Текст книги "Снегурочка"

Георгий Шевяков
Снегурочка
Новогодняя быль

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

* * *

Было то на самом деле или не было, так и не привелось узнать. Ходили разные слухи, но они так и остались слухами. Хотя не раз, клянясь в том, что ничего не было, лились слезы из глаз отрицающих.

А началось все со стяжательства людского.

В далеком тереме, сиречь небоскребе, на краю света, в миру вечных снегов сидел много лет назад в своем роскошном кабинете губернатор Севера господин Кармано́вич и сквозь стекло во всю стену смотрел на снег, оленей в тундре и нефтяные вышки. Осторожный стук в дверь и тонкий голос девчушки-секретарши прервал его таинственные мысли.

– Господин губернатор. Тут к вам гости. Крюгер зовут, кажись мериканец. Страаашный. И руки все прячет.

– Проси, – вальяжно ответил губернатор и шепотом добавил про себя, – Дерёвня. Что с тебя взять. Эх, где же вы мои Парыжы да Ландо́ны.

Кармано́вич встал и, выдохнув решительно воздух, сделал шаг навстречу посетителю.

Мужчина со скуластым лицом и в широкополой американской шляпе с правой рукой под полой пиджака вошел в просторный кабинет, широко отвел левую руку и, улыбаясь во весь свой белозубый рот, обнял хозяина.

– Рад тебя видеть, Кармано́вич.

– Взаимно, Фреди.

Все также расслабленно улыбаясь, они уселись за журнальным столиком в углу кабинета.

– Виски, водка? – развел руки хозяин.

– Виски в Америке, в России только водка – прогоготал гость.

Не спеша принес Кармано́вич из бара бутылку водки, рюмки, все также неторопливо разлил, уселся напротив гостя. Широко улыбнулись они – «прозит», «прозит» – и отпили по хорошему глотку. Зацокал гость от блаженства языком.

– О-ла-ла. Как забирает. Ты не будешь против, если я вытащу руку. Твоя девочка, – он кивнул в сторону двери, – не так могла меня понять.

– Конечно, Фреди, мы же свои люди. Какие могут быть секреты?

Фреди Крюгер достал из-под полы пиджака свою правую руку с известными всему миру стальными когтями. Пощелкал, полюбовался.

– Прости, Фреди, нет времени, – не дал ему блаженствовать хозяин. – Как говаривали древние греки, ты мне друг, но денежки дороже. Ты привез товар?

– Зачем я здесь? – развел руками гость, – Мячик за углом.

Он трижды хлопнул когтями по столу. Распахнулась от удара ногой дверь, так что вздрогнул Карманович, вошел опоясанный патронташем огромный Терминатор и поставил на журнальный столик большую спортивную сумку. Немного подумав, он взял со стола бутылку водки, под оторопевшим взглядом хозяина кабинета выплеснул из вазы с цветами ее содержимое на пол, наполнил вазу водкой из бутылки и выпил. Дрожь прошла по его телу, он помахал ладонью перед ртом, шумно выдохнул и, покачиваясь, побрел обратно. Хозяин ошалело смотрел ему вслед.

– Пустое, Кармано́вич, – пьяненько воскликнул Фреди. – Не обращай внимания. Смотри сюда, – открывает сумку. – Твой любимый футбольный мяч Херси.

Он достал из сумки кожаный футбольный мяч, покрутил его перед губернатором, постучал мячом о пол и бережно уложил обратно.

Кармано́вич облегченно откинулся в кресле, на лице его блаженная улыбка.

– О Фреди, Фреди! Если бы ты только знал, сколь дум и надежд связано у меня с этим мячом. Когда еще босоногим мальчишкой я бегал по Кремлевским задворкам, я мечтал, что наступит день и знаменитый футбольный мяч Херси станет моим. Я продавал последние штаны – не свои, чужие, я как церковная крыса лазил по пустым кремлевским закромам, выуживая жалкие нефтяные акции, монгольские тугрики, белорусские зайчики. Я сломал зубы теннисной ракеткой, опять-таки, слава богу, не себе, катался с гор на лыжах, делал подсечки и подхваты на трижды будь проклятом бойцовом ковре и падал, падал, падал. Так было надо. Нельзя было быстро съезжать с гор, хорошо подавать подачи через сетку и прижимать противника к ковру. Чего я только не вынес, и все затем, чтобы великий кожаный мяч Херси стал моим.

– Я угадал твою любовь, Кармано́вич. Налей мне еще водки, – протянул рюмку Крюгер. – Хочу тебя порадовать, мой друг. Я не просто привез тебе футбольный мяч Херси, главное ты не должен мне за него ни гроша.

– Не понял, Фреди, – встревоженный Кармано́вич привстал. – Когда говорят ни гроша, это значит отнимут все.

– Но, но. Не бойся. Все о-кейно, друг, – помахал рукой захмелевший Крюгер. – Ты отдашь мне не деньги, а Снегурочку.

– Ты сошел с ума, Фреди. Зачем тебе Снегурочка? Она даже не девка, не полюбит, не согреет. Лучше возьми секретаршу. Вот у нее все как надо. А Снегурочка? У тебя в Калифорнии и снега нет. Она там сразу растает.

– Кармано́вич, я же не спрашиваю, зачем тебе кожаный мяч, когда у тебя есть снег и ветер.

– В том то и дело, Фреди, в том то и дело, – загрустил Кармано́вич. – В этой стране снег имеет свойство таять, а ветер менять направление. И последнее, поверь мне, намного хуже, – задумчиво добавил он. – А мячик он и в Африке мячик – кожаный и круглый. Что касается девки? Впрочем, забирай. Русским не впервой, утрутся и забудут. Но я здесь ни при чем, Фреди. Заранее договоримся – ни при чем. Я дам тебе карту, там указано, где она живет. А дальше действуй сам. Я ничего не слышал, не видел, не знаю. Но если русские начнут ее искать, мне придется помогать им Фреди. Конечно, помогать так, чтоб не нашли, но все-таки бурно помогать. Ты понял, друг?

– О-кейно, Кармано́вич. Не боись.

– О-кейно, Фреди.

Губернатор подошел к сейфу, заслонил его спиной от любопытного Крюгера, вставшего у него за спиной, набрал шифр, открыл дверцу и достал карту. Посреди кабинета два закадычных друга встали лицом к лицу. В левой руке Кармановича карта, в левой руке Крюгера сумка. Пристально глядя друг другу в глаза, они дергали руками, и, выждав момент, выхватили нужные им предметы. Облегченно вздохнули и, не расставаясь с ними, уселись вновь за стол.

– Ну, Фреди, я перед тобою чист. Я рассказал тебе свою заветную мечту. И ты ее исполнил. Но для чего тебе Снегурочка? Она повторяю, растает, от нее ничего не останется. Это пустое вложение денег, Фреди. На тебя такое не похоже.

– Как знать, Кармано́вич. Как знать. Ну ладно. Ты свой человек. Не обманешь. Да и закладывать себя тебе нет смысла. Скажу, так и быть, но прости, хоть ты мне друг, но дело есть дело. Терминатор – раздался его зычный бас.

Пошатываясь, вновь вошел Терминатор.

– Держи – протянул ему карту Крюгер, – Беречь как статую Свободы. И ни-ни, – помахал пальцем перед ртом, – ни слова.

Терминатор вышел, а Крюгер блаженно откинулся в кресле, закурил и продолжил.

– Клянись, губернатор. Самым святым в своей жизни клянись, что сохранишь мои слова в тайне.

– Мячиком клянусь.

– Никому ни слова, – покачал пальцем пьяный Крюгер. – Никому. Так вот, Карманович. И ЦРУ и Микки Маус одновременно и, что немаловажно, однозначно пришли к выводу, что Снегурочка – это самая главная военная тайна русских. Что в Снегурочке сила русского народа. Пока она каждую весну тает на родной земле, Русь не победить. С нею этот народ возрождается от самых горьких бед. Когда ее увезут в чужую землю, когда она там растает, сила ее уйдет в американский песок, и Русская земля не возродится. Русской силы не станет. Карманович. Мы возьмем вас голыми руками. Речь не о тебе, ты свой. Мы будем брать других. А ты будешь жить у нас в солнечной Калифорнии, и у тебя будет круглый кожаный мячик Херси. Великий и неповторимый. Но помни, ни слова. У нас длинные руки.

– Ну что ты, Фреди. Как говорится, все о-кейно.

– Все о-кейно.

Довольные, они пожали друг другу руки. И гость ушел.

Все с той же приклеенной широкой улыбкой Кармано́вич подошел к широкому окну, посмотрел, как уезжает Крюгер, потом сел в кресло и стал играть мячиком Херси. Вдруг в дверь постучали. Он быстро спрятал мяч под стол, вскочил.

– Кто там еще?

В кабинет ворвались люди в черных шерстяных масках, образуя коридор, по которому к Кармано́вичу подошел низенький толстяк.

– А, дядя Володя, здравствуй. Какими судьбами? Толстяк не принял тон.

– В рабочее время я вам не дядя Володя, господин губернатор, а генеральный прокурор. И будьте любезны обращаться ко мне по должности. Господин Кармано́вич. Вы обвиняетесь в неуплате государственных налогов на общую сумму один рубль двадцать семь копеек. Вплоть до расчета вы и ваш снег подлежат аресту. – Оборачивается к людям в масках, – приступайте.

– Стойте, стойте. Вы что, господин прокурор? Такая мелочь. Я сейчас отдам.

Сунул руку в карман, но достал только пачку долларов, протянул.

– Вот. Рублей нет. Возьмите доллары, возьмите больше, господин генеральный прокурор.

Генеральный прокурор (презрительно): «Кому они нужны, ваши зеленые». И снова: «Взять».

– Стойте, стойте. Господин генеральный прокурор, я знаю важную государственную тайну. Но это не для всех. Это страшная тайна. Я только что собирался звонить в Кремль. Но раз вы здесь…

Губернатор подошел к Генеральному прокурору и прошептал ему что-то на ухо. Тот вздрогнул, огляделся вокруг, не слышал ли кто. И бросился в дверь. За ним вся свита.

* * *

Однако нет ничего тайного на свете, и нет ничего сильнее русской водки. А причем здесь русская водка станет ясно из слов секретарши губернаторской, когда вбежала она в чум к деду, запыхавшись так, что и сказать сразу ничего не могла. Сам же старик сидел, впялясь в телевизор, где плескалось синее море, зеленели пальмы, и шла бесконечная мыльная опера. Сидел, покачиваясь, куря трубку и блаженно щурясь.

– Дедушка, дедушка, беда, беда. Снегурочку на мячик поменяли, – прокричала на последнем дыхании девушка.

– А?… Что?… – безразлично ответил старик, не отрывая взгляда от телевизора.

– Да как тебе не стыдно, дедушка. Снегурочку, говорю, на мячик поменяли, А ты?

– Как так? Снегурочку? Ай, как нехорошо. Выдумала, небось, Гулька. Книжек глупых начиталась, боевиков насмотрелась.

– Ничего не выдумала. Мне пьяный Терминатор рассказал. Он вместе с Фреди Крюгером привез какой-то мячик Кармано́вичу, а тот ему взамен карту дал, где Снегурочка живет. Они сейчас на вертолетах туда полетят, ее украдут, к себе увезут. У них в вертолетах одни фреды крюгеры с когтями и терминаторы с пулеметами. Сама видела. Спасать Снегурочку надо, дедушка.

– Сейчас, сейчас, что-нибудь придумаем. С вертолетами нам не справится, внученька. Тундру надо звать. Она одна поможет, больше некому.

– Забыла тебя Тундра, старый. Ты ее который год не навещаешь.

– Не забыла. Тохтамыла тундра любит. Помнит. Все простит. Потому что душа у Тохтамыла чистая, как снег, прозрачная, как ручей, теплая, как ягель.

– Да быстрее же, дедушка, заладил, делай хоть что-нибудь. Полетят сейчас вертолеты, не догнать.

– Тихо, тихо внученька. Тундру нельзя торопить. Тундра тишину любит, покой, от крика она убегает, сердится. Подожди немного, подожди.

Разложил старик на полу ветки, мох, ягель, олений рог, поколдовал, пошептал, поджег мох, встал на колени, поднял к небу руки.

– Тундра, тундра, отзовись. К Тохтамылу повернись. Из моря беда пришла, помощь нам твоя нужна. Все обиды позабудь. Нам в беде подмогой будь.

Потемнел дым посреди комнаты, зашевелился, закружился, расползся по потолку хлопьями, и вышла их дыма Тундра белоснежная.

– Здравствуй старый Тохтамыл. Ты меня совсем забыл. С телевизором живешь, а оленей не пасешь. Тундру в радости не знаешь, только в горе поминаешь. Коль в тебе бы усомнилась, ни за что б не появилась.

– Не ворчи старая. Не злись. Времени нет. Потом разберемся, – запричитал старик. – Снегурочку у нас хотят украсть, за море увезти.

– Знаю, знаю, – проговорила Тундра. – Много их прилетело на вертолетах вонючих. Силой с ними не справится, стрелять будут, хитрость тут нужна.

– Потому и позвал Тундра. Думай милая, думай быстрей. Ты одна нам заступница. Остановить их надо, снег, метель нашли, головы заморочь.

– Хорошо, Тохтамыл, так и быть. Еще раз помогу, – последний. Но и в этот раз поллитру не поставишь – весь род твой прокляну, в снегах застынете, слезами умоетесь.

Пал старик на колени: «Тундра, родная, времени нет. Земля пропадет, леса сведут, ягель высохнет, олень помрет, если Снегурочку не убережем».

– Сделаю, что могу, старый, но одной мне не справится, и вы постарайтесь. Мчись к Снегурке, Тохтамыл. В сани ее сажай, в тайгу вези. Пусть прячется. А ты милая, – повернулась Тундра к девушке, – собирай подружек. Помоложе, да поядренее. Наряжайтесь, одевайтесь, вертолеты окружайте, песни, танцы начинайте. Пулеметы чтоб молчали, надо чтоб глаза стреляли. Поднимайте юбки выше, пусть враги неровно дышат. Обнимите, приласкайте, про любовь наобещайте. Задержите хоть на час, чтоб старик Снегурку спас. Ну а чары не возьмут, водки пусть побольше пьют. Каждый коль по чарке хлопнет, их, глядишь, затея лопнет. А теперь вперед друзья. Времени терять нельзя.

Растаяла Тундра, заполошились старик с внучкой. И понеслось, закружилось времечко, да люди.

* * *

Подлетели к черным вертолетам нарты с девчонками, гитарами, балалайками. Выскочили из них бодренькие чукчонки, вытаращили свои черненькие глазенки, застреляли ими из стороны в сторону, закружились под музыку в танце так, что выше пояса юбки поднялись. И пошел гул по всей тундре, аж олени ногами затопали. Не выдержало, застонало чрево вертолетов, заскрипели зубами фреды-крюгеры с когтями и терминаторы с пулеметами, замаслились суровые очи киллеров, пот потек по узким лбам, штаны стали узкими. Изо всех сил держались они дрожащими руками за пулеметы с гранатами, за ширинки вздувшиеся, но увидели тут подносы с чарками полными, и застучало, забряцало оружие, когда зашвыряли его в сторону. «Терминатор молодой, ты возьми меня с собой. Буду я тебя любить, самогонкою поить», – разносилось окрест. И плясали вместе дружные народы, и целовались, и в снегу валялись, потому что веселье у всех одинаково. Но вдруг застучал станковый пулемет, закричали порезанные когтями солдаты, утихла музыка. Главный Терминатор и самый страшный Фреди Крюгер врезались в толпу, отшвырнули прочь девчат молоденьких, настучали по зубам храбрым воинам, загнали тех в вертолеты черные, и закрутились лопасти винтов, поднимая снежную пыль. «Куда же вы, Янчики», – неслось им горестно вслед.

* * *

А Снегурочка тем временем жила и беды не чуяла. Сидела на скамеечке рядом с нянюшкой, смотрела, как подружки хоровод водят, и тихо пела.

 
– Я девчоночка была. Забот не знала.
Словно ласточка свободная была.
На свою беду тебя я повстречала.
Позабыть как ни старалась не могла.
Завладел ты моей девичьей душою…
 

– Не пела бы ты эту песню, Снегурочка, – остановила ее няня. – Грустная она.

– Почему же грустная, нянюшка. Она ведь про любовь.

– Потому и грустная, что про любовь.

– А что такое любовь, нянюшка? Все про нее говорят, глаза закатывают, а объяснить не могут.

– То-то и оно, милая. Никто того не знает. Но как встретишь – сразу поймешь: ничего ни лучше, ни хуже этого на свете нет.

– Почему же хуже, нянюшка. Подружки ее ищут, зовут, на свечках гадают. Не затем ведь, чтоб плакать.

– И затем тоже, милая. Не деться от этого.

– Чудно… Горе себе искать. А у меня тоже любовь будет, нянюшка?

– Не дай того бог, милая.

Обняла нянюшка Снегурочку, прижала к губам висок девичий, по головке погладила, да раздался тут шум у ворот, влетели нарты, закричал Тохтамыл бешено.

– Беда, беда пришла, люди добрые. Тебя Снегурочка украсть хотят. В Америку увезти.

Распался хоровод, сбежались девчонки в кучку, спрятались за спину нянюшки вместе со Снегурочкой.

– Ты что городишь, старик? Белены объелся, мухомора нанюхался. Какая Америка? – закричала та.

– Какая, какая? Богатая, не родная. Американцы прилетели за Снегурочкой с пулеметами, вертолетами. Забрать ее к себе хотят. Губернатора подкупили. Прыгай в сани, Снегурочка. В тайгу мчаться надо, бежать быстрее.

– Кто вы дяденька? – испуганно высунулась Снегурочка из-за плеча нянюшки. – Почему я верить вам должна?

– Да Тохтамыл я – старый чукча. Меня здесь всякий знает. Поверь, правду говорю. Схватить тебя хотят, в Америку увезти, чтобы ты там растаяла.

– Растаяла? Это плохо?

– Конечно, плохо. Они языка нашего не знают, Нового года у них нет – ни нового, ни старого. Отвезут тебя в пустыню жаркую…

Не дала ему договорить нянечка, перебила, остановила на полуслове.

– Знать и вправду он говорит Снегурочка. Старый чукча никогда не врет. Знать и вправду бежать тебе надо, милая, от беды спасаться.

– Стыдно мне бежать и прятаться, – возмутилась Снегурочка. – Да и страшно, нянюшка. Вы ведь здесь останетесь, как я одна буду?

– Вдруг и вправду схватят, Снегурочка, их ведь сила несметная, что мы бабы-девки со стариком против пулеметов сделаем. Хуже смерти горя накликаем, коли тебя не убережем.

– А на что же все вокруг – вы, снег, земля родная? Разве вы меня сдадите? Чужеземцам отдадите? Разве я игрушка вам, чтоб меня отдать врагам? А не может спасти, чудо надо привести. Все вокруг про это знают – в сказках чудеса спасают.

Замолчали печально взрослые, не объяснить ведь ребенку, что сказок нет, и чудес не бывает. Да спасла положение Тундра, что спустилась с неба посреди снежного вихря. Встала напротив девочки, улыбнулась ласково, прижала на миг крепенько.

– Храбрая ты девочка, Снегурочка. Дочку бы мне такую. Уж любила бы я ее, зацеловала, загладила. Дай-ка я посмотрю на тебя, обниму, порадуюсь. Да и в путь-дорогу провожу. Правы старый чукча с нянечкой, бежать тебе надо, девочка. Близко терминаторы окаянные. Снег и вьюгу на них нашлю, ветром заморочу, ну а там как бог положит. Держись. Все наладится. Родная земля не выдаст. Пора Снегурочка, пора милая.

Засуетились все вокруг, закричали, забегали. В дом заскочили, вещей натащили, в сани загрузили, и зарыдали-заплакали, словно сердце чуяло, что прощались навек. И подняли к небу головы встревожено, когда услышали гул вертолетный. Схватил Тохтамыл Снегурочку, бросил в нарты, замахал шестом изо всех сил, оленьи зады не жалея, так что рванули они в карьер, только их и видели. И взлетела Тундра над толпою, взмахнула руками-крыльями, в снегу и в метели потемнело и скрылось все.

Много ли, мало ли времени минуло, за много верст к югу в вековой тайге средь заснеженных елей устало толкали перед собой тачки с огромными камнями два мужичка в бело-голубых фуфайках с надписью «ЮКОС» на спине. И заунывно разносился над тайгой вечный голос поэта:

 
– Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье.
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит гордость и веселье
Придет желанная пора.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут и свобода
Вас встретит радостно у входа.
И братья доллары вернут.
 

Не выдержал один из мужичков, вырвалась у него при последних словах тачка из рук, бросился он на грудь второго, зарыдал, закручинился.

– Не вернут они нам наши доллары. Не вернут. Я их знаю.

– Ничего, ничего, – утешал его товарищ. – У нас еще много спрятано. Нам хватит. Купим остров в океане с пальмами, девушками. Пошлем всех на фик. Будем жить и радоваться, что живы, что зубы целы. Лишь бы отсюда выбраться, а там…

Не дали им всласть поплакаться. Вышли на дорогу мужики уверенные, звероватые, Впереди Пахан с Промокашкою. Увидал Промокашка каторжных, аж лицом засиял.

– Глянь, олигархи. Пахан, а пахан, дай я рюшку олигарху начищу. Век помнить будет, буржуй недорезанный.

– Цыть, Промокашка, – ответил ему Пахан, мужик строгий, годами да властью сгорбленный. – Это здесь ты на зоне кум королю, рюшку ему почистить хочешь, а на воле ботинки будешь рад ему почистить, да тебя он в упор не увидит. На воле он король. Не просто король – император. Дружбу с ним здесь завести надо, а не рюшку чистить, глядишь на воле он добро и вспомнит. Понял, что я сказал?

Пожал плечами Промокашка, губу нижнюю выпятил, ничего, мол, не понял. Продолжил Пахан.

– Приведи ребят, будто со стороны, пусть пощупают их, да как следует, а как я подойду – исчезнут без звука. Глядишь, дружбу и заработаем.

Ушел Промокашка в лес за подмогою. Закричал вдруг, обратно через сугробы лезет, тащит за руку упирающуюся Снегурочку.

– Пахан, а пахан. Глядь, я, девку нашел. Дай нам девку, Пахан.

Оглядел Пахан девушку, со всех сторон обошел, головой покрутил.

– Как же ты попала сюда, милая? Или не знаешь где ты, кто мы? Или ищешь кого?

Молчит Снегурочка, хмурится, мешочек с вещами к груди прижимает.

– Или говорить с нами не хочешь? Так нам от тебя разговоры не нужны, нам от тебя другое может понадобиться. Ну-ка хлопцы, что там в мешке у нее?

Окружили Снегурочку мордоворотные дяденьки, за руки хватают, мешочек из рук рвут. Возмутилась она, ногой топнула.

– Как вы смеете! Я Снегурочка!

Засмеялись все, закричали хором.

– Ну а мы дед морозы. Так что ты нас, внученька, слушайся, не перечь.

Снова лезут к ней, и вдруг застыли, руки отдернули, зашептали поврозь.

– И вправду холодная…

– Действительно…

– Стойте. Не трожьте ее, – железным голосом произнес Пахан. – Ну-ка градусник несите, посмотрим кто ты, девонька, на самом деле.

Принесли градусник, взял его пахан, дал Снегурочке, приговаривая.

– Меряй, милая. Меряй. И не дай бог тебе нас обманывать.

Поставила себе Снегурочка градусник под руку. Все также стояла, глядя вдаль, надменно хмурилась. Тишина вокруг. Достала она потом градусник, не глядя протянула Пахану, вскинула головку дерзкую. Посмотрел тот на градусник, зажмурился, оглядел толпу, снова посмотрел. Взял ее за руку, прислонил к губам, вздрогнул как от ожога, пал на колени.

– Ты значит! Сподобил бог раз в жизни увидеть Снегурочку.

Вздох пронесся по толпе, глаза расширились, лица замерли, медленно опустились все на колени, крестясь и молитвы вспоминая.

– Возликуем братцы, – поднял голову Пахан. – Мало радости в жизни зековской – солнцем с неба пришла Снегурочка. Пусть будет праздник сегодня. Скажите мусорам, раз пахан велел, так тому и быть. Пусть работы остановятся, песни зазвучат, музыка заиграет. Все, что есть в нас хорошего, пусть поднимется в душах, порадуем гостью ненаглядную.

Тяжело поднялся он с колен. Взял за руку Снегурочку. Принесли тут столы, стулья. Усадил Пахан Снегурочку, сел в ногах у нее, приказал окружающим:

– Пойте, братцы. Танцуйте и пойте, развеселите сердце снегурочкино, раз судьба нам дар такой принесла.

Засуетились зеки, закрутились в танце, запели песни свои душевные:

 
– Мы, жиганы, люди злые,
Нам законы нипочем.
Если деньги где большие,
сразу в морду кирпичом.
 

Остановил их Пахан, пристыдил, головой покачал.

– Вы что, братцы, почто так. Напугаете нашу гостью, подумает, к зверью попала. А мы здесь, Снегурочка, люди сирые, судьбой обиженные, людьми отвергнутые. Нет нам счастья, девонька, горе на плечах каждого. Ивашка, где ты там? Спой, чтобы сердце вздрогнуло, тоской очистилось Спой про волюшку, мою любимую.

Вышел из толпы паренек с гитарою, сел на стул, призадумался, заиграл струной, посмотрел наверх и запел протяжно, невымученно. Запел про вольную волю, про бескрайнюю степь, что раскинулась от горизонта до горизонта, про красное солнце и птичий свист, про вольный ветер и ненайденное счастье.

Смягчились лица окружающих, морщины разгладились, глаза устремились в невидимое. Как вдруг, лишь растаял последний звук в глухой тайге, заслышался гул вертолетов, посыпался с елей снег. Встрепенулась Снегурочка, вскочила встревожено. Поднялся и Пахан, повернул девочку к себе, взял за подбородок, в глаза глянул жестко, пронзительно.

– Это за мной, дяденька, – призналась Снегурочка. – Американцы меня хотят украсть, к себе увезти. Я на оленях умчалась, да упала с нарт. Спрячьте меня, пожалуйста, если сможете.

– Прятать тебя? – воскликнул Пахан. – Не бывать такому! Или это не Русская Земля, или мы не русские люди! Воры, бандиты, мужики хозяйственные, поднятые и опущенные, доставайте ножи булатные, топоры точеные. Нет у нас в жизни радости, но и позор не примем. Костьми ляжем, но Снегурочку не отдадим.

Снова ринулись все кто куда, снова собрались с топорами да финками. Из тайги меж тем разнеслось окрест словами русскими, да не по нашему.

– Господа заключенные. Вы окружены. Сдавайтесь. Выдайте нам девчонку и останетесь живы. Даем пять минут на размышление. Потом открываем огонь.

Зашептал Пахан: «Передайте всем, топоры и ножи прячем, говорим, что сдаемся. А как придут сюда – в топоры и ножи их, и смотрите мне, бить без жалости». Прокричал в тайгу: «Вам надо, вы и берите, а мы здесь ни при чем». И снова шепотом Ивашке: «Ивашка, хватай Снегурочку, бегите, спасайтесь. Головой за нее ответишь, парень. На том свете найду, не спрячешься».

Вышли из тайги терминаторы с пулеметами, расступились перед ними каторжники, пропуская, а потом с криком бросились с топорами-ножами на терминаторов. Разгорелся бой не на жизнь, а на смерть. Выстрелы зазвучали, крики, стоны поползли окрест, снег красным окрасился.

Из кучи тел поднялся Пахан окровавленный, закричал из последних сил.

– Пришел наш час, братцы. Бейтесь, жизни не жалейте. За святое дело гибнем, за Снегурочку!

«За Снегурочку», – хором отозвалась толпа. Снова закипел бой с невиданной силою, а Ивашка со Снегурочкой в тайгу убежали.

* * *

Тем временем в сердце родины, в кубе каменном в палате подземельной, где красный коврик висит на дальней стене, да лежит под ним не жилец и не мумия, собрались земли хозяева прошлые да нынешний. Чередом вошли они, по рангу, медленно вошли, устало. Сели все за широкий стол, отпыхтелись от трудов своих праведных, поерзали, на стульях устраиваясь. Слово взял наистарший по должности.

– Господа, мы собрались здесь, потому что здесь нас наверняка никто не услышит. Речь идет о самой важной государственной тайне. Вам, как первым лицам страны, известно, что никакие бури не страшны России, пока с нами Снегурочка. Чингис-хан, поляки, французы, немцы – никто не смог нас одолеть потому, что каждой весной Снегурочка таяла и возвращала силы нашему народу. Американцы, будь они неладны, прознали наш секрет. Как на грех губернатор Севера оказался падок на заграничные подарки, будто мало ему своего снега отдали. Снегурочку он поменял на футбольный мячик Херси.

Вскочил тут третий, воскликнул взволнованно.

– Это все вы, Борис Николаевич, со своими олигархами! Вознесли незаслуженно, а нам расхлебывай.

Вскочил и второй разъяренно.

– Вас что ли было спрашивать, Михал Сергеевич. После вас все и расхлебываем.

Остановил ссору главненький.

– Тихо, тихо, господа. Я еще не все сказал. Слава богу, он поменял мяч не на саму Снегурочку, иначе только бы мы ее и видели, а на карту с местом, где жила Снегурочка. Да, да, жила. Наши люди опередили американцев. Ее вывезли в тайгу, в Сибирь, и там ее след пропал. Что будем делать, Господа?

Замолчали все, закручинились. Заскрипело вдруг у стены у дальней, повернулся на бок не жилец, не мумия, заговорил, закартавил:

– Ну что допрыгались, доигрались, достукались. Демократы, мать вашу. Советскую власть продрали, теперь еще и Снегурочку продерете. Тьфу на вас. Вот выйду из Мавзолея, мало не покажется.

Снова лег он на спину, заснул, похрапывая.

– Вот именно, господа, вот именно, – поддакнул главный. – Запросто выйдет. Если Снегурочку не найдем, выйдет, наяву или так сказать духовно. А что будет после, сами знаете: прежде всего, наш внутренний валовой продукт упадет в два раза, дети начнут слушаться отцов, а те такого им о нас наговорят… В общем, господа, наше заседание может оказаться последним. Какие будут предложения?

– Вы как знаете, господа, а я красный билет на всякий случай в надежном месте храню. Так что, если что, не обессудьте, – вскинул голову третий.

– Нашли чем хвастаться, Михал Сергеевич. Не вы один такой умный, да запасливый, – хором отозвались остальные. – Главное не допустить до подобного.

Встал затем во весь свой огромный рост второй, заговорил оглушительно:

– Немедленно поднять армию, страну. Я сам обращусь к народу. Раздать винтовки, выставить посты.

Перебили его: «Понятно, понятно, а вы что скажите, Михал Сергеевич, отец вы наш русской демократии».

– Заграница нам поможет, – горячо заговорил третий. – Я немедленно вылетаю в Европу. Меня помнят, поймут. Вместе мы пристыдим Америку. Деваться ей будет некуда…

– Достаточно, достаточно, – снова заговорил старший. – Я все понял. Но, господа, по политическим и я бы даже сказал по нравственным соображениям мы не можем действовать явно ни в стране, ни тем более вне ее. Что о нас подумает наш народ, если мы признаемся в своей слабости. Не дай бог разбудит дорогого Владимира Ильича, – оборачивается в сторону похрапывающей мумии, – и все начнется сначала. А Европа? – при всем моем уважении к вам, Михал Сергеевич, Европа – крокодил еще тот, поплачет и схрумкает. По другому надо действовать – тайно и эффективно. Я пригласил сюда руководителей наших тайных служб. Им думаю поручить это дело.

– Как фамилия? – Громогласно вопросил второй.

– Чья фамилия? – недоуменно спросил первый.

– Этих, приглашенных.

– Одного Добродеев, второй Лиходеев.

– Первый не подходит, Фамилия не та. Вот у второго в самый раз. По фамилии и должность. Я всегда так подбирал.

– Оно и конечно, – не выдержал третий. – На нашу да на свою голову подбирал. Поставил Булата, тот сразу за сабельку.

– Зато с последним не подкачал, – опять вскинулся крупный. – На путь вывел.

– Довольно, довольно господа, – остановил их снова старшенький. – Второй, так второй. Давайте вызовем, объясним, нацелим так сказать.

Нажал на кнопочку, вызвал в микрофон: «Господин Лиходеев. Будьте добры».

Вошел здоровяк, косая сажень в плечах, в лицо взглянешь, скопытишься.

– Господин Лиходеев. Обстоятельства вынуждают меня говорить с вами ясно и откровенно: Россия в беде. Американцы хотят украсть нашу Снегурочку и оставить нас не только без Нового года, но и без вида на урожай. Сейчас они в Сибири гоняться за ней. Мы еще разберемся, кто здесь виноват. Генеральный прокурор уже завел уголовное дело и значит, виновные, безусловно, и в кратчайшие сроки будут найдены. Ваша задача найти Снегурочку и доставить ее в Кремль. Не мне вам говорить, господин Лиходеев, что если на Новый год Снегурочки не будет, никого из нас здесь не останется. Не дай нам бог пережить такие времена.

Одним словом, вы должны действовать скрытно и действенно, в вашем распоряжении вся страна, но никто об этом не должен знать.

– Могу я привлечь армию, господин президент?

– Армия? Зачем нам армия? Не надо армию. Там одни деды. Без них справимся.

– Самолеты, вертолеты, танки?