Текст книги "Генные манипуляции: теория заговора"

В частности, понимая, что отрасль благосклонна к технологическим решениям проблем сельского хозяйства, выбор, предлагаемый фермерам, вероятно, будет заключаться во все более современных химических, биологических и генетических технологиях, чтобы решить текущие проблемы и те, которые неизбежно возникнут. Критики опасаются, что эта продолжающаяся тенденция в конечном итоге будет выглядеть как детский стишок о пожилой даме, которая имела неосторожность проглотить муху: «Она проглотила собаку, чтобы поймать кошку, она проглотила кошку, чтобы поймать птицу, она поглотила птицу, чтобы поймать паука… Она проглотила паука, чтобы поймать муху, но я не понимаю, для чего она проглотила муху: она же может умереть?..»

Однако фермеры не слишком обеспокоены. Применение генетически модифицированных семян может позволить использование рабочей силы и сделает рутинную работу с пестицидами более гибкой. Становится очевидным потенциал сбережения трудовых и временных затрат. Более того, многие фермеры, занимающиеся этим бизнесом давно, уже адаптировались к новым технологиям, используют их в своем хозяйстве и доверяют науке. Как любит подчёркивать Международная служба по приобретению агробиотехнологических приложений, фермеры увеличивают посадки генетически модифицированных культур с каждым годом, начиная с 1996-го. Служба утверждает, что эта тенденция отражает твёрдую и растущую уверенность фермеров во всем мире. Но она может повлечь за собой ряд последствий.

Один из серьёзных аспектов состоит в том, что становится гораздо меньше возможностей для разведения органических семян и всё сложнее сохранять их естество. Небольшая группа компаний провоцирует ситуацию, в которой генетически модифицированные семена доминируют на рынке.

Стремительное принятие семян генномодифицированных культур являет собой не что иное, как технологический конвейер в действии. Это распространяется на все виды ферм. Участок производства распространился далеко за пределы небольших мелкомасштабных независимых ферм к более крупным, тесно связанным с агропромышленными компаниями по всей цепочке производства и распределения. Интеграция сельскохозяйственного производства ускоряет технологический конвейер для фермеров. Согласно теории, в связи с тем, что всё больше фермеров принимают новые технологии, общий объем производства растёт, в то время как цены падают. Это означает, что получение прибыли становится невозможным даже с более низкими издержками производства. Следовательно, всё более новые технологии должны быть приняты, чтобы получение прибыли стало снова возможно.

Столкнувшись с быстро растущими новыми технологиями производства, фермеры обязаны оставаться конкурентоспособными, не отставать от постоянно обновляющихся технологий, либо вынуждены уйти из отрасли. Более успешные фирмы поглотят неконкурентоспособных. В результате этого повышения сельскохозяйственной продуктивности, спровоцированного технологическим прогрессом, фермеры будут подвержены ряду последствий, идя по технократическому, бюрократическому пути, по которому гораздо удобнее двигаться современным международным агропромышленным фирмам, чем любой другой форме организации.

Здесь вполне уместно вспомнить фразу американского психолога Абрахама Маслоу: «Всё для вас будет выглядеть как гвоздь, если всё, что у вас есть, это – молоток». В данном контексте, если стоит вопрос о доходности, решить его можно несколькими способами. Один из способов, тот, который мы чаще всего выбираем, – это применять научные идеи в области генетики растений для того, чтобы создать семена, которые будут отвечать желаемым и требуемым качествам и повышать шансы фермеров получать такие урожаи, какие им хотелось бы. Такой подход даёт привилегию научному опыту компаний с инвестициями в химические, биологические и генетические ресурсы. Помимо этого, благодаря растущему количеству научных достижений компании продолжают утверждать свои права на интеллектуальную собственность, которые далее закрепят их экспертный статус.

Но для исследования проблем в сельском хозяйстве, даже таких фундаментальных, как урожайность, может потребоваться опыт в широком спектре областей – например, растениеводство, геномика, химия почвы, орошение, экономика сельского хозяйства или борьба с вредителями, – каждая из которых имеет различные ценности, обычаи и стандарты доказательств. Это означает, что достижение консенсуса по вопросам, в котором у каждой науки свой ориентир, представляет собой довольно сложную задачу. И это только наука! Представьте себе виды экспертных знаний и затрат, которые были бы необходимы, если бы агропромышленные фирмы решили, что перестройка аналитических данных приведет к повышению урожайности. Как писал американский экономист Торстейн Веблен, «то, что происходит в соответствии с привычным курсом действий, сопровождается привычной линией мышления и дает определяющее основание знаниям, а также стандарт или утверждения в любом сообществе».

Независимо от того, по какому пути развития идёт компания, она должна учитывать социальные, культурные, религиозные, этические, экономические, правовые и политические факторы. Даже простые попытки согласовать несложные вопросы могут обернуться сложностями. Независимо от того, насколько сильна наука, она будет бесполезна, если не рассматривать вопрос в более широком контексте. Безусловно, это не категоричное утверждение автора о том, что только данная точка зрения является единственно правильной. Скорее, я хотел бы обратить внимание читателей на то, что крайне важно расширить нашу концепцию потенциальных решений, обращая внимание на культурные и этические особенности. Способна ли отрасль принять правильное решение, зависит от личного понимания каждого о том, что является «правильным». В конце концов, что выглядит «правильным» в глазах общественности, вряд ли будет соответствовать мнению экспертов.

Сложное сочетание различных стимулов, программ страхования, запасов зерна, продовольственных пособий и кредитных схем представляет собой совокупность деталей, которые довольно трудно анализировать. На сегодняшний день, в эру глобализации, политика, применяемая в сфере пищевых продуктов, ориентирована больше на международную торговлю, нежели на национальное производство.

Общей чертой, характерной для агропромышленности, является концентрация агропромышленных фирм, тесно связанная с их властью над потребительским выбором. Влияние компаний Большой шестёрки велико на всех уровнях, его сложно переоценить независимо от того, с какой стороны смотреть: национальной, региональной или глобальной. Таким образом, изучение концентрации корпоративной власти должно стать первым шагом в попытке определить, кто и чем будет кормить общество.

Но не стоит думать, что эта оценка ситуации чрезвычайно мрачная. Несмотря на то, что Большая шестёрка будет контролировать дальнейшие исследования, она получит ответную реакцию со стороны широкого круга участников, которые оказывают определенное влияние на глобальную продовольственную систему: фермеров, переработчиков, политиков и потребителей. Стоимость продукции не является главным приоритетом для каждой из этих групп; они имеют различные цели и интересы, которые включают в себя улучшение условий труда, охрану здоровья населения, сохранение окружающей среды, охрану биоразнообразия и повышение производительности.

В конце концов, потребительские покупки сигнализируют о том, какой товар производить и в каком количестве, – для того, чтобы поддерживать относительно разнообразный, недорогой и обильный выбор. Кроме того, взаимосвязанность означает, что доверие является центральным вопросом продовольственной политики.

Акцентируя внимание на вопросе доверия, мы всегда будем помнить, что потребители играют очень важную роль в развитии продовольственной политики.

Однако отношения между промышленностью и потребителями довольно ограничены. Предполагается, что продовольственная система следует за интересами покупателей, но это не совсем верно. По оценке, данной бывшей главой Американской ассоциации сельского хозяйства, механизм спроса и предложения представляет собой систему, в которой умы собрались вокруг потребителей, но при этом сформированы требованиями цепи поставок. Это означает, что потребители могут повлиять на производителей, чтобы изменить продовольственную систему. Иными словами, продовольственная система является сложной, но способна приспосабливаться к обстоятельствам. Также нужно учитывать, что исследования, которые могут помочь в принятии каких-либо продовольственных решений, требуют аналитического подхода и методологии, способной учитывать весь спектр ключевых взаимодействий.

Глава II
Интеллектуальная собственность: защитить или завладеть?

Сконцентрированное производство семян сельскохозяйственных культур, находящееся в руках нескольких транснациональных компаний, привело к опасениям, что определённая группа компаний будет контролировать поставки семян и продуктов питания и в конечном итоге сможет завладеть основными правами доступа к ним. Генетически модифицированные семена запатентованы и постоянно используются фермерами. В связи с укреплением на рынке позиций крупных компаний выбор для фермеров практически может исчезнуть. Вполне вероятно, аграрии окажутся запертыми в этой ловушке системы таким образом, что у них практически не останется выбора: что выращивать и какие химикаты для этого использовать, кому и по какой цене продавать собранный урожай.

Управленческая инфраструктура, созданная и усиленная патентным правом, однозначно предоставляет компаниям, контролирующим технологию, привилегированное положение и огромное влияние на методы ведения сельского хозяйства. Применение в сельскохозяйственной отрасли прав на интеллектуальную собственность заставляет опасаться, что принятие генетически модифицированных культур спровоцирует перемещение ресурсов из публичного поля деятельности в частное. Таким образом, противоречивое международное Соглашение по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности Всемирной торговой организации (TRIPS), которое требует от стран – участников установить определенную форму защиты прав на сорта растений, является центром внимания международного сообщества.

Например, запреты на посадку и перепродажу семян застали фермеров врасплох. Они сочли эти запреты вторжением в принадлежащее им по праву исторически. Предполагается, что фермеры в развивающихся странах наиболее уязвимы перед патентными ограничениями, но, тем не менее, где бы это воздействие на мировую продовольственную систему ни происходило, ее значение, равно как и значение науки, и технологий ГМО, сложно оценить даже экспертам. Этот вопрос не предполагает лёгкого решения. Помимо этого, современные биотехнологии толкают правовое и научное обсуждение на новый уровень, переводя их в область философии, морали и этики.

Статья 27 Всеобщей декларации прав человека признает право на защиту моральных и материальных интересов, являющихся результатом научных, литературных или художественных произведений. Проще говоря, выгода, полученная от произведений, по праву должна принадлежать изобретателям и владельцам самих произведений. Это было юридически признано, по крайней мере, ещё Парижской конвенцией об охране промышленной собственности в 1883 году и Бернской конвенцией об охране литературных и художественных произведений в 1886 году.

Но что именно мы подразумеваем под словами «изобретатель», «владелец» и «произведение»? И более того: каким эффектом будет сопровождаться патентование научных открытий? Каким образом можно провести границы между тем, что создано природой и человеком в том случае, когда работа происходит в области биологических наук? Другими словами, где заканчивается природа и где начинается наука? Справедливо ли то, что право на произведение будет принадлежать одному лишь изобретателю? В своём труде «Два трактата о правлении», опубликованном в 1689 году, английский философ Джон Локк писал:

«Поскольку правосудие дает каждому человеку право владения продуктом его честной деятельности, а также наследием, доставшимся ему от предков, то и доброта дает каждому человеку право собственности на многое из того, что принадлежит другому».

В соответствии с этой точкой зрения, справедливость и милосердие представляются в качестве разумных требований к собственности. Это означает, что похвала и вознаграждения должны доставаться не только одному автору. Совсем наоборот, в соответствии с устоями милосердия, они могут быть заслужены людьми в равной степени. Таким образом, на практике возникает вопрос: как интеллектуальная собственность уравновешивает моральные и экономические права авторов с широким рядом интересов и запросов общества?

По мнению некоторых, суть вопроса о генетически модифицированных продуктах остаётся в скрытом, развивающемся и конкурирующем международном поле прав на интеллектуальную собственность. Индийский философ, противница глобализации в сфере окружающей среды Вандана Шива является одиозной фигурой, одни видят в ней спасителя, в то время как другие считают ее шарлатаном[2]2
  Более четверти века Вандана Шива выступает против общих сельскохозяйственных и продовольственных методов, применяемых в сфере интеллектуальной собственности, биоразнообразия и биотехнологий. В западной прессе ее называют луддитом: «если что-то – новшество, она будет против!»


[Закрыть]. Несмотря на то, что стимулы копировать и воспроизводить семена в корне изменились в связи с тем, что сельское хозяйство эволюционировало в промышленность, справедливо ли утверждение Шивы о том, что международное патентное право отражает высокомерие западной культуры? С другой стороны, можно ли утверждать, что правовая патентная защита – общественное благо, открывающее общий творческий потенциал?

Вандана Шива. Неправительственная организация «Navdanya», основанная ею, выступает за органическое земледелие, сохранение семян в первозданном виде и честную, справедливую торговлю как способ сорвать корпоративные попытки патентования семян и культур

Уникальные знания и специфическое понимание являются особенностями современной экономической и социальной жизни. Общая цель использования интеллектуальной собственности и патентных законов – сбалансировать напряжённость между стремлением распространить знания и потенциалом для получения экономической выгоды от этих знаний. Некоторые специалисты уверены, что корпорации не захотят вкладывать время, энергию и капиталы в новые технологии без государственной поддержки, поскольку они не смогут компенсировать свои расходы или получить прибыль от своих новых изобретений. Их противники утверждают, что патенты позволяют существующим компаниям сохранить свои позиции на рынке и ограничивать конкуренцию, которая бы в противном случае спровоцировала волну инноваций. Эти обсуждения не являются новым явлением в связи с тем, что патенты – характерная черта сельского хозяйства в течение почти ста лет.

Закон о патентах на растения, принятый в США в 1930 году, обеспечил защиту патентных прав разработчикам воспроизведённых бесполых растений, таких как яблони и кусты роз, которые были размножены путем разрезания части стебля, а не от прорастающих семян. Закон об охране сортов растений, принятый в Соединённых Штатах Америки в 1970 году, установил патентный контроль над правами разработчиков новых сортов растений, которые размножаются при помощи семян, конкретно – растения без гибридов F1[3]3
  Гибриды F1 – семена первого поколения самоопыляющихся растений с доминантными признаками, например, высокоурожайного и скороспелого. Гибриды F1 превосходят доминантные признаки родителей.


[Закрыть], такие, как морковь, сельдерей, огурцы, перец и помидоры.

Фермерам, однако, было предоставлено право, позволяющее сохранять запатентованные семена для использования на своих собственных фермах и продавать запатентованные семена другим фермерам. Конвенция о защите прав от 1961 года, согласованная Международным союзом защиты новых сортов растений, предоставила селекционерам право использовать запатентованные растения для разработки новых патентоспособных сортов растений.

Частные фирмы – не единственные, кто запрашивает и получает патентную защиту. Государственные и частные университеты США, министерство сельского хозяйства и другие международные органы зачастую имеют патенты на разные сорта растений. Например, в начале 1970-х Стэнли Коэн из Университета Стэнфорда и Герберт Бойер из Университета Калифорнии в Сан-Франциско разработали лабораторный процесс, который позволял производить продукты с рекомбинантной ДНК, которая могла вносить разнообразные изменения в геномы живых организмов. Процесс стал революционным в молекулярной биологии. Несмотря на свой потенциал для огромного коммерческого успеха, он, тем не менее, оказался в центре ожесточенных дискуссий. Первоначальные обсуждения социальных и экологических последствий вызвали вопросы о том, кто должен контролировать и получать прибыль от научного изобретения, а кто может им владеть.

В 1974 году Стэнфордский университет и университет Калифорнии подали патентную заявку о владении правами на процесс произведения рекомбинантной ДНК, который изобрели Бойер и Коэн. В том же году состоялся знаменитый процесс Даймонда против Чакрабарти, по итогам которого Верховный суд США решил, что живые организмы могут быть объектом патентования в том случае, если они были изменены человеком. Поводом к разбирательству стал патент, полученный Анандой Чакрабарти на созданные им генетически модифицированные бактерии Pseudomonas. Разные инстанции принимали решения то в пользу ученого, то против него, но значимым для будущих процессов стал итоговый вердикт.

Бюро патентов и товарных знаков США первоначально отклонило запрос на патент, но доктор Ананда Мохан Чакрабарти – индоамериканский микробиолог из компании General Electric, который разработал генетически сконструированный организм, – новый вид бактерий, способный расщеплять сырую нефть, обратился в Верховный суд США. Суд пятью голосами против четырех утвердил приемлемость патентов на трансгенные организмы, тем самым давал защиту некоторым биотехнологическим изобретениям и расчистил путь для первой из трех патентных заявок Бойера и Коэна, которая была утверждена в декабре 1980 года. Заключение суда стимулировало бум патентования всевозможных генетически модифицированных организмов: от вирусов и бактерий до растений, животных и культур клеток. Последним этапом стало патентование генов – участков ДНК, кодирующих те или иные белки организма.

Таким образом, расширение патентоспособности создало новую волну требований к правам интеллектуальной собственности. Формирующаяся биотехнологическая индустрия использовала приобретённые патентные права для финансирования и защиты своих инвестиций в течение длительного процесса коммерциализации. Такой либеральный стандарт патентоспособности был принят в 1995 году по всему миру в соответствии со статьёй 27 Соглашения по торговым аспектам прав интеллектуальной собственности. В результате интеллектуальная собственность, связанная с генетической модификацией семян и растений, стала являть собой товары, имеющие личную меновую стоимость.

Патенты Бойера – Коэна, действующие до 1997 года, были использованы 468 компаниями и принесли доход в размере более чем $ 250 млн лицензионных доходов в продолжение всего своего существования. Вместо повышения прибыли эти патенты фактически дали привилегии научно-исследовательским учреждениям. Это означало, что лицензионные платежи основывались на доходных продуктах конечного использования, а не на некоммерческой научной работе, согласованной с нормами науки и разрешенной в соответствии со статьей 30 TRIPS. Эти изменения патентного права создали и изменили превращённую в источник прибыли биотехнологию равно так же, как и сам научный прорыв. Во многих отношениях это стало предвестником социальных и этических проблем, связанных с ГМО.

К 1990-м годам, когда биотехнологии оказались включёнными в сельскохозяйственный рынок, патенты на семена и растения стали обычным явлением. Но от того, чтобы запатентовать технику генетической модификации или ряд генов, до того, как получить прибыль от генетически модифицированного зерна, лежит долгий путь. Сам по себе один патент означает очень мало. Несмотря на то, что он часто рассматривается как необходимое условие, этого далеко недостаточно. Сельскохозяйственные и биотехнологические фирмы часто имеют сотни патентов; организация лицензирования этих шагов зачастую является необходимым условием для того, чтобы вывести желаемое качество растения на рынок. Если компания эффективно разрабатывает новое качество, она может внедрить его в свои собственные семена или лицензировать в более широком поле, что может создать целую сеть интеллектуальной собственности даже для одной зерновой культуры.

Семеноводческие, биотехнологические и агрохимические компании Большой шестёрки – BASF, Bayer, Dow Agrosciences, DuPont Pioneer, Monsanto и Syngenta – заключили ряд соглашений, чтобы разделять запатентованные генетически модифицированные качества семян, например, такие, как толерантность к гербицидам. Фактически, когда компания Monsanto подала иск против компании DuPont за нарушение патентных прав в отношении соевых бобов, урегулирование разногласий привело к долгосрочному лицензионному соглашению с вовлечением $ 1 млрд. Такие крупные компании предпочитают подписывать тщательно взвешенные лицензионные соглашения в связи с огромными временными и денежными затратами, которые возникают в случае привнесения нового признака, созданного биотехнологией, на рынок.

В 2011 году консалтинговая компания в сфере агробизнеса Phillips McDougall использовала данные, предоставленные Большой шестёркой, для того, чтобы определить относительную стоимость и длительность этого процесса. Было установлено, что открытие, развитие и разрешение нового качества растения, созданного биотехнологией, занимало 11,7 до 16,3 лет и обходилось в $ 136 млн. Эта стоимость и временные рамки, вероятно, являются заниженными данными, когда речь идёт об утверждении новых разновидностей качеств, которые являются финишными продуктами в большинстве культур на сегодняшний день.

Патентные законы на растения и международные патентные соглашения – фундамент сельскохозяйственной продовольственной системы, основанной на биотехнологиях, на которую жалуются активисты движения против ГМО. Это связано с тем, что патентные законы служат правовой базой для поддержки таких компаний, как Monsanto, неуклонно увеличивающих объемы поставки семян и пестицидов. На практике это позволяет выстраивать вертикальную монополию: чтобы использовать самые высокодоходные семена компании, придётся также использовать только те сельскохозяйственные химикаты, которые принадлежат ей.

В случае предпочтения к использованию химикатов, произведенных конкретной компанией, придётся использовать и семена, произведённые в данной компании, поскольку они максимально оптимизированы для совместного использования с произведенными ею химикатами. Это не просто случай маркетингового хода, когда один продукт продаётся со скидкой, а второй созависимый продукт – по гораздо более высокой цене (эту бизнес-модель часто называют «Лезвия бритвы», проводя аналогию с блестящей маркетинговой уловкой, придуманной в начале XX века Кингом Жиллеттом: чтобы заставить людей покупать одноразовые лезвия, его компания начала продавать станки безопасных бритв ниже себестоимости, а потом и вовсе раздавать бесплатно. Сюда же можно отнести, к примеру, струйные и лазерные принтеры, которые могут продаваться по цене гораздо ниже себестоимости производства с тем, чтобы стимулировать продажи картриджей, которые будут приносить огромную прибыль в течение всего срока использования оборудования).

Вертикальная интеграция таких агропромышленных компаний, как Monsanto, означает, что эти фирмы могут продавать запатентованные семена и соответствующие им химические товары. Это означает, что вы можете купить весь комплект у Monsanto или же у другой компании, которая уже лицензировала технологию от компании Monsanto. В результате генетически модифицированные семена предприятий агробизнеса конкурируют за продажи с независимыми семеноводческими компаниями, у которых есть лицензия на те же генетически модифицированные признаки.

Чрезвычайно серьезные финансовые затраты и длительные сроки, необходимые для согласований, создали основу для патентной олигополии на глобальном уровне. Только успешные и стабильные фирмы могут позволить себе конкурировать, и предоставленные им государством патентные права гарантируют, что другая конкуренция ограничена. Несмотря на то, что во многих отношениях патенты могут помочь сделать уже благополучные фирмы еще богаче, патенты не предоставляют им неограниченную власть, так как они имеют свой конечный срок действия.

Например, патент компании Monsanto на глифосат – активный ингредиент гербицида, зарегистрированный под торговой маркой Roundup, истек в 2000 году, а патент компании на первое поколение семян Roundup Ready кончился в 2015-м. Чтобы опережать конкурентов, агропромышленные фирмы обязаны вводить новшества до истечения срока действия патентов. Это означает, что компании должны постоянно исследовать любые перспективные пути для сохранения своей доли на рынке. До истечения срока действия патентов на продукты первого поколения Monsanto запустила свою линию продуктов Roundup Ready 2 Yield в комплекте с новой и более долгой патентной защитой в качестве основы для создания своих будущих биотехнологических нововведений. Окончание срока действия патента также открывает ряд возможностей для альтернативы.

Например, сельскохозяйственный университет в Арканзасе выпустил свой ряд соевых бобов с особенностями, присущими технологии, создавшей бобы Roundup Ready. В отличие от семян Roundup Ready компании Monsanto семена, представленные университетом Арканзаса, не облагались сборами, которые традиционно были включены с целью получения прибыли от права на интеллектуальную собственность в селекции растений. Кроме того, производителям теперь разрешено сохранять семена от каждого урожая для посева в следующем году. Эти семена не представляют финансовой угрозы для Monsanto, но указывают на возможность существования альтернативной интеллектуальной собственности.

Одной из таких альтернатив является создание ассоциации Open Source Seed Initiative, которая была основана в 2012 году группой селекционеров растений, фермеров и семеноводческих компаний. Open Source Seed Initiative предлагала стимулировать инновации в селекции растений путем создания практики лицензирования, аналогично системе организации Open Source Initiative, занимающейся продвижением открытого программного обеспечения. Вместо того чтобы поставлять семена, организаторы ассоциации хотели создать юридически защищённую лицензию на зародышевую плазму, которая обеспечит право на общее использование семян и их потомства. Такая идея основывалась на том, что патентование семян ограничивало свободу селекционеров растений и увеличивало власть крупных семеноводческих компаний. Но после двух лет работы возникли проблемы. Первой стало то, что правовые требования к лицензированию сделали идею непрактичной и маловероятной для осуществления. Вторая проблема заключалась в том, что идея законной лицензии была политически неприемлема для многих организаций, например, таких, как La Via Campesina и Navdanya, которых объединяли общие взгляды на первозданность семян. Следовательно, в 2014 году компания решила отказаться от идеи о законной лицензии и вместо этого сосредоточила своё внимание на поручительстве, в котором изложила свои нормы и этику:

«Вы вольны использовать семена Open Source Seed Initiative, как хотите. В свою очередь вы обещаете не ограничивать патентами, лицензиями и другими способами использование этих семян и их производных другими, и включить это поручительство в любую передачу этих семян или их производных».

Несмотря на то, что эта формулировка не выдерживает никакой критики, она представляет собой бескомпромиссное обязательство для свободного обмена и использования. Поручительство также является потенциально эффективным инструментом для провокаций, которые могли бы заставить людей думать и говорить о том, что семена находятся под контролем.

Кроме того, в некоторых случаях агропромышленные фирмы и владельцы патентов сочли нужным отказаться от своих патентов. Сорт папайи Rainbow, гибридный сорт F1 обычной папайи с жёлтой мякотью, может послужить ярким примером. Исследователи из Корнеллского университета и университета штата Гавайи с 1984 года работали над тем, чтобы разработать сорт папайи, который включает в себя ген, который делает эти растения устойчивыми к вирусу, поедавшему растения и снизившему урожаи фруктов на Гавайях 1990-х годах более чем на 50 %. Деннис Гонсалвес, изучающий растения в Корнеллском университете и являющийся директором Сельскохозяйственного научно-исследовательского центра Тихоокеанского бассейна Министерства сельского хозяйства США, используя методы генной инженерии, внедрил небольшую порцию вируса ringspot в генетические данные папайи.

Папайя является единственным генетически модифицированным фруктом, который свободно выращивают в Соединённых Штатах

Агентство по охране окружающей среды Министерства сельского хозяйства США и Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов рассмотрели и одобрили генетически модифицированную папайю для производства и продажи в сентябре 1997 года. После нормативного обзора Административный комитет папайи провёл успешные переговоры о лицензионных соглашениях со всеми владельцами запатентованной технологии генетической инженерии, которая способствовала созданию сорта папайи Rainbow. В конечном итоге были заключены соглашения с четырьмя компаниями. Гонсалвес и государственный сектор представили этот сорт генетически модифицированной папайи, устойчивой к вирусу ringspot, рынку, и 1 мая 1998 года, после появления патентных лицензий, Административный комитет папайи бесплатно раздал семена Rainbow садоводам Большого Гавайского острова. Несмотря на возможные противоречия, на сегодняшний день гавайский урожай папайи является довольно стабильным, 75 % процентов составляет сорт Rainbow.

Несмотря на то, что папайя имеет большое значение для фермеров, в глобальном масштабе она является не очень значимой культурой. В то время как агропромышленные фирмы сосредоточили свои усилия на товарных культурах большого рынка, интерес к изменению или улучшению местных фруктов и овощей снизился; индустрия предпочитает получать большую прибыль, чем могут принести такие культуры. Патенты выдаются семеноводческим компаниям, ориентированным на большую прибыль, в то время как потенциал конкретных сортов культур невелик из-за невысокой прибыльности, а это значит, что их дальнейшее развитие маловероятно.