Текст книги "История борьбы Московского государства с Польско-Литовским. 1462–1508"

Мы видели, что князья, притесняемые великим князем, надеялись на Литву, и в крайнем случае бежали туда. Это вело к тому, что в договорных грамотах великого князя с князьями имя Казимира короля упоминается почти постоянно, как врага Ивана Васильевича, и особенно в этом прямом смысле начинает оно упоминаться после нашествия Ахмата под Угру, или, лучше сказать, после 1482 года. Основой определений всяких отношений Москвы к Литве служил союзный договор Василия Васильевича Тёмного с Казимиром, заключенный в 1449 году¹⁵. О князьях, значительных по своей силе, в этом договоре было сказано, что Казимир обязуется не принимать Дмитрия Юрьевича Шемяку. Но после смерти Шемяки это условие теряло значение, а союзники Шемяки, или подозреваемые в том, бежали все-таки в Литву. О рязанском великом князе в этом договоре было сказано, что если он захочет служить Казимиру, московский великий князь не должен за это гневаться на него и не мстить ему за то. Но мы выше видели отношения Ивана Васильевича к рязанскому князю, а в 1483 году с новым рязанским князем был у него уже заключен договор, по которому последний обязывался быть с московскими великими князьями на Казимира и везде за один, а если великие князья будут делать докончанье с королем, то и его, рязанского великого князя, в нем поместить¹⁶. О тверском великом князе в договоре Казимира с Василием Васильевичем сказано, что его считать на стороне Казимира, а с великим князем Василием он в докончанье. Но после падения Твери такое условие тоже почти ни к чему не вело, как увидим сейчас. Участие Казимира в делах князей Северной России мы видели выше, а как об этих делах объяснялись между собою Иван Васильевич с Казимиром, это может нам указать дошедшее до нас посольство Казимира в Москву, по случаю дела тверского князя. В посольских речах литовцев говорится от имени Казимира: «Я уже посылал к тебе о тверском великом князе, а с чем посылал, то тебе ведомо; теперь же говорю о том; известно, что Михаил Борисович с нами в докончание и крестном целование, и теперь он приехал в Литву, мы его приняли, он бил нам челом, чтобы мы ему помогли, а мы думали, как бы он до своей отчины дошел мирно, без кровопролития, и по докончанью нашему с твоим отцом, которое мы заключили и на детей, мы Михаилу Борисовичу помощи на вас не дали, хлеба же и соли ему не боронили, и покуда была его воля, до тех пор он у нас и был, и как добровольно приехал в нашу землю, так мы добровольно его и отпустили»¹⁷.

Отъезжая из Северной России в Литву, князья уносили туда с собой только одни притязания; Казимир, как видим, не хотел им помогать в желании возвратить их прежнее значение, а только не отказывал в хлебе и соли. Эту хлеб-соль давали им в виде владений, и при этом князья из самостоятельных превращались в служебных. Самыми важными из них, сыгравшими роль в истории, были потомки старых отъезчиков из Северной России, Шемячич и Можайский. Их в Литве приняли и дали им в удел Чернигов, Стародуб и другие места, под боком у Московского государства и на границе степей. К этим отъезчикам Иван Васильевич относился так, что почти во всех своих союзных договорах поставлял условием не принимать этих князей и не ссылаться с ними.

Служебных князей, находившихся в службе у московского великого князя и у значительных удельных князей, было весьма значительное количество. Разрядные книги¹⁸ показывают нам, что в Северо-Восточной России почти весь верхний слой общества состоял из князей. Некоторые из них владели целыми городами, с окружавшими эти города местами. Верховная власть над владениями служебных князей принадлежала великому, или удельному, князю, и поэтому в договорных грамотах времен Ивана III встречаем постоянным условием, что князей служебных с их отчинами на службу не принимать и в отчины их не вступаться. Это условие было необходимо не только потому, что князья имели особенную способность переходить из службы от одного князя к другому, но и потому, что верховные князья областей, принимая на службу князей, давали им во владения свои города, и таким образом, после такого пожалованья, если не было бы вышесказанного условия в договорных грамотах, князь, переходя в службу, переходил бы с чужими отчинами.

Как эти князья жили в своих отчинах, нам известно очень мало. У каждого из этих служебных князей была своя дружина или, по крайней мере, дворня. Основная специальность этих князей была война. Родовые счеты и споры за границы давали повод к борьбе между ними, но с усилением одного великого князя эти решения споров мечом должны были прекратиться, потому что он не мог допустить в своих владениях войны всех против всех. Но, с другой стороны, сосредоточение огромной массы беспокойных служебных князей под властью одного великого князя ставило его в такое положение, что он для водворения в своем государстве покоя не имел возможности и средств постоянно разбирать их дела и поэтому должен был дать им занятие. С этой стороны отношения Московского государства к соседям были таковы, что для этих военных специалистов было много дела. На границах со степью была постоянная война: от Галича Костромского по московским границам, на юго-восток до Калуги, по несколько раз в году переменялись войска, и все большей частью под начальством князей; с другой стороны на запад и северо-запад шла почти безостановочно война с немцами и в Финляндии. Давая занятие и упражнение своим служебным князьям, по собственному усмотрению, великий князь вместе с тем и развивал их силы и в то же время возможностью иметь занятие и вознаграждение за него привлекал их от других. Исполнять волю московского государя и воевать, где он укажет, князья готовы были с великой ревностью, потому что они знали, что за свои подвиги будут вознаграждены. Так, после голодных войн с татарами, Иван Васильевич задавал князьям, как пир, самые прибыточные походы, каковыми были два новгородских похода, в которых князья значительно обогатились; а когда силы Северной России положительно все сосредоточились в руках Ивана Васильевича, то он начал бесконечные Польско-Литовские войны. Но и эти войны начались по поводу все тех же служебных князей.

Отношения князей Северной России к своему Верховному господину, московскому государю, остались навсегда неопределенными. Но мы несравненно больше знаем об определении отношения к Верховному господину тех князей, которые жили в литовских владениях. Граница Московского государства с Литвой при Иване III до девяностых годов XV столетия была определена договором Василия Тёмного с Казимиром. Так как тогда Новгород и Тверь не были подчинены Москве, то московская граница с Литвой соприкасалась не во многих местах: не входя в подробности, ее можно определить так, что она шла от города Калуги и реки Угры почти прямою линией к городу Ржеву. На юго-запад от этой границы к Днепру находились владения многочисленных князей, по большей части Рюриковичей; все это пространство земель носило официальное название страны князей. Одни из этих князей имели родовые владения, а другие – пожалованные им литовскими великими князьями. Те князья, которые имели родовые владения, определяли свои отношения к своему верховному господину посредством договоров; договоры с князьями Новосильскими, Одоевскими и Воротынскими показывают, что они заключались так, что в них стояли, с одной стороны, великий князь литовский, а с другой – несколько князей вместе. Эти договоры в сущности сходны один с другим; вот их содержание: «Били мы челом королю Казимиру, государю великому князю, чтобы принял он нас в службу по докончанию дяди своего, великого князя Витовта. Нам ему служить верно во всем, без всякой хитрости, и во всем быть послушным, а ему нас в чести держать и в жалованье и в докончание, как держал дядя его, великий князь Витовт. Поступать нам по королевской воле, и с кем он будет мирен, с тем и мы мирны, и с кем он не мирен, с тем и мы не мирны. Королю и великому князю нас защищать, как и своего. Нам без королевской и великого князя Казимира воли ни с кем в докончанье не вступать и никому не помогать. После смерти королевской нам и нашим детям служить тому, кто будет на литовском престоле; если после нас не будет потомков, то нашей земле от Великого княжества Литовского не отступить. Королю, или кто по нем будет на литовском престоле, в наши земли, которые за нами, ни у нас, ни у наших потомков, не вступаться. Когда мы помрем, то нашим детям король, а потом и его дети, должны дать такое же докончанье, как теперь, и держать по нем; если же при нашей жизни Божья воля станется над королем, то его дети, что будут на Литовском Великом княжестве, должны дать нам такое же докончанье. Если докончанье не будет дано, или по нем нас не будут держать, то с нас крестное целование долой и нам воля. Суд нам с соседями по старине; а сопремся в суде, то положить все дело на короля»¹⁹. Князь, вступающий в службу к литовскому великому князю, уже, кроме того, что, само по себе разумеется, давал присягу в верности, за вотчину, которую ему жаловали, и обязывался служить верно с того удела, еще должен был управлять вотчиной по старине, а жителям ее приказывалось служить своему князю и быть ему послушными, как самому великому князю²⁰. Но так как в докончаньях служебных князей с великим князем, кроме ясных определений, когда они освобождаются от присяги, было и то, что если великий князь не будет их держать в чести, жалованье, защищать их от всякого, то подобные условия давали князьям возможность очень часто переменять своего господина.

Но так как в девяностых годах XV столетия такими верховными господами были только двое, Московский и Литовский великие князья, то могли ли они принимать к себе из службы другого князей? В договоре Василия Ивановича с Казимиром о князьях служебных было сказано только: «которые князья служат тебе, Казимиру Королю, со своих отчин и мне, великому князю, и моей братии младшей, блюсти их и не обижать, точно так же и тебе, королю, блюсти и не обижать князей, которые мне служат». Такое неопределенное условие давало возможность многое делать, и Казимир поспешил исправить эту ошибку относительно князей: в договоре его с тверским великим князем, заключенном в один год с договором с Василием Тёмным, о князьях было сказано, что который из них отъедет, от одного великого князя к другому, тот своей отчины лишен²¹. Но это обязательно было только в отношениях к Твери, а в отношении московского и литовского государя было то, что каждый из них, не нарушая договора, мог принимать служебных князей и с отчинами, хотя то могло вести к запутаннейшим спорам. Впрочем, когда Государи были в мирных и дружественных отношениях и при том равной силы, то князья не могли иметь особенного значения в их отношениях, но совсем другое могло произойти, если Государи из друзей превратятся во врагов и силы их не будут равны. Литовский великий князь и в то же время король польский как государь двух государств, из которых каждое имело свои особенные интересы, естественно должен был быть государем слабым по своей силе, потому что каждое из его государств относилось к другому враждебно и притом ни одно из них не было настолько слабо, чтобы сразу вполне подчиниться другому. Занятый постоянно этой внутренней борьбой, своих насильственно склеенных вместе государств, литовский великий князь поэтому не имел возможности, подобно московскому государю, сдавливать способности князей враждовать между собой; но к этому еще литовский государь, обремененный своими семейными делами, необходимо должен был поставить себе их на первом плане, так как государственные дела его государства не были в его в руках, поэтому и не направлял способностей князей в ту или другую сторону. Те вельможи и те князья, владения которых находились внутри Литовско-Русского государства, то есть на западной стороне Днепра и на южной стороне Западной Двины, ссорами между собой могли вредить государству только с той стороны, что нельзя было ожидать внутри его порядка и покоя; но те князья, которых владения находились на других сторонах выше сказанных рек, могли быть опасны и другим образом.

Что делали эти пограничные князья и чем занимались, мы подробно узнаем только с конца 80-х годов ХV столетия, потому что с этого времени начинаются записанные дипломатические сношения Московского государства с ПольскоЛитовским, и начало этих государственных бумаг все поглощено этими княжескими делами. Оказывается, что князья ссорились между собой как за границы своих владений, так и за владение своими городами по роду и по старейшинству. Эти князья в своих ссорах за решением дел обращались на основании своих договоров к своему Верховному господину. Как занимались литовские государи этими княжескими делами, об этом один из служебных князей хотел высказать великому князю, Александру Казимировичу, следующее: «Тебе, господине, ведомо, что отец твой за мою отчину не стоял и не оборонил, и мне против той отчины городов и волостей не измыслил. И к тебе, господине, я посылал бити челом, чтобы ты меня пожаловал, в докончанье принял, городов мне измыслил против моей отчины, чем бы мог я тебе служить: и Твоя милость меня не жаловал, городов не дал, в докончанье не принял, а за отчину мою не стоял, бояр моих не жаловал и не чтил. Ино, господине, не я выступил, а Твоя милость, Государь, и поэтому на основании докончанья с твоим отцом крестное целование с меня долой». Почти через год после того, как Андрей и Борис Васильевичи поднялись против своего старшего брата в 1480 году и обратились за помощью к королю Казимиру, в летописи мы читаем под 1482 годом следующее известие: «Был мятеж в Литовской земле: захотели вотчичи Ольшанский, Олелькович да князь Федор Вельской отсесть Литовской земли по Березыне на великого князя; их обговорили и король Ольшанского да Олельковича схватил, а князь Федор прибежал к великому князю, и он его пожаловал, дал ему город Демон в отчину да Мореву со многими волостями»²². Это дело князей было со стороны Ивана Васильевича месть и вместе с тем проба, насколько можно рассчитывать на литовских служебных князей.

Король не обращал внимания и не вступался в дела своих служебных князей, и поэтому князья решали свои дела посредством собственной силы. От этого в стране князей, на восточной стороне Днепра, происходила постоянная война. В ссоры и дела литовских служебных князей вмешивались соседние им московские служебные князья. В 1487 году королевский посол в Москве говорил, что Одоевские князья, служащие Москве, пред Успеньевым днем приходили на отчину князей Мезецких, город осадили, но не взяли; потом, захватив много пленных, ушли, пограбивши волость; князья Мезецкие, чтобы отнять этот плен, погнались за Одоевскими, но те против них бои поставили. В Москве отвечали, что князья Одоевские сами жаловались на князей Мезецких, что эти нападали на их отчину и много лиха сделали, жен и детей головами в плен повели, а князья Одоевские не могли того стерпеть, послали за ними погоню, и с этого у них начались ссоры.

Ссоры князей литовских не разрешал их государь, и за это дело взялся Иван Васильевич. Когда Северная Россия была объединена окончательно около Москвы, когда там не поднималось никакого шума, все было тихо, а извне спокойно, литовский же великий князь, по прежним своим делам, сделался настоящим врагом московского государя, который уже называл себя «государем всея Руси», то начались такие дела: к ссорящимся литовским служебным князьям являлся московский посланец и объявлял, что государь хочет их жаловать, взять их к себе в службу с их отчиною и их беречь, они могут воевать за свою обиду своих врагов, и которые города возьмут, на тех городах им сидеть; в эти завоеванные города и в их собственные великий князь не будет вступаться, а будет только защищать. Соглашавшимся князьям на эти предложения, в подтверждение этих слов, посланец великого князя давал правду; эту правду потом подтверждали бояре. Князья при этом обязывались иного государя, кроме московского великого князя, себе не искать, и над воеводами, которых к ним пошлют, никакого лиха и хитрости не учинить. Для приезда в Москву князьям давались опасные грамоты. Эту боярскую присягу и опасные грамоты сами князья считали в уровень с теми договорами, которые они заключали прежде с великими князьями литовскими; Московское же правительство, конечно, на это смотрело другими глазами. Обещание, что те города, которые князья завоюют, будут им принадлежать, исполнялось Московским правительством: этими городами князей жаловали²³.

С конца 80-х годов XV столетия начинаются отъезды князей из Литовской службы в Московскую. Князья отъезжали при этом со своими отчинами, московский государь их принимал и этим, как уже сказано, не нарушал договора. Первый, начавший это дело, был князь Иван Михайлович Воротынский. После отъезда он послал к королю своего человека сложить за себя свое крестное целование. Король князя Воротынского из крестного целования не выпустил, а еще жаловался Ивану Васильевичу, что князь Иван Михайлович перед отъездом пограбил смоленских мещан (впрочем, этот грабеж был не совсем удачен, потому что королевские воеводы пришли на князя Воротынского изгоном и захватили многих в плен). Отвечая на жалобы короля по поводу дела Воротынского, Иван Васильевич говорил: «Король Казимир напрасно называет князя Ивана Михайловича своим слугою и не хочет его выпустить из присяги; эти князья и прежде служили на обе стороны». За отъездом Ивана Михайловича приехал служить к московскому государю другой князь Воротынский, Дмитрий Федорович (в 1490 году): он перешел служить своими отчинами. После этого еще приехал служить князь Иван Васильевич Бельский. Король не выпускал и этих князей из своей службы и объяснял московскому государю, что это он делает на основании докончанья князей с ним; тем более он не признавал права отъезда с отчинами потому, что по докончанию эти отчины, если и род князей прекратится, должны принадлежать Литовскому Великому княжеству, да наконец у князей владения не все родовые, a многие пожалованы королем им и их отцам за службу. Королевский посол кончал это объяснение следующими словами от короля к Ивану Васильевичу: «Сам того посмотри, гораздо ли так делаешь: слуг наших принимаешь с их отчинами и нашими городами и волостями, а мы от тебя твоих слуг не принимаем по докончанию с твоим отцом, которое мы кончали и на вас». На эти слова последовал ответ, подобный ответу по поводу отъезда князя Ивана Михайловича Воротынского: «Эти князья прежде служили, как нашим предкам, так и королевским, и теперь они приехали служить нам со своими отчинами, и поэтому теперь они наши слуги».

Когда отъезжал князь Иван Михайлович Воротынский, то королевский посол жаловался, что он произвел грабежи; теперь же по поводу отъезда последних князей королевский посол говорил: «Князь Дмитрий Федорович Воротынский, запамятовавши свое крестное целование, бил тебе челом в службу со всею своею отчиною и с уделом брата своего, Семена Федоровича Воротынского; он казну его всю взял, а бояр и слуг его поймал и к присяге привел насильно, приказавши им служить себе. Да, кроме того, он наших панов и слуг города и волости за себя побрал и наместников своих посажал; эти города: Серепек, Бышковичи, а волости Лычино, Недоходово». На эту жалобу в Москве отвечали, что «не знают того, точно ли это владения чужие, а сначала опытают, а потом ответ дадут».

Опираясь на обещание московского государя, князья, отъехавшие из Литовской службы, вместе с князьями, давно служившими московскому государю, и при помощи пограничных московских войск, начали мстить своим врагам и родственникам в литовских владениях. Князь Воротынский, со многими татарами и людьми калужскими и перемышльскими, ограбил волости Брянские. Князь Иван Васильевич Бельский, когда убежал из Литвы, то тайно напал со многими людьми на отчину своего брата, Андрея Васильевича, и изловил там третьего своего брата, князя Василия, привел его силой к крестному целованию, чтобы он не служил королю, а отчину Андрея за себя забрал и заставил бояр и слуг присягнуть себе. Кроме жалоб на этих князей, и о князьях Одоевских посол Казимира в Москве говорил в 1492 году: «Бил нам челом слуга наш, Иван Федорович Одоевский, что когда он уехал с Одоева, то его братья, которые тебе служат, захватили его матерь, засели его отчину, половину города Одоева, волости и казну побрали, а бояр к целованию привели, так ты бы их сказнил за их дела, и чтобы они матерь их освободили и в отчину наших слуг не вступались, предоставляя им владеть подлуг давнего обычая». На это в Москве отвечали: «Наши слуги, князья Одоевские, сказывают нам, что они ничего не делали, на что жалуются их родственники, а есть у них слово о вотчине, о большом княжении по роду и старшинству, пригоже, сказывают, быть на княжении нашему слуге, Ивану Семеновичу Одоевскому, и они посылали к брату своему, князю Федору, чтобы он о большом княжении с ними смолву учинил. Поэтому король приказал бы князю Федору смолву учинить и выслать для решения дела своего пана, а великий князь вышлет своего боярина».

Так Иван Васильевич отвечал о князьях Одоевских, о других же прямо требовал, чтобы король разрешил их от присяги, а своим людям приказал бы не делать обид отчинам этих князей. Король отвечал, что не выпустит их из присяги, что князья грабят, а великий князь берет земли, принадлежавшие Великому княжеству Литовскому. Король упирался в своем, но силою не поддерживал своих слов, тогда Иван Васильевич послал к нему настоящий вызов. 18 мая 1492 года поехал московский посол Берсень к королю; посол должен был говорить ему от имени великого князя: «Мы не знаем, какие кривды делаются от наших земель твоим землям и где наши люди начали твоим людям лихо чинить; а волостей, земель и вод твоих за собою не держим, а с Божией помощью держим земли и воды, которые нам дал Бог. Ты говоришь, что от наших земель делаются тебе кривды, а того не памятуешь, какие кривды делаются нашим землям от твоих людей: наши города, волости и земли за собою держишь, так ты бы нам наших земель поступился, а обидным делам дал управу». Берсеню дана была память, что если взмолвят: «Которые волости великого князя за собою держит король?», то отвечать: «Город Хлепень с волостями, да Рогачев и иные волости». Какие это иные волости?

Наказ Берсеню не говорит, да и Казимиру не пришлось слышать слов этого посольства, этих тайных намеков. Берсень Короля не заехал, потому что короля не стало²⁴, и он воротился, а к королевичу Александру не поехал. Этому королевичу, когда отправилось к нему первое посольство из Москвы, то посол говорил уже прямо, и Иван Васильевич также в верющей грамоте писал, что московской государь есть государь всея Руси. Впоследствии объяснили значение этого титула, что города Киев, Смоленск и другие русские города суть отчина московского государя.

После смерти Казимира москвичи решились разорвать свои сношения с Литвой, и княжеская война пришла в полный разгар уже при помощи московских войск. Наши летописи как будто бы считают Ивана Васильевича в постоянной войне с Литвой и не относят начала ее к началу государствования Александра Казимировича в Литве. Но обе стороны смотрели на это дело так: литовцы относили все эти враждебные действия к пограничным ссорам и не хотели признавать существования войны, Иван же Васильевич хотел представить дело так, что у него с Литвой война, хотя, впрочем, он ее не объявлял и не посылал, как бы следовало по обычаю, сложить с себя крестное целование к литовским государям, а это было необходимо, так как договор Василия Тёмного с Казимиром был заключен и на детей. Ивану Васильевичу нужна была война, потому что за войною должен следовать мир, а этим миром Литва должна утвердить не только теперешние приобретения от нее, но признать за Москвой и многие другие права.

Эта княжеская война, со времени вступления на литовский престол Александра Казимировича, шла следующим образом. Осенью 1492 года отъехал из Литовской службы в Московскую князь Семен Федорович Воротынский, вместе со своим племянником князем Иваном Михайловичем; они отъехали с отчинами. Князья Воротынские, едучи в Москву, засели, на имя великого князя, города Серпейск да Мещовск. Смоленский воевода вместе с литовским служебным князем Семеном Ивановичем Можайским, пришедши со многой силой, заняли опять эти города. Тогда Иван Васильевич послал к Воротынским на помощь уже своих воевод, вместе с князем Рязанским, возвращать раз занятые на его имя города: Серпейск и Мещовск были отняты, но воеводы зашли по дороге к Опакову, город сожгли, жителей привели к крестному целованью на имя великого князя, а Литовцев и Смолян захватили в плен. Кроме князя Семена Воротынского перешел из Литовской в Московскую службу князь Михаил Романович Мезецкий; он захватил силой двух своих братьев князей Семена и Петра и привел их в Москву. Иван Васильевич пожаловал князя Михаила Романовича его же отчиной и приказал себе служить, а его братьев сослал в Ярославль. Но самое важное приобретение, сделанное при помощи этих княжеских ссор, была Вязьма. Князь Андрей Юрьевич Вяземский был в ссоре с другими князьями Вяземскими; он объявил желание поступить в службу к московскому великому князю; Иван Васильевич отправил к Вязьме своих воевод, и город Вязьма был взят; вяземские князья были приведены в Москву, их пожаловали городом Вязьмой же и приказали служить своему новому государю. Эти новые московские подданные продолжали свои дела под видом набегов, им их враги отвечали тем же, но кроме этого эти князья делали грабежи, с целью вознаградить себя за потерянные ими имения, которые находились внутри литовских владений²⁵. Все эти дела литовцы не хотели признавать войной Московского правительства. Но чтобы сдержать Ивана Васильевича, они начали сватовство своего государя к дочери московского. Во время пересылок по этому поводу, когда отправилось из Москвы первое посольство к Александру, то Иван Васильевич требовал от литовского государя признания всех князей, отъезжавших в Московскую службу из Литовской, московскими подданными. Но один из этих князей, слагая с себя присягу к Александру Казимировичу, хотел объяснить пред литовским государем причину своего отъезда: то был князь Семен Федорович Воротынский. Его отъезд замечателен тем, что при Казимире его родной брат, отъезжая в Московскую службу, ограбил и занял его удел. Казимир только требовал у московского государя возвращения занятого и ограбленного, но самого Семена Воротынского ничем не вознаградил, не вознаградил его точно так же и Александр. Тогда Семен Федорович решился искать управы уже указанной дорогой, отъехал в Московскую службу и занял Серпейск и Мещовск. Грамоту Семена Федоровича Воротынского, в которой излагал он причины своего отъезда, мы выше привели, как указание общих причин отъездов князей. Но эта грамота не попала по назначению. Человек князя Воротынского, который должен был за него сложить крестное целование к великому князю литовскому, ехал с московским послом, Дмитрием Давидовичем Загряжским. Последний, узнавши о существовании такой грамоты, не дозволил подать ее в руки великому князю, а отобрал ее и привез в Москву²⁶. Московское правительство не хотело, чтобы князья выставляли такие причины отъездов; оно само объявляло, что князья приехали служить к своим прежним государям. Кроме выше исчисленных князей и приобретений Москвичей при помощи их, других отъездов и приобретений в начале 90-х годов XV столетия больше не совершалось. Когда между Москвой и Литвой был заключен мир, то литовские послы потребовали внесения в договорные грамоты условия, чтобы вообще князей служебных с отчинами не принимать. Москвичи согласились на это условие. Но служебных князей, которые могли нанести такой же вред своим отъездом, как и отъезчики 90-х годов, в Литве было еще довольно значительное количество. При начале второй войны Ивана Васильевича с Александром Казимировичем начались тоже отъезды князей. Отъехали: князья Семен Бельский, Шемячич, Можайский и другие, со своими отчинами. Московское правительство при начатии войны не только нарушило условие прежнего договора с Литвой, но и отказалось от старой своей вражды к роду Шемяки и Можайского. Сами эти князья, как ни выгодны были условия отъезда, могли опасаться, что Иван Васильевич может вспомнить обиды себе и своему отцу, происшедшие от отцов и дедов этих князей. Но Иван Васильевич предупредил это; так, например, Шемячич получил такого рода опасную грамоту: «что какое лихо учинилось от твоего деда, князя Дмитрия Шемяки, нашему отцу, великому князю, Василию Васильевичу, то мы тебе даем опасную грамоту, что нам за то на тебя нелюбки не держать». Но для того, чтобы показать, что приемом в службу этих князей Московское правительство не нарушало условия своего договора с Литвой, то этот прием оно объясняло таким образом: Иван Васильевич, принявши на себя роль защитника православия от притеснений латинства, и начавши по этому поводу войну, объявил, что и князей он принял в службу потому, что они приехали к нему, не стерпя гонений за веру. Князь Семен Бельский, когда его человек отправился к Александру Казимировичу слагать за своего господина крестное целование, послал с ним, с согласия Московского правительства, грамоту, в которой, как прежде Воротынский, объяснял свой отъезд немилостями к нему великого князя Александра, но при этом говорил, что эти немилости происходили от того, что его хотели обратить в римскую веру, а он на принятие Римского закона не согласился и в заключение уехал от насилия, под покровительство православного государя. Эта грамота попала по назначению, т. е. была подана Александру Казимировичу. На объяснения Московского правительства, почему оно приняло в свою службу Бельского, литовцы отвечали от имени своего государя: «Бельский лихой человек и изменник наш, мы уже его третий год и в глаза не видали; у нас получше его есть князья и паны Греческого закона, и им никакого принуждения нет в Вере. Ради такого изменника ломать докончанье не стоит, а следует его выдать». Об Можайском и Шемячиче литовцы говорили: «Отцы этих князей пришли в Литву, сделав над самим Иваном Васильевичем и над его отцом известно какую измену; их в Литве приняли и дали им отчины на прожиток, а они, по привычке, заимствованной от своих отцов-изменников, изменили теперь и литовскому государю, да по той же привычке наверно сделают то же и со своим новым государем».