Текст книги "Беседы по христианской этике. Выпуск 8: Существует ли иерархия в этике. Границы этики"

Священник Георгий Кочетков
Беседы по христианской этике. Выпуск 8

Издание подготовили

Ответственный редактор Лариса Мусина

Редакторы Кирилл Мозгов, Галина Скаткина

Макет, верстка Анны Данилевич

На обложке: В.М. Васнецов,

«Витязь на распутье»,1882 г.

Беседа 17
Существует ли иерархия в этике

Сегодня нам нужно будет заняться делами несколько непростыми. К концу этого цикла наша этическая тематика несколько усложнилась, но, надеюсь, при этом она становится еще более полезной, потому что проблемы, связанные с этикой, очень глубоки. Впрочем, ни одна из наших тем, как мне кажется, не была проходной. Для понимания сегодняшней темы – «Существует ли иерархия в этике», так же как и следующей, тесно связанной с ней, – «О границах этики» – нужно внутренне собраться и собрать все, что вы слышали или читали прежде.

Мы задаемся вопросом, который, как всегда вначале, звучит или слишком неопределенно, или слишком определенно. Излишняя неопределенность не полезна, если мы не чувствуем тему, т. е. не чувствуем, зачем она нам нужна в нашей жизни. Когда мы задумываемся над тем, существует ли иерархия в этике, нам сразу хочется сказать «да». И если мы этого не говорим, т. е. все-таки уходим в неопределенность, то только потому, что боимся слишком упрощенного ответа. Мы сразу начинаем подозревать, что здесь что-то не то. Кто-то, может быть, вспоминает цитаты из Священного писания или какие-то случаи из жизни, но я постараюсь сейчас вам напомнить какие-то вещи, может быть, вам знакомые, и мы попытаться вместе в них разобраться, особенно если мы наткнемся на какие-то противоречия и антиномии в этих вопросах и в этих ответах.

Начнем с изначальной интуиции и изначального опыта, который, может быть, и является общим житейским опытом, поскольку он основан на здравом смысле, присущем практически всем людям. И тогда мы должны будем утверждать: конечно, в этике существует иерархия, между этическими нормами есть некая соотнесенность – совсем не одно и то же, является ли человек убийцей или прелюбодеем, вором, лжецом или предателем и т. п. Хотим мы того или не хотим, но узнав о том или ином человеке, что он или одно, или другое, или третье, мы будем относиться к нему по-разному, т. е. каждый человек как-то ранжирует грехи, как-то их распределяет, каждый человек как-то ощущает их тяжесть, может быть, в связи со своим опытом, или в связи с опытом общечеловеческим, или в соответствии с уголовным кодексом, например. Иногда на исповедях приходится встречаться с людьми, которые говорят: «А знаете, батюшка, я человек ни в чем не грешный, ну нет у меня грехов». На немой вопрос в ответ на такое утверждение человек начинает доказывать: «Я же никого не убивал». Обычно прибавляют еще «не прелюбодействовал», правда, все реже и реже (смех). Иногда это заменяют на «не крал»… Почему-то считается, что двух грехов достаточно: первое всегда «не убивал», а второе – с вариантами. Человек, который считает, что он ни в чем не грешен, т. е. он не нарушал никаких этических норм или заповедей, если это человек верующий и для него этические нормы связаны с заповедями Божьими, человек, который так обосновывает это свое состояние безгрешности, – он, в общем-то, тоже не стоит на месте. Приходилось замечать, что если человек вначале, допустим, не убивал и не воровал или не прелюбодействовал, а потом все-таки впал в какой-то из этих грехов, то он ищет замены: он по-прежнему не грешен, но уже в каком-то другом варианте.

Для нас с вами это интересный случай. С одной стороны, он действительно говорит о том, что люди ощущают, что далеко не все их недостатки, какие-то жизненные и внутренние проблемы можно назвать таким грехом, который бы сделал этого человека грешником. Ведь на других людей они часто смотрят как на грешников и говорят: вот такой-то – грешник. И подразумевают под этим обычно вполне конкретные вещи. А если он не совершал каких-то тяжелых грехов, значит, он не грешник. Вот вам иерархия. За этим стоит представление о том, что есть тяжкие, большие грехи, и есть согрешения – не тяжкие, небольшие, по принципу «с кем не бывает». С другой стороны, возможность замены самих списков этих грехов говорит о том, что иерархия эта не вполне устойчива, в сознании людей она может меняться.

И тот и другой опыт не являются опытом пустым, чем-то совсем безосновательным, не заслуживающим никакого внимания. Приведу цитату из Ветхого завета, из книги Экклезиаст (12-я глава): «Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека». Это место, эта цитата обычно толкуется как прекрасный пример ветхозаветного отношения к человеку и к нормам его жизни в связи с Богом и Его откровением заповедей, как пример того, что человек именно таким образом может проявить свою благодарность к Творцу. Благодарность к Творцу – это не просто какие-то красивые слова или жесты, это очень конкретная вещь: бойся Бога, т. е. исполняй отрицательные заповеди – «не убей», например. Человек богобоязненный никогда не убьет. А во второй части этой цитаты – «заповеди Его соблюдай» – подразумеваются положительные заповеди: делай то-то и то-то. И интересно, что в Ветхом Завете примерно пополам тех и других заповедей: около трех сотен одних и около трех сотен других.

Итак, в самом Священном писании мы уже видим выделение некоторых грехов или определенных заповедей, как положительных, так и отрицательных, выделение тяжких грехов и наиболее значительных заповедей. Надо сказать, что Ветхий Завет представляет собой достаточно глубокую и последовательную историю Духа на земле, историю божественного Откровения и восприятия его людьми. Ветхий Завет знает целую цепочку заветов, и в каждом из них можно найти какую-то основную заповедь. В каждом из этих заветов есть своя иерархия этических норм и заповедей, которые зависят от того, какого свойства этот завет, а также от духовного уровня и состояния людей. Возьмем, например, первый исторический завет – с Ноем, послепотопным человечеством. Там тоже есть заповедь: помните, грех Хама – хамство. В чем оно заключается? В непочитании родителей. Непочитание отца было воспринято как нарушение, важнейшее, центральное и главное нарушение Богоустановленного порядка. Не случайно это хамство с тех пор и осуждается, и если кого-то из нас назовут хамом, наверное, мы радости от этого не испытаем.

Следующий завет – с Авраамом, завет веры. И там есть заповедь, она касается веры в единого Бога. Потом завет с Моисеем, завет праведных дел, в котором тоже есть центральная заповедь. Ее нетрудно обнаружить среди десяти заповедей, в декалоге Моисея. Но мне хочется вас спросить: что вы здесь ощущаете как главную заповедь, центральную во всей этой эпохе, связанной с необходимостью ограничения зла и греха в человеке и в обществе? Да. Там главная заповедь – о субботе. Это действительно очень важно, это залог всего исполнения Закона Божьего. Субботу надо исполнять, в субботу надо отдавать Богу Божье, и это должно быть регулярно. Нужно постоянно помнить Бога и уделять Ему свое время, свои силы, при этом ограничивая себя, свои интересы, отодвигая на задний план свои нужды, в том числе не только личные, но и семейные, и профессиональные. Все это для того, чтобы почитать Бога и научиться Его

Закону; для того, чтобы почитать Бога-Творца, Который почил в седьмой день, день покоя. Можно было бы и дальше говорить о каждом завете – о завете с царем Давидом, потом о Новом Завете. Но, я думаю, приведенных примеров достаточно.

В Церкви также существует понятие о грехах наиболее тяжких, которые называются смертными. Вот, есть грех к смерти, и есть грех не к смерти, пишет апостол Иоанн (1 Ин 5:16–17). Если грех не к смерти, то надо молиться за такого человека, пишет он, а если грех к смерти, то уже и «не говорю, чтобы молиться», т. е. это уже не действует, нужно что-то другое, более сильное. Есть представление о таких грехах, которые выделяются, и испокон веков и святые отцы, и многие-многие люди, размышлявшие на эти темы, пытались выделить грехи, которые являются смертными, старались ответить на вопрос: «а что же такое смертный грех?»

В Ветхом Завете это было понятно: смертный грех – это тот, за который положена смертная казнь, сразу, на месте. И мы уже не однажды называли главные из этих грехов: непочитание родителей, богохульство, прелюбодеяние, еще ряд других. Их не так много в Ветхом Завете, и это всегда было очень важным. Люди действительно старались этих грехов избегать. А если это им не удавалось, то они всегда чувствовали, что над ними нависает смертельная опасность. Вспомним, например, описанный в Евангелии от Иоанна случай с грешницей, женщиной, взятой в прелюбодеянии (как видите, здесь грешницей названа женщина, впавшая именно в этот грех). Мы помним, как Христос обошелся с ней: Он нашел выход для ее исправления, но не отверг самого Закона, данного Моисеем.

Сейчас, к нашему времени, более или менее устоялся список тех грехов, которые обычно считаются смертными. Правда, надо сказать, что в разных церквах эти списки немного различаются, как и у разных святых отцов они тоже немного разные. Я вам назову просто один такой список, который можно чаще всего найти в современных молитвословах. Смертным грехом называется прежде всего гордость, потому что она противопоставляет человека Богу и, значит, убивает человека. Во-вторых, это сребролюбие, ведь не случайно в Писании сказано о том, что сребролюбие – корень всех зол. Это уже в Новом Завете. И мы знаем, что сребролюбие – вещь серьезная, способная привести действительно к многим другим тяжелым грехам. Третий, конечно, блуд, под которым подразумевается вся совокупность подобных грехов, прелюбодеяние отдельно не выделяется, хотя и подразумевается в первую очередь. В некоторых других списках специально даются раздельно два греха – блуд и прелюбодеяние. Четвертый – гнев, тот гнев, о котором сказано, что он не творит правды Божьей, т. е. является беззаконным, не способным вообще иметь какие-то для себя границы, и потому всегда греховным. Пятый – чревоугодие, когда человек жует только ради собственного удовольствия, ради своего чрева. Неслучайно в одном месте Писания сказано: «их Бог – чрево», хотя само высказывание выходит далеко за рамки простой физиологии. Шестой – зависть. Вы чувствуете, что с этими словами связаны образы предельные, сатанинские. Неслучайно сатану называли «древним завистником» или «древним гордецом». Это все очень серьезно. Зависть – когда человек не способен порадоваться вместе с другим человеком, когда подлинная радость другого вызывает у такого человека скорбь, раздражение, гнев, а иногда и массу других грехов, желание отомстить, разрушить счастье другого человека. А ведь есть люди, которые способны завидовать Богу, хотя это, конечно, гордыня уже непомерная, потому что уравнять себя хоть в какой-то степени с Богом может только безумец. И седьмой грех – уныние, которое столь распространено в наше время и ежегодно ведет в петлю десятки тысяч наших соотечественников. Акты суицида по-прежнему необыкновенно многочисленны – наша страна занимает до сих пор одно из первых мест в мире в расчете на тысячу человек населения, т. е. в относительных показателях по этому греху. Конечно, все эти грехи подразумевают некое их качество: не всякое плохое настроение человека или просто минута слабости и отчаяния могут быть приравнены к греху уныния. Уныние – это некое постоянное качество, свойство человеческого духа, когда человек не просто чем-то расстроен или находится в депрессии, а когда в нем уже теряется сама возможность обращения к Богу, это те случаи, когда уже нет надежды.

Вот эти семь грехов. В других списках можно найти отдельно не только прелюбодеяние, но и убийство, например. В иудейской традиции акцент также делается на клевете, зависти и идолопоклонстве. В самой церкви с древнейших времен существуют такие тексты, которые называются номоканоны; они специально печатаются для священников, которые проводят исповеди. Номоканон – это «законное правило»; те, кто видел эти тексты или что-то слышал о них, наверное, удивлялись, насколько эти правила строгие. Те грехи, которые здесь назывались как смертные, влекут за собой отлучение от церкви в среднем лет на 10–15—20. Есть грехи, которые, как считалось, вообще прощены быть не могут, и человек, их совершивший, допускался до причастия только в случае смертельной опасности, т. е. в конце жизни, один раз – и все. Он на всю жизнь отлучался от церкви. К таким грехам относятся в первую очередь отступничество от Бога, предательство.

Вот, видите, какая интересная складывается картина. Подобные выделения каких-то грехов и греховных состояний начались еще до составления номоканонов, в большой степени связанных с монашеской традицией. Их стали составлять примерно к VI веку или даже чуть позже, и так они и дошли до наших времен. Понятно, что сейчас их никто не применяет. Они, собственно, и нужны только для того, чтобы священнику, может быть не очень опытному, представить соотношение, удельный вес, тяжесть того или иного греха, чтобы он их не спутал или не уравнял. Конечно, опытный священник не будет пользоваться такими текстами, он будет смотреть на многие-многие другие обстоятельства, но, тем не менее, такие тексты существуют, формально их никто не отменял.

Я говорил, что подобные выделения грехов начались раньше составления номоканонов, такие списки можно найти уже у апостола Павла, благовестника христианской свободы: он однозначно утверждает, что впавшие в эти грехи Царства Божьего не наследуют. А если вспомнить, что в апостольские времена таинство покаяния в церкви осуществлялось только один раз в жизни, в связи с крещением, то это становится очень серьезным. Я вам прочту такие места из посланий ап. Павла: «Или вы не знаете, что неправедные Божьего Царства не наследуют? Не заблуждайтесь: ни блудники, ни идолослужители, ни прелюбодеи… ни любостяжатели, ни пьяницы, ни хулители, ни грабители – Царства Божия не наследуют» (1 Кор 6:910). «Дела плоти известны, – пишет апостол Павел, – они суть: прелюбодеяние, блуд, нечистота, непотребство, идолослужение, волшебство, вражда, ссоры, зависть, гнев, распри, разногласия, соблазны, ереси, ненависть, убийства, пьянство, бесчинство и тому подобное. Предваряю вас, как и прежде предварял, что поступающие так Царства Божьего не наследуют» (Гал 5:19–21). И наконец, в Послании к ефесянам говорится примерно то же самое: «Блуд и всякая нечистота и любостяжание не должны даже именоваться у вас, как прилично святым. Также сквернословие и пустословие и смехотворство не приличны вам, а, напротив, благодарение; ибо знайте, что никакой блудник, или нечистый, или любостяжатель (т. е. тот, кто любит стяжание, – в сущности, сребролюбец), который есть идолослужитель, не имеет наследия в Царстве Христа и Бога» (Еф 5:3–5). Вот какие интересные места встретить у апостола Павла.

Из всего сказанного видно, что иерархия в этике существует. Наш здравый смысл нас не обманывает, и мы должны были бы на этом, казалось бы, поставить точку. Но все не так просто.

Дело в том, что существует иная тенденция. Когда речь идет, например, о смертном грехе, то вы можете найти не только у святых отцов, но и просто у духовно опытных людей рассуждения о том, что вообще-то смертным может оказаться любой грех, если, согласно Посланию к евреям ап. Павла, он является грехом произвольным, т. е. человек на него соглашается, прекрасно зная, что это грех, имея силы и возможности его избежать, и тем не менее сам строит так свою жизнь, чтобы идти путем греха.

Так вот, одно из самых важных представлений, что смертный грех, т. е. убивающий душу или тело человека, а чаще и то, и другое, – это может быть любой произвольный грех. Послание к евреям дает очень однозначное и тяжелое определение этим грехам. Там говорится, что для таковых вообще больше не остается никакой жертвы перед Богом, а только «страшное ожидание суда и ярость огня, готового пожрать противников» (Евр 10:26–29), потому что они попирают саму кровь завета, кровь Христову. Так сказано о всяком человеке, который грешит произвольно. Существуют и другие подобные критерии смертности греха. Например, с учетом его последствий: грех может быть даже из списка смертных, грех вольный, но если он не изменил духовного состояния человека, не убил его, – значит, он не смертный. А смертный – тот, который, может быть, и не входит ни в какие списки, который наполовину и невольный, но оказался настолько разрушительным для человека, что ни о какой благодатности человека после него и речи быть не может. Тогда явно открывается гнев Божий на человека, т. е. человек как бы выходит из-под Божьего покрова, Божьей благодати и тем самым оказывается в смертельной опасности, т. е. тут смертность греха определяется по духу и плодам.

Но даже опыт применения номоканонов, о чем я уже упомянул, дает подобный результат, потому что любой священник или просто церковный человек знает, что при покаянии и на исповеди многое зависит не только от того, какой грех назван, но и от того, повторялся он или не повторялся, при каких обстоятельствах, кто исповедуется – ребенок, простец, ответственный человек в церкви, иерарх или кто-то еще, человек более опытный или менее опытный в духовной жизни, более сильный душевно или менее сильный. Допустим, один и тот же грех, совершенный человеком с несколько ослабленной душевной жизнью или просто душевно не вполне здоровым, но в принципе контролирующим себя (т. е. если это не клинический патологический случай), и человеком душевно сильным, – это, конечно, большая разница, что можно сказать наверняка. Иногда даже бывает так, что люди каются в очень тяжелых грехах и не всегда даже при этом получают епитимью, отлучающую их от церкви (что было бы во всех других случаях), потому что ясно, что в тот момент человек, допустим, собою не владел, не вообще не владел, а не владел по каким-то превосходящим его обстоятельствам.

Итак, тяжесть греха и таким образом построенная иерархия этических норм связывается с духовным опытом и с духовной силой человека. Хотя этим иерархия и не отменяется, она все же становится обусловленной и относительной. Таким образом, есть две тенденции: с одной стороны, все более и более дробить правила, чтобы учесть как можно больше ситуаций, обстоятельств и случаев, известных в жизни. Вот в этом случае – так, а в этом – так, и это бесконечное занятие: правило на правило, закон на закон. Это тот путь, по которому пошли фарисеи. И другая тенденция, которая, наоборот, интегрировала, пыталась как можно глубже, каким-то одним принципом охватить все случаи, чтобы этот принцип мог быть применяем и в тех случаях, которые прежде никак не были описаны. На самом деле как уникален каждый человек, так и его внутренняя ситуация всегда неповторима.

Мы с вами уже говорили о золотом правиле этики, говорили о нем как в общечеловеческом, так и в христианском контексте. Это была как раз такая попытка на мировом, общечеловеческом и христианском уровне синтезировать имеющийся этический опыт и найти критерии оценки нравственной жизни человека через какую-то одну формулу: «Как хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы с поступайте с ними». Вы помните, как мы описывали этот христианский контекст: мы говорили, что от подобных высказываний великих людей и учителей человечества он отличается верой в Бога и в человека, в его сообразность Богу, в лучшее начало и призвание человека. Таким образом, иерархия норм становится не линейной, а так же, как и иерархия христианских ценностей и целей, соотнесенной, зависимой от духа больше, чем от буквы. На этом мы сейчас должны поставить точку, потому что иначе мы выйдем уже за рамки этики: по меньшей мере, мы уйдем в аскетику, а этим мы договорились пока не заниматься.

Но поставив точку здесь, мы попытаемся на других направлениях найти что-то для нас полезное в связи с сегодняшней темой. И среди таких интегральных законов и правил в этике мы можем вспомнить еще целый ряд важнейших принципов христианской жизни, которые нам нужно иметь в виду, хотя они также находятся на границе этики, а может быть, даже и за ее границами. Например, я вам напоминаю великие слова блаженного Августина: «Люби Бога – и поступай как хочешь». Мы их уже не однажды произносили и говорили тогда, что нельзя поступать как хочешь, не любя Бога, но мы бы еще сказали – и ближнего, в соответствии со словами Христа. И можно вспомнить другие слова, очень важные в этом контексте, например, из Евангелия от Иоанна о том, что Дух Святой, придя, обличит мир. Помните в чем? «Он явит миру его заблуждение о грехе, о праведности (т. е. о правде) и о суде». О каком же грехе здесь идет речь? Почему грех в единственном числе, один грех, в котором Дух Святой, придя, обличает мир? «О грехе, – говорит евангелист Иоанн, – что не веруют в Меня» (Ин 16:8–9). Так говорит он, передавая слова Христа. Таким образом неверие оказывается корнем всех зол, в этом Дух Святой обличает человечество. Человечество неверующее, и это тоже единственный, но универсальный и достаточно неформальный критерий. А есть еще одна цитата, тоже из посланий апостола Павла, которую, к сожалению, знают меньше. Он в одном месте упоминает такое страшное слово – анафема. В общем-то оно стало страшным, хотя на самом деле вначале оно означало вещь, страшную не столько внешне, сколько внутренне. Он говорит о том, что анафема всем тем, кто не любит Господа нашего Иисуса Христа (1 Кор 16:22), т. е. кто не имеет любви, в ком нет любви, – тот отлучен от церкви, отлучен от Бога, тот действительно в смертельной опасности. А это и означает анафему, так как анафема в переводе означает не проклятие, а отлучение от церкви.

Вообще с апостольскими посланиями связано много важнейших, центральных формулировок, таких высказываний, где концентрируется в высшей степени общечеловеческий духовный опыт. Например: кто нарушает одну заповедь, тот нарушает все (Иак 2:10–11). Здесь тоже как бы снимается всякая иерархия, причем интересно, какое у апостола Иакова обоснование этого представления. Он здесь говорит, что поскольку заповеди соотнесены с Богом, они откровение Божье, поскольку они все от одного и того же Бога, сказавшего как «не убей», так и «не прелюбодействуй», то, значит, если ты убил, то ты нарушил все заповеди, ты отвернулся от Бога. И если ты прелюбодействовал, уже не говори, что ты не убивал, – это тебя не спасет. Это тоже весьма интересно, но очень редко сейчас осознается людьми. Обычно человек все-таки ощущает свои грехи и согрешения дробно: в том-то грешен, а в этом – не грешен. И происходит это только оттого, что люди забывают, что источник всех заповедей – Бог. За этим стоит представление, что это человек сам, по своему произволу принимает или не принимает какие-то правила, нормы, исполняет их или не исполняет: вот это он исполнил, а это не исполнил. Т. е. человек как бы ставит точкой отсчета самого себя, а о Боге забывает.

Надо сказать, что с этим высказыванием апостола Иакова связано много проблем, ведь он делал из этого совершенно фундаментальные выводы. Он говорил, что коли нет ни одного человека на земле, который исполнил бы абсолютно все заповеди, а это означает, что хоть одну хоть когда-то нарушил, – значит, он грешен во всем и нет ему никакого спасения, и тогда все люди на Земле находятся под проклятием, потому что нет ни одного, кто оправдался бы законом дел. Ему вторит известный философ-иррационалист Лев Шестов, который всю жизнь боролся с этой тенденцией самоспасения: вот я своими силами сделаю то-то и то-то; тут я не буду грешить, тут я поборюсь с тем-то и т. д. Он говорил, что все попытки на этом пути никого не приведут к конечному результату. И критика Шестовым такого самоспасения, самосовершенствования – убийственна. Кто его читал, тот знает, что ответить ему нечего. Но Шестов, неся этот мощнейший отрицательный заряд, не имел достаточно пророческого, положительного откровения, что, к сожалению, и не позволило ему, несмотря на его христианский дух, креститься.

Мы совершенно явно пришли к антиномии, пришли к противоречию. С одной стороны, мы говорили вполне серьезно, на основании опыта об иерархии в этике, с другой стороны, не менее серьезно мы говорили о том, что эта иерархия каким-то образом вдруг исчезает, разрушается и тогда действительно все этические нормы, если мы их соотнесем с Богом, в некотором смысле становятся на один уровень. Все люди становятся грешниками, и если не иметь Спасителя, который спасал бы их в благодати и истине, то никто бы не имел никакой надежды на праведную веру и праведную жизнь, на жизнь вечную, на Царство Небесное.

Но все-таки мы с вами понимаем, что есть правда и в одном, и в другом, но при этом нельзя абсолютизировать как один принцип, так и другой. Нельзя лишь противопоставлять заповеди одну другой, когда мы выделяем большие грехи и меньшие или смертные и не смертные. Их надо различать, но нельзя противопоставлять, нельзя забывать, что все они имеют одно основание, один корень.

Теперь вернемся к иерархии в связи со всем вышесказанным. Итак, без иерархии в этике мы обойтись не можем: без иерархии нет гармонии ни этической, ни эстетической, никакой вообще, никакого животворящего, подлинного разнообразия, противостоящего хаосу. Нет ни порядка, ни правды, ни справедливости, ни добра, ни красоты. Представление об иерархии нам нужно для того, чтобы почувствовать, что все в нашей жизни имеет свое место и должно быть на своем месте, иначе оно может превратиться в нечто совершенно противоположное. Христианская этика есть этика живая. Она укоренена в высшем законе, Законе Божьем, и неслучайно в переводе «иерархия» означает священноначалие: здесь корень «иер-», т. е. святой, священный. Все должно быть поставлено в своем порядке, сама иерархия связывается с порядком, противостоящим хаосу и, тем самым, со взаимоотношением всех важных моментов нашей жизни. Иерархия, таким образом, может быть соотнесена с той или иной частью жизни, с обществом, отнесена или к человеку, или к жизни, или к обществу и т. д. И в зависимости от того, как мы построим иерархию, что мы положим в ее основание, она будет различна. Учитывая это представление об иерархии в нашей жизни, можно задаться вопросом: а что же делать нам? Если иерархия существует только в определенном контексте, то нам нужно его каждый раз определять. Например, в церкви существует практика оглашения, существуют оглашаемые, и любой оглашаемый может спросить себя: а что же сейчас главное для него? – Все, что относится к его духовному состоянию, к оглашению, к тому, что требуется в этот период, – то и будет главным. Если здесь нарушается иерархия ценностей и целей, то возникнет ситуация греховная, даже тогда, когда человек будет делать вещи, может быть, очень полезные, в другой ситуации для него даже главные, центральные, которыми можно было бы спасаться и спастись. А Бог с оглашаемого спросит: какой он оглашаемый? И если увидит, что оглашаемый вместо того, чтобы оглашаться, начинает все свое время уделять семье, работе или даже начнет, допустим, ходить по больницам, помогать немощным и т. д., но забудет при этом свое главное дело, то вряд ли это все будет оправданно. А ведь такого рода искушения действительно бывают.

Можно привести и другие примеры. Например, никто не будет отрицать, что такие вещи, как мясоедение, вино или брак не греховны сами по себе. Есть даже такой интересный церковный канон, который говорит о том, что кто гнушается мяса, вина или брака, тот отлучается от церкви, потому что среди людей всегда была тенденция этих вещей гнушаться как таковых, считать, что они греховны сами по себе: гнушающийся, отвергающийся брака, мяса и вина не по воздержанию, а по гнушению ими, да будет предан анафеме. Не по воздержанию, а по гнушению, т. е. когда эти вещи признаются нечистыми сами по себе. Но негреховные сами по себе вещи могут оказаться греховными, если человек, допустим, их употребляет в пост – мясо, вино, вступает в брачные отношения и т. д. Интересно продолжить эту цепочку, чтобы сделать какие-то выводы. Допустим, человек во время поста оказался в гостях и ему предложили мясо; что он должен делать? Есть один классический аскетический пример, как в Страстную пятницу один монах оказался в доме, где не знали, что он монах (раньше никакими особенно пышными одеждами монахи не отличались), и вот, не зная, подали ему мясо. И он ел, потому что из этого делается очень важный вывод, что закон гостеприимства, закон любви, выше закона поста, установленного церковью. Но известны и другие случаи, когда люди, зная это, в конце поста, немножко устав от него, начинают вздыхать: давно я, мол, в гости не ходил. (Смех.)

Еще пример. Сегодня мы празднуем память литовских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия. Вначале, как вы знаете из истории, христианство распространялось в Литве через Русь, и первые христиане там были православные, и даже великие князья литовские, которые позже приняли католичество, тоже были православные. Так вот, эти известные литовские мученики, будучи христианами при дворе языческого великого литовского князя, пострадали до смерти за то, что отказались нарушить пост в среду или в пятницу, когда великий князь пригласил их к себе на трапезу. Из этого был сделан вывод, что отношение к другу было непочтительным, тем более к такому другу, и их там замучили. Это интересный случай. Вы скажете: как было бы хорошо – взял и все съел в гостях, с любовью (смех), – и никаких мучений. Но три молодых друга, три юноши пошли на смерть, но не нарушили церковного правила. Что, они были фанатики? Нет, если бы они были просто фанатиками, никто бы их не канонизировал и не поставил бы в пример. Фанатизм церковью, как вы знаете, нисколько не поощряется. В чем же тогда дело? А дело в том, что в претензии великого князя, в его «любви», в этой бочке меда была ложка дегтя: он хотел, чтобы его воля была выше воли Божьей, он соревновался с Богом, а не требовал просто исполнения того или иного правила. Таким образом, здесь мы видим другое поведение, которое связано с другой иерархией ценностей, т. е. каждый случай выстраивает свою иерархию, в зависимости от его сути. Как тут не вспомнить слова апостола Петра, что надо слушаться больше Бога, чем человека. За это можно и пострадать, даже до смерти. Итак, как вы видите, никаких шаблонов в этической иерархии мы не наблюдаем. Возможно множество иерархий, потому что в разных случаях по-разному открывается воля одного и того же Бога, ибо случаи внешне одинаковые могут быть различны внутренне. В христианской этике Бог остается главной точкой отсчета. Сама иерархия происходит от Бога и ведет человека к Богу, и именно в этом ее смысл.