Текст книги "Голова ведьмы"

С борта судна Эрнест отправил два письма. Одно – Еве Чезвик, а второе, содержавшее копию документа, составленного перед дуэлью, заверенную мистером Эльстоном, – своему дяде. В обоих письмах он просто и честно рассказал всю историю постигшего его несчастья, умоляя Еву – не забывать его и ждать счастливых времен, а дядю – простить его за все горе, которое он причинил своим поступком. Если они захотят написать ему, то пусть пишут Эрнесту Бейтону, до востребования, Марицбург.

Почтовое судно подняло коричневый парус с большой белой литерой «П» – и исчезла в ночи. Эрнест чувствовал себя совершенно уничтоженным. На руках у него была кровь, на душе – отчаяние. Он с трудом добрался до своей койки и упал на нее, рыдая, словно ребенок.

Еще вчера все вокруг любили его, он был весел и счастлив, перед ним маячила блестящая карьера. Сегодня он стал безымянным изгоем, беглецом вне закона, и над его юностью нависли мрачные тучи, в которых он не видел ни единого просвета.

Пусть он поплачет – это был тяжелый и трудный урок…

Книга II

Глава 1. Моя бедная Ева

Через два дня после того, как почтовая лодка, подобно неторопливой морской птице, исчезла в ночи, Флоренс Чезвик совершенно случайно проходила мимо деревенского почтового отделения, направляясь с визитом к Дороти. Ей пришло в голову, что с дневной почтой могли прийти письма в Дум Несс, и она могла бы их занести. В Кестервике не было почтальона, а Флоренс знала, что мистеру Кардусу не всегда удобно приходить за письмами.

Старик-почтмейстер действительно дал ей небольшую пачку писем и упомянул, что одно письмо есть и для мисс Чезвик.

– Для меня, мистер Браун? – спросила Флоренс.

– Нет, мисс, это для мисс Евы.

– О, тогда пусть лежит. Я все равно иду сейчас в Дум Несс. Не сомневаюсь, что мисс Ева скоро заберет его.

Флоренс знала, что Ева очень внимательно следит за почтой. Выйдя из конторы, она мельком просмотрела пачку писем и увидела, что одно из них, адресованное мистеру Кардусу, написано рукой Эрнеста. На письме стоял штемпель Саутгемптона. Что может делать там Эрнест? Он же собирался на Гернси…

Девушка поспешила в Дум Несс и нашла Дороти сидящей в гостиной за шитьем. Флоренс поздоровалась и передала ей письма, с притворным равнодушием заметив:

– Одно из них, кажется, от Эрнеста.

– О, замечательно! Кому оно адресовано?

– Мистеру Кардусу. Вот, кстати, и он сам.

Мистер Кардус поприветствовал гостью и поблагодарил ее за принесенные письма. Просматривал он их с небрежностью человека, привыкшего ежедневно получать массу ненужной и неинтересной корреспонденции, однако внезапно движения его ускорились, и он торопливо вскрыл то самое письмо, что было от Эрнеста. Флоренс не спускала с него глаз. Мистер Кардус читал письмо – Флоренс читала по лицу мистера Кардуса.

Старый адвокат привык скрывать свои эмоции, однако в данном случае они оказались сильнее его. Удивление, негодование, ужас, отчаяние сменялись на его лице; наконец, он закончил чтение, отложил письмо и стал просматривать какой-то документ, вложенный в конверт.

– Что, Реджинальд? Что-то случилось? – спросила Дороти.

– Да, случилось, – тихо и торжественно отвечал мистер Кардус. – Случилось то, что Эрнест – убийца и беглец.

Дороти со стоном опустилась на стул, закрыв лицо руками. Флоренс смертельно побледнела.

– Что вы имеете в виду? – резко спросила она.

– Прочтите сами. Постойте! Прочтите вслух, и то, что в этом документе – тоже. Возможно, я ошибся, неправильно понял…

Флоренс начала читать тихим, но спокойным голосом. Ее самообладание было поразительным на фоне растерянности и ужаса, охвативших мистера Кардуса и Дороти. Старик дрожал, как осиновый лист – Флоренс стояла, подобно незыблемой скале, хотя нет сомнений, что ее интерес к Эрнесту был ничуть не слабее.

Когда она дочитала, мистер Кардус вновь заговорил.

– Вы видите, я был прав. Он убийца – и он скрылся от правосудия. А я любил его, я так его любил! Пусть же идет с миром…

– О Эрнест, Эрнест! – рыдала Дороти.

Флоренс с презрением посмотрела на них обоих.

– О чем это вы толкуете? С чего эти причитания? Убийца, еще чего! В таком случае, наши деды и прадеды – все сплошь убийцы! А чего вы хотели от Эрнеста? Чтобы он отдал письмо женщины и спас себя? Чтобы примирился с оскорблениями, которые этот человек нанес его матери? Да если бы он так поступил, я бы не перемолвилась с ним больше ни единым словом. Прекрати рыдать, Дороти! Ты должна им гордиться, он повел себя, как истинный джентльмен. Если бы я имела право, я бы точно гордилась! – Грудь Флоренс вздымалась, гордые губы кривились в презрительной гримасе.

Мистер Кардус слушал ее очень внимательно, было видно, что ее энтузиазм увлек его.

– В том, что говорит мисс Флоренс, что-то есть! – сказал он, наконец. – Я бы не обрадовался, если бы мальчику прислали белое перо. Однако случившееся все равно ужасно – убить своего двоюродного брата, да еще будучи следующим в очереди наследников титула… Старый Кершо будет в ярости, потеряв единственного сына, и Эрнест не сможет вернуться в Англию, пока старик жив – иначе тот сразу же потащит его в суд.

– Это ужасно! – всхлипнула Дороти. – Он только начал жить, его ждала профессия, карьера – и вот он вынужден бежать в далекую, неведомую и чужую страну под вымышленным именем…

– О да, это довольно печально! – согласился мистер Кардус. – Но что сделано, то сделано. Главное – что он жив. Он молод и будет жить дальше, в самом худшем случае ему придется построить свою жизнь с нуля там, на чужбине. Но как же тяжело об этом думать! Как тяжело…

С этими словами адвокат удалился к себе в контору, бормоча «как же тяжело!».

Когда Флоренс собралась домой, погода испортилась. Воздух стал влажным и холодным, море почти скрылось за плотной пеленой серого тумана. Все это не добавляло оптимизма сегодняшнему настроению. Вернувшись домой, Флоренс обнаружила Еву стоящей у окна в гостиной. Она являла собой воплощение меланхолии и смотрела на море.

– О Флоренс, как хорошо, что ты вернулась, я уже всерьез подумывала о самоубийстве.

– Вот как? Могу я поинтересоваться – с чего бы?

– Не знаю. Возможно, это дождь вгоняет меня в тоску.

– Меня лично – не вгоняет.

– Да, как и ничто другое – ты живешь в Стране Постоянного Спокойствия.

– Я делаю зарядку и содержу в порядке свою печень. Неудивительно, что у тебя депрессия, раз ты весь день сидишь дома. Почему ты не сходишь прогуляться?

– Здесь некуда пойти.

– На самом деле я понятия не имею, что на тебя нашло, Ева. Почему бы тебе не пройтись до утеса, или – постой! А на почте ты тоже не была? Я забирала письма для Дум Несс, и мистер Браун сказал, что и тебе пришло одно.

Ева ожила в мгновенье ока и поспешила прочь из комнаты прежним своим легким шагом. Одного слова «письмо» оказалось достаточно, чтобы существенно изменить картину мироздания…

Флоренс внимательно смотрела ей вслед. Когда дверь закрылась, она пробормотала:

– Скоро ты перестанешь прыгать и резвиться…

Сняв плащ, она заняла место Евы у окна и принялась терпеливо ждать. До почтового отделения было не более семи минут ходу, так что через четверть часа Ева должна вернуться… Сжав в руке часы, Флоренс ждала. Прошло 17 минут, когда открылась калитка, и Ева вошла в сад: лицо ее было серым от боли, она прижимала к глазам носовой платок. Флоренс снова улыбнулась.

– Так я и думала! – пробормотала она.

Из всего этого видно, что Флоренс была незаурядной женщиной. Она едва ли преувеличивала, говоря Эрнесту, что ее сердце глубоко, как море. Любовь, которую она подарила Эрнесту, была самым сильным чувством во всей ее энергичной и страстной жизни; когда любые другие характеристики и влияния рушились или забывались, лишь эта любовь незыблемо царила над всем, что заставляло Флоренс жить. И когда она обнаружила, что эта высокая и чистая любовь стала игрушкой для глупого мальчика, который целовал девушек, потому что это было для него так же естественно, как для утки – плавать, тогда бьющаяся в смертельной агонии любовь обратилась в свою противоположность: в ненависть. Однако женщина не ведает справедливости – и потому ненависть Флоренс не была направлена на один и тот же объект. Она могла бы отомстить только Эрнесту – но она все еще любила его столь же страстно, как и раньше. Месть была бы лишь эпизодом в истории этой страсти. Однако всю ненависть Флоренс выплеснула на свою ни в чем не повинную сестру, которая, как она считала, ограбила ее. Она была более сильной натурой – и она решила уничтожить слабейшего полностью. Сильная, как Рок, безжалостная, как Время, она посвятила этой цели всю свою жизнь. Флоренс знала: всё приходит к тем, кто умеет ждать. Она только забыла, что дольше всех умеет ждать Провидение – и потому именно оно всегда и выигрывает в самом конце.

Ева вошла в дом, и Флоренс услышала, как она медленно поднялась по лестнице в свою комнату. Она тихо фыркнула и прошептала:

– Бедная дурочка сейчас примется плакать над письмом, а потом откажется от Эрнеста. Будь у нее хоть капля смелости, она бы последовала за ним и постаралась скрасить его невзгоды – да заодно и привязать его тем самым к себе навеки. О, если бы у меня был такой шанс! Но шансы всегда выпадают глупцам.

Затем она поднялась наверх и немного послушала возле двери в Евину комнату. Сестра громко рыдала. Флоренс решительно распахнула дверь и вошла.

– Ну, Ева, ты уже сходи… Девочка моя, что случилось?

Ева, рыдавшая на постели, только отвернулась к стене и продолжила плакать.

– Да что случилось, Ева! Если бы ты знала, как глупо ты выглядишь.

– Ни… ни… ничего!

– Нонсенс! Из-за «ничего» люди не устраивают таких сцен.

Молчание.

– Послушай, дорогая моя, как твоя любящая сестра, я должна все же узнать – что случилось?

Голос Флоренс звучал повелительно, и Ева полубессознательно подчинилась приказу.

– Эрнест…

– Что – Эрнест? Он для тебя ничто, не так ли?

– Нет! То есть… да. О, все это так ужасно! Там, в письме! – Ева судорожно коснулась густо исписанного листка бумаги, лежащего рядом с ней на постели.

– Поскольку, как мне кажется, ты не в состоянии ничего толком объяснить, быть может, дашь мне это письмо, я прочту сама?

– О нет!

– Чепуха! Дай письмо. Возможно, я смогу тебе помочь.

С этими словами Флоренс решительно отобрала у Евы письмо, отвернулась и быстро пробежала его глазами.

Это было очень страстное, почти бессвязное письмо – короче говоря, именно такое, какое и мог написать безумно влюбленный юноша в сложившихся обстоятельствах. Флоренс хладнокровно дочитала письмо и аккуратно сложила его.

– Итак, Ева… судя по всему, вы с ним помолвлены?

Ответа не последовало, если не считать за таковой бурные рыдания.

– То есть ты помолвлена с человеком, который только что совершил ужасное убийство и бежал от правосудия?

Ева села на постели, прижимая руки к груди.

– Это не было убийство, это была дуэль!

– О да – дуэль из-за какой-то другой женщины, но это неважно, в глазах Закона это – убийство. Если его схватят – то повесят.

– О Флоренс, как ты можешь говорить такие ужасные вещи!

– Я всего лишь говорю правду. Бедняжка Ева… немудрено, что ты так расстроилась.

– Все это так ужасно!

– Полагаю, ты его любишь?

– О да, всем сердцем!

– Тогда тебе придется с этим как-то справиться – и никогда больше о нем не думать.

– Никогда о нем не думать? Да я буду думать о нем всю жизнь!

– Как бы там ни было, ты не должна иметь с ним ничего общего. У него кровь на руках, и он пролил ее ради какой-то дурной женщины.

– Флоренс, я не могу бросить его, ведь он попал в беду.

– Из-за другой женщины.

Лицо Евы исказила короткая судорога боли.

– До чего же ты жестока, Флоренс! Он всего лишь мальчик, мальчики иногда совершают ошибки. И любой может одурачить мальчика.

– Судя по всему, некоторым мальчикам тоже удается дурачить людей – даже тех, кто мог бы и лучше соображать.

– О Флоренс, что мне делать? У тебя такой ясный сильный ум, скажи – что мне делать? Я не могу, не могу отказаться от него!

Флоренс уселась рядом с сестрой, обняла ее и поцеловала. Еву тронула ее доброта.

– Моя бедная Ева! – сказала Флоренс. – Мне очень, очень жаль тебя. Но скажи мне – когда состоялась ваша помолвка? Тем вечером, что вы провели в море?

– Да…

– Полагаю, он тебя поцеловал и всякое такое… в том же духе?

– Да. О, я была так счастлива!

– Моя бедная Ева!

– Говорю тебе – я не могу от него отказаться!

– Ну, возможно, и не придется. Но отвечать на это письмо не следует!

– Почему?

– Потому что не следует – и все. Посмотри на ситуацию трезво: Эрнест только что убил собственного кузена из-за другой женщины. Ты должна каким-то образом выразить свое неодобрение. Просто не отвечай на это письмо. Если со временем он сможет своим поведением заслужить прощение, если останется верным тебе – тогда ты и дашь понять, что по-прежнему любишь его.

– Но если я сейчас отвернусь от него, он снова попадет в руки той женщины – а ведь он любит меня. Я хорошо его знаю – он не тот человек, кто может долго оставаться в одиночестве.

– Что ж, значит, так тому и быть.

– Но Флоренс, ты забываешь, что я тоже люблю его! Я не могу перестать об этом думать! О, я люблю его, люблю! – С этими словами Ева уткнулась в плечо Флоренс и снова залилась слезами.

– Моя дорогая, именно из любви к нему – проверь его, а кроме того, не забывай и о самоуважении. Доверься мне, Ева – не отвечай на это письмо. Я уверена – ты пожалеешь, если ответишь. Дай шумихе улечься, пережди несколько месяцев – а потом мы вместе придумаем, что делать дальше. Да, и прежде всего – нельзя, чтобы о вашей помолвке узнали. Будет ужасный скандал, который коснется тебя самым нелицеприятным образом… всех нас коснется, поскольку наше имя будет упоминаться. Тссс! Тетушка идет! Пойду и переговорю с ней, а ты постарайся успокоиться и приведи себя в порядок. Скажи лишь – ты последуешь моему совету, дорогая?

– Да, думаю – да…. – с тяжелым вздохом отвечала Ева, снова утыкаясь в подушку.

Флоренс кивнула и вышла из комнаты.

Глава 2. Свято место пусто не бывает

Вот так и случилось, что письмо Эрнеста Еве осталось без ответа. Однако мистер Кардус, Дороти и Джереми ему написали. Письмо мистера Кардуса было очень доброжелательным и теплым. Он выражал глубокую скорбь по поводу того, что случилось, и рассказывал о том, какой переполох вызвал злосчастный поединок – в том числе и о письмах с угрозами от старого Хью Кершо, который едва не обезумел из-за смерти сына. В конце письма мистер Кардус хвалил Эрнеста за решение уплыть от кровной мести за море и заверял, что в деньгах недостатка у него не будет – мистер Кардус готов был положить ему на содержание тысячу фунтов в год, если потребуется. Он всегда был щедр в отношении Эрнеста и отдельно упомянул, что если Эрнесту понадобятся дополнительные деньги на покупку земли или открытие собственного дела – пусть немедленно напишет об этом.

Письмо Дороти было похоже на нее саму – нежное, доброе, переполненное сочувствием и заботой. Она просила его не падать духом и не терять надежды, что со временем все обстоятельства этого ужасного дела забудутся, и Эрнест сможет вернуться в Англию. Застенчиво и ласково просила она Эрнеста помнить, что есть лишь одна Власть, способная смыть кровь с его рук и даровать ему прощение. Дороти обещала писать ему каждый месяц, неважно, ответит он ей или нет. Это обещание она, разумеется, сдержала.

Письмо Джереми было настолько характерным для него, что мы приведем его здесь полностью.

«Дорогой старик!

Твои новости выбили нас всех из седла в середине прошлой недели, и я до сих пор не могу прийти в себя: ты дрался на дуэли, а меня не было рядом, ну как так?! И вот что я тебе скажу: некоторые здесь, как старый де Талор, например, называют это убийством – но это чушь и сплетни, даже не думай об этом. Ведь это тебя вызвали, а не ты, и этот парень собирался убить тебя. Я ужасно рад, что ты сохранил присутствие духа и вырубил его. Конечно, было бы лучше прострелить ему правое плечо, это сохранило бы ему жизнь – но ты никогда не был особо ловок с пистолетами для такого трюка. Помнишь, как мы стреляли из старых дуэльных пистолетов в чучело, которое я установил на утесе? Ты тоже всегда норовил попасть в голову или живот, хотя и целился в сердце. Вот жаль, что ты мало тренировался, но что уж теперь плакать над пролитым молоком – кроме того, твой выстрел в итоге оказался довольно неплох. Значит, теперь ты отправляешься в охотничью экспедицию по Секокени. Это здорово, я считаю. При мысли о носороге у меня прям слюнки текут – я бы отдал палец за возможность подстрелить хоть одного.

Жизнь здесь после твоего отъезда совсем унылая. Кардус мрачен, как Тайтбургское аббатство в ненастный день, Куколка вечно выглядит так, будто только что ревела или собирается вот-вот зареветь. Дед Аттерли по сравнению с этими двумя – прям бодряк. Что касается конторы – я ее ненавижу. Занимаюсь переписыванием бумаг, в которых ничего не понимаю, и делаю расчеты, в которых постоянно ошибаюсь. Твой дражайший дядюшка в своей неповторимой вежливо-издевательской манере сообщил мне на днях, что, по его мнению, я дрейфую где-то в районе отметки «полный идиот», но пока держусь на плаву. Я ответил, что совершенно с ним согласен.

На днях встретил этого парнишку Смизерса – того, который подарил Еве ту паршивую собачонку. Он сказал кое-что неприятное – типа, интересно, повесят ли тебя, когда поймают. Я ему на это сказал, что повесят или нет – пока неясно, зато совершенно очевидно, что если он не перестанет ухмыляться, то я сломаю ему шею. Он предпочел очень быстро убраться восвояси. Кстати, и Еву Чезвик я тоже вчера встретил. Бледная. Спрашивала, слышали ли мы что-нибудь о тебе, сказала, что ты ей написал. Флоренс заходила и очень хорошо о тебе отзывалась. Сказала, что гордится тобой, или гордилась бы, если б имела на это право. Я ее раньше терпеть не мог, но теперь считаю, что она – молоток. Ладно, до свидания, старина. Я в жизни не писал таких длинных писем. Ты не представляешь, как я по тебе скучаю – жизнь стала совсем беспросветной. Вчера было первое число, я пошел и настрелял двадцать перепелок – потратил сорок шесть патронов. Неплохо, да? Если б ты был со мной – наверняка не дал бы мне птичек убивать. Не забывай писать мне почаще.

До свидания, старик. Храни тебя Бог!

Твой добрый друг,

Джереми Джонс.

P.S. Один приятель мне сказал, что при стрельбе по большим зверям лучше целиться в верхнюю часть бока, тогда выстрел будет смертельным, поскольку либо сломает хребет, либо заденет почки, легкие или сердце. Но я подумал, что там слишком много мяса – не заберет ли оно убойную силу выстрела? Пожалуйста, опробуй этот метод и сообщи о результатах».

Примерно через две недели после того, как все эти письма были отправлены на имя мистера Эрнеста Бейтона, эсквайра, почтовое отделение в Марицбурге, провинция Наталь, Кестервик и его окрестности были охвачены нешуточным волнением. Причиной этого стало известие, что преподобный Хэлфорд, местный священник, чье здоровье в последнее время вызывало тревогу, был отправлен епископом в продолжительный отпуск на целый год. Его обязанности епископ возложил на преподобного Джеймса Плоудена.

Мистера Хэлфорда в приходе очень любили и уважали, поэтому новость была воспринята, скорее, с огорчением, к которому примешивалось, однако, и любопытство в отношении нового священника. Когда стало известно, что мистер Плоуден прочтет свою первую проповедь в третье воскресенье сентября, весь Кестервик внезапно преисполнился небывалого религиозного рвения и собрался посетить в этот день местную церковь.

Приходская церковь Кестервика, как ни странно, была большой и очень красивой, поскольку строили ее в те времена, когда народа здесь жило больше, и люди не жалели ничего, чтобы соорудить достойный храм для своего Бога – пусть даже на это их толкал, скорее, суеверный страх, чем истинно религиозные чувства. Церковь возвели довольно далеко от моря, и она счастливо избежала губительного воздействия морских волн, до сих пор оставаясь великолепным памятником архитектуры. Высокая башня, словно перст, указующий в небо, выглядела очень торжественно – особенно в этот тихий сентябрьский вечер, когда толпа прихожан текла сквозь старинные двери внутрь храма. Большинство из этих людей были здесь крещены – и большинству предстояло здесь же окончить свои земные дни.

По крайней мере, именно так и думали Дороти и Ева, остановившись ненадолго возле памятника «Пяти неизвестным морякам» – в этой могиле были похоронены останки, найденные после сильного шторма на берегу. Сколько страдающих, заблудших, печальных людей стояло у этой могилы, обуреваемое теми же мыслями… и сколько еще будет стоять в будущем, когда уйдут в небытие и эти две несчастные, любящие души.

Две эти милые женщины являли собой удивительный контраст, входя вместе под своды старинной церкви. Одна – высокая, величественная, царственно прекрасная, темноволосая, с неистовым горем, пылающим в очах. Вторая – почти неприметная, маленькая, но с чистым и ясным взором голубых глаз на милом, одухотворенном личике. Думали ли они, идя сюда вместе, насколько тесно связаны их судьбы? Знали ли, что обе стремятся всем сердцем к одному и тому же человеку – сейчас ввергнутому в несчастье и лишения, но все же составляющему для них весь мир? Возможно, они понимали это, но смутно, и это сближало их в те трудные дни. В любом случае, они никогда об этом не говорили, и малютка Дороти никогда не мечтала о победе, довольствуясь тем, что просто принимает участие в этой мучительной гонке.

Добравшись до скамьи, которую обычно занимали Чезвики, они нашли там мисс Чезвик и Флоренс. Джереми отказался ехать: он испытывал необъяснимую неприязнь к священникам. Мистер Хэлфорд ему нравился, но у нового преподобного шансов не было. Всеобщего любопытства Джереми не понимал, предполагая, что и так вскоре будет видеть нового священника чаще, чем хотелось бы. «Вы, как стайка девчонок, носящихся с новой куклой! – бурчал он. – Только вот вам самим скоро надоест слушать, как она пищит».

Служба шла своим чередом, и в церкви становилось все темнее – заходящее солнце светило сквозь западное витражное окно, и по лицам собравшихся пробегали разноцветные всполохи. Когда дело дошло до гимна перед проповедью, Ева уже с трудом могла разобрать слова: малиновый луч падал лишь от фигуры девы Марии на окне, да горели, переливаясь, свечи на кафедре, остальная часть церкви была погружена во мрак.

Когда новый священник, мистер Плоуден, поднялся на кафедру и начал проповедь, Ева с любопытством рассматривала его, как и все собравшиеся. Это был довольно крупный человек, даже громоздкий. Голова у него тоже была большая, увенчанная шапкой спутанных черных волос. Лоб – высокий, с мощными надбровными дугами, выдающими властную и жестокую натуру. С темными лохматыми бровями странно контрастировали очень светлые серые глаза. Вся нижняя часть лица была синеватого оттенка, что свидетельствовало об обильной растительности – но сейчас мистер Плоуден был гладко выбрит, благодаря чему можно было убедиться, что у него мощная челюсть, квадратный подбородок и полные, резко очерченные губы. В целом мистер Плоуден мог считаться красивым мужчиной, а такие лица обычно принято называть «поразительными». Самой же заметной чертой его лица можно было считать странный изъян: в спокойном состоянии он был незаметен, но как только мистер Плоуден начинал нервничать, выходить из себя или распаляться, на лбу у него проступала выпуклая вена, причудливым образом – в виде идеального креста. Ева заметила эту метку – и посчитала ее неприятной и даже зловещей.

Она отвела глаза. Этот человек ей не нравился, и она предпочла только слушать, а не смотреть. Голос у Плоудена был звучный, громкий, даже музыкальный – но слишком хриплый и грубый.

«Он не джентльмен», – подумала Ева, откидывая голову на спинку скамьи и прикрывая глаза. С этого момента проповедь потеряла для нее всякий интерес, и она позволила своим мыслям унестись далеко-далеко, насколько это возможно в церкви. Мысли ее неслись над морем, по которому большой корабль прокладывал свой путь, а возле борта стоял молодой человек и с тоской смотрел в темноту. Она видела его очами души своей так ясно, что и с ней самой, с ее прекрасным лицом произошла удивительная метаморфоза: оно смягчилось и просветлело, губы вздрогнули и приоткрылись, свет любви разлился по нему, словно заря. Даже последний отблеск солнца, казалось, решил задержаться, любуясь этой красотой, и замер, словно бабочка, севшая на цветок…

Внезапно Ева поняла, что в мерном течении проповеди случился какой-то перебой. Она вздрогнула, открыла глаза – и увидела, что по какой-то странной прихоти небес свет падает только на нее и на мистера Плоудена – и что мистер Плоуден, не отрываясь, смотрит на нее.

Ева инстинктивно отпрянула в тень, священник кашлянул – и продолжил проповедь. Однако чудесное видение больше не вернулось к Еве – Плоуден спугнул его, и она запомнила лишь исполненный печали, укоризненный взгляд темных глаз Эрнеста…

Выйдя из церкви, Дороти увидела, что ее ждет Джереми. До коттеджа Чезвиков они шли все вместе. Когда вокруг не осталось посторонних, Флоренс заговорила:

– Симпатичный мужчина этот мистер Плоуден – и прекрасная проповедь.

– Мне он не понравился, – коротко сказала Дороти.

– А ты что думаешь о нем, Ева? – спросила Флоренс.

– Я? О, я не знаю. Мне кажется, он не джентльмен.

– Уверен, что нет! – поддержал ее Джереми. – Сегодня утром я видел его возле почты, он – деревенщина.

– Не слишком ли радикальное определение, мистер Джонс? – нахмурилась Флоренс.

– Не знаю, насколько оно радикальное, – прозвучал категоричный ответ Джереми, – но я уверен, что это так и есть.

Возле коттеджа они распрощались и отправились по домам.