Электронная библиотека » Генрик Сенкевич » » онлайн чтение - страница 21

Текст книги "Крестоносцы. Том 1"


  • Текст добавлен: 3 октября 2013, 20:21


Автор книги: Генрик Сенкевич


Жанр: Современная зарубежная литература, Современная проза


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 21 (всего у книги 24 страниц)

Шрифт:
- 100% +

– Милостивый пан!

– Что такое? – спросил князь, недовольный тем, что нарушается обряд.

– На радзановской дороге совсем замело каких-то путников. Надо побольше людей, чтобы отрыть их.

Все испугались, встревожился и князь и, обратившись к сохачевскому каштеляну, крикнул:

– Верховых с лопатами, живо!

Затем к вестнику:

– Много людей замело?

– Мы не могли узнать. Метель страшная. Есть лошади и сани. Много слуг.

– Не знаете, чьи слуги?

– Говорят, пана из Спыхова.

XXVII

Услыхав печальную весть, Збышко, даже не спросясь у князя, бросился в конюшню и велел седлать коней. Чех, как оруженосец благородного происхождения, находился в застольной, он едва успел сбегать за теплой лисьей шубой своему господину; будучи человеком умным, он и не пытался удержать его, так как знал, что это бесполезно, а промедление может быть смерти подобно. Вскочив на другого коня, чех схватил у привратника несколько факелов, и они тотчас двинулись в путь вместе с княжьими слугами, которых быстро снарядил старый каштелян. За воротами всадников окутала непроницаемая тьма; но метель как будто поутихла. За городом они, может, сбились бы с пути, если бы не тот человек, который первый дал знать о несчастье: при нем была собака, которая уже знала дорогу, и он быстро и уверенно ехал вперед. В чистом поле ветер снова стал хлестать в лицо всадникам, которые уже пустили коней вскачь. Дорогу замело, местами лежали такие сугробы, что приходилось замедлять бег, так как кони уходили в снег по самое брюхо. Княжьи слуги зажгли факелы и плошки и ехали в дыму и в пламени, а ветер дул с такой силой, словно хотел оторвать от смолистых щепок клочья дыма и языки пламени и умчать их в поля и леса. Путь был дальний; всадники миновали уже селения близ Цеханова и Недзбож, а затем свернули на Радзанов. За Недзбожем буря и в самом деле стала утихать. Порывы ветра были уже слабее и не несли с собою туч снега. Небо посветлело. Некоторое время еще валил снег, но вскоре и он перестал падать. Затем в разрывах туч кое-где блеснули звезды. Кони зафыркали, всадники вздохнули с облегчением. Звезд показывалось все больше, мороз крепчал. Спустя некоторое время метель совсем прекратилась.

Господин де Лорш, который ехал рядом со Збышком, стал его успокаивать; он говорил, что в минуту опасности Юранд несомненно подумал прежде всего о спасении дочери, и если даже все замерзнут, то ее они непременно найдут живую и даже, может, спящую под шкурами. Збышко плохо понимал, что де Лорш говорит ему, да и времени для этого уже не было, так как провожатый, ехавший впереди, свернул с дороги.

Молодой рыцарь выехал вперед и спросил:

– Почему мы сворачиваем?

– Их замело не на дороге, а вон там! Видите, пан, вон тот ольшаник?

Он показал рукой на заросли, темневшие вдали, которые можно уже было различить на снежной равнине, так как диск луны пробился сквозь тучи и ночь стала ясной.

– Видно, сбились с дороги.

– Сбились с дороги и кружили у реки. В метель и в бурю это часто случается. Кружили, кружили, покуда кони не остановились.

– Как же вы их нашли?

– Собака привела.

– Хат поблизости нет?

– Есть, только по ту сторону реки. Тут недалеко Вкра.

– Гони! – крикнул Збышко.

Но приказать было легче, чем выполнить приказание, – хотя мороз и крепчал, но на лугу свежевыпавший, глубокий и сыпучий снег еще не смерзся, кони проваливались выше колен, и подвигаться вперед приходилось медленно. Внезапно до слуха всадников донесся лай собаки, впереди замаячил толстый и кривой ствол ивы, над которым в лунном сиянии блестела крона безлистых ветвей.

– Те подальше, – сказал провожатый, – неподалеку от ольшаника; но и тут кто-то есть.

– Под ивой сугроб. Ну-ка, посветите!

Несколько княжьих слуг соскочили с коней и стали светить факелами; вскоре один из них крикнул:

– Человек под снегом! Вон видна голова!

– А вот и конь! – воскликнул другой.

– Отрыть!

Лопаты врезались в снег и стали откидывать его в стороны.

Через минуту показалась фигура человека, который сидел под деревом, склонив голову на грудь и низко надвинув шапку. Одной рукой он держал за повод коня, который лежал рядом, уткнувшись мордой в снег. Человек отъехал, видно, от своих, быть может для того, чтобы скорее пробиться к жилью и привести людей на помощь, а когда конь пал, укрылся с подветренной стороны под ивой – и там замерз.

– Посветите! – крикнул Збышко.

Слуга поднес факел к лицу умершего, но черты его трудно было распознать. Только когда другой слуга поднял склоненную голову, у всех вырвался крик:

– Пан из Спыхова!

Збышко велел двум слугам поднять его и везти в ближайшую хату, сам же, не теряя ни минуты, бросился с оставшимися слугами и провожатым на спасение остального поезда. По дороге он думал о том, что найдет там, может, Дануську, жену свою, уже мертвую, и во весь опор гнал коня, уходившего в снег по самую грудь. К счастью, уже было недалеко – не больше двухсот шагов. «Сюда!» – донеслись из темноты голоса тех, кто остался около занесенного снегом поезда. Збышко подъехал к людям и соскочил с коня.

– За лопаты!

Двое саней уже были отрыты. Лошади и люди замерзли так, что на спасение их не было никакой надежды. По снежным холмикам можно было догадаться, где остальные упряжки; впрочем, не все сани замело целиком. Около некоторых виднелись лошади; по брюхо в сугробах, они, казалось, рвались вперед и замерзли в последнем усилии. Перед одной парой лошадей стоял неподвижно, как столб, человек по пояс в снегу с копьем, зажатым в руке; остальные слуги закоченели около лошадей, держа их под уздцы. Смерть настигла их, видно, в минуту, когда они хотели вытащить лошадей из сугробов. Одна упряжка в самом хвосте поезда совсем не была засыпана снегом. Возница сидел, согнувшись на облучке, зажав руками уши; позади него лежали двое; на грудь им намело длинные полосы снега; соединясь с соседним сугробом, эти полосы прикрыли их, как пуховиком, и казалось, что мертвые спят спокойным и тихим сном. Другие погибли, борясь с метелью до последней минуты, и замерзли в позах, полных напряжения. Некоторые сани опрокинулись; у других были поломаны дышла. Ежеминутно лопаты отрывали изогнутые дугой конские хребты или головы, уткнувшиеся мордами в снег, людей на санях и рядом с санями; однако нигде не было обнаружено ни одной женщины. Збышко то работал лопатой так, что пот заливал ему лицо, то с бьющимся сердцем подносил факел к глазам трупов, ожидая увидеть любимое лицо, – все было напрасно! Пламя освещало только грозные усатые лица спыховских вояк – ни Дануси, ни другой какой-либо женщины не было нигде.

– Что бы это могло значить? – вопрошал в изумлении молодой рыцарь.

И кричал людям, работавшим поодаль, не откопали ли они женщину; но те находили одних только мужчин. Наконец работа была окончена. Слуги запрягли в сани собственных коней и, усевшись на облучки, двинулись с замерзшими к Недзбожу, чтобы попытаться в тепле хоть кого-нибудь из них вернуть к жизни. Збышко остался с чехом и двумя слугами. Ему пришло в голову, не отделились ли сани с Данусей от поезда: в них, надо полагать, были запряжены самые лучшие лошади, и Юранд мог распорядиться, чтобы они ехали вперед, а нет, так оставил их, может, где-нибудь при дороге около хаты. Збышко не знал, что предпринять; во всяком случае, он хотел осмотреть все ближайшие сугробы и ольшаник, а потом вернуться и искать на дороге.

Однако в сугробах они ничего не нашли. В ольшанике перед ними сверкнули несколько раз волчьи глаза, но и там они нигде не наткнулись на следы лошадей и людей. Луг между ольшаником и дорогой блестел теперь в лунном сиянии, и на белой унылой его пелене виднелись вдали там и тут темные пятна; но это тоже были волки, которые при приближении людей быстро убегали.

– Ваша милость, – сказал наконец чех, – напрасно мы ездим и ищем – панны из Спыхова не было в поезде.

– На дорогу! – приказал Збышко.

– Мы не найдем ее и на дороге. Я все смотрел, нет ли где на санях коробов с женскими нарядами. Ничего я не нашел. Панна осталась в Спыхове.

Мысль была правильная, и пораженный Збышко сказал:

– Дай бог, чтобы так оно было, как ты говоришь.

А чех продолжал строить догадки:

– Старый пан не оставил бы дочку одну на санях: уезжая, он посадил бы ее с собой на коня, и мы нашли бы ее вместе с ним.

– Поедем туда еще раз, – велел встревоженный Збышко.

Ему подумалось, что так оно, может, и было, как говорит чех. А что, если они плохо искали! А что, если Юранд посадил Данусю с собой на коня, а потом, когда конь пал, Дануся отошла от отца, чтобы позвать на помощь! Тогда ее, может, замело снегом где-нибудь неподалеку от него.

Точно угадав его мысли, Гловач сказал:

– Тогда на санях мы нашли бы ее наряды; не могла же она поехать ко двору в чем была.

Как ни справедлив был этот довод, они все же направились к иве; но ни под нею, ни на полсотни шагов в окружности ничего не нашли. Юранда княжьи слуги уже увезли в Недзбож, и кругом было совершенно пусто. Чех сказал, что собака провожатого, которая нашла Юранда, нашла бы и панночку. Збышко вздохнул тогда с облегчением, почти уверившись в том, что Дануся осталась дома. Он даже представил себе, как это могло случиться: Дануся, видно, во всем повинилась отцу, но не смогла уломать его, и он нарочно оставил ее дома, а сам поехал к князю жаловаться и искать заступничества перед епископом. Подумав вдруг, что со смертью Юранда исчезли все препятствия, разделявшие его с Данусей, Збышко невольно вздохнул с облегчением и даже ощутил радость в сердце. «Юранд не хотел, да бог захотел, – сказал про себя молодой рыцарь, – а воля божья всегда сильнее». Теперь ему остается только ехать в Спыхов и забрать свою Дануську, а потом уж выполнить обет, что на границе легче сделать, чем в далеком Богданце. «Воля божья, воля божья!» – все повторял он про себя; но вдруг сразу устыдился своей радости и, обратившись к чеху, сказал:

– Жаль мне его, прямо тебе говорю.

– Народ толкует, что немцы боялись его пуще огня, – заметил оруженосец.

Через минуту он спросил:

– Теперь в замок вернемся?

– Через Недзбож, – ответил Збышко.

Они въехали в Недзбож и направились в шляхетскую усадьбу, где их принял старый хозяин, Желех. Юранда они уже не нашли, но Желех сообщил им радостную весть.

– Оттирали его тут снегом, чуть не до костей, – сказал он, – и вино вливали в рот, а потом в бане парили, там он и задышал.

– Жив? – с радостью спросил Збышко, который, услышав эту новость, забыл про все свои дела.

– Жив-то жив, да вот бог его знает, выживет ли, ведь душа неохотно с полпути возвращается.

– Почему его увезли?

– От князя за ним прислали. Сколько было перин в доме, все на него навалили и увезли.

– О дочке он ничего не говорил?

– Он только задышал, языком еще не владел.

– А как остальные?

– А те уж у бога за печкой. Не попасть уж им, бедным, нынче к заутрене, разве только к той, которую сам Христос служит на небе.

– Ни один не ожил?

– Ни один. Чем в сенях-то разговаривать, зашли бы в горницу. А коли поглядеть на них хотите, так они в людской лежат у огня. Пойдемте в горницу.

Однако Збышко торопился и не захотел зайти, как ни тянул его старый Желех, который любил «побеседовать» с народом. До Цеханова было еще довольно далеко, а Збышко рвался туда – он хотел поскорее увидеть Юранда и хоть что-нибудь узнать у него о Данусе.

Они торопливо скакали по заметенной снегом дороге. Было уже за полночь, когда они приехали, и в часовне замка как раз кончалась заутреня. До слуха Збышка донеслось мычание и блеяние: это, по старому обычаю, мычали и блеяли молящиеся в память о том, что Христос родился в яслях. После службы к Збышку вышла княгиня, лицо ее было печально и тревожно.

– А Дануська? – спросила она.

– Ее нет. Разве Юранд не сказал вам – я слыхал, что он остался жив?

– Боже милостивый!.. Попущение на нас! Горе-то какое! Не говорит Юранд и лежит недвижимо.

– Не бойтесь, милостивая пани. Дануська осталась в Спыхове.

– Откуда ты знаешь?

– На санях нет и следа ее нарядов. Не повез же он ее в одной шубке.

– Правда, истинный бог, правда!

И глаза ее блеснули радостью.

– О младенец Иисус, ныне родившийся, – воскликнула она, – не гнев, видно, твой, но милость над нами.

Однако ее смутило то обстоятельство, что Юранд приехал без дочери, и она снова спросила Збышка:

– Почему же он ее оставил дома?

Збышко высказал ей свои предположения. Ей показалось, что он прав, однако особых опасений его догадки у нее не вызвали.

– Юранд теперь, – заметила она, – будет обязан нам, а по правде сказать, и тебе, своим спасением, ведь ты тоже ездил его откапывать. Не сердце, а камень должно быть у него, коли и теперь он станет упираться! Это будет ему и предостережением от бога, чтобы не смел воевать против священного таинства. Вот очнется он и заговорит, я ему тотчас скажу об этом.

– Сперва пусть очнется, мы ведь еще не знаем, почему он не взял Дануськи. А вдруг она захворала?

– Не болтай глупостей! И так я тоскую, что нет ее. Если бы она захворала, он бы ее не бросил!

– Это верно! – сказал Збышко.

И они пошли к Юранду. В горнице было жарко, как в бане, и совсем светло от пылавших в камине огромных сосновых поленьев. Ксендз Вышонек бодрствовал над больным, который лежал на постели под медвежьими шкурами, бледный, с волосами, слипшимися от пота, и закрытыми глазами. Рот у рыцаря был открыт, дышал он тяжело и трудно, так что шкуры от дыхания поднимались и опускались на груди.

– Ну, как он? – спросила княгиня.

– Я влил ему в рот ковшик подогретого вина, – ответил ксендз Вышонек,

– у него теперь испарина.

– Он спит или не спит?

– Может, и не спит, уж очень тяжело дышит.

– А вы не пробовали говорить с ним?

– Пробовал, да он ничего не отвечает; думаю, что до рассвета не заговорит.

– Придется ждать рассвета, – сказала княгиня.

Ксендз Вышонек настаивал, чтобы она пошла отдохнуть, но княгиня и слышать об этом не хотела. В христианских добродетелях, в том числе и в уходе за больными, ей всегда хотелось стать равной покойной королеве Ядвиге и спасти своими заслугами душу отца; поэтому она не упускала случая показать в этой с давних пор христианской стране свою набожность и тем самым изгладить в памяти народа то, что она родилась в язычестве.

Кроме того, она горела желанием узнать из уст Юранда о Данусе, судьба которой ее все-таки беспокоила. Усевшись около постели больного, она стала читать молитвы, а затем задремала. Збышко был еще не совсем здоров и к тому же страшно утомился от ночной езды, поэтому вскоре последовал ее примеру, и не прошло и часа, как оба они заснули крепким сном и проспали бы, может, до утра, если бы на рассвете их не разбудил колокольчик замковой часовни.

Но этот колокольчик разбудил и Юранда; открыв глаза, старый рыцарь сел вдруг на постели и стал озираться кругом, моргая глазами.

– Слава Иисусу Христу!.. Как ваше здоровье? – спросила княгиня.

Но Юранд, видно, еще не совсем очнулся, он воззрился на княгиню, как будто не узнавая ее, и через минуту крикнул:

– Сюда! Сюда! Разрывайте сугроб!

– Господи помилуй, да ведь вы уже в Цеханове! – снова воскликнула княгиня.

Юранд наморщил лоб, точно никак не мог собраться с мыслями, и переспросил:

– В Цеханове?.. Дочка меня ждет… князь с княгиней… Дануська! Дануська!..

И, закрыв вдруг глаза, он снова повалился на постель. Збышко и княгиня испугались, не умер ли он, но грудь его в ту же минуту стала вздыматься, как в глубоком сне.

Отец Вышонек приложил палец к губам, сделал знак рукой, чтобы не будили больного, и прошептал:

– Он может проспать так целый день.

– Да, но что он говорил? – спросила княгиня.

– Он говорил, что Дануся ждет его в Цеханове, – ответил Збышко.

– Это он еще не очнулся, – объяснил ксендз.

XXVIII

Отец Вышонек опасался, что и после нового пробуждения у Юранда может опять помрачиться сознание и он снова может надолго впасть в беспамятство. А пока ксендз пообещал княгине и Збышку дать знать, как только старый рыцарь заговорит, и, когда те ушли, тоже отправился спать. Юранд проснулся только на второй день праздника, когда время подошло к полудню; он был уже в полном сознании. Княгиня и Збышко присутствовали при его пробуждении. Юранд сел на постели, взглянул на княгиню и, тотчас признав ее, воскликнул:

– Милостивая пани… Ради бога, неужто я в Цеханове?

– Вы и праздник проспали, – ответила княгиня.

– Снегом меня замело. Кто меня спас?

– Да вот этот рыцарь, Збышко из Богданца. Помните, в Кракове…

Юранд устремил на юношу здоровый глаз и сказал:

– Помню… А где Дануська?

– Разве ее не было с вами? – с беспокойством спросила княгиня.

– Как же она могла быть со мной, коли я ехал к ней?

Збышко и княгиня переглянулись, они подумали, что Юранд все еще бредит.

– Что вы, опомнитесь! – сказала княгиня. – Да разве Дануси не было с вами?

– Дануси? Со мной? – переспросил в изумлении Юранд.

– Слуги ваши погибли, а ее не нашли. Почему вы оставили ее в Спыхове?

Юранд еще раз переспросил, но уже с тревогой в голосе:

– В Спыхове? Да ведь она не у меня, а у вас, милостивая пани!

– Вы же прислали за нею к нам в лесной дом слуг с письмом!

– Во имя отца и сына! – воскликнул Юранд. – Я никого не присылал.

Внезапная бледность покрыла лицо княгини.

– Что такое? – спросила она. – Вы уверены, что вы в памяти?

– Милосердный боже, где моя дочь? – вскричал, срываясь с постели, Юранд.

Отец Вышонек при этих словах поспешно вышел из горницы.

– Послушайте, – продолжала княгиня, – к нам в лесной дом приехали вооруженные слуги с письмом от вас, вы просили в письме отправить к вам Дануську. Вы писали, что вас придавило балкой на пожаре… что вы чуть совсем не ослепли и хотите видеть дочь. Слуги взяли Дануську и уехали…

– Горе мне! – воскликнул Юранд. – Клянусь богом, никакого пожара в Спыхове не было и я никого за ней не посылал!

Тут вернулся ксендз Вышонек с письмом; он протянул его Юранду и спросил:

– Это ваш ксендз писал?

– Не знаю.

– А чья печать?

– Печать моя. Что написано в письме?

Отец Вышонек стал читать письмо. Юранд слушал, хватаясь за голову; когда ксендз кончил читать, он воскликнул:

– Письмо подложное!.. Печать поддельная! Горе мне! Они похитили мою дочь и погубят ее!

– Кто?

– Крестоносцы!

– Раны божьи! Надо сказать князю! Пусть шлет послов к магистру! – воскликнула княгиня. – Иисусе милостивый! Спаси ее и помилуй!..

И она с криком выбежала из горницы. Юранд сорвался с постели и стал лихорадочно натягивать одежды на свое могучее тело. Збышко сидел в оцепенении, но через минуту в ярости заскрежетал зубами.

– Откуда вы знаете, что ее похитили крестоносцы? – спросил ксендз Вышонек.

– Клянусь всем святым!

– Погодите! Так оно, может, и есть. Они приезжали в лесной дом жаловаться на вас… Требовали возмездия…

– И они похитили ее! – внезапно воскликнул Збышко.

С этими словами он выбежал вон, бросился в конюшню и велел закладывать сани и седлать коней, сам толком не зная, зачем он это делает. Он сознавал только одно: надо ехать спасать Данусю – и притом немедленно, и притом в самую Пруссию, – надо вырвать ее из вражеских рук или погибнуть.

Вернувшись в горницу, Збышко сказал Юранду, что оружие и кони сейчас будут готовы. Он был уверен, что Юранд поедет с ним. Юноша пылал гневом, сердце его надрывалось от муки и жалости, и все же он не терял надежды, ему казалось, что вдвоем с грозным рыцарем из Спыхова они всех одолеют, смогут ударить даже на всю крестоносную рать.

В горнице, кроме Юранда, отца Вышонека и княгини, он застал князя и господина де Лорша, а также старого пана из Длуголяса, которого князь, узнав о происшедшем, тоже призвал на совет, как человека разумного, отлично знавшего крестоносцев, у которых он провел долгие годы в неволе.

– Надо действовать осторожно, чтобы горячностью не испортить дела и не погубить девушку, – говорил пан из Длуголяса. – Немедля надо жаловаться магистру; коли вы, вельможный князь, дадите послание, я поеду к нему.

– И послание я дам, и к магистру вы поедете, – сказал князь. – Клянусь богом, не дадим погибнуть дитяти! Магистр боится войны с польским королем, он хочет, чтобы я и брат мой Семко стали на его сторону… Нет, не по его повелению похитили крестоносцы Дануську, и он прикажет отдать ее.

– А если по его повелению? – спросил ксендз Вышонек.

– Хоть он и крестоносец, однако честнее их всех, – возразил князь, – да и я уж сказал, что не стал бы он теперь гневить меня, а скорее постарался бы угодить. Могущество Ягайла – не шутка… Эх, и донимали они нас, покуда могли, а теперь спохватились, что, коли еще мы, мазуры, поможем Ягайлу, худо им придется…

– Это верно, – заговорил пан из Длуголяса. – Крестоносцы зря ничего не делают; уж коли они похитили девушку, так, думаю, для того, чтобы выбить меч из рук Юранда и либо выкуп взять, либо обменять ее.

Затем он обратился к пану из Спыхова:

– Кто у вас сейчас из невольников?

– Де Бергов, – ответил Юранд.

– Он что, из вельможных?

– Должно быть, из вельможных.

Услыхав имя Бергова, господин де Лорш стал о нем расспрашивать.

– Он – родич графа Гельдернского, – сказал лотарингский рыцарь, узнав, в чем дело, – великого покровителя ордена, чья фамилия имеет перед орденом большие заслуги.

– Это правда, – заметил пан из Длуголяса, переведя присутствующим слова де Лорша. – Члены этой фамилии были в ордене большими военачальниками.

– Не зря Данфельд и де Лђве так рьяно за него вступились, – сказал князь. – Только и кричали, что надо де Бергова отпустить на волю. Клянусь богом, они похитили девушку только для того, чтобы вырвать его из неволи.

– Ну, тогда они вернут Дануську за де Бергова, – вмешался ксендз.

– Хорошо было бы знать, где она, – сказал пан из Длуголяса. – А ну, магистр спросит: кому я должен повелеть отдать вам ее? Что мы ему тогда скажем?

– Где она? – глухо сказал Юранд. – Да уж, верно, не станут они держать ее на границе, побоятся, что отобью ее, увезут куда-нибудь подальше, к устью Вислы или к самому морю.

Збышко произнес:

– Найдем и отобьем.

Князь долго сдерживался, а тут вдруг вскипел:

– Из моего дома тевтонские псы ее похитили и мне нанесли обиду! Пока жив, не прощу я им этого! Довольно измен! Довольно набегов! Лучше вурдалаков иметь соседями! Ну, теперь уж магистру придется покарать этих комтуров и вернуть девушку, а ко мне послов прислать с повинной. Иначе я разошлю вицы!

Он ударил кулаком по столу и прибавил:

– Небось за мной пойдет брат мой из Плоцка, и Витовт, и вся держава короля Ягайла. Довольно потворствовать им! У святого и то лопнуло б терпенье! С меня довольно!

Все умолкли, ожидая, пока укротится гнев князя. Анна Данута очень обрадовалась, что князь так близко принял к сердцу дело Дануси; она знала, что он терпелив, но и упорен, и уж если возьмется за дело, то не отступится, пока не поставит на своем.

После этого слово взял ксендз Вышонек.

– Когда-то в ордене никто не выходил из послушания, – сказал он, – и самолично, без позволения капитула и магистра, ни один комтур ничего не смел предпринять. Поэтому бог отдал им в руки столь обширные земли и возвысил их чуть ли не над всеми земными державами. Но теперь нет у них ни послушания, ни правды, ни чести, ни веры. Ничего, одна только алчность да злоба такая, словно не люди они, а волки. Как же им внимать повелениям магистра или капитула, когда они не внемлют велениям бога? Сидят, как удельные князья, по своим замкам и помогают друг другу творить зло. Мы пожалуемся магистру, а они откажутся. Магистр велит им отдать девушку, а они не отдадут или скажут: «Нет ее у нас, мы ее не похищали». Он велит им поклясться в этом, так они и клятву дадут. Что нам тогда делать?

– Что делать? – спросил пан из Длуголяса. – Пусть Юранд едет в Спыхов. Коли крестоносцы похитили Дануську для того, чтобы выкуп получить или обменять ее на де Бергова, так они должны дать знать об этом, и, уж конечно, не кому иному, как Юранду.

– Ее похитили те, что приезжали в лесной дом, – сказал ксендз.

– Тогда магистр передаст их суду или велит драться с Юрандом.

– Они со мной должны драться, – воскликнул Збышко, – я первый послал им вызов!

А Юранд отнял руки от лица и спросил:

– Кто же был в лесном доме?

– Данфельд был, старый де Лђве да двое братьев: Готфрид и Ротгер, – ответил ксендз. – Они жаловались, требовали, чтобы князь повелел вам отпустить де Бергова на волю. Но князь, как узнал от де Фурси, что немцы первые напали на вас, накричал на них, и они несолоно хлебавши убрались.

– Поезжайте в Спыхов, – сказал князь, – крестоносцы явятся туда. Они потому еще не явились, что оруженосец этого молодого рыцаря изломал Данфельду руку, когда привез им вызов. Поезжайте в Спыхов и, когда крестоносцы приедут, дайте мне знать. Они отдадут вам дочь за де Бергова; но я им все равно не прощу: из моего дома они ее похитили и мне нанесли этим обиду.

Князь опять распалился гневом, мера его терпения была и впрямь переполнена.

– Шутили, шутили они с огнем, – прибавил он через минуту, – небось теперь обожгутся.

– Да они ото всего откажутся! – повторил ксендз Вышонек.

– Коли дадут Юранду знать, что девушка у них, так уж не смогут отказаться, – с легким нетерпением возразил Миколай из Длуголяса. – И я так думаю, что они не держат ее неподалеку от границы – Юранд это справедливо заметил, – они увезли ее подальше, в какой-нибудь замок или вовсе к морю; но, коли будет доказано, что это их рук дело, так у магистра им небось не отвертеться.

А Юранд стал повторять странным и вместе с тем ужасным голосом:

– Данфельд, Лђве, Готфрид, Ротгер…

Миколай из Длуголяса посоветовал также послать в Пруссию бывалых и хитрых людей, которые могли бы выведать в Щитно и в Янсборке, там ли Дануся, а если ее там нет, то дознаться, куда ее увезли; затем князь взял свой посох и вышел отдать распоряжения, а княгиня, желая обласкать Юранда, спросила:

– Каково вам-то?

Юранд с минуту времени ничего не отвечал, словно и не слышал вопроса, а потом вдруг произнес:

– Так, будто кто мне нож всадил в старую рану.

– Уповайте на милосердие божие; вернется Дануська, только отдайте им де Бергова.

– Собственной крови я не пожалел бы.

Княгиня не знала, говорить ли ему сейчас о том, что Дануська и Збышко обвенчались, но, пораздумав, решила, что не стоит прибавлять новых огорчений к тяжким несчастьям, обрушившимся на Юранда, да и какой-то смутный страх ее объял. «Они будут искать ее со Збышком, пускай Збышко при случае скажет ему, – подумала она, – а то сейчас он бы совсем ума решился». Княгиня предпочла поговорить о другом.

– Вы нас не вините, – сказала она. – Приехали люди в таких же кафтанах, как у ваших слуг, с письмом, скрепленным вашей печатью; в письме говорилось, что вы больны, что свет у вас отнимается и что вы еще раз хотите взглянуть на свою доченьку. Как же могли мы воспротивиться и не выполнить отцовскую волю?

Юранд склонился к ее ногам.

– Я никого не виню, милостивая пани.

– Знайте, бог вернет вам вашу дочь, ибо хранит ее всевидящее око. Он ниспошлет ей спасение, как ниспослал на последней охоте, когда свирепый тур напал на нас и Збышко, по наитию свыше, стал на нашу защиту. Збышко сам едва не поплатился жизнью и долго хворал после этого, но спас и Дануську, и меня, за что князь дал ему пояс и шпоры. Вот видите!.. Десница господня хранит Данусю. Что и говорить, жаль ее! Я думала, что она приедет с вами, что я увижу ее, мою милую, а вот оно что…

Голос задрожал у княгини, и слезы полились у нее из глаз, а Юранд, который долго сдерживался, на мгновение предался отчаянию, внезапному и страшному, как порыв бури. Он вцепился руками в свои длинные волосы и со стоном стал биться головой о стену, хриплым голосом повторяя:

– О Иисусе! Иисусе! Иисусе!

Но Збышко бросился к нему, потряс его изо всей силы за плечи и крикнул:

– В путь пора! В Спыхов!


Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 | Следующая
  • 4.6 Оценок: 5

Правообладателям!

Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.


Популярные книги за неделю


Рекомендации