Текст книги "Мессия очищает диск"

Через день Змееныша вызвал к себе патриарх Шаолиня, сменивший на этом посту знаменитого Сюаня Цзигуаня, присутствовавшего на церемонии восшествия на престол нынешнего императора Юн Лэ.

После полуторачасовой беседы кандидату была милостиво предложена чашка чаю; и когда Змееныш Цай в точности выполнил все советы Маленького Архата, патриарх одобрительно улыбнулся и не торопясь отхлебнул из своей чашки.

К вечеру Змеенышу наголо обрили голову.

А последний кандидат, приятель печально известного Головы Смутного Времени, был изгнан сразу же после того, как гордо сделал первый глоток предложенного напитка.

Чай, кстати, оказался плохонький, жидко заваренный…

Свиток, найденный птицеловом Манем в тайнике у западных скал Бацюань

Мне дважды повезло – если в данном положении вообще можно говорить о везении.

Во-первых, мой мальчик оказался дурачком. Не дебилом – от такого соседства я рехнулся бы через час, подтвердив общее правило, что «Безумцы Будды» долго не живут. Но мой мальчик (до сих пор не понимаю – на беду себе или на счастье вспомнил он мое перерождение?!) на кое-что годился, только это «кое-что» было весьма своеобразным. Например, он мог вполне успешно сопровождать слепого гадателя, время от времени поколачивая колотушкой в переносной гонг и оповещая таким образом обывателей о том, что пора бы встряхнуть сосуд с дщицами и выкинуть оттуда очередное предзнаменование – наверняка доброе, потому что за злые пророчества платили тумаками. И пусть мальчишка на глаз различал все сто двадцать четыре оттенка закатной полосы над озером и чувствовал себя как дома во всех пяти тональностях здешней музыки, с легкостью переходя от «гун» к «шан», а от них обоих к «цзяо», – ему было трудно сосчитать монеты в лавке так, чтобы не ошибиться вдвое или втрое, и разговаривать он мог, только глупо улыбаясь.

Я забился в самый краешек его куцего сознания и благодарил фортуну за фарт, что, прожив тридцать лет и три года (не на печи, но все-таки…) с урезанным судьбой-индейкой правым полушарием, сейчас способен быть более или менее холодным наблюдателем.

Видать, судьба была рождественской индейкой.

Иногда мне казалось, что вот оно, мое левое полушарие, мои усеченные искусство и интуиция – слюнявый полуидиот, никогда не промахивающийся мимо нот и искренне любующийся цветущей ханьчжоуской ивой.

Наверное, я был не прав.

Я наверняка был не прав.

И однажды в лавке не утерпел: вылез наружу, отодвинув привыкшего слушаться кого бы то ни было мальчишку, и ухватил за руку гада-лавочника, когда тот самым наглым образом обсчитывал моего мальчика и его слепца-гадателя.

– Дщица с твоей судьбой уже готова вывалиться из костяного стаканчика! – сказали мой мальчик и я. – Ты уверен, о достойный господин, лишь по воле случая похожий на скупердяя и мздоимца, что она не сулит тебе восемь бед и сорок несчастий?

Лавочник подумал-подумал и решил, что не уверен.

Мне повезло дважды: мой мальчик был дурачком и потянулся ко мне (к себе?) со всей силой не знающего ласки ребенка. Или, если хотите, со всей силой противоположного полюса. И поскольку нас было всего двое, причем обоим было крайне неуютно в окружающем мире…

Это все еще было во-первых.

А во-вторых, мы отлично ужились вместе.

И, как я вскоре понял, это оказался уникальный случай – «Безумцы Будды» и впрямь долго не живут.

А мы прожили год довольно-таки сносно – до того дня, когда наш гадатель занемог и вскоре отправился в мир иной, а мы остались без дела.

И без куска хлеба.

Хотя здесь говорили: без чашки лапши.

Ну и дрянь эта гречневая лапша, доложу я вам…

Стоя на набережной в Ханси и любуясь цветными фонариками, формы которых спорили окраской и разнообразием с осенней листвой, я на миг отстранялся от моего мальчика и представлял сам себя этакой резидентной суперпрограммой, которая наслоилась на чужой мозг, превратившись в операционную среду и вовсю пользуясь прежними файлами; потом понимал, что никогда раньше не отличал алый фонарик от малинового, и уж тем более не ощущал смутной гармонии их слегка матового свечения и звуков от старого цина, когда уличный музыкант стучал крохотным билом по каменным пластинам…

Потом я и мой мальчик, резидентная суперпрограмма и слюнявый эстет, получали оплеуху от раздраженного нашим видом купчины, выгуливавшего неподалеку целую свору верещащих певичек, – и шли думать и любоваться в другое место.

Впрочем, на голодный желудок думается лучше, а если я что и умел, так это думать. И в первую очередь меня до рези в желудке интересовало «Безумие Будды» (из сугубо корыстных интересов!). В отличие от аборигенов, которые валили все на причины метафизические и в этом деле были большие доки, мне оно сильно напоминало давно знакомых дружков-вирусов, изредка забиравшихся в мой замечательный «Пент» и норовивших натворить чудес или перекроить все по своему образу и подобию. Года жизни в местной Поднебесной – то, что это не совсем наша Поднебесная, о которой я читал в разных умных книжках, я понял чуть попозже – мне хватило, дабы уразуметь одну простую и не шибко приятную истину.

Здешний космо-комп именовался Законом Кармы.[33]33
  Карма (санскрит.) – плод действия; Закон Кармы – воздаяние за любые поступки, влияющее на следующее перерождение. Обычное, повседневное сознание отягощено страстями, которые переносит на поступки и поэтому все время создает карму; сознание измененное, просветленное действует бесстрастно, т. е. кармы не создает.


[Закрыть]

Бред?

Возможно.

И Закон Кармы впервые за века своего существования и бесперебойной работы в макромасштабе нарвался на вирус.

Чушь собачья, хвостатая?

Не исключено.

А не чушь, не бред то, что я после осколка за ухом сижу себе преспокойненько (вру, не так уж преспокойненько) в дурачке-китаезе за полтыщи лет и невесть сколько километров от моего подъезда и тети Насти, обеспокоенной некультурностью жильцов?!

То-то же…

На фоне этого кармические законы в образе дисков винчестера и обалдевшие файлы-перерождения, путающие время и место, выглядят безобидными забавами.

Что и требовалось доказать.

Часть третья
Владыки темных приказов

Кто способен вовремя остановить свой собственный удар, тот наверняка сумеет в нужный момент ударить с полной силой, сокрушающей горы.

Из поучений мастеров

Судья Бао неодобрительно глядел на окружавшие их хмурые скалы. Вернее, скалы были даже не то чтобы хмурые, а скорее какие-то болезненные: изъязвленные ветром и временем, покрытые желто-бурой с прозеленью коростой лишайника, растрескавшиеся и изогнутые под совершенно немыслимыми углами. Из трещин местами торчали такие же кривые и чахлые деревца с колючими жесткими листьями, напоминая гениталии малайских идолов – судье как-то раз довелось видеть изделия южных варваров, и они еще тогда поразили его своим вызывающе-нездоровым уродством.

Под копытами ослика и запряженной в повозку судьи лошади хрустели сухие кости. В основном звериные, но изредка попадались и человеческие. Теперь судья думал, что понимает, почему даос назвал их предприятие «опасным». А Железная Шапка тем временем размышлял, что если судья полагает, будто это уже настоящая опасность, то заблуждение выездного следователя велико и необъятно, подобно Восточному океану; и вообще зря он, бедный отшельник, связался с такого рода предприятием, потому что «драконы и единороги» еще только ждут их впереди, и отнюдь не в мире живых…

Ущелье резко свернуло вправо, и в лицо судье пахнуло вонью горящей серы. Сразу же перехватило дыхание, судья надсадно закашлялся, но тут новый порыв пронизывающего ветра отогнал удушливый запах, и выездной следователь со своим слугой-возницей с трудом перевели дух. Лошадь храпела, пятясь к выходу из ущелья, в то время как ослик даоса просто стал как вкопанный.

– Приехали, друг мой Бао, – сообщил Лань Даосин, слезая с ослика и перекидывая через плечо ремень с походными сумками. – Соблаговоли покинуть повозку, поскольку дальше мы пойдем втроем.

– Дальше? Втроем? – не понял судья. – Но ведь дальше нам не пройти – мы просто задохнемся! Кроме того, нас и так трое…

Бао имел в виду себя, даоса и возницу; но, услышав, как ослик весьма отчетливо хмыкнул, не стал продолжать.

– Не беспокойся, мы пройдем сквозь Дыхание Нижних Пределов: ты, я и твой племянник Чжун. Это я и подразумевал, говоря: втроем. А твой слуга пусть отведет лошадь к выходу из ущелья и ждет нас там три дня.

– Лошадь? А как же ослик, друг мой Лань? Неужели он…

Даос лишь приложил палец к губам; ослик же осклабил желтые зубы, повернулся к судье задом и бодро затрюхал прочь.

Бао молча кивнул и слез на землю; потом, взглянув на проступавшие впереди сквозь дым груды костей, выездной следователь тяжело вздохнул, закашлялся и принялся вместе со слугой снимать с повозки заранее приготовленные носилки.

В душе судья очень надеялся, что его приятель Лань не вознамерился покончить жизнь самоубийством, прихватив с собой за компанию и своего друга Бао. Хотя, с другой стороны, это был наиболее простой способ попасть на прием к князю Янь-вану, или Владыке Восточного Пика, – но, увы, он судью Бао абсолютно не устраивал.

Наконец выездной следователь и Железная Шапка осторожно уложили на носилки тело Чжуна – и судья в очередной раз поразился тому, что его племянник скорее напоминает спящего, чем мертвого. Иногда выездного следователя даже начинали брать сомнения, но нет: сердце Чжуна не билось, дыхание отсутствовало, и тело несчастного юноши оставалось холодным. Тем не менее за неделю пути разложение ни в малейшей степени не коснулось мертвеца, хотя погода стояла теплая и влажная. Трупные пятна тоже не появлялись, а члены покойного сохранили гибкость, вопреки всему не подвергшись окоченению.

Зато даос за время пути заметно сдал, хотя все время ел за троих: глаза мага ввалились и горели лихорадочным огнем, кожа на лице и руках словно бы высохла, истончилась и приобрела землистый оттенок; и судья не раз замечал, как дрожат руки его друга, хотя раньше за Лань Даосином такого никогда не водилось. Нелегко давалось магу поддерживать вокруг покойника ауру живого, не выпуская все девять его душ из тела и в то же время мешая слугам Янь-вана явиться за положенным!

Как сказал сам даос еще в Нинго: «За все надо платить».

– Пожалуй, я мог бы на время оживить его, – обмолвился как-то по дороге Лань Даосин. – И в течение примерно шести-семи дней Чжун был бы почти прежним. Но потом… Очень трудно уловить момент, когда рассеиваются три духовных начала и сгущаются шесть плотских; а также когда остаточное «ци» претерпевает необратимые изменения, и оживший мертвец уже не в силах сдерживать темные страсти. Этим я наверняка испортил бы ему карму, да и мы не могли бы чувствовать себя в безопасности рядом с твоим племянником. А сейчас время для него остановилось, он как бы спит – и хотя добиться этого куда труднее, чем поднять свежего покойника и заставить выполнять чужую волю, я избрал именно этот способ. Так и твой племянник не испытывает мучений, и мы находимся в относительной безопасности…

При словах о безопасности даоса слегка передернуло, что не укрылось от острого взгляда судьи Бао.

Лань Даосин открыл одну из своих сумок и извлек из нее нефритовый флакон с притертой пробкой и два куска грубой ткани. Обильно смочив ткань темно-красной жидкостью из флакона, даос передал один из кусков судье, а вторым, сложив его вдвое, плотно обмотал лицо, завязав концы на затылке. Судья поспешил последовать примеру мага. Жидкость имела приятный аромат полевых трав и цветов с небольшой примесью мускуса и еще чего-то, неизвестного судье, но не вызывавшего неприятных ощущений.

Маг молча ухватился за ручки носилок спереди, у головы покойного, и судья поспешил занять свое место позади Лань Даосина.

– Жди нас три дня. Потом, если мы не появимся, – еще два дня в деревне, которую сегодня проезжали на рассвете. Если мы не объявимся через пять дней, возвращайся в Нинго, – приказал Бао из-под повязки слуге.

Тот молча поклонился, показывая, что все понял.

Лань Даосин словно только и ждал этого – едва замолк приглушенный повязкой голос судьи, даос двинулся вперед, увлекая за собой выездного следователя. Через несколько шагов они вступили в пелену серного дыма.

Повязка с лихвой оправдывала возлагаемые на нее надежды. Дышалось на удивление легко, приятный запах смочившей ткань жидкости даже в некоторой мере успокаивал – и через несколько минут пути в смрадном тумане судья Бао окончательно уверился, что опасность задохнуться им теперь не грозит.

После чего начал с интересом оглядываться по сторонам.

Дым тонкими струйками сочился из трещин в окружающих скалах, словно под ними дремали десятки огнедышащих демонов, глухо сопя в щели, в любой момент готовые проснуться, проломить непрочную каменную скорлупу огромного яйца Преисподней и выбраться наружу. «Еще год-два – и это вполне может случиться», – подумалось мельком судье Бао. Под ногами хрустели сухие кости, местами приходилось перебираться через целые завалы из ребер, черепов, хребтов и других частей скелетов. Большую часть костей судье удавалось опознать или хотя бы сравнить с чем-то более-менее известным, но встречались и останки каких-то совершенно неведомых выездному следователю животных. Особенно поразил его большой рогатый череп с тремя глазницами и несколькими рядами мелких, но явно острых, как бритва, зубов, среди которых выделялись восемь зловещего вида клыков, каждый в добрый палец длиной.

Судья еще подумал, что даос наверняка тоже заметил этот череп. И потом, когда (если!) они выберутся из ядовитого облака, надо будет обязательно спросить мага, что это была за тварь.

И не встретится ли она где-нибудь на их пути.

Скалы вокруг были абсолютно голые, на них ничего не росло, за исключением пучков черных суставчатых травинок, похожих на паучьи ноги, изредка торчавших из расщелин.

Через некоторое время у судьи начали слезиться глаза, и почти тотчас же в его голове раздался отчетливый шепот Лань Даосина:

– Закрой глаза и смотри так…

Судья не понял, как можно смотреть с закрытыми глазами, но тем не менее послушно прикрыл веки и попытался всмотреться в мгновенно окружившую его тьму.

И действительно, почти сразу выездной следователь увидел перед собой лиловый светящийся силуэт даоса. Силуэт светился все ярче, словно раскаляясь изнутри, и постепенно судья Бао стал вновь различать дорогу: кости отблескивали медной прозеленью, скалы казались темно-багровыми, струйки ядовитого дыма расплывались вокруг голубоватыми облачками, а носилки вместе с телом племянника Чжуна оказались прикрыты полупрозрачным бледно-палевым коконом, по которому время от времени пробегали радужные разводы.

Это было красиво.

Это было непривычно.

И немного страшно.

Или даже много.

Некоторое время судья предавался новым ощущениям, а потом свечение, исходившее от фигуры даоса, начало постепенно меркнуть, и в голове выездного следователя вновь раздался голос Лань Даосина:

– Можешь открыть глаза, друг мой Бао. Мы уже пришли.

Словно в подтверждение этих слов, маг остановился, и судья с некоторым удивившим его самого сожалением открыл глаза.

Отравленное сернистыми испарениями ущелье осталось позади. Они с магом стояли у входа на идеально круглую скальную площадку, со всех сторон окруженную круто уходящими вверх базальтовыми стенами.

Это походило… больше всего это походило на кратер вулкана!

– Мы уже в царстве Янь-вана? – спросил судья.

– Нет. Но мы у входа в него.

И судья Бао подумал, что они, наверное, первые, кто так торопится попасть на тот свет.

Костер горел более чем странно: почти бесшумно, без треска и гула, а также на удивление ровно. Время от времени в сердцевине тяжко-багрового пламени вспыхивали лазоревые, алые, ослепительно белые, а то и вообще какие-то легкомысленные фиолетовые язычки. Впрочем, странности эти были вполне оправданы – Лань Даосин уже около получаса, стоя у разведенного посреди каменной площадки кострища, нараспев читал ритмичные стихи на неизвестном судье Бао языке. И после каждой строфы подбрасывал в костер щепотку-другую содержимого бесчисленных коробочек, флакончиков, горшочков и мешочков, расставленных вокруг в некоем известном только магу порядке. От даосских приношений огонь то вспыхивал ярче, то внезапно бледнел, словно от испуга, то чуть ли не взрывался, как от хорошей порции пороха, то ежеминутно менял цвет – а Лань Даосин все голосил нараспев свою песнь-заклинание, которой, казалось, не будет конца.

«Ну, выучить слова – это еще ладно, – думал судья, невольно поддаваясь колдовскому очарованию происходящего. – Но как запомнить, которое снадобье и в какой момент надо кидать?»

Это было выше его понимания.

Они стояли спиной к ядовитому ущелью, глядя сквозь мешающий видеть огонь на противоположный край кратера; между ними лежало пластом недвижное тело Чжуна. Солнце давно опустилось за скалы, ночные тени сгустились за пределами трепещущего светового круга, и вот сейчас Железная Шапка открывал вход в ад Фэньду, только вход все почему-то не открывался. Судья Бао видел, что силы мага уже на исходе и даос держится лишь на упрямстве и отшлифованном годами учения мастерстве, но он не знал, чем помочь другу, боясь, наоборот, все испортить…

Вдруг судья почувствовал, как что-то незаметно изменилось. Игривой певичкой подмигнуло пламя костра, из ниоткуда налетел порыв леденящего ветра, темнота оскалилась дружелюбной ухмылкой зверя Чи-сань, который имел скверную привычку из двух дерущихся обычно съедать невиновного; и выездному следователю показалось, что он начинает различать смутный контур на почти невидимой черной стене впереди.

Или это ему только примерещилось?

А потом судья Бао неожиданно для самого себя обнаружил, что он уже отнюдь не стоит и наблюдает, а идет, покорно переставляя ставшие удивительно тяжелыми ноги. Идет вместе с Железной Шапкой прямо сквозь огонь, оказавшийся холодным и щекотным, к высящейся перед ними стене, где к тому времени ясно проступили очертания прохода, освещенного бледным зеленоватым светом. Судью почему-то не удивило, что между ним и даосом движется его любимый племянник Чжун, покойный племянник Чжун, только что смирно лежавший у костра, и силуэт Чжуна то ли двоится, то ли троится, хотя судья был абсолютно трезв. Доблестный сянъигун задумался было: «С чего бы это подобная напасть?!» – но тут оказалось, что они уже вступают в открывшийся проход, и перед ними вырисовывается неприветливая гигантская фигура, загораживающая путь внутрь.

Судья присмотрелся внимательнее и с трепетом признал в негостеприимной фигуре обладателя того самого трехглазого черепа, о котором он хотел спросить Лань Даосина – да так и не спросил.

Теперь же всякие расспросы оказались излишними: рогатый демон, ростом раза в два выше любого человека, стоял перед ними, и все три его глаза недобро горели пламенем ядовито-оранжевого цвета.

– Ответствуйте, земная плесень: кто вы такие и зачем явились в Темную Обитель Хуэйань?! – грозно, но в то же время как-то неуверенно вопросил демон. И судья неожиданно почувствовал, как сковавший его липкий страх постепенно улетучивается: раз это страшилище разговаривает, вместо того чтобы сразу наброситься на них и сожрать, значит, с ним можно договориться!

А что грубит – так стражники у ямыня[34]34
  Ямынь – областная или уездная управа.


[Закрыть] ничуть не вежливей… пока мзду не получат.

– По просьбе высокоуважаемого сянъигуна Бао я, недостойный отшельник Лань Даосин, привел заблудшие души, по недоразумению оказавшиеся в теле его племянника Чжуна, к Владыке Восточного Пика с нижайшей просьбой рассмотреть наше ходатайство и лично разобраться в этом запутанном деле, исправить допущенные ошибки, наказать виновных, а также зачесть невинно пострадавшим их мучения, которые должны искупить часть их кармы и приблизить…

Похоже, даос мог говорить еще долго – судья и не подозревал в своем друге способности к столь многословному и путаному красноречию. Но большая и наверняка лучшая часть заготовленной магом речи пропала втуне: трехглазый демон протянул восьмипалую лапищу, куда Железная Шапка мигом что-то сунул, потом страж Темной Обители глянул себе в ладонь, без видимой причины со стоном схватился за кошмарную голову и как сквозь землю провалился.

Впрочем, в данном случае не «как», а именно провалился и именно сквозь землю!

Пораженный столь неожиданным эффектом даосской речи и даосской взятки, судья остолбенело застыл, глядя на то место, где только что находился ужасный привратник, но Железная Шапка уже тянул его за руку:

– Торопись, друг мой Бао, время не ждет! Сэньло, Дворец Владыки, находится в Пятом аду, а путь туда неблизкий. Так что поспешим, если ты хочешь вернуться вовремя… да и вообще вернуться.

Последнее замечание мигом вывело высокоуважаемого сянъигуна из состояния прострации, куда ввергло его исчезновение демона-мздоимца, – и судья поспешил вслед за своим другом. Обнаружив, к немалому своему удивлению, что теперь их сопровождает целая компания совершенно незнакомого народа: например, некий грозного вида воин в полном боевом доспехе времен эпохи Тан, с укрепленным на спине изрубленным штандартом и с двумя боевыми топорами «шуан» за кушаком. На голове у удивительного воина была красная, словно бы окровавленная повязка, а на доспехе отчетливо выделялись несколько стальных заплат. Затем судью постоянно дергала за рукав молодая девица весьма вульгарного вида, ярко, но безвкусно одетая и похожая на дешевую нахальную певичку. На ходу девица все время препиралась с надменной госпожой средних лет в дорогом платье, со множеством золотых и серебряных украшений; госпожа старательно делала вид, что полностью игнорирует наглую певичку, но время от времени не выдерживала и огрызалась не хуже обворованной базарной торговки, чем вызывала новый неиссякаемый фонтан язвительного остроумия со стороны девицы.

Как понял судья, его дергали за рукав с целью привлечь к разговору в привычном качестве, то есть в качестве судьи.

Увлекшись наблюдением за этими тремя колоритнейшими личностями, судья Бао не сразу обратил внимание на лысоватого человечка в кургузом кафтанчике, похожего на мелкого провинциального чиновника, а также на старика крестьянина в домотканой рубахе и широких штанах с дыркой на левом колене; ну и, наконец, – на собственного любимого племянника Чжуна, одетого в ту самую одежду, в которую его обрядили перед отъездом из Нинго.

Любимый племянник с крайним удивлением озирался по сторонам и что-то бормотал себе под нос. Потом Чжун увидел своего дорогого дядюшку и немедленно поспешил к нему:

– Дядюшка Бао! Неужели это вы?! Значит, я все-таки жив? Или… – Бледное лицо юноши мгновенно омрачилось. – Или вы тоже умерли? Скажите мне – где это мы?

– Можешь объяснять ему все, что хочешь, только, ради бодисатвы Дицзана,[35]35
  Бодисатва Дицзан дал обет собственным подвижничеством освободить из ада души грешников, за что его прозвали Наставником Темного Мира.


[Закрыть] не отставайте! – крикнул им Лань Даосин, успевший уйти довольно далеко вперед.

– Что, и святой Лань тоже помер? – изумленно пробормотал Чжун и перестал задавать вопросы.

Коридор (или скальный тоннель?), которым они шли, тем временем уводил в глубь горы, пологой спиралью спускаясь вниз, в саму Преисподнюю – куда вся компания, собственно, и направлялась. Свечение впереди постепенно разгоралось, из зеленоватого становясь ярко-охряным, а по краям начиная зловеще багроветь.

– И ты не жив, мой несчастный Чжун, и я не умер, – понуро буркнул судья. – Мы с досточтимым Ланем взялись сопровождать тебя в Темный Приказ владыки Янь-вана, чтобы испросить для тебя снисхождения по поводу твоей безвременной кончины, а заодно… а заодно уладить и кое-какие свои дела.

– Вы так добры, дядюшка! Значит, я все-таки мертв?! Знаете, дядюшка Бао, а это, оказывается, не так страшно, как я себе представлял! Хотя я и раньше… – Чжун и сам не знал, что он хотел сказать, а посему запутался, застеснялся и на некоторое время снова умолк.

– А это кто… вместе с нами? – поинтересовался он шепотом после долгой паузы. – Мне кажется, дядюшка, что я их вроде бы знаю, но я не вполне уверен…

Несмотря на то, что Чжун говорил шепотом, даос прекрасно расслышал все сказанное покойным юношей.

– Это те несчастные, кто делил с тобой твое тело последний месяц, – бросил маг на ходу. – «Безумие Будды»… Как же! Если бы и впрямь было так, то все они были бы твоими собственными перерождениями, то есть разными жизнями одной и той же личности, и сейчас ты бы слился с ними и был един! А это – души совершенно других людей, случайно оказавшиеся в твоем теле. Слишком много жителей в одном доме, да еще таких склочных и неуживчивых – к чему дивиться, что дом не выдержал, рухнул и все оказались здесь?!

Пока даос говорил, все спутники судьи и мага внимательно слушали его, стараясь не пропустить ни слова. Даже женщины угомонились и перестали ругаться, что еще мгновение назад казалось невозможным. И после того как Железная Шапка умолк, они еще некоторое время продолжали путь в молчании, чему судья был весьма рад.

А потом перед ними внезапно открылась огромная присутственная зала, и времени на пустую болтовню не осталось. Вот тут-то судья Бао и понял, что наконец для них начались настоящие опасности, о которых совсем недавно говорил его друг Лань.

Они прибыли в Темный Приказ.