Текст книги "Слова. Стихотворения"

Слова
Стихотворения
Георгий Мантуров

© Георгий Мантуров, 2017

ISBN 978-5-4485-8943-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Мы – русские. Мы прорвемся!

«Россия не сердится. Россия сосредотачивается»

(А. М. Горчаков)

 
Давайте сосредоточимся,
Хоть это, наверное, трудно.
Давайте по имени-отчеству
Начнем величать друг друга.
 
 
Не может страна великая
Годами жить как в тумане,
Под выдуманными никами
Рассеянная в онлайне.
 
 
От холода одиночества
Просторов наших российских
Давайте сосредоточимся
На наших родных и близких.
 
 
Довольно фейсбук залайкивать,
Полеживая на печке!
Довольно страну оплакивать!
От этого ей не легче.
 
 
Ведь сколько пропало попусту
Под песенки удалые
В бандитские девяностые
И в тучные нулевые.
 
 
В десятые переломные
Сегодня иного хочется.
Перед святыми иконами
Давайте сосредоточимся.
 
 
Попросим Святую Троицу,
Как малые просят дети,
Помочь нам сосредоточиться,
Вступившим в тысячелетье.
 
 
России сыны и дочери!
Под вещим славянским солнцем
Нам важно сосредоточиться.
Мы – русские. Мы прорвемся!
 

2012

Два Сергия

 
На ярославском направлении
Есть тихое селенье Радонеж.
Сюда идут в благоговении
Паломники и просто граждане.
 
 
На ярославском направлении
У станции Подлипки Дачные
Есть памятник другому Сергию,
Космических ракет создателю.
 
 
Между Подлипками и Лаврою
Пусть небольшое расстояние,
Но осеняет общей славою
Их небо русское бескрайнее.
 
 
Молитвы там звучат усердные,
И грозные летают спутники.
Два русских Космоса, два Сергия —
Родной земли моей заступники!
 

2015

«Хорошо проснуться летом…»

 
Хорошо проснуться летом
И умыться из колодца,
И отбросить полотенце,
И лицо подставить ветру,
 
 
И обрадоваться утру,
И услышать свист синицы,
И на горе бедной птице
Засвистать за нею следом.
 
 
И оставить на потом
Молоко и бутерброды,
Мотороллера мотор
Услыхав за поворотом.
 

1974

«Я опять в лесу, я опять с тобой, осень…»

 
Я опять в лесу, я опять с тобой, осень.
Никого вокруг, вечер тих.
Поброжу еще, ты добра ко мне, осень.
Белый цвет берез, белый стих.
 
 
К малой речке я отыщу тропу, осень,
К колыханию донных трав.
Все, что думаю, уложу в строку, осень,
Ты прости меня, в чем не прав.
 
 
Скоро холода, впереди ноябрь, осень.
Тридцать дней еще, целый век.
Желтый цвет листвы. Это твой цвет, осень.
Белый цвет вдали. Это снег.
 

1974

«Недавно было все вокруг…»

 
Недавно было все вокруг
Уныло – люди и дома.
Зима настала как-то вдруг,
Такая славная зима.
 
 
И ей бы вроде не пора,
Такой нечаянной зиме.
Где тучи хмурились вчера,
Сияет солнце в синеве!
 
 
И ей бы вроде не пора,
Но в лад любой живой душе
Там, где листва была вчера,
Лыжня проложена уже.
 
 
По ней качу я налегке,
И жизнь мне кажется легка,
Веселый пес невдалеке
В снегу валяет дурака.
 
 
Вчера, наверно, выл с тоски…
И мне приятно оттого,
Что чувства, в общем-то, близки
Ему мои, а мне его.
 

1976

«Когда проносится октябрь…»

 
Когда проносится октябрь
Лес умолкает невменяем.
Лежит в глазах моих, в горстях,
Лежит во мне и вне меня.
 
 
Он так со мною откровенен,
Как с психиатром пациент.
Он мой больной, он лес осенний,
Он человек на склоне лет.
 
 
Я объясню ему спокойно,
Что суть в осеннем колдовстве
И проведу сухой ладонью
По золотой его листве.
 
 
И вспомнив вдруг о важном деле,
Пообещаю в суете
Зайти к нему через неделю.
Приду на следующий день.
 

1974

«Билеты, хлопоты, заботы…»

 
Билеты, хлопоты, заботы.
Москва, Савеловский вокзал.
Прилизанный буфетчик что-то
В твой адрес дерзкое сказал.
 
 
Шепнул. И два твоих зеленых
Метнули резкий взгляд в упор.
Холуй мизинчиком холеным
Поправил жирный свой пробор.
 
 
Впервые может быть пасуя,
Куда девался его пыл?
Я ситуацию такую не понимал, он должен был
Испепелиться, рухнуть наземь
И не оставить даже след.
 
 
Был взгляд зеленых глаз опасен
Как яд в сверкающем топазе,
Как тайный в посохе стилет.
 
 
А мне сейчас покоя нет,
Я совестью своей придавлен,
Как распустившийся юнец
Я вел себя совсем недавно.
 
 
И испытал такой же взгляд
В отсеет на сказанную пошлость.
И принял я такой де яд,
И вспомнил с ужасом о прошлом.
 

1976

Орехово-Борисово

 
Не печалься, все образуется,
Перемелется, переменится.
И на той деревенской улице
Все дома пойдут на поленницы.
 
 
И пруды будут вновь очищены
И ухожены, и наполнены.
Обновленья великую истину
Все усвоили и запомнили.
 
 
Осуши себя как весной пруды.
Если плохо станет и больно.
Я приду к тебе, принесу цветы
И любовью свежей наполню.
 

1973

«Сижу в гостях на празднике…»

 
Сижу в гостях на празднике,
Где девочки и мальчики,
Хрустальные бокальчики,
Кулоны да часы.
А у одной из девочек
Печаль лежит на личике,
Блаженствуют на плечиках
Две русые косы.
 
 
И алы губки бантиком,
Фигура просто антика!
А на щеках над ямочками
Яблочки горят.
Ах, надкусите яблочко,.
Ах, затянитесь «явочкой»
Ах, погрозите пальчиком
Любому из ребят.
 
 
Я вас прошу. Пожалуйста.
Улыбку хоть без адреса,
Я как фотограф, «Сделайте
Веселое лицо»
Не хмурьте брови, праздник ведь
Хотите, буду песни петь?
Могу на голове ходить,
Чтоб вас развеселить.
 

1973

«Глядим в окно, как вьюжит…»

 
Глядим в окно, как вьюжит,
Как снег летит на снег,
А на двери снаружи
Записочка «Нас нет».
 
 
Нас нет, мы растворились
В снегах, как этот лес.
Нас нет, есть Божья милость,
Сошедшая с небес.
 
 
Мы нежимся в постели
И смотрим в полусне,
Как снег летит на ели,
И снег летит на снег.
 
 
Мы за двойными окнами
Между землей и небом,
Закутанные в коконе,
Заваленные снегом.
 
 
Слоится снег обыденно,
Светло и непрестанно,
И каждый слой – событие
В романе нашем странном.
 
 
И каждый слой – мгновение
Нестойкое, как пена,
А мы с тобой уверены,
Что счастие мгновенно,
 
 
А мы с тобой уверены,
Что встретились случайно,
А мы с тобою времени
Совсем не замечаем.
 
 
Оно для нас замедлено
Каким-то добрым гением,
Замедленны мгновения
Губ соприкосновений.
 
 
Мы нежимся в постели
И смотрим в полусне,
Как снег летит на ели
И снег летит на снег…
 

1978

Аленушка

 
На алых щечках родинки,
И шарфик набок сбит.
Снежок такой молоденький
Под ножкою скрипит.
 
 
Искрился он под солнышком,
Но скоро стаял весь.
Расстроила Аленушку
Такая злая весть.
 
 
Но вышла лишь на улицу
И сразу во всю мочь
По лужам да по лужицам,
И все печали прочь!
 

1976

«Как искры снежного пожара…»

 
Как искры снежного пожара
Жгла окна белая крупа.
Бокал с шампанским украшала
Твоя прекрасная рука.
 
 
Тот праздник нежный и печальный
Среди бушующей зимы
В какой-то мере был прощальный,
И это оба знали мы.
 
 
Не сожалею, не ревную,
Почти забыл твое лицо.
Я думал, вышел на прямую,
А оказалось – на кольцо.
 
 
Закономерно ли, случайно
Судьба моя сложилась так.
Но этот взгляд уже встречал я
И эти целовал уста,
 
 
И эти знаю я заботы,
И этот помню разговор,
И горькая моя свобода
Как молчаливый твой укор.
 
 
Вот так своими же руками,
Не в силах распрощаться с ней,
Цепь одиночества смыкаю
От года к году все тесней.
 

1977

Южное

 
Сколько может продлиться разлуки вздор?
Может месяц-другой, может, много лет.
На рассвете автобус в аэропорт,
Мы с тобой ненавидели тот рассвет.
 
 
Ночь июльская, черная, но вполне
Различаю тебя до последних черт.
Словно наши тела в непроглядной тьме
Излучают накопленный за день свет.
 
 
Пощади нас прощание, пощади.
Несмышленых, неопытных пожалей!
Стала влажной щека на моей груди,
Стало небо над морем чуть-чуть светлей…
 
 
Домик твой был лишь к вечеру заселен,
Все вчерашнее стало туманным сном.
Лишь сквозняк выдувал занавеску вон,
Полоскал ее целый день за окном.
 
 
Пощади нас, прощание, пощади
Помоги нам понять, пережить, простить.
И в далекой разлуке нас защити,
Помоги осознать, что порвалась нить.
 

1978

«Отцвела давно калина…»

 
Отцвела давно калина
И по ней завился вьюн,
Привязалася ангина,
А на улице – июнь.
 
 
Долго-долго длятся дни,
На сердце досада,
Горло бедное саднит,
Как от самосада.
 
 
Нету дела никому
До моей хворобы,
Тополиных белых мух
Намело сугробы.
 
 
Все печали бытия
Вдруг на мне повисли,
Как и хлопья эти я
Не имею смысла.
 
 
А калина за окном
Душу мне тревожит,
Все шумит мне об одном,
Об одном и том же:
 
 
«А она б тебе связала
Шарф из пуха тополей!
А она б тебе сказала, —
На, носи и не болей!
 
 
Как бы сердце твое пело!
Как бы жизнь была мила.
Ах, какой ты был несмелый,
Когда я весной цвела!
 

1978

«Я между небом и землею…»

 
Я между небом и землею
Стою. Такая благодать!
Два метра снега подо мною,
До неба же – рукой подать!
 
 
Забыта города морока,
И дело близится к весне.
Стоят футбольные ворота.
Они сейчас по пояс мне.
 
 
Все, что незыблемо и вечно
Сейчас не стоит ни гроша.
Так беспечальна и беспечна,
И так беспомощна душа.
 
 
С нее свалилось все плохое,
Балласт отпущен, и вот-вот
Всплыву я в небо голубое,
Как-будто на поверхность вод.
 

1975

Ливень

 
За окном бушует ливень
Пополам с хмельною брагой,
Вперемешку с крупным градом
Бьет налево и направо.
 
 
Этот ливень, шумный ливень
Рассыпается игриво,
Мечет градины об глину
Как серебряные гривны!
 
 
Развеселый, буйный ливень,
Бубенцы вплетены в гриву!
Ты ликуй, хлещи открыто
Хочешь прямо, хочешь криво!
 
 
Как ты вовремя, мой милый,
Вышибай из почек клинья!
Чтоб наутро пахло сильно
Мятой и чуть-чуть полынью.
 
 
Сделай так, чтоб все бурлило,
Чтоб дороги все залило,
 
 
Чтобы к нам в избушку эту
Вплоть до самого рассвета
 
 
Не пробрался посторонний
И ни пеший, и ни конный.
 

1975

«В природе суета, как в доме у Ростовых…»

 
В природе суета, как в доме у Ростовых,
Волнуется Зима – назавтра первый бал.
И миссией своей осенний лес растроган
Сейчас он просто лес, а завтра бальный зал.
 
 
Паркет уже готов, начищен лед до блеска,
Для туфелек и шпор прекраснейший паркет.
Как весело на нем под громкий звук оркестра
Кружиться в вальсе так, чтоб любовался свет.
 
 
Назавтра первый бал, и с первым бликом солнца,
Как грянет вдруг оркестр, и заиграет лед
Зима войдет в тот лес, и ветер как Болконский
Ее обнимет, закружит и в танце поведет.
 
 
Ну а пока что ночь, давно уснули слуги.
Откуда-то с вершин доносятся едва
Печальные и несмолкающие звуки,
Оркестр осенних лип разучивает вальс.
 

1977

Василек

 
Цветы, бурьян и колокольня
В одном из подмосковных сел.
На станцию путем окольным
Я шел и вот сюда забрел.
 
 
Плиты бетонной холод твердый
Две даты стерты от погод,
Рожденья – год двадцать четвертый
И смерти – сорок первый год.
 
 
Через минуту солнце канет
За окоем, за дальний луг,
Мне показалось, что на камне
Заметны очертанья букв.
 
 
Последний луч плиты коснулся,
Раздвинув трав сухих пучок,
Я увидал и задохнулся:
– Мы победили, Василек!
 
 
Как было сладостно и больно
Тому, кто так воскликнуть смог!
И галки взмыли с колокольни,
Как будто мой, услышав вздох
 

1978

Бабушке

 
Мне напиться дадут твои руки,
Улыбнуться заставят глаза,
Опечалиться – грустные звуки,
Что не слышны в других голосах.
 
 
Ты не любишь высокого слога,
И когда, улыбаясь хитро,
Я спросил тебя: «Веришь ли в Бога?»
Ты ответила: «Верю в добро»
 
 
Твои правнуки будут богаты,
От меня унаследовав
Не фамильное серебро-злато,
Простодушные те слова.
 

1974

Деду

 
Ее декабрь приговорил,
Ее не спас апрельский ливень.
И я спилил больную сливу
И выкорчевал, и спалил.
 
 
Огонь пылал, высок и чист,
И комель плавился пудовый,
А дед расстроенный ворчит,
Что выжег траву перед домом.
 
 
Не горюй, мой дед,
Я люблю твой сад,
Никаких нет бед —
Только кажется.
 
 
Обожженный след
Заживит роса,
Подрастают, дед,
Наши саженцы!
 

1976

«Даже друг промолчал…»

 
Даже друг промолчал…
И пустынно уныние улиц.
Ну, зачем же с плеча?
Что ж вы все от меня отвернулись?
 
 
В мыслях полный сумбур,
Неужели я вправду скотина?
Закрутило судьбу,
Словно в цепь угодила штанина.
 
 
И в бурьян под откос!
Миг падения долог и странен.
И восьмерки колес,
И не счесть синяков и царапин.
 
 
И виновного нет,
И того, на ком злобу сорвать бы.
Хоть кого-нибудь мне,
Кто сказал: «Заживет, мол, до свадьбы.
 
 
Погоди, не тужи,
Вон денек то какой распогожий!»
Но кругом ни души,
Только я с расцарапанной рожей.
 
 
Долго ль так куковать
На обочине с кислою миной?
Засучить рукава,
Засучить роковую штанину!
 
 
Починить колесо,
Из колючего выйти бурьяна.
Дует ветер в лицо,
Остужает саднящие раны.
 

1974

«Вдохновение – пик биоритма…»

 
Вдохновение – пик биоритма,
Меланхолия – спад биоритма.
Независимо от погоды,
И у взрослых, и у детей.
Неужели душа беззащитна
Против четкого алгоритма,
Уготованного природой
Для обуздыванья страстей?
 
 
Калькулятор в одно мгновение
Скажет вам: «В этот день вы гений.
Это день для любви способен,
Этот, чтобы рекорд побить»
Но когда же души разговение?
Не хочу быть раз в месяц гением.
Дайте время послушать совесть
И самим собою побыть.
 
 
Я не яблоко, чтобы падать,
Когда время настанет падать.
Что за шутка такая злая,
Мне всучить расписание чувств?
Не хочу петушиную память
Только лишь на заре горлопанить.
Я не птица и я желаю
Горлопанить, когда хочу!
 

1976

У метро «Измайловская»

 
Вечерами на асфальтовой полянке,
Как покажется на небе звездный ковш,
Разливается забытая тальянка,
Поощряемая шарканьем подошв.
 
 
Здесь для тесного знакомства нет барьеров,
Здесь в почете тот, кто весел и речист.
Здесь нехватки не бывает в кавалерах,
И в особенном почете гармонист.
 
 
Он судьбою не особенно обласкан,
Жизнь его замысловатою была.
Первый бой он принял под Волоколамском,
В километре от родимого села.
 
 
В сорок пятом победителем вернулся,
Отдышался и почуял жизни вкус.
Заскучал и от тоски своей рванулся
Из деревни в метростроевцы, в Москву.
 
 
И теперь вот на полянке он играет,
Дома вечером остаться – выше сил.
И толкует, мол была бы жизнь вторая,
Я бы всю ее по-старому прожил.
 
 
И частушки, и чего посовременней
Он со всеми соглашается легко,
Он Москву не назовет большой деревней
До деревни ей, конечно, далеко
 
 
– Ты, товарочка, моя, моя подружка,
Рассыпается частушка до луны.
И вздыхает на скамеечке старушка:
– Ох, частушки у подружки солоны!
 
 
Разливается забытая тальянка,
Четвертинку разливает мужичок.
Здесь словечко деревенское гулянка
Окрестили по-московски – пятачок.
 

1975

Осенины

 
В жарком золоте листьев
Синь бездонного неба,
И ленивые мысли,
И последняя нега.
 
 
Прилетали удоды,
Поклевали рябины,
Наступили погоды,
Впереди Осенины.
 
 
Утром иней на бревнах,
В рукомойнике льдинки,
Запах яблок ядреных,
В волосах паутинки.
 
 
За околицей пусто,
Неподвижна калитка,
Зреет в кадках капуста,
А в бутылях наливка.
 
 
Я лежу под березой,
Как Сократ под оливой.
Абсолютно тверезый
И немножко счастливый.
 
 
Сквозь прозрачные прутья
Кроны, солнцем залитой,
Что-то важное будет
Мне вот-вот приоткрыто.
 
 
О вопросах извечных
В споре духа и тела,
И проблеме, конечно,
Из чего же я сделан:
 
 
Из угля или снега?
Из огня или мрака?
Из бездонного неба?
Из ничтожного праха?
 
 
Свищет малая птаха,
От трудов отдыхает,
Время тает как сахар,
Так медлительно тает.
 
 
Все сосчитаны числа,
Все известны решенья.
Мирозданье зависло,
Сломан датчик движенья.
 
 
Как прекрасно и мудро
Все устроено в мире.
Это сладкое утро,
Эти выси и шири!
 
 
Не найти середину,
А легко так, казалось.
Лишь сплелись воедино
Бесконечность и малость.
 
 
Лишь сплелись, и ответить
Оказалось непросто
И остались вопросы,
И остались вопросы…
 

1996—2009

«Как хорошо в ночной тиши…»

Каморка с красным померанцем, моя каморка

(Б. Л. Пастернак)

 
Как хорошо в ночной тиши
Спокойно ощущать
И равновесие души,
И тела благодать.
 
 
Здесь защищают от стихий
Двойные стекла рам,
Здесь кабинетные стихи
Пишу по вечерам.
 
 
На полках книжных стеллажей
Мне каждый том знаком.
Уютно в комнате моей,
И пахнет табаком.
 
 
Здесь можно выпить, закусить
Без дураков и дур,
И можно даму пригласить,
Но только par amour.
 
 
Но кабинетные стихи
Не очень то ценны,
Они от жизни далеки,
А значит, не нужны.
 
 
Но как же быть с ценой души?
Или она не в счет?
А если жизнь не мельтешит,
А медленно течет?
 
 
Не ставлю я себе в вину
Высокопарный слог.
Пою покой и тишину,
Уютный уголок.
 
 
Где защищают от стихий
Двойные стекла рам,
Где кабинетные стихи
Пишу по вечерам.
 

1977

Гусар

 
– Старинная наша пивная,
Таких уж и нету нигде, —
Сказал мне, табак вынимая,
Какой-то общительный дед.
 
 
Очки перемотаны ниткой,
Такой симпатичный старик,
И голос негромкий и низкий,
Как будто кого-то корит.
 
 
– Живу на свои, на медяшки,
Пошел девяностый годок,
А много ль мне надо? Затяжку
Покрепче, да пива глоток.
 
 
А помню, кутили славно
В лейб-гвардии царском полку…
Все было, да миновало,
Какой я теперь табакур!
 
 
Да тут прихворал намедни,
Как видно совсем я стар.
Наверное, я последний.
Последний в России гусар. —
 
 
Болтает, разводит руками,
Лишь изредка – взгляд из-под век
По старчески мудро-лукавый —
Ну, как, молодой человек? —
 
 
Очки на бугристом носу
Поправил, вздыхает надсадно
– Пора, видно, к Богу на суд,
Но прежде преставиться надо. —
 
 
С достоинством пиво допил
И хлебушек спрятал в кошелку,
Огня из кресала добыл
И как-то ушел втихомолку.
 
 
Оставили в памяти след
Невиданные медали…
 
 
Еще через несколько лет
Узнал от буфетчицы Вали,
Что помер недавно тот дед,
Потом и пивную сломали.
 

1979

«Я с завтрашнего дня солдат…»

 
Я с завтрашнего дня солдат,
И в рюкзаке давно лежат
Мои нехитрые пожитки —
Бельишко да иголки-нитки.
 
 
Друзья побыли и ушли,
Будильник тикает в тиши.
Я сам решил так, что застолье
Совсем устраивать не стоит.
 
 
Наутро встану я чуть свет
И погашу в квартире свет,
И прежде, чем в автобус сесть,
Затяжкой отгоню дремоту.
 
 
Все так, как будто на работу
Я еду.
Так оно и есть.
 

1980

«Идем с тактических занятий…»

 
Идем с тактических занятий,
За сутки ни минуты сна.
Их смысл бесспорен и понятен,
И польза, в общем-то, ясна.
 
 
И как награда или милость,
Не знаю, как произошло,
Из леса вышли, и явилось
На взгорье тихое село.
 
 
Обледеневший сруб колодца.
Отсюда к самому шоссе
Веревочкой тропинка вьется
И расплетается в конце.
 
 
Насытясь кашей снеговою,
И вымокнув почти на треть,
Приятно ощутить ногою
Шоссе накатанную твердь.
 
 
И как-то вдруг встряхнулась рота
И шаг взяла, и звук дала!
Идет, конечно, не с курорта,
Но видно, все ж, что весела.
 
 
Погоны алы, щеки алы,
И солнце ало за спиной,
И поднял голос запевала,
Что шел плечом к плечу со мной.
 
 
На марше лучше нет подспорья,
Особенно в конце пути.
И по долинам, и по взгорьям
Как будто легче нам идти.
 

1981

«Комбат прошел за КПП…»

 
Комбат прошел за КПП
И побежал домой трусцой.
В каптерке пахнет как в купе
Ситро и чайной колбасой.
 
 
На плащ-палатке хлеб горой,
Варенье, сало, пироги,
Грузинский сыр и лещ с икрой,
И два пакета кураги.
 
 
Не спит гранатометный взвод
В трусах встречает Новый Год.
 

1981

«Женщина осенью живет на даче…»

 
Женщина осенью живет на даче,
Как если б в городе, на ней бигуди,
Женщина вечерами тихонько плачет,
Чтобы сына не разбудить.
 
 
Может быть эти тоскливые недели,
Это безлюдье склонили весы
В сторону печали и канители,
В сторону, где беспокойные сны.
 
 
Домик ее расположен напротив,
И я часто вижу то тут, то там
Она что-то делает в огороде
И прислушивается к поездам.
 
 
Когда же утром в дверь ее дома
Стучится разносчица молока,
Она выходит с маленьким бидоном,
Утром женщина красива и строга.
 
 
Вот среди яблонь мелькнул ее плащик,
С листьев скатились горошины росы.
О том, что эта женщина вечерами плачет
Мне сказал ее маленький сын.
 

1982

«Разбухшая от жирных туков…»

 
Разбухшая от жирных туков,
От зерен, лопнувших в тепле,
Земля, натянутая туго,
Кривит подрамники полей.
 
 
Когда же солнце еще низко,
И силу не набрал ручей,
Дымится поле словно миска
Наваристых пахучих щей.
 
 
И я – типичный горожанин,
В чаду живущий и в пыли,
Вдруг становлюсь чертовски жаден
До этой ласковой земли.
 
 
Командировка на исходе,
Вернусь домой, и тут-то вот
На подмосковном огороде
Поспеет почва для работ.
 
 
Тогда возьмусь не понарошку,
Возьмусь и сил не пощажу.
Я посажу морковь, картошку,
И репу тоже посажу.
 
 
Я заложу основу чуда
Проклюнувшегося ростка
И испытаю снова чувство
С землей и родиной родства.
 

1983

«Обокрадена страна, обокрадена…»

 
Обокрадена страна, обокрадена.
Как малинку обобрали с куста,
Обокрадена такая громадина!
До копейки, догола, до креста.
 
 
Не спросив у нас ни имя, ни отчество,
Повязали по рукам и ногам,
Ну а после обобрали нас дочиста,
До копейки, до креста, донага
 
 
Остальное потом скоро тоже сопрут.
Да еще так красиво наврут:
И что имидж крут, и что верен маршрут
И что главное дело – труд.
 
 
Обокрадена страна, обокрадена.
Все по-тихому, без шума и драк.
И лежит она, такая громадина,
И не может приподняться никак.
 

2001

«Утра первые часы…»

 
Утра первые часы…
Лишь уйдут ночные тени,
Бриллиантики росы
Засияют на сирени.
 
 
Через несколько минут
Первый поезд тихо свистнет,
Лягушонок прыгнет в пруд,
Необычен и таинствен.
 
 
Не прошел еще состав,
Все пока дремотно, странно.
Дочка, косы разбросав,
Спит наискосок дивана.
 
 
Там, в ее летящих снах
Утра легкие туманы,
Бесконечная весна,
Земляничные поляны.
 
 
Вот и поезда свисток,
Рябь по пруду пробежала.
Спи себе наискосок,
Я поправлю одеяло.
 
 
В окна ломится сирень,
Над прудом склонились ивы,
Впереди огромный день,
Мирный, солнечный, счастливый.
 

2005

Романс

 
В час ночной покоя и уюта,
В час, когда все замерло кругом,
Ты найди заветную минуту,
Чтоб сказать о самом дорогом.
 
 
Надо нежные найти слова,
Те, которые ласкают слух,
От которых кругом голова,
От которых замирает дух,
 
 
О бездонных голубых глазах,
О губах, не терпящих разлук,
О густых медовых волосах,
О прохладе лебединых рук.
 
 
Не стыдись сказать о сокровенном,
Из запретных и волшебных снов.
Даже в сердце глупом и неверном
Что-то дрогнет от горячих слов.
 
 
Если нежные нашел слова,
Те, которые ласкают слух,
От которых кругом голова,
От которых замирает дух,
 
 
О бездонных голубых глазах,
О губах, не терпящих разлук,
О густых медовых волосах,
О прохладе лебединых рук.
 
 
И, услышав ласковые речи,
Сердце вдруг забьется веселей,
И оно раскроется навстречу,
И одарит нежностью своей.
 
 
Значит нежные нашел слова,
Те, которые ласкают слух,
От которых кругом голова,
От которых замирает дух,
 
 
О бездонных голубых глазах,
О губах, не терпящих разлук,
О густых медовых волосах,
О прохладе лебединых рук.
 

2007