Текст книги "Эгрегор. Абсолютное зло."

– Знаем! – В голосе Бориса появились новые, ранее не свойственные ему, «металлические» нотки. – И, чтобы реализовать эту благополучную «результирующую», нам пора ТУДА.

– Я с вами.

– Это невозможно. Включающие присутствие ИНДИВИДУУМА, временнЫе отрезки не могут пересекаться. Другими словами, вы НЕ МОЖЕТЕ переместиться в то время, где бы смогли встретить самого себя, пусть даже в ином возрасте.

Они втроём стояли в центре крипто-образного подземелья, наполняемого СИЯНИЕМ Лучезарных Дельт, инициированных изображением 30-й гексаграммы. Свет был ярким, всепроникающим, «тактильно» плотным, поглотившим, находящихся в подземелье, людей ТРАНСФОРМАЦИЕЙ ПЕРЕМЕЩЕНИЯ…

Глава 11. Вэй-цзи. Всё впереди I

«Ночь, одержимая белизной кожи…»

Иосиф Бродский

– У Вас уютно. – Анжелика вальяжно развалилась в одном из кресел у журнального столика, перебросив обтянутые джинсами, красивые ноги через мягкий подлокотник. На следующий день после возвращения, последовавшего за исполнением 30-й гексаграммы, они все вновь собрались в коттедже Зэева. На столе стояла всё та же бутылка Chivas, правда, с заметно понизившимся «уровнем заполнения». – Как будто не уходили…

– Кажется бессмысленно спрашивать: «Как было?..». – Зэев несколько виновато развёл руками. – В этих временнЫх парадоксах никак не приспособлюсь употреблять глаголы в правильном времени. А точнее – само понятие «правильное время» теряет смысл. Хотя, невозможность пересечения включающих отрезков вносит во всё это некоторую упорядоченность. Один из основателей Института Судьбы, в конце прошлого века, сформулировал ещё один любопытный постулат – в жизни каждого человека есть пять пространственно-временных точек, через которые его линия судьбы должна пройти ОБЯЗАТЕЛЬНО. Их координаты, включая время, устойчивы даже к петле обратной связи. То есть, даже знание будущего, своей судьбы не может их изменить. Это, кстати, нейтрализует противоречие, выводимое из формул Пуанкаре-Лоренца, как доказательство невозможности «путешествий» во времени.

– И снова число «пять»! – Задумчиво начала Анжелика. – Пять органов чувств, пять линеек нотного стана, пять Лучезарных Дельт… А кроме того, ПЯТЬ – центральное число китайской нумерологии, символ утраченной гармонии, о которой так поэтично говорит также и Махабхарата: «Все человечество соблюдало божественный закон – дхарму, и преданно служа дхарме, все люди честно исполняли свои обязанности. Учителя, правители, торговцы и ремесленники с удовольствием делали предназначенную им Богом работу. Все так ревностно хранили добродетель, что не наблюдалось никакого падения нравов, как это нередко случается среди процветающих народов. В должное время женщины рожали детей, деревья приносили цветы и плоды, а коровы – приплод…»1616
  Фрагмент из Первой книги «Махабхараты», называемой «Адипарва» или «Начало».


[Закрыть].

– А потом «что-то» происходит! – Словно подхватил эстафету Борис. – Устная традиция магов Сумрака, откровения Ле Юйкоу – Даосского монаха VI века до нашей эры, Махабхарата – разделённые веками и цивилизационным менталитетом, все они указывают на некий «Рубикон», точку невозврата, за которой – страдания и хаос! При этом, страдания и хаос предопределены с той же роковой неизбежностью, что и Благодатное Процветание. Ни то, ни другое совершенно не зависело от воли людей – нестабильность динамической системы, лишённой механизма саморегуляции.

– Который обусловлен бинарными алгоритмами формирования управляющих воздействий, то есть – принятия решений. – Зэев отсутствующим взглядом «зацепился» за изображение Великой Арки в долине Тимна на противоположной стене. – В человеческих сообществах это называется СВОБОДОЙ ВЫБОРА! Именно этой свободой обусловлен гомеостаз социальной системы. Никогда не думал, что обрывки древних легенд и туманные откровения сакральных текстов будут иметь такое непосредственное влияние на мою жизнь. Полезно знать, что «взмах крыльев бабочки на одном континенте может вызвать ураган на другом» – важно ещё суметь не оказаться в его эпицентре!

– Вы только что процитировали слова графа Сен-Жермена, которые он мне сказал при нашей встрече в Вене. – Усмехнулся Яир.

– Может быть Вы ещё и с Кантом беседовали? – Почти непроизвольно «съехидничал» Зэев, грустной иронией литературной ассоциации1717
  Михаил Булгаков. Мастер и Маргарита.


[Закрыть] констатируя утомляющую «неадекватность» реальности.

– Беседовал. – Проигнорировал иронию Яир. – Но я сейчас не об этом. Свобода выбора – это инструмент. НЕОБХОДИМЫЙ, но не ДОСТАТОЧНЫЙ. Стабильность социальной системы обеспечивает КОЛЛЕКТИВНАЯ способность делать ПРАВИЛЬНЫЙ выбор. Конфуций и учитель Мо, чуть ли не первыми в истории философии, наиболее внятно, связали эту способность с НРАВСТВЕННОСТЬЮ. Туманно-интуитивному понятию нравственности они придали достоверность «математической» категории. Сен-Жермен очень живо интересовался «философией морали». Удивительный феномен! Человек, вошедший в историю, как хрестоматийный образ авантюриста и жулика, на самом деле, никогда не врал (в отличие от своего антипода и современника – Калиостро). Просто, сообщаемая им правда, была неприемлемой для окружающих, среди которых было немало «сильных мира сего», в силу их патологической ограниченности. Граф видел в этом некий глобальный дефект мироздания. По большому счёту, философские системы, пытающиеся формализовать понятие нравственности, можно объединить в три большие группы. Первая – этика «разумного эгоизма» (консеквенциализм): я не буду подличать – убивать, воровать, лжесвидетельствовать, прелюбодействовать и т.д., потому что это причинит вред, в том числе, и в первую очередь – мне самому. Вторая – этика «долга» (деонтология): я не буду убивать, воровать, лжесвидетельствовать, прелюбодействовать, потому что это запрещается правилами. Третья – этика «добродетели»: я не буду этого делать, потому что это противно моей человеческой сущности (Кант). Превращение всех этих подходов в факт КОЛЛЕКТИВНОГО сознания, как считал Сен-Жермен, обеспечивается наличием СОВЕСТИ. Совесть, в отличие от всех прочих человеческих эмоций – эмоция СОЦИАЛЬНАЯ, которую он полагал инстинктом самосохранения нации.

– А теперь Вы, уважаемый – с подчёркнутой вежливостью, однако, лишённой сарказма, заговорил Зэев – цитируете слова, сказанные мне мистически-загадочным Гончаром, когда он убеждал меня в необходимости войти в камеру Козырева. Гончар полагал, что СОВЕСТЬ – это социальный аналог Первобытной Энергии, которую мы называем ВРЕМЯ. А поскольку речь идёт о виде энергии, это возвращает нас из области философско-этических построений к физике – объектам, доступным изучению методами естественной науки.

– Я бы сформулировал твой тезис иначе. – С той же нарочитой демонстративностью, перешёл «на ты» Борис. – Это делает «доступным изучению методами естественной науки» те самые «философско-этические построения». Лучезарные Дельты, мистическим образом, воплощают феномен этого единства. Но как только мы признаём этот феномен реальностью, мистика кончается – начинается физика!

– Другими словами, ты хочешь сказать, что нравственные деформации человеческих объединений обусловлены некими, фиксируемыми приборами, энергетическими возмущениями? А власть над этой энергией даёт неограниченную власть над миром живых, над той самой «живой материей», одной из форм существования которой, согласно теории Зэева, является Время? То есть, это ВЛАСТЬ, реализуемая не только «здесь и сейчас», но распространяемая в прошлое и будущее?! ИСТИННАЯ МАГИЯ! – В голосе Анжелики звучала искренность осознания «величия» обсуждаемого «предмета», что так смешно контрастировало с её вызывающе-декларируемым «имиджем» безнадёжно-яркой блондинки.

– Почти так. – Не сумел скрыть улыбку Борис. – Вот только с «приборами» неувязка. Мы их ещё не изобрели. А главное – вряд ли сможем! В какой-то мере, такими приборами являются наши Лучезарные Дельты, но мы ещё не научились правильно «считывать их показания». Тем более, что прибор этот не только и не столько «счётчик», сколько «генератор», создающий те самые «возмущения»! А ВЛАСТЬ, о которой ты говоришь, даётся их полным набором. Но тогда исчезновение двух Дельт – это не «диверсия», а «акт милосердия». Совершенно очевидно, что мы к этой ВЛАСТИ абсолютно не готовы!

– Так что ты предлагаешь? Прекратить поиски?!

– Я предлагаю относиться к этому ОСОЗНАННО. Без слепого, а значит – управляемого, фанатизма, часто именуемого «исследовательским азартом».

– Редкий у тебя талант – испоганить удовольствие авантюры! И какой!! – Анжелика снова «надела блондинку».

Трогательная непосредственность этой перемены «включила» у Бориса череду воспоминаний о прошедшей ночи. Оставив Яира в лаборатории (похоже, поглощение информации стало для него физической потребностью – разновидность голода, иногда это даже пугало, но вчера, после возвращения, у них не было сил даже на страх), они поехали к нему. Борис снимал просторную квартиру в жилой высотке одного из «спальных» районов Большого Тель-Авива. Добирались машиной – после пережитого хотелось ощутить реальность физических законов окружающего мира, приятную, как бриз, скорость хай-вея, нетерпеливые гудки и томительные пробки жилого района – мелочи, составляющие приятно-предсказуемое пространство, в котором было УДОБНО жить.

– У тебя мило. – Доброжелательно-равнодушно произнесла Анжелика, оглядевшись в просторном холле.

– Выпьешь?

– Немного Хеннесси. – Она устало опустилась в одно из кресел, с видимым удовольствием ощущая уютную продуманность обжитого пространства.

Борис вложил в её руку стакан, на треть наполненный янтарной жидкостью, как бы завершающей мизансцену словом КОМФОРТ. Анжелика жадно сделала большой глоток.

– Тебе нравится Яир?

– Мне нравится тебя им дразнить. А Яир – хороший парень. И, если ты хоть немного разбираешься в женщинах, то знаешь, что эта «фигура речи» – смерть любым романтическим отношениям. А если ты хоть немного знаешь меня, то понимаешь, что это правда. Иди ко мне…

Подойдя к её креслу, он опустился на колени, обхватив и крепко сжав её бёдра. В устремлённых на него глазах возникло то странное, трудно передаваемое словами, выражение отрешённой готовности, предвосхищения наготы, обозначающее «точку невозврата». С уже знакомой жадностью она припала к его губам. Они поднялись, по пути в спальню срывая друг с друга одежду, жадными прикосновениями, словно, освобождаясь от гнетущего напряжения последних часов. Наполняя свои ладони этой гладкой упругой плотью, он ласкал её там, где вожделенно «нельзя», заставляя содрогаться её тело, изрыгая этим нежным красивым ртом брань, столь изощрённую, что этой изобретательности позавидовал бы портовый грузчик. Это было неуместно смешно, дополняя горячий восторг единения весёлым азартом ЖАЖДЫ. Ещё… И ещё… И ещё… Они уснули под утро, в сладком изнеможении не в силах оторваться друг от друга даже во сне.

Их разбудил звонок Яира. Яир звонил на мобильный Бориса.

– Нас ждёт Зэев. Почему-то он решил позвонить в лабораторию. Кажется, это важно. Тебе не трудно будет связаться с Анжеликой? Её мобильник не отвечает.

– Не трудно. – Буркнул Борис, с удивлением услышав в собственном ответе интонации непроизвольной двусмысленности.

К реальности салона в коттедже Зэева его вернул напряжённо-сосредоточенный взгляд Анжелики.

– Извините. Отвлёкся.

– Бывает. – Понимающе (интересно, с чего бы?) улыбнулся Зэев. – Но я должен объяснить, зачем я вас вызвал. Когда-то Эйнштейн, переходя от Частной Теории Относительности к Общей, сформулировал принцип эквивалентности инерции и гравитации. Таким образом, он создал прецедент сведения к ДВИЖЕНИЮ, к скоростям, близким к световой, совершенно разных, на первый взгляд, никак не связанных между собой, природных явлений. Мы уже столкнулись с тем, что человеческая эмоциональность позволяет проявляться релятивистским эффектам в состоянии покоя. Это значит, что наша эмоциональность, с точки зрения физики, также является эквивалентом такого движения. Я должен это испытать! Мне это необходимо, но я не стал бы обращаться к вам с этой просьбой, если бы не чувствовал, что это необходимо НАМ!

Борис, Яир и Анжелика переглянулись.

– Ну что ж, – озвучил общее согласие Борис – добро пожаловать в «клуб», уважаемый профессор. И значит, у нас «всё впереди»! В буквальном смысле! НАС ждёт последняя гексаграмма.

Оказавшись вновь под сводами подземелья, Борис испытал, не перестающее удивлять своей новизной, чувство, похожее на трепетное восхищение. Пока он рисовал 64-ю гексаграмму, Анжелика внимательно следила за «профессором». Лицо Зэева выражало, почти мистическое, замешанное на тревоге, изумление и, в то же время, искреннюю, неподдельную радость. Инициация Лучезарных Дельт рисунками гексаграммы, ожидаемо, наполнила подземелье ярким, всё усиливающимся свечением.

Когда свет рассеялся, они обнаружили, что по-прежнему находятся под сводами подземелья.

– Упс! Кажется, что-то «не сработало» … – Анжелика растерянно оглядывала окружающее пространство.

– Сработало. – Из тени пустующих ниш вышли два человека – атлетического сложения мужчина и темнокожая девушка с правильными европейскими чертами лица. – Мы вас ждали. Добро пожаловать в 2121 год…

Глава 12. Всё впереди II

Они с мамой никогда не были эмоционально близки. И дело было даже не в том, что он её разочаровывал, а в том, что это разочарование было всегда, как-то по-мазохистски, ожидаемо, будто, лишившись его, она утратит некую базовую составляющую своей эмоциональности, без которой жить будет не так интересно. Поэтому, когда её не стало, он успел мысленно удивиться, возникшему в темноте его тела, чувству ГОРЯ, прежде чем оно прорвалось наружу громким протяжным, неподвластным ему, воем. Он навсегда запомнил это удивление, словно предупреждавшее о существовании эмоционального пространства, им не контролируемого, но наполненного угадываемо тёмным, страшным потенциалом СИЛЫ. Поэтому он всегда боялся мысли об убийстве. То есть, чисто умозрительно, он мог себе это представить – хладнокровно, безотносительно причинно-пространственных обстоятельств, и эта «умозрительная» картинка не вызывала в душе не только нравственного протеста, но вообще какого-либо эмоционального отклика. Но он боялся, что если, неподвластные ему, обстоятельства материализуют подобную картинку на практике, это откроет в душе некий шлюз, выпуская наружу ту самую СИЛУ, способную не только удивлять, но – УРОДОВАТЬ. Этого не произошло. Борис безразлично смотрел на, лежащего перед ним в луже собственной крови, человека. Он не испытывал к нему ненависти – для этого тот был очевидно и бессовестно слаб. Но и жалости тоже не было – каждый сам устанавливает правила игры с собственными демонами…

ЗА 24 ЧАСА ДО ЭТОГО

Когда свет рассеялся, они обнаружили, что по-прежнему находятся под сводами подземелья.

– Упс! Кажется, что-то «не сработало» … – Анжелика растерянно оглядывала окружающее пространство.

– Сработало. – Из тени пустующих ниш вышли два человека – атлетического сложения мужчина и темнокожая девушка с правильными европейскими чертами лица. – Мы вас ждали. Добро пожаловать в 2121 год. – Лицо мужчины было сосредоточено напряжённым. – Я думаю, нам будет удобней продолжить в Институте Времени. Ионолёт наверху готов к взлёту.

– Кажется, вы не очень рады нас видеть – попытался разрядить, становившуюся гнетущей, обстановку Борис, когда они уже взмыли вверх, и дискомфорт перегрузки вертикального взлёта сменился ощущением бесшумной лёгкости скольжения.

– Дело не в этом. – Пожал плечами мужчина. – Вы здесь не на экскурсии.

– Может быть, вы знаете зачем?

– Знаю. Чтобы принять участие в книжной ярмарке. Она состоится завтра примерно в середине дня, на территории одного из экспозиционных павильонов института.

С высоты полёта они ещё видели оранжевый диск заходящего солнца, но поверхность земли внизу уже погружалась в тень, быстро становившуюся сумерками. Эта перемена зажгла гроздья света, обозначающие человеческие поселения, большие и малые, окружённые «зияющими» океанами чёрной пустоты. Бориса всегда поражал этот феномен, будто проявлявший, как в школьном опыте с намагниченными металлическими опилками, таинственную энергетику «пассионарных клякс» на поверхности Земли, притягивающих людей именно в эти топографические пределы, становясь городами. Мегаполисы переливались огнями, поражая воображение, видимыми даже отсюда, гигантскими трёхмерными рекламными голограммами, что, видимо, заменило старые добрые, современные им, плазменные билборды.

– Вы хотите сказать, что книги не только всё ещё существуют, но и пользуются коммерческим спросом?! – Искренне удивился Яир. – Не может быть! Хотел бы я посмотреть на тот гаджет, который вы сегодня называете «книгой»!

– Вы удивитесь, – наконец вступила в разговор, молчавшая всё это время, девушка – но со времён Иоганна Гуттенберга этот «гаджет» не претерпел принципиальных изменений. С великим фантастом 20-го века, Айзеком Азимовым, связывают забавный эпизод. Однажды писателю довелось участвовать в научном симпозиуме, посвящённом информационным технологиям будущего. В ходе жарких дискуссий, были сформулированы основные требования, которым должно отвечать устройство, реализующее эти технологии: оно должно быть мобильным, очень простым в эксплуатации, обеспечивать доступ к хранимой информации с любого места и в любом направлении… Тогда на трибуну поднялся Айзек Азимов и сказал: «Господа, должен вас обрадовать – такое устройство давно существует. Оно называется – книга!». Чувство, которое и по сей день люди испытывают именно к бумажным книгам, скорее, описывается словом «любовь», а не «спрос». Видимо, этой любовью объясняется инерция «книжного» формата, которую сохраняют, практически, все электронные «гаджеты».

В этот момент они зависли над гигантским (по ощущению) комплексом зданий.

– Что это? – С тревогой спросил Зэев.

– Это Институт Времени! – С мягкой улыбкой, впервые с момента их появления, озарившей его лицо, ответил мужчина. – Наверное приятно видеть столь монументальное воплощение своих идей? И это только форма!

Ионолёт мягко опустился на одно из, аккуратно размеченных, «парковочных» мест на крыше величественного небоскрёба, как бы являвшегося «несущей конструкцией» целого комплекса зданий поменьше. Скоростной лифт, прилепившийся к внешней стене небоскрёба цилиндрической шахтой из какого-то прозрачного, чуть поблёскивающего, материала, опустил их в пространство «висячего» садика, обустроенного между башнями института. Эта конструкция вызвала у Бориса странное ностальгическое воспоминание о неправдоподобно далёком Мадридском приключении в музее Королевы Софии. Ясное чистое небо над ними, декорированное «алмазными россыпями» света, проецировало в душу глубину величественного покоя. Они расположились в удобных, мягко принимающих форму тела, креслах вокруг изящной мраморной столешницы, как бы парящей над землей на едва различимой «тюльпанообразной» прозрачной подставке.

– Итак, – первым заговорил Борис – искреннее удивление моего коллеги самим фактом существования книг, затмило главную странность Вашего заявления. Какая такая «вселенская необходимость» требует нашего участия в книжной ярмарке далёкого будущего?

– Ну, не такого уж далёкого. – Начал мужчина, проигнорировав нарочитую «агрессивность» интонаций Бориса. – Наверное, самым правильным было бы предложить вам отдохнуть, а проще говоря, выспаться – завтрашний день не будет простым. Но, по собственному опыту, знаю, что это невозможно, хотя, «длительность», или глубина, вашего «прыжка» не такая уж большая – «каких-то» 70 лет: из 2051 года в 2121. Мой прыжок был несколько существеннее, не только в числовом, но и в ментальном отношении: 9 лет назад, я оказался в 2112 году, «перепрыгнув» через столетие – из года 2012.

– Как Вас зовут? – Неожиданно спросил Зэев.

– Вадим.

– Вадим Фридман?!

– Да.

– С изучения Ваших протоколов я начал свою работу в Институте Судьбы, из которого потом «вырос» Институт Времени. Тогда это выглядело зловеще-символично – предложив довольно эффективную методику изучения необъяснимых, или – мистических, явлений и объектов, Вы сами стали таким ЯВЛЕНИЕМ, внезапно исчезнув без какого-либо прослеживаемого вербального следа. А искали этот след ИСТИННЫЕ специалисты.

– Польщён Вашей, столь высокой оценкой моего вклада. – Не без иронии начал Вадим, но вдруг резко изменил интонацию, в которой зазвучали азарт и искренность. – На самом деле, это действительно была удачная догадка. Я воспользовался методологическим прецедентом самого Эйнштейна: я не стал ДОКАЗЫВАТЬ, что мистика реальна, но постулировав это как ФАКТ, как аксиому, попытался исследовать этот мистический мир, исходя из накопленного опыта, частью которого я посчитал легенды и мифы. Оказалось, что его законы мало чем отличаются от наших. Или даже не так – наши являются частным случаем, проекцией, тех, более общих законов. Мы живём в многомерном мире, из которого в примитивных ощущениях нам доступны лишь три, ну, включая время, четыре измерения, но это не значит, что нет остальных. Мы не можем их ощущать, как объём и время, но мы можем описать их формулами. Да и наши ощущения не исчерпываются «объёмом и временем». Оказалось, что эти проекции рекурсивны, как будто Некто Могущественный писал программный код, воплотившийся в реалиях материального мира, используя современные мне (да и вам тоже) методы программирования. А главное – этот «код» далёк от завершения… Или уж, во всяком случае – от нашего понимания. Пример – перемещения во времени. Сами по себе, по определению, они являются нарушением ЕСТЕСТВЕННОГО порядка вещей, но, став реальностью, они стали частью этого порядка. Что было «раньше»: спасение вами маленького Зэева и его семьи при перелёте из Бангкока в Гонконг, или ваша встреча с повзрослевшим Зэевом и его рассказ об этом спасении, предопределивший ваши действия? В рамках аксиоматики четырёхмерного пространства этот вопрос не имеет ответа. Но это значит, что существует, как минимум ещё одно измерение, в котором эти события синхронизированы. А, согласно великой Теореме Гёделя, в этом «расширенном» пространстве можно так же построить утверждение, которое будет так же неразрешимо. А значит, таких измерений – бесконечность, и кто сказал, что они необитаемы?! Возможность ОЩУЩАТЬ себя в этих измерениях, не выпадая из «наших», проявляется как телепатия, левитация, телекинез, телепортация, визуализация и материализация образов… Но всё это ещё не МАГИЯ. Магия – это нечто другое. Угроза, с которой мы здесь столкнулись, имеет магическое происхождение. Видимо, поэтому в нашей команде – два мага, два волшебника.

– Нашей? – Спросил Борис.

– ВРЕМЕННО. А потому, позвольте представить мою очаровательную спутницу, помощницу, жену… – Вадим внезапно в упор посмотрел на Зэева – Вашу правнучку – Сару.

– Правнучку?! – Совершенно искренне растерялся Зэев. – Но у меня даже нет детей… Насколько я знаю…

– «Всё впереди». – Усмехнулся Вадим. – А это значит, что в отличие от меня, вам суждено вернуться.

– Так в чём же, всё-таки, состоит угроза? – Спросил Борис.

– Вы всё увидите завтра сами. Собственно – уже сегодня. Но её истоки где-то в вашем времени. – Борис и Анжелика переглянулись.

«Алмазные россыпи» звёзд наверху начали тускнеть, а небо подёрнулось сероватым предощущением рассвета.

– Скоро утро, – продолжил Вадим – и я настоятельно рекомендую вам хотя бы немного поспать.

Висячий садик, в котором они находились, оказался своеобразным «patio» гостиничного корпуса. Вадим и Сара развели их по комнатам. На пороге своего номера Зэев задержался, пристально глядя в глаза своей правнучки с каким-то, совершенно новым для него, чувством.

«Утро» для них началось, довольно, поздно – сказалась усталость, да и «разница во времени». Однако, к моменту появления Вадима и Сары, все уже сидели в «патио», на прежних местах.

– Как будто, не уходили. – Попытался пошутить Вадим.

По лабиринту просторных наполненных светом, коридоров, по котором, помимо «целеустремлённых», как они, «пешеходов», сновали «двуколки» сигвеев, они прошли к экспозиционному павильону. До открытия ярмарки оставались считанные минуты. Вокруг демонстрационных стендов и прилавков с книгами под яркими броскими логотипами, часть из которых была им даже знакома, суетились участники и организаторы, заканчивая последние приготовления, и вскоре пространство Экспоцентра стало наполняться людьми. Зэев непроизвольно выделил в толпе стройную девушку в элегантном деловом костюме, нарочитую строгость которого нарушала, может быть «чуть-чуть» поднятая выше колен (и стандартов «строгости»), юбка, обнажая стройные сильные ноги. Густые каштановые, крупной волной ниспадающие на плечи, волосы, высокий лоб, большие чуть раскосые глаза, прямой, аристократических очертаний, нос и мягкий, какой-то очень «правильный» овал лица, создавали «рельеф», наполненный обаянием очевидной внутренней харизмы, непроизвольно притягивающей к ней внимание окружающих. Казалось, почувствовав его взгляд, девушка обернулась к нему, неожиданно приветливо помахав рукой и Зэев уже был готов ответить на это приветствие, когда, боковым зрением обнаружил, что его опередила, стоявшая рядом, Сара – очевидно приветствие предназначалось не ему.

– Кто это? – Стараясь быть как можно более непринуждённым, спросил Зэев.

– Подруга. Ещё с университета. Несмотря на то, что она училась на младших курсах, мы как-то сблизились, и даже, какое-то время, жили в одной комнате. А что?

– Ничего. Просто спросил.

– Сколько тебе лет?

– 38. А что?

– Ничего. «Просто спросила».

– Что-то не так?

– Всё не так! Не каждый день встречаешь собственного прадеда, старшего лишь на четыре года, да ещё флиртующего с твоей подругой.

– Ну, насчёт «флиртующего», ты несколько предвосхищаешь события.

– «Предвосхищаю»?!!! Уж не хочешь ли ты сказать, что она могла бы быть моей прабабкой?! – Глаза Сары округлились от возмущения.

Вопрос застал Зэева врасплох. Едва её увидев, не отдавая себе в этом отчёт, он испытал нечто большее, чем любопытство, или даже влечение. Её образ не соответствовал хрестоматийному представлению о «роковой женщине»: что-то роковое, предопределённо-неизбежное, было в самом факте их встречи. И даже пошло-розовое «любовь с первого взгляда» не имело с этой неизбежностью ничего общего – охватившему его чувству гораздо больше соответствовало слово СУДЬБА.

– Её зовут Рахель. – Уже примирительно произнесла Сара.

В это время Борис, Анжелика и Яир присоединились к, быстро разрастающейся, группе вокруг одного из стендов, где представлял свою книгу очередной автор – рослый молодой человек, с коротко стриженными под «бокс» волосами вокруг «кокетливо» напомаженной светлой чёлки. Было в нём что-то от нарочито анонимного «студента» из гениального романа, царствие ему небесное Достоевского Фёдора Михайловича, «Идиот»: «Это был молодой человек, … если можно так выразиться, с невинно-нахальным взглядом. … Ни малейшей иронии, ни малейшей рефлексии не выражалось в лице его; напротив, полное, тупое упоение собственным правом и в то же время нечто доходившее до странной и беспрерывной потребности быть и чувствовать себя постоянно обиженным», что, странным образом, контрастировало с, произносимым им, тщательно отрепетированным «экспромтом».

– Писать романы, чтобы разбогатеть – это как становиться епископом, чтобы познакомиться с девочками. В то же время, то что не стоит денег – не стоит ничего. Поэтому я не раздаю, а продаю свой роман. Или, во всяком случае, пытаюсь это делать. Один великий писатель 20-го века, имя которого заслуженно дошло до наших дней – Михаил Михайлович Жванецкий, на своих публичных выступлениях, часто говорил: «Когда я, маленький, ничтожный человек, оказываюсь перед чистым листом бумаги, на нём произрастает нечто, от меня совершенно независящее». Нечто подобное испытывал и я, когда писал эту книгу, что даёт мне смелость (а не наглость) встать здесь перед вами и предлагать её купить. Про что эта книга? Как и всякий образец истинной литературы, а я уверен (без ложной скромности), что мой роман относится именно к этой категории – «про любовь» и «про войну». А ещё про талантливых людей, оставшихся верными своему таланту в самых фантастичных обстоятельствах, воплощающих ВОЙНУ и ЛЮБОВЬ. Читайте! Уверен, это будет интересно! Или, уж во всяком случае, познавательно – каждый раз, перечитывая написанное, я узнаю для себя массу нового…

– Ты это видишь? – Полушёпотом спросила Анжелика, обращаясь к Борису.

– Да.

– Просветите простого смертного. – Не без скрытой обиды вмешался в их диалог Яир.

– Вокруг него ТЕНЬ. – Задумчиво произнесла Анжелика, скорее рассуждая сама с собой, чем отвечая на вопрос. – Тень СУМРАКА, какой окружены люди, отмеченные печатью ПАССИОНАРНОСТИ! Но его пассионарность не врождённая, а ПОЛУЧЕННАЯ, словно он прошёл какой-то кастинг. По мере того, как он говорит, ТЕНЬ становится всё более зловещей, ЗИЯЮЩЕЙ, создавая ментальный конденсат, поглощающий энергию всего живого в этом пространстве.

– И как же проходят этот «кастинг»? – Спросил Борис.

– Продают ДУШУ! – Неожиданно для самого себя, ответил Яир.

Кто-то из, стоящих рядом, людей осуждающе покосился в их сторону, давая понять, что они мешают. Когда стайка фанатов (довольно многочисленная) получила, наконец, вожделенные автографы на своих экземплярах книги, они подошли к автору.

– Вам тоже автограф?

– Да, если Вас не затруднит. – Борис протянул только что купленную книгу.

– А как зовут вашу очаровательную спутницу? – Автор откровенным «масляным» взглядом буквально «облапал» Анжелику.

– Анжелика. – Нарочито невинно пропела та, торопливо «надевая блондинку».

Сосредоточившись на «конструировании» остроумно-двусмысленного посвящения, молодой человек не сразу заметил, как «декорации включающего объёма» вокруг него резко изменились – все четверо оказались в номере Бориса.

– Что происходит?! – Скорее возмущённо, чем удивлённо, воскликнул юноша.

– Телепортация, – не меняя интонации, но с насмешливым отвращением во взгляде, ответила Анжелика, картинно «погружая себя» в одно из кресел – так достоверно описанная Вами в вашей книге. Или не Вами?!

– Так вот в чём смысл угрозы, о которой ты мне говорила в Париже! – Внезапная догадка озарила лицо Бориса. – «Индуцированная» пассионарность порождает непреодолимое желание добиться успеха, не оправданного ТАЛАНТОМ: «Кажется, ДУШУ БЫ ПРОДАЛ ЗА ЭТО!». Наполненное ИСКРЕННЕЙ энергией неутолённой зависти, многократно усиленной пассионарным ПРИОБЩЕНИЕМ, это восклицание становится мантрой, призывающей ТЁМНУЮ СИЛУ. Она не может одарить ТАЛАНТОМ, но со зловещей лёгкостью расплачивается УСПЕХОМ! Но какова цена этого «бартера»? Изуродованной судьбой Моцарта доказать объективную всесильность Сальери?! В назидание другим?!! В назидание потомкам?!!! Утвердить безоговорочный авторитет бездарного ХАМА – это не просто, повторяющийся с навязчивостью заезженной виниловой пластинки, исторический сценарий. Это механизм экспансии: ХАМ презираемый даже самой этой ТЁМНОЙ СИЛОЙ, но открывающий первобытным невежеством заветный ШЛЮЗ!