Текст книги "Ричард Длинные Руки – эрцпринц"

Глава 11

В Баббенбурге и соседних городах множество оружейников, я загрузил их работой, велев сковать для начала два десятка полных доспехов рыцарского типа для троллей. Некоторые струсили, отказались, но другие, напротив, загорелись идеей создать нечто небывалое, все-таки у троллей нестандартные фигуры.

Чандлер в сопровождении верного Чака, Занга и еще двух гигантских троллей первым явился на снятие мерки. Вернулся довольным, приняли хорошо и пообещали сделать такие стальные латы, каких и у королей еще не было.

После него еще несколько троллей, отобранных им лично, побывали у бронников и у оружейников, причем у последних кое-чем разжились, хвастаясь по возвращении огромными топорами с удивительно острыми лезвиями и удобными рукоятями.

Моих отрядов, больших и малых, подходило к городу все больше. Все они располагались за городскими стенами. Их предводители предпочитали разбить свои шатры там же, и я решил, что пора и мне перебираться в лагерь, а то мои люди захекаются бегать ко мне с докладами и по моим вызовам.

Отцы города закатили грандиознейший пир, накрыв столы в главном зале ратуши. Остальные рыцари, квартировавшие в городе, последовали моему примеру.

На празднование пригласили все отличившееся рыцарство, в том числе и славных военачальников Бриттии, городского главу Фарарда Котингема, но главными героями были, разумеется, Лихтенштейны, сэр Геллермин и герцог Клемент.

Даже верховные лорды Варт Генца: Хродульф, Леофриг, Хенгест и Меревальд в этот раз не кичились и не мерились заслугами, о них еще будет время вспомнить, но сейчас каждому понятно, что, не приди вовремя Зигмунд, Геллермин и Клемент…

Отцы города тут же возвели сэра Геллермина в почетные граждане Баббенбурга, освободили его от всех налогов и даже постановили назвать его именем одну из улиц.

Досталось пряников и Клементу, с появлением его армии, как многие считали, в войне наступит некий поворот.

Я тоже улыбался, кивал, но губы растягиваются неохотно, все время помню, как даже с большой высоты смотрятся пугающе огромными остальные полчища, что идут в эту сторону.

И там намного больше настоящих воинов.

Лихтенштейны и примкнувший к ним Сулливан нисколько не чувствовали себя обойденными, совсем недавно их чествовали точно так же, когда они вслед за мунтвиговцами ворвались в выбитые ворота и защитили город.

Многие из местных лордов, а также вартгенские и вендоверские посетили лагерь армии Макса, где не только шатры все в струночку, но и костры по шнурку, все в шахматном порядке, никакой толчеи, все встанут в строй по сигналу боевой трубы в считаные мгновения.

Особенно всех удивляли копья, тонкие и настолько длинные, что я сам иногда смотрел и удивлялся, как эти парни их удерживают на весу, а потом – как те не переламываются под своим весом, но они приведены из того самого Балийска, области Вестготии, что почти целиком покрыта великолепным лесом.

Копьем из балийской древесины я выбил на Каталаундском турнире из седла тогда для меня неведомых рыцарей Юга, оказавшихся всего лишь пришельцами с той стороны Большого Хребта. С того дня в сознании отложилось воспоминание о великолепных качествах этой древесины: легкость и прочность, и когда в Вестготии краем уха услышал, что лучшие копья изготовляют не в Дорнесе, а в балийских землях благородного графа Эрнеста Слимпельда, я по возвращении в Сен-Мари дал указание барону Альбрехту любыми путями связать графа кабальными договорами на продажу нам всего леса, а если и не всего, то как можно большего количества.

Альбрехт провел операцию блестяще, граф и не заподозрил, что обладает сокровищем, охотно подписал долгосрочный договор и припечатал родовой печатью с гербом, что в течение пятнадцати лет в том лесу представители армии сэра Ричарда будут рубить для себя древесину.

Это мы преподнесли как желание укрепить связи между королевствами, доселе жившими в изоляции одно от другого. Древесину грузили на корабли Ордоньеса, а через десяток миль выгружали уже на берегу Сен-Мари.

И вот сейчас вся наша армия вооружена копьями из балийской древесины – длинными, легкими и прочными. Все рыцарство в вестготских доспехах, местные оружейники изготавливают их с такими присадками к металлу, что стрела из арбалета, с легкостью пробивающая любую кирасу, здесь со злым щелчком отскакивает, в лучшем случае оставив царапину.

Так тянулись дни, я беспокоился и об армии графа Чарльза Делстэйджа, что первой прошла эти земли, и о своей армии под руководством герцога Меганвэйла, что идет ей навстречу, и о Шварцкопфе, ведущем армию из Мезины…

Норберт снова доложил, что с южной стороны замечены две большие группы воинских объединений, идут с разрывом в два-три дня между ними.

– Шварцкопф? – спросил я.

Он покачал головой.

– Нет, ваше высочество. У Шварцкопфа армия, а здесь… так, большие дружины. Но, правда, из рыцарства. Оружие хорошее, кони добрые.

– Что на знаменах?

– Места там пустые, – объяснил он, – так что знамена, как докладывают разведчики, везут свернутыми.

– Что за…

– Ваше высочество, – сказал он успокаивающе, – они подойдут завтра-послезавтра. Не извольте беспокоиться, скоро все узнаем.

Эту ночь я все-таки провел пусть и не в своей постели, но и не порхал по небу, а вместе с лордами принимал местных, что начали организовывать отряды для защиты королевства.

Оружия им хватило с избытком, на поле битвы остались горы мечей, топоров, копий, щитов, но с организацией плоховато. Я посоветовал не рисковать нападать на армии, хватит для подвигов и шныряющих повсюду мелких отрядов мунтвиговцев, что не думают о борьбе со Злом, а пришли просто пограбить.

На следующий день примчались конники Норберта с сообщением, что войско уже приближается, какие будут приказания?

– Выеду навстречу, – сообщил я настороженно, – что-то жизнь все страньше…

Несколько лордов тут же велели оседлать и для них коней. Я не стал отрываться от них, хотя Зайчик и уговаривал, вскоре, в полумиле впереди уже показался отряд блестящих рыцарей, а за ними двигается огромное конное войско.

Бобик весело подпрыгнул, так бывает, когда узнает кого-то, кто уже чесал ему за ушами, ринулся в ту сторону с такой скоростью, что я только открыл рот и закрыл.

Завидев встречающих, отряд перешел на рысь, затем в галоп. Я остановил Зайчика и ждал, уперев руку в бок и слегка откинувшись назад в великосветской манере владетельного и всем довольного лорда.

Всадники перевели коней на рысь, затем пустили шагом, только их предводитель шел в том же аллюре, но в пяти шагах остановил коня, соскочил на землю.

Я охнул, узнав сэра Мидля. Он пошатнулся от усталости, но пошел ко мне и преклонил колено.

– Ваше высочество…

Я жестом велел ему встать, чувствую, как мои глаза лезут на лоб, спросил быстро:

– Что стряслось?

Он ответил учтиво и с достоинством:

– Его Величество король Найтингейл изволил послать вам в поддержку хотя бы какое-то войско.

– Спасибо…

– Я вызвался, – закончил он, – его возглавить.

– Но… почему? – воскликнул я.

– Я зять Его Величества, – объяснил он спокойно и с тем же великолепным чувством достоинства, – и мне показалось недостойным отсиживаться в тихом и мирном уголке удаленного от бурь королевства, когда второй зять Его Величества выдерживает основной удар Темных Сил и подвергает себя опасностям и лишениям воинской жизни.

– Ох, – сказал я.

– Я не мог иначе, – ответил он скромно. – Моя честь была под угрозой! Я не мог позволить, чтобы она была унижена вовсе. Потому мой меч в вашем распоряжении, сэр Ричард!

– Хорошо-хорошо, – сказал я торопливо. – Да, я весьма даже обеспечу вам трудности и лишения… но вы подумали о нашей Франке?.. То два мужа, а то ни одного! Это не совсем честно по отношению к ней, и хотя с женщинами невозможно быть честными, но нужно быть хотя бы добрыми.

– Долг супруги, – ответил он твердо, – ждать. А наше дело – облагораживать мир.

– И обустраивать, – согласился я. – Дорогой герцог, у вас будет широкое поле деятельности!

– Спасибо, ваше высочество.

– Как и возможность, – добавил я, – совершать всяческие подвиги. Но сейчас я просил бы вас отдохнуть сутки, а потом выехать навстречу армии герцога Меганвэйла и принять под свою руку крайне важное для всех нас и для победы над противником… военное изобретение!

Он насторожился.

– Ваше высочество?

– Ближайший друг и сподвижник, – объяснил я, – герцога Блэкмура, бывшего правителя Ламбертинии, придумал эпохальное изобретение – рессоры! И хотя это пока только ременные подвески, но с ними телеги с людьми внутри впервые могут развивать практически ту же скорость, что и всадники!.. Такого еще не было, как вы знаете. Это переворот в военном деле. Кто владеет передовыми технологиями ведения войны – тот и выиграет!

Его лицо стало серьезным, наконец проговорил задумчиво:

– Да, я понимаю… Это великая честь, спасибо за доверие. Но нужно многое понять и освоить…

– Вы человек вдумчивый и серьезный, – сказал я. – Именно это в вас всегда ценит наша Франка. Вы справитесь!

Вторую группу я ждал с нетерпением, даже не стал заранее вызнавать, хто такие, уже догадываясь от кого подарочек.

Через двое суток к городу приблизилось компактное войско примерно в три тысячи человек, все в прекрасных доспехах, кони такие, словно их отбирали по всему королевству, а на знаменах, гордо развевающихся над головами, одни львы, леопёрды, орлы, медведи, грифоны, драконы и всякие там вепри с оскаленными клыками.

Я выехал навстречу на Зайчике, Бобик тоже увязался встретить, но, увы, ни Барбароссы, ни Маршалла, зато целый ряд знакомых лиц. Барбаросса прислал хоть и не армию, однако отряд как лучших бойцов, так и достаточно доверенных лиц, постоянно крутившихся у него во дворце.

Они спешились, в мою сторону направились их военачальники. Я помедлил и хотел покинуть седло, но вспомнил, что как-никак я их коннетабль, потому только упер руку в бок и наблюдал спесиво и надменно, как они выстроились в ряд и поклонились.

– Приветствую, – ответил я державно и вскинул руку. – Вы прибыли вовремя, дорогие друзья! Нам многое предстоит… и покрыть себя славой, и увековечить имена, и перевернуть мир… но сегодня день отдыха. Приводите себя в порядок, знакомьтесь с боевыми соратниками, готовьтесь к будущим подвигам!

Я спрыгнул на землю, это знак, что формальная часть кончилась, перехватил уважительные и донельзя удивленные взгляды верховных лордов Варт Генца: почему эти военачальники кланяются, словно я их непосредственный командир, но что делать, не напомнили бы, я и сам бы забыл, кто есть коннетабль всех вооруженных сил королевства Фоссано.

Дальше я шел вдоль их ряда, называл по именам, это всем льстит, пожимал руки, улыбался и отпускал шуточки в адрес сэра Маршалла, самого Барбароссы, его могучей Алевтины и разных знаковых событий, вроде Каталаундского турнира или бесславной попытки неких забугорных, точнее захребетных, сил совершить гнусный государственный переворот.

Глава 12

Впервые за долгое время увидел брата Вангардия, он настолько влился в поисковый отряд Норберта, что ни разу не показывался в Баббенбурге, постоянно пребывая в разъездах.

Он, видя, что я смотрю на него, поклонился, подошел торопливо.

– Ваше высочество… вам что-то угодно?

Я сказал беспечно:

– А, послушник… Что-то вы так пропали внезапно. А то у меня голова от военных планов совсем ничего не соображает… надо бы поляпать языком о чем-нить попроще, что не требует мозгов. К примеру, о божественном, а вас хоть с собаками разыскивай!

Он с натугой улыбнулся и сказал примирительно:

– Ваше высочество, о божественном хоть все знают и все думают, что знают, но на самом деле… это сложно.

Я беспечно отмахнулся.

– Да ладно вам!.. Что там сложного?.. Я вот, как правитель, заинтересован прежде всего, чтоб люди работали лучше. Будут работать хорошо и много – все будет. Но что посоветует Святое Писание или хотя бы церковь?

Он подумал, пожал плечами.

– Раньше плохо работающих просто пороли, теперь – больше платят, чтоб старались.

– Ага, – возразил я, – а они, получив денег больше, просто дольше отдыхают и больше пьют! Нет, надо что-то иное… К примеру, Господь не просто создал мир и до сих пор спит, а побуждает созданного им человека работать и работать! А потом на Страшном Суде спросит: а хорошо ли ты работал, достиг ли высот в мастерстве? Постоянное совершенствование в своей специальности – это моральный долг перед Господом! Долг и ответственность за исполнение услышанного призыва.

Он поморщился.

– Ваше высочество, вы, конечно, великолепный военачальник, но тонкая духовная составляющая веры бывает слишком сложна для понимания…

– А если для понимания, – сказал я бодро, – добавить мужской грубости?.. Скажем, профессиональная продуктивность и деловой успех выступают свидетельством достойного выполнения долга! Леность же греховна, ибо праздный «не услышал» Божьего призыва. Как вам такое?

Он вздохнул, покачал головой.

– Леность, праздность… это толковать можно по-разному. Нищие, как вам известно, если вы открывали Библию, «люди Божьи», им нужно оказывать милосердие, давать пропитание, одежду, жилье… Это богоугодно!..

– Я бы предпочел заставить их обучиться ремеслу и работать, – прервал я.

Он вздохнул и промолчал, только глаза трагически воздел к небу, мол, с каким придурком вынужден общаться, а я подумал, что протестанты милосердие и богоугодность понимают именно как возможность дать этим бродягам возможность обучиться ремеслу и зарабатывать на жизнь. Более того, те страны, которые приняли протестантство, тут же ввели жестокие законы против бродяжничества.

– Религия, – сказал он, – уж простите, ваше высочество, это слишком тонкий и нежный предмет, если можно так выразиться. Вы же не станете забивать в стену гвоздь вот этим золотым кубком, что так украшает ваш стол?

– Да, – сказал я, – вы правы, брат Вангардий.

Он сказал с легким поклоном:

– Вот и хорошо. Надеюсь я немножко развлек вас непринужденной болтовней о всякой ерунде вроде веры, религии и всяких там непонятных таинств…

Еще и язвит, подумал я раздраженно, глядя в его удаляющуюся прямую спину. Хороший человек и будет хорошим священником, но не понял, что я на пальцах объяснил ему протестантскую этику, что рывком вывела королевства, признавшие учение Лютера, в передовые, наиболее развитые и богатые.

В свое время я удивлялся, что в Германии, которая населена как католиками, так и протестантами, наилучших экономических успехов добиваются именно протестанты. Практически только они составили костяк предпринимателей и высококвалифицированных технических специалистов. Кроме того, наиболее динамично развивались и прочие протестантские страны, можно даже не указывать пальцем.

Я сам был свидетелем, как в ряде стран, где массово переходили из католиков в протестанты, сразу же новоиспеченные протестанты быстро поднимали жизненный уровень и профессиональные навыки.

Конечно, есть еще одна конфессия в христианстве, в ней работают и живут еще хуже, чем в католицизме, но не стану указывать пальцем, православные и так сидят в этом самом счастье по ноздри.

За стеной шатра прогремел стук копыт, раздались крики, конский храп.

Я слышал, как некто соскочил на землю и ринулся в сторону моего шатра. Полог откинулся, вбежали двое гонцов, один крикнул:

– Это от сэра Даробаса!

Влетел еще один, глаза лезут на лоб, прокричал, задыхаясь:

– Легкая конница с севера, сбив три наших заставы, идет неудержимо прямо на город…

– Ого, – сказал я. – Если легкая, но идет как тяжелая, то их не меньше пяти тысяч?

Он кивнул, лицо стало уважительным.

– Ваше высочество, разведчики оценивают их количество в пять-шесть тысяч!

– Прекрасно, – сказал я, – пусть прут. Никакого встречного удара, а только вывести всех наших легких конников, пусть обойдут их с тыла и начинают грабить обозы.

Он сказал торопливо:

– Да-да, ваше высочество, вы абсолютно правы! За ними двигается огромный обоз, но конница вырвалась очень уж вперед, а обоз почти без охраны…

– Спасибо, – сказал я с иронией, – что похвалили. Ладно, не краснейте, я и сам знаю, какое я совершенство. Ребята, вы все поняли?

Все трое поклонились и быстро исчезли. Я слышал их отрывистые команды, что быстро отдалялись в сторону границы лагеря.

Вот тебе и протестантская этика, мелькнуло в голове горькое. Только начнешь что-то строить, тут же зовут ломать, жечь, вбивать, рушить, это же так приятно и мужественно…

В сопровождении вездесущих разведчиков Норберта прибыл еще один большой отряд рыцарей с усилением в виде панцирной конницы, тяжеловооруженной и на таких же могучих, как и у рыцарей, конях.

Я с удовольствием, даже с наслаждением увидел скачущих впереди барона Адриана, в самом деле красавец в расцвете молодости, сил и мужества, а рядом… какая прелесть, принцесса Лаутергарда, дочь короля Бриттии Ричмонда Драгсхолма!

Над их головами гордо трепещет по ветру знамя Бриттии, свое Адриан, как вижу, велел везти сзади, пропустив бриттское вперед не столько из-за знатности, сколько из-за восторга перед принцессой, что за это время загорела и еще больше расцвела.

Лаутергарда с распущенными волосами, на лбу их скрепляет диадема в виде цельного золотого обруча с крупным рубином, полным неистового пламени. Справа и слева от него еще камешки, но их можно и не замечать, излишество, достаточно этого камня и прекрасных глаз Лаутергарды, радостно распахнутых, взгляд устремлен вдаль, на щеках полыхает румянец, что ей так идет, даже на потемневшем от солнца лице он выглядит прекрасным и придает еще больше жизни.

Платье черное, с широкой огненно-красной вставкой на груди, длинные рукава заканчиваются изящными манжетами, но кто на них смотрит, ибо Лаутергарда в костюме амазонки, что значит правая грудь все так же обнажена, сейчас покрытая нежнейшим загаром, только ареола осталась нежно-розовой, хотя торчащая ягода спелой землянички на вершине холмика чуть потемнела, окончательно созрев.

Зато Лаутергарда, как вижу, не опускает на нее взор, тут же дико краснея, сейчас смотрит спокойно и с королевским достоинством.

Адриан соскочил на землю и преклонил колено, а я в свою очередь преклонил колено у коня принцессы, но она лишь коснулась ладонью моей склоненной головы и легко соскочила на землю.

– Как я рад вас видеть, – сказал я с чувством. – Барон… принцесса…

Адриан поднялся по моему движению пальцев, я обнял его за плечи и спросил требовательно:

– Берег ли наше сокровище?

– Пуще жизни! – сказал он пылко.

Я повернулся к Лаутергарде.

– Принцесса, он точно не врет?

Она расхохоталась.

– Точно-точно. Он окружил меня такой заботой, что даже не знаю… в отцовском дворце не было такой плотной опеки.

После этой поездки, загорев на солнце, она заметно похорошела, не по-женски широкие плечи выглядят уместнее, чем в отцовском дворце среди сюсюкающих придворных, а выразительное лицо с орлиным носом, выпуклыми глазами и зауженными щеками стало просто прекрасным, приобрело выражение страстного нетерпения и жажды увидеть все, что укрыто за горизонтом.

Она не для графа Сноррика Твердошлема, мелькнула у меня в черепе резкая, как бритва, мысль. Она… вообще пока ни для кого в этом мире.

– Ваше высочество, – сказал я, – мы пока что бессовестно крепко обосновались в этом городе в ожидании, пока подойдут армии герцогов Меганвэйла и Шварцкопфа.

– Надеюсь, – сказала она царственно, – вам понравилось в Бриттии!

– Потому, – закончил я, – и вам придется ютиться не в королевских палатах…

Она прервала живо:

– Принц, последнее время я роскошно жила в шатре!

Я передал ее руку ревниво поглядывающему на меня Адриану, и этот вечно улыбающийся красавец повел ее к лордам, а я смотрел и повторял себе грустно: не для графа, не для графа…

Тот пожелает привычно запереть ее в замке, и все женщины так же привычно с этим мирятся, потому что мужчина принимает на себя весь груз забот и опасностей, это удобно, так защищеннее, но вот находятся же такие сильные и прекрасные, что готовы разделить с мужчиной трудности жизни.

Увы, слишком мало мужчин, готовых принять эту крамольную мысль.

Глава 13

Лаутергарда, прекрасная и надменная, как-никак дочь могущественного короля Ричмонда Драгсхолма, устроила своим появлением фурор в Баббенбурге. Наши прибывшие лорды: Лихтенштейны, Сулливан, рыцари Фоссано, Шателлена и Вендовера – ходили за ней, как гуси, счастливо гогоча, очарованные и ее амазонистостью, и острым живым умом, и знанием политики и способов управлять землями.

Тем временем Норберт сообщил, что его разведчики обнаружили довольно большой отряд, что завтра пройдет вблизи Баббенбурга, численностью около двух тысяч человек. Но в нем довольно большое ядро хорошо вооруженных рыцарей, около трехсот тяжелых всадников, что мало уступают по вооружению рыцарям, а остальные просто примкнувший к ним сброд.

– Обоз? – спросил я.

– Никакого, – доложил Норберт. – Только конные.

– Значит, пробавляются грабежами, – сказал я. – Что ж, такие соединения надлежит приравнивать к разбойничьим, а это значит обращаться соответственно.

– Истребить, а сдавшихся повесить?

– Если сдавшихся будет слишком много, – ответил я, – то зачем лишний труд?

– Где слабый ненавидит, – мудро заметил Альбрехт, – сильный уничтожает.

Я кивнул в его сторону.

– Видите? Весь народ единогласно за то, чтобы лишних уничтожить.

Норберт ответил очень серьезно:

– Тогда прислушаемся к гласу народа. Более того, выполним его божественную волю.

Он отбыл, Альбрехт фыркнул вдогонку.

– Все-таки ему нужно на кого-то ссылаться в таких случаях.

– Еще бы, – согласился я. – Никому не хочется ходить в военных преступниках.

– А это что?

– Да как вам сказать… есть такие, что хотят быть святее папы римского. Обожают рыться в истории и судить людей прошлого не по меркам того времени, а которое придет через тысячу лет.

– Да уж, – пробормотал он озадаченно, – каких только лицемеров не рождает земля. Надеюсь, таких вешают?

– Если бы, – пробормотал я. – Но, к счастью, таких вешать можем мы.

Адриан первым вызвался перехватить вражеское войско и уничтожить на месте, Леофриг Лесной сказал непререкаемо, что он пойдет тоже, хотя бы для того, чтобы посмотреть, как мальчонка ведет себе в бою, на что тридцатилетний мальчонка не посмел и пикнуть.

Братья Лихтенштейны не собирались идти на какую-то мелочь, но когда услышали, что Лаутергарда поедет в отряде Адриана, тут же засобирались и велели оруженосцам приготовить все необходимое на завтра к выступлению.

На рассвете люди Норберта сообщили о приближении неприятеля. Раньше этой дорогой прошли две армии Мунтвига, потому эти двигаются беспечно, не предпринимая мер безопасности.

Дружина Леофрига заняла удобную позицию в конце не такой уж и узкой дороги, но все-таки проложенной среди отвесных холмов. Дальше она снова расширяется до пределов степи, потому лучше ждать противника здесь, где они не смогут разбежаться.

Я проехался на Зайчике вдоль рядом, Бобик носится вокруг, уже знает, что перед боем прикажу оставаться здесь на месте, потому чуть ли не кувыркается от восторга, спеша насладиться всем этим великолепием.

Кони переступают ногами, иногда обнюхиваются, но шелест многочисленных знамен заглушает как поскрипывание конской сбруи, сдержанный лязг металла, так и негромкие разговоры.

Адриан объехал передний ряд своей дружины, молодец, придирчиво проверил, насколько все готовы. За его рыцарями, раз уж опоздали вызваться, расположились Лихтенштейны с их рыцарями, а также, как я привык его именовать, примкнувший к ним Сулливан со своей небольшой группкой.

Адриан прокричал весело и страшно:

– Шагом!.. Вперед!

Вся стальная масса колыхнулась, но осталась на месте, а первые линии, одна за другой, начали отделяться от стального монолита, а за ними сдвинулись с места остальные, и лишь когда уже все шли медленно и грозно, Адриан всмотрелся в приближающихся всадников, взмахнул рукой.

Звонко пропела труба, кони послушно перешли на рысь. С той стороны уже несутся галопом, еще не зная, сколько им противостоит этих безумцев. Рыцарская конница некоторое время двигалась на рысях, уже и я забеспокоился, расстояние сокращается с каждым мгновением, наконец Адриан вскинул руку.

Труба торопливо прокричала приказ идти галопом. Земля загудела под тяжелыми ударами могучих коней, покрытых стальной броней. Две лавы летят друг другу навстречу, как две тени грозовых туч в ясный солнечный день, Адриан впереди со вскинутым мечом, его дружина как раз набрала полную скорость таранного удара.

Когда произошла сшибка, сам Анриан и его рыцари долго неслись свозь ряды легкой конницы, раздавая свирепые удары, пока не достигли ядра, где навстречу мчится такая же закованная в сталь конница рыцарей Мунтвига.

Я то и дело останавливал недоумевающего Зайчика, тот начал коситься на меня в удивлении: не заболел ли, всегда же раньше понуждал мчаться во главе и рубить, топтать, сбивать с ног…

– А взрослеть когда? – спросил я его сердито. – Да, самому не хочется, но вот надо!.. Обстоятельства! Общественная нагрузка! Репутация стратега!

Следом за дружиной Адриана несутся неудержимо, как бронированные слоны, могучие Лихтенштейны во главе с Зигмундом и Сулливаном. Эти гиганты даже не останавливались, опрокидывая, как коз, коней противника вместе со всадниками, и все стремились добраться до рыцарского отряда противника, где уж начали бой люди барона Адриана.

Лаутергарду Адриан скрепя сердце поставил в окружении Лихтенштейнов к их неописуемому восторгу, где среди этих исполинов она должна быть в безопасности, пусть даже и окажутся хоть в самой гуще сражения…

Мунтвиговцы, завидя женщину на коне, сперва нехорошо оживлялись, но затем, увидев, в какой она особой боевой форме, цепенели и смотрели, глотая слюни, в суеверном восторге, а если и возникала какая мысль в пустой голове, откуда отхлынула вся кровь, то лишь как бы захватить, пленить, забрать себе, присвоить…

Рыцари Лихтенштейны держатся вокруг нее плотно, я сперва с беспокойством смотрел, как принцесса врезается в гущу схватки, но рядом Гордон и Колин, самые младшие, но не худшие воины из братьев.

Лаутергарда в пылу боя даже не успевает удивиться, как это у нее так хорошо получается сражаться, но получается, меч в ее красиво вскинутой руке хищно блестит на солнце, а удары наносит быстрые и сильные.

Она в самом деле рубит яростно, и с каждым ударом противник либо опускается с рассеченной головой на конскую гриву, либо вовсе вылетает из седла. В азарте боя не замечает вовсе, что иногда между нею и чужим мечом на мгновение возникает клинок Кристиана или Ховарда. Они, закаленные и опытные в схватках, сейчас пришли на помощь младшим братьям и просто двигаются справа и слева от прекраснейшей из воительниц, успевая увидеть, кого смахнуть с седла самим, а кого оставить под разящий меч Лаутергарды.

Наконец вся масса мунтвиговцев дрогнула, качнулась назад, и началось беспорядочное бегство. Остались только рыцари и тяжеловооруженные панцирные всадники, явно связанные с рыцарями клятвой верности.

Часть дружины Адриана ринулась вдогонку, хотя и знают, что в этот момент горловину с той стороны спешно закрывают отряды графа Лиутерда Колриджа и графа Энтони Спенсера, каждый из них жаждет показать себя и заслужить уважение со стороны новых боевых соратников.

Рвались в бой еще и шателленовцы с фоссановцами, но я заверил, что противник слишком ничтожен, для него многовато будет чести, если выставим все силы, которыми располагаем.

Я пустил Зайчика следом за Лихтенштейнами, на меня то и дело бросались со всех сторон воины, которых те либо просто опрокинули вместе с конями, либо успевшие увернуться от схватки с гигантами.

Мой меч быстро окрашивался кровью, но вскоре часть рыцарей окружили нас с Зигфридом, оберегая сюзерена, и так мы пробились в самую гущу сражения.

Со стороны мунтвиговцев оборону возглавили пятеро гигантского роста рыцарей, в добротном железе и шлемах старинного образца, со сплошной каской, укрывающей даже подбородок, а для глаз узкая щель.

Сулливан прорубился к ним первым, я слышал его звериный вопль. На него набросились сразу трое, он выстоял с полминуты, затем подоспели Зигмунд, Кристиан и Колин, а я оглянулся и понял, что это последняя схватка, в моем руководстве операцией необходимости нет, и, вскинув меч, ринулся в схватку.

Первым свалил своего противника Сулливан, Зигмунд был близок к победе над своим соперником, но второго сразил я, и он рухнул бездыханным под копыта коней Зигмунда и Кристиана.

Зигмунд заставил коня переступить тело и продолжал сечу, но Кристиан оглянулся на меня с уважительным удивлением, что задело: как это и почему Зигмунд не рассказал о моих подвигах при защите Савуази? Или Кристиан просто плохо слушал?

Доспехи все сильнее накаляются на солнцепеке, а пыль хрустит на зубах, словно крупнозернистый песок. Я рубился, раздражаясь все больше и больше, что за дурь, чем занимаюсь, неужели это был я, когда с таким энтузиазмом бросался в схватку… когда, правда, чувствовал свое неоспоримое преимущество?

Один из рыцарей противника пошатнулся и, выронив меч, крикнул хриплым сорванным голосом:

– Я сдаюсь!..

Тут же еще двое бросили мечи, и Зигмунд выругался, едва успев задержать тяжелый меч в размахе, ведь еще мгновение – и поразил бы безоружного, а это позор.

Остальные бросали мечи с сердитыми лицами и злобно нахмуренными бровями, но я чувствовал, что для них очень важно, чтобы первым сдался кто-то другой.

Сулливан оглянулся на меня. У него, как и у Лихтенштейнов, шлем и остальные доспехи изготовлены местными оружейниками, теперь иссечены настолько, что вот нарукавники и наплечные латы проще сразу выбросить кузнецу на переплавку в подковы.

– Ваше высочество?

– Оставим их пока здесь, – сказал я. – Примерно понятно, что придется с ними делать.

Он кивнул.

– Хорошо. Охрану оставить?

– Да, – ответил я. – Лучше людей Норберта, у него все простолюдины. Негоже использовать для охраны людей благородного сословия.

– Да, ваше высочество. Я прослежу лично.

Убитых осматривали, собирая все ценное, от Норберта примчался гонец и доложил, что на том конце дороги наши перехватили отступающих и разгромили, а немногих выскользнувших из ловушки встретила ожидавшая там легкая конница сэра Дарабоса.

Всех пленных собрали в кучу, многие опустились на землю, ослабев от ран, остальных Леофриг хотел было поставить в ряд на колени, но те воспротивились. Я покачал головой, Леофриг понял и не стал возражать, только велел снять с них шлемы, а также кольчужные наголовники.

Все с непокрытыми головами, с ненавистью смотрели на меня, а я прошел вдоль ряда, отступил на несколько шагов. Крепкие воины, угрюмые, кряжистые, в их жилах еще кипит, медленно остывая, ярость схватки, следят за мною налитыми кровью глазами.