Текст книги "Это было в Праге. Том 2. Книга 3. Свет над Влтавой"

Глава третья

Уже два с лишним года бывший штурмбаннфюрер СС Мориц Обермейер сидел во франкфуртской тюрьме. Суд давно сказал свое слово. Следствие установило, что он именно тот человек, за которого себя выдает.

Обермейер смирился со своим положением и навсегда похоронил надежды на будущее. Только изредка неугасимая злоба вспыхивала в нем при воспоминаниях о прошлом. Он не мог себе простить роковой ошибки, которую совершил при бегстве из Праги. Но и злоба утихала. Время сглаживало все.

Сегодняшний день ничем не отличался от других: заметно скудный завтрак, потом поверка заключенных и ожидание обеда. В камере полумрак; солнце появляется в окне лишь в час пополудни и спустя недолгое время снова исчезает, скрываясь за каменной громадой соседнего корпуса. Обермейер ежедневно отмечает длину тени на стене – это единственное и притом самое интересное занятие в его одиночестве. Больше делать нечего.

Но сегодня пасмурно, осеннее небо затянулось тучами, и солнца, кратковременного солнца, конечно, не дождаться. Обермейер лег на койку – не удастся ли уснуть? – и закрыл глаза.

Однако уснуть помешали. В два часа дверь неожиданно открылась и дежурный окликнул Обермейера:

– Следуйте за мной!

Обермейер повиновался, но вышел из камеры без особой охоты. В чем дело? Куда его ведут? Кому он понадобился? Неужели оккупационные власти решили пересмотреть дело, нашли новые документы?

Вслед за дежурным Обермейер проследовал через пустой тюремный двор. Его вели в административную парикмахерскую.

– Привести заключенного в полный порядок, и побыстрее, я сейчас вернусь, – распорядился дежурный.

Парикмахер добросовестно отнесся к своим обязанностям. С особой тщательностью он постриг и побрил необычного клиента в арестантской одежде.

Обермейер рассматривал себя в зеркале. Без всякого удовольствия он констатировал, что за эти годы сильно изменился к худшему. Бесцветные волосы заметно поредели и отступили ото лба. К бледной окраске кожи примешалась какая-то лихорадочная желтизна. Тонкие белые губы очерствели, огрубели. Вокруг большого рта залегли жесткие складки. Прибавилось морщин. Только глаза, кажется, не поддались влиянию времени, они были все так же прозрачны и бесцветны. И так же белели шрамы на носу и на щеке.

После туалета Обермейеру предложили переодеться. Ему подали новый коричневый костюм, легкую велюровую шляпу, сорочку цвета беж, скромный галстук в полоску и настоящие кожаные полуботинки.

Не требовалось острого ума, чтобы догадаться, что Обермейера собираются кому-то показать. Только этим и можно было объяснить заботу о внешности заключенного.

Машина, в которую сели дежурный и Обермейер, понесла их по улицам города.

Обермейер жадно смотрел вперед, назад, направо и налево. С наслаждением он вдыхал запах перегоревшего бензина, бивший в нос. Он испытывал волнение человека, почувствовавшего вкус свободы.

Машина остановилась на аллее Лилиенталь. Обермейера ввели в большой дом и оставили с главу на глаз с пожилым мужчиной.

– Садитесь, – пригласил незнакомец, расхаживая по комнате. Несмотря на то что он сказал это по-немецки, Обермейер сразу признал в нем иностранца.

Модный полосатый пиджак с длинными узкими бортами не мог скрыть строевой выправки незнакомца, и наметанный глаз гестаповца сразу увидел, что перед ним военный.

Незнакомец остановился против Обермейера и сказал:

– Я полковник из главного штаба Си-Ай-Си. Вам это говорит о чем-нибудь?

Решительным кивком головы Обермейер подтвердил, что ему все ясно.

Последовала небольшая пауза.

Полковник смотрел на Обермейера как-то странно: не в лицо, а поверх головы. Это не доставляло Обермейеру особого удовольствия.

– Вы, господин Крамер, допустили большую тактическую ошибку, скрыв от органов следствия и суда свою подлинную фамилию и профессию.

Обермейер молчал. За эти годы ему не приходилось говорить много. Он больше думал. Думал и сейчас: «Старый фокус… Психологическое воздействие. Нам это тоже немного знакомо. Если тебе известны моя подлинная фамилия и профессия, так почему ты называешь меня Крамером?»

Казалось, прошла целая вечность, прежде чем полковник заговорил снова. Он вынул из кармана три фотоснимка и протянул их гестаповцу.

– Не находите ли вы, господин Крамер, что штурмбаннфюрер СС Мориц Обермейер разительно похож на вас?

Обермейер похолодел. Его рука, державшая фотоснимки, заметно дрогнула. Да, на снимках он. Отпираться глупо.

– Вот в этом и кроется ваша ошибка, – не дождавшись ответа, продолжал полковник. – Вас судили за убийство майора американской службы, судили как рядового солдата германской дивизии «Валленштейн». А если бы суд знал, что имеет дело с кадровым, руководящим работником гестапо, с штурмбаннфюрером СС, то…

Полковник не договорил, и Обермейер поднял голову. В его глазах застыл немой вопрос: «То как бы вы со мной поступили, если бы знали это?»

Но полковник так и не закончил своей фразы. Он снова стал ходить по комнате и после долгого молчания заговорил о другом:

– Перед вами выбор, господин штурмбаннфюрер, альтернатива: или – или. Или по-прежнему тюрьма, или свобода и согласие выполнять поручения американской секретной службы.

Обермейеру показалось, что в комнате стало вдруг светло и жарко. У него даже испарина выступила на лице. Он не мог дольше сидеть на месте, встал и облегченно вздохнул.

– Я согласен на все условия, – сказал он твердо.

– На любые поручения? – подчеркнул полковник.

– Я готов на все, – повторил Обермейер.

– Мы рассчитывали на это, но… – полковник вынул портсигар, открыл его и протянул штурмбаннфюреру. – Скажите откровенно – кто из вас убил майора, вы или ваш помощник? Я спрашиваю, конечно, не для того, чтобы инкриминировать вам новый состав преступления. Я спрашиваю из простого любопытства.

– Помощник.

– Скажите! Значит, я ошибался. Я предполагал, что вы. Но теперь это невозможно проверить. Ваш помощник оказался малодушным парнем и повесился в камере. Но, прежде чем проделать это, он всю вину свалил на вас. Кстати, это он рассказал, кто такие вы оба в действительности. На сей раз, как мне сдается, он совершил правильный поступок, единственный за всю его жизнь. А у вас нет желания вспомнить прошлое и воспроизвести действительную картину убийства? Мне хочется сравнить ваш рассказ с его показаниями. Право, это интересно.

– Могу, – ответил Обермейер.

– Садитесь. Обоим стоять неудобно.

Обермейер сел и рассказал все с самого начала и до конца. Дело произошло так. Он и помощник покинули восставшую Прагу после того, как стало известно о падении Берлина, смерти фюрера и капитуляции германских войск. За день до побега помощник пробрался в резиденцию гестапо – дворец Печека, захватил списки и личные дела наиболее ценной агентуры, уложил бумаги в небольшой железный ящик и закопал его в саду того дома, в котором жил. На машине они почти добрались до Пльзеня, но не по шоссе, а по проселочной дороге. Неожиданно путь им преградил джип. В нем сидели два американских солдата, сильно пьяных. Они не проявили к Обермейеру и его помощнику никакой враждебности и ничем не угрожали им, хоть и видели, что имеют дело с немцами. Солдаты только спросили, как проехать в город Бероун. Обермейер и его помощник ставили своей целью пробраться через Пльзень, Регенсбург и Мюнхен в Цюрих, где у Обермейера жила тетка по отцу. По территории, занятой американскими войсками, удобней передвигаться в американской форме и на американской машине. Поэтому Обермейер и его помощник обезоружили пьяных солдат, сняли с них военную форму, переоделись и, оставив их связанными в своей машине, добрались на джипе до Мюнхена. Тут понадобились деньги. У Обермейера было около двадцати крупных брильянтов. Маклер на Фридрихплац нашел им покупателя – американского майора интендантской службы по фамилии, кажется, Фолинг или Доминг. Майор провел их в полуразрушенный дом на Георгенштрассе и в одной из уцелевших комнат этого дома начал торг. Те камни, которые показал ему Обермейер, майор отказался купить и попросил показать другие. Обермейер допустил глупость и выполнил его просьбу. Тогда майор положил брильянты себе в карман и показал рукой на дверь. Дело приняло неожиданный и нежелательный оборот. Обермейер потребовал свои брильянты назад. Майор, вместо ответа, отстегнул кобуру пистолета. В это время помощник Обермейера напал на него с «кольтом» в руке и сильным ударом проломил ему череп. Обермейер вынул из кармана майора свои брильянты, распорол подкладу суконного пиджака и спрятал их туда. Все сошло как будто благополучно. Но покойный майор оказался умнее, чем это можно было предположить. Вероятно, он раньше через маклера узнал, что будет иметь дело с немцами, и через него же вызвал к дому наряд американских солдат. Когда Обермейер и помощник собирались выйти из дома, в комнату ввалились шесть солдат. Сопротивляться не имело смысла. Ну а дальше – лагерь… суд… тюрьма.

– Все в точности совпадает с показаниями вашего помощника. Абсолютно все, – заметил полковник. – Расхождение лишь в одном: он утверждал, будто майора убили вы.

– Я сказал вам правду.

– Охотно верю. Ну а где же брильянты?

Обермейер безнадежно махнул рукой.

– Целая история.

– Уж рассказывайте до конца. Получается готовый сценарий для голливудского кинофильма.

Обермейер продолжал свой рассказ. Один из заместителей начальника лагеря каким-то образом пронюхал, что Обермейер имеет брильянты и носит их при себе. Можно заподозрить, что в этом случае проболтался его помощник – он неоднократно предлагал Обермейеру использовать несколько брильянтов для подкупа администрации лагеря и побега. Так это или нет, проверить сейчас трудно. Во всяком случае, заместитель начальника лагеря воспользовался брильянтами. Он приказал приготовить баню для жителей этого барака, в котором содержался Обермейер. Перед мытьем заместитель начальника приказал собрать верхнюю одежду и нательное белье заключенных и отправить в дезинфекционную камеру. После дезинфекции пиджак вернули, но камней в нем не оказалось.

Полковник не выдержал и рассмеялся.

– И дорого стоили ваши камни? – спросил он.

Обермейер вздохнул.

– Целое состояние. Я смог бы прожить на них самое меньшее двадцать лет. Прожить, ни о чем не думая.

Полковник сочувственно покачал головой, потом сказал:

– Да, бывает… Вам придется начинать все сначала, завтра мы вместе предпримем небольшое путешествие. Во Франкфурт вы, пожалуй, не вернетесь. По крайней мере, в ближайшие месяцы. Сегодня переночуйте в этом вот доме, – и он подал Обермейеру листок с адресом.

…На другой день специальный самолет с американскими опознавательными знаками поднялся в воздух с франкфуртского аэродрома. И через час с минутами полковник и Обермейер сошли с самолета в городе Берне.

В начале седьмого полковник доставил Обермейера в небольшой особняк в старом квартале, представил его неизвестному и удалился.

Неизвестный и Обермейер обменялись рукопожатиями. Повинуясь жесту хозяина, Обермейер сел в глубокое мягкое кресло.

Лицо американца – костистое, очень длинное, с сильно развитой и выдававшейся вперед челюстью – выбрито до синевы. Его высокий лоб и маленькие колючие глаза показались Обермейеру знакомыми.

На хозяине был серый костюм в крупную полоску, сшитый просторно. Заложив руки в карманы, американец попыхивал сигарой.

– Как мне известно, вы несколько лет прожили в Чехословакии? – спросил он Обермейера.

– Почти всю жизнь.

– Чешский язык знаете?

– Кроме родного, владею чешским, словацким и английским языками.

Американец, не сбрасывая пепла с сигары, следил за тем, как синяя струйка дыма подымается в воздух.

– Какого вы мнения о чехах? Кажется, они вам изрядно насолили? Вы их должны ненавидеть.

– Они не заслуживают моей ненависти, – ответил Обермейер. – Я их просто презираю.

В маленьких карих глазах американца вспыхнул на мгновение злой огонек. Он сказал:

– Чехи давно испытывают наше терпение, но это им дорого обойдется. Мне доложили, что вы согласны выполнять наши поручения. Это так? – И, не дожидаясь ответа, он продолжал: – Придется, конечно, подготовить себя к самым неожиданным приключениям. Люди в нашем возрасте уже начинают избегать приключений, но ничего не поделаешь. Для меня и для вас они неизбежны. Вы не жалуетесь на здоровье?

Обермейер ответил, что чувствует себя хорошо.

Американец одобрительно кивнул головой. Затем он предупредил, что Обермейеру предстоит работать не в центре Чехословакии, а у ее западной границы с Баварией, восточнее города Регенсбурга. Там есть очень удобная вилла, приспособленная для специальных задач. Он дал понять Обермейеру, что его кандидатура согласована с генералом Гудерианом, который сейчас занят организацией разведывательной службы в Западной Германии.

Американец вынул из ящика стола папку с бумагами, перелистал их и спросил:

– Будучи в Праге, вы знали штурмбаннфюрера Зейдлица?

– Знал, – не колеблясь, ответил Обермейер.

– Чем он занимался?

Обермейер рассказал. У Зейдлица был особый, самостоятельный участок работы. Его резиденция находилась на островах, на загородном озере. Там он и его небольшой штат занимались «приобретением» специальной агентуры. Совершенно неожиданно на острова был совершен налет. Видимо, чешскими партизанами. Люди Зейдлица были перебиты, документы похищены. Куда исчез сам Зейдлиц, не установлено.

Американец прищурил свои маленькие, похожие на ягодки глаза и некоторое время помолчал.

– Похоже на правду. Вот это досье, – он встряхнул папкой, – хранилось в чехословацком Корпусе национальной безопасности. Там некоторое время работал наш человек. Он и доставил нам это досье. Но вся беда в том, что ему и нам до конца не повезло. При переходе через границу чехи подстрелили нашего агента. Он приполз к нам смертельно раненный. Несколько часов провалялся в беспамятстве и умер, не успев дать пояснений. Вам это лицо знакомо? – хозяин через стол протянул Обермейеру папку, к оборотной стороне ее обложки была приколота фотография.

У Обермейера брови полезли вверх.

– Я знаю этого человека, – ответил он. – Это чех Рудольф Гоуска, давнишний поклонник моей сестры.

– Что вам о нем известно?

– Что известно? – переспросил Обермейер. – То, что он видный коммерсант, представитель фирмы «Колбен-Данек», человек, близко связанный с деловыми кругами Праги.

– Знаете ли вы о том, что он сотрудничал с Зейдлицем?

Обермейер отрицательно покачал головой. Нет, об этом он не знает, да и не мог знать. Постановка дела на пункте Зейдлица исключала всякую возможность знать его агентуру.

– А ваш шеф, штандартенфюрер фон Термиц, мог это знать? – поинтересовался американец.

– Едва ли. Термиц говорил мне, что успехи Зейдлица объясняются тем, что он умеет держать язык за зубами.

Американец взял из рук Обермейера досье и положил в ящик стола.

– Что вы знаете о Владимире Крайне? – задал американец новый вопрос.

Обермейер ответил не сразу. И не потому, что вопрос его озадачил или он забыл, кто такой Крайна. Совсем нет. Еще нужно было собраться с мыслями, привести их в порядок, вспомнить даты, обстоятельства дела. Как-никак с той поры прошло четыре года, а осведомленность американца заставляла быть точным в ответах. Если американец располагает досье, выкраденным из недр Корпуса национальной безопасности, то легко допустить, что он знаком и с уцелевшими архивами гестапо и, стало быть, все знает о Крайне.

– Если мне не изменяет память, – начал Обермейер, собравшись с мыслями, – на след Крайны мы напали в начале сорок третьего года: или в конце января, или в первых числах февраля. Первое сообщение о нем поступило в наш аппарат, кстати сказать, от штурмбаннфюрера Зейдлица. В сообщении говорилось об учителе, который якобы был связан с Крайной. О том, что Крайна подпольщик и связан с чехословацким эмигрантским правительством в Лондоне, мы знали раньше. Учитель (я не помню его фамилии) был найден и подвергнут аресту. Через него мы вышли на самого Крайну и задержали его в городе Турновы.

– От кого он действовал в подполье? – прервал американец.

– От партии национальных социалистов.

– Хорошо. Продолжайте.

– Из Турнова Крайну доставили в Прагу, во дворец Печека. На допрос приехал наместник фюрера в Чехословакии, покойный Франк. Крайна выдал своих сообщников, за что Франк сохранил ему жизнь. Больше того, поскольку Крайне были известны пароли, коды, шифры, он выдал нам своего радиста, через которого поддерживал связь с Лондоном. Нам удалось завязать игру с чехословацким эмигрантским правительством и снабжать его информацией, в которой мы были заинтересованы. В наши руки попали парашютисты из Лондона, сброшенные в Чехословакию. Крайна оказал нам значительную помощь в нашей борьбе с подпольем и в поимке лондонских парашютистов. Вот вкратце все, что мне известно.

– Где он содержался под арестом?

– Первое время в гестапо. Позже ему создали соответствующие условия в Терезинском концлагере. Ему предоставили возможность жить вместе с женой.

– Не совсем умно, – заметил американец.

– Да, пожалуй, – согласился Обермейер.

– Хорошо начатое дело подпортили, и оно начало припахивать, – продолжал американец. Он подал гестаповцу лист бумаги. – Вы не знаете, в чьих руках побывал этот рапорт, прежде чем он попал к вам?

Это было подлинное письмо начальника Терезинского лагеря, отправленное на имя начальника гестапо оберштурмбаннфюрера СС Герке. Обермейер припомнил, что Герке, передавая в лагерь Крайну и его ближайших сообщников, выразил уверенность, что когда-нибудь один из этих «почетных» узников займет место в министерском кресле.

– Он уцелел, этот Крайна? – спросил Обермейер.

Что-то похожее на улыбку скользнуло по губам хозяина.

– Как ни странно, уцелел, – ответил он. – Вы знали его лично?

Обермейер усмехнулся. Знал ли он Крайну? Конечно, знал. Он сопровождал его из Турнова в Прагу. Участвовал в его допросах. Он отвозил Крайну и его жену в Терезинский лагерь. Несколько раз по поручению гестапо он навещал его в лагере и выяснял отдельные вопросы, возникавшие в связи с «игрой», которую Обермейер вел благодаря Крайне с чехословацкими эмигрантами в Лондоне.

– Если бы вы теперь встретились с Крайной, он узнал бы вас? – задал новый вопрос американец.

– Не сомневаюсь, – уверенно заявил Обермейер. – А где Крайна сейчас?

– В Праге. Он является генеральным секретарем одной из правительственных партий – национально-социалистической партии. Ни больше ни меньше.

Белесые глаза Обермейера округлились. Крайна в Праге! Он – генеральный секретарь! Куда же смотрит национально-социалистическая партия? Ведь Крайна выдал со всеми потрохами ее подполье в сорок третьем году! А Бенеш? А нынешние министры, национальные социалисты вроде Зенкла, Дртины, Рипки, которые в те годы сидели в Лондоне и которых гестапо водило за нос через Крайну, – о чем думают они?

Обермейер припомнил еще один факт, относящийся к делу и сказал:

– Как-то в присутствии обергруппенфюрера СС Герке и моем покойный господин Франк спросил у Крайны: что он предпримет, если Россия одолеет Германию? Крайна, не колеблясь, ответил, что будет бороться против России, извечным врагом которой себя считает. Франку это понравилось. Вам, очевидно, известно, что в те дни, когда в Праге поднялось восстание, Франк прочил Крайну в новое правительство.

Американец кивнул головой: конечно известно. Но лучше бы Франк не раскрывал тогда своих карт. Однако дело не в этом.

– Важно то, – сказал он, – что сейчас Крайна является не только врагом России, но и врагом нового порядка в Чехословакии. Он один из тех деятелей, на которых можно опереться. Он не сидит сложа руки, он ведет целеустремленную работу, но его следует прибрать к рукам, прибрать, пока не поздно. Надеяться на то, что его связи с гестапо надолго останутся тайной, у меня нет оснований. Чехи тоже не дураки. Их министерство внутренних дел, кажется, уже нащупало кое-что. Поэтому важно не упустить момент и использовать Крайну как можно эффективней.

Обермейер уже догадывался, к чему американец клонит речь. Дальнейший ход беседы подтвердил его догадку. Американец долго распространялся о том, какую ценность для них представляет Крайна, какую роль он может сыграть в плане борьбы с коммунистами.

– Перед вами я хочу поставить такую задачу: повидаться с господином Крайной, кое о чем ему напомнить и договориться в свете новых требований. Это будет для вас своего рода экзамен. Выдержите – я вас откомандирую с аттестатом зрелости к генералу Гудериану. Не выдержите…

Американец не закончил фразы, да в этом и не было нужды. Бывший гестаповец отлично понимал, что последует, если он не выдержит экзамен.

Он решил точнее определить свою роль и поэтому спросил:

– Это все, что от меня требуется?

– Это главное, – ответил американец. – Главное потому, что связано с экскурсией в Прагу. А попутно вам придется заняться кое-какими мелочами…