Текст книги "Мои литературные святцы"

20 октября

Вадим Михайлович Кожевников – один из мастодонтов-писателей послевоенной эпохи.

Начинал он до войны. Первый рассказ «Порт» опубликовал в 1930-м. Впоследствии указывал, что учился прозе по произведениям Бабеля.

В 1933 году работал журналистом «Комсомольской правде». Потом в журналах «Огонёк», «Смена», «Наши достижения». Первую книжку рассказов «Ночной разговор» выпустил в 1939-м.

Во время войны был корреспондентом фронтовой газеты. В 1943 году перешёл в штат газеты «Правда». В качестве её корреспондента закончил войну в Берлине.

В «Правде» и началась его административная карьера. В 1947—1948 году он занимал очень высокую должность – редактора отдела литературы и искусств «Правды». С неё переведён главным редактором журнала «Знамя» (с 1949 и до смерти, которая случилась 20 октября 1984 года).

Помню, как на одном из пленумов Союза писателей выступил Григорий Поженян, сказавший: «Подарили Кожевникову „Знамя“». Несмотря на бурные аплодисменты, журнал Вадиму Михайловичу оставили.

А на посту главного редактора толстого журнала Кожевников стал обрастать и другими регалиями. Стал секретарём правления СП СССР и секретарём правления СП РСФСР, депутатом Верховного Совета СССР, получил звезду героя соцтруда, Госпремию СССР за повести «Пётр Рябинкин» и «Особое подразделение», награждён двумя орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами «Отечественной войны I степени» и «Красной Звезды».

Писал он довольно увесистые романы «Заре навстречу» (о революции и установлении советской власти в Сибири; 1956—1957), «Знакомьтесь, Балуев» (о строительстве газопровода в Сибири; 1960), «День летящий» (1962), «Щит и меч» (о внедрённом в абвер незадолго до войны нашем разведчике; 1965), «В полдень на солнечной стороне» (1973), «Корни и крона» (производственный роман; 1981—1982).

Это – кроме семи повестей, двенадцати рассказов, двух пьес (одна совместно с И. Прустом), четырёх киносценариев (один без соавторов).

Я был близко знаком с Ниной Каданер, многолетней работницей «Знамени». Знал я и рано умершего Мулю Дмитриева, работавшего в «Знамени» в отделе критики. И потому знал секреты творческой кухни Кожевникова.

Они – Нина и Муля – получали от него рукопись, над которой трудились как редакторы. Впрочем, это только называлось «как редакторы», потому что рукопись, как рассказывала мне Нина, приходилось переписывать. Иногда придумывать какие-то сюжетные ходы, чтобы залатать рваную ткань повествования.

Чаковский в «Литературной газете» тоже имел негров, которым передавал диктофонную запись. Но он делился с Синельниковым и с нашими корректорами гонораром. Кожевников держал обоих на ставках, оплачиваемых государством.

И ещё один чудовищный поступок Кожевникова: он передал в КГБ рукопись романа Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», который тот доверчиво принёс в «Знамя», тем самым сильно укоротив Гроссману жизнь.

Однажды мне пришлось поехать на Дни литературы Новосибирской области, которые возглавлял Кожевников, решивший, как сказал он делегации писателей, побывать на родине, в Сибири. Потом, заглянув в его биографию, я увидел, что родился он 22 апреля 1909 года вовсе не в Новосибирской, а в Томской области. Впрочем, наверное, за давностью лет он потерял точные ориентиры: Новосибирск в Сибири и Томск в Сибири – и этого достаточно.

Они сидели за пиршественном столом рядом – оба в одинаковых строгих чёрных костюмах, у обоих значки депутатов и звёзды героев – Вадим Михайлович Кожевников и Фёдор Степанович Горячев, первый секретарь Новосибирского обкома КПСС. Оба произносили невероятно похожие друг на друга тосты. Впечатление было такое, что эти люди взаимозаменяемы. Что Вадим Михайлович хоть завтра сможет работать первым секретарём обкома, а Фёдор Степанович – писать романы «Щит и меч» и «Знакомьтесь, Балуев»!

***

Александр Васильевич Дружинин, родившийся 20 октября 1824 года, считается предшественником Тургенева в описании женской любви в своей повести «Полинька Сакс» (1847). А образ энергичного практика Константина Сакса предвосхищает гончаровского Штольца и Калиновича из романа А. Ф. Писемского «Тысяча душ».

По инициативе Дружинина в некрасовском «Современнике» появились ежемесячные лёгкие обзоры текущей периодики. Потом появились такие же обзоры зарубежной литературы. И в «Современнике» и в «Отечественных записках» появлялись историко-литературные и литературно-критические очерки – о зарубежных романистах С. Ричардсоне, О. Голдсмите, А. Радклиф, графе Д. Трессане, О. де Бальзаке, В. Скотте, Р. Шеридане, Ф. Купере, Ч. Диккенсе, У. Теккерее.

В «Современнике» Дружинин публиковал юмористические фельетоны о петербургской жизни. Печатал переводы из Байрона. Перевод трагедий Шекспира «Король Лир», «Король Ричард III».

В «Библиотеке для чтения» он опубликовал свои художественные произведения: рассказы, повесть «Петергофский фонтан». Но они так же, как и напечатанный ещё прежде в «Современнике» «Рассказ Алексея Дмитриевича», не шли в сравнение с «Полинькой Сакс».

После прихода Чернышевского в «Современник» Дружинин прекратил сотрудничать с этим журналом. Переключился на «Библиотеку для чтения», куда привлёк в качестве авторов А. Н. Островского, Д. Григоровича, С. Максимова, И. Тургенева, поэтов Некрасова, Мея, Фета, Щербину. Во главе «Библиотеки для чтения» Дружинин вёл полемику с революционными демократами и пропагандировал теорию «чистого искусства».

Продолжил писать и печатать художественные произведения: повести «Легенда о кислых водах» (1855), «Обручённые» (1857), роман «Прошлое лето в деревне» (1862). Но, увы. Интереса у публики они не вызвали.

Этот энергичный человек скончался рано, в возрасте 39 лет: 31 января 1864 года.

В ноябре 1856 года Дружинин предложил создать Литературный Фонд по образцу английского. Благодаря его инициативе возникло Общество для пособия нуждающимся литераторам и учёным, которое просуществовало около 60 лет.

О том, каким уважением и какой любовью пользовался Дружинин, можно судить по стихотворению Фета, откликнувшегося на его кончину:

Умолк твой голос навсегда,

И сердце жаркое остыло,

Лампаду честного труда

Дыханье смерти погасило.

На мир усопшего лица

Кладу последнее лобзанье.

Не изменили до конца

Тебе ни дружба, ни призванье.

Изнемогающий, больной,

Души ты не утратил силу,

И жизни мутною волной

Ты чистым унесён в могилу.

Спи! Вечность правды настаёт,

Вокруг стихает гул суровый,

И муза строгая кладёт

Тебе на гроб венок лавровый.

21 октября

После одиннадцатилетнего заключения к Ардовым пришла певица Лидия Русланова. Дверь открыл сам хозяин, просиял, обнял её и сказал, словно не было многих лет разлуки: «Лидка! Здорово! Заходи. Слушай, вот такой анекдот есть».

С Виктором Ефимовичем Ардовым, родившимся 21 октября 1900 года, связано немало подобных анекдотических былей.

Печататься он начал с карикатур, которые сопровождал собственным текстом. После он часто сам иллюстрировал свои сатирические сборники. Печатался в «Крокодиле» и «Красном перце». Вместе с Л. Никулиным написал комедии «Склока» и «Статья 114-я Уголовного кодекса» (1926), «Таракановщина» (1929), вместе с В. Массом – комедию «Именинница» (1924), самостоятельно – комедию «Мелкие козыри». Писал юмористические монологи для В. Хенкина, А. Райкина, Р. Зелёной и других. С 1927 года работал завлитчастью Ленинградского театра сатиры.

В 1942 году ушёл на фронт, был майором, служил в армейской печати, награждён орденом «Красной Звезды».

В моём детстве в Кинотеатре повторного фильма, который, кажется, так тогда не назывался, шёл стереофильм «Машина 22—12». Суть была в том, что машина наезжала на экран, и впечатление было, что она несётся на тебя. Так вот сценарий к этому фильму написал Виктор Ардов. И ещё к одному – «Светлый путь» (1939).

А вообще Ардов автор более 40 сборников юмористической прозы. Посмертно (умер 26 февраля 1976 года) была издана интереснейшая книга воспоминаний (1983). В 2005 переиздана под названием «Великие и смешные».

А вспомнить Ардову было что и было кого. Он знал и дружил с Маяковским, Булгаковым, Светловым, Олешей, Ильфом, Петровым, Зощенко. В его квартире 13 на Ордынке в доме 17 часто останавливались и жили Бродский, Солженицын, Зощенко, Пастернак, Цветаева, Тарковский, Раневская. Но самой частой гостьей, жившей у Ардовых подолгу в 1934—1966 годах, была Анна Ахматова. Свидетельствовать об этом призван памятник Ахматовой, установленный во дворе ардовского дома.

Вот небольшой рассказик Ардова, написанный в 1925 году, когда футбол был ещё чуть ли не в новинку:

На поле раздался свисток, и игра началась. Аккуратно выравнивая ногой, игроки повели мяч. Осторожно, вежливо. – Пас! – Аут! – Извините! – Виноват! – Простите, я вам как будто палец отдавил? – Четыре. – Что – четыре? – Четыре пальца. Но ничего, вот вам пятый – давите! – Спасибо! – Аут! – Пас! – Ножку, ножку уберите! – Вот эту? – Да нет, ту! – Та, простите, не моя. Хе-хе… – И эта – не ваша? – Ой, моя!.. Простите! – Извиняюсь! – Аут! – Пас! Через четверть часа выступил первый пот. Забит первый гол. Возник первый спор: – Что ж это, ребята, сбоку каждый забьёт! Ты мне спереди бей! – Неправильно, неправильно забили! Аут! Не считае… Ох… что же вы по ногам ходите?! Поля ему, вишь, мало, по ногам норовит! – А вы не суйте конечностей куда не надо! И вовсе без копыт вернётесь! – Пас! Пас! Ванька, передавай! – Я тебе передам! Чтобы опять забили. Накося! Рраз… – Э-эх… ох… их!.. Что же я тебе ворота, что ли? Что ты в меня бьёшь?! – Стой тут с открытым ртом, тебя кто угодно за ворота примет! – Пусти, дьявол, ты мне на ухо наступил!.. – Отойди, не капай кровью на чистые трусы, – слышишь?! Теперь уж окончательно всё пошло как по-писаному! – Ребята, загоните ко мне вот этого, рябого. Я ему покажу, как бутсой по спине ударять! – Ты что, подножку, да?! Вот тебе за подножку! – Вася, Вася, принимай мяч, принимай! Да ты что плюёшь?! – Жубы плюю! – Нашёл время! Принимай мяч, потом доплюёшь! – Вали, вали на земь!.. Там разберёмся, кто – наш… – Помоева сейчас с поля унесли… – Сам виноват. Ежели слабая голова, зачем ею об мяч стукать?.. …Когда раздался свисток, сигнализирующий об окончании игры, все были страшно удивлены. – Неужели кончили? Так я и не успел тому, рябому-то, за бутсу… – Ладно, успеешь ещё! Чай не последний матч. Еще посостязаемся! – Петька, брось ты этого парня, слезай, кончена игра! – Мало что кончена! Я ему всю душу выпущу, но он у меня узнает, какая есть правильная игра! – А не знаешь, чем игра кончилась? – Четыре на пять. – В чью пользу? – Какая же тут польза, если у нас четыре человека искалечено, да в ихней команде – пять! – Нет, я спрашиваю: сколько голов? – Голов, наверное, десять разбито да поцарапано… – Да я не про то! – А я про то: не надо путать футбол и драку!.

***

Автор книги «Набоков» в серии «ЖЗЛ» (2001). А первую свою книгу он выпустил в 1975-м. Она называется «Джек Лондон».

Да, Алексей Матвеевич Зверев (родился 21 октября 1939 года) был специалистом по американской литературе. Через двадцать лет после окончания филологического факультета МГУ он защитил докторскую диссертацию (1983). Работал в ИМЛИ и в РГГУ.

Список его научных работ внушителен. Кажется, нет такого американского писателя XX века, о ком бы он не написал. Если не книгу, то статью в журнале. Если не статью, то предисловие к однотомнику.

Но что меня удивило – это совместно с В. А. Тунимановым написанная для «ЖЗЛ» книга «Лев Толстой». Вышла она в 2006 году, через три года после смерти Зверева (он скончался 14 июня 2003 года), да и его соавтор, умерший в 2006-м, выхода книги не дождался. Удивил меня интерес, который проявили к Толстому учёные, никогда им не занимавшиеся. В. А. Туниманов – сотрудник петербургского Пушкинского дома, скорее, специалист по Достоевскому, в последнее время занимался Полным собранием сочинений И. А. Гончарова.

Тем более что в ЖЗЛ в своё время была издана прекрасная книга Виктора Шкловского «Толстой».

Или нынешняя редакция ЖЗЛ теперь издаёт добросовестно написанные биографии писателя, не обращая внимание на авторский язык, – художественен он или нет?

***

Да, у меня есть эта книжка «Четверо под одной обложкой». Её мне подарил Гриша Горин. Он автор одной из небольших книжечек, вмонтированных в эту. Ещё три принадлежат Аркадию Арканову, Эдуарду Успенскому и Феликсу Камову.

Камова я знал очень хорошо. Один из всегдашних посетителей нашего «клуба 12 стульев» в «Литературной газете». У нас и в «Юности» он печатал свои юморески.

Работал он у Михалкова-старшего в «Фитиле». Там иные его юморески превращались в видеосюжеты. Кроме того, знаменитый бесконечный мультисериал «Ну, погоди!» открывали семь серий, созданных Камовым вместе с Курляндским и Хайтом.

А потом Феликс исчез. То есть, я-то знал, что он в отказе и борется за право выезда.

Ещё через какое-то время, кажется, в «Континенте» прочитал уже не Камова, а Канделя. И не юмористический рассказ, а очень добротную серьёзную повесть.

Феликс Соломонович Кандель родился 21 октября 1932 года. Уехать из России ему и его жене было трудно, поскольку оба окончили авиационный институт, то есть, по понятиям наших органов, имели отношение к оборонке.

Но разрешили им, наконец, уехать в 1977-м. А к этому времени оба не работали по специальности лет 15. Для органов, которые не устанавливали сроков давности, это значения не имело. Всё-таки пришлось выпустить: лишний скандал брежневскому руководству, собравшемуся обольстить (или уже обольстившему) Запад разрядкой, был не нужен.

Оказавшись на Западе, Кандель словно сбросил с себя лягушачью кожу, обернувшись в чудесного литературного принца.

Его книга «Врата исхода» написана прекрасным русским языком, читается взахлёб, как детектив. Хотя детективного в ней ничего нет. Она об отъезжающих и уехавших.

Конечно, правильно сделал Кандель, что уехал. Кем бы он здесь был? Преуспевающим сатириком. А кем он там стал? Мудрым, добротным писателем.

***

Очень хорошо помню наш поход 3 класса «Г» (545 мужская московская школа; год 1949) во главе с учительницей и членами родительского комитета в Центральный Детский театр на спектакль «Снежная королева» по пьесе Евгения Шварца. В раздевалке, взяв своё пальто, я услышал, как одна родительница, смеясь, цитировала другой родительнице из пьесы: «Детей надо баловать, тогда из них вырастут настоящие разбойники».

Евгений Львович Шварц, родившийся 21 октября 1896 года, любил вставлять подобные парадоксальные максимы в свои пьесы, которые и сейчас являются моими любимыми.

Я только не могу понять, как ему удалось уцелеть в грозные постреволюционные годы.

Московский юнкер в августе 1917-го, он был призван в армию, прапорщиком поступил в Добровольческую армию. Участвовал в «Ледяном походе» Корнилова, штурмовал Екатеринодар. Демобилизован после контузии.

Поступил в Ростове-на-Дону в университет. Начал работать в «Театральной мастерской». Был фельетонистом в газете «Всесоюзная кочегарка», где встретился с Николаем Олейниковым, ставшим его другом (вместе выпустили первый номер журнала «Забой», ставший потом «Донбассом»).

В 1921 году приехал в Петроград. Некоторое время работал литературным секретарём у Чуковского, потом в Госиздате под руководством Маршака. С 1923 году печатал свои фельетоны. Сблизился с обэриутами. Участвовал в создании журнала «ЧИЖ» и «ЁЖ».

Но как же он смог уцелеть, если практически все члены ОБЭРИУ были арестованы ГПУ и НКВД. Если все они практически погибли?

29 марта 1944 года газета «Литература и искусство» печатает статью известного писателя С. Бородина «Вредная сказка», в которой пьеса Шварца «Дракон» названа пасквилем на освободительную борьбу и клеветой на народы, томящиеся под властью Дракона. После этого «Дракон» на 20 лет снят со сцены.

А ещё до войны пьеса «Тень» (1940), которую захотел поставить Акимов, была снята с репертуара сразу после премьеры. Власти не без основания увидели в ней политическую сатиру.

Правда, после статьи Бородина при жизни Сталина пьесы Шварца не ставились. За то, чтобы их поставили в театрах, ратовала Ольга Берггольц, выступившая на Втором съезде писателей в 1954 году.

Только в 1965-м был издан сборник пьес Шварца, и к ним снова стали обращаться режиссёры.

Каково было жить гениальному драматургу, он описал в своей «Автобиографии», изданной уже после его смерти в Париже в 1982 году. А умер Шварц 15 января 1958 года.

***

В старом «Чтеце-декламаторе», который дал мне прочесть отец моего одноклассника, я встретил такое стихотворение:

Жили-были два горбуна,

Он любил, и любила она.

Были длинны их цепкие руки

Но смешны их любовные муки,

Потому что никто никому,

Ни он ей, ни она ему,

Поцелуя не мог подарить —

Им горбы мешали любить

Не скажу, что оно мне понравилось. Я вообще не люблю, когда обращают внимание на физические недостатки людей. Тем более – когда их высмеивают. Но имя автора – Пётр Потёмкин запомнилось.

К тому же там было не только это его стихотворение. Ещё и такое:

Жили-были

В театре «Стиле»

Две сестрички,

Певички.

Одна была постарше —

Танцовала разные марши,

Другая получше —

Танцовала качучи,

И обе вместе пленяли толпу

Ки-ка-пу.

Была у них маменька с тальмой,

С чёрным старинным током,

Нарумянена свекольным соком…

Каждый вечер под пальмой,

В фойе в уголочке,

Она сидела, болтала

С продавщицей цветов

И до трёх часов

Поджидала —

Скоро ли кончат дочки.

А дочки сидели в зале

С лысыми и с брюнетами,

Угощались конфетами,

Икру жевали,

Мочили губы в бокале,

А в три часа уезжали.

Судите сами —

Одни или с гостями?

Так жили-были

В театре «Стиле»

Две певички,

Сестрички.

Одна была Марья Степанна,

Другая Фанни Иванна,

А маменька была старая дева

Шмулевич Ева.

Этот автор, чудак-парадоксалист меня заинтересовал. И я отправился в библиотеку имени Ленина, которая в то время обслуживала и школьников.

В открытом доступе книг Петра Потёмкина не было. Я понял, что речь идёт об эмигранте. Поэтому пошёл заказывать юмористические журналы начала века.

«Сатирикон» заказать было можно. Я его и заказал. Начиная с 1908 года, встречал стихи Потёмкина почти в каждом номере. И полюбил Петра Петровича, умершего 21 октября 1926 года (родился 2 мая 1886-го).

Однако стихотворения про горбунов я Петру Потёмкину не прощаю. Заигрался? А не нужно так играть!

***

21 октября 1889 года в московском переулке в районе Смоленского рынка нашли зарезанного мужчину. Он оказался писателем Николаем Васильевичем Успенским. Расследование показало, что он покончил жизнь самоубийством на почве алкогольной болезни.

А писателем он был неплохим. Писал рассказы и очерки, где изображал быт дореформенной деревни, выступал против крепостничества. Но и против либерализма. Описывал духовенство, знакомое ему с детства: он родился 31 мая 1837 года в семье священника.

Однако наиболее сильные в его творчестве повести «Фёдор Петрович» (1866), «Старое по-новому» (1870) – о деревенской буржуазии и земстве критика не приняла. Его идеализация общинных устоев не снискала себе сторонников.

Нуждаясь, Успенский играл перед толпой на музыкальных инструментах, пел куплеты и частушки, разыгрывал сцены с маленьким крокодиловым чучелом, от лица которого произносил монологи.

Наконец, и вовсе разочаровался в жизни!

22 октября

Я подружился с Евгением Михайловичем Винокуровым, родившимся 22 октября 1925 года, в 1965 году, когда помогал журналу «Семья и школа» формировать его редакционный портфель. Мы быстро перешли на «ты» и очень часто гуляли вместе по Гоголевскому бульвару, благо я жил в параллельном Гоголевскому Филипповском переулке (в советское время переулок Аксакова), а Филипповский через Сивцев Вражек переходил в Нащокинский (в советское время улица Фурманова), где жил Винокуров.

С ним было очень интересно. Он был умён и очень много знал.

Стихи мог декламировать часами. Любил Мандельштама, Тютчева, Пастернака, Баратынского.

Он нередко заходил ко мне в «Литературную газету», когда я стал там работать. Приводил других поэтов – своих друзей, знакомил.

Мы нередко выпивали. Причём заканчивали непременно в ресторане ЦДЛ, куда направлялись по настоянию Винокурова.

Когда он умер (а это случилось 23 декабря 1993 года), собралось очень много литераторов.

Женя вёл семинар в Литературном институте, и ему своими публикациями были обязаны многие. Тем более что он заведовал отделом поэзии в журнале «Новый мир» и своих студентов не обижал.

Но ещё до Кочетова в пятидесятых годах в «Октябре» он тоже заведовал отделом поэзии и печатал первые подборки Беллы Ахмадулиной, Юнны Мориц и других тогдашних молодых поэтов.

Не обижал и своих ровесников.

Меня восхищало, как глубоко он знал философов Серебряного века. Он их книги привозил из зарубежных поездок.

– Как ты не боишься их везти? – спрашивал я.

– Боюсь, – отвечал Винокуров. – Но вижу книгу на прилавке магазина и не могу не купить.

– А если обыщут? – спрашивал.

– Отберут, – пожимал плечами Женя. Но никто его на границе не обыскивал.

Винокуров был разным поэтом. Он слишком много писал стихов. Но есть у него стихи настоящие, вошедшие навсегда в литературу:

 
Я посетил тот город, где когда-то
Я женщину всем сердцем полюбил.
Она была безмерно виновата
Передо мной. Её я не забыл.
Вот дом её. Мне говорят подробно,
Как осенью минувшей умерла…
Она была и ласкова и злобна,
Она была и лжива и мила.
…Я не решаю сложную задачу
Глубинные загадки бытия.
Я ничего не знаю. Просто плачу.
Где всё понять мне?
Просто плачу я.
 

О таких стихах говорят: «волшебство поэзии! Да, Винокуров был порой волшебником!