Текст книги "Мегаполис ноль"

Вместе с коровами исчез и этот варварский напиток – молоко.

И все осталось на местах. Молоко по-прежнему делали из опилок. Это выгодно.

Колыхалов еще помнил вкус молока. Правда, это уже было не совсем настоящее молоко, а разведенный кипятком порошок «сухого молока» из старых запасов…

Как давно это было. А сегодня молоко считается первобытным напитком, источником инфекций и расстройств желудка. Производители искусственного молока заказали несколько телесериалов, где потребили этого природного продукта были показаны такими же монстрами, как мифические вампиры-кровопийцы. Пить кровь и пить натуральное молоко – сегодня в сознание потребителя это почти одно и тоже. Сверхприбыльный суррогат победил. Народ едва таскал ноги из-за хронического отравления пищевыми суррогатами, но выбора не было. Натуральные продукты исчезли с прилавков полностью.

Колыхалов прокрался на свое рабочее место и сразу уткнулся в монитор. Главное, не сопеть и не кашлять, тогда никто не заметит его насморка. Он просмотрел отчет о результатах вчерашних продаж товара с ярко-розовой полосой на этикетке и повеселел. Он не ошибся. Полоса помогла увеличить объем продаж. А значит, его ждет премия в размере ноль целых двенадцать сотых от прибыли. Это примерно семьсот единиц.

И Колыхалов чуть не закричал от радости. Это победа. Премия окупает неожиданный штраф, а главное, он сможет оплатить счет на воду и воздух. Он будет жить. Пока, по крайней мере. «Пусть неудачник умрет». Пусть умрет неудачник, но не он. Он, Колыхалов, не есть неудачник. Что за дело преуспевающему человеку до неудачника? Никакого дела нет абсолютно. Каждый за себя, каждый в себе, каждый – своя вселенная и центр своей вселенной. Правила игры такие – один против всех.

Для того, чтобы сотрудники фирмы были в курсе событий, в каждом кабинете были размещены телесистемы, и каждый час система включалась и передавала последние новости.

Колыхалову нравилось смотреть новости. Еще недавно там были постоянные дикторы. Месяц, а то и два – одно и тоже лицо. Но недавно телевизионщики поняли, что популярность – это очень дорогой товар. Место диктора стали продавать, как товар на аукционе. Кто заплатит больше, тот и диктор. Сегодня у диктора было лицо то ли Дауна, то ли дебилы. Косноязычный голос, ужасный язык. Диктор покрутился на стуле и начал читать текст, опустив лицо к бумаге на столе так, что было видно только его макушку:

– Здравствуйте. Я купил место диктора на целую неделю, теперь слухайте все мине суды. Я буду казать, а вы слухайти, стал быть. На аукционе пиар-компаний пост Президента Луанды купил Матама Ботвану… Да, вроде так – Ботвану… Теперь этот Ботвану будет ботванить эту лаванду цельных четыре года… Деньги-то надо отбивать назад, да еще и сверху заработать… А чего у нас… В целях экономии меховой одежды Указом Мегалитета приказана считать предстоящую зиму летом. Перевод зимы на лету, стал быть, экономит социуму восемнадцать эшалонов искусственного меху. Перевод осуществляется по просьбам производителей меху, они и посчитали экономию.

– Постой, я что-то логики не понимаю. Шутка это, что ли? – спросил Колыхалов у коллеги, работающего над формой банок. – Производителю меха, вроде бы, наоборот надо продать как можно больше своего товара… Зачем им свой сбыт урезать? Это такой юмор дебильный?

– Не знаю, – пожал плечами коллега. – Это давно началось. Когда световой день начали удлинять с переходом на зимнее время. Солнце на небе тормозили на час. Приказом.

– Да, – вздохнул Колыхалов. Тогда и началось. Когда в институтах начали учиться не умные, а богатые…

– Ну-ну, осторожнее с несанкционированным недовольством! У нас регламент на недовольство… – коллега вздохнул и замолчал. Если продолжить разговор, придется платить собеседнику за отнятое у него время…

Потом коллега о чем-то глубоко задумался и решил спровоцировать Колыхалова на критику. Колыхалов понял, что это провокация уже потому, что коллега включил диктофон. Коллега ждал, что Колыхалов этого не заметит и начнет дальше критиковать общественный строй. Критика может грозить крупным штрафом, и записью разговора можно будет шантажировать. Но Колыхалов тоже призадумался над тем, как развести коллегу на деньги. Это очень просто, надо только заставить его говорить.

– Я тебе много чего скажу про наш строй, – сказал Колыхалов. – Он меня достал. Но вот ты, например, как провел вчерашний вечер?

Коллега удивился. Даже был просто потрясен – кто-то интересуется его жизнью, кому-то он нужен, кто-то готов выслушать рассказ о его делах… И коллега поддался соблазну.

У коллеги, как у всех, было имя и фамилия. Но кому он нужен со своим именем и фамилией? Постепенно все отвыкли разговаривать друг с другом о чем-то другом, кроме работы или общей выгоды. И не было нужды звать кого-то по имени. Если приходилось что-то решать по службе, обращались друг к другу просто так – эй, ты, слышишь, надо, давай и так далее.

А тут вдруг заинтересовались его личной жизнью… Коллега был приятно удивлен. Это было видно, он таял на глазах, и даже будто растекся по спинке кресла, даже слегка покраснел и легко улыбнулся.

– У меня жена старинных убеждений, – сказал коллега. – Ты не поверишь, но мы до недавнего времени занимались с ней сексом просто так… Бесплатно.

– Не может быть! – не сдержался Колыхалов и сразу замолчал, зная, что общение стоит денег – после разговора все будет посчитано. А сейчас ему надо, чтобы коллега говорил как можно больше.

– Да-да! Бесплатно… Никаких единиц она мне за это не начисляла. Ни по разовой системе, ни за год вперед, ни в кредит, ни по взаимозачету. Все было абсолютно бесплатно… А вот вчера мы перешли на платный секс… Ты не представляешь, какая это разница!

Колыхалов поймал себя на том, что ему интересно слушать. Удивительное дело – чужая жизнь абсолютно ненужного чужого человека, и вдруг интересно…

– Небо и земля! – продолжал коллега. – Я получил невероятное удовольствие. Я делал с ней, что хотел и говорил простую фразу – «Я плачу деньги!». И она отрабатывала деньги по полной программе… Но подробности я рассказывать не буду, это слишком интимно…

Но тут коллега будто опомнился. А все равно было поздно. Колыхалов сообщил ему:

– Полторы минуты свыше лимита. Итого, ты мне должен за мое личное время, потраченное мною на тебя…

– Нет, подожди… Давай сверим счетчики! Ты у меня тоже что-то спрашивал, должен быть взаимозачет…

Но их обоих оборвал голос автоматического контроля:

– Больше минуты посторонних разговоров в рабочее время. Со счетов сотрудника ф-120 и ц– 37 снимается по двадцать единиц…

– Не мой день, – вздохнул Колыхалов и шмыгнул носом.

– У тебя насморк? Это не заразно? – шепотом спросил коллега. – Гони десять единиц, иначе – медкомиссия…

– Давай договоримся, – тихо говорил Колыхалов, делая вид, что занят работой – иначе могут опять оштрафовать. Три раза за утро попасть на деньги – это уже слишком.

– Я тебе расскажу, как летом бесплатно вскипятить воду, а ты промолчишь про насморк… – предложил Колыхалов…

– Воду? Вскипятить бесплатно? Не может быть! – не поверил коллега. – И это без криминала?

– Абсолютно законно… За счет солнечной энергии… Контролировать и продавать солнечный свет и тепло они еще не научились.

– Идет. Ты мне метод, я молчу про насморк. Все, замолкаем…

В телесистеме началась острая передача. Именитый профессор социума, носитель многочисленный очень дорогих званий и научных степеней, спорил с «никаким» интеллигентным оппонентом.

– Вам не страшно жить в таком мире? – спросил безымянный оппонент профессора. – В мире, где половина населения ходит с пересаженными органами, из-за которых убивают других людей? Вы не боитесь, что завтра вам скажут – необходима пересадка части тела? И вы не будете знать, правда это или вас разводят на деньги? И не будете знать, кого убили из-за вашей суммы, а просто купите чью-то свежую печень…

Профессор социума железным голосом, не терпящим возражений, долбил подавленного собеседника:

– Цивилизация всегда развивается по единственно возможному пути. И путь этот всегда оказывается самым рациональным. Например, если есть деньги – то это единственно возможный экономический инструмент. Причем реальный, а все остальное – утопия и теория.

– А вы не боитесь жить в социуме, где правоохранительные органы заняты только одним бизнесом? Никто не ловит преступников, потому что так надо. Их ловят, чтобы выбить из них деньги и отпустить снова нарушать закон, чтобы снова выбить из них деньги…

– Альтернативы нет, – жестко сказал профессор. – Это единственно возможный путь… А вот если завтра вашему ребенку потребуется пересадить орган…

– А если его вырежут у вашего ребенка?…

– Есть контроль, – растерялся профессор социума.

– Контроль – это еще одна кормушка для взяточников. Доильный аппарат, который тоже кто-то доит. Нет ничего, кругом одни доильные аппараты.

– Общество развивается так, как развивается. Единственно возможно, – снова сказал профессор.

– По единственно возможному пути текут вниз реки, – возразил оппонент. – А нашим социумом руководят люди. Они создают правила игры, по которым играют все остальные. И, увы, они создают правила, которые выгодны им и только им.

– Мир без денежных отношений? – взревел профессор социума. – Ну, знаете, я эту ахинею и утопию обсуждать здесь не собираюсь. Это вредная и опасная ересь. Вы еретик, вас надо сжечь на костре.

– Да у вас и ума не хватит это понять, – тихо возразил собеседник. – Я вообще не о том говорил.

– Что?!! – взревел профессор социума. – У меня ума не хватит?! Я академик!! А ты подлец! Негодяй! Подонок!

Потом профессор схватил графин с водой и начал поливать собеседника. Без этого уже давно не обходилась ни одна передача. Водичкой поливались в самых слабеньких передачах. А в тех, что покруче, объективы забрызгивались кетчупом, имитирующим кровь. Иначе передача не набирала высокого рейтинга и расценки на рекламу были низкими.

И Колыхалов занялся делами службы. Был в его работе очень интересный момент.

Работа Колыхалова казалась несложной. Он высчитывал, какой цвет необходимо установить на этикетке, потом образцы цвета посылал на утверждение начальству. И затем одним нажатием кнопки на всех банках со «сгущенным молоком» менялся цвет. Колыхалов наблюдал за этим процессом со своего монитора. И это всегда было забавно. Особенно поначалу, когда покупатели еще не привыкли к таким метаморфозам. Этикетки вдруг прямо на глазах меняли цвет, и покупателей это завораживало. Они не понимали, что происходит. Потом, когда люди привыкли к этикеткам «хамелеон», смена цвета все равно привлекала внимание. Людям просто было интересно, какой цвет будет актуален в этот час. Забавлялся и Колыхалов, наблюдая за их реакцией, и всегда следил за процессом «перекраски» с замиранием сердца. Для него это было очень важно. Если цвет подобран удачно и увеличивался объем продаж, он получал премию. Если он просчитался, и выбрал малосимпатичный цвет, товар расходился хуже. И если объем продаж был ниже, чем средний, на десять процентов, то Колыхалов лишался премии. Потому можно понять, с каким волнением он следил за реакцией покупателей.

Сейчас он рекомендовал серо-белый цвет с голубоватыми размытыми полосами. Солнце подходило к зениту, на улице стало жарко, и прохладные тона должны привлечь покупателей.

Он согласовал свое решение с начальством и включил монитор, ведущий наблюдение за покупателями крупнейшего супермаркета.

Несколько манипуляций с клавиатурой, и банки с суррогатом на прилавках начали менять свой цвет. Покупатели, как всегда, задерживались, наблюдая за изменением цвета. Это привлекало внимание, и люди начинали покупать больше.

Колыхалов задумался, глядя на молодую покупательницу, которая с любопытством крутила в руках баночку – «хамелеон». Женщина чем-то понравилась ему, и он на время забыл о своей работе и о других покупателях. Удивительно, но сейчас ему было все равно, что там с объемами продаж.

«Интересно, она просто очень киногенична, или в жизни она еще привлекательнее?», – думал он. – «Да… В наше время наладить отношения с такой дамой – очень дорогое удовольствие… Хотя, видимо, спонсора у нее нет. Иначе она не интересовалась бы нашим дерьмовым товаром… Но в ней такого особенного? Каждый день – миллионы лиц, встречаются и не такие красавицы, но эта дама – что-то невероятное»…

Женщину не интересовала суррогатная сгущенка. Ее чем-то привлек цвет. Она крутила баночку, держа ее длинными ухоженными пальцами и смотрела на нее, как на драгоценность – оценивая, любуясь игрой цвета. Затем она поставила баночку на место и пошла вдоль прилавков. Но как красиво она шла. Это была не походка, это был настоящий танец. Высокая сильная фигура в обтягивающем открытом платье, грациозность и пластика в каждом движении. Было видно, что походка у нее непростая. а выработана многолетними упражнениями на подиуме или в спортзале.

Колыхалов вздохнул, опустил глаза и помотал головой, подумав: «Нет, нет… Лучше не смотреть… Иначе можно так на нее запасть, что потом болеть буду»…

Но женщина уже зацепила его. Работа не шла в голову. Он сидел перед монитором, сложив руки у подбородка и переживал впечатление. Оно было настолько сильным, что ощущалось даже физически – в груди стало тепло. Новое непривычное ощущение – тепло где-то на сердце, наверное, о таком ощущении говорят – тепло на душе. От одного изображения на экране. Надо бы увидеть ее в жизни…

– Обычная женщина, – попробовал успокоить себя Колыхалов. – Это просто от скуки… Ничего в ней особенного.

Сегодня надо было сменить цвет этикеток на вечер, и на этом рабочий день заканчивался.

Потраченные и заработанные единицы он будет считать вечером, перед сном, когда кончится день, так похожий на очередную партию азартной игры. Игра шла на деньги, но ставка была куда выше – сама жизнь. Потому азарт был велик.

Он слышал, что иногда люди ломались от этой игры. Она их выматывала. Чем они кончали? Куда пропадали? Он не знал. Но его эта игра пока держала. Ему было интересно жить, играя на деньги. Было. Еще вчера… Но сейчас что менялось. И он боялся перемен. Лучше жить, играя на деньги. Как все. Как всегда. А по другому и не получится. По другому просто не выжить. «С волками жить – по волчьи выть». Надо жить как все, или выйти из игры и умереть. Рамки самки жесткие. Выбора нет – живи как все или умри.

Лучше жить. Тем боле, иногда эта игра очень захватывала..

Заработать можно очень неожиданно. Например, на улице подойдет прохожий, спросит что-нибудь. Ответ стоит денег, прохожий может, конечно. узнать все в справочной системе, но там дороже. Единицы иногда падали ниоткуда, совершенно неожиданно. И также неожиданно можно было с ними расстаться. И вот сейчас, на работе – тоже самое. Ставишь «фишку» на цвет этиетки. Удачный цвет – хорошие продажи – крупный выигрыш. Неудачный цвет – проигрыш. Казино, рулетка, игровой автомат…

Вечером Колыхалов поймал себя на мысли, что подбирает цвет не так, как обычно. Он думал о красивой покупательнице и хотел, чтобы цвет понравился именно ей. И только ей. Получилось что-то необычное. Начальник отдела долго смотрел на нежные романтичные тона и сказал:

– Существует пятьдесят тысяч тонов красного цвета. Индейцы некоторых американских племен отличали все эти тона. Мало того, почти все эти тона имели у них свои отдельные названия… Но ты, Колыхалов, похоже, различаешь сто тысяч тонов… Ну что ж, ставь цвет, посмотрим…

Цвет гипнотизировал. Покупатели останавливались и как завороженные смотрели на прилавки. В тот вечер был раскуплен весь товар. Во всей сети супермаркетов города, не только в том, за которым следил Колыхалов. Колыхалов и радовался, и переживал. Он получит крупную премию. Но увеличится средний объем продаж, и потом трудно будет добиться такого же успеха, чтобы побить свой рекорд.

Собираясь домой, он еще раз включил монитор, как знать, а вдруг…

Он чуть не вздрогнул. Дневная покупательница снова рассматривала его этикетку. Он заволновался, увеличил изображение, сфокусировал ее лицо и сохранил портрет в памяти компьютера. Это было серьезным нарушением служебных Правил, за это можно получить крупный штраф, но сдержаться он не мог.

Вечером у него было необычное настроение. Он стоял у окна в своей квартире и смотрел на часть заката, видимую между высочайших домов. Солнце теснилось в узком коридоре, оттенки красного гасли и слабели, светило потихоньку уходило за горизонт, невидимый за гороподобными зданиями Мегаполиса. Настроение не смогло испортить даже предупреждение от соседей снизу. Утром, когда он разлил кофе на пол, у них сработал датчик затопления. И вечером он получил предупреждение… «Напоминаем, что в случае порчи нашего имущества вы должны будете возместить убытки в десятикратном размере с учетом морального вреда и недополученной нами выгоды вследствие утраченной психофизической формы из-за нервных переживаний, связанных с порчей нашего имущества по вашей вине… Также вам может быть предъявлен дополнительный судебный иск, если в результате ваших злокачественных действий наступит стойкое расстройство здоровья у жильцов нашей квартиры и связанные с этим огромные убытки в перспективе, которые вы также должны будете компенсировать….»

– А что будет, если я их в самом деле затоплю?… – задумался Колыхалов. – Залить их всех, клиноголовых, до первого этажа… И самому утопиться. Бесплатно. В своей ванне. Нет, уж лучше их всех утопить… До чего же я люблю наш добрейший народ… Утопить их сразу, чтобы не мучились, и дело с концом. Вот будут убытки Водоканалу. Такой расход воды. а платить и некому – все утонули…

Он засыпал с мыслями о прекрасной женщине, и в первый раз за много лет не подвел баланс дня. Сколько он сегодня потратил и сколько заработал? Его это не интересовало. Он понимал, что это патология, но сделать с собой ничего не мог. Он вспоминал черты лица прекрасной незнакомки, и на душе снова становилось тепло. Деньги не давали такого ощущения. И купить ощущения за деньги тоже нельзя.

Так что же это за чувство, если у него нет денежного эквивалента? Если у явления нет денежного эквивалента, то и явления нет.

Сон не шел. Он все думал о ней. Кто она, каков ее социальный рейтинг? Если рейтинг высок, то минута ее личного времени стоит очень дорого. Быть может, даже сто единиц. А это значит, что если он заговорит с ней, пытаясь познакомиться, то это будет стоить ему сто единиц за минуту разговора. Колыхалов вздохнул. Это большие деньги. А что если… Заработать или сэкономить? Хотя бы на разговор… Она согласится поговорить, потому что это заработок для нее…

«Но утром все покажется смешным», – подумал он. – «Утро вечера мудренее. Надо спать. завтра надо быть в форме, иначе – опять лишние расходы. Спать, спать… Но что ее заинтересовало? Понятно, что не содержимое банки, иначе она не пришла бы вечером посмотреть на смену цвета… Значит, все таки цвет? Его цвет? Ей интересна его работа?…»

Утром поднялся ветер. Он притащил откуда-то издалека темно-фиолетовый тучи, они тяжело ползли по небу, лениво шевелясь, показывая белесые бока. Колыхалов все-таки не выспался и остановил будильник только на двадцать первой единице. Но зато сегодня выключены вентиляторы и воздух бесплатный. Потому можно себе позволить вскипятить воду.

Начался ливень. Ветер клонил мощные струи дождя к окну, струи стекали по стеклу. И Колыхалова посетила шальная мысль. А что если набрать дождевой воды? Но потом он вспомнил, что без фильтрации дождевую воду потреблять нельзя даже для технических нужд. А фильтр стоит дороже, чем сама вода, которую можно с его помощью очистить. Невыгодно. И бесплатная вода, такая соблазнительная, падала струями вниз, уходила в ливневые стоки и не доставалась никому. Утекал товар, который стоит так дорого…

Колыхалов пил кофе, просыпаясь до конца и прислушивался к себе. Вчера произошло что-то очень хорошее, о чем приятно вспомнить. Ну да, конечно. Прекрасная женщина. И он ехал на работу в чудесном настроении. Там его ждал сохраненный на компьютере портрет незнакомки.

Однако по дороге снова случились лишние расходы. На время дождя над бегущим тротуаром автоматически растянулся эластичный навес, и проезд стоил дороже на тридцать процентов. В принципе, расходы на дорогу оказались такими же, что и вчера. когда пришлось платить за воздух. Штраф инспекторам Колыхалов не считал – это просто несчастный случай. Несчастная, но случайность. Неожиданная и незапланированная, как стихийное бедствие.

На работе он первым делом открыл портрет незнакомки и долго любовался правильными чертами ее лица. Особенно его поразило выражение ее глаз. Она была удивлена. Она была зачарована. Конечно, смешно даже думать, что ее так заворожил цвет. Каким бы он ни был, но цвет – это всего лишь цвет… Но а если не цвет, то – что тогда?

Сегодня он нарушил последовательность работы. Закрыл портрет и сразу подключился к камерам супермаркета в надежде увидеть ее там.

Но ее не было. Вчера она побывала там два раза, как раз во время смены цветов. Так, значит, она может придти и сегодня в то же время? Это удивило бы Колыхалова, но а вдруг?

– Я выбираю цвет для тебя, прекрасная незнакомая дама… – сказал Колыхалов и приступил к работе. Он представил, как она выглядит сейчас…. Сегодня она в мокром кожаном костюме, стремительная и сильная, спешит укрыться от дождя… Сегодня ее прекрасные пышные волосы мокрые от дождя, и конечно, дома она предусмотрительно побрызгала свою великолепную прическу специальным нейтрализующим аэрозолем. Это для того, чтобы случайно попавшая дождевая вода не причинила вреда волосу. Потому что местные дожди – это хорошо разбавленная кислота и щелочь с примесями десятков других вредных «наполнителей». Иногда дожди вдруг становились чистыми. Если местным промышленника дешевле было включить очистные установки, атмосфера вокруг города была чистой. А если дешевле было заплатить взятку Природоохранной инспекции, тогда на головы горожан лился жидкий яд. Со временем Природоохранная инспекция, конечно, высчитала расходы промышленников на очистку и стала запрашивать взятки в сумме чуть меньшей. Немного, но меньше, чем стоит очистка. И промышленники уже забыли, когда в последний раз включали очистку. Отдать взятку выгоднее.

– Я выбираю цвет для тебя, – повторил Колыхалов и подошел к окну. Ему надо было видеть улицу, – серо-фиолетовое ненастье, серебряные струи дождя, мокрый черный асфальт… Тогда он выберет актуальный цвет дня.

Цвет свинцовых туч, цвет платья из темной кожи, блестки света на скрипучей мокрой коже, серое спокойствие ласкового дождя, монотонный шум воды, красивый темный волос женщины, блестящая черная заколка… На невидимой палитре Колыхалов смешал все это, и в несколько мазков создал на экране цвет дня.

– Дорогая, думаю, тебе понравится… – прошептал он.

Она пришла во время смены цвета. В платье из темной кожи, блестящем от дождя.

– Такой я тебя сегодня и представлял… – поразился Колыхалов. – Но я же не ясновидящий… Просто у нас поразительно схожие вкусы…

Она взяла банку с прилавка уже знакомым Колыхалову жестом и снова любовалась цветом. И ему казалось. что она смотрит не на созданный им цвет, а прямо на него…

Вечером Колыхалов добавил цвет приближающейся ночи и осторожно внедрил в гамму тему невидимого в этот день за тучами заката. Зовущие и тревожащие бордовые тона прятались в глубинах темных цветов. Такой был вечер.

Она приходила опять посмотреть новый цвет и тоже видела этот вечер. А Колыхалов был в восторге от того, что она снова пришла и видела то, что он сделал для нее.

– Я просто нарисовал сегодняшний день… – скромно сказал Колыхалов начальнику отдела, когда тот вызвал его к себе.

– Просто? Просто день?! – начальник срывался на крик. – Товар смели с прилавков!! Служба доставки не успевает подвозить! А если тоже самое будет завтра, производственные линии будут работать уже в три смены, круглосуточно!! А вы, господин Колыхалов, заработали очень большую сумму. Надеюсь, далеко не в последний раз, ибо я, как начальник отдела, тоже заработал очень неплохо. Рекомендую продолжать в том же духе.

День принес сверхприбыль, но вечером Колыхалову было отчего-то грустно. Он шел домой не спеша, ссутулившись, и не обращал внимания на дождь, который нес запах фенола. Дождь промочил одежду до последней нитки, стекал струями за воротник, но было тепло. Колыхалов шел и думал о прекрасной покупательнице. Кто она? А вдруг она художница?!

Художник – это ругательное слово. Это синоним бездельников, которые занимаются возней с красками, а потом бегают со своими заляпанными краской полотнами и пристают ко всем – посмотрите, оцените сумасшедшую мазню. Художники – это ненормальные люди. Хотя из истории он знал. что когда-то на художников был спрос. Тогда не было фотографии, не было копировальной техники, не было видео, ничего не было. И запечатлеть изображение мог только художник. Потом появилась копировальная техника, нужда в картинах отпала, исчезли и настоящие художники, которые могли достоверно перевести изображение на холст. Зато появились многочисленные чудаки. которые рисовать не могли, а занимались на бумаге черт знает чем. Все это называлось авангардом, модернизмом, кубизмом и еще чем-то. Словом, чем хуже картины, тем мудренее названия. И на эти каракули, как это не кажется странным сегодня, был спрос, и за них платили огромные деньги. А сегодня старинные картины авангардистов с изображениями всяких уродливых людей и вещей показывают только в Академии маркетинга. Как хороший пример того, что продать можно все, что угодно. Надо только уметь создать культ и моду. Культ и мода рождают спрос даже на совершенную никчемность. Странные предки платили миллионы своих единиц за какие-то каракули… Сейчас каракули не в цене, но до сих пор находятся ненормальные, желающие заработать и прославиться давно отжившим способом…

Впрочем само слово продать сегодня применялось так часто, и было таким важным, чуть ли не главным в жизни, что ему были придуманы множество синонимов, постепенно вошедших в словари. Слова эти. правда, носили свои смысловые оттенки и означали не просто продажу. Например, «впарить» означает продать испорченный товар. «Втюхать» означает продать совершенно ненужный покупателю товар. «Спихнуть» означает сдать крупную оптовую партию залежалого товара. И так далее… Об этом Колыхалов вспомнил тем дождливым вечером и вот почему… «Слово, как и цвет, имеет свои оттенки, тона и полутона… Эта моя покупательница имеет очень чуткий вкус… И даже хорошо, если она окажется художницей. Тогда она никому не нужна, а мне она дорога все равно, будь она даже художницей… Даже лучше, если она художница…»

Впрочем, художники как таковые сохранились. Но они занимались не живописью и назывались совершено по другому. Дизайнер по цвету, маркетолог цветовых решений, психолог цветового воздействия и так далее. Но только не художник. Художник – это просто оскорбление. Почти бранное слово. Художник – это нищий придурок, почти сумасшедший.

С Колыхаловым определенно что-то происходило. Что – он не мог понять. Дома он машинально сделал все обычные дела и задумался. Финансовый результат дня его не волновал, как и вчера. А это уже было похоже на болезнь. В этом был смысл каждого дня и всей жизни в целом – вечером придти домой и «подбить бабки»… Он стоял у заплаканного темного окна, глядя на улицу, блестящую под скупым светом фонарей и грустил. Потом решил все-таки сделать то, что необходимо. Вытащил из кармана куртки портативный электронный кошелек и проверил свои финансовые дела. Расходы: ежедневный счет за аренду жилья, за воду, лифт, газ, электричество, мусоропровод, услуги дворников, связь, доставка новостей, пользование эскалатором, питание в столовой, покупка продуктов на вечер в супермаркете… Доходы: оклад за день и огромная по его меркам премия. Сегодня он богат. Десять тысяч единиц. Теперь он смело может подойти к незнакомке и заговорить с ней.

Заговорить в городе с незнакомым человеком не считалось чем-то неприличным. Да и самого понятия приличия уже давно не существовало. Есть понятие выгодно-невыгодно. Незнакомец охотно вступит с тобой в беседу, потому что получит оплату за потраченное личное время. Минута личного времени Колыхалова стоит десять единиц. Подходи, беседуй, плати десять единиц за минуту. Но премия за последние два дня заметно увеличит среднемесячный доход Колыхалова, и в этом месяце минута его свободного времени будет котироваться намного дороже. Цена этой минуты высчитывалась предельно просто – ежемесячный доход делился на количество минут в месяце, а результат и составлял цену минуты личного времени.

Утром Колыхалов удивленно понял, что новый день, как и два предыдущих, поразительно отличается от одинаковых, стандартных дней всей его прошлой жизни. Будто надвигалось что-то великое, какие-то колоссальные перемены, и по сравнению с ними вся эта ежедневная привычная суета казалось такой бессмысленной и пустяковой. Но что может произойти в давно отлаженной жизни? Жизнь, как конвейер, в котором давно отшлифована, доработана и отлажена каждая деталь. Все давным давно усовершенствовано, все слабые места усилены, все шероховатости притерты. Остается только жить, как катиться по накатанным рельсам. Что может произойти… Да ничего. В такой жизни ничего не происходит, кроме финансовых изменений. Меняется финансовое положение, а уж потом, вслед за этим – сама жизнь, как вторичный придаток финансов. Жизнь – как технологические отходы финансовой деятельности человека. Финансы первичны – жизнь вторична. Жизнь – следствие финансовой деятельности индивидуума. Нет финансов – нет индивидуума.

Сегодня он шел на работу и удивленно понимал, что его волнует совсем не предстоящая работа. А то, придет ли его женщина в супермаркет или нет? Это уже походило на психическое отклонение. Это и в самом деле было отклонением от нормы. Норма – подчиненность и служение финансам. Работа – это финансы. Чтобы заработать, надо думать о работе. Остальное – расстройство психики, распыление сил и времени.

В обед она не пришла. А Колыхалов старался. Цвет на этот раз получился особо романтичным, в глубоких иссиня-серых тонах с нежными красноватыми разводами. Он очень хотел, чтобы она снова оценила его работу. Но она не пришла. И Колыхалов дожидался вечера в подавленном настроении. Цвет удался, он снова хорошо заработал, но не это сейчас было его стимулом. К трем часам дня он понял, что не сможет создать цвет вечера на таком же высоком уровне. Просто не сможет, и все. Потому что она не пришла и не видела его работу. Значит, она не придет и вечером… Хотя, может и придет? Но может и не придет. У Колыхалова опустились руки. Он, конечно, сделал цвет. Но не на этом странном чувстве, которое раньше называли вдохновением, а просто на профессионализме. Но это было не то… И покупатели почувствовали это. Вечером объем продаж пошел вниз…