Текст книги "Клеопатра"

Когда война закончилась, Клеопатра родила Цезарю сына, Цезариона. Цезарь назначил другого ее младшего брата – Птолемея Авлета, Нового Диониса тринадцатого – соправителем Клеопатры и ее официальным мужем, а сам вернулся в Рим, забрав с собой сестру Клеопатры, прекрасную принцессу Арсиною, которую провел в цепях в своем триумфе. Но великого Цезаря больше нет. Умер он так же, как жил, в крови и царственном величии. После этого царица Клеопатра, если можно верить моим источникам, отравила Птолемея, своего брата и мужа, и назначила малолетнего Цезариона преемником трона, который она удерживает с помощью римских легионов и, как говорят, Секста Помпея Младшего, ставшего ее любовником после Цезаря. Но, Гармахис, весь Египет кипит ненавистью к ней. В каждом городе жители Кемет говорят об освободителе, который должен прийти, и этот освободитель – ты. Час уже близок, поэтому возвращайся в Абидос, узнай последние тайны, в которые посвятили нас боги, и познакомься с теми, кто направит бурю. А потом действуй, Гармахис. Действуй и отомсти за Кемет и спаси страну. Освободи эту землю от римлян и греков, займи свое место на троне твоих божественных предков, принадлежащем тебе по закону, и царствуй. Для этого ты и был рожден, о принц!

На следующий день, обняв моего доброго дядю Сепа, я, охваченный радостным волнением, покинул Ана, чтобы поскорее вернуться в Абидос. Не буду описывать свое путешествие, скажу только, что добрался я в положенный срок и благополучно. После пяти лет и одного месяца я вернулся домой не мальчиком, но взрослым мужчиной, постигшим человеческие науки и познавшим тайны древней мудрости Египта, дарованной богами. И снова я увидел родные места и знакомые лица, хотя, к сожалению, встретил не всех, кого ожидал, потому что некоторые из них уже закончили свой земной путь и отправились в царство Осириса. Когда я на осле выехал на поле, прилегающее к храму, жрецы и обычные люди вышли приветствовать меня, собралась целая толпа народу, в которой была и старуха Атуа, которая, если не считать нескольких новых морщин, добавленных временем у нее на лбу, выглядела точно так же, как в тот день, когда бросала мне на счастье сандалию пять долгих лет назад.

– Ла-ла-ла! – закричала она. – Вот и ты, мой прекрасный мальчик, даже еще прекраснее, чем был! Ла! Ты стал настоящим мужчиной! Какие могучие плечи! А какое благородное лицо! Какой сильный! Я, старуха, могу гордиться, что когда-то качала тебя на руках! Но что же ты такой бледный? Наверняка эти жрецы в Ана тебя голодом морили. Тебе нужно хорошо питаться – боги не любят ходячих скелетов. От пустого желудка и голова пустеет, как говорят в Александрии. Но это радостная минута, счастливая минута! Добро пожаловать в свой дом! Иди же ко мне, иди! – Я спешился, и она обняла меня.

Но я освободился от ее объятий.

– Отец! Где отец? – воскликнул я. – Я не вижу его!

– Нет, нет, не волнуйся, – ответила она. – Великий жрец жив и здоров. Он ждет тебя в своих покоях. Иди к нему. О счастливый день! Радуйся, Абидос.

И я пошел, вернее, побежал в те покои в храме, о которых уже писал, и увидел там моего отца, Аменемхета, который сидел за столом в той же позе, что и в вечер нашей последней встречи. Он был таким же, как прежде, только очень постарел. Я бросился к нему, упал перед ним на колени и поцеловал его руку. Он благословил меня со словами:

– Посмотри на меня, мой сын. Позволь моим старым глазам увидеть твое лицо, чтобы я мог заглянуть в твое сердце и прочесть твои мысли.

Я поднял к нему голову, и он долго и внимательно, не отрывая взгляда, всматривался в мое лицо.

– Я все вижу, – наконец сказал он. – Ты чист в помыслах, силен, и мудрость твоя глубока. Я не ошибся в тебе. Все эти годы я провел в одиночестве, но отослать тебя в Ана было правильным решением. Теперь расскажи мне, как тебе жилось там. В письмах ты почти ничего про свою жизнь не рассказывал, и ты не догадываешься, мой сын, как может истосковаться отцовское сердце, ведь тебе это пока непонятно.

И я стал рассказывать. Мы говорили до поздней ночи и не могли наговориться. Перед расставанием он сказал, что теперь мне следует готовиться к посвящению в последние таинства, которые должны быть известны избранникам богов.

И следующие три месяца я готовился к этому великому событию по древнему священному обычаю. Я не ел мяса. Я почти все время проводил в храмах, познавая тайны великого жертвоприношения и скорбь Божественной Матери. Я наблюдал за жрецами во время ночных бдений и молился у жертвенных алтарей. Я поднялся душой к Богу. Да, в снах я разговаривал с Незримым и чувствовал, что между нами установилась связь. Все земные желания и радости покинули меня. Я уже не хотел добиться славы в этом мире, мое сердце парило, как орел на распростертых крыльях, и ничей голос уже не мог найти в нем отклика, вид земной красоты уже не трогал его, не наполнял радостью. Ибо надо мной раскинулся безграничный небесный свод, по которому неизменной с начала веков процессией проходили звезды, определяя судьбы людей, где на своих пылающих тронах восседали боги, наблюдая за тем, как колесница Провидения катится от светила к светилу. О часы раздумий о небесном! Разве тот, кто хоть раз вкусил вашей сладости, захочет снова ползать по земле, где мы пресмыкаемся во прахе? О подлая плоть, властно удерживающая нас внизу! Как бы я хотел, чтобы еще тогда ты избавила меня от себя и позволила моей освобожденной душе взмыть вверх, навстречу Осирису!

Три месяца подготовки прошли слишком быстро, можно сказать, промчались, и вот уже приблизился священный день моего единения со Вселенской Матерью. Ночь так не ждет рассвета, сердце влюбленного не желает так страстно встречи с прекрасной любимой, как я ждал дня, когда увижу твое лицо, о Исида! Даже сейчас, после того как я предал тебя и ты покинула меня, о божественная, моя душа рвется к тебе, и я снова начинаю понимать, что… Но мне не разрешено поднимать завесу и говорить о тех вещах, о которых не говорилось с сотворения мира, и потому я продолжу рассказ с того священного утра.

Семь дней продолжалось великое празднование и почитание мук бога Осириса, которого предательски умертвили после преследования Сети – олицетворения тьмы и зла, – пелись скорбные песни Матери Исиды, воздавалась хвала пришествию божественного младенца Гора, сына Осириса и мстителя за отца. Древние ритуалы были соблюдены в строгом соответствии с древними канонами. На священное озеро выплыли лодки, жрецы бичевали себя у стен святилищ, а ночью по улицам носили изображения богов.

На седьмой день, после захода солнца, во дворе храма великая процессия снова собралась, чтобы пропеть плач Исиды и рассказать о том, как зло было отомщено. Мы молча вышли из храма и прошли по городским улицам. Первыми шли служители храма, расчищая путь в толпе, потом шествовал мой отец, Аменемхет, в полном парадном одеянии верховного жреца с кедровым жезлом в руке. За ним, шагах в десяти, следовал я, неофит, в одеждах из чистого льна, как положено тому, кто готовится принять посвящение, а за мной – жрецы в белых балахонах несли флаги на шестах и символы богов. За ними выступали младшие жрецы, которые несли священную лодку, а за ними – певцы и плакальщицы. Дальше тянулась бесконечная траурная процессия, все люди были в скорбных черных одеждах, в знак скорби по умершему Осирису. Пройдя в безмолвии по улицам города, мы снова вернулись к храму и вошли. Когда мой отец, верховный жрец, вошел во двор храма через главный пилон, мелодичный женский голос затянул священный гимн:

 
Воспоем Осириса умершего,
Осириса, умершего воспой,
Стеная над поникшей головой.
 
 
И солнце уходит из этого мира.
И звезды в небесах ночных
Тускнеют, свет их яркий сник.
И сникла над телом усопшим Исида.
Иссохшие реки – слез будут полны, и гаснет звезда.
О Нил, твой владыка ушел навсегда.
 

Она замолчала, но огромная толпа подхватила скорбный погребальный гимн:

 
Процессия тиха, мы неслышно вступаем
В святые святилища стены.
И к мертвому Богу тихо взываем:
«О Осирис, вернись к нам солнечным светом,
К тем возвратись, кто навеки предан».
 

Припев прекратился, и снова зазвучал нежный голос певицы:

 
Мы ступаем по древним камням
По двору, где божественный храм,
И шествуем мимо святилищ священных.
Эхо скорбную песнь повторит,
Вместе с ним она полетит
Сквозь колонны залов нетленных,
Где оплачут горько, обнявшись вдвоем,
Исида с Нефтидой его беспробудный сон.
 

Тут снова послышался торжественный звук тысяч голосов:

 
Процессия тиха, мы неслышно вступаем
В святые святилища стены.
И к мертвому Богу тихо взываем:
«О Осирис, вернись к нам солнечным светом,
К тем возвратись, кто навеки предан».
 

Припев прекратился, и она продолжила песню:

 
О ты, на западе живущий,
Муж любящий, божественнейший!
Жена, сестра твоя Исида зовет тебя!
Вернись из темноты ночей,
Владыка солнечных лучей.
Пусть тьма отступит навсегда!
На крыльях, порванных ветрами,
Сквозь своды, что под небесами,
Сквозь тени адские лети.
Вернись ко мне, я жду тебя,
В каких бы ни был ты краях.
Узреть желаю я тебя, покинувшего Аменти.
Ищу тебя я среди звезд, на небе, на земле.
Из пепла мертвого восстань и возродись в огне!
 
 
Процессия тиха, мы неслышно вступаем
В святые святилища стены.
И к мертвому Богу тихо взываем:
«О Осирис, вернись к нам солнечным светом,
К тем возвратись, кто навеки предан».
 

Дальше голос певицы стал выше и радостнее:

 
Услышав зов наш, Осирис пробудился.
Выходит он из клетки, из темницы.
Тебя восхвалим мы, дитя великой Нут!
И неусыпным стражем у ворот
Тебя жена твоя Исида ждет.
Она одна лишь может жизнь в тебя вдохнуть.
Смотрите! Пробудился наш Отец!
Смотрите! Он вернулся наконец!
Надежда наша возродилась!
И легкое, как ветра дуновение,
Священных рук ее прикосновение
Он ощутил, и вновь дыхание возобновилось.
Вместе с Гором спускается солнечный свет,
Трепещи же, подлый убийца Сет,
Расплата близка и спасения нет!
 
 
Процессия тиха, мы неслышно вступаем
В святые святилища стены.
И к мертвому Богу тихо взываем:
«О Осирис, вернись к нам солнечным светом,
К тем возвратись, кто навеки предан».
 

Когда мы склонились перед Божественным, она снова запела. Ее ликующий голос отозвался эхом от могучих древних стен, и тишина заполнилась звучным пением, а сердца всех, кто прислушивался и внимал ей, сжались от волнения, потому что, пока мы шли по храму, она пела гимн воскресшему Осирису, песнь Надежды, песнь Победы.

 
Воспоем Священных Трех,
Славься, Святая Триада.
Падем мы ниц пред троном,
Троном, что воздвиг властитель наш.
Здесь ваш храм,
Источник мира и покоя.
Здесь мы, ваши слуги, поклонимся вам.
Зло изгнано юным Гором
В далекую западную страну тьмы.
Возрадуйтесь, люди,
Вовеки будет светлой жизнь!
 

И снова, когда затих ее голос, грянул могучий хор:

 
Процессия тиха, мы неслышно вступаем
В святые святилища стены.
И к мертвому Богу тихо взываем:
«О Осирис, вернись к нам солнечным светом,
К тем возвратись, кто навеки предан»[14]14
  Перевод Валерии Меренковой.


[Закрыть].
 

Наконец хор умолк, пение прекратилось, и, как только солнце скрылось за горизонтом, верховный жрец, подняв над головой статую живого бога Осириса, повернулся к толпе, собравшейся во дворе храма. И потом, когда он выкрикнул громким, преисполненным радости голосом: «Славься, Осирис, наша надежда! Осирис! Осирис!», люди сорвали с себя черные покровы, освобождая спрятанные под ними праздничные белые одежды, и все как один поклонились богу. На этом торжество завершилось.

Но для меня церемония – самое главное – только началась, поскольку той ночью меня ждало таинство посвящения. Покинув внутренний двор храма, я совершил омовение и, облачившись в чистые льняные одежды, прошел, как предписано обычаем, в одно из внутренних святилищ (но не в самое сокровенное) и возложил на алтарь специально приготовленные жертвенные дары. Потом, воздев руки к небу, я замер и много часов провел в размышлении, медитируя, пытаясь молитвами и мыслями о божественном укрепить свой дух перед самым сложным испытанием, чтобы достойно его выдержать.

Медленно тянулись часы в тиши храма, пока наконец не открылась дверь и в святилище вошел мой отец, Аменемхет, верховный жрец, одетый в белое. Он вел за руку жреца Исиды, поскольку сам он был женат и потому не мог приобщиться к таинствам Божественной Матери.

Я поднялся с колен и смиренно склонил перед ними голову.

– Готов ли ты? – спросил жрец, подняв светильник так, чтобы осветить мое лицо. – Готов ли ты, о избранный, предстать перед великой богиней и узреть ее блистательный лик?

– Я готов, – ответил я.

– Подумай еще раз, – сказал он торжественным голосом, – ты принимаешь очень важное решение. Пойми, царственный Гармахис, если таково твое последнее желание и ты упорно стоишь на своем, это означает, что уже этой ночью твой дух свою покинет земную оболочку, и пока он будет постигать духовные истины, ты останешься лежать в храме мертвым. Но если ты умрешь, и окажется – да не допустит этого благостный Осирис, – что в твоем сердце есть что-либо дурное или злое, горе тебе, Гармахис, ибо дыхание жизни никогда уже не войдет в твои уста, тело твое превратится в прах, а что станет с остальными частями твоего существа, того я не могу тебе открыть, хоть и знаю[15]15
  Согласно египетскому религиозному учению, живой человек состоит из четырех частей: тело, астральный двойник (ка), душа (би) и искра жизни божественного происхождения (кау).


[Закрыть]. Поэтому загляни в себя еще раз и ответь мне: чисты ли твои помыслы и свободны ли от тени зла? Готов ли ты приникнуть к груди Той, которая вечно была, которая есть, и которая пребудет вовеки, готов ли ты во всем повиноваться ее божественной воле, ради нее, что бы она ни приказала, готов ли по ее повелению забыть о земных женщинах и посвятить себя единственно прославлению Ее, умножая ее славу, пока жизнь твоя не сольется с Ее вечной жизнью?

– Готов, – ответил я. – Веди меня.

– Хорошо, – сказал жрец. – Прости, благородный Аменемхет, ты должен нас покинуть, отсюда мы пойдем одни.

– Прощай, мой сын, – сказал отец. – Будь сильным и восторжествуй в лучезарном мире духовном, как потом восторжествуешь в мире земном. Тот, кому предначертано править миром, сначала должен вознестись над ним. Он должен соединиться с Богом, ибо только так он сможет постигнуть божественные тайны. Но будь осторожен! Боги многое требуют от тех, кто осмеливается вступить в их круг миродержцев. Того смертного, кто вернется оттуда к живым на землю, будут судить более строгим судом, и на него будет наложена более жесткая кара, если он совершит зло, ибо как велика его слава и вознесены добрые деяния в истории народов и стран, так же велик будет и его черный позор. Поэтому будь крепок сердцем, царственный Гармахис! И когда ты пронесешься дорогами ночи и вступишь в царство Вышних, помни, что тот, кому многое дано, кого щедро одарили, должен и сам так же щедро одарять других. А теперь, если ты действительно твердо решил, ступай. Мне не позволено следовать за тобой, поэтому прощай!

После этих слов сердце мое сжалось, и, удивительно ли, я на миг заколебался! Но мною владело такое горячее желание оказаться рядом с Вышними, я знал, что моя душа и помыслы свободны от зла, и желал совершать только то, что справедливо и праведно. С каким трудом натягивал я тетиву! Я не мог дождаться, когда стрела будет выпущена.

– Веди меня! – воскликнул я. – Веди меня, о мудрый жрец! Я послушно следую за тобой.

И мы отправились в путь.

Мы молча проследовали в святилище Исиды. Там было пусто и темно, лишь робкий огонь светильника отбрасывал отблески на покрытые рельефами стены, где в сотнях обличий Небесная Мать кормила грудью Гора – божественное дитя.

Жрец закрыл дверь и засунул засов.

– Скажи в последний раз, Гармахис, – промолвил он. – Воистину готов ли ты?

– Я говорю еще раз: готов, – ответил я.

Больше он ничего не сказал, но, воздев к небу молитвенно руки, вывел меня на середину святилища и, быстро дунув, потушил светильник.

– Смотри перед собой, о Гармахис! – воскликнул он, и голос его гулким эхом разнесся по погрузившемуся во тьму помещению.

Я стал всматриваться, но ничего не увидел. Однако из расположенной высоко на стене ниши, где сокрыт священный символ богини, на который позволено взирать лишь избранным, донесся мелодичный звук, как будто зазвенели колокольчики систра[16]16
  Священный инструмент Исиды, очертания и части которого имеют сакральное значение.


[Закрыть]. И когда я, охваченный благоговейным страхом, вслушался, случилось чудо: передо мной загорелся священный символ, как будто прочерченный в темноте огнем. Он повис у меня над головой и зазвенел, потом повернулся, и я явственно узрел вырезанный на одной его стороне лик Матери Исиды, который воплощает вечное рождение новой жизни, и лик ее священной сестры, Нефтиды, вырезанный на другой стороне, который олицетворяет возвращение в смерть всего рожденного.

Систр медленно повернулся и стал раскачиваться, словно какой-то невидимый танцор, какое-то мистическое существо, потряхивая, водил им в воздухе надо мной. Но вскоре необычное свечение погасло и звон прекратился. А потом неожиданно дальний конец зала озарился ярким светом, и в этом белом сиянии мне стали являться удивительные картины, одна за другой. Я увидел древний Нил, несущий свои воды через пустыню в море. На его берегах не было ни возделанных полей, ни людей, даже никаких признаков их присутствия, ни храмов, воздвигнутых в честь богов. Лишь дикие птицы безмятежно скользили по одинокой зеркальной глади Сихора, и жуткие чудовища плавали и барахтались в воде, поднимая тучи брызг. Солнце торжественно опустилось за Ливийскую пустыню и окрасило воду в кроваво-красный цвет. Горы тянулись к молчаливому небу, но ни в горах, ни в пустыне, ни на реке не было видно присутствия человека. И тогда я понял, что вижу мир таким, каким он был до того, как в нем появились люди, и ужас одиночества этого мира проник в мое сердце.

Картина исчезла, и на ее месте возникла новая. Я снова увидел берега Сихора, но на этот раз берег его кишел страшными существами, больше похожими на обезьян, чем на людей. Они дрались и убивали друг друга. Дикие птицы испуганно поднялись в воздух и улетели, когда запылали тростниковые хижины, подожженные руками победителей. Они отнимали, грабили, убивали, разбивали каменными молотками головы детей, так что разлетались мозги. И хотя никто мне этого не говорил, я понял, что вижу человека таким, каким он был десятки тысяч лет назад, когда его нога впервые ступила на землю.

Новая картина. И снова я увидел берега Сихора, но теперь на них стояли города прекрасные, как в сказке, как распустившиеся цветы. Вокруг раскинулись обширные возделанные поля. В ворота городов свободно входили и выходили из них мужчины и женщины. Но я не увидел ни стражников, ни армий, ни оружия. Здесь царили мудрость, процветание и мир. Пока я с восхищением созерцал это дивное видение, раздалась музыка, и удивительно красивый мужчина, облаченный в сверкающие, как огонь, одежды, вышел из храма и направился на рыночную площадь, расположенную на самом берегу. Он сел на трон из слоновой кости, установленный лицом к воде, и, как только солнце коснулось горизонта, призвал жителей города к молитве. Они благоговейно склонились и стали молиться в один голос. Я понял, что вижу царство богов на земле, существовавшее задолго до Менеса, первого земного правителя Египта.

Тут видение переменилось. Город остался таким же, но люди в нем были другие: с алчными и злыми лицами, презирающие праведность и поклоняющиеся пороку. Настал вечер. Прекрасный, лучезарный бог занял трон и призвал к молитве, но ни единый человек в толпе не склонился, никто не откликнулся на призыв.

– Ты надоел нам! – закричали они. – Посадим на трон злого царя! Убить его! Убить его! Освободим Зло из оков! Пусть царит Зло!

Лучезарный бог поднялся и устремил спокойный взор на беснующихся нечестивцев.

– Вы сами не ведаете, чего хотите, – воскликнул он, – но пусть будет так, пусть исполнится ваше желание! Ибо, даже если я умру, вы через великие мучения все равно с моей помощью найдете путь в Царство Добра!

И не успел он договорить, некое чудовище, отвратительное и страшное, накинулось на него с проклятиями, убило его, разорвало на части и под ликующие вопли толпы с царственным видом заняло трон. Но в следующее мгновение с небес на туманных крыльях спустилась тень с лицом, закрытым вуалью, и с горестными стенаниями собрала растерзанные части тела. На миг тень склонилась над ними, а потом воздела к небу руки и заплакала. И тут – о чудо! – возле нее вдруг появился воин в доспехах, с лицом, подобным лику всеиспепеляющего Ра в полдень. Он, Мститель, с криком бросился к чудовищу, захватившему трон, и они сошлись в бою, пытаясь одолеть друг друга. Крепко схватившись в объятиях, они унеслись в небо.

Потом картины начали быстро сменяться. Я видел царей и народы в разных облачениях и разговаривающих на разных языках. Перед моими глазами проходили миллионы, они любили, ненавидели, страдали, сражались, умирали. Некоторые были счастливы, а у некоторых на лицах стояла печать скорби, но у большинства на лицах была печать не счастья и не зла, а терпения и тупой покорности. И пока они проходили, пока сменялись века, высоко в небесах Мститель по-прежнему продолжал биться с Чудовищем, и победа склонялась то в сторону одного, то в сторону другого. Но ни один не побеждал, и мне не удалось узнать, чем закончилась битва.

И я понял, что мне представилось священное видение великой борьбы между Добром и Злом. Я увидел, что человек был создан жестоким и подлым, но Те, кто выше, пожалели его и спустились на землю, чтобы сделать его добрым и счастливым, ибо два этих состояния нераздельны. Но человек не мог одолеть свою злобную натуру и вернулся к Злу, и светлый Дух Добра, которого мы называем Осирисом, но который имеет бесконечное множество имен, принес себя в жертву во имя искупления зла тех, кто отказался от него. И когда Он соединился с Божественной Матерью, прародительницей всего существующего, родился еще один бог, наш Защитник на земле, как Осирис – наш покровитель в Аменти.

Это и есть разгадка тайны Осириса.

Как только глазам моим предстали проплывающие видения, мне стали понятны эти истины. Суть символов и обрядов, посвященных Осирису, открылась мне, точно мумия, с которой сняли погребальные пелены, и я понял главный смысл нашей религии: искупление через жертвоприношение.

Видения исчезли, и со мной снова заговорил жрец, приведший меня сюда:

– Понял ли ты, Гармахис, значение того, что тебе дано было увидеть?

– Понял, – ответил я. – Значит, обряд посвящения закончен?

– О нет, он только начинается. У тебя впереди долгий путь, и тебе нужно будет пройти по нему одному. Теперь я оставляю тебя и вернусь на рассвете. Предостерегаю тебя еще раз: лишь немногие могут увидеть и выдержать то, что будет явлено тебе, и остаться в живых. Я за всю свою жизнь знал лишь троих, осмелившихся пойти на это страшное испытание, и из трех до рассвета дожил только один, двое других умерли. Сам я не проходил через это. Эта дорога слишком высока для меня.

– Уходи, – сказал я. – Мое сердце жаждет знаний. Я пройду через это. Ничто меня не остановит.

Он положил руку мне на плечо и благословил меня. Потом он ушел, и я услышал, как за ним закрылась дверь. Отголоски его неторопливых шагов медленно стихли.

И тут я осознал, что остался один, один в священном месте, где рядом присутствовали неземные существа. Наступила тишина, глубокая и черная, как окружавший меня мрак. Тишина сгустилась, как облако, скрывшее лик луны в ту ночь, когда я, еще юноша, молился ночью на крыше храма. Она сделалась плотнее, а потом еще плотнее, вязкая и тягучая, она словно проникла в мое сердце и там закричала, ибо совершенная тишина имеет голос, который страшнее леденящего кровь вопля. Я заговорил. Эхо моих слов отразилось от стен и обрушилось на меня. Оглушенный, я чуть не упал, и мне показалось, что тишину вынести было проще, чем такое эхо. Что мне предстояло увидеть? Неужели я должен умереть в расцвете юности и сил? Предостережения жреца были страшными, да меня и раньше предупреждали, что испытание будет кошмарным. Меня охватил ужас, и я даже подумал о том, чтобы сбежать. Сбежать! Куда? Дверь была заперта. Бежать было невозможно. Я остался наедине с божественными силами, которые я вызвал. Но сердцем я был чист, в нем не было ни капли зла, и потому я решил, что выдержу предстоящий ужас, встречусь с неизведанным, даже если после этого умру.

– Исида, Божественная Мать, Небесная Супруга, – начал молиться я, – приди ко мне, укрепи меня, вдохни в меня силы. Я слаб! Приди ко мне.

И тут я понял, что все изменилось, уже было не таким, как прежде. Воздух вокруг меня начал шевелиться, зашуршал, как шуршат перьями крылья орлов в полете, и ожил. Передо мной появились яркие глаза, странный шепот проник мне в сердце. В темноте загорелись лучи света, они менялись, мерцали, переливались, они двигались, наплывая друг на друга, вычерчивая мистические знаки, таинственные символы, смысла которых я не знал. Движение света становилось все быстрее и быстрее, символы и знаки собирались, сливались, наливались огнем, гасли, исчезали и снова появлялись, движение все ускорялось, и мои глаза уже не могли уследить за этим бешеным вихрем. Я плыл по сверкающему морю, свет вздымался и перекатывался, как вздымаются и перекатываются волны в океане. Он то подбрасывал меня, то швырял в бездну. Подо мной было светозарное сияние, великолепный блеск, и я парил в нем!

Вскоре лучи в перекатывающихся кипящих волнах воздушного моря стали бледнеть. По свету пробежали огромные тени, его пронзили темные линии, потом линии слились, и свет погас, лишь я продолжал сверкать, как одинокая звезда в неизмеримой ночи.

Издалека донеслись раскаты музыки. Я вслушался. Поначалу они пронзили мрак легким трепетом, но потом стали приближаться, неотвратимо надвигаясь, все громче и громче, и вдруг музыка, грозная, могучая, оглушающая, обрушилась на меня, зазвучала отовсюду, словно я оказался внутри летящей птичьей стаи, спереди, сзади, сверху, снизу, ужасая и завораживая меня. Но вот звуки пронеслись мимо и постепенно затихли где-то в отдалении. Еще несколько раз я погружался в звуки музыки, и каждый раз она звучала по-новому: то звенела, как десять тысяч систр, сотрясаемых разом; то гудела, как медные горла бесчисленных труб; то лилась сладкозвучным хором неземных голосов; то разносилась громом миллионов барабанов. Но и это закончилось, звуки музыки растворились в затухающем эхе, и на меня снова навалилась тишина.

Я почувствовал, что внутренняя сила начала покидать меня и что жизнь уходит от меня вместе с ней. Смерть приблизилась ко мне, и явилась она в форме Тишины. Она проникла в мое сердце, сковала его ледяным холодом, но мой мозг продолжал жить, я все еще мог думать. Я знал, что приблизился к границе, отделяющей живых от царства мертвых. Да, я стремительно умирал, и как же это было страшно! Я хотел помолиться, но не смог, уже было поздно, для молитвы времени не осталось. Короткий миг отчаянной борьбы, и в мой разум проникло спокойствие. Страх прошел, на меня опустилась неодолимая сонливость, тяжелый сон, как каменная глыба, раздавил меня. Я умирал, я умирал, а потом… наступило небытие!

Я умер!

Но что это! Перемена. В меня вернулась жизнь. Но между этой, новой жизнью и прежней лежала пропасть. Я снова стоял во мраке святилища, но он уже не ослеплял меня. Я мог видеть, как при солнечном свете, хотя там по-прежнему было темно. Я стоял там, я был жив, но это был не совсем я. Скорее это была моя духовная часть, ибо подо мною лежало мое мертвое тело. Оно застыло неподвижно, и лицо его было сковано последним ужасающим спокойствием.

Пока я, преисполненный удивления, смотрел на самого себя, огненные крылья вдруг подхватили меня и закружили, унося прочь, прочь, быстрее вспышки молнии. Я летел вниз, сквозь пустые глубины, пронизанные кое-где сверкающими звездами. Вниз на десять миллионов миль и на десять раз по десяти миллионов миль, пока наконец не завис над местом, залитым мягким тихим светом. Под собой я увидел прекрасные храмы, дворцы и дома волшебной красоты, каких ни один человек на земле не видел даже в самых чудесных снах. Здания эти были построены из пламени и черноты. Их шпили пронзали высь, дворы их были огромны, вокруг цвели пышные сады. Пока я витал над ними, картина постоянно менялась. То, что было пламенем, становилось чернотой, а то, что было чернотой, оборачивалось пламенем. Место искрилось хрустальным блеском, и сверкание драгоценных камней озаряло великолепие этого города Царства Мертвых. Там были деревья, и их шелест был подобен музыке, там был ветер, и его дуновение звучало нежной печальной песней.

Навстречу мне взмыли тени, переменчивые, загадочные и чудесные, с зыбкими, текучими очертаниями. Они увлекли меня вниз, и я будто почувствовал под ногами землю, но не прежнюю, а какую-то другую.

– Кто грядет? – раздался громкий Голос, приводящий в священный трепет.

– Гармахис, – ответили беспрестанно меняющиеся тени. – Гармахис, призванный с земли, чтобы узреть лик Той, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки. Явился Гармахис, дитя Земли.

– Откройте врата и распахните двери! – пророкотал заставляющий трепетать Голос. – Откройте врата и распахните двери, запечатайте его уста молчанием, дабы его голос не нарушил гармонию Небес, отнимите у него зрение, дабы он не увидел то, что не должно быть увиденным смертным, и пусть Гармахис пройдет дорогой, ведущей к месту, где пребывает Единый. Ступай, дитя Земли, но прежде чем ты уйдешь, подними глаза и узри, как ты отдалился от Земли.

Я посмотрел вверх. За сиянием, накрывавшим город, простиралась черная ночь, и где-то далеко, в самой глубине этого черного неба, мерцала маленькая одинокая звездочка.

– Узри мир, который ты покинул, – промолвил Голос. – Узри и трепещи.

Потом мои уста и очи были запечатаны молчанием и темнотой, я онемел и ослеп. Ворота отворились, двери широко распахнулись, и меня перенесли в город Царства Мертвых. Мы двигались очень быстро, но куда – не знаю. Когда я снова почувствовал под ногами землю, Голос провозгласил:

– Снимите пелену с его глаз, сломайте печать молчания, дабы Гармахис, дитя Земли, мог видеть, слышать и понимать, чтобы он мог поклониться в святилище Той, которая была, которая есть и которая пребудет вовеки.

Мои уста и очи почувствовали прикосновение, и ко мне вновь вернулись зрение и речь.

О чудо! Я стоял посреди зала из чернейшего мрамора, такого высокого, что даже в розоватом свете, освещавшем его, я не мог разглядеть огромные своды его потолка. Здесь звучала скорбная торжественная музыка, и у стен по всей длине стояли крылатые огненные духи, и огонь их был настолько ярким, что слепил глаза, и я не мог смотреть на них. Посреди зала стоял небольшой квадратный пустой алтарь. Я подошел к нему, и могучий Голос снова заговорил: