Текст книги "Мегаполис ноль"

Мегаполис ноль
Геннадий Черников

© Геннадий Черников, 2017

ISBN 978-5-4485-9099-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вечером Колыхалов понял, что не может больше жить в этом невыносимом городе. Это было безумие, но Колыхалов ушел из Мегаполиса в бескрайнюю мертвую степь.

Он шел пешком, без цели, все равно куда – лишь бы подальше от города. Иногда оглядывался назад и с удовольствием замечал, что небоскребы Мегаполиса, удаляясь, становятся все меньше и меньше.

– А-а-а, – радуясь свободе, ворчал Колыхалов. – Чтобы тебе провалиться… Скотский город… Лучше пропасть в степи от жажды, чем в городе от безденежья… Не могу больше видеть этот город…

Но дикая степь встретила одинокого путника холодно и жестоко. Человек здесь был чужим, как инородное тело. Степь не давала шансов выжить. Здесь страшный холод по ночам и жара днем, и негде укрыться. От горизонта до горизонта – опаленный солнцем желтый сухой ковыль. Каким-то чудом он растет на солончаке. Сильный ветер шуршал сухой травой, и этот незнакомый звук пугал Колыхалова.

Он остановился и прислушался. Стеклянный монотонный шум сухой травы. И приглушенный шум города, доносящийся сюда ровным и спокойным гулом. Шум родного города на миг сменил настроение Колыхалова. Город шумел ровно и спокойно, и оттого казался даже уютным.

– Ага… Отсюда мурлычет, как ласковая кошка… – проворчал Колыхалов. – Клоака… Вот степь!! Все бесплатно… Свобода… Куда хочу, туда иду… Лучше день свободы, чем пожизненная мука… В этой платной тюрьме…

Но темнело. Дикая степь жила своей жизнью, не обращая никакого внимания на странного гостя. Ветер становился холоднее с каждой минутой и уже пробивал легкую одежду, унося тепло. Колыхалов замерз, сжался и уже стучал зубами, сильно пожалев о том, что не взял с собой теплой одежды. Согреться здесь невозможно. Ровная, как стол, степь. Ну бугорка, ни ямки, ни рощицы. Ветер хозяйничает здесь безраздельно.

Можно бежать, но куда? Дальше – такая же дикая степь. А еще дальше – другой город. Такой же невыносимый. И еще более невыносимый для Колыхалова, потому что чужой и незнакомый. Там нет жилья, нет работы, нет знакомых… Нет ничего… Чужой город – страшнее дикой степи…

А холод становился все сильнее. Колыхалов остановился, поджав руки к груди и осмотрелся.

Тьма накрыла даль. Черное небо, казалось, начиналось на земле и уходило куполом вверх. И только звезды отделяли черное небо от темной земли. И только Мегаполис светился заревом миллионов далеких огней в этой тьме.

Колыхалов присел на корточки и задумался. Что дальше? Хотелось есть и пить. С собой у него ничего не было. Уходя из Мегаполиса, он ничего с собой не взял. Ни теплой одежды, ни воды и пищи, ни зажигалки, чтобы разжечь огонь. Ничего из того, что помогло бы выжить в диком мире. Как был на работе в легкой одежде, так и бежал из города. Поступок – просто жест отчаяния, похожий на самоубийство. Просто он не мог больше. Не мог физически и психологически, не мог никак ни минуты больше оставаться в этом городе.

– Наверное, просто нервное истощение… – вздохнув, сказал он сам себе. – Но что дальше? В степи не проживешь… Если сегодня ночью не погибну от холода, значит завтра умру от жажды. Здесь днем будет жарко, как в пустыне…

Город светился оранжевым туманом и гудел в ночной тишине, как задремавшее огромное хищное животное. Ветер в степи будто обмывал тело ледяными волнами и не давал согреться.

Выбор был небогат. Остаться в степи и погибнуть, или вернуться в Мегаполис, чтобы снова бороться за жизнь.

Он громко вздохнул, почти застонал, и побрел в сторону города.

Надо продолжать жить. Злость поднималась в душе и давала силы.

– Я буду бороться, – решил он сам для себя. – Умереть? Умереть я всегда успею.

Только азарт помогал жить в этом нудном мире. Заработал, потратил. Выиграл или проиграл… Вечером подсчитал «прикуп»… Все так живут. В этом смысл жизни.

«За все приходится платить… Нет ничего бесплатного… Бесплатный сыр в мышеловке…». В конце двадцать первого века что-то заклинило в обществе совершенных свобод. Будто заело заезженную грампластинку с тупой песенкой.

«Если ты умный, то скажи, где твои деньги?» «Счастье не в деньгах, а в их количестве»…

«За все приходится платить», – услышав эту фразу, Колыхалов всегда нервничал. Или испытывал сильный ужас, если денег было мало. Или даже впадал в состояние смертной тоски, если нечем было платить за выживание…. Платить, оплата, заплатите, доплатите… Зарплата, предоплата, оплатите и проходите. А если нечем платить? Тогда пропадите. Оставайтесь на обочине умирать.

Плата – гигантское фундаментное плато, на котором стоит мир совершенных свобод…

Колыхалов подошел к окраинным районам Мегаполиса в полночь. Остановился, чтобы собраться и взять себя в руки. Мегаполис, как хищные джунгли, не прощал растерянности и слабости. Здесь надо быть предельно собранным и осторожным, недоверчивым и готовым к любому подвоху. Один неосторожный шаг – и полный крах. Степь расслабила Колыхалова. И пришлось снова собраться с духом перед тем, как войти в Мегаполис.

Он вошел в город, как нырнул с разбега в холодную воду. Но нырнул, так сказать, на знакомом с детства «пляже». Какой невыносимой не была бы жизнь в Мегаполисе, но Колыхалов знал эту жизнь. Здесь все опасности и ловушки, которые подстерегают на каждом шагу. Знал, где тропы «хищников» и где «кормушки», знал, что в центре города есть его «нора», где можно укрыться относительно спокойно. Спокойно, пока есть единицы на карточке.

Ночью контролеры общественного порядка были намного агрессивнее, штрафы и взятки – ровно в два раза выше. Ночного прохожего неминуемо заподозрят в криминале и потащат в отделение, а оттуда редко кто возвращается. Потому страшнее всего сейчас было нарваться на стражей порядка.

Он шел к дому нищими кварталами, зная, что тут стражи порядка не бывают – что они тут заработают, среди нищих?

Грабителей он не боялся. У него нечего взять – личную финансовую карточку, которая, как второе сердце, всегда была при каждом, не сможет активировать никто, кроме владельца. Кроме хозяина, она не нужна никому в мире.

Колыхалов давно не ходил по ночному Мегаполису, и сейчас шел по пустынным улицам со смешанными чувствами. С одной стороны, не покидало постоянное для жизни здесь напряжение и страх. С другой – было любопытно. Он шел по старинному обычному тротуару между пятиэтажек и смотрел по сторонам.

Освещения в нищих кварталах почти не было. Лишь на перекрестках редкие желтые и тусклые фонари, да кое-где свет в окнах.

Несколько раз по пути из темных подъездов к нему подходили такие же темные личности и предлагали свои услуги – мыслимые и немыслимые – секс в любом виде, наркотики, чистку одежду и обуви, экстремальный отдых, кровь любой группы и органы для пересадки…

Одно предложение заинтересовало Колыхалова.

Из полутьмы появился, как темный призрак, коренастый низкий мужчина и хрипло спросил:

– К центру без легавых – не желаешь? По подземным тоннелям.

Колыхалов ответил не сразу. Такое предложение надо было обдумать. Убить на улице так просто его не смогут. Как только тело начинает остывать, срабатывает тепловой датчик, имплантированный в запястье. И сигнал с точными координатами летит на пульт к стражам порядка. Они мгновенно выезжают, забирают тело и продают его в Центр имплантаций на донорские органы.

А вот в тоннеле его найдут не сразу. Но зачем нищим его тело? Продать его на запчасти они не смогут – этот бизнес находится под крышей стражей порядка, и конкуренции они не допускают. Органы покупаются у них и только у них… Колыхалов подумал еще немного и сказал:

– Ну что ж… Пожалуй. проводи меня к Центру… Сколько это будет стоить?

– Тридцать!! – выпалил крепыш, сам испугавшись названный суммы, и замолчал, выдавая волнения участившимся дыханием в темноте.

Искусство торга, которым в Мегаполисе владели все, учило оценивать достаток оппонента. Для некоторых тридцать – сумма. от которой можно упасть в обморок. Для других это жалкие гроши. Для обитателя нищих кварталов тридцать единиц – конечно. сумма.

– Сколько-сколько?! – делано возмутился Колыхалов. – Пятерку! И пошли…

Крепыш после паузы возразил:

– За пять я не пойду. А я тут один диггер. Это моя монополия. Конкурентов нет. Ты подумай, что можешь потерять, если попадешь в лапы к легавым… Жизнь можешь потерять… А тут – спокойная прогулка, назови адрес, еду прямо у подъезда, через люк…

И всего тридцатка.

– Двадцать, – твердо сказал Колыхалов, прощупав собеседника.

– Двадцать? Идем…

Они через люк спустились в тоннель, и Колыхалов удивился. Тоннель был освещен. Редкие и слабые лапочки, но было видно все.

Тепло и сухо, по старинным кирпичным стенам тянулись какие-то кабели. Полная тишина нарушалась лишь звуком шагов и хриплым дыханием диггера.

Колыхалов понял. что без провожатого тут не обойтись. Многочисленные переходы по уровням, в низшие и высшие тоннели, повороты и целые ряды узких лазов, ведущих неизвестно куда, из которых надо было выбрать один. Самый настоящий подземный лабиринт.

И только сейчас Колыхалов понял, в чем подвох. Диггер отстал, через миг Колыхалов обернулся назад, но уже никого не увидел.

Колыхалов остался один в самом центре лабиринта.

– Эй!! – один раз позвал Колыхалов и понял, что это глупо.

Также глупо и самому пробовать найти выход.

Колыхалов опустился на корточки и только сейчас понял, как устал. С утра он был на работе. Вечером в степи. Ночью – в лабиринте…

Лабиринт… Он размышлял о том, чего ему ждать. Технология «развода на единицы» здесь, скорее всего, такова. Клиента бросают одного. Дают ему созреть – выжидают… Но сколько? Час? День? Неделю? Потом появляется спаситель, клиент приходит в восторг – наконец-то спасение! И тогда называется сумма, которую надо выложить…

«Так то я смотрю – сильно не торгуется», – понял Колыхалов. «Так, для приличия… Хотя такая прогулка должна стоить единиц пятьдесят»…

Место «расставаний» диггер выбрал не случайное. Прогулявшись по тоннелю, Колыхалов увидел человеческий скелет, скрюченный в нише стены.

– Как это стражи порядка такой товар упустили… – задумался Колыхалов. – Либо сигнал отсюда не доходит, либо скелет старинный…

Переборов ужас, он рассмотрел запястье скелета. Держась на остатках плоти, у запястья поблескивал имплантант. Потому было ясно, что это скелет современника.

– Платить диггеру не захотел, – понял Колыхалов. – Но не того напал, Сусанин недоделанный…

Он закрыл глаза и начал вспоминать путь по лабиринту. В одном месте диггер как-то фальшиво сказал «Смотри, смотри, какая плитка под ногами! Настоящая мостовая!»

Зачем он это говорил? Конечно, чтобы отвлечь внимание. От чего, конечно, от выхода. Где-то в том месте есть люк – выход в город.

– Ты проиграл… – сказал Колыхалов и быстро пошел назад по лабиринту. Благо, что до того места вел прямой участок без переходов.

Люк оказался прямо над головой. К нему вели железные скобы-ступеньки.

Тяжелый люк с трудом, но поднялся. Колыхалов осторожно высунулся наружу. Никого, лишь удалялась поливочная машина. Вода с асфальта капала за шиворот. Но он оказался рядом с домом.

– Надо же, повезло, – сказал Колыхалов и начал выбираться.

Диггер вцепился снизу за штанину. Колыхалов, сидя на асфальте в с странной позе, на четвереньках, лягнул ногой и через тонкую подошву почувствовал ступней, что попал прямо в зубы диггеру.

Диггер что-то вякнул и упал вниз.

Колыхалов закрыл люк и поспешил домой.

Борьба за выживание начинается с утра.

Первая задача – быстрее выключить будильник. Колыхалов взметнулся из-под одеяла, накрыл ладонью квакающий прибор и глянул на счетчик. Восемь единиц. Вчера было больше. Сегодня он среагировал быстрее на три единицы. Уже хорошо. Экономия, утро начиналось неплохо.

Удобная штука – платный будильник. Можно заглянуть в его память и проследить, как быстро он проснулся в любой день. Если выспался и был в хорошей форме, значит, среагировал мгновенно, быстро нажал кнопку и сэкономил. Если приболел или не выспался, значит, этот беспощадный аппарат успел накрутить на свой счетчик лишние единицы.

Сегодня – восемь единиц. Значит, реакция в норме. Хорошее начало дня.

Надо быть предельно собранным. Всегда. Спросонья в собственной квартире тоже небезопасно. Быть рассеянным – опасно. Один неосторожный шаг – и можно упасть в пропасть губительных расходов.

Но если бы он знал, что ждет его в скором будущем…

Колыхалов встал, лег, опять встал, итак семь раз. По договору с работодателем ему платили уже за то, что он встал с постели, чтобы идти на работу. А программист фирмы по секрету сообщил, что программа, начисляющая зарплату, не выделяет конкретные пункты, за что платится. Шеф не мог узнать, что его сотрудник нагоняет себе зарплату лишними подъемами каждое утро. Все входило в общую сумму к оплате, без разбора, что и за что. Все, что зафиксировал вживленный в запястье многофункциональный прибор, будет оплачено. Колыхалов приседал, счетчик фиксировал, зарплата росла. Фальшивые подъемы сегодня накопили двенадцать единиц. Расходы на будильник окупились. Можно, конечно, приседать до бесконечности. Но программист предупредил, что больше двадцати единиц нагонять фальшивыми подъемами рискованно. Могут заподозрить. «Жадность фраера губит», – гласит древняя поговорка.

Колыхалов зашел в туалет, отлился не в унитаз, а в сливной бачок – это двойная экономия. Во-первых, счетчик воды вычтет объем этой влаги из общего расхода, во-вторых, не надо платить за использование канализации – в унитазе тоже счетчик слива.

В смывном бачке лежали три кирпича. Это для того, чтобы уменьшить объем бачка и сократить расход воды.

Каждое утро по собственной квартире он ходил как по опасным джунглям. Спросонья трудно сообразить, какие действия платные, а какие бесплатные. Неосторожный шаг – и лишние расходы. И пока он не проснулся до конца, все делал по привычке, выработанной за годы жизни при совершенном социальном строе. В своей квартире все же легче. Он передвигался хоть замедленно и осторожно, но почти автоматически. Автоматически открыл шторы, но все же потом остановился, чтобы совсем проснуться и собраться. Рассеянность могла стоить денег. Вот так спросонья включишь электрочайник… И потом не рассчитаться.

Утро было солнечным. Начало лета. Солнце пробивалось в узкую щель между двух небоскребов напротив. Это был редкий отрезок времени, когда можно бесплатно вскипятить кофе с помощью огромной лупы. Он открыл окно, установил штатив с увеличительным стеклом над чашкой с водой, навел фокус. Вода уже начала парить под острым лучом света, сфокусированном увеличительным стеклом. Но на небе набежали облака, и процесс сорвался. Пришлось включать газ и внимательно следить, чтобы не упустить момента, когда закипит вода. Иначе снова лишние расходы. Газовый счетчик стоял на панели газовой плиты, и его красные яркие цифры ползли неумолимо вперед.

– У-у, козявки, – с ненавистью прошипел Колыхалов на выползшие ядовито-красные девятки, попил кофе, с удовольствием отмечая, что глотки никто не считает, и нет разницы, за сколько глотков выпить свой кофе. На кружках счетчиков еще не ставили. Заплатил раз, и дальше пользуйся бесплатно. В отличие от товаров со счетчиками. Правда, кружка, как и другие товары без счетчиков служили недолго. Сделано так. Через год растворяется эмаль, начинается какая-то химическая реакция, и посудина в считанные дни становится дырявой. Зато товары со счетчиками служили десятилетиями.

– Это бесплатно, мистер! – сказал сам себе Колыхалов и пил кофе, как хотел.

Но случилось страшное. Настал тот самый роковой для кружки день. Кофе полилось на пол. Колыхалов посмотрел в кружку, чтобы оценить, велика ли дыра.

– Большая ли дырка в посуде? – грустно спросил сам себя Колыхалов и также грустно ответил. – Так себе дырка. Просто дна нет… Хорошо, хоть успел выпить кофе почти полностью… Так, немножко разлилось…

Он вздохнул, вспомнив свою жену. Она ушла от него совсем недавно, обозвав мотом и транжирой. Тоже все началось из-за кофе. Она всегда ругалась за то, что он кипятит воду. Ее папа с мамой пили кофе и чай с холодной водой. Она упорно навязывала ему родительский рецепт заварки чая. Заварка насыпается в холодную воду и настаивается несколько часов. В итоге получается крепкий чай, но только холодный.

На что Колыхалов ответил, что для ценителя чая – это издевательский рецепт.

– Будь я самурай, я зарезал бы тебя за такой чай, – сказал он жене в шутку. Но она приняла все всерьез.

Вообще, жена ему досталась из очень скупой семьи. Колыхалов слушал рассказы про рачительность ее родителей и приходил в ужас. Рассказы про экономию в туалете вообще были не то что неэстетичными, а даже практически невыносимыми. У Колыхалова они вызывали приступы рвоты и жуткое отвращение. Единственное, что понравилось зятю в опыте стариков – это то, что они выращивали на подоконниках одуванчики и делали из них очень полезный салат. Хотя и горький. Раньше старики просто уходили за город и собирали там дикорастущие растения себе в пищу. Но это было раньше. Сегодня бесплатно сорвать хотя бы травинку уже негде.

Колыхалов зарабатывал совсем неплохо. По доходам он относился к среднему классу, но социум слишком часто преподносил внезапные расходы. Каждый неосторожный шаг мог стоить больших убытков. Тысячи шансов нарваться на непредвиденные платежи, остаться совсем без денег и умереть. По всему Мегаполису, как замаскированные мины, раскиданы денежные ловушки. На каждом шагу – насосы, которые рассчитаны на то, чтобы присосаться к твоему электронному кошельку и выкачать как можно больше единиц.

А без денег в этом мире погибали быстро. И почти всегда – от жажды. Сначала в квартире отключали воду. Отключали сразу, как только не поступал ежедневный платеж. И взять воду было негде. Без денег – абсолютно негде. Человек без денег будто оказывался в пустыне. Людей без денег называли «человек-ноль». «Человек-ноль» – это еще живой, но уже покойник…. Вода кругом, рекламные плакаты призывают утолить жажду, «не дать себе засохнуть», попить пива, прохладительных напитков, коктейлей, минеральной воды или живой родниковой воды, покушать сочных фруктов или отведать мороженого. Но если нет единиц на денежном счету – город становится безводной пустыней, а все источники живоносной влаги – просто миражами. Даже просто воды из-под крана никто не даст просто так. Даже глоток теплой воды из фляжки, лежащей в чужой машине – недоступен.

Некоторые от отчаяния пробовали пить дождевую воду. Если везло, и промышленные выбросы в это время были не сильно ядовитыми, бедолага мог продержаться. Но потом рано или поздно его ловили Инспекторы. Наказание за потребление дождевой воды было жестоким. Вода считается природным ресурсом, таким же, как нефть, газ или полезные ископаемые – золото, алмазы и так далее. И потреблять дождевую воду без лицензии от Природной инспекции нельзя. Лицензия эта стоила столько же, что и лицензия на добычу нефти, и кара за воровство дождевой воды была страшной. Никто не знал, куда потом исчезали бедолаги, пойманные на воровстве дождевой воды.

Улица встретила Виктора Колыхалова свежим бодрым ветром, летящим по проспекту между небоскребов. Но это не радовало. Это пугало и тревожило всех прохожих. Это значило, что за городом включены турбонасосы с мощнейшим энергопотреблением, разгоняющие смог над городом, и воздух сегодня платный. «У меня кто-нибудь спросил, нужна ли мне эта вентиляция?», – недовольно думал Колыхалов. «Лучше дышать смогом, но бесплатно… А еще говорят, мы живем в обществе совершенных свобод!… Какая свобода? Выбора нет, мне навязали платный воздух! Ущемлены мои права гражданина и потребителя»!!

А недавно в газетах и по телевидению промелькнуло сообщение о том, что воздух в городе будут фильтровать постоянно. И тогда счет за дыхание вырастет вдвое и будет предъявляться ежедневно всем без исключения.

Впрочем, можно было высказать свое несогласие. Если больше десяти процентов горожан выступят против этой новой услуги, проект будет вынесен на голосование. Но недовольство дорого стоит. Для проведения митингов и всяких других акций протеста в городе существуют специальные площадки. Оплачивай аренду площади, и выступай согласно оплаченному времени. Можно сэкономить, арендовать площадь в ночное время. Это дешево, но какой эффект – протестовать без зрителей? К тому же такие выступления – дело опасное. Любое лишнее слово – и можно нарваться на убийственные штрафы. Могут обвинить в разжигании розни, посягательстве на устои социума, в нарушении принципов толерантности, в скрытой рекламе или антирекламе и так далее и тому подобное – какая разница, в чем обвинят? Все преследуется по закону, за все – штрафы.

Но площадки не пустовали. Иногда их занимали хорошо оплаченные «протестанты», представляющие интересы какого-нибудь крупного и богатого деятеля.

Счетчик вдыхаемого воздуха пискнул и начал отсчитывать литры. Колыхалов пошел медленнее, чтобы дышать реже. Первое время, когда эти счетчики только ввели, удавалось выходить на улицу без них. Дышишь и дышишь, никаких проблем. Подойдут инспекторы, спросят – почему без счетчика? Ответишь, не знал, мол, что сегодня воздух платный. Но потом за выход в город без счетчика ввели такой штраф, что попробуй оставь его дома… Носить при себе этот счетчик стало делом обязательным. Как только включались вентиляторы, проходил радиосигнал и включались счетчики у горожан.

А недостатка в инспекторах-контролерах не было. Население поделилось на две части. Одна, самая обеспеченная и довольная жизнью половина состояла из чиновников, полиции, контролеров, билетеров, инспекторов, кондукторов, охранников тюрем, давно узаконенных рэкетиров и прочих сборщиков всевозможных мыслимых и немыслимых податей и платежей. Вторая половина платила за все. За вход и выход, за проезд и проход, за приземление на лавочку в сквере, за просмотр и недосмотр, за устройство на работу и право работать, за право не работать и так далее. Гораздо проще перечислить то, что осталось бесплатным.

И с каждым днем перечень бесплатных телодвижений сокращался. «За все приходится платить». Тела тех, кто до своей смерти не успевал перечислить сумму в ритуальную фирму, использовались потом по усмотрению работников бюро, взявших на себя труд убрать труп долой с людских глаз. Был хороший спрос на донорские запчасти, на сырье для лекарственных препаратов, на органику. Так что трупы людей – ноль на улице не валялись, на них тоже делался бизнес.

Колыхалов оплатил вход и встал на бегущий тротуар. Он передвигался по утреннему городу и глазел по сторонам, ища что-нибудь новое. Бегущая информационная строка перемежалась все теми же с детства знакомыми лозунгами: «Деньги – источник жизни». «Деньги – источник счастья», «Деньги – эквивалент вашего ума и таланта». Но мелькнул и новый слоган: «Пусть неудачник умрет»…

Колыхалов усмехнулся и подумал с некоторым злорадством: «А кто сегодня удачлив? Миллионеры – миллиардеры? Они первые цели в прицеле конкурентов. Не проходило и месяца без того, чтобы несколько преуспевающих бизнесменов не проделывали свой стремительный путь падающей звезды. Заказные убийства, организованные происками конкурентов банкротства собирали свои жертвы неминуемо и неизбежно. Иногда крупные бизнесмены выживали, но оставались нищими. Из элиты – в «существа-ноль» сорваться очень легко.

Колыхалов задумался… «Пусть неудачник погибнет». Этот лозунг неспроста… Что значит этот новый лозунг? К чему готовят общество? К повальной охоте на «неудачников»? К введению каких-то жутких платежей, после которых многие станут «неудачниками»? И чтобы не было протестов, народ должен привыкнуть к мысли, что «неудачники» виноваты сами? Кто знает, кто знает… Но лозунг тревожил Колыхалова. От него веяло смертельной угрозой. Один неосторожный шаг, непосильный штраф – и гибель. «Пусть неудачник умрет». Странное и страшное новое веяние…

Он сошел с транспортера и повернул во дворы, к зданию фирмы, в которой работал.

Задумавшись о работе, шмыгнул носом и сразу даже не понял, что случилось страшное. И только немного погодя пришел в тихий в ужас. У него насморк!! Легкий насморк… Главное, чтобы никто не заметил… Иначе – визит к врачу. Врач, как и в прошлый раз, найдет у него астму, бронхит, гайморит, трахеит, тонзиллит, рак гортани, ОРЗ, ОРВИ, аллергию на запахи и еще что-то, очень дорогое в лечении… А если на работе заметят, что у него насморк, пошлют на медкомиссию в обязательном порядке. И тогда визита к врачу не миновать. А это почти конец.

Еще недавно можно было спастись от врачей. Просто можно было сказать, что нет денег и лечиться не на что. Тогда отпускали восвояси. Но а сейчас врачи купили себе право делать с больными все, что угодно. Они лоббировали закон, по которому могут насильно удерживать больных в стационаре. Особенно с насморком. Потому что насморк мог быть вызван опасной для других граждан инфекцией. Например, рыбьим гриппом. Чтобы пресечь мнимую эпидемию или даже пандемию, больных с насморком изолировали от общества. И лечили до полного конца. Разницы уже не было, умирал пациент в больнице или умирал вскоре после больницы, став человеком-ноль.

Попасть в больницу – это почти приговор.

Колыхалов заволновался и начал дышать ртом, но заметил, что счетчик воздуха закрутился быстрее. Он остановился, и тут же понял свою роковую ошибку. К нему тут же подошли два патрульных Инспекции по культуре пешеходного движения и выписали штраф за нарушение правил движения на пешеходной дорожке. В час пик остановка запрещена. Он забыл об этом.

– Восемь часов пятьдесят пять минут, – сказал инспектор. – Нарушаете пункт третий статьи пятой Правил пешеходного движения. – В девять ноль-ноль плюс секунда можете стоять тут хоть часами. До семнадцати ноль-ноль. А сейчас час пик и вы задерживаете других прохожих. Ваша свобода кончается где? Где начинается свобода другого. Своей остановкой в час пик вы ущемляете права других пешеходов. Штраф тридцать единиц.

– Да мы пока с вами стоим, разбираемся, больше мешаем! – возмутился Колыхалов. – Да и других прохожих нет! Оглянитесь – никого!

– Пререкания с представителями органов охраны правопорядка, – невозмутимо сказал второй инспектор. – Это уже нарушение статьи третьей пункта Д Административного кодекса. Это уже серьезное нарушение. Еще сто единиц. Возможен административный арест и последующий штраф до десяти тысяч.

Полномочия уполномоченных Колыхалов знал. Его могли просто безнаказанно убить. Тут же, на месте. За сопротивление властям. Но видимо, у инспекторов не было заказа на свежие донорские органы. Также Колыхалов знал, что если у прохожего запросили с индивидуального встроенного микрочипа данные о состоянии здоровья, группе крови и так далее, то это тоже почти смертный приговор. Если данные подойдут заказчику, через считанные минуты несчастного подстрелят и отправят в специальный приемник, где тело порежут на запасные части для тел богатых пациентов.

Но у него пока не запрашивали данных о состоянии здоровья. Колыхалов на всякий случай согнулся, чтобы казаться больным и слабым. Инспекторы выжидали его дальнейшей реакции. Может, он налетит на другие нарушения и сумма штрафа увеличится? Но Колыхалов взял в себя в руки и остолбенел, не говоря больше ни слова.

Потом осторожно произнес самую ходовую фразу при подобных конфликтах:

– Фифти фифти?

Фраза означала следующее – «пятьдесят на пятьдесят». «Я готов заплатить вам взятку размером в половину штрафа, и мы расходимся без последствий».

Инспекторы промолчали, это означало согласие. Колыхалов напрямую перечислил со своего кошелька половину суммы штрафа, и пошел дальше, глубоко вздохнув на половину единицы…

«Коррупция – это бизнес», – этот лозунг пробегал над городом бегущей строкой, пока его не сменил сегодняшний пугающий лозунг «Пусть неудачник умрет»…

Колыхалов подходил к зданию фирмы в совершенной прострации.

– Шестьдесят пять единиц штрафа, мама родная… – шептал он в отчаянии. – Еще насморк… Только бы не заметили насморк…

Он хотел отдышаться на улице, чтобы охранник на проходной не заметил насморка, но вспомнил, что в здании воздух бесплатный. Потому выгоднее, наоборот, не дыша, забежать в здание и уже там отдышаться. Он так и сделал. Правда, охранник смотрел на него очень подозрительно. Выглядел Колыхалов и вправду странно, он это заметил и сам в зеркало. Глаза выпучены, как у рыбы, выброшенной на берег. И также, как жабры у обреченной рыбы, часто дергаются губы.

– Фу-у… – отдышался Колыхалов и отметил свой приход на работу в автомате, стоящем на проходных.

Работа у Колыхалова была простая и безобидная. Он втайне гордился тем, что не приносит другим людям вреда. Это другие создавали из ядов вещества, имитирующие вкус разных пищевых продуктов. Другие создавали белок из нефти, детское питание из опилок, переработанных кислотами и бактериями, другие разрабатывали психотронные технологии продаж. А он всего лишь изучал влияние цвета этикетки на объем продаж. Он также гордился тем, что знает в своей сфере все, что можно знать об этом. И каждый день узнает все новое и новое. Все знают, что лазурно-зеленые цвета на этикетке увеличивают объемы продаж в зимнее время года. Но он знал намного больше. Лазурно-зеленый в ходу не весь зимний период, а только когда лежит устойчивый снежный покров. Причем, чем белее снег, тем более насыщенным должен быть зеленый цвет на этикетке. Как только снег вокруг темнел от смога, популярными становились другие тона.

Он знал, какой цвет больше нравится беременным блондинкам и холостым брюнетам, детям и старикам, богатым и бедным. Он также давно и очень хорошо знал, что даже если любимый цвет человека – синий, он все равно зимним вечером охотно купит товар с теплым желтым цветом. И что детям, как это ни странно, иногда больше нравятся взрослые серьезные цвета. Он знал все в этой своей очень узкой области деятельности. И его работа реально увеличивала объемы продаж искусственного сгущенного молока. Потому что новые этикетки могли менять цвет. Один щелчок тумблера с пульта Колыхалова, и все банки с товаром в супермаркете меняли цвет этикетки.

Однажды он чуть не остался без работы. Руководство приняло решение увеличивать объем продаж за счет качества товара. Но потом крупная маркетинговая группа просчитала, что дешевле продвигать товар не за счет качества, а за счет исследований психологии покупателя. Выгоднее потратить единицу на продвижении почти ядовитого товара, чем тратить пять единиц на улучшение качества товара. К тому же оказалось, что качественный товар производить уже невозможно. Коровы вымерли, как динозавры. Животноводы не смогли откупиться от санитарных врачей, и коров истребили из-за лунной лихорадки – нового невиданного вируса, который залетел на Землю с пылью из космоса. Или, по другой версии, попал в атмосферу с костей динозавров, вырытых археологами в какой-то пустыне. Вирус, конечно, невидим. Но убрать конкурентов помог.