Текст книги "Десять дней в ноябре"

Десять дней в ноябре
Герцель Давыдов

© Герцель Давыдов, 2016

ISBN 978-5-4483-1687-6

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

В данной книге рассказывается о жизни Джули Уотсон – актрисы провинциального драматического театра Виндзора, города на юго-западе Англии. В начале ноября она покупает три картины малоизвестного художника, датированные 1929, 1932 и 1939 годами. Режиссер театра Эндрю Гоулд убеждает актрису, что случайностей в этой жизни не бывает и эти картины попали в ее руки неспроста. Джули пытается разобраться в скрытых смыслах картин и желает побольше узнать о художнике.

Параллельно с главной сюжетной линией развивается трогательная история любви автора этих картин – молодого врача. Он и его возлюбленная – немецкие евреи, проживающие в довоенной Германии.

В процессе сбора информации Джули все больше погружается в прошлое. Перед ее мысленным взором проходят большая любовь, расставание и трагедия – все, что пришлось пережить этой паре после прихода к власти нацистов.

Пролог

Небесный Суд

Слушание этого дела на Небесном Суде продолжалось дольше обычного. Представители защиты и обвинения на протяжении всего процесса ожесточенно спорили и постоянно перебивали друг друга, а подсудимый сидел, опустив голову с безучастным видом. Он не пытался как-либо выгораживать себя, приводить какие-то аргументы в свое оправдание. Не обращал он никакого внимания и на то, как многочисленные ангелы-защитники, а также пребывающие в лучшем мире родственники активно пытались заступиться за него. Они рассказывали о его добрых делах в мирской жизни, о заслугах перед Всевышним. Защита хлопотала о том, чтобы Небесный Суд, приняв во внимание огромное количество добрых деяний подсудимого, проявил снисхождение. Но, несмотря на просьбы, доводы и факты, ангелы-обвинители требовали от судей проявить твердость и настаивали на суровом приговоре.

В глазах Небесного Суда этот процесс выглядел неоднозначным. Перед оглашением вердикта ангелы защиты и обвинения получили последнюю возможность выразить свое мнение и привести доказательства.

Ангел-защитник произнес речь, сводившуюся к тому, чтобы Небесный суд все же принял во внимание большое количество праведных поступков подсудимого в материальном мире и проявил к его душе снисхождение. Он просил разрешить ответчику очиститься в чистилище¹ от греха, вменяемого ему в вину, что позволит тому впоследствии воссоединиться с родными в раю. Затем дали высказаться ангелу-обвинителю. Он был непреклонен и продолжал требовать сурового приговора, ведь подсудимый намеренно ввел в заблуждение жителей деревни, чтобы похоронить по обряду женщину, совершившую столь страшный грех. Он не стал слушать даже ангела, спустившегося к нему под видом человека, дабы попытаться в последний момент отговорить от необдуманного шага, и это, по мнению обвинителя, делает непозволительным его пребывание не то что в раю, но даже и в чистилище. Поэтому душа этого человека должна будет снова спуститься в материальный мир в другом обличье, что-бы сполна заплатить за ту страшную ложь, которую он произнес, совершив тем самым противозаконный и аморальный поступок.

1 Чистилище («ад») – место, в которое отправляются души греш-ников после смерти. Там душа через наказания очищается от гре-хов, совершенных в жизни. Чистилище не считается чем-то ужас-ным: его можно сравнить с некой «прачечной», где душа подвергается «стирке». Очистившись от мирских грехов и пройдя окончательное очищение́ через Нáар динýр («горящую реку»), душа попадает в Ган Эден («сад Эден», «рай»), в русской версии – Эдемский сад.

Чтобы вынести справедливый приговор, Небесный Суд пожелал выслушать подсудимого и предоставил ему слово. Ответчик, молчавший на протяжении всего процесса, спокойно встал. Не поднимая головы и выражая всем своим видом полное смирение, он произнес:

– Уважаемый Небесный Суд! С самого детства я желал прожить праведную жизнь, чтобы достойно предстать перед вами. Увы, этого не удалось, а потому мне неудобно даже поднять голову перед многочисленными предками, моими духовными учителями, уважаемыми мудрецами, вставшими на мою сторону, и справедливым Небесным Судом. Я благодарен моим многочисленным ангелам-защитникам, что так ревностно заступаются и пытаются меня отстоять, но, как бы мне ни хотелось соединиться с родственниками в лучшем мире, я должен сказать всю правду.

Внимательно посмотрев на близких, друзей и учителей, ожидающих от него слов раскаяния, он продолжил:

– Уважаемый Небесный Суд! Я, конечно, мог бы сказать, что совершил ошибку и раскаиваюсь, но не стану лгать. Я намеренно совершил этот поступок, так как хотел облегчить участь несчастной женщины, потерявшей близких в той ужасной войне. Желая хоть как-то помочь ей обрести покой на небесах и воссоединиться с семьей в духовном мире, я и совершил это деяние.

После этих слов воцарилась полная тишина. Подсудимый поднял глаза, посмотрел в сторону родственников, пребывающих в грустном настроении от этого признания, затем – на главного ангела-защитника, перевел взгляд на Небесный Суд и сказал:

– Стоя перед Небесным Судом, искренне заявляю, что намеренно ввел в заблуждение жителей деревни. Я солгал им о причине смерти той женщины. Предавая ее тело земле, они ничего не подозревали, и вся вина лежит только на мне. Я готов понести любое наказание за свой поступок.

После короткого совещания Небесный Суд огласил приговор:

– Подсудимый виновен, и за совершенный им поступок приговаривается к перерождению в материальном мире.

Первая глава

Виндзор, город на юго-западе Англии, наши дни Вечер пятницы

– Неплохо, неплохо! – аплодируя, прокричал невысокий плотный джентльмен лет шестидесяти с тщательно расчесанными волосами и ухоженной бородой. Он был одет в костюм-тройку, из жилетки виднелись карманные часы. – Я вижу, мистер Гоулд внес несколько интересных поворотов в сценарий. Сейчас постановка смотрится более динамично и трогательно, чем месяц назад.

На сцене стояли два актера – Джули Уотсон, худощавая женщина лет сорока с карими глазами и темными волосами до плеч, и Чак Дональд, тридцатипятилетний шатен ростом под метр восемьдесят, крепкого телосложения. Седой парик и борода, надетые им для роли старца, придавали вид пожилого человека. Услышав слова мистера Питера Дрейсона, директора театра, актеры, улыбнувшись, поклонились.

– Жаль, что в последнее время ваш режиссер, мистер Эндрю Гоулд, неважно себя чувствует, – сказал мистер Дрейсон, подойдя к актерам поближе. – Он позвонил мне днем и сказал, что вынужден пропустить сегодняшнюю репетицию. Вы должны знать, что я отношусь к нему и к его творчеству с большим уважением и вижу, что и в эту постановку он вложил много сил.

– Посмотрев на задумчивые лица актеров, директор после короткой паузы продолжил: – Но, по моему мнению, вам все еще не хватает актерского откровения. Вы должны понимать, что перед вами, как актерами, стоит первостепенная задача, увлечь зрителей за собой, погрузить их в жизнь своих персонажей. Сделать так, чтобы они оказались с вами на этой сцене, а в этом спектакле, который ставится впервые, да еще по книге молодого писателя, это особенно важно.

В зале было душно, мистер Дрейсон в очередной раз достал из кармана белый платок, вытер вспотевший лоб и добавил:

– В нашем Виндзоре с его тридцатитысячным населением мы нечасто балуем любителей театра премьерами, и неубедительная подача спектакля может оттолкнуть наших и так немногочисленных зрителей. Поэтому спешка в таком случае не лучший советчик.

Джули, внимательно слушавшая директора театра, во время возникшей паузы пыталась высказать свое мнения на сей счет, но голос мистера Дрейсона, который собирался завершить свою мысль, вынудил ее повременить.

– Потому мне бы не хотелось, чтобы что-то помешало успеху вашего спектакля, и критики разнесли его в пух и прах. Вы же понимаете, что в случае провала нам придется отказаться от этой постановки, а если вам удастся покорить публику своей игрой, то спектакль будет иметь долгую жизнь. – Актеры молча слушали директора, и он после небольшой паузы подвел черту:

– Поэтому я рекомендую вам собраться и вместе с ми-стером Гоулдом обсудить мое предложение перенести спектакль на один месяц. Дополнительные репетиции позволят вашему режиссеру более тщательно поработать над постановкой, а вам – лучше вжиться в роли.

Джули, понимавшая важность премьеры для мистера Гоулда и нежелание режиссера сдвигать ее на более поздний срок, собралась с силами и ответила:

– Мистер Дрейсон, смею вас заверить: хотя мистеру Гоулду уже семьдесят и он в последнее время неважно себя чувствует, у него все под контролем. Мы практически готовы, за оставшуюся неделю планируем провести еще несколько репетиций в его присутствии, и будьте уверены, что к премьере в следующую среду мы будем в отличной форме.

Вдруг что-то затрещало, и декорация к спектаклю, весившая несколько десятков килограмм, чуть не рухнула на сцену, затем донесся вскрик одного из работников: «Осторожно!» Мистер Дрейсон повернул голову в сторону взволнованных рабочих, успевших вовремя подхватить конструкцию, и сказал:

– Я прошу вас быть бдительными и действовать аккуратней. Кровля и стены театра слабы, и от сильных перегрузок могут треснуть. Чак, Джули, вы видите, в каких условиях нам приходится работать, – снова обратился он к актерам. – Смотрите, как выглядят стены! А все потому что спектакли идут при полупустых залах, и проданных билетов хватает только на погашение счетов и зарплату служащим.

Еще раз посмотрев на потолок не самого презентабельного вида, пол с трещинами и стены, покрашенные последний раз четыре года назад, директор продолжил:

– После того как в 2011 году мы, как и десятки других театров Великобритании, лишились государственного финансирования, нам остается надеяться на меценатов, а также на разные фонды чтобы быть на плаву. Мы в отчаянии уже несколько лет пытаемся получить деньги от муниципалитета на реконструкцию и ремонт театра, но все напрасно, – грустно произнес мистер Дрейсон. – Они послали экспертов, и те выдали заключение, что театр не находится в критическом состоянии, и с ремонтом можно повременить. Понимаете ли, у них в бюджете нет лишних средств, и сейчас другие приоритеты – постройка дворца культуры для концертов. Эти бюрократы будто не видели, что со стен валится штукатурка, а крыша театра совсем прохудилась, и сильный дождь здесь может все затопить. Надеюсь, что в ближайшее время нам все же удастся найти деньги.

Чак и Джули внимательно слушали мистера Дрейсона.

– Вот одна из причин, почему я предлагаю вам повременить со спектаклем, поскольку, если вы успеете хорошо подготовиться, то это будет для нашего театра успешная премьера, как с творческой точки зрения, так и с финансовой, что для меня, как директора театра, немаловажно. Вы же и сами прекрасно понимаете, что телевидение и Интернет в какой-то степени отодвинули театр на задний план. Если залы не будут заполняться, нам придется закрыть ваш спектакль как нерентабельный, чего бы мне очень не хотелось делать.

Чтобы еще раз убедить мистера Дрейсона не переносить премьеру, актриса произнесла:

– Я уверена, что спектакль мистера Гоулда будет иметь ошеломительный успех. Он известный режиссер. За долгую творческую карьеру он выпустил много хороших работ, и публика его знает и любит.

– Сегодня уже ничего нельзя предугадать, в том числе и реакцию публики. Зритель стал более требовательным и капризным, и тот факт, что он пожилой режиссер, может сыграть и негативную роль, – возразил мистер Дрейсон, – ведь люди порой желают видеть свежий взгляд на трагические произведения. Поэтому я и пытаюсь в последнее время давать шанс молодым режиссерам, в надежде, что они смогут привлечь современного зрителя.

– Мистер Дрейсон, давайте дождемся премьеры, – горячо воскликнула актриса. – Мистер Гоулд приложил много усилий, чтобы спектакль получился зрелищным, и мы сделаем все, чтобы его не подвести. Он верит в успех этого проекта и смог заразить своей верой и нас. Мы убеждены, ему удастся проделать то же самое со зрителями, и они обязательно полюбят эту постановку, – заключила Джули.

Актеры затаив дыхание, ожидали реакцию директора, который после некоторого размышления, заключил:

– Давайте поступим следующим образом, завтра днем я обязательно позвоню мистеру Гоулду, чтобы справиться о здоровье, и если он выскажет уверенность в успехе постановки, то премьера, как и планировалось, пройдет в следующую среду… А пока я вам могу выделить главную сцену, как мы и договарива-лись, только раз в неделю по средам, а репетировать и дальше вы можете здесь, на малой сцене. Если спектакль будет иметь успех, то мы подвинем другие постановки, и вы получите еще один день, – резюмировал директор театра, взглянув на часы, показывающие четверть десятого.

– Спасибо! Обещаем вам, мы будем продолжать активно работать и постараемся показать себя с лучшей стороны на этой премьере, чтобы не подвести наш театр, вас и мистера Гоулда.

Пожелав актерам успеха, мистер Дрейсон направился в кабинет, а актеры – за сцену.

– Чак, вы слышали, что сказал мистер Дрейсон? – обратилась актриса к коллеге по дороге в гримерные комнаты. – Наш спектакль могут закрыть как нерентабельный, если будет мало зрителей. Печально осознавать, что искусство сегодня отошло на второй план, а деньги решают все…

– Я согласен с вами, мисс Уотсон. Сегодня творчество постепенно перемещается на второй план, уступая место кассовым сборам. Мистер Дрейсон понимает это и желает идти в ногу со временем. Его, как директора театра, интересуют в первую очередь кассовые сборы, сколько народу придет на спектакль, а какой это будет режиссер – зрелый и талантливый или молодой и модный, – для него не принципиально, – снимая парик и седую бороду, ответил актер.

– По-моему, мистер Дрейсон чрезмерно эмоционален, – заметила Джули. – Его либерализм и стремление пригласить на работу в свой театр как можно больше новых, как он их называет, «модных», режиссеров, могут иметь негативные последствия. В этом сезоне закрылось уже четыре спектакля из прошлогоднего репертуара. Если новая постановка мистера Гоулда провалится, он окажется еще одним режиссером, который посвятил этому театру всю жизнь, но в итоге остался не у дел.

– Что поделать, мир меняется, да и зритель стал избирательнее… – сказал актер. – Но лично мне не хочется верить в то, что для такого талантливого режиссера, как мистер Гоулд, не будет здесь места. Это, в конце концов, сильно ударит и по репутации театра. Ведь театр – сфера высокого искусства, а не какие-то эксперименты молодых режиссеров.

– Вы правы. Но и мы, со своей стороны, должны сделать все, чтобы не подвести мистера Гоулда, – тихо проговорила Джули Уотсон.

– Да, от нашего настроя будет многое зависеть, – согласился с ней Чак. – Репетируем уже пятый месяц, и полагаю, что в итоге сможем выступить хорошо.

Завтра днем я зайду к мистеру Гоулду, и мы обсудим последние приготовления.

– А что еще осталось доделать? – спросила Джули. – Ну, кроме декораций?

– Практически все готово, – ответил Чак. – Декорации обещали доделать уже завтра, костюмы закончили давно. Но вы же знаете характер мистера Гоулда, его стремление быть точным даже в мелочах. Раньше его не устраивали костюмы, костюмерам приходилось менять фасон несколько раз, а теперь он хочет заменить реквизит, который нашел Билл. Он, по его мнению, не соответствует той эпохе. Мистер Гоулд говорит, что именно детали должны передавать атмосферу и отличают профессиональную постановку от любительской. По старой привычке, он собирается сам подобрать подходящий инвентарь на блошином рынке.

– В этом его можно понять, современные критики готовы придраться к каждой детали, каждой мелочи.

– Джули, я с вами согласен, но вы же сами знаете о состоянии здоровья мистера Гоулда. Ему лучше еще день отлежаться, чем на блошином рынке искать инентарь в дождливую ноябрьскую погоду, но он и слушать этого не желает, – тяжело вздыхая, сказал Чак.

Будучи хорошо знакома с мистером Гоулдом и зная его характер, Джули улыбнулась и сказала своему партнеру по сцене:

– В этом и есть весь мистер Гоулд, полностью посвящать себя любимой работе. Я завтра зайду его проведать и обязательно постараюсь убедить еще несколько дней не нарушать постельный режим, – решительно произнесла Джули.

– Мисс Уотсон, давайте смотреть на вещи более оптимистично! – перед тем как попрощаться, улыбаясь, произнес актер. – Лично я надеюсь, что эта постановка окажется успешной, и мы будем играть в ней долгие годы, – резюмировал Чак на прощанье, подходя к гримерной комнате.

* * *

Джули присела на стул напротив зеркала и задумалась. Потом, посмотрев на часы – полдесятого вечера – она собралась незамедлительно смыть с лица грим, как раздался стук в дверь.

– Кто там?

– Это я, Том, посыльный, – ответил худощавый парнишка лет семнадцати.

– Проходи, Том. Ты прямо как по расписанию. Каждую пятницу с цветами у гримерки.

Молодой человек ничего не ответил на шутку мисс Уотсон. Протянув ей восхитительный букет тюльпанов из нежных белых бутонов, он произнес:

– Эти цветы для вас.

– И от кого же?.. Хотя зачем я спрашиваю? – улыбаясь, проговорила актриса. – Ты же все равно не скажешь. Позволь, догадаюсь. Отправитель пожелал остаться неизвестным?

– Вы правы, мисс Уотсон, так и есть, – смущенно ответил посыльный.

– Чудеса. Я служу в этом театре уже двадцать лет, практически каждую пятницу мне приносят красивый букет, и от кого – неизвестно! Том, ты можешь хотя бы намекнуть, кто этот джентльмен, который посылает цветы?

– Простите, мисс Уотсон, но мне нужно идти, – произнес молодой человек и, попрощавшись, удалился.

Полюбовавшись цветами и поставив их в вазу, мисс Уотсон принялась смывать грим.

* * *

Смыв грим, она продолжала размышлять о будущей постановке. В этот вечер мисс Уотсон не хотелось идти домой, так как ее там никто не ждал. Но когда она услышала, как уборщица, завершая работу, захлопнула дверь гримерной комнаты Чака, актриса поняла, что пора собираться. Взяв сумку и цветы, она вышла из комнаты.

Выходя из гримерки, Джули увидела идущую ей навстречу миссис Дорати Стивенс, актрису лет шестидесяти, возвращавшуюся в свою гримерную после спектакля, который проходил на главной сцене.

– Здравствуйте, миссис Стивенс. Как прошел ваш сегодняшний спектакль?

– Добрый вечер, мисс Уотсон… – тепло ответила женщина. – Спектакль прошел хорошо, но при полупустом зале. Мы сейчас имели неприятный разговор с мистером Дрейсоном, который подумывает о прекращении этой постановки… Но не будем о грустном. А как у вас дела? Как настроение перед премьерой на следующей неделе?

– Надеемся, что до среды нам удастся провести еще несколько репетиций с мистером Гоулдом и достойно сыграть. Вдобавок ко всему я хочу предпринять последнюю попытку пройти пробы на роль Гертруды в лондонском «Глобусе». Не знаю, как я все это успею.

– Я уверена, у вас все получится, – сказала собеседница. – Наша семья, да что там – практически весь город восхищается вашим актерским талантом и красотой, режиссеры обязательно должны обратить на вас внимание.

– Право же, вы мне льстите, – улыбнулась Джули. – В сорок лет о красоте уже как-то и не хочется говорить. Давно надо было оставить мечты о большой сцене, а я все продолжаю стучаться в эти закрытые ворота.

– А когда у вас пробы?

Джули, еще раз вспомнив горький опыт своих предыдущих проб в лондонских театрах, тяжело вздохнула и произнесла:

– В понедельник. Завтра днем пойду проведать мистера Гоулда и постараюсь отпроситься у него и поехать. Ведь до премьеры осталось не так много времени, и я не знаю, отпустит ли он меня.

– Как поживает мистер Гоулд? Давно я его не видела. Он все реже стал появляться в театре, – заметила миссис Стивенс. – Мы живем по соседству и иногда с ним беседуем. Так вот, он всегда мне говорит, что вы его муза, и только благодаря вам его спектакли имеют успех у публики.

– Он преувеличивает, – отмахнулась Джули.

– Ну что вы! – воскликнула Дороти. – Вы же играли практически во всех его постановках, и в этой он выбрал именно вас на главную роль.

– Мне с самого начала карьеры посчастливилось работать под его руководством, – сказала Джули. – Я окончила театральную школу, а когда двадцать лет назад пришла сюда на пробы, мистер Гоулд тут же утвердил меня на роль.

– Наверное, он сразу разглядел ваш талант! – женщина, сузив глаза, хитро посмотрела на Джули.

– Не думаю. Скорее всего, просто сжалился над двадцатилетней девушкой, которую никуда не брали.

Миссис Стивенс с ностальгией вспомнила и свои первые шаги в этом театре, и знакомство с еще молодым, начинающим режиссером мистером Гоулдом, но, откинув воспоминания в сторону, она сказала:

– К сожалению, в последнее время залы стали слабо заполняться, и мне бы очень не хотелось, что-бы мистеру Гоулду, как и другим опытным режиссерам, пришлось по этой причине покинуть наш театр. Мистер Дрейсон все больше делает ставку на молодых режиссеров, и я даже не знаю, как к этому относиться.

Джули было непросто слышать о возможной отставке мистера Гоулда, но, собравшись с мыслями, она сказала:

– Увы, миссис Стивенс, мы живем в эпоху технологического прогресса, но несмотря на это мистер Гоулд не теряет оптимизма: он и в свои семьдесят верит, что театр – это самое высокое искусство, которое будет жить вечно. Но если спектакль провалится, и он будет вынужден покинуть театр, то я последую его примеру.

– Джули, давайте не будем сгущать краски перед премьерой и отбросим пессимизм. Мистер Гоулд талантливый режиссер и, возможно, именно ему удастся привлечь в наш театр новых зрителей, и зал вновь будет заполняться, как в прежние времена.

Дороти посмотрела на часы, было почти десять вечера. После небольшой паузы, она добавила:

– Скажу вам по секрету: он так верит в успех этого спектакля и, понимая, что у театра нет денег на рекламу, все плакаты в городе с изображением вас, мисс Уотсон, и Чака – оплатил из собственного кармана. Только, пожалуйста, никому не говорите, что услышали это от меня, – добавила Дороти, проговорившись.

– Мистер Гоулд не перестает меня удивлять, – вздохнула Джули. – Это так свойственно ему… Театр – это вся его жизнь, и для того чтобы этот спектакль удался, он пойдет на все. Он верит, что эту премьеру ждет большой успех.

– Я, к сожалению, не смогу прийти, у нас будут проходить репетиции, но мой сын с невесткой уже купили билеты на ваш спектакль, и я желаю вам, Чаку и мистеру Гоулду успешной премьеры, – закончила разговор актриса.

Мисс Уотсон поблагодарила коллегу за теплые слова и, попрощавшись, отправилась домой. Она любила ходить поздними вечерами пешком, а осенью – тем более. Погода уже не была такой жаркой, и листья под ногами приятно шуршали.

Зайдя по дороге в пекарню, она купила любимые круассаны с шоколадом и направилась домой. Поужинав, она, как и обычно, немного посмотрела телевизор, проверила почту в интернете и, почитав книгу перед сном, легла спать.