Текст книги "Написанные в истории. Письма, изменившие мир"

Люби меня! Ибо порою мысленно я бываю ревнив и представляю себе, что тебе может больше понравиться кто-нибудь другой, так как я нахожу многих мужчин красивее и приятнее меня. Но ты не должна этого видеть, а должна считать лучшим меня, потому что я тебя ужасно люблю, и, кроме тебя, мне никто не нравится. Я часто вижу тебя во сне, вижу разную путаницу, но всегда вижу, что мы любим друг друга. Пусть так это и останется.

Моей матери я заказал две перины и подушки из перьев, и еще много хороших вещей. Сделай так, чтобы домик наш был в порядке, остальное будет устроено. В Париже будет всякая всячина, во Франкфурте есть еще разная мелочь. Сегодня отослана корзинка с ликером и тючок бисквитов. Буду постоянно присылать что-нибудь в хозяйство. Только люби меня и будь верною крошкой, остальное приложится. Пока у меня не было твоего сердца, на что мне было все остальное? Теперь, когда оно принадлежит мне, я хочу удержать его. Зато и я – твой. Поцелуй малютку, поклонись г. Мейеру и люби меня.

БЕТТИНА ФОН АРНИМ – ГЕТЕ

ВАРТБУРГ, 1 АВГУСТА, НОЧЬЮ

Друг, я одна; все спит, а мне мешает спать то, что я только что была с тобою. Гете, быть может, то было величайшим событием моей жизни; быть может, то был самый полный, самый счастливый миг; лучших дней у меня не будет, я их не приняла бы.

То был последний поцелуй, с которым я должна была уйти, а, между тем, я думала, что должна слушать тебя вечно; когда я проезжала по аллеям и под деревьями, в тени которых мы вместе гуляли, то мне казалось, что я должна уцепиться за каждый ствол, – но исчезли знакомые зеленые пространства, отступили вдаль милые лужайки, давно исчезло и твое жилище, и голубая даль одна, казалось, хранила загадку моей жизни; наконец, исчезла и она, и у меня ничего не осталось, кроме моего горячего желания, и слезы лились у меня из глаз от этой разлуки; ах, в ту пору вспомнила я все, – как ты в ночные часы бродил со мною, как улыбался, когда я гадала тебе по облакам, рассказывала про мою любовь, про мои прекрасные сны, как ты внимал со мною шелесту листьев, колеблемых ночным ветром, тишине далекой, широко раскинувшейся ночи. И ты любил меня, знаю; когда за руку ты вел меня по улицам, я чувствовала по твоему дыханию, по звуку твоего голоса, по тому (как это объяснить), что меня словно обвевало, – я чувствовала, что ты допускаешь меня в твою внутреннюю, сокровенную жизнь, что в эту минуту ты обращен ко мне одной, и ничего не желаешь, как только быть со мною; кто может отнять у меня это? Что мною утрачено? Друг, я владею всем, что когда-либо получила. И куда бы я ни пошла, мое счастье всюду со мною, оно – моя родина…

ШЛАНГЕНБАД, 17 АВГУСТА

…Если твое воображение достаточно легко и гибко, чтобы следовать за мною в уголки развалин, через пропасти и через горы, то я отважусь ввести тебя ко мне; прошу тебя: подымись – выше – еще три ступени – в мою комнату, сядь против меня в синее кресло, у зеленого стола; я хочу взглянуть тебе в лицо, и – летит ли за мною твое воображение, Гете? В таком случае, ты должен прочесть в моих глазах неизменную любовь, должен ласково привлечь меня в твои объятия и сказать: такое верное дитя даровано мне в замену и в награду за многое. Дитя дорого мне, оно – мой клад, мое сокровище, и я не хочу его лишиться. Слышишь? И ты должен поцеловать меня; вот чем дарит моя фантазия твое воображение.

Веду тебя дальше; входи тихо в храмину моего сердца; вот мы в преддверии; глубокая тишина! – Ни Гумбольдта, ни архитектора, ни собаки, которая залаяла бы. Ты моему сердцу не чужой; иди, стучи, – оно в одиночестве и пригласит тебя войти. Ты найдешь его на прохладном, тихом ложе, приветный свет будет ласково светить тебе навстречу, всюду будет покой и порядок. И ты будешь желанным гостем. Что это? О, Боже! Оно охвачено пламенем! Отчего пожар? Кто спасет его? Бедное, бедное, подневольное сердце! Что может здесь поделать разум? Он все знает, но ничем не может помочь; он опускает руки. ‹…›

…Скажи, отчего ты так мягок, так щедр и добр в милом твоем письме? Среди суровой, леденящей зимы – кровь согревают мне солнечные лучи! Чего мне недостает? Ах, пока я не с тобой, нет на мне Божьего благословения. ‹…›

Прости! Как гонимое ветром семя носится по волнам, так и моя фантазия играет и носится по могучему потоку всего твоего существа и не боится в нем погибнуть; о, если бы это случилось! Какая блаженная смерть!

Писано 16 июня в Мюнхене, в дождь, когда между сном и бодрствованием душа вторила ветру и непогоде.

Беттина

Есть анонимные письма, неизвестно кем написанные, а есть письма, в которых неизвестен адресат.

Величайший немецкий композитор, пианист и дирижер Людвиг ван Бетховен (1770–1827) не был женат. На следующий день после его смерти, 27 марта 1827 г., в его шкафу был найден портрет графини Терезы Брунсвик и загадочное письмо[76]76
  Источник: Любовь в письмах выдающихся людей. XVIII и XIX века / Сост. А. Чеботаревская. – М.: Московское книгоиздательство, 1913.


[Закрыть], написанное карандашом на десяти маленьких страницах. Кому было адресовано неотправленное письмо, неизвестно. Стояла только дата – «6–7 июля». Впервые письмо было опубликовано в 1840 г. помощником и биографом Бетховена Антоном Шиндлером[77]77
  В 26 лет Бетховен начал терять слух, а вскоре оглох окончательно. Кроме этого, у него был весьма внушительный букет недугов, которые и оборвали жизнь композитора в 56 лет.


[Закрыть] и сразу стало будоражить умы общества. Кому же объяснялся в любви великий композитор? Письмо получило название «Бессмертной возлюбленной». Про него написаны книги, снят фильм, в попытке узнать истину проведены настоящие детективные расследования. Почти 200 лет исследователи жизни и творчества Бетховена бьются над тайной адресата, но пока безрезультатно.

Бетховен происходил из не слишком обеспеченной семьи, с детства ему пришлось работать, чтобы помогать двум младшим братьям. Отец мечтал сделать из него второго Моцарта, но вундеркинда не вышло, хотя к 20 годам Бетховен уже был известен как пианист-виртуоз. Естественно, уроки игре на фортепиано стали для него надежным доходом. Начавшаяся глухота, болезни[78]78
  Антон Шиндлер (1795–1864) – скрипач, дирижер и музыкальный писатель, а также помощник, секретарь и один из первых биографов Бетховена.


[Закрыть], тяжелый характер доводили Бетховена до полного отчаяния и даже мыслей о самоубийстве. И тут в 1796–1799 гг. его ученицами стали две молоденькие венгерские графини фон Брунсвик де Коромпа – Тереза (1775–1861) и Жозефина (1779–1821), а также их брат Франц (1777–1849). Именно Францу Бетховен посвятил «Аппассионату».

Все были молодые, веселые и очень талантливые. Безусловно, Бетховен радовался таким ученикам не только из-за денег. В 1799 г. к Брунсвикам присоединилась их двоюродная сестра графиня Джулия Гвиччарди (1784–1856). Шестнадцатилетняя Джулия была так мила и кокетлива, что Бетховен решил не брать у нее денег за уроки, но она платила ему собственноручно вышитыми сорочками. 16 ноября 1801 г. Бетховен писал своему другу Францу Герхарду Вегелеру: «Жизнь моя снова стала немного приятнее, я снова в разъездах, среди людей – вы не можете себе представить, как опустошена, как грустна моя жизнь за эти два последних года; перемена эта была вызвана милой, очаровательной девушкой, которая любит меня и которую я люблю. Через два года я снова наслаждаюсь моментами блаженства, и это первый раз, когда я чувствую, что брак мог бы сделать меня счастливым, но, к сожалению, она не моего положения, я уж точно не мог бы теперь жениться». В 1800–1801 гг. Бетховен написал Sonata quasi una fantasia, получившую позже народное название «Лунная соната». Это произведение он посвятил Джульетте (использовал итальянский вариант имени Джулия). В 1823 г. Бетховен признался Антону Шиндлеру, что был влюблен в Джулию. Шиндлер, обнаруживший и опубликовавший письмо, решил, что «Бессмертная возлюбленная» – это и есть графиня Джулия Гвиччарди. Версию приняли, хотя она вызвала много вопросов, прежде всего у семьи Брунсвик. Рядом с письмом был портрет Терезы Брунсвик. Сама Тереза в дневниках писала, что в 1806 г. стала чуть ли ни невестой Бетховена (позже выяснилось, что часть ее дневников была подделкой). При этом она говорила о романе Бетховена с сестрой Жозефиной Брунсвик. Значит, не Тереза. Джулия или Жозефина?

Жозефина сама признавалась, что так же была страстно влюблена в Бетховена и про их отношения знала вся семья. Жозефина по своему статусу не могла стать женой Бетховена, по настоянию матери она вышла за графа Йозефа фон Дейма (1752–1804). После свадьбы Бетховен по-прежнему давал ей уроки, они много общались, а после смерти графа композитор бывал у нее каждые два дня. Между 1804 и 1809 гг. Бетховен написал ей не менее 14 любовных писем, некоторые из них весьма страстные. Временами Бетховен и Жозефина расставались, но по одной из версий он стал отцом седьмого ребенка Жозефины – Миноны (р. 1813). Исследователи даже обнаружили, что странное имя Минона в зеркальном отражении превращается в «Аноним». В это время Жозефина была замужем за эстонским бароном Кристофом фон Штакельбергом (1777–1841).

В середине ХХ в. было проведено серьезное научное исследование письма. Анализ водяного знака на бумаге дал время и место написания: 1812 г., чешский Теплице. В 1803 г. графиня Джулия Гвиччарди вышла замуж за австрийского композитора графа Галленберга (1780–1839), уехала с мужем в Неаполь и, скорее всего, не контактировала с Бетховеном.

Значит, Жозефина? Нет никаких свидетельств, что Жозефина была в это время в Праге и Карловых Варах. Кто же тогда?

В 1955 г., спустя 143 года, появилось новое имя – Антония Брентано (1780–1869). Она была дочерью австрийского дипломата, в 18 лет вышла замуж за франкфуртского купца Франца Брентано, сводного брата известной уже вам Беттины фон Арним, которая и познакомила Брентано и Бетховена в 1810 г. Антония признавалась, что Бетховен стал «одним из ее самых дорогих людей» и что он навещал ее «почти каждый день». Антония стала одной из центральных женских фигур в жизни и творчестве великого композитора. В XX в. удалось найти доказательства, что Антония с мужем была в Карловых Варах в то время, когда писалось письмо. Так, значит, она? При этом авторы версии и биографы Бетховена Жан и Бриджит Массин считают, что многочисленные письма, которые Бетховен написал Антонии, доказывают, что между ними существовала настоящая и глубокая, но только формальная дружба и Бетховен, кажется, всегда воспринимал Франца, Антонию и их шестеро детей как неразрывное единство. Нет никаких других доказательств их романа. Поэтому Антония – лишь одна из версий.

6 ИЮЛЯ, УТРОМ, 1801

Ангел мой, жизнь моя, мое второе я – пишу сегодня только несколько слов и то карандашом (твоим) – должен с завтрашнего дня искать себе квартиру; как это неудобно именно теперь. 3ачем эта глубокая печаль перед неизбежным? Разве любовь может существовать без жертв, без самоотвержения; разве ты можешь сделать так, чтобы я всецело принадлежал тебе, ты мне, Боже мой! В окружающей прекрасной природе ищи подкрепления и силы покориться неизбежному. Любовь требует всего и имеет на то право; я чувствую в этом отношении то же, что и ты; только ты слишком легко забываешь о том, что я должен жить для двоих, – для тебя и для себя; если бы мы совсем соединились, мы бы не страдали, ни тот ни другой. – Путешествие мое было ужасно: я прибыл сюда вчера только в четыре часа утра; так как было слишком мало лошадей, почта следовала по другой дороге, но что за ужасная дорога! На последней станции мне советовали не ехать ночью, рассказывали об опасностях, которым можно подвергнуться в таком-то лесу, но это меня только подзадорило; я был, однако, неправ: экипаж мог сломаться на этой ужасной проселочной дороге; если бы попались не такие ямщики, пришлось бы остаться среди дороги. – Эстергази отправился другой обыкновенной дорогой на восьми лошадях и подвергся тем же самым неприятностям, что я, имевший только четырех лошадей; впрочем, как всегда, преодолев препятствие, я почувствовал удовлетворение. Но бросим это, перейдем к другому. Мы, вероятно, вскоре увидимся; и сегодня я не могу сообщить тебе заключений, сделанных мною относительно моей жизни; если бы сердца наши бились вместе, я бы, вероятно, их не делал. Душа переполнена всем, что хочется сказать тебе. Ах, бывают минуты, когда мне кажется, что язык наш бессилен. Развеселись, будь по-прежнему моим неизменным, единственным сокровищем, как и я твоим, об остальном, что должно с нами быть и будет, позаботятся боги.

Твой верный Людвиг

В ПОНЕДЕЛЬНИК ВЕЧЕРОМ, 6 ИЮЛЯ 1801

Ты страдаешь, ты, мое сокровище! Теперь только я понял, что письма следует отправлять рано утром. Понедельник, четверг – единственные дни, когда почта идет отсюда в К. Ты страдаешь; ах, где я, там и ты со мной; зная, что ты моя, я добьюсь того, что мы соединимся; что это будет за жизнь!!!! Да!!!! без тебя же буду жить, преследуемый расположением людей, которого я, по моему мнению, не заслуживаю, да и не желаю заслуживать; унижение же одного человека перед другим мне тяжело видеть. Если же взгляну на себя со стороны, в связи с вселенной, что значу я? Что значит тот, кого называют самым великим? Но в этом-то сознании и кроется божественная искра человека. Я плачу, когда подумаю, что ты не раньше субботы получишь весточку от меня. Как бы ты ни любила меня, я все-таки люблю тебя сильнее; будь всегда откровенна со мной; покойной ночи! Так как я лечусь ваннами, я должен вовремя идти спать (здесь три или четыре слова зачеркнуты рукою Бетховена так, что их невозможно разобрать). Боже мой! чувствовать себя в одно время так близко друг от друга и так далеко! Не целое ли небо открывает нам наша любовь – и не так же ли она непоколебима, как небесный свод?

7 ИЮЛЯ 1801

Здравствуй! Едва проснулся, как мысли мои летят к тебе, бессмертная любовь моя! Меня охватывают то радость, то грусть при мысли о том, что готовит нам судьба. Я могу жить только с тобой, не иначе; я решил до тех пор блуждать вдали от тебя, пока не буду в состоянии прилететь с тем, чтобы броситься в твои объятия, чувствовать тебя вполне своей и наслаждаться этим блаженством. К сожалению, это надо; ты согласишься на это тем более, что ты не сомневаешься в моей верности к тебе; никогда другая не овладеет моим сердцем, никогда, никогда. О, Боже, зачем покидать то, что так любишь! Жизнь, которую я веду теперь в В.[79]79
  В. – Венгрия, где Бетховен провел лето 1801 г.


[Закрыть], тяжела: твоя любовь делает меня и счастливейшим и несчастнейшим человеком в одно и то же время; в моих годах требуется уже некоторое однообразие, устойчивость жизни, а разве они возможны при наших отношениях? Ангел мой, сейчас узнал только, что почта отходит ежедневно, я должен кончать, чтобы ты скорей получила письмо. Будь покойна; только спокойным отношением к нашей жизни мы можем достигнуть нашей цели – жить вместе; будь покойна, люби меня сегодня – завтра – о, какое страстное желание видеть тебя – тебя-тебя, моя жизнь (почерк становится все неразборчивее), душа моя – прощай – о, люби меня по-прежнему – не сомневайся никогда в верности любимого тобою Л.

Люби навеки тебя, меня, нас.

Отца Джорджа Гордона Байрона (1788–1824) звали Джоном, но все называли его Капитан Джек или Безумный Джек, что вполне соответствовало характеру и поступкам этого человека. Его первая жена умерла через пять лет брака, оставив ему единственную дочь Августу. Вторую жену из древнего шотландского рода Гордонов он разорил, бросил и сбежал во Францию, где умер от туберкулеза в 35 лет. Поверьте, все эти факты крайне важны, ибо судьбы отцов иногда наследуют их потомки.

На память вечный дебошир и кутила Джек подарил второй супруге сына Джорджа, алкоголизм, перепады настроения и приступы меланхолии. А самому Джорджу в наследство достался образ жизни кутилы и героя-любовника, а также баронский титул дядюшки, который миновал самого Джека и сразу перешел к десятилетнему мальчику. После смерти другого знатного родственника разоренная молодая мать с Джорджем покинула шотландский Абердин и переехала в Англию, в Ноттингемшир, но наследственное имение оказалось в плачевном состоянии, его сдали в аренду и жили на эти доходы.

Еще в школе Байрона захлестнули две огромные волны любви – к милой девушке и милому мальчику. В Тринити-колледже в Кембридже у Джорджа случился новый роман, которому он посвятил много произведений. Юношеская жизнь протекала бурно: секс, бокс, карты, лошади[80]80
  Байрон был страстным наездником и любил лошадей. Да и вообще животных очень любил. Несмотря на постоянную перемену мест, у него всегда проживала куча зверья. Помимо кошек и собак в разное время у него жили лиса, обезьяна, барсук и несколько птиц: орел, ворон, сокол, павлин и египетский журавль. Экстравагантные выходки с животными начались еще во время учебы в колледже. В детстве у Байрона был любимый ньюфаундленд Боцман. Когда собака умерла, он хотел завести другую, но в колледже действовал категорический запрет на содержание собак. Тогда Джордж завел медведя. Про запрет содержать медведя в уставе ничего сказано не было, и руководству Тринити-колледжа в Кембридже пришлось смириться. Байрон даже пытался выбить медведю стипендию на пропитание.


[Закрыть]. Ну и стихи, конечно (первые опубликовали, когда Байрону было 17 лет). Такой образ жизни при отсутствии богатого наследства всегда сопровождается накоплением долгов. Чтобы скрыться от кредиторов и бывшей возлюбленной, Байрон в 1809 г. отправился в двухгодичное путешествие по Европе. Он побывал в Португалии, Испании, Турции, Греции и других странах. В Греции он стал изучать итальянский с 14-летним натурщиком Николо Жиро, которого встретил у одного местного художника. В конце концов, оставив юноше 7000 фунтов стерлингов (огромная сумма!), Байрон отправил его в школу при монастыре на Мальте, а сам вернулся в Англию.

Первая слава пришла к поэту в 24 года, после возвращения из путешествия и публикации «Паломничества Чайльд-Гарольда». Уже тогда сложился образ героя, которого назовут байроновским, – пресыщенного, разочаровавшегося в жизни молодого человека, который ищет приключений в неизведанных краях. Просто удивительно, что этот образ сформировался у Байрона так рано. Поэт быстро становится звездой салонов, его сочинения читает вся Европа – от севера Шотландии до Москвы. И жаждет новых. Слухи о его похождениях обсуждают все, ему подражают все молодые франты. Естественно, все трепетные юные леди зачитываются его сочинениями и мечтают о таком возлюбленном.

Молодой, красивый, талантливый Байрон стал героем множества любовных романов, в том числе со своей сводной, уже замужней сестрой Августой Ли (1783–1851) – дочерью отца от первого брака. Августа была на пять лет старше, имела троих детей. Одновременно Байрон встречался с леди Каролиной Лэм (1785–1828), которая была замужем за Уильямом Лэмом, виконтом Мельбурна, позднее премьер-министром Англии. Их связь длилась всего девять месяцев, потом Байрон разорвал отношения. Еще одной из любовниц лондонского периода была 18-летняя Клара Клермонт (1798–1879).

Чтобы покрыть свои долги, Байрон в 1815 г. женился на наследнице богатого дяди Анне Елизавете Милбэнк (1792–1860), но брак оказался несчастливым из-за тех же романов и разговоров о них. Через год молодая жена забрала новорожденную дочь[81]81
  Байрон настоял, чтобы дочь назвали именем его сводной сестры Августы. Графиня Августа Ада Лавлейс (1815–1852) стала математиком. Она придумала вычислительную машину, составила первую в мире программу для нее, ввела в употребление термины «цикл» и «рабочая ячейка». Она верила, что в будущем такие машины смогут писать музыку, картины и «открывать науке такие пути, какие нам и не снились». Хотя машину смогли построить только после ее смерти, Августу называют основоположником компьютерного программирования, в ее честь назван язык программирования «Ада». Единственная законнорожденная дочь Байрона прожила 36 лет и, как отец, умерла при кровопускании.


[Закрыть] и вручила мужу дело о разводе. Последней каплей в их отношениях стала публикация готического романа «Гленарвон», написанного Каролиной Лэм[82]82
  Вскоре после публикации романа «Гленарвон», где Каролина Лэм раскрыла свои отношения с Байроном, она разъехалась со своим законным мужем виконтом Мельбурном. Он ушел в политику и стал 30-м премьер-министром Великобритании. Говорили, что в него была влюблена юная королева Виктория. В его честь назвали австралийский Мельбурн. Остаток лет Каролины Лэм скрашивали молодые любовники, опиум и алкоголь.


[Закрыть]. Разразился публичный скандал. Накал страстей был таким, что Байрон в очередной раз сбежал в Европу с твердым намерением не возвращаться в Англию. Оставив бурлящий сплетнями Лондон, озлобленных кредиторов, обиженную жену с младенцем, любовницу с младенцем, вторую любовницу беременной, а еще одну любовницу задыхающейся от ревности, он направился в Швейцарию. С собой он взял молодого красавца-итальянца, лечащего врача Джона Полидори (1795–1821), снял виллу на берегу Женевского озера, где наслаждался тишиной, чтением, сочинительством и обществом своего спутника.

Вскоре туда приехали Клара Клермонт и молодая пара – писательница Мэри Шелли (1797–1851), приходившаяся Кларе сводной сестрой, и поэт-романтик Перси Биши Шелли (1792–1822). Историю про эту компанию нужно рассказать отдельно.

Перси Шелли был знаменит не только как поэт, но и как проповедник модных и сейчас течений: он был атеистом, веганом, апологетом свободной любви, пацифистом, врагом государства, противником любого насилия. Он уже был женат, у него было двое маленьких детей, когда в 1814 г. он полюбил 16-летнюю Мэри Уолстонкрафт Годвин. Брак был невозможен, поэтому пара решила просто сбежать из дома, чтобы пожить, как супруги[83]83
  Официально они поженились в конце 1816 г., после самоубийства первой жены Перси Шелли.


[Закрыть]. Шестнадцатилетняя Клара взялась проводить их до Ла-Манша, но осталась с ними. Через какое-то время все трое вернулись в Лондон. У Мэри случились преждевременные роды, из-за чего она пребывала в депрессии. Тогда беременная Клара, которая все еще рассчитывала добиться любви Байрона, уговорила Перси и Мэри поехать к нему в Швейцарию. Там они прожили несколько месяцев. Катались на лодке, читали стихи, сочиняли. В июне 1816 г. из-за затяжного дождя все оказались заперты на несколько дней в одной из вилл. Как-то поздно вечером Байрон предложил сочинять страшные истории. Плодом той ночи стали легендарный «Франкенштейн» Мэри Шелли (она опубликовала книгу через два года) и повесть «Вампир» (1819) – первый в мире рассказ про вампиров, написанный Полидори[84]84
  Полидори указал авторство Байрона. Произошел скандал, Байрон настоял, чтобы его имя было снято.


[Закрыть].

В конце лета семейство Шелли уехало назад в Англию, а в январе 1817 г. Клара родила дочь Альбу, которую по настоянию Байрона переименовали в Аллегру[85]85
  Отношения с Кларой Клермонт были разорваны еще во время ее беременности. Ее страстные любовные письма и обещания покончить с собой выводили Байрона из себя, и он тихо ненавидел Клару. Байрон согласился забрать девочку в свой дом в Венеции, при условии, что Клара навсегда исчезнет из его жизни. Клара согласилась, но через какое-то время узнала, что дочь хотят отдать в монастырь капуцинов, требовала не делать этого, собиралась ее выкрасть, но вскоре дочь заболела и умерла в возрасте пяти лет. Клара возненавидела Байрона на всю жизнь. О судьбе Клары тоже можно писать романы.


[Закрыть].

Зимой Байрон перебрался в Венецию. Его жизнь была бурной, как обычно – увлекся Арменией: выучил армянский язык, посещал лекции по истории и культуре этой страны, даже стал соавтором словаря и учебников по армянскому языку.

В 1819 г. у него завязался бурный роман с 18-летней графиней Терезой Гвиччиоли (1800–1873). Вот как сам Байрон описывал сестре Августе новую возлюбленную: «Она прелесть, большая кокетка, крайне тщеславна, восхитительно жеманна, весьма неглупа, абсолютно беспринципна, обладает немалой фантазией и страстностью». Джордж встретил Терезу через три дня после ее свадьбы с влиятельным дипломатом графом Алессандро Гвиччиоли. Супруг был на 50 лет старше, и нет никаких свидетельств, что жена испытывала к нему нежные чувства. Встреча Терезы и Байрона закончилась романом. Она ушла от мужа и четыре года была спутницей Байрона.

Семейство Шелли в 1818 г. тоже перебралось в Италию. В 1821 г. Перси Шелли с другом арендовали небольшую виллу на берегу, неподалеку от Пизы, и построили «идеальную игрушку на лето» – парусную шхуну. Через два месяца после смерти пятилетней Аллегры, 8 июля 1822 г., в жизни Байрона произошла новая трагедия: Шелли с другом и 18-летним капитаном шхуны ушли в море, попали в шторм и утонули. Их обезображенные тела выбросило через десять дней. Решено было кремировать их на берегу. Байрон, Мэри и Тереза стояли и смотрели на костер. Все молоды, сказочно красивы, талантливы и знамениты. К этому времени они пережили столько счастья и горя, что хватило бы на несколько судеб.

Джордж был счастлив с Терезой и в этот период написал лучшие свои вещи, но через год семейная жизнь ему надоела и он сбежал, чтобы воевать за независимость Греции от Османской империи. Он потратил на войну чуть ли не все свое состояние, стал греческим национальным героем и через два года, 19 февраля 1824 г., в возрасте 36 лет умер от кровопускания во время лихорадки.

Байрон – не просто гениальный поэт, он был идолом, кумиром многих поколений, он стал культовой звездой за полтора века до появления рок-н-ролла. Великие люди завороженно смотрели на него, вчитывались в каждую строку, ловили каждое слово, пересказывали реальные истории и сплетни. Его слава в Европе была беспредельна. Его мужество, романтизм, талант, духовная щедрость, ирония подвигли Ницше на создание теории о сверхчеловеке (Übermensch), человеке будущего – красивом, сильном, талантливом[86]86
  Байрон во многом сам лепил вокруг себя культ. «Я такая странная смесь добра и зла, что было бы трудно описать меня». Он просил художников рисовать себя не с пером, а «человеком действия». Он тщательно следил за своей внешностью, был помешан на диете и спорте, естественно веган, естественно противник государства и любых социальных институтов, естественно наплевательски относился к титулам, званиям и привилегиям. Добавьте к этому атеизм и бисексуальность (величайшего поэта Англии даже отказались хоронить в Вестминстерском аббатстве по причине «сомнительной морали»).


[Закрыть].

Байрон за недолгую, но бурную жизнь написал около 3000 писем. Приведем лишь несколько писем[87]87
  Источник: Байрон Джордж Гордон. Дневники. Письма. – М.: Изд-во АН СССР, 1963.


[Закрыть] к главным героиням нашего рассказа.

ДЖОРДЖ БАЙРОН – СЕСТРЕ АВГУСТЕ ЛИ

БАРГЕЙДЖ МЭНОР, ЧЕТВЕРГ, 22 МАРТА 1804

Хотя я до сих пор неаккуратно отвечал на твои любящие и ласковые письма, дорогая Августа, я надеюсь, что ты не припишешь это недостатку чувств, а скорее свойственной мне застенчивости. Сейчас я постараюсь, как только сумею, отплатить тебе за твою доброту и надеюсь, что отныне ты будешь считать меня не только братом, но самым преданным и любящим твоим другом, а, если это когда-либо понадобится, – защитником. Помни, милая сестра, что ты у меня самый близкий человек на свете, как по крови, так и по привязанности. Если я чем-нибудь могу тебе служить, скажи только слово. Верь своему брату и знай, что он никогда не обманет твоего доверия. ‹…›

ДЖОРДЖ БАЙРОН – КАРОЛИНЕ ЛЭМ

[АВГУСТ, 1812?]

Милая Каролина!

Если мои слезы, которые ты видела и которые, ты знаешь, я проливаю так редко – мое смятение при расставании с тобой, которое, как ты видела на протяжении всей этой мучительной истории, началось лишь с приближением разлуки – если все, что я говорил и делал и сейчас еще слишком готов говорить и делать, недостаточно доказывают, каковы сейчас и каковы будут всегда мои истинные чувства к тебе, любовь моя, то иных доказательств я дать не могу. Видит бог, я желаю твоего счастья; и когда я покину тебя, вернее, ты – меня, из чувства долга перед твоим мужем и матерью, ты убедишься в том, в чем я клянусь тебе вновь: что никто, пока я жив, ни на словах, ни на деле не займет в моем сердце места, навеки принадлежащего тебе. До сих пор я не знал, как безумен мой лучший, мой любимый друг; я не нахожу слов; сейчас не время для слов; но я найду прибежище в гордости и печальное удовлетворение в страданиях, которые даже ты едва ли можешь вообразить, ибо ты не знаешь меня. Сейчас я появлюсь в свете с тяжелым сердцем, потому что мое появление пресечет нелепые слухи, которые может породить сегодняшнее событие. Назовешь ли ты меня теперь холодным, бездушным и неискренним? Назовут ли меня так даже другие? И даже твоя мать, ради которой мы, и прежде всего я, приносим большие жертвы, чем она когда-либо узнает и сможет вообразить? «Обещать не любить тебя?» О, Каролина, давать такое обещание поздно. Но я знаю, чтоó вынуждает все эти жертвы и всегда буду испытывать те чувства, которые ты видела, и еще больше – то, что может быть известно одному моему сердцу, а быть может, и твоему. Да простит тебе бог, да сохранит он тебя и благословит. Навеки и долее чем навеки

Преданный тебе Байрон

Р.S. – Если бы не насмешки, вынудившие тебя к этому, милая Каролина, если б не твоя мать и добрые родичи, что на земле или в небесах было бы для меня большим счастьем, чем назвать тебя моей, и уже давно? А теперь, еще более чем тогда, теперь больше чем когда-либо. Ты знаешь, что я с радостью отдал бы за тебя все земное и все, ожидающее нас за гробом; и если я отрекаюсь от этого, неужели мои мотивы будут истолкованы превратно? Мне безразлично, кто об этом может узнать и как может использовать – тебе, одной тебе они должны быть понятны; это – ты сама. Я был и есть всецело и по собственной воле твой, готовый повиноваться, чтить, любить – и бежать с тобой, когда, куда и как – это могла бы решать ты.

ДЖОРДЖ БАЙРОН – НЕВЕСТЕ АННЕ ИЗАБЕЛЛЕ МИЛБЭНК[88]88
  Это и последующее письмо цитируется по книге: Любовь в письмах выдающихся людей. XVIII и XIX века / Сост. А. Чеботаревская. – М.: Московское книгоиздательство, 1913.
  В письме явно нет страсти, но есть интерес и попытка оправдать историю с Каролиной Лэм. Вообще, Джордж определенно не любил свою жену. Уже позже, 21 сентября 1818 г., в письме сестре он писал: «Я могу управляться с кем угодно, кроме хладнокровного животного, коим является мисс Милбенк».


[Закрыть]

4, БЕННЕТ-СТРИТ, 25 АВГУСТА 1813

Чувствую себя чрезвычайно польщенным Вашим письмом и намерен тотчас же засвидетельствовать его получение. Прежде чем приступить к ответу на него, позвольте мне (как можно кратче) коснуться событий, разыгравшихся прошлою осенью. Много лет протекло с тех пор, как я познакомился с женщиною, открывшей передо мною перспективу действительного счастья. Затем я увидел женщину, на которую не имел никаких притязаний, кроме тех, что мог возыметь надежду быть еще услышанным. Молва шла, однако, что сердце ее свободно; по этой причине леди Мельбурн взяла на себя труд узнать, будет ли мне дозволено поддерживать с Вами знакомство до возможности (правда, весьма отдаленной) возвысить его до дружбы и, в конце концов, до еще более теплого чувства? В ее рвении – дружественном и потому простительном, она вышла, до известной степени, за пределы моих намерений, сделав Вам прямое предложение, о чем я жалею лишь постольку, поскольку оно должно было показаться Вам дерзким с моей стороны. В истинности этого Вы убедитесь, если я скажу Вам, что недавно я указывал ей на то, что она невольно чересчур выдвинула меня, в ожидании, что такое внезапное открытие будет принято благосклонно. Я упоминал об этом лишь мимоходом, в разговоре, и без малейшей раздражительности или неприязни к ней. Таково было первое приближение мое к алтарю, пред которым, если судить по Вашим чувствам, я принес лишь новую жертву. Если я употребляю выражение «первое приближение», то это может показаться Вам несовместимым с некоторыми обстоятельствами моей жизни, на которые Вы, очевидно, в одном месте Вашего письма намекаете. Тем не менее, оно соответствует фактам. Я был в то время слишком молод для женитьбы, но не для любви, и то было первое или посредственное приближение в видах длительного союза с женщиною, и, вероятно, попытка эта останется последнею. Леди Мельбурн поступила правильно, объявив, что я предпочитаю Вас всем остальным женщинам; так это и было и есть до сих пор. Но я не испытал разочарования, так как в сосуд, переполненный горечью, невозможно влить еще хотя бы каплю. Мы сами себя не знаем; но, несмотря на это, я не думаю, чтобы мое самолюбие было тяжко ранено этим обстоятельством. Напротив, я чувствую какую-то гордость при вашем отказе, – быть может, большую, чем могла бы внушить мне склонность другой женщины; ибо отказ этот напоминает мне о том, что я считал себя некогда достойным любви той женщины, которую всегда высоко ценил, в качестве единственной представительницы всего ее рода.

Теперь о Вашем письме, – первая часть удивляет меня не тем, что Вы должны были чувствовать склонность, а тем, что она могла оказаться «безнадежною». Будьте уверены в этой надежде, равно как и в предмете, к которому она относится. О той части письма, которая касается меня, я мог бы сказать многое, но должен быть краток. Если бы Вы что-либо обо мне услышали, то, по всей вероятности, это будет не неверно, но, быть может, преувеличено. По поводу каждого вопроса, которым Вы меня удостоите, я охотно сообщу вам обстоятельные сведения, или признаю правду, или опровергну клевету.

Ради одной нашей дружбы должен я быть чистосердечен. В моей груди живет чувство, относительно которого я не могу поручиться за себя. Сомневаюсь, удержусь ли я от того, чтобы любить Вас, но могу сослаться, по-видимому, на мое поведение за время, протекшее с того объяснения; каковы бы ни были мои чувства к Вам, Вы обеспечены от преследований; но я не могу притворяться равнодушным, и это не будет первым шагом, по крайней мере, в некоторых отношениях, – от того, что я чувствую, к тому, что я должен чувствовать, согласно Вашему желанию и воле.

Вы должны простить мне и обдумать, что, если бы Вам в моем письме что-либо не понравилось, то писать Вам вообще – для меня задача трудная. Я оставил многое невысказанным и высказал то, чего не намеревался сказать. Мой предполагавшийся отъезд из Англии замедлился вследствие известий о чуме, и т. п., и я должен направить мой бег к более доступным берегам, по всей вероятности, к России. У меня осталось место лишь для подписи.

Неизменно ваш покорный слуга

Байрон

ДЖОРДЖ БАЙРОН – ЖЕНЕ АННЕ ЕЛИЗАВЕТЕ БАЙРОН[89]89
  Письмо было написано перед отъездом из Англии. Сохранилась лишь копия, записанная по памяти одним из друзей Байрона специально для Августы Ли.


[Закрыть]

1816

Последнее слово – оно будет кратко – и таково, что ты должна его выслушать. Ответа я не ожидаю, да он и лишний; но выслушать меня ты должна. Я простился сейчас с Августой, единственным существом, которое ты мне оставила еще, и с которым я могу еще проститься.