак не мог понять, как мина сама бежит в воде. Ему все казалось, что в ней должен находиться человек, который ею управляет. Другой был в полной уверенности, что мина есть подводная лодка. Многих восхищали прожектора. Один рабочий даже заметил: «Это тебе не фонарь на улице – то-то светло горит». Один господин скромно задал вопрос: «А как это ваш корабль движется, никак в толк не возьму». Особенно его поразили винты. Многих удивляло, что мы можем морскую воду превращать в пресную[121]121
  Присутствие на кораблях опреснителей было необходимо, так как в случае использования в паровых котлах морской воды солевая накипь быстро выводила их из строя. В случае же применения исключительно полученной с берега пресной воды существенно уменьшался район действия корабля.


[Закрыть]. Это казалось замечательно остроумным и хитрым.

С интересом я прислушивался, как авторитетно команда разъяснила самые нелепые вопросы, и часто их ответы представляли такую чепуху, что надо было удивляться изобретательности авторов. Мы не мешали им, чтобы не конфузить. Особенно они завирались, когда вопросы касались цифровых данных. Оказывается, что наши пушки стреляют до Кронштадта; мины несутся со скоростью ста верст в час, и миноносец дает скорость, равную скорости курьерского поезда. Не жалелось красок и на описание морских ужасов – штормов, крушений и зимних походов. Простодушные слушатели с великим почтением взирали на геройских моряков. Но задавались и вопросы, носящие в себе нехорошую подкладку, вроде того – хорошо ли кормят матросов, сильно ли их обижают офицеры, бьют ли их и т. д. Ответы на них давались с осторожностью.

Четыре дня мы непрерывно занимались удовлетворением любопытства посетителей, и хотя у нас перебывало несколько сот человек, но все прошло без сучка и задоринки. Насколько были любезны экипажи миноносцев по отношению гостей, настолько же и те платили им тем же. Ни одного инцидента не было.

Приход миноносцев доставил большое развлечение столичному населению, и, как выражались газеты, мы завоевали сердца жителей Петербурга[122]122
  Следует отметить, что отряду действительно удалось изменить отношение к флоту многих жителей столицы.


[Закрыть].

В 6 часов вечера осмотры прекращались, и тогда мы чувствовали себя совершенно уставшими, но было не до отдыха. Кто был свободен от службы, съезжал на берег, а к тем, кто оставался, часто приезжали гости. Уж очень редко выпадал случай, что наши родные и знакомые, жившие в Петербурге, могли побывать на наших кораблях и даже поужинать с нами.

В один из вечеров со мной произошел трагикомический случай: на миноносце уже никого из посетителей не оставалось, в кают-компании ужинали гости, а я стоял на вахте и потому не имел права сходить с палубы. Устав шагать по палубе, я прислонился к бортовому лееру (трос, заменяющий перила) и вдруг почувствовал, что лечу за борт (так как леер оказался незакрепленным). Я инстинктивно ухватился за него. В воде меня сейчас же поднесло под скошенный борт корабля, под корму. Борт был настолько скошен, что с палубы не был виден. Конец леера, за который я ухватился, на мое счастье, трением держался в отверстии стойки, но достаточно мне было попробовать подтянуться, как он начинал ослабевать и грозил совсем выскочить, тогда меня бы понесло по течению. На мне было пальто, да еще на шее висел тяжелый бинокль, так что и на поверхности было трудно держаться, а не то что плыть; к тому же и вода была очень холодной. Видя свое довольно критическое положение, я начал звать на помощь вахтенного, который в этот момент оказался на баке. К счастью, он услыхал и прибежал на ют, но каково было его удивление, когда он нигде меня не видел, а только слышал мой голос. Сначала я не сообразил, отчего он медлит с помощью, но потом понял, в чем дело, и крикнул, что я за бортом. Тогда вахтенный соскочил на отвод, меня подтянул и помог вылезти на палубу.

Вот положение! Вахтенный начальник под кормой своего корабля, точно шлюпка на бакштове. Пришлось вызвать старшего офицера и просить разрешение переодеться, а проходя в каюту через кают-компанию, показаться гостям в мокром виде. Ничего, посмеялись и посожалели, а добрая рюмка коньяку не допустила до простуды.

Дни, которые дивизия простояла на Неве, промелькнули незаметно. Ей предстояло уходить, чтобы начать проходить учебную программу. Наш командир, который, надо отдать ему справедливость, умел «ловчиться», выпросил у адмирала разрешение использовать случай и задержаться у Путиловского завода, на котором строился «Доброволец», чтобы произвести некоторые починки. Адмирал хотя и неохотно, но все же согласился, и, к нашему великому удовольствию, нам предстояло провести в Петербурге еще два дня, к тому же на полной свободе. Получили за труды, так сказать награду. Миноносцы пропускались через мосты опять на рассвете, и к условленному часу они по очереди стали сниматься с якоря. Сниматься всем сразу было нельзя, так как, идя внизу по течению, гораздо труднее управляться, а мосты сильно задерживали. Весь процесс прохождения занял более двух часов[123]123
  Минные крейсеры пришли в Петербург в ночь на 24 мая, ушли в Кронштадт в ночь на 28-е.


[Закрыть].

Как ни рано мы уходили, но на набережной собралось большое число зрителей. Теперь они были уже не случайной публикой, а среди них было много наших родных и старых и новых друзей. С набережной беспрерывно неслись шумные приветствия и пожелания счастливого плавания. Мосты опять были пройдены вполне благополучно, так что никакого конфуза не произошло.

У Путиловского завода «Доброволец» отделился от дивизиона и подошел к его пристаням, а остальные миноносцы прошли в Морской канал[124]124
  Судя по вахтенному журналу, «Доброволец» вместе с другими кораблями 28 мая перешел в Кронштадт, а через день вернулся в Петербург, где находился с 30 мая по 5 июня, после чего последовал в Биоркэ, а оттуда – в Моонзунд (РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 35691. Л. 19 об., 20).


[Закрыть].

Адмирал остался вполне доволен, как сошел визит в столицу. Пессимисты среди командиров миноносцев боялись этого визита и предсказывали всякие неудачи, которые на деле не имели места. Зато теперь наша дивизия стала популярной в публике, как и сам адмирал, а это было очень важно.

На Путиловском заводе бывшие строители миноносца встретили нас с распростертыми объятиями. Ведь недаром же мы были их детищем. Все наши официальные и частные просьбы они охотно удовлетворили.

Время прошло быстро и весело, да еще командир перехватил один лишний день, благо действительно работа задержала. Затем пошли в Гельсингфорс. Нам предстояло изучать шхерные фарватеры от Гельсингфорса до Гангэ. Для флота имело огромное значение, чтобы командиры всех кораблей могли бы ходить по шхерам без лоцманов и, таким образом, быть совершенно независимыми от них.

Такое плавание было и интересно, и поучительно, но для командиров, тогда еще совершенно не опытных в хождении по шхерам, чрезвычайно ответственным. Очень легко было запутаться в вехах и знаках или попасть на неверный фарватер, наконец, в узкостях задеть за скалы и, следовательно, повредить свой корабль. Первое время такие случаи были сплошь и рядом, но адмирал вполне понимал все трудности и не ставил промахи в минус командирам. Но они быстро стали осваиваться с плаванием по шхерам, и случаи аварий становились все реже.

Шхеры, которые прежде казались каким-то непроходимым лабиринтом, а лоцманы – магами и чародеями, оказались легко усваиваемыми. Теперь уже мы, со своей стороны, начали удивляться, как это иногда лоцманы умудряются сажать на камни суда, которые проводят по шхерам, хотя полжизни проводят на одном и том же участке и, казалось бы, им каждый камешек должен был бы быть знакомым. Одним словом убеждение о труднопроходимости шхер было разрушено. Как я указывал выше, это имело огромное значение для флота, особенно во время войны, когда шхерами непрерывно приходилось пользоваться. Хороши бы мы были, если бы продолжали быть в зависимости от лоцманов-финнов, часто, может быть, враждебно настроенных к русским. Во время Великой войны были протралены шхерные фарватеры для больших кораблей, так что даже дредноуты могли от Гельсингфорса до Уте идти шхерами и быть спокойными, что их не атакуют неприятельские подлодки или они нарвутся на минное заграждение. Разрешение этого вопроса было тоже великой заслугой адмирала Эссена, которого, однако, многие командиры за это критиковали, говоря, что он калечит корабли. Правда, к таким командирам обычно принадлежали плохие офицеры, которые просто боялись ходить по шхерам без лоцманов, на которых в таких случаях перекладывалась по закону ответственность за целость корабля.

Через три недели адмирал назначил сбор всех дивизионов в Гангэ. В том году это местечко выглядело совсем модным курортом. Оно было переполнено приезжей публикой, и, главным образом, русской, и отчего-то из Москвы.

Приход такого большого числа военных кораблей привел в волнение всех гостей курорта, а администрация сейчас же воспользовалась этим, чтобы устроить в честь моряков большой бал и фейерверк.

Лето выдалось на редкость хорошее. Праздник удался на славу: зал был полон дамами и офицерами (мужского элемента на курорте было мало), танцевали до упада и любовались фейерверком. Мы с удовольствием провели три дня в Гангэ, которые предоставил нам адмирал.

После этой передышки дивизия вышла на совместное маневрирование. Миноносцы около недели блуждали по разным направлениям у входа в Финский залив. Совместное плавание дивизионов было еще непривычным делом для дивизии и требовало большого опыта. Прежде всего надо было, чтобы миноносцы сплавались между собою, то есть научились бы при всех условиях времени и погоды точно держать место в строю, а затем научиться перестроениям в составе дивизионов. Это облегчалось тем, что в дивизионы входили однотипные миноносцы, а следовательно, обладавшие одинаковым ходом, поворотливостью и радиусом циркуляции.

Первое время, особенно при больших ходах, мы стояли на вахтах, не спуская глаз с переднего миноносца, боясь налезть на него или растянуть строй. С течением времени глаз так привык, что сразу же замечал неправильность расстояния и необходимость прибавить или убавить обороты. Первым условием хорошего ведения вахты было соблюдение спокойствия. Если же вахтенный начальник нервничал, то это не только отражалось на точности соблюдения миноносцем места в строю, но портило весь строй дивизиона. Кроме того, это вносило нервность и в управление машинами, так как при частых изменениях оборотов машинисты не успевали исполнить приказания мостика. Только они начинали прибавлять обороты, как получали обратное приказание.

В темное время, конечно, было еще труднее, когда очертания переднего миноносца расплывались, но тогда спасали кильватерные огни. При помощи призмы Веля по ним легко было проверить точность расстояния. Во время же дождливой погоды и сильной волны, а особенно в тумане приходилось туго и надо было иметь большой опыт, чтобы соблюдать место в строю и кораблям не растеряться.

Во всяком случае, на вахтах на миноносцах зевать было нельзя, все решения должны были приниматься быстро и без колебаний. Это приучало молодых офицеров к самостоятельности и решительности. Они переставали бояться управляться, когда оставались одни на мостиках.

Адмирал тратил много времени на практику перестроения и сигнализацию. Он стремился, чтобы командиры усвоили их выполнять стройно и уверенно. Добивался автоматичности в их выполнении, что было так важно во время боя и при выполнении различных других боевых заданий. Кроме того, адмирал считал, что, уча командиров миноносцев маневрировать, он тем самым дает им опыт и для их будущего командования большими кораблями.

Когда по сигналу с адмиральского миноносца дивизионы перестраивались из строя кильватера в строй фронта или пеленга, при стройности выполнения этого маневра получалось замечательно красивое зрелище. Как один, миноносцы поворачивали на требуемое число градусов и неслись параллельно. Новый сигнал, и все делали обратный поворот и снова оказывались в кильватерной колонне.

После цикла этих упражнений нашему дивизиону предстояло идти в Ревель, чтобы пройти курс артиллерийских стрельб, на что давалось три недели. Трудности были в неимении достаточных средств для их выполнения.

В назначенные дни миноносцы по очереди выходили на стрельбы к о. Нарген – одиночные и групповые. Стреляли первоначально по неподвижным щитам, а затем по буксируемым. Первые давали практику комендорам и наводчикам, а вторые еще и офицерам, управляющим стрельбой.

В эти дни весь личный состав увлекался артиллерийским делом и комендоры были своего рода героями дня. Хотелось достичь наилучших результатов, быть лучшими по стрельбе.