Текст книги "Копи царя Соломона. Приключения Аллана Квотермейна. Бенита (сборник)"

Глава II
Легенда о копях царя Соломона

Я медлил с ответом, набивая табаком свою трубку.

– Так что же вы слышали о дальнейшем путешествии моего брата? – спросил в свою очередь сэр Генри.

– Вот что мне известно, – произнес я, – и до сегодняшнего дня ни одна живая душа от меня об этом не слышала. Я узнал тогда, что он отправляется в копи царя Соломона.

– Копи царя Соломона! – воскликнули вместе оба мои слушателя. – Где же они находятся?

– Не знаю, – сказал я. – Мне только приходилось слышать, что болтают об этом люди. Правда, я как-то видел вершины гор, по другую сторону которых находятся Соломоновы копи, но между мною и этими горами простиралось сто тридцать миль пустыни, и, насколько мне известно, никому из белых людей, за исключением одного, не удалось когда-либо пересечь эту пустыню. Но может быть, мне лучше рассказать вам легенду о копях царя Соломона? А вы дадите мне слово ничего не разглашать без моего разрешения. Вы согласны? У меня есть серьезные основания просить вас об этом.

Сэр Генри утвердительно кивнул, а капитан Гуд заверил:

– Безусловно!

– Итак, – начал я, – вам, вероятно, известно, что охотники на слонов – грубые, неотесанные люди и их мало что интересует, кроме обычных житейских дел да кафрских обычаев. Правда, изредка среди них можно встретить человека, который увлекается собиранием преданий среди туземцев, пытаясь восстановить хоть малую часть истории этой таинственной страны. Как раз от такого человека я впервые услышал легенду о Соломоновых копях. Было это почти тридцать лет назад, во время моей первой охоты на слонов в Земле Матабеле.

Звали этого человека Иванс. На следующий год бедняга погиб – его убил раненый буйвол – и был похоронен у водопадов Замбези. Однажды ночью, помню, я рассказывал Ивансу об удивительных приисках, увиденных мною на охоте на антилоп куду и канну в той местности, которая теперь называется Лиденбургским районом Трансвааля. Я слышал, что недавно золотопромышленники снова нашли эти разработки, но я-то знал о них много лет назад. Там в сплошной скале проложена широкая проезжая дорога, ведущая к входу в прииск. Внутри, в галерее, лежат груды золотоносного кварца, приготовленного для дробления. Это указывает на то, что рабочим, кем бы они ни были, пришлось поспешно покинуть свое занятие. На расстоянии шагов двадцати вглубь находится искусно облицованная камнем поперечная галерея.

«А я расскажу вам нечто еще более удивительное!» – пообещал Иванс и поведал о том, как далеко, во внутренних областях страны, случайно набрел на развалины города. По его мнению, это был Офир[8]8
  Офир – упоминаемая в Библии страна, которая славилась золотом и другими диковинками.


[Закрыть], упоминаемый в Библии. И скажу вам, другие, более свежующие люди подтвердили мнение Иванса спустя много лет после того, как бедняга преставился. Помню, я слушал как зачарованный историю об этих чудесах. Я был молод, и рассказ о древней цивилизации и сокровищах, которые выгребали оттуда иудейские и финикийские авантюристы, когда страна вновь впала в состояние самого беспросветного варварства, подействовал на мое воображение. Внезапно Иванс поинтересовался, слышал ли я когда-нибудь о Сулеймановых горах к северо-западу от земли Машукулумбве[9]9
  Машукулумбве – область в Южной Африке.


[Закрыть]. Я о таких не слышал.

«Именно там находились принадлежавшие царю Соломону копи… – сообщил он, – алмазные копи!» – «Откуда вам это известно?» – спросил я. «Откуда известно? Как же! Ведь же что такое “Сулейман”, если не исковерканное арабами слово “Соломон”? И кроме того, одна старая изанузи[10]10
  Изанузи – знахарка.


[Закрыть] в Земле Маника мне много об этом рассказывала. Она говорила, что народ, живший за этими горами, представлял собою ветвь племени зулусов и говорил на зулусском наречии, но эти люди были красивее и выше ростом, чем зулусы. Среди них встречались великие маги, которые научились своему искусству у белых людей тогда, когда “весь мир был еще темен”, и владели тайной чудесных копей, где находили “сверкающие камни”».

Но в то время эта история показалась мне смешной, хоть и заинтересовала, поскольку алмазные россыпи тогда еще не были открыты. А бедный Иванс вскоре уехал и погиб, и на целых двадцать лет я совершенно позабыл его рассказ. Но как раз двадцать лет спустя – а это долгий срок, господа, потому что охота на слонов – опасное ремесло и редко кому удается прожить столько времени, – так вот, двадцать лет спустя я услышал нечто более определенное о горах Сулеймана и о стране, лежащей по ту сторону гор. Я находился в краале[11]11
  Крааль – в Южной Африке название особого типа деревень: ульеобразных хижин, окруженных общей изгородью.


[Закрыть] Ситанди, за пределами Земли Маника. Скверное это место: есть нечего, а дичи почти нет. У меня был приступ лихорадки, и чувствовал я себя очень плохо. Однажды туда прибыл португалец в сопровождении слуги-метиса. Надо сказать, что я хорошо знаю португальцев из Делагоа[12]12
  Делагоа – порт и залив, находящийся на юго-восточном побережье Африки.


[Закрыть] – нет на земле хуже дьяволов, жиреющих на крови и страданиях своих рабов.

Но этот человек являл собой полную противоположность тем, с кем я привык иметь дело. Он напоминал мне вежливых испанцев, о которых я читал в книгах. Это был высокий худощавый мужчина с темными глазами и вьющимися седыми усами. Мы побеседовали, так как он объяснялся на ломаном английском языке, а я немного понимал по-португальски. Он сказал мне, что его имя Хозе Сильвестр и у него есть участок земли у залива Делагоа. Когда на следующий день он отправился в путь со своим слугой-метисом, то попрощался со мной, сняв шляпу изысканным старомодным жестом.

«До свиданья, сеньор, – произнес он. – Если нам суждено встретиться вновь, я буду уже самым богатым человеком на свете и тогда вспомню о вас!»

Это меня позабавило, хотя я и был слишком слаб, чтобы смеяться. Я видел, как Хозе Сильвестр направился на запад, к великой пустыне, и подумал: «Не безумен ли он, да и что он рассчитывает там найти?»

Через неделю я выздоровел. Как-то вечером я сидел перед маленькой палаткой, которую возил с собой, и обгладывал последнюю ножку жалкой птицы, купленной у туземца за кусок ткани, стоивший двадцать таких птиц. Я смотрел на раскаленное красное солнце, погружающееся в бескрайнюю пустыню, как вдруг на склоне холма, находившегося напротив меня на расстоянии около трехсот ярдов, заметил какого-то человека. Судя по одежде, это был европеец. Сначала он полз на четвереньках, затем поднялся и, шатаясь, прошел несколько ярдов. Затем вновь упал и пополз дальше. Понимая, что с незнакомцем произошло что-то неладное, я отправил ему на помощь одного из моих охотников. Вскоре бедолагу привели, и оказалось, что это – как вы думаете, кто?

– Конечно, Хозе Сильвестр! – воскликнул капитан Гуд.

– Да, Хозе Сильвестр, вернее, его скелет, обтянутый кожей. Его лицо было ярко-желтого цвета от лихорадки, и большие темные глаза, казалось, торчали из черепа – так он оголодал. Его кости резко выступали под пергаментной кожей, волосы были полностью седы.

«Воды, ради бога, воды!» – простонал он; губы его растрескались, а язык распух и почернел.

Я поднес ему воды, добавив немного молока, и он выпил не менее двух кварт[13]13
  Кварта – 1,14 литра.


[Закрыть] залпом, огромными глотками. Больше ему дать я побоялся. Затем у него начался приступ лихорадки, он упал и стал бредить о горах Сулеймана, об алмазах и пустыне. Я поместил его в свою палатку, старался облегчить его страдания, насколько это было в моих силах. Многого сделать я, конечно, не мог. Я понимал, что неизбежное без сомнения наступит. Около одиннадцати часов он немного успокоился. Я прилег отдохнуть и заснул. На рассвете я проснулся и в полумраке разглядел его странную худую фигуру. Он сидел и пристально смотрел в сторону пустыни. Вдруг первый солнечный луч осветил широкую равнину, расстилавшуюся перед нами, и скользнул по отдаленной вершине одной из самых высоких гор Сулеймана, которая находилась от нас на расстоянии более сотни миль.

«Вот она! – прошептал умирающий по-португальски, протянув по направлению к вершине свою длинную тощую руку. – Но мне уже никогда не дойти до нее, никогда! И никто никогда туда не доберется! – Вдруг он замолчал, что-то обдумывая. – Друг, – повернулся он ко мне, – вы здесь? У меня темнеет в глазах».

«Да, – ответил я, – я здесь. А теперь лягте и отдохните».

«Скоро я отдохну, – отозвался он. – У меня будет много времени для отдыха – целая вечность. Я умираю! Вы были добры ко мне, поэтому я отдам вам один документ. Быть может, вы доберетесь туда, если выдержите путешествие по пустыне, погубившее и меня, и моего бедного слугу».

Он пошарил за пазухой и выудил предмет, который я принял за бурский кисет для табака, сделанный из шкуры сабельной антилопы. Он был накрепко завязан кожаным ремешком-римпи. Умирающий попытался развязать его, но не смог и передал его мне. «Развяжите это», – шепнул он. Я повиновался и извлек клочок рваного пожелтевшего полотна [См. карту.], на котором что-то было написано ржавого цвета буквами. Внутри находилась бумага.

Он говорил очень тихо, потому что силы его таяли: «На бумаге написано то же, что и на обрывке материи. Я потратил многие годы, чтобы это разобрать. Слушайте! Мой предок, политический эмигрант из Лиссабона, был одним из первых португальцев, высадившихся на этих берегах. Он написал этот документ, умирая среди гор, на которые ни до этого, ни после не ступала нога белого человека. Его звали Хозе да Сильвестра, и жил он триста лет назад. Раб, ожидавший по эту сторону гор, отыскал его труп и принес записку домой, в Делагоа. С тех пор документ хранился в семье, однако никто не пытался ее прочесть, пока наконец не удалось мне. Это стоило мне жизни, но другому поможет достичь успеха и стать самым богатым человеком в мире – да, самым богатым в мире! Только не отдавайте эту бумагу никому, отправляйтесь туда сами!»

Бедняга снова начал бредить, и час спустя все было кончено.

Мир его праху! Он умер спокойно, и я похоронил его глубоко и положил валуны на могилу, поэтому не думаю, чтобы шакалы вырыли его труп. А потом я покинул те места.

– А что же сталось с документом? – спросил сэр Генри, слушавший меня с большим интересом.

– Да, да, что там было написано? – добавил капитан Гуд.

– Что ж, господа, если желаете, я поделюсь с вами и этим. Я еще никому не показывал документ, а пьяный португальский старик торговец, который перевел мне текст, забыл его содержание на следующее же утро.

Подлинный кусок материи хранится у меня дома, в Дурбане, вместе с переводом бедного дона Хозе, но у меня в записной книжке есть английский перевод и копия карты, если это вообще можно назвать картой. Вот она. А теперь слушайте: «Я, Хозе да Сильвестра, умирая от голода в маленькой пещере, где нет снега, на северном склоне вершины ближайшей к югу горы, одной из двух, которые я назвал Грудью Царицы Савской, пишу это собственной кровью в год 1590-й, обломком кости на клочке моей одежды. Если мой раб найдет эту записку, когда придет сюда, и принесет ее в Делагоа, пусть мой друг (имя неразборчиво) даст знать королю о том, что здесь написано, чтобы он мог послать сюда армию. Если она преодолеет пустыню и горы и сможет победить отважных кукуанов и их дьявольское колдовство, для чего следует взять с собой много священнослужителей, то он станет богатейшим королем со времен Соломона. Я видел собственными глазами несметное число алмазов в сокровищнице Соломона, за Белой Смертью, но из-за вероломства Гагулы, охотницы за колдунами, ничего не смог унести и едва спас свою жизнь. Пусть тот, кто пойдет туда, следует по пути, указанному на карте, и восходит по снегам, лежащим на левой Груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном, откуда три дня пути до королевских владений. Пусть он убьет Гагулу. Молитесь о моей душе. Прощайте. Хозе да Сильвестра».

Когда я окончил чтение документа и показал копию карты, начерченной слабеющей рукой португальца – его собственной кровью вместо чернил, – наступила глубокая тишина. Мои слушатели были поражены.

– Да, – выдавил наконец капитан Гуд, – я дважды объехал вокруг света и побывал во многих местах, но пусть меня повесят, если мне когда-либо приходилось слышать или читать подобную историю.

– Да, это странная история, мистер Квотермейн, – в свою очередь нарушил молчание сэр Куртис. – Надеюсь, вы не подшучиваете над нами? Я знаю, что это иногда считается позволительным по отношению к новичкам.

– Если вы подобного обо мне мнения, сэр Генри, тогда лучше покончим с этим, – бросил я раздраженно, спрятал бумагу в карман, поднимаясь, чтобы уйти. – Я не люблю, когда меня принимают за одного из этих болванов, которые считают остроумным врать и постоянно хвастают перед приезжими выдуманными охотничьими приключениями.

Сэр Куртис примирительным жестом положил свою большую руку мне на плечо.

– Сядьте, мистер Квотермейн, – пробасил он, – и прошу меня извинить. Я прекрасно осознаю, что вы не стремитель нас обманывать, но согласитесь: ваш рассказ необычен и неудивительно, что я мог усомниться в его правдивости.

– Вы увидите подлинную карту и документ, когда мы приедем в Дурбан, – пообещал я, немного успокоившись. Действительно, когда я задумался над сказанным мной этим джентльменам, то понял, что сэр Генри совершенно прав. – Однако я еще ничего не сказал о вашем брате. Я знал его слугу Джима, который отправился в путешествие вместе с ним. Это был очень умный туземец, родом из Бечуаны, и прекрасный охотник. Я видел Джима в то утро, когда мистер Невилль готовился к отъезду. Он стоял у моего фургона и резал табак для трубки.

«Джим, куда вы отправляетесь? За слонами?» – спросил я. «Нет, баас[14]14
  Баас – господин.


[Закрыть], – ответил он, – мы идем на поиски чего-то более ценного, чем слоновая кость». – «Что же это может быть? – поинтересовался я. – Золото?» – «Нет, баас, нечто более ценное, чем золото». – И он усмехнулся.

Я более не задавал вопросов, потому что не желал показаться любопытным и тем самым уронить свое достоинство. Однако его слова сильно меня заинтриговали.

Вдруг Джим перестал резать табак и позвал меня. Я сделал вид, что не слышу. «Баас», – повторил он. «Да, дружище, в чем дело?» – откликнулся я. «Баас, мы идем за алмазами».

«За алмазами? Послушай, в таком случае вы совсем не туда отправляетесь, – вам нужно ехать в сторону россыпей». Джим спросил, известно ли мне о Сулеймановых горах, где найдены алмазы. Я подтвердил, что слышал какую-то дурацкую болтовню об этом.

«Это не болтовня, баас, – возразил Джим. – Я когда-то знал женщину, которая пришла оттуда со своим ребенком и добралась до Наталя. Она сама рассказывала мне об этом. Теперь она уже умерла». – «Твой хозяин пойдет на корм хищным птицам, Джим, если не откажется от намерения добраться до страны Сулеймана. Да и ты тоже, если, конечно, они смогут чем-нибудь поживиться на твоем никчемном старом скелете», – пошутил я.

Он усмехнулся: «Может быть, баас. Но человек должен умереть. А мне хотелось бы попытать счастья в новом месте. К тому же здесь скоро перебьют всех слонов». – «Вот что, дружище! – сказал я. – Подожди, пока “бледнолицый старик”[15]15
  Имеется в виду смерть.


[Закрыть] не схватит тебя за твою желтую глотку, тогда мы послушаем, какую ты запоешь песенку».

Полчаса спустя я увидел, что фургон Невилля двинулся в путь. Неожиданно Джим повернулся и подбежал ко мне. Он бормотал, что не хочет уезжать, не попрощавшись со мной, и они вряд ли вернутся обратно.

«Твой хозяин действительно собрался в Сулеймановы горы, Джим, или ты обманываешь?» – «Нет, – ответил Джим, – это правда. Он сказал, что ему необходимо во что бы то ни стало сколотить себе состояние. Так почему бы ему не попытаться разбогатеть на алмазах?»

Я передал слуге записку для его хозяина, взяв слово отдать ее только тогда, когда они достигнут Айнайти (это было на расстоянии около ста миль). Джим согласился. На клочке бумаги я написал: «Пусть тот, кто последует туда… восходит по снегам, лежащим на левой Груди Царицы Савской, пока не дойдет до самой ее вершины. На северном ее склоне начинается Великая Дорога, проложенная Соломоном».

«Джим, когда ты отдашь записку своему хозяину, скажи ему, что нужно точно придерживаться этого совета, – напутствовал я его. – Помни, что ты не должен сейчас вручать ему эту бумажку, потому что я не хочу, чтобы он вернулся и задавал мне вопросы, на которые у меня нет желания отвечать. А теперь иди, лентяй, – фургон уже почти скрылся из виду». Джим с запиской побежал догонять фургон. Вот и все, что мне известно о вашем брате, сэр Генри. Но я очень боюсь, что…

– Мистер Квотермейн, – прервал меня сэр Генри, – я отправляюсь на поиски моего брата. Я повторю его путь до Сулеймановых гор, а если потребуется, то и дальше. Я буду идти, пока не отыщу его или не узнаю, что он погиб. Вы со мной?

Кажется, я уже говорил, что я осторожный человек и к тому же тихий и скромный, поэтому меня ошеломило и испугало это предложение. Совершить подобное путешествие – значит обречь себя на верную смерть. Кроме того, я должен помогать сыну и не могу позволить себе так скоро умереть.

– Нет, благодарю вас, сэр Генри, я вынужден отказаться от вашего предложения. Я слишком стар для участия в сумасбродных мероприятиях подобного рода, которые несомненно окончатся для нас так же, как для моего незадачливого друга Сильвестра. У меня есть сын, нуждающийся в моей поддержке, и я не имею права рисковать своей жизнью.

Сэр Куртис и капитан Гуд выглядели очень разочарованными.

– Мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри, – я состоятельный человек и от своего намерения не откажусь. За свои услуги вы можете потребовать любое вознаграждение. Оговоренная сумма будет вам уплачена до нашего отъезда. Одновременно с этим, на случай нашей гибели, я приму меры, чтобы ваш сын был соответствующим образом обеспечен. Из сказанного мною ясно, насколько важным я считаю ваше участие. Если же нам посчастливится добраться до Сулеймановых копей и отыскать алмазы, вы поделите их поровну с Гудом. Мне они не нужны: добраться туда – дело почти безнадежное. В то же время я не сомневаюсь в том, что по дороге мы сможем добыть слоновую кость, и вы поступите с нею таким же образом. Вы можете поставить мне свои условия, мистер Квотермейн. Кроме того, я, конечно, оплачу все расходы.

– Сэр Генри, – сказал я, – я никогда не получал более щедрого предложения, и бедному охотнику и торговцу следует о нем поразмыслить. Но мне еще не приходилось иметь дело с таким крупным предприятием. Мне требуется время, чтобы все обдумать. Я смогу дать вам ответ до нашего прибытия в Дурбан.

– Прекрасно, – ответил сэр Генри.

Затем я пожелал им доброй ночи и ушел к себе.

В эту ночь мне снились бедный, давно умерший Сильвестр и алмазы.

Глава III
Амбопа поступает к нам в услужение

Чтобы добраться морем от Кейптауна до Дурбана, нужно затратить четыре-пять дней – это зависит от погоды и скорости судна. В Ист-Лондоне[16]16
  Ист-Лондон – порт в Южной Африке, на берегу Индийского океана.


[Закрыть] строительство порта еще не завершено, хотя на него истрачено много денег. Вместо того чтобы причаливать к пристани в прекрасно оборудованном порту, о котором давно прожужжали все уши, пароходы и сейчас бросают якорь вдали от берега. Если на море волнение, то порой приходится ждать сутками, пока наконец буксиры с шлюпками за пассажирами и грузом смогут отойти от берега. Но нам, к счастью, ждать не довелось.

Когда мы подошли к Ист-Лондону, море благоприятствовало, и буксиры, тянущие за собой вереницу безобразных плоскодонных шлюпок, не заставили себя ждать. С нашего парохода в страшном беспорядке вниз полети тюки с товаром. Матросы швыряли их, не заботясь, что внутри: шерсть, фарфор – все летело в одну кучу.

Я стоял на палубе и наблюдал, как вдребезги разбился ящик с четырьмя дюжинами бутылок шампанского и искристое вино брызнуло и запенилось по дну грязной грузовой шлюпки. Ужасно досадно было смотреть, как бессмысленно пропадает столько вина! Это быстро сообразили и находившиеся в лодке грузчики-кафры. Они нашли две случайно уцелевшие бутылки, отбили у них горлышки и выпили все до дна. Шампанское ударило им в голову, и они сразу же опьянели. Этого кафры никак не ожидали: в страшном испуге они начали кататься по дну лодки, крича, что добрый напиток «тагати», то есть заколдован. Я вступил с ними в разговор и подтвердил, что они выпили самую страшную отраву белого человека и должны умереть. В диком ужасе кафры налегли на весла, и лодка помчалась к берегу. Я уверен, что никогда в жизни они не дотронутся больше до шампанского.

Всю дорогу в Наталь я думал о предложении сэра Куртиса. Первые дня два мы не затрагивали этого вопроса, хотя и были все время вместе. Я рассказывал сэру Генри и капитану Гуду о своих охотничьих приключениях, причем ничего не выдумывал и не преувеличивал, как имеют обыкновение делать охотники. Считаю, что не имеет смысла нам, африканским охотникам, привирать и плести небылицы. У нас бывают такие необыкновенные приключения, что и без того есть чем поделиться. Впрочем, это к моему рассказу не относится.

Наконец в один прекрасный январский день – у нас ведь январь самый жаркий месяц – наш пароход приблизился к Наталю, и мы пошли вдоль его живописных берегов, рассчитывая к закату солнца обогнуть Дурбанский мыс. Их красные песчаные холмы и бесконечные просторы ярко-изумрудной зелени, где прячутся краали кафров, удивительно красивы. Набегающие волны, ударяясь о прибрежные скалы, поднимаются ввысь и, падая, образуют белоснежную полосу пены вдоль всего берега. Но особенно роскошна природа у самого Дурбана. В течение многих веков бурные потоки дождей промыли в холмах глубокие ущелья, по которым текут сверкающие на солнце реки; на фоне густых темно-зеленых зарослей кустарников, растущих так, как насадил их сам Господь, время от времени виднеются рощи хлебных деревьев и плантации сахарного тростника. Изредка среди этой пышной зелени вдруг выглядывает белый домик и словно улыбается безмятежно-спокойному морю, придавая особую законченность и домашний уют великолепной панораме.

Я думаю, как бы прекрасен ни был пейзаж, он непременно требует присутствия человека. Возможно, мне это кажется потому, что я слишком долго прожил в диких и безлюдных местах и знаю цену цивилизации, хотя она вытесняет и зверя, и птиц. Райский сад был, конечно, прекрасен и до появления человека, но убежден, что он стал еще прекраснее, когда в нем стала гулять Ева.

Но вернусь к рассказу. Мы немного ошиблись в расчете, и солнце давно уже село, когда мы бросили якорь неподалеку от Дурбанского мыса и услышали выстрел, извещающий добрых жителей Дурбана о прибытии почты из Англии. Ехать на берег было слишком поздно; мы посмотрели, как грузят в спасательную шлюпку почту, и пошли ужинать.

Когда мы снова вышли на палубу, луна уже взошла и ярко освещала море и берег. Быстро мелькающие огни маяка казались совсем бледными в ее ослепительном сиянии. С берега доносился пряный, сладкий аромат, который мне всегда напоминает церковные песнопения и миссионеров. Домики на Берейской набережной светились. С большого брига, стоявшего рядом с нами, доносились музыка и песни матросов, поднимавших якорь перед выходом в море. Стояла тихая, чудная ночь, одна из ночей, бывающих в Южной Африке. Как луна окутывала своим серебристым покровом всю природу, так и эта дивная ночь окутывала покровом мира все живущее на земле. Даже огромный бульдог, принадлежавший одному из наших пассажиров, под влиянием этой торжественной тишины и покоя забыл о своем желании вступить в бой с обезьяной, сидевшей в клетке на полубаке. Он лежал у входа в каюту и сладко храпел, – должно быть, ему снилось, что он прикончил обезьяну и поэтому был наверху блаженства.

Мы трое – то есть сэр Генри Куртис, капитан Гуд и я – пошли и сели у штурвала.

– Ну, мистер Квотермейн, – обратился ко мне сэр Генри после минутного молчания, – обдумали вы мое предложение?

– Да, да! – повторил за ним капитан Гуд. – Что же вы решили? Надеюсь, вы примете участие в нашей экспедиции? Мы были бы счастливы, если бы вы согласились сопровождать нас не только до копей царя Соломона, но и вообще всюду, где мог бы оказаться джентльмен, которого вы знали под фамилией Невилль.

Я молча встал, подошел к борту и стал вытряхивать трубку. Я не знал, что ответить, мне нужна была хотя бы еще минута, чтобы прийти к окончательному решению. И в то мгновение, когда горящий пепел блеснул в темноте, это решение было принято – я согласился. Так часто бывает в жизни: вы долго колеблетесь и не знаете, как быть, а в конце концов решаете вопрос в один миг.

– Хорошо, господа, – сказал я, садясь на свое место, – я согласен. С вашего разрешения, я расскажу вам, почему и на каких условиях я принимаю ваше предложение. Начну с условий.

Первое. Помимо того что вы оплачиваете все расходы, связанные с путешествием, вся слоновая кость и другие ценности, добытые нами в пути, должны быть поровну поделены между капитаном Гудом и мною.

Второе. Прежде чем мы тронемся в путь, вы уплачиваете мне за услуги пятьсот фунтов стерлингов. Я же обязуюсь честно служить вам до тех пор, пока вы сами не откажетесь от вашего предприятия или пока мы не достигнем нашей цели или не погибнем.

Третье. Перед походом в Сулеймановы горы вы должны оформить обязательство, по которому в случае моей гибели или тяжелого увечья обязуетесь выдавать моему сыну Гарри, изучающему медицину в Лондоне, ежегодно сумму в размере двухсот фунтов в течение пяти лет. К этому времени он уже станет на ноги и будет в состоянии зарабатывать на жизнь, если, конечно, вообще из него выйдет толк. Вот и все мои условия. Может быть, вы считаете, что я очень много прошу?

– Нет, нет! – с живостью возразил сэр Генри. – Я с удовольствием принимаю все ваши условия. Я решил во что бы то ни стало отправиться на поиски брата и от своего намерения не отступлюсь. Принимая во внимание ваш опыт и исключительную осведомленность в деле, которое меня интересует, я готов заплатить вам еще больше.

– Тогда жаль, что мне не пришло в голову попросить больше, – вздохнул я, – но своих слов я никогда не беру обратно. А теперь причины, почему я решил с вами идти в такую далекую и опасную дорогу… Но прежде хочу заметить: все эти дни я присматривался к вам, и не сочтите с моей стороны дерзостью, если скажу, что вы оба мне очень нравитесь. Уверен, мы великолепно пойдем в одной упряжке. А когда собираешься в такой длительный путь, это необычайно важно. Что касается самого путешествия – я имею в виду нашу попытку перейти Сулеймановы горы, – заявляю вам прямо: мы вряд ли вернемся живыми. Какова была судьба старого да Сильвестра триста лет назад? Какая судьба постигла его потомка двадцать лет назад? И какова судьба вашего брата? Господа, нас ждет та же участь.

Я остановился, чтобы посмотреть, какое впечатление произвели мои слова. Мне показалось, что капитан Гуд был немного встревожен; лицо сэра Генри даже не дрогнуло.

– Мы должны рискнуть, – сказал он своим обычным, спокойным тоном.

– Вам может показаться странным, – продолжил я, – что, предвидя такой конец нашего путешествия, я все же не отказываюсь идти с вами, тем более что человек я робкий. Но на это есть две причины. Во-первых, я фаталист и убежден, что мой смертный час предопределен независимо от моих поступков и желаний. И если мне суждено идти в Сулеймановы горы и там погибнуть, это значит, что так предназначено мне судьбой. Конечно, всемогущий Господь знает, что собирается со мной делать, поэтому мне самому не надо об этом беспокоиться. Во-вторых, я человек бедный. Несмотря на то что я занимаюсь охотой почти сорок лет, я ничего не скопил, так как моих заработков хватает только на жизнь. Вы, конечно, знаете, господа, что охота на слонов – дело опасное и люди, занимающиеся этим ремеслом, живут в среднем четыре-пять лет. Я же эти установленные сроки превысил почти в семь раз и потому думаю, что час моей смерти не так уж далек. Если я погибну на охоте, то после уплаты моих долгов мой сын Гарри, которому еще надо учиться, чтобы стать на ноги, останется без всяких средств к существованию. Если же я отправлюсь с вами, он будет обеспечен на пять лет. Вот вам вкратце мои соображения.

– Мистер Квотермейн, – произнес сэр Генри, слушавший меня с большим вниманием, – причины, заставляющие вас присоединиться к нашей экспедиции, которая, по вашему мнению, может закончиться столь печально, делают вам честь. Конечно, только время и события покажут, правы вы или нет. Но иду ли я на верную гибель или нет, я решил довести это дело до конца, каков бы он ни был. Если уж нам суждено погибнуть, я надеюсь, что перед смертью мы все же сможем немного поохотиться. Как вы думаете, капитан Гуд?

– Разумеется, – подтвердил его товарищ. – Мы все трое привыкли смотреть опасности в лицо и сумеем постоять за себя. Поэтому отступать не следует. А теперь я предлагаю спуститься в кают-компанию и выпить за счастливый исход нашего путешествия.

На следующий день мы съехали на берег, и я предложил сэру Генри и капитану Гуду поселиться в моем скромном домике на Берейской набережной. В нем только три комнаты и кухня; выстроен он из необожженного кирпича, а крыша покрыта оцинкованным железом. Зато сад у меня прекрасный. В нем растут самые лучшие сорта японской мушмулы[17]17
  Мушмула – дерево или кустарник семейства розовые.


[Закрыть] и чудные манговые деревья, от которых я ожидаю великолепных плодов. Их подарил мне директор Ботанического сада. У меня есть садовник, один из моих бывших охотников, по имени Джек. Когда мы с ним охотились в Стране Сикукунис, буйволица так сильно искалечила ему бедро, что бедный Джек был вынужден навсегда забыть об охоте. Но он может кое-как ковылять и ухаживать за садом. Сам Джек – из миролюбивого племени гриква; зулуса вы никогда не заставите заниматься садоводством – мирные занятия ему не по душе.

В моем домишке было тесно, поэтому сэр Генри и капитан Гуд спали в палатке, которую я разбил в апельсиновой аллее в конце сада. Деревья стояли в цвету, и от них шел приятный аромат, а на ветках выделялись зеленые и золотые плоды (надо сказать, что у нас в Дурбане на деревьях можно видеть и цветы, и плоды одновременно). Место у нас красивое, и спать на воздухе очень приятно, тем более что москитов почти нет, если же они иногда и появляются, то лишь после сильных дождей.

Однако надо продолжать рассказ, иначе он тебе, Гарри, надоест раньше, чем мы доберемся до Сулеймановых гор. Итак, решив отправиться с сэром Генри, я немедленно занялся необходимыми приготовлениями. Прежде всего, мой мальчик, я получил от сэра Генри документ, обеспечивающий твое будущее. Здесь мы столкнулись с затруднениями: сэр Генри не был местным жителем, и деньги, которые тебе следовало бы получать в случае моей гибели, находились в Англии. Но в конце концов мы это дело уладили благодаря одному ловкому адвокату, содравшему с нас возмутительную цену – целых двадцать фунтов стерлингов.