Текст книги "Сокровище нумизмата"

В словах Виктора сквозила уверенность.

– Еще хотел полюбопытствовать. Вы говорили, что Панин не входит в элиту нумизматического мира. Такую, как ваш отец, и Обухов?

Шульц-младший подавился чаем, когда услышал это.

– Кто? Обухов?! Я вас умоляю! Это он-то элита?

– Я думал, председатель должен быть экспертом в своем деле, – попытался оправдаться я.

– Согласен, должен. Но этот – исключение. Нет, он однозначно не профан, но и гуру его назвать никак нельзя. Наглый, язвительный, несколько лет назад появился здесь, словно черт из табакерки, и начал гнуть свои правила. Вошел в сообщество, открыв дверь ногой, и через несколько месяцев сместил старого председателя.

– Вашего отца?

– Нет, папа никогда не принимал участие в организационных вопросах. Не хотел тратить свое время на это. Он говорил: «Я лучше поучаствую в онлайн-аукционе или прочту умную книгу, чем буду ходить в залу, стучать ложкой по бокалу и просить милостыню на развитие сообщества, загребая деньги себе в карман». Он не любил Обухова.

– А Обухов?

– Он отца очень уважал, не говорил ему ни слова поперек.

– И все-таки, откуда он взялся?

– Переехал в Москву с Дальнего Востока. Там родился и прожил всю жизнь, а потом переехал сюда.

– Любопытно.

– Да, наверное. Но мы существенно отклонились от темы. Вы выбрали монеты? – спросил Виктор, ближе пододвигая ко мне альбом.

Я растерялся и схватил первые попавшиеся:

– Да, мне, пожалуйста, вот эти две.

– Так, что тут у нас? Копейки четырнадцатого и пятнадцатого годов? Возьмите еще шестнадцатый, отдам три за тысячу.

– Рублей?

– Ну, конечно, не долларов же, – он ухмыльнулся.

Я расплатился с мыслью абсолютного непонимания, что мне делать с этими монетами. Успокоил себя мыслью, что могу попасть на более дорогие монеты.

– Новые лица? Привет, Витя, представишь меня своему приятелю? – послышался бодрый голос за спиной.

– Конечно, Анатолий Константинович, какие вопросы! – Виктор встал и пожал руку подошедшему мужчине.

– Олег, – представился я.

– Обухов Анатолий Константинович, председатель на этом мероприятии.

– Знаю, мне про вас уже рассказали.

– Надеюсь, хорошее?

– Конечно, – ответил я, внимательно осматривая Обухова.

Поджарый, высокий, энергичный. Атлет с лицом старого деда. На вид ему было под восемьдесят, а на лбу виднелся след от большого шрама, идущего от левого виска до переносицы.

– Неместный или начинающий? – не ослабляя хватку, продолжал председатель.

– Начинающий он, с Паниным приехал, – вмешался Виктор, видя мое замешательство.

– Ах, с Паниным! – саркастически ответил Обухов.

Тут послышался голос и самого Филиппа Самуиловича:

– Олег, вот ты где!

– Вспомнишь про него – вот и он, – не останавливался Обухов.

– Я тебя потерял, ты чего тут трешься? – недовольным голосом обратился ко мне Панин, недовольно косясь на Обухова.

– Не трется, а набирается опыта у профессионалов, – поправил его председатель.

– Да, за это большое спасибо Вите, а вот что ты тут делаешь?

– Это мой клуб, ты не забыл? Я делаю тут все, что захочу.

– Пошли! – сказал Панин, буквально поднимая меня из-за стола.

Обухов рассмеялся:

– Филя, пожалей парня, чему ты его научишь? Своим псевдознаниям?

– Моих знаний на пятерых таких, как ты, хватит! – взвился Панин.

Однако председатель не остался в долгу:

– Ну, вот, только не надо снова косить под него, тебе не идет. У маэстро гонора и то было меньше чем у тебя, а знаний – вообще, молчу.

Я пожал руки присутствующим, после чего Панин утянул меня за собой, как родитель уводит с детской площадки ребенка, который еще не наигрался. До выхода мы шли быстро и молча. В какой—то момент мы резко остановились, Панин выдохнул и заговорил:

– Ты же должен был с Виктором все обговорить, как к тебе этот черт старый привязался?

– Он сам подошел. С Виктором мы переговорили, все, что мне нужно было, я услышал, – решительно ответил я.

– Есть новости? – с надеждой спросил он.

– Пока нет, переговорю с братом, на начальную статью уже набрали.

– Какую статью?! – удивленно переспросил Панин.

– Для газеты, какую еще-то? – ответил я с улыбкой, пытаясь успокоить его и наивно полагая, что он еще не отошел от разговора с Обуховым.

– Ты что, совсем охренел?! Я, мать вашу, плачу вам за анонимность! Чтобы ни одна живая душа не узнала про мой вопрос!

– Чтооо?! – теперь уже недовольным стал мой голос.

– Мне это надоело, я звоню Дмитрию! – он выхватил телефон и трясущимися пальцами начал тыкать кнопки на старой кнопочной говорилке.

– Ало, Дима, про какую, к херам собачьим, статью в газете мне говорит твой брат?

Я слышал в трубке голос брата, но слов разобрать не мог.

– Понял. Я старый человек, не доводите так, – сказал Панин и протянул мне трубку.

– Привет! – услышал я Димин голос. – Я просил тебя задавать только нужные вопросы, кто тебя тянул за язык про статью ляпнуть?!

Я понял, что Панин согласился говорить с братом начистоту только на условиях анонимности. Наверняка, у Димы был план, как опубликовать материал, но, похоже, я все испортил.

– Слушай, я…

– Нет, это ты слушай! Сейчас положишь трубку и скажешь Панину, что не так меня понял и никакого репортажа не будет, – перебил меня Дима.

– Хорошо, – сказал я и вернул трубку Филиппу Самуиловичу. – Слушайте, извините меня, пожалуйста, про репортаж я на автомате сказал – все, о чем мы говорим, остается только между нами.

– Ради бога, Олег, не пугай меня!

– Не буду, – выдавил я из себя улыбку.

Мы попрощались, и я поехал домой. Весь день я ходил от стены к стене, анализируя все, о чем мы поговорили с Виктором. У меня зародились определенные сомнения касательно масштабов коллекции Шульца. Не мог же Панин знать больше, чем сын гениального нумизмата. Причем дальше расспрашивать Панина, судя по всему, было бесполезно – свое мнение он едва ли поменяет.

Повесив на стену большой лист формата А2, я, подобно детективам из американских фильмов, начал наносить на него известные данные этого уравнения. Единственная зацепка и возможность проверить достоверность слов Панина – это золотая монета номиналом в двадцать рублей, хранящаяся в Эрмитаже.

Недолго думая, я вбил в навигатор адрес Эрмитажа и начал собирать вещи. Семь часов пути. В Питере буду глубокой ночью, переночую где-нибудь, потом в Эрмитаж – и домой, мысленно нарисовал я план действий.

Проверив квартиру, припустил вниз, чтобы успеть покинуть город до вечерних пробок.

Глава 8. А был ли клад?

Путь до Питера по платной дороге прошел на одном выдохе. Заснул я в небольшом отеле на въезде в город. Эрмитаж открывался в одиннадцать часов. Я был одним из первых в очереди и сразу после приобретения билета ринулся внутрь в поисках нужной мне монеты. Наконец, вот она – золотая монета тысяча семьсот пятьдесят пятого года с профилем Елизаветы. Рядом табличка с пояснениями: «Монета 20 рублей 1755 года, без преувеличений, – самая дорогая монета царской России из золота. В оборот она не попала – было сделано всего несколько пробных экземпляров. Такой большой номинал царицей не был утвержден, поэтому монету не стали массово чеканить. До наших дней дошло всего два экземпляра, один из которых является гордым достоянием Эрмитажа. Аверс: кукольное изображение правительницы (круглый лоб, слегка надутые щеки, аккуратные локоны, ниспадающие на плечи), разработанное Б. Скоттом, в шикарном царском наряде помещено в центр платежного средства. Под ним находится аббревиатура названия учреждения, чеканившего монету – „СПБ“. Вокруг портрета по краю изделия вырезана легенда – „Б•М•ЕЛИСАВЕТЪ•І•ІМП•І САМОД•ВСЕРОС“. Реверс: 4 территориальных герба (Сибири, Москвы, Казани, Астрахани), расположенные под углом 90° один к другому и соединенные в центре имперским гербом, занимают большую часть монетной площади. Между эмблемами выбиты цифры года производства – „1“, „7“, „5“, „5“. Повторяющая форму монеты надпись выгравирована по ее краю, отдельные части которой разделены коронами, венчающими гербы – „ІМПРСКАЯ“, „РОССЇИС“, „МОН•ЦЕНА“, „ДВАТЦАТ•РУБ“ (буква „Т“ расположена над точкой)».

Я был раздосадован: никаких отсылок к Шульцу. Внимательно оглядев безразличную смотрительницу зала, я пришел к заключению, что говорить с ней не имеет смысла. Но вот с одним вопросом она все-таки наверняка может помочь.

– Добрый день! Подскажите, пожалуйста, как мне найти управляющего или директора музея? – поинтересовался я.

– Добрый! Конечно. Выходите на улицу, направо до конца стены, еще раз направо. Там увидите вывеску: «Администрация».

– Спасибо, – кивнул я и, развернувшись, устремился на выход сквозь толпу утренних экскурсионных групп.

Вход в администрацию музея оказался достаточно хорошо скрыт от любопытных взглядов посетителей. Внутри оказался яркий коридор с тремя дверьми. Я постучал в первую попавшуюся.

– Добрый день! – сказал я мужчине в деловом костюме, сидевшему за компьютером в небольшом, но хорошо обставленном кабинете.

– Здравствуйте! Вы кто? – спросил он, практически не отрываясь от клавиатуры.

– Меня зовут Олег, журналист «МП» Москва. Мне нужен управляющий музеем или сотрудник, который может ответить на несколько вопросов по экспозиции, – быстро выпалил я.

– Вы записывались на прием?

– Нет, вопрос оказался срочным, я ехал к вам в ночь.

– Тогда все комментарии через пресс-службу музея.

– Просто подскажите, пожалуйста, с кем мне можно переговорить – возможно, я смогу договориться.

– Со мной, увы, не договорились, – с ухмылкой на лице ответил мужчина.

– Да послушайте вы, я пишу статью про убийство выдающегося коллекционера. Преступник на свободе. Он передал вам одну из самых дорогих монет в мире. Двадцать рублей золотом. Его фамилия – Шульц.

– Во-первых, эта фамилия мне ни о чем не говорит, во-вторых, эта монета – собственность музея, нам никто ничего не передавал.

– Возможно, я неправильно выразился, но мне очень нужно это узнать. Я согласен на любые ваши условия в обмен на эту информацию, – жалостливо проговорил я.

– Молодой человек, после того, как вы назвали ваше издание, я потерял всякий интерес к нашей беседе. А впрочем, я скажу вам, откуда у нас эта монета, в обмен на одну услугу.

– Все, что скажете, – вдохновлено сказал я.

– Я провожу частные выставки картин в Санкт—Петербурге и Калининграде. Через месяц хочу провести первое такое мероприятие в Москве и, чтобы заявить об этом, обратился в три крупнейшие газеты города, включая вашу. С просьбой разместить рекламу на первой странице. Если в остальных газетах я с горем пополам договорился, то сделать это с вами категорически не получилось. Вы знаете, что мне сказал этот сноб в издательстве?

– «Мы не желтая газетенка и никогда не будем вставлять рекламу на первую полосу. Ваше место перед кроссвордами». Верно? – я процитировал любимую фразу брата.

– Да, слово в слово! А за размещение в самом конце газеты он запросил как за рекламу на радио. Я понимаю ваш формат и охват, но это перебор.

– И как я могу вам помочь?

– Я хочу, чтобы реклама моего мероприятия была на первой полосе, а главное – бесплатно!

– Главред мой брат, этот вопрос легко решаем.

– Отлично! Вот идите и решайте. Текст статьи на общей почте.

– Вы про монету еще не сказали, – напомнил я.

– Ильфа и Петрова читали? Утром деньги – днем стулья. Придете с газетой – тогда и поговорим. Я человек слова, во мне можете не сомневаться.

– И все же хотелось бы получить хоть какие—то гарантии, – возмутился я.

– Подойдите ко мне.

Он подозвал меня к себе, открыл в компьютере папку с моей монетой, а в ней я увидел скан: «Акт приема-передачи в аренду с контактами».

– Принесите мне газету – и копия акта ваша. Мне нужно работать, до свидания.

Я вышел в коридор и сразу же принялся звонить Диме. Я был настолько воодушевлен, что совершенно не ожидал получить отказ. А он буквально встал в позу. Мои аргументы абсолютно не действовали. Отказываться от своей затеи я не хотел, и решился на обман. Сейчас многие подумают: мол, журналисты и без того врут через слово, но, поверьте, это не так.

У меня в ноутбуке имелись черновые версии верстки газеты, далее дело было за малым: отредактировать первую полосу с обрушением акций из-за продажи «ВостНефти», впихнуть в рамке рекламу с коммерческой выставкой – и вуаля! Найти в культурной столице издательство, которое сможет напечатать десяток уже сверстанных газетных полос, не составило труда. К следующему дню я стоял перед кабинетом человека, ни должность, ни имя которого я не знал. Постучавшись, я вошел.

– И снова здравствуйте!

– Опять вы. Уже договорились?

– Именно так, – сказал я и вложил на стол стопку газет с его рекламой.

– Завтрашний выпуск, – гордо добавил я.

– Почему я должен вам верить?

– Я же говорил, мой брат – главный редактор, а вот и согласование от него на моей почте, – я показал поддельное письмо с подписью Димы, где он пишет распоряжение о срочном размещении на первой полосе моего материала в завтрашнем выпуске.

Мой собеседник решил перестраховаться и позвонить в издательство при мне.

– «МП» Москва, – послышался звонкий голос Оли с ресепшена.

– Добрый день! Кто такой Сажин Дмитрий?

– Дмитрий Олегович – главный редактор нашего издания.

– Вы не знаете, он вносил изменения в завтрашний выпуск?

– Затрудняюсь сказать. Но вполне возможно, он может все, – уверенно ответила Оля.

– Спасибо!

– Хорошо. Допустим, я вам поверил, – сказал мой собеседник, отправив нужный мне акт на печать.

Лист лениво выехал из принтера и уже через секунду был в моих руках. Я быстро пробежался по нему до места: передан в долгосрочную безвозмездную аренду Ричардом Пэй, далее шли контакты.

– Пэй?! Точно! Виктор говорил мне про него! – проговорил я.

– Я надеюсь, вы понимаете, что это строго между нами?

– Конечно! – крикнул я, уже закрывая за собой дверь.

Глава 9. Ду ю спик инглиш?

Если верить интернету, в Канаде сейчас была полночь. До звонка Ричарду оставалось восемь часов. Проверив свой тариф, я закинул три тысячи на телефон и решил, наконец-то, выдохнуть, позавтракать и хоть немного поспать. Я был очень зол на Диму и на его принципы, из-за которых мне пришлось обмануть музейного работника.

Кофе и пышки в Питере оказались выше всяких похвал. В голове мелькало много мыслей: знает ли Ричард Шульца, захочет ли он говорить со мной, и главный вопрос – хватит ли мне знаний английского, чтобы суметь задать свои вопросы и получить на них ответы.

Сразу после завтрака я выехал в сторону Москвы. Остановился на стоянке дальнобойщиков, чтобы выспаться и потом позвонить канадцу. Спалось мне достаточно хорошо, и я проснулся лишь от звонка будильника, который предусмотрительно завел еще в пышечной. Глубоко выдохнув, я набрал номер Ричарда.

– Hi! (Привет!) – послышался бодрый голос.

– Hi! Is this Richard Pay? (Привет! Это Ричард Пэй?) – не так уж и уверенно спросил я.

– Yes, who is it? (Да, кто это?)

– My name is Oleg; I am a journalist from Russia. I was hired by Mr. Panin to help him investigate the mysterious death of Mr. Schultz. Are you familiar with him? (Меня зовут Олег, я журналист из России. Меня нанял мистер Панин для того, чтобы помочь ему расследовать загадочную смерть господина Шульца. Вы знакомы с ним?)

– What the hell?! Mikhail dead? If this is a joke, it’s not fucking funny! (Какого черта?! Михаил умер? Если это шутка, то чертовски не смешная!) – голос канадца стал очень раздражительным.

– This is not a joke. According to the official version, it was an accident, but Mr. Panin has doubts about this, so he hired me. (Это не шутка. По официальной версии это несчастный случай, но у мистера Панина есть сомнение на этот счет, поэтому он нанял меня).

– When did this happen? I haven’t been able to reach him for two weeks. (Когда это произошло? Я не могу дозвониться до него уже две недели).

– About two months ago. Can you answer a few questions? Are you comfortable talking? (Около двух месяцев назад. Вы можете ответить на несколько вопросов? Вам удобно говорить?)

– Of course! Mikhail was my friend, if I can help in any way, I will certainly do it. (Конечно! Михаил был моим другом, если я смогу чем—то помочь, то непременно это сделаю).

– Tell us how long you have known each other and how you met? (Расскажите, как давно вы знакомы и как познакомились?)

– Well, then. We met at an auction in Berlin about twenty years ago. I was there as an independent expert; Mikhail found a discrepancy in my assessment in the coin I was checking and argued my mistakes. He didn’t do it publicly and didn’t embarrass me. I became interested in his knowledge and after talking, I invited him to Quebec to participate in the commission for the evaluation of a curious American selection. His assessment, judgment, ability to see the little things, turned out to be beyond praise. He helped us a lot and became my mentor or adviser. We often talked on the phone with him, he helped me in assessing the most difficult cases, and I helped him incognito to purchase various coins on European and overseas sites. (Ну что ж. Мы познакомились на одном аукционе в Берлине около двадцати лет назад. Я был там как независимый эксперт. Михаил нашел в монете, которую я проверял, несоответствие моей оценке и аргументировал мои ошибки. Он сделал это не публично и не стал меня позорить. Мне стали интересны его познания и, пообщавшись, я пригласил его в Квебек для участия в комиссии по оценке одной любопытной американской подборки. Его оценка, суждение, умение видеть мелочи оказались выше всяких похвал. Он очень помог нам и стал моим наставником или советчиком. Мы часто созванивались с ним, он помогал мне в оценке самых сложных случаев, а я помогал ему инкогнито приобретать различные монеты на европейских и заокеанских площадках).

– Were the coins you helped him buy expensive? (Монеты, которые вы помогали ему покупать, были дорогие?)

– Mikhail would correct you now. They were rare and had no price. If we evaluate them in monetary terms, they were ordinary, and there were expensive ones. The most expensive in my memory cost about six million dollars. It was a magnificent specimen, the 1907 double eagle of Saint—Gaudens. (Михаил бы сейчас поправил тебя. Они были редкие и не имели цены. Если оценивать их в денежном эквиваленте, то были обычные, а были и дорогие. Самая дорогая, на моей памяти, стоила около шести миллионов долларов. Это был великолепный экземпляр, двойной орел Сент—Годена 1907 года).

– The Russian Museum in the Hermitage, in St. Petersburg, keeps the twenty—ruble coin you have given. As far as I know, this is Mr. Schultz’s coin. How did it get to you? (В русском музее, в Эрмитаже, в Санкт—Петербурге, хранится переданная вами монета двадцать рублей. Насколько я знаю, это монета господина Шульца. Как она попала к вам?)

– How do you know? Mikhail assured that no one knows about it. This is really his coin, as well as the second one. I managed to buy one of them at an auction in London, in 2008. I don’t know how he got the second one. As I said, Mikhail was a very non-public person in this regard. Practically no one knew his real collection. I do not know why, but he wanted several duplicate copies to be put on public display without mentioning his name. We agreed that I would transfer it on my own behalf, in return I would receive loyalty by participating in auctions in Russia and be able to fly to him more often and buy coins here. (Откуда вы знаете? Михаил уверял, что об этом никто не знает. Это, действительно, его монета, как и вторая. Мне удалось купить одну из них на аукционе в Лондоне в 2008 году. Как у него оказалась вторая – мне неизвестно. Как я говорил, Михаил был в этом плане очень непубличный человек. Практически никто не знал его реальную коллекцию. Я не знаю, почему, но он захотел, чтобы несколько повторяющихся экземпляров были выставлены на всеобщее обозрение без упоминания его имени. Мы договорились, что я передам ее от своего имени, взамен я получу лояльность при участии в аукционах в России и смогу чаще прилетать к нему и приобретать монеты здесь).

– Why should that person have been you and not Panin? (Почему этим человеком должны были быть вы, а не Панин?)

– The main argument was that so no one would have any doubt that the coins did not settle in Russia and they automatically disappeared from the field of view of those who had an aggressive interest in them. (Основной аргумент был в том, что так ни у кого не осталось бы сомнений в том, что монеты не осели в России, и они автоматически пропадали из поля зрения тех, кто имел к ним агрессивный интерес).

– Is it possible to export cultural heritage from the country? (Разве можно вывозить культурное наследие из страны?)

– Officially, no. But if there are familiar diplomats at the embassy… However, I will not answer this question. Let’s move on. Moreover, almost all the coins eventually remained in the country with Mikhail. I pointedly took out only two that were not of interest to him. (Официально – нет. Но если есть знакомые дипломаты в посольстве… А впрочем, я не буду отвечать на этот вопрос. Давайте дальше. Тем более, почти все монеты в конечном итоге оставались в стране, у Михаила. Я показательно вывез только две, которые не представляли для него интереса).

– Panin, Obukhov, Viktor Schultz, do you know any of them? (Панин, Обухов, Виктор Шульц, вы знакомы с кем-нибудь из них?)

– I saw Panin a couple of times, Mikhail introduced us to each other, Viktor is his son, and I do not know the third. Why are you asking? (Видел Панина пару раз, Михаил представлял нас друг другу, Виктор – его сын, а третьего я не знаю. Почему вы спрашиваете?)

– According to Mr. Panin, the rarest and most expensive coins have disappeared. He transferred a dozen and a half for six and a half million dollars. I’m trying to figure out if that’s the case. Could his collection have been so expensive? (Со слов мистера Панина, самые редкие и дорогие монеты пропали. Он перечислил полтора десятка на шесть с половиной миллионов долларов. Я пытаюсь понять, так ли это. Могла ли его коллекция быть настолько дорогой?)

– I assure you, his collection was three times more expensive. (Уверяю, его коллекция была дороже раза в три).

– Is there any way to calculate these coins from the total mass? (Можно вычислить эти монеты из общей массы?)

– I doubt. Firstly, he did not like coins in cases, it was important for him to touch them with his hands, to examine them. Secondly, if the pearls of his collection were stolen, they will be lost from the general view for a long time and will surface when neither you nor I will be alive. Of course, one—time copies may appear at various auctions, but we probably won’t know who bought or who sold them. (Сомневаюсь. Во-первых, он не любил монеты в кейсах, ему было важно трогать их руками, рассматривать. Во-вторых, если были похищены жемчужины его коллекции, то они надолго потеряются из общего вида и всплывут, когда ни вас, ни меня уже не будет в живых. Конечно, разовые экземпляры могут появиться на различных аукционах, но ни кто купил, ни кто продал, мы, скорее всего, не узнаем).

– The only thing I gave him about ten years ago were cases containing one coin in a capsule made of Canadian maple with the letter «M» engraved on the lock. He treasured them very much. I put my most expensive coins there. Diamonds of the collection and did not let anyone touch them. (Единственное, я дарил ему около десяти лет назад футляры, вмещающие одну монету в капсуле из канадского клена с выгравированной на замке буквой «М». Он очень дорожил ими. Вложил туда самые дорогие свои монеты. Бриллианты коллекции, и никому не давал к ним прикасаться.)

– Richard, thank you very much. If I need your help, can I call you? (Ричард, спасибо большое. Если мне понадобится ваша помощь, я могу позвонить вам?)

– Of course, goodbye! (Конечно, пока!)

– Bye! (Пока!)

Я положил трубку, проверив, что диктофон записал весь наш разговор. Футляры на сегодняшний день остались единой зацепкой. Направление, в котором нужно двигаться дальше, было для меня загадкой. Я решил отпустить ситуацию и взять небольшой перерыв. Выехав с парковки, которая на несколько часов стала моим офисом, я отправился домой.