Текст книги "Пуля"

– Держи так, не отпускай, а то сдохнешь, – прорычал он и, заняв недавнюю позицию Рафика, начал стрелять. Рафик послушно прижал бинт к ране. Кузнецов зорко оглядывался по сторонам, время от времени выпуская короткие очереди по появляющимся чеченцам. Патронов осталось мало. Со стороны Тулина появился человек в потрепанном камуфляже и замахнулся рукой. Тулин выстрелил, и граната в руке чеченца взорвалась прежде, чем тот успел ее бросить. Последний магазин Миши Николаева делили по-братски, на двоих, выщелкивая патроны. Тулин стрелял одиночными, экономя и старательно целясь. Однако чеченцы не стремились высовываться. Сколько их осталось там, с обеих сторон, не знали ни Кузнецов, ни Тулин.

Автоматные очереди ударили после двух часов осады со стороны части. Поначалу Кузнецов подумал, что на подмогу к «черным» пришли другие и только потом, когда чеченцы стали стрелять в другую сторону, а потом и вовсе затихли, понял, что пришли свои. Сева повернулся к Кузнецову и оперся о валун спиной, с наслаждением вытянув ноги. На грязном лице с посеревшими губами не было никаких эмоций. Глаза были тусклыми и мертвыми.

– Живы? – раздался голос позади. Это был прапорщик Вяхирев, вместе с десятью бойцами. Они быстро подавили сопротивление чеченцев и даже взяли в плен двоих. Тулин медленно поднялся с земли.

– Мишу убили, а Рафик ранен в живот. Сам не дойдет, надо его отнести, – сказал он, поднимая с земли автоматы Галикберова и Николаева.

Голос Тулина был странным, лишенным интонаций, словно эти слова произнесла машина. Солдаты оторопело смотрели, как Сева на подгибающихся ногах подошел к двум пленным, стоящим на коленях с руками на затылке. Два взрослых мужика, с заросшими лицами с ужасом смотрели на худенькую фигурку в пыльном камуфляже, на мальчишеское лицо с глазами старика. Не сговариваясь, они упали Севе в ноги, бормоча молитву на своем языке.

– Ну, ты крут, Пуля, – произнес один из бойцов, с уважением глядя на Севу. Тулин не ответил, но взгляд, который он бросил на пленных не предвещал ничего хорошего…

* * *

Мне снилось, что моя голова – стеклянный аквариум, набитый погремушками. А еще, что этот аквариум трясут все, кому не лень. Весь мир вокруг меня был заполнен какофонией звуков, которые странным образом сочетались с могильной тишиной и холодом.

Мне было холодно, меня тошнило, мне было сыро и как-то неуютно. Даже с перепоя прежде я не испытывал таких ощущений. Правда, пить я не люблю, разум за телом не успевает. Еще меня преследовал странный запах, который ассоциировался с больницей. Запах спирта, лекарств и чего-то еще, такого знакомого и неприятного. Рядом со мной лежало что-то холодное и липкое, которое премерзко воняло, от чего тошнота только усиливалась. Спина совершенно онемела, точно я лежал на льду.

Я открыл глаза. Надо мной был потолок. Самый обычный потолок с мокрыми пятнами, весь в синюшных разводах и с громадными гирляндами паутины. Тусклый свет одинокой лампочки был не в силах развеять темноту. Стены были выкрашены в мерзкий синий цвет. На окне чахнул жалкий фикус. У стены стоял колченогий стол со стеклянными пробирками, блестящими медицинскими инструментами и кипой разных бумаг. В углу находился абсолютно пустой стеклянный шкаф, и только на его нижней полке одиноко скучала здоровенная бутыль с гордо выведенной надписью «спирт». Значит, я все-таки находился в больнице. Только вот палата была какая-то странная. Темная, сырая и больные лежали тихо, словно неживые, и почему-то по двое. Да и кровати подозрительно напоминали столы. Это мне не понравилось. Я повернул голову, чтобы узнать, кто лежит в паре со мной, и едва не скончался на месте.

Моим соседом был самый настоящий труп. Абсолютно голый мужик с изуродованным лицом и культей вместо левой руки. На синей груди красовалась еще более синяя татуировка голой женщины и подпись «Не забуду мать родную». Я попытался приподнять голову. С третьей попытки мне удалось это сделать.

Это была не больница. Это был морг. Покойники вповалку лежали на столах по два, по три. В центре на узком столе, лежал покойник, со вскрытой грудной клеткой. Самым примечательным в этой картине было полное отсутствие головы трупа. Шея выглядела так, будто голову отхватила акула. На животе покойного валялся самый обычный бутерброд с колбасой с откушенным краем. На полу валялась бутылка из-под водки. Я мотнул головой, дабы отыскать своему взору что-то более приятное. Взгляд немедленно наткнулся на листок, прикрепленный к стене. Там каллиграфическим почерком красной тушью был выведено: «Каждый человек по-своему красив изнутри. Копирайт патологоанатом Сидоров.» «Смешно, – подумал я – до усрачки.»

Я осторожно спустил ноги со стола. Голова болела и, казалось, медленно вращалась вокруг своей оси. Меня тошнило и тянуло проблеваться, но рвотные спазмы вытолкнули из желудка только сгустки зеленоватой желчи, вперемешку со слюной. Я слез со стола и попробовал сделать несколько шагов. Это почти удалось. Я сделал целых два шага, а потом упал на пол, едва не разбив себе нос. Неизвестно почему, мне вдруг стало невероятно смешно. Я хихикнул, но тут же смолк – малейший звук набатом бил по вискам. Собрав в кулак всю волю, я снова поднялся. В глазах плыло и двоилось. Я почувствовал, что мне невероятно холодно и посмотрел на себя. Я был голым, что неудивительно. Местный контингент не щеголял нарядами от Кардена. Кое-кому везло, и его накрывали бурыми от крови, невероятно грязными простынями – вот и весь шик! Мне стало совсем плохо. Я с трудом подошел к двери и потянул на себя, желая выйти наружу. Дверь не поддалась. Я толкнул ее – тот же результат. Дверь была заперта. Я подавил смешок. Можно подумать, что местные жители совершают променады. Запирать морг, на мой взгляд, было бессмысленно.

В другой ситуации, мне стало бы жутко находиться в одной компании с покойниками, но в тот момент мне было все равно. Я устало оперся о стену. Мне хотелось умереть. Сколько я так сидел, не могу сказать. Подняла меня мысль о родителях и сестре. Пошатываясь, я начал обходить столы и осматривать трупы.

Поначалу в голове тупо билась только одна мысль: почему их так много и почему все так жутко выглядят, но сил на отгадку не оставалось. Первым я нашел отца. У него была разбито лицо. В груди было два пулевых ранения. Мать лежала на соседнем столе с пулей в голове. Очень долго я искал сестру, надеясь, что ее все-таки здесь нет. Но мои надежды рухнули. Маленькое тельце лежало в углу, прикрытое простыней. Я хотел заплакать, но слез не было, только ярость. Ярость, слепая и безжалостная, словно отрезвила мою голову. Какое-то время я сидел, тупо уставившись в стену, а потом поднялся и принялся действовать. Мне требовался труп, труп молодого парня моего возраста, чтобы выдать его за меня, желательно безымянный. Раз уж я остался жив, – этим следовало воспользоваться. Часто останавливаясь, хватаясь за столы, я рыскал среди мертвых тел, придирчиво оглядывая трупы. Меня тошнило все сильнее, но я не останавливался, поскольку за окном уже светало. Вскоре я нашел подходящую замену. Молодой парень с травмой головы, лежал в дальнем углу комнаты. То, что он не слишком похож на меня, не слишком беспокоило. Вся моя семья в морге – стало быть, пока никто не предъявил на них никаких прав. Опознавать меня пока будет некому, а там я что-нибудь придумаю.

Я рывком поднял труп со стола… и упал на пол вместе с ним. Тело парня было совершенно одеревеневшим. Я стиснул зубы и снова попытался поднять его. Это получилось почти сразу, с пола это было делать легче, чем со стола. Труп был невероятно тяжелым, тащить его было неудобно и противно. С трудом волоча труп по полу, я продвигал его к своему бывшему ложе, где на желтой бумажке было выведено мое имя. Подтащив тело к столу, я поднял его с пола, намереваясь уложить на свое место.

В этот момент дверь открылась, и на пороге появился какой-то хиленький мужичонка с бутылкой в руке. Он замер в дверях, вытаращенными от ужаса глазами, уставившись на двух покойников, которые в обнимку стояли посреди комнаты. Надо сказать, что труп, который я держал в объятиях, выглядел жутковато – у него была содрана кожа с половины лица, другая половина была синего цвета. Я, наверное, выглядел не лучше. Мужичок икнул, переводя взгляд с меня на покойника. «А чего нас бояться!» – подумалось мне.

– Гав! – рыкнул я.

Бутылка выпала из рук мужичка и разбилась о пол. Закатив глазки, мужик сполз по косяку на пол. Я уложил труп на стол и подошел к нему. Здесь меня ожидал очередной сюрприз – мужик был мертв. Наверное, я напугал его до такой степени, что сердце не выдержало. Но мне некогда было скорбеть над ним. Я стянул с мужика старое спортивное трико, снял рубашку и разлезшиеся, просящие каши сандалии. Теперь дорога была открыта. Я вышел из морга, оглядевшись по сторонам. Вокруг не было ни души, что меня ничуть не удивило. Я пошел по коридору, стараясь определить, где в этом помещении выход.

Выход я нашел, да вот толку в этом не было. Напротив него сидела какая-то бабулька в белом халате с книгой в руках. То, что дежурная медсестра не спит, мне не понравилось. Делать ей нечего, что ли? Я попятился и пошел обратно. Нужно было найти другой выход.

Вскоре я его нашел. Одно окно было открыто и затянуто марлей от комаров. Недолго думая, я забрался на подоконник, оторвал сетку, и выпрыгнул наружу. Сразу под окном были кусты, в которые я и свалился. К счастью, это был первый этаж. В тот момент я плохо соображал, мог и не обратить внимания на то, что нахожусь, например, на крыше небоскреба… Хотя, какие в нашем городе небоскребы… Самое высокое здание насчитывало десять этажей.

Выйдя на улицу, я бдительно огляделся по сторонам, что далось мне весьма нелегко. Меня зашатало. С трудом справившись с головокружением, я оглядел улицу на предмет патрулей. Милиции не наблюдалось, что меня порадовало. На тот момент я сильно смахивал на пьяного или обколотого. Не хватало только загреметь в вытрезвитель или даже больницу. В моем положении этого допустить было нельзя. Я знал, что я нахожусь на другом конце города. Теперь мне требовалось добраться до дома.

Времени это заняло довольно много, несмотря на то, что окольными путями и напрямик до моего района можно было добраться за полтора часа. Рассуждая логически, домой мне соваться было нельзя. Ни к чему допускать слухи о сбежавших из морга покойниках. Но идти мне особо было некуда. Да и потом, моя квартира – это самое подходящее место, где я могу отлежаться. Именно там у меня спрятаны деньги. Есть надежда, что менты их не нашли. Только вот напролом лезть не надо.

Как я и предполагал, квартира была опечатана, но меня это не смутило. Я живу на втором этаже, и забраться на балкон по решеткам лоджии первого этажа для меня было не слишком трудно даже в моем теперешнем состоянии. Отец собирался застеклить наш балкон, да так и не успел. Теперь это обстоятельство сыграло мне на руку. Балконная дверь была заперта, но меня уже не могло это остановить. Я выдавил стекло, стараясь делать это как можно тише. Получилось неважно. Стекло с сухим хрустом посыпалось внутрь. Я открыл дверь и вошел внутрь. Солнце уже выбросило первые лучи из-за горизонта. Следовало поторопиться, пока на улице не появились ранние прохожие и собачники.

Я влез в квартиру. Под ногами хрустело битое стекло. В квартире царил беспорядок, но я старался не обращать на него внимания, как не обращал внимания на контуры человеческих тел, обведенные мелом. Сейчас меня занимало только одно – нашли ли милиционеры спрятанные деньги. Я аккуратно вскрыл тайник в ванной комнате, и мое сердце на миг потеплело. Деньги были на месте, как и загранпаспорт и еще кое-какие бумаги. Я выгреб все и пошатываясь, пошел в спальню. Остатки сил покинули меня. Там я упал на кровать и мгновенно уснул, уже не вспоминая о том, что в квартире была убита вся моя семья.

* * *

Когда я открыл глаза, занимался рассвет. Я долго не мог сообразить в чем, дело, а потом воспоминания вновь нахлынули на меня. Я оторопело смотрел на поднимающееся солнце, не понимая, как это я умудрился выспаться за считанные минуты. И только потом пришла спасительная мысль, что, по-видимому, я проспал сутки.

Я встал с постели и поморщился: голова по-прежнему болела, хотя уже не так сильно. Я включил телевизор. Убавив звук до минимума. Диктор приятной наружности объявила, что сегодня шестнадцатое июня. Я медленно осел на пол. Леха пришел ко мне девятого. Интересно, сколько же я провалялся в морге? И сколько суток проспал на самом деле? Неожиданно мне стало смешно. Я упал на ковер, валяясь от истерического смеха, который незаметно перешел в слезы. Диктор, с невероятно серьезным лицом, что-то упомянула о прошедшей недавно трагедии. Электричка столкнулась с грузовым поездом по вине пьяного дежурного. В морге до сих пор лежит множество неопознанных тел. Я все смеялся. Вот почему в морге было столько трупов!

Сколько я так провалялся – не могу сказать. Я пришел в себя, осознав, что лежу на ковре и смотрю в потолок. Мне было очень плохо, но я уже мог здраво рассуждать. Мне был необходим план действий.

Я встал и начал методично рыскать по квартире, собирая в сумку необходимые мне вещи. В огромное синтетическое нутро полетела куртка-ветровка, спортивный костюм, пара джинсов, свитер, белье. Последними я упаковал несколько любимых компакт-дисков и CD-плеер. Поздно вечером, когда уже совсем стемнело, я сунул за пазуху семейную фотографию и вышел на балкон. Во дворе было тихо. Впервые я порадовался, что местная шпана побила лампочки у дворовых фонарей. В полной темноте, я спустился вниз и вышел со двора, закинув на плечо сумку. Я шел по улице, выбирая места потемнее. Не хватало еще встретить каких-нибудь знакомых! Идти особо мне было некуда, точнее, было всего одно место, где я мог безбоязненно отлежаться и составить план действий. Я шел к Дрюне.

Дрюня служил со мной в армии. Точнее говоря, мы прослужили вместе всего три месяца. Он был моложе меня почти на два года. Я уже готовился уходить на дембель, а Дрюня только пришел в нашу бригаду. Поскольку он был моим почти единственным земляком, мы быстро сдружились. Я искренне к нему привязался, поскольку Дрюня был крайне интересным человеком.

Настоящее имя его было Андрей Рифель. Его отличительными чертами был исключительный пофигизм и странная нелюбовь к еде. Сосиски он варил таким образом: насыпал их в дуршлаг и ставил его под горячую воду. Пельмени он вынимал из кастрюли, едва они всплывали. Если я приходил к нему, то старался не есть, или довольствовался бутербродами. В их семье ходила история из детства Дрюни, когда его мать звала его к столу. «У-у-у, опять есть, вчера ели, сегодня уже ели, и опять есть…», – недовольно отвечал он. Мне это было непонятно, и всегда развлекало. Дрюня отличался невероятной худобой, и иногда сквозь него можно было увидеть рисунок на обоях. Удивить Дрюню было практически невозможно. Своим характером он сильно смахивал на флегматичного ленивца, который ел, что видел, спал, где придется, мылся от случая к случаю, преимущественно под дождем и прочее, прочее, прочее…

В последнее время Дрюню я видел редко. Он съехал от родителей и жил в однокомнатной хрущевке. Работать он не хотел, и на жизнь зарабатывал весьма странным образом – торговал оружием. Где он его брал – оставалось для меня загадкой, но у Дрюни легко можно было найти и простенький ПМ и экзотический «Кольт» сорок пятого калибра и едва ли не складной вертолет. Дрюня мог достать все что угодно, были бы деньги. Именно к нему я сейчас и шел за помощью.

Застать Дрюню дома ранним утром были все основания. Около его дома я долго оглядывался по сторонам, прежде чем войти в подъезд. Неподалеку по асфальту бежал пенсионер-физкультурник с чахлой бородкой. Невиданной ранней пташкой выглядел бомж, роющийся в мусорных баках за домом. Найденный бутылки замурзанный страшилка складывал в не менее замурзанный пакет с надписью «стиль жизни». Я вошел в дом и направился к дрюниной двери.

Звонить пришлось достаточно долго. С утра Дрюня обычно бывал дома и спал до обеда. Днем и вечером застать его дома было сложнее. Наконец, за дверью послышались шаги. Замок щелкнул и передо мной предстал Дрюня в одних трусах в пошлый розовый цветочек и невероятно лохматой головой.

– Здорово, Пуля, – поприветствовал он меня. – Проходи.

Я прошел, ничуть не удивившись, что Дрюня при виде меня не упал в обморок. Он мог и не знать, что произошло. Однако я ошибся. Мы прошли на кухню и сели за стол.

– Водку будешь? – спросил Дрюня.

– Буду, – ответил я. Дрюня вынул из холодильника початую бутылку «Русской» и разлил по стаканам. Рюмок он не признавал в принципе. Я залпом выпил, Дрюня тоже, скривившись и сморщившись.

– Всегда уважал тебя, Пуля, за то, что водку ты пьешь, как воду, не морщась, – произнес Дрюня, закусывая каким-то огрызком огурца. Я не ответил.

– Тебя же вроде убили, – сказал Дрюня.

– Ага. Со мной это часто случается.

– А родаки?

– Им повезло меньше.

– Ясно.

Дрюня всегда мало говорил, но много делал. Сейчас он почесал в голове и задумчиво посмотрел на висящий над моей головой плакат Памеллы Андерсон.

– Бабки нужны?

– Нет. Помощь нужна.

– Чем могу помочь?

Я глубоко задумался.

– Во-первых, на первое время мне нужно место, в котором я могу отсидеться, и где меня никто не будет искать. На пару недель. Во-вторых, мне нужны кое-какие причиндалы по твоей части.

– Какие?

– Винтарь. Снайперский, какой-нибудь безликий. То есть, экзотики не надо, подойдет и обычный «Винторез» и патроны к нему. Пара пистолетов, лучше хороших и, естественно, патроны. И еще кое-какие сведения, если сможешь узнать.

– Какие?

– Мы с Лехой сына Бека завалили, Толика Бешенного. Я хочу знать, кто из бойцов Бека был у меня дома. Леху, наверное, тоже убили?

– Ага. И Леху, и родителей его. Весь город на рогах: мэра как-никак грохнули. Я попробую потолкаться в узких кругах и узнать. Только есть ли смысл, Пуля? Бойцы там были по приказу Бека.

– Есть смысл. Только будь поосторожнее. Мне Лехи во как хватит, – я чиркнул себя пальцем по горлу.

– Собираешься на войну?

– А что делать? Жить с этим я не могу.

Дрюня глубоко задумался.

– «Винторез» у меня есть. Есть ПМ и ПСС. Но это дорого, Пуля.

Я бросил на стол пачку долларов. Дрюня присвистнул.

– Откуда дровишки?

– На квартиру копил. Возьми, сколько надо. И еще: моих надо похоронить. Там еще труп парня лежит неопознанный. Это буду я. Сделаешь?

– Сделаю. Пересидишь пока у нас на даче. Мы там не показываемся, времени нет. Мать тем более все равно сейчас в отпуск собралась в деревню к своим. Так что живи, не бойся, но на улице лишний раз не светись, мало ли. Вдруг соседи появятся.

– Не учи, знаю. Ключи давай.

Дрюня ушел за ключами. Вернувшись, он бросил их мне.

– Держи. Когда тебе стволы подогнать.

– Через пару недель. Я должен отлежаться. Они мне по башке дали, сотрясение, наверное, я себе заработал. На дачу не приезжай, сам приеду и вообще, поаккуратнее будь. Если узнать об этих скотах будет тяжело – не рискуй, и не светись. Мало ли… Самое главное – я умер для всех. Меня никто не видел, кроме тебя. Эту политику и веди. Если спросят для кого стволы…

– Я скажу, для заезжих гастролеров, – закончил Дрюня за меня.

– Молоток. Я пойду, пока еще не слишком поздно. А то народ начнет ходить, еще увидит кто-нибудь.

Дрюня проводил меня до дверей. Я уже был на лестничной клетке, когда Дрюня догнал меня.

– Деньги забыл, – сказал он.

– Не забыл, тебе оставил.

– Да я взял уже сколько надо, и на пушки, и на похороны. Остальные забери.

Я сунул деньги в карман и пошел вниз.

– Пуля, ты это… Ты береги себя, – сказал Дрюня мне вслед. Я обернулся и посмотрел на него.

– Постараюсь, – ответил я.

* * *

Дрюня приехал через неделю, когда я спал. Спал я днем и ночью, поскольку состояние мое было далеко от совершенства. Часто меня тошнило, голова болела и кружилась. Я плохо ел и много спал, так как спать хотелось постоянно. Я проснулся поздно вечером, и спустился вниз, дабы сходить в туалет. Дача у Дрюни была замечательная – недостроенный двухэтажный домик и практически полное отсутствие людей. Соседние дома были уже почти все разобраны злостными мародерами, а вот дом Дрюни они почему-то не трогали. Дрюня рассказывал, что однажды он установил на огороде растяжку. Какому-то бомжу оторвало ногу, с тех пор на даче было тихо. Менты к Дрюне не цеплялись, поскольку про происшествие на даче по какой-то причине вообще не узнали, что подтвердило мое негативное мнение об их работе.

Дрюня сидел на первом этаже, привалившись к стене и слушая мой плэйер. На его лице было выражение полного блаженства. Я подкрался к нему и щелкнул по носу. Дрюня подскочил и вытаращил глаза. Я усмехнулся.

– На посту спишь, боец?

– Господи, Пуля! Меня чуть кондратий не обнял! Я же с балластом!

– Что слушал?

– «Арию». Не возражаешь?

– Нет. Плющило и таращило?

– Ага.

– Принес?

– А как же.

Дрюня подтащил ко мне объемную сумку. Я вынул из нее разобранную винтовку, завернутую в промасленную тряпку. Вслед за винтовкой я извлек из сумки завернутый в такую же тряпку пистолет и объемную коробку с патронами. Дрюня молча смотрел, как я собираю «Винторез» и проверяю пистолет.

– Пристреляй, – посоветовал он.

– Не учи отца стебаться, – ответил я, заглядывая в ствол винтовки. – Жрать будешь?

– Буду.

Я разобрал винтовку и сложил ее обратно в сумку, а затем собрал на стол нехитрую еду. Дрюня молча пододвинулся поближе к еде и начала есть. Мы молча жевали. О чем думал Дрюня, мне было неизвестно, но лицо его было мрачным. Мои же мысли были невеселыми.

– Ты узнал, то, что я просил?

Дрюня отодвинул в сторону банку тушенки и тяжело вздохнул.

– Такое дело, Пуля. Не получилось у меня. Задал я пару вопросов, а дальше не рискнул. Интерес нехороший появился. На меня косо смотреть стали. А парень, у какого я спрашивал, мне потом сказал: «Не суйся, мол, пока тебя не закопали самого». Извини.

– Ладно. Я же сам тебе говорил, не рискуй. Я уж сам как-нибудь. Моих похоронил?

– Ага. И родителей, и сестру… и тебя. На кладбище пойдешь?

– Потом. Когда все кончится. Если доживу.

Дрюня с сожалением посмотрел на тушенку, но доедать не стал.

– Ладно, пойду я тогда. Ты здесь останешься?

– Нет, разве что на сегодня. Утром уеду, чтобы тебя не подставлять. Ты больше в это дело не суйся.

Дрюня тяжело вздохнул и потопал к дверям. Проводив его взглядом, я забрал сумку с оружием и отнес ее наверх. Там я лег на свою раскладушку и долго лежал без сна, потом не выдержал, собрал винтовку и положил ее с собой рядом. Теперь мне было спокойнее. Я уснул почти сразу, даже голова перестала болеть. Только снов в эту ночь не было никаких, ни плохих, ни хороших. Организм усиленно требовал войны…

* * *

Приблудная собачонка, которую бойцы окрестили Маджахедом, скулила, словно чуяла беду. Ни здоровенный кусок тушенки, ни ругань не помогали. Пес скулил и косил своим загадочным взглядом на Кузнецова. Недавний капитан, а теперь уже майор, недовольно посмотрел на пса, поминая недобрым словом его маму, и поднялся. Пес наверняка хотел по своим собачьим делам. Однако собака на улицу не пошла. Она продолжала сидеть у кровати Тулина и скулить.

– Ушел и тебя оставил? – спросил Кузнецов. – Так на задании он. Скоро придет.

Пес слабо вильнул хвостом и ненадолго заткнулся. Сева Тулин подобрал щенка на базаре, где тот почти подыхал от голода. Кроме Севы пес никого потом не слушал, полностью отдав свое сердце и преданность маленькому парнишке, который был ростиком едва больше своей снайперской винтовки. Иногда, входя в импровизированную казарму, а ранее школу, Кузнецов видел, как Тулин спит в обнимку с псом.

После той злополучной засады Тулина резко зауважали сослуживцы. Теперь никакой дискриминации по отношению к Пуле, не было. И хотя он отслужил всего чуть больше полгода, его выдержке могли позавидовать бывалые и искушенные в боях бойцы. Иногда Кузнецов задумывался о характере этого странного парня. Почитывая на досуге Канта и Фрейда, Кузнецов мнил себя великолепным психологом. Хотя здесь не было особого разброса в характерах. Парни были самыми обычными. Кто-то с гонором, кто-то напротив, веселый и благодушный, хотя даже на таких война наложила свой отпечаток. И только Пуля выбивался из общих рамок. Он мог молчать в течение дня, забившись в угол с книжкой, мог пить водку наравне со всеми, что выглядело несколько необычно. Водка лилась в него, как вода, он не морщился, не закусывал, предпочитая запивать огненный напиток соком, а если оного не было, то просто водой. Хмелел Тулин плохо, водка его не цепляла. Крепко выпив, Сева молчал, а потом уходил спать. Иногда он веселился, как ребенок, отпуская шуточки, которые отнюдь не отдавали казарменным юморком. Кузнецов с удивлением отмечал, что уровень интеллекта у парня на порядок выше, чем у многих офицеров, не говоря уже о солдатах.

И все-таки было в Пуле нечто странное. Какая-то отчужденность, холодность, временами перерастающая в звериную жестокость. Словно невидимый барьер стоял между ним и другими солдатами. Он не стремился с кем-то дружить, он выжидал. Именно выжидал, как затаившийся перед атакой зверь, как замерший хамелеон, невидимый в своей мимикрии.

После засады, Кузнецов подошел к Тулину, который, сидел в казарме, опершись на винтовку, словно на трость. Лицо его было отрешенным и безжизненным. В такие моменты люди частенько ломаются.

– Тулин, ты как? – спросил Кузнецов. Парень поднял голову и посмотрел на него с хорошо разыгранным удивлением.

– Нормально, – ответил он. Голос звучал ровно, без надрывов и не монотонно.

– Точно нормально? Ты все-таки в людей стрелял.

– Людей там не было, – отрубил Тулин. На этот раз интонации были другими.

Дав себе слово понаблюдать за бойцом, Кузнецов оставил его в покое. К его удивлению, Сева нисколько не изменился. Он не стал серьезнее, так же привычно балагуря, не начал пить сверх меры. Он остался прежним странным пареньком немного не от мира сего. Убедившись, что с Тулиным все в полном порядке, Кузнецов махнул на него рукой, не до того было…

Пес, сидевший спокойно, неожиданно навострил уши и неуверенно гавкнул на дверь. За порогом раздались шаги. Вскоре в казарму ввалился сержант Сергей Чернов. Лицо его было серьезным.

– Что? – спросил Кузнецов. Не было времени на нормальный уставной доклад. Здесь все это слетало, словно шелуха.

– Товарищ майор, Пуля… То есть, Тулин и Галикберов…

– Что?!!!

– Пропали…

* * *

Прежде, чем начать действовать, следовало придумать, что именно делать и как. Поскольку никаких сведений о том, кто конкретно убил мою семью, у меня не было, а до Бека добраться пока я не мог, нужно было тщательно продумать ситуацию.

Вначале следовало где-нибудь осесть. Деньги, отложенные мною на покупку квартиры, теперь должны были послужить для другой цели. Таскаться всюду с оружием сложно, следовало его где-то сложить. Нельзя было выглядеть помятым, грязным, иначе начали бы цепляться менты, да и в таком виде невозможно было бы проникнуть в места, где обитал Бек – рестораны, казино и прочие злачные места. Еще нужна была маскировка – то есть одежда. Внешность у меня была самая что ни на есть примечательная. Нацепи я на себя широкие джинсы и майку со скелетом – вот вам и тинэйджер, катающийся на роликах и малюющий графитти. Одень я белую рубашку, шелковые брючки, на нос очки с простыми стеклами, а в руки футляр от скрипочки – и на улице появлялся пай-мальчик из консерватории. Кожаные джинсы и тонкий свитер в обтяжку, зачесанные и смазанные гелем волосы превращали меня в ловеласа. Масок было много. А вот подействуют они или нет – здесь я ничего не мог сказать. Время покажет.

Я легко нашел однокомнатную квартиру, которую снял на три месяца, выдав себя за студента. Хозяйка квартиры была не слишком опрятна, квартира была захламлена, по ней пешком ходили огромные тараканы. Зато она имела массу преимуществ. Находилась квартира на четвертом этаже, рядом с балконом была пожарная лестница. Крыша соприкасалась с крышей соседнего дома, чердак которой не закрывался на замок. Я заплатил деньги и первым делом сменил замок, дабы хозяйка квартиры не наткнулась на винтовку и пистолеты. Дверь была хиленькая, но укреплять ее я не собирался. После всех манипуляций с замком, я сбегал в универсам, купил там несколько аэрозолей против насекомых и протравил всю квартиру. Теперь, пока находиться в жилище было невозможно, я отправился по магазинам, дабы закупить нужную «униформу».

На это ушло довольно много времени. Когда я вернулся в свой новый дом, уже вечерело. В квартире всюду валялись дохлые тараканы. Нестерпимо воняло отравой. Здраво рассудив, что спать в квартире я пока не смогу, я вытащил новоприобретенный спальный мешок на балкон, предварительно расчистив его от хлама. К вечеру опять разболелась голова. Я сожрал две таблетки аспирина и улегся на боковую.

Добрый Дрюня снабдил меня кое-какими сведениями об окружении Бека и его команде. Кое-какой информацией я владел и сам.

Помимо Бека в городе заправляли еще пара бандитов. Извечным противником Бека был бывший спецназовец, а ныне «апельсин» Гога Сытин, по прозвищу «Большой». Бека он не признавал, но в последнее время, если верить разговорам в нашей «тусовке» бывших «чеченцев», задирал редко, убоявшись гнева самого большого человека в нашем городе. «Черным мэром» у нас был Тимофей Захаров по прозвищу «Захар», как это ни странно. Именно ему принадлежала самая крупная часть города и самые лакомые его куски. Особенно много я о нем не знал, однако имеющейся информации вполне хватало, чтобы я не желал иметь с ним ничего общего. Захар был умен, имел потрясающий аналитический склад ума и армию хороших специалистов в разных областях.

Трогать Захара я посчитал неразумным. И потом, мне он не сделал ничего плохого. Более того, о Тимофее Игоревиче ходили самые уважительные рассказы. А вот Бек и Сытин были для моих планов самыми подходящими кандидатурами. Идея моя была проста, как мир. Помнится, еще в армии я слышал, как отряд хитрых чеченцев, затесавшись между расположениями двух воинских частей, заставил их воевать друг против друга. Подобный финт я собирался проделать против Большого и Бека. Глупо и наивно было бы предполагать, что мне удастся просто так застрелить Бека. И потом, мне нужен был не только он, но и исполнители его приказа, а кто они, я не знал. Мне была нужна война, маленькая война в городе. Бек должен был понервничать, посуетиться. Если бы мне повезло, Большой убрал бы Бека сам. Если нет… Времени у меня много.