Текст книги "Долг (Приказы не обсуждаются)"

Глава 15. Происшествие

Только они успели выпить, по селектору сообщили, что на детской площадке во дворе жилмассива развратные действия.

– Ну, вот видишь, утвердительно произнёс начальник угрозыска, возвращая стопки в тумбочку, – если бы чай начали пить, точно бы холодным остался стоять. Все ребята на выезде! Придётся самому. Подсобишь?

Он накинул свой майорский китель и, захлопывая дверь, побежал вниз, сказав Игорю ждать на улице.

Бойдов торопливо вышел из отделения. Там задержанные снова строили разрушенную переправу, ругаясь между собой. Командовал всё тот же пожилой старшина.

Неожиданно все звуки потонули в одном. Это было страшное тарахтенье мотора во дворе. Словно началась посевная и колхозники стали пробовать движки своих тракторов.

Ещё через мгновенье, из-за угла здания появился Жиблов на огромном старом мотоцикле – Урал с коляской. На голове у него была белая каска с гербом и кожаными болтающимися ушами с застёжками. Начальник угрозыска казался сказочным героем, оседлавшим монстра, и, изо всех сил, удерживающим его руками за ветвистые рога. Обхватив ногами в сапогах, округлые бока чудовища.

– Давай сюда! – крикнул он Игорю, наклоняясь и, вынимая из-под брезента коляски танкистский шлем.

Игорь бросился к сказочному всаднику и утрамбовался внутрь металлической корзины. Только надел шлем, и в этот момент зверь рванулся вперёд. Игорь едва успел ухватиться за металлические борта. Мотоцикл перескочил через бордюр, и, слегка задрав нос, грохнулся на асфальт. Тут же снова взвился и вприпрыжку, понёсся вперёд, хладнокровно укрощаемый крепкой рукой наездника. Постепенно чудище и герой нашли общий язык – путь стал ровным. Самого процесса укрощения Игорь не видел. Он словно половник мотался в железном чане из стороны в сторону. Вокруг было темно. От скачки у него свалился на глаза шлем. Поправить его не было невозможности, поскольку обеими руками он что есть мочи держался за дугу перед собой. Только когда мотоцикл выехал на, сравнительно ровный, асфальт, Игорь перевернул шлем, который оказался одетым задом наперёд, и посмотрел вокруг.

Водители, едва заметив жёлтую милицейскую раскраску мотоцикла, уступали дорогу, и от этого движок начинал тарахтеть с новой силой, словно понимая всю ответственность выполняемого задания.

Детская площадка была небольшой. Она находилась между домами, в центре квартала. Посреди неё, стояли ржавые сломанные детские карусели, по которым продолжали, словно серые и чёрные жучки, в своих однотонных курточках и пальто ползать малыши. Качельки, с прикрученными проволокой, деревянными сиденьями, стуча железными опорами о цементную подставку, раскачивались вперёд – назад. Мамы, не обращая внимание на детей, столпились у одной из лавок, оживлённо жестикулируя, и перебивая друг друга, о чём-то возбуждённо говорили. Детская площадка была обнесена невысоким, частично разрушенным, забором и окружена плотным кустарником. Из-за чего казалась отдельной лилипутской страной, куда взрослым разрешалось появляться только в сопровождении детей.

При появлении Жиблова в милицейской форме, кучка женщин от лавки сразу кинулась к нему и, наперебой, стали выражать своё возмущение.

– Кто звонил в милицию? – строго спросил он.

Женщины засуетились, поглядывая друг на друга. Некоторые отошли.

– Это я звонила, – подошла молодая женщина в чёрном пальто и вязанной шерстяной шапочке, из-под которой выбивался локон рыжих волос. Лицо её было округлое. Маленький заострённый носик, с раскосыми карими глазками и поддёрнутой верхней губкой, придавали лицу выражение надменного ехидства. В голосе её звучало беспокойство:

– Вон там, за кустами он стоял и штаны спущенные, шапка красная! Ещё улыбался, негодяй! Всё показывал, показывал, и пошёл, как ни в чём небывало, и всё улыбается, так нагло! – взволнованно говорила она, немного путано.

– Кто стоял? – переспросил Жиблов, слегка передразнивая женщину, – Чьи штаны спущены? У кого шапка красная? Кто улыбался?

– Ну, тот мужик, – не дала ему договорить заявительница.

– Давайте по порядку девушка! – не дал ей повторить всё снова Жиблов, – Для начала скажите, как вас зовут? Где живёте?

Девушка тут же осеклась и стала говорить ровно и спокойно:

– Анюта я, Павлова! Живу вот в этом доме, – она повернулась и показала рукой на ближайшую пятиэтажку, – номер шесть по Ключевой, квартира один. Одна живу, с ребёнком. Гуляем с ним….

Она ещё хотела, что-то о себе рассказать, но Жиблов её прервал:

– А теперь по порядку, сколько времени здесь находитесь, в котором часу увидели мужчину.

– Гуляем мы с Викой после завтрака. Всё время на этой площадке.

И ничего такого не происходит никогда. Знаем здесь все друг – дружку. А сегодня только собрались, и на тебе. Верно, около часа назад, глядь – в кустах напротив мужик стоит здоровенный. Ну, я подумала, может с дитём пришёл погулять. А он всё задом стоит к нам. То есть передом к кустам и на нас оглядывается. Стала я за ним наблюдать. Сначала думала, нужду справляет. А он всё стоит и стоит. Чуть повернётся, посмотрит на площадку, и снова отвернувшись, стоит. А потом паскуда поворачивается всем телом, а штаны то у него спущены. И видно всё…

– Что всё? – наигранно ехидно прервал её Жиблов.

– Что, что? Ну что у вас мужиков может быть видно спереди, когда брюки спущены? – в тон майору произнесла она, недовольная его тугодумием.

– Обычно трусы, бывает кальсоны, – продолжал хитрить майор.

– Ну, что Вы меня за дурочку держите, – обиделась она, – не было там ничего.

– Так уж и не было? Совсем ничего? Инопланетянин что ли? – продолжил Жиблов, и сделал серьёзный вид.

– Это вы там инопланетяне в своей деревянной избушке на курьих ножках, непонятно чем занимаетесь, а здесь всякие охальники по детским площадкам бродят, членами машут налево и направо! – женщину прорвало.

Жиблов понял, что слегка перегнул и за рукав отвёл женщину в сторону.

– Опознать сможете? – спросил он.

– Что опознать? – недоумённо уставилась она на Жиблова?

Жиблов улыбнулся:

– Конечно, не то, что у него видели, а его самого!

– Да, из тысячи! – уверенно ответила Анюта.

– Ну, тогда поехали, – твёрдо сказал Жиблов.

– К нему? – в ужасе отпрянула женщина.

– Да, не к нему, – успокоил майор, – в избушку на курьих ножках, фотографии смотреть.

Он посадил женщину с ребёнком в коляску. Игорь пристроился позади него. Не торопясь, мотоцикл поехал в отделение.

Там женщине показали альбом с фотографиями, среди которых, она, практически сразу, опознала того мужчину. Это было озлобленное, перекошенное в надменной улыбке лицо монстра, со щербатыми зубами. В соседнем кабинете уже ждал следователь из прокуратуры, который стал задавать ей вопросы и записывать в протокол.

В это время с квартирной кражи, на единственной дежурной машине, подъехал Вилинский. Жиблов отвёл его в сторону и изложил суть дела.

Теперь уже втроём они сели на старенький москвич, и помчались в сторону жилмассива.

Глава 16. Юродивые

Перед квартирой сотрудники не стали доставать свои пистолеты, как это Игорь видел в кино. А просто позвонили в дверь. Им открыла маленькая сгорбленная старушка. Взглянув исподлобья на мужчин, она всплеснула руками, держащими полотенце:

– Ах, негодник, горе моё, опять что-нибудь натворил!

– Мы из милиции, – в ответ произнёс ей Жиблов, – Арсений дома?

– Дома, дома. Где ж ему быть, окаянному. Проходите деточки.

Мужчины прошли в маленький коридор. Жиблов незаметно показал Велинскому пальцем в сторону кухни, а сам с Игорем прошли в небольшую комнату. Владимир свернул, куда показывал шеф.

Это была однокомнатная квартира со старым скрипучим паркетом, местами выбитым или неаккуратно приклеенным, выглядывающим из щелей клеем. Комната была метров двадцать. Её отгораживала занавеска из протертого, почти до дыр, плюша. Слева у стены стояла железная кровать с металлическими шарами на спинке. Такие же шарики, но поменьше, украшали её перекладины. В некоторых местах шарики были откручены и вместо них виднелись короткие штырьки с резьбой. На стене, у кровати, висел тонкий коврик красноватых оттенков. С изображением каких-то прямоугольников и ромбов. Аналогичные ковры висели почти в каждой квартире. Только изображение фигур немного менялось. Складывалось впечатление, что в стране работает только один ковровый завод и выпускает только три разновидности ковров.

У противоположной входу стены, стоял сервант, такой же, как и во всех квартирах того времени. Состоящий из двух частей. Верхняя – чуть поменьше, с двумя двигающимися по пластиковым желобкам стёклами. Они отгораживали стоящие на стеклянных полочках хрустальные фужеры, стопочки и фарфоровые статуэтки с изображением сидящего мальчика, белого коня с золотой гривой и хмурого бульдога – близнеца, стоящего на окне в кабинете начальника уголовного розыска. Нижняя – с тремя выдвигающимися ящиками посередине, и двумя дверцами по бокам. Ножки, на которых стоял сервант, были такими тонкими, что, казалось, вот-вот уйдут в пол под его тяжестью.

Над сервантом висели большие часы. Маятник их не раскачивался и, видимо, уже давно они показывали правильное время только два раза в сутки. Справа от входа в комнату, стоял диван в разложенном состоянии. Он был укрыт скатертью с кисточками, из-под которых виднелось желтоватое постельное бельё. Посреди комнаты, стоял круглый стол с лежащими на нём детскими кубиками, фигурками от шахмат, и скрученными со спинки кровати шариками.

За столом на стуле лицом к двери сидел ОН!

Игорь сразу узнал его. Схожесть с фотографией была неимоверная. Те же реденькие волосики на голове. Те же редкие зубы и перекошенная улыбка. Но теперь она казалась совсем не злобной, а наоборот, какой-то жалостливой, беззащитной, беспомощной детской. Фотография сделала из этого ребёнка монстра. Его руки лежали на столе и были вытянуты вперёд. На левую он склонил голову, и подглядывал сбоку, то, что делал правой.

Ладонью правой руки он катал открученный с кровати шарик, стараясь попасть в фигурку лошади. Но это не всегда ему удавалось, так как в последний момент правая рука вздрагивала, и шарик резко летел в сторону.

Игорю, было, непонятно видит ли он, вошедших и скрывает это, или просто так увлечён своим занятием. Бойдов ждал, когда сотрудники выхватят оружие и защёлкнут наручники на руках преступника. Но этого не произошло. Жиблов неслышно подошёл к столу и сел с противоположной стороны.

– Как дела, Арсений? – дружелюбно спросил он.

В голосе чувствовалась напряжённость.

Вилинский осторожно взял Игоря за плечо и задвинул за себя, встав впереди, ближе к столу, со стороны окна.

Арсений, не прерывая своё занятие, перевёл взгляд с фигурки на говорившего, а затем обратно. Он ничего не сказал. Но то, что он всё слышал и понял, можно было увидеть в появившейся резкости движений. Он занервничал, и от этого шансов попасть в фигурку шариком, становилось всё меньше.

– Ты был сегодня на улице, Арсений? – снова спокойно спросил Жиблов.

Арсений опять посмотрел на говорившего и, приподняв голову от руки, закачал ею из стороны в сторону, обнажив улыбкой щербатый рот, протяжно отвечая:

– Даааааа!

Вилинский осторожно присел за стол со стороны окна. Старушка продолжала стоять рядом с Игорем, нервно теребя свой фартук.

– Рассказывай, что теперь натворил, негодник! – строго сказала она, – жалко нет твоих родителей. Они бы тебе устроили головомойку. Ну, быстро говори, где был.

И тут Арсения прорвало:

– Где был, где был. Гулял в садике. С детишками играл!

– Я же тебе говорила, чтоб ты не смел на детскую площадку к детям ходить! Посмотри, какой ты громила вымахал! Ты их всех пугаешь! – взмутилась старушка.

– А где мне ещё играть? – с обидой в голосе отвечал Арсений, – Никто со мной не играет, все гонят, обзывают. Камнями кидаются!

Он вскочил из-за стола, и, прижав руки к лицу, побежал к кровати, но как-то однобоко, неуклюже припадая на левую ногу, и поворачиваясь всем корпусом. При этом, левая ладонь его соскальзывала вниз, открывая заплаканное лицо. И он, изо всех сил, старался вернуть её на прежнее место. Но при очередном шаге, она снова, непослушно, падала вниз. Он грохнулся на постель, лицом в подушку, и всё его тело забилось в конвульсиях, словно хотело проникнуть в несвежее, пахнущее бабушкой одеяло, глуша под собой повторяемые приступы, вырывающихся рыданий.

– Ну, что ты, касатик мой, ну, что ты? – запричитала старушка, садясь к нему на постель, – не надо так. Не расстраивай свою бабушку. Ты ж у меня единственное солнышко в окошке. Никому тебя не отдам.

При этом она вопросительно смотрела на то на одного, то на другого сотрудника. И почему-то остановив свой старческий, мутный от слёз, взгляд, на Игоре, спросила с мольбой:

– Вы его не заберёте?

Этот простой вопрос, как огнемёт, ударил пламенем прямо Бойдову в лицо. Закрутил в невидимом вихре, заворачивая в кокон незнакомого чуждого сознания, и сжимая всё сильнее, не давая вдохнуть, проникая внутрь и выжигая ту уверенность и спокойствие в жизни, которыми он когда-то успел насладиться. Игорь судорожно цеплялся за то, что казалось ему вечным и не зыблемым. Его работа за границей, его жена, дочь. То, о чём заботились его родители, опекая и согревая в своём кенгурячем мешке. Всё это вспыхнуло в мгновенье и осыпалось пеплом, опалив душу, наполнив её пустотой неведения. Бойдов ужаснулся. Он почувствовал её внутри себя. Осознав, что прошлый мир улетел в тартарары. И вот именно сейчас здесь, под истеричный плач этого взрослого ребёнка, с простым, полным горечи и отчаяния вопросом маленькой старушки, в хмуром молчании двух сотрудников, с разрывающей сердце болью, в муках открывается новый мир его души. Реальный. О существовании, которого он не догадывался. Который хоронился где-то внутри. Но не решался проявить себя с рождения как маленькая частичка души его Родины, его народа, заложенная генами предыдущих поколений.

И надо было, всего лишь, остановиться, задуматься, посмотреть вокруг и почувствовать существующую вокруг тебя убогость, доверчивость, наивность и раболепство. Которые входят в нас с молоком матери, с пронизывающими яйцеклетку сперматозоидами. Увидеть красоту души, её сострадание и доброту.

– Вот в чём сила русского народа и его бессилие, – подумал Бойдов, – И этот убогий парень, как убогая наша страна. Такая же юродивая, взрослая на вид, но неизлечимо больная церебральным параличом, охватывающим всё её тело нестерпимой болью. Неестественно двигающаяся вперёд. Нелепо наклоняясь из стороны в сторону. Конвульсивно закрывая слёзы стыда то одной, то другой рукой. Пытаясь скрыть свои страдания и обиды. Испокон веков не имеющая друзей, могущих понять её душу, опалённость и горечь, которые она несёт в себе, как расплату за грехи всего мира, вызывая со всех сторон только насмешки и желание кинуть в неё камень.

Глава 17. МИД

– Нет, мы его не заберём, – ответил Жиблов, и, повернувшись к Вилинскому, добавил, – Оставайся здесь. Позвони прокурорскому, пусть подъедет и психолога с педагогом захватит, чтобы десять раз не ездить. Бензина нет. Парень больной, но не опасный.

Он встал из-за стола и направился к выходу, забирая с собой Игоря.

– Успокойте парня, – на прощанье сказал он старушке.

Возвращались молча. Снова бойко тарахтел мотоцикл, но это был уже не тот надменный звук, расталкивающий частный и общественный транспорт. В работе двигателя чувствовалась всеобщая угрюмость, задумчивость. Уже не было той залихватости, с которой он мчался на место происшествия. И не было её во всём. Тёмно-серый, местами уже покрытый ледяной коркой, асфальт периодически, из-под колёс автомашин, брызгал грязью в лицо. Всё вокруг было, словно подготовленное к покраске полотно, но оставленное художником из-за никак не высыхающей, кое-как положенной, бледной шпаклёвки. Это была всё та же осень, что и с утра. Облезлые многоэтажки спального района, словно фильтры, под звуки снующего внизу транспорта, пропускали сквозь себя серые туманы городского тупого безразличия. Незаметного ядовитого смрада улиц и проспектов, накопленного десятилетиями, устремляющегося сквозь ячейки квартир и непрозрачный промокший бетон стеновых блоков, оскалившихся ржавыми решётками балконов. Оставляя на них следы подтёков и промоин. Возбуждая великое желание взять в руки тряпку величиной с Марсово поле, и со всего размаху начать хлестать по всему убогому, несовершенному. К чему люди привыкли и не замечают. Что стало для них обычной жизнью, в этом обычном городе. Лупить направо и налево. По домам и улицам, садам и проспектам. Разрывая многолетнюю паутину, окутавшую этот город, эту страну, этих людей в единый клубок придуманных ими же самими передряг, и усердно пытающихся его распутать, закрыв глаза и заткнув уши.

Всё показалось ему таким убогим. И та песня, про Канаду и Россию, глупой наивной и детской, словно написанной кому-то или чему-то в оправданье. В успокоение чужого и собственного. Что есть всё же нечто похожее между этими странами. А по сути, и нет ничего. Природа, дождь, ветер люди всё здесь загажено.

– Тебе куда? – неожиданно на повороте, перекрывая шум мотора, прокричал Жиблов.

– Домой! Мне здесь недалеко, – ответил Бойдов, видя невдалеке угол своего дома.

Мотоцикл прижался к обочине и остановился. Игорь вылез из коляски и протянул руку на прощанье.

– Пока, дипломат, – улыбнулся Жиблов, крепко пожимая ладонь, – надумаешь – приходи! Нам народ позарез нужен. Вижу, ты подходишь!

Игорь в ответ пожал плечами.

За характеристикой и рекомендацией Игорю пришлось ехать в столицу. В управлении никак не могли понять, зачем он идёт работать в милицию.

Пожилой мужчина с маленькими глазками, пухлыми губками, лысый, в очках, уже больше часа укоризненно качал головой:

– Что это тебе в голову взбрело? Ну чего не бывает в жизни дипломата. Спроси вон, у своих родителей. Служба наша не из лёгких. Но ты проявил себя достойно. Родину не покинул. С твоей женой – предателем, разберутся соответствующие службы. Родителей не подвёл. Они за тебя ходатайствовали. Ишь, чего надумал. Решил лёгкой жизни поискать? Пьяных по улицам собирать и карманы их опустошать? Ты понимаешь, что ты просто подставляешь нас. Что о нас в милиции подумают? Скажут, вот и дипломаты докатились – в мусарню идут работать. Значит жизнь там у них – не сахар. Видно, как жуки в банке, жрут друг друга, отодвигая от импортной кормушки. Как ты им объяснишь своё желание бросить работу заграницей, хорошую зарплату, общение с руководством страны? Карьеру, в конце-то концов? Лет через пять, смотришь, и в Москву вернёшься. Возможно, вскоре в Ленинграде МИД возглавишь, если решишь остаться.

Игорь не вступал в полемику, молча, сидел, уперев взгляд в пол. Он сначала внимательно, потом не очень, а теперь совсем не слушал этого человека. И уже воспринимал всё произносимое образами. Представлял себе огромную банку, в которую набилась толпа хорошо одетых людей. Женщины, мужчины лезут друг на друга, по стенкам, пытаясь вскарабкаться как можно выше. Там где намазано мёдом. В банке слышится возня, скрежет, стоны мужчин, реже визг женщин. Они кусаются и царапаются. Хватают верхних за ноги. Пинают тех, кто внизу. И все смотрят, задрав головы, на манящее горлышко, где уже сидит в обнимку, этакая улыбающаяся, окровавленная парочка. Наслаждается, утираясь от полученных плевков, зализывая раны и увечья. Готовые, мгновенно избавиться друг от друга, в любой подходящий момент.

Что мог ему объяснить Игорь? И как?

Отвезти в Ленинград? Посадить в мотоциклетную люльку к Жиблову? Провезти по неухоженным улицам, мрачным загаженным спальным кварталам, нищим общежитиям звучащих голосами пьяных разборок и голодных детей? Спеть песню о Канаде? Поймёт ли он что-то? Или презрительно пересядет в свою волгу и включит Генделя?

Видя, что Бойдов его не слушает, мужчина решил сменить тактику:

– Хочешь послужить стране? Так иди в ФСБ! Интеллигентная работа. Чистенько, аккуратненько. Зарплата больше. Уважение опять же. Послужишь немного, надоест – иди снова к нам. Вопрос решаемый. Ну что, договорились?

Игорь устало посмотрел на него и тихо, но уверенно произнёс:

– Мне нужно возвращаться. Я Вас прошу, пусть мне подготовят необходимые документы.

– Можешь уезжать! – недовольно ответил мужчина за столом, – пусть менты пишут запрос. Уверен, попросишься скоро обратно, но пути назад нет! Наш клапан работает только в одну сторону!

Игорь спускался по широкой министерской лестнице. Слова начальства не затронули его душу.

В голове продолжала кружиться последняя брошенная ему фраза: «наш клапан работает только в одну сторону».

– Наверно, так оно и есть, – подумал он.