Текст книги "Конрад Морген. Совесть нацистского судьи"

4
Преступники и шпионы

В конце декабря 1940 г. Главное судебное управление СС направило Моргена в свой суд в Краков, где находилась германская администрация генерал-губернаторства, власть которого распространялась на польские земли, не вошедшие в состав Рейха. С самого начала предполагалось, что генерал-губернаторство станет поставщиком рабской рабочей силы. Позднее его планировали заселить немцами, а поляков отправили бы дальше на восток или обратили бы в крепостных. Администрация, возглавляемая Гансом Франком, заняла Вавельский замок, бывшую резиденцию польских королей[96]96
  См. Schenk (2010).


[Закрыть].

К тому времени, когда Морген прибыл в Краков, немецкие оккупанты изгнали оттуда две трети от 60 000 горожан-евреев, а остальных собрали в гетто, где те жили по восемь человек в комнате. Ягеллонский университет закрыли, Национальный музей превратили в казино и ресторан для нацистов. На горожан постоянно устраивали облавы; одних увозили в концентрационные лагеря, другие становились жертвами массовых расстрелов. В подвале Главного управления полиции безопасности на улице Поморской действовали пыточные камеры[97]97
  Там же, с. 53, 77, 136, 144.


[Закрыть].

Морген приехал в январе 1941 г. «Я пробыл там совсем недолго, – рассказывал он, – когда меня охватило удивление тем, что я там увидел». Однако удивили его не ужасы оккупации[98]98
  KMI 30.08.46, с. 6–7.


[Закрыть]:

Представьте: я изучал право, а также немного ознакомился с традициями германской государственной службы во время трех-четырех лет моей юридической практики. От увиденного там волосы вставали дыбом. Это было похоже на рой саранчи, которая опустилась на страну, чтобы сожрать ее. […] В каждом учреждении встречались совершенно некомпетентные чиновники, которых нельзя было использовать в Рейхе. Все те, кто там осел, не желали воевать на фронте и увидели там возможность набить себе карманы. С одной стороны, я наблюдал вопиющее обнищание населения, с другой – пьянство, расточительность и коррупцию.

Коррупционные преступления – растраты, двойная бухгалтерия, торговля на черном рынке – вот на чем будет фокусироваться Морген до тех пор, пока не сможет больше не замечать гораздо более серьезные преступления режима. В его глазах коррупция в СС была пятном на облике почетного братства. Почти навязчивая сосредоточенность на коррупции приведет его в концентрационные лагеря Бухенвальд, Дахау и Освенцим, где он наконец заглянет в бездну.

Первым высокопоставленным подозреваемым Моргена стал Георг фон Зауберцвайг, сын генерала, прославившегося в Первую мировую войну[99]99
  KMI 30.08.46, с. 7. См. также KMI, первое свидетельство от 28.1.47, с. 3–4.


[Закрыть]. В 1941 г. он был начальником службы снабжения войск в Варшаве. Морген арестовал его за хищение провизии и продажу ее на черном рынке, и фон Зауберцвайг был отдан под суд, осужден и расстрелян. Прошение о помиловании прошло все инстанции вплоть до Гитлера как верховного судьи, и тот прошение отклонил. Его отказ сохранился в личном деле члена СС Зауберцвайга вместе с ордером на арест, подписанным Моргеном, судебным приговором, в котором Морген значится обвинителем, и отчетом о приведении приговора в исполнение[100]100
  PGS. Эти документы воспроизведены в Приложении 1.


[Закрыть]. Сообщников Зауберцвайга приговорили к нескольким годам тюрьмы, но Гиммлер отменил эту меру наказания как слишком мягкую, и некоторые из них также были расстреляны[101]101
  См. KMI 30.8.46, с. 8. Согласно адвокату защиты Освальда Поля, Поль отклонил прошение о помиловании Зауберцвайга; затем он издал приказ «передать начальникам тыла […], чтобы они были абсолютно чистыми»; а Главное судебное управление СС использовало этот приказ «как образцовое доказательство поддержки судебной системы СС и Главного управления суда СС» (KMP 6703–6704, английский оригинал).


[Закрыть].

Обратите внимание на суровость этих приговоров. Зауберцвайг совершил не убийство или государственную измену, он был повинен не более чем в воровстве и мошенничестве. За подобные преступления казнили нечасто, но в целом смертные приговоры в судах СС не были редкостью. Морген мог быть беспощаден. В канун Рождества 1941 г. он подписал пять смертных приговоров в течение десяти дней[102]102
  NO-2366, письмо Моргена Хиндерфельду от 27 марта 1942 г., с. 3; и NS7/318, письмо Поля к Шарфе от 22 января 1942 г., с. 12.


[Закрыть]. Но он же мог быть и поразительно снисходителен, что объясняется господствовавшей в то время теорией отправления правосудия, которую мы вскоре рассмотрим.

В марте 1941 г., когда Зауберцвайга арестовали, он велел жене: «Позвони Фегеляйну»[103]103
  NO-2366, докладная Норберта Поля Мартину Тондоку из Кракова от 21 апреля 1941 г., с. 1 (также в NS19/3878). В последующем кратком изложении дела Морген говорит, что в ходе расследования дела Зауберцвайга он заметил, что Зауберцвайг и Фегеляйн обращаются друг к другу на «ты» (NO-2366, докладная Моргена Тондоку от 6 сентября 1941 г., с. 3).


[Закрыть]. Герман Фегеляйн и стал следующим подозреваемым Моргена[104]104
  Послевоенное свидетельство Моргена по этому делу в KMI 30.8.46, с. 13ff., подтверждается служебными записками и письмами в NO-2366.


[Закрыть]. Он занимался конным спортом, а его отец имел в Мюнхене частную школу верховой езды[105]105
  Riess (2003), с. 160–172. Об истории Hauptreitschule München см. Bahro (2007).


[Закрыть]. В 1936 г. Фегеляйн возглавлял Главную школу верховой езды СС (Hauptreitschule), продолжая принимать участие в соревнованиях по конному спорту. Осенью 1939 г. Гиммлер поручил ему сформировать на базе Hauptreitschule кавалерийский полк СС и возглавить его.

На фотографии того периода Фегеляйн позирует перед камерой, эффектно глядя в сторону. Полные, даже пухлые губы, безвольный подбородок, зачесанные назад светлые волосы… Он был любимчиком Гиммлера, а позже стал тем, кто передавал от него информацию Гитлеру, и благодаря этому вошел в ближний круг. Находясь в столь выгодном положении, Фегеляйн начал ухаживать за сестрой Евы Браун Гретой, а потом женился на ней. Альберт Шпеер считал его одним из наиболее омерзительных персонажей в гитлеровском окружении, а Ганс Баур, личный пилот Гитлера, добавлял к его фамилии еще одно «л» и называл Флегеляйном – «маленьким нахалом»[106]106
  O'Donnell (1978), с. 186.


[Закрыть].

Фегеляйн находился в знаменитом бункере в последние дни Гитлера. Биограф Гитлера Иэн Кершоу описывает такую сцену[107]107
  Kershaw (2000), с. 816. O'Donnell (1978), с. 180ff., пытается реконструировать обстоятельства смерти Фегеляйна.


[Закрыть]:

Не каждый хотел участвовать в массовом самоубийстве. Герман Фегеляйн, хвастливый, распутный, циничный приспособленец, который пробрался на высокий пост в СС благодаря благосклонности Гиммлера, а затем вошел в окружение Гитлера, женившись на сестре Евы Браун, сбежал из бункера. Его отсутствие заметили 27 апреля. Вечером того же дня он был обнаружен в своей квартире в Шарлоттенбурге – одетый в штатское, как утверждают, с подругой, сильно пьяный и с приличной суммой денег в уже упакованном для отъезда багаже.

Фегеляйн был доставлен обратно в бункер, отдан под импровизированный военно-полевой суд и расстрелян.

Еще до того, как в 1941 г. пути Моргена и Фегеляйна пересеклись, Фегеляйн побывал под следствием в связи с коррупцией. В марте 1940 г. его обвинили в том, что он хранил в своей мюнхенской Hauptreitschule грузовики с привезенными из Польши трофеями[108]108
  Это события задокументированы в NS19/3878 докладной запиской гестапо, включающей опись товаров, найденных в Hauptreitschule; письмо Фегеляйна Гиммлеру от 14.3.1940; письмо Гиммлера Гейдриху, написанное в марте 1940 г. (дата неразборчива); и Schlussbericht службы безопасности, датированный 9 апреля 1940 г.


[Закрыть]. При обыске там обнаружились грузы непонятного происхождения. Фегеляйн написал Гиммлеру письмо, в котором опровергал обвинения. По его словам, и грузовые автомобили, и находившиеся в них товары имели легальное происхождение, а его обличители действовали со злым умыслом. Гиммлер написал Рейнхарду Гейдриху, шефу Главного управления имперской безопасности, поддержав версию событий, представленную Фегеляйном, и следствие быстро завершили.

Как мы уже знаем, Морген добрался до Фегеляйна в ходе расследования по делу Зауберцвайга. Последний был членом городского совета Варшавы и, находясь на этом посту, изъял в пользу государства фирму по торговле мехом, принадлежавшую евреям Натану и Апфельбауму, – «ариизировал» ее, как тогда выражались, – назначив уполномоченным по ее ликвидации кавалериста по имени Альберт Фассбендер[109]109
  NS19/3878, доклад Моргена для Главного судебного управления СС, написанный (дата неразборчива) в марте 1941 г., с. 3ff.


[Закрыть]. Тот прибыл в Варшаву вместе с конным полком Фегеляйна. Фегеляйн и Фассбендер с помощью любовниц, служивших у Апфельбаума, разграбили фирму, а затем продали ее[110]110
  Коллега Моргена, эсэсовский судья Мартин Тондок, докладывал Гиммлеру, что Фегеляйн и другие офицеры СС подозревались в половых сношениях с польскими женщинами. Он ссылался на заявление, которое сделала польская любовница Фегеляйна, Геновева Рачковская, что, когда она забеременела, Фегеляйн заставил ее сделать аборт. PHF, письмо Тондока Гиммлеру от 21 мая 1941 г., с. 15; также в NS19/3878, с. 15, письмо Тондока Гиммлеру от 21 мая 1941 г.; также KMI 30.8.46, с. 14–15.


[Закрыть]. Любовница Фассбендера по имени Ярослава Мировская сыграла в этом деле особую роль, поскольку прежде ее любовником был сам Апфельбаум, бежавший от немцев и оставивший ее во главе фирмы.

Заподозрив, что имущество фирмы было растрачено – в том числе на подарки влиятельным членам СС, – Морген допросил Фассбендера и устроил обыск у него на квартире[111]111
  NO-2366, служебная записка Моргена Тондоку от 6 сентября 1941 г., с. 3–4.


[Закрыть]. Согласно послевоенным показаниям Моргена по этому делу, он провел обыск «под собственную ответственность» (auf eigene Kappe), или, другими словами, по собственной инициативе[112]112
  KMI 30.8.46, с. 15.


[Закрыть]. Когда Морген туда приехал, Фассбендер находился с разведывательной группой на Восточном фронте, а Фегеляйн был в составе конной бригады в Пруссии. Морген застал дома только Мировскую. Она тут же позвонила в варшавский гарнизон, откуда Фассбендеру и Фегеляйну отправили радиограммы. Фассбендер помчался домой на мотоцикле, а Фегеляйн на курьерском самолете прилетел в штаб-квартиру СС, чтобы поговорить с Гиммлером.

Гиммлер снова заступился за Фегеляйна. Отвечая на доводы обвинения, он написал, что знал о подозрительных планах относительно фирмы и одобрил их. Согласно этим планам, фирма с ее международными связями должна была стать базой для германских агентов[113]113
  NO-2366, служебная записка, Краков, 21 апреля 1941 г., с. 2.


[Закрыть]. Гиммлер сказал, что благодаря Фегеляйну, Фассбендеру и Мировской ценности фирмы были сохранены, подразумевая, вероятно, конвертацию в активы разведки.

Гиммлер встречался с Мировской. Она просто обезоружила его своим открытым лицом и очаровательной улыбкой. Морген говорил, что с ней обращались как с «первой леди» СС[114]114
  KMI 30.08.46, с. 14. См. также NO-2366, письмо Поля к Шарфе от 8 сентября 1941 г.


[Закрыть]. В докладной, оправдывающей Фегеляйна, Гиммлер принялся восхвалять Мировскую[115]115
  NS19/3878, письмо Гиммлера Тондоку от 19 мая 1941 г., с. 1.


[Закрыть]:

Эта дама имеет немецкие корни, и, познакомившись с ней лично, я согласился с тем, что она может быть признана фольксдойче. Как доложил мне штандартенфюрер СС Майзингер, бывший начальник полиции безопасности, она сослужила нам невероятно ценную и верную службу.

Отныне, распорядился Гиммлер, прежде чем арестовывать или предавать суду любого офицера СС, следует консультироваться с ним лично[116]116
  См. NS19/3878, письмо Гиммлера Тондоку от 19 мая 1941 г., с. 2. См. также телеграмму Тондока Гиммлеру от 5.8.1941 с просьбой пояснить его приказ.


[Закрыть].

«Первая леди» СС оказалась не настолько очаровательной, как можно было подумать, – об этом свидетельствует то, как она избавилась от мужа. Они с Фассбендером хотели убрать его с дороги, чтобы заключить брак. Пока его не было дома, туда явился Зауберцвайг и спрятал в духовке пистолет. Когда муж вернулся домой, прибыли гестаповцы. Они нашли пистолет и арестовали хозяина квартиры. Для поляка хранение оружия было преступлением, за которое гестапо могло самостоятельно приговорить к смерти. Когда ее мужа осудили, Мировская пришла к нему в камеру с доверенностью на имущество, чтобы он ее подписал. Через час его застрелили[117]117
  KMI 30.8.46, с. 14.


[Закрыть].

В сентябре Морген кратко изложил содержание дела Фегеляйна для Мартина Тондока, который взялся за него, и написал служебную записку, зафиксировавшую их разговор[118]118
  NO-2366, служебная записка Моргена Тондоку от 6 сентября 1941 г.; запись, сделанная в Кракове 8 сентября 1941 г., о разговоре между Моргеном и Тондоком 7 сентября 1941 г. Согласно послевоенному рассказу Моргена (KMI 30.8.46, с. 16), Гиммлер приказал ему прекратить это дело, но Главное судебное управление СС против этого возразило. Они сказали Моргену: «Конечно, все пойдет не так, как рассчитывает господин Гиммлер»; Гиммлеру же они сказали: «Само собой разумеется, это дело должно быть расследовано».


[Закрыть]. Морген разоблачал мошенничество Мировской, которая была чистокровной полькой (rein polnisch), а не дочерью русского отца и матери-немки, как она сама заявляла[119]119
  NO-2366, запись, датированная в Кракове 8 сентября 1941 г., о разговоре между Моргеном и Тондоком 7 сентября 1941 г., с. 1–2.


[Закрыть]. Она утверждала, что сотрудничала со службой безопасности, но в службе безопасности это отрицали[120]120
  NO-2366, запись, датированная в Кракове 8 сентября 1941 г., о разговоре между Моргеном и Тондоком 7 сентября 1941 г., с. 3.


[Закрыть]. Предполагаемой целью завладения фирмой Апфельбаума было использование ее международных связей для внедрения в британскую разведку, «но эта идея настолько великолепна, что я не могу представить, будто польский режим не воспользовался уже такой возможностью»[121]121
  NO-2366, запись, датированная в Кракове 8 сентября 1941 г., о разговоре между Моргеном и Тондоком 7 сентября 1941 г., с. 4.


[Закрыть]. Поэтому Морген подозревал, что Мировская была шпионкой польского подполья. Он подкреплял свои подозрения несколькими страницами косвенных доказательств и делал заключение: «Женщина настолько же красивая и очаровательная, насколько умная и бессовестная, знающая языки, имеющая международные знакомства, задающая тон в обществе и в моде, – она была бы превосходным орудием шпионажа»[122]122
  NO-2366, запись, датированная в Кракове 8 сентября 1941 г., о разговоре между Моргеном и Тондоком 7 сентября 1941 г., с. 5.


[Закрыть].

Спустя девять дней Тондок послал Гиммлеру докладную под грифами «срочно», «секретно» и «рейхсфюреру лично»[123]123
  NS19/3878, служебная записка Тондока Гиммлеру от 16.9.1941.


[Закрыть]. Он писал, что выдающая себе за полурусскую Мировская лгала о своем прошлом и, похоже, имела «неблагонадежные знакомства». Подозрения Моргена подтверждались: «Годом позже все польское подполье было арестовано, а фрау Мировская, „первая леди“ СС, оказалась его главным агентом»[124]124
  KMI 30.8.46, с. 17.


[Закрыть]. Мировская внушила Гиммлеру идею использовать фирму «Натан и Апфельбаум» для сбора секретной информации, а сама работала двойным агентом.

В конечном итоге Гиммлер ее отпустил. «От рейхсфюрера пришло сообщение. Оно было следующим: да, Мировская – шпионка». Но когда возник вопрос, где ее должны судить, «он сказал "нет-нет – этого не будет" и вырвал ее из пасти гестапо»[125]125
  KMI 30.8.46, с. 17.


[Закрыть].

Дело Мировской показательно для понимания Моргена и его роли в СС. Документы этого дела включают письмо, написанное в сентябре 1941 г. его начальником в Кракове, Норбертом Полем, в Главное судебное управление СС в Мюнхене. В этом письме Поль протестует против «нескончаемого противодействия высших чинов СС» расследованию Моргена[126]126
  NO-2366, письмо Поля к Шарфе от 8 сентября 1941 г., с. 1.


[Закрыть]. Важная деталь: Поль ссылается на то, что Мировская была представлена Гиммлеру. Он жалуется, что Фегеляйн угрожал Моргену[127]127
  Эта угроза также упоминается Моргеном в KMI 30.8.46, с. 15.


[Закрыть], и упоминает другие случаи, когда Фегеляйн «снова и снова тормозил расследование его дела благодаря личному ходатайству рейхсфюрера»[128]128
  NO-2366, письмо Поля к Шарфе от 8 сентября 1941 г., с. 4. См. также письмо к Шарфе от коллеги Моргена Мартина Тондока, в котором он жалуется, что Хорст Бендер, представитель Гиммлера в Главном судебном управлении СС, пытался выделить дело Фегеляйна из остальных, предположительно чтобы рассмотреть его в особом порядке (NS19/3878, письмо Тондока к Шарфе от 17 октября 1941 г.).


[Закрыть]. Через полтора года преемник Поля в должности главы краковского суда СС продолжит жаловаться начальнику Главного судебного управления на то, что Фегеляйну и другим его однополчанам дозволяется безнаказанно делать то, за что рядовым эсэсовцам «сломали бы шеи»[129]129
  KS, с. 4. Тема этого письма – необходимость сохранить ощутимую независимость судебной системы СС. Среди угроз этой независимости, согласно автору письма, – подозрения в фаворитизме, которые могут возникнуть из-за запоздалого исполнения приказа Гиммлера о снятии Моргена за неправильное обращение с делом.


[Закрыть]. Судьи СС явно ожидали, что их избавят от вмешательств извне, но эти ожидания не оправдались.

Благодаря этому делу Морген также познакомился с тем типом преступника, которого он, вероятно, не ожидал встретить в среде СС. Мы уже упоминали, что Альберт Шпеер описал Фегеляйна как одного из наиболее омерзительных типов в гитлеровском окружении, и сообщали, что Ганс Баур называл его «маленьким нахалом». Похожий портрет сообщника Фегеляйна, Фассбендера, появляется в докладе Ойгена Когона о концентрационных лагерях «Теория и практика ада». Когон шесть лет был заключенным Бухенвальда, работал писарем у лагерного врача, а затем, помогая американским освободителям, сыграл важную роль в сборе свидетельств выживших узников. В главе о психологии эсэсовцев Когон описывает несколько конкретных случаев, включая и этот[130]130
  Kogon (2006), с. 288.


[Закрыть]:

Майор СС Альберт Фассбендер: происхождение неизвестно, приемный ребенок собственников известной немецкой шоколадной фирмы «Фассбендер». Бездельник, пьяница, прожигатель жизни. Женат на графине Штольберг. Познакомился с командиром так называемого кавалерийского штандарта СС, генерал-майором Фегеляйном, которого он финансировал, стал батальонным командиром в Первом конном полку СС и – вместе с Фегеляйном – одним из самых опасных эсэсовских преступников в Варшаве. В числе прочего он «ариизировал» всемирно известную меховую фирму при пособничестве Славы Мировской, секретарши бежавшего собственника. Фассбендер снизил стоимость этой фирмы с примерно 40 млн до 50 000 марок. Когда его любовница забеременела, он с помощью Фегеляйна добился того, что гестапо арестовало ее мужа, польского офицера. А через несколько дней, снова вместе с этой польской чертовкой, которая в последний момент получила генеральную доверенность на состояние мужа, Фассбендер застрелил его в камере.

Когон не мог узнать эту историю ни из какого другого источника, кроме как от Моргена, с которым был знаком по Бухенвальду. Таким образом, это описание отражает восприятие Фассбендера Моргеном.

В конечном счете дело Мировской показательно своим масштабом и известностью. Морген не довольствовался преследованием какого-нибудь Курта или Хайнца за пьянство или самовольную отлучку. Он обратился к крупному заговору, в который были вовлечены фавориты самого Гиммлера. И к тому же его целью было преследование коррупции, а в отличие от пьянства или нарушения воинского долга это преступление, для совершения которого куда больше возможностей во властных сферах. Еще в конце 1944 г. Морген писал своей невесте, что это его судьба – проводить расследования по обвинениям «верхушки»[131]131
  KMN, письмо Марии Вахтер от 13 декабря 1944 г.


[Закрыть]. Расследуя дела высших чинов, он проявил мужество, но в случае с Фегеляйном, вхожим в ближний круг фюрера, Морген, возможно, продемонстрировал и политическую наивность.

5
Личность преступника

Опыт, приобретенный Моргеном при расследовании дел Фегеляйна, Фассбендера и Зауберцвайга, сделал его специалистом по коррупции – категории преступлений, само название которой говорит о моральном разложении подозреваемых[132]132
  Слово corruptio в переводе с латыни означает «разложение, порча». – Прим. ред.


[Закрыть],[133]133
  Вопросы теории права, обсуждаемые в этой главе, вновь поднимаются в эпилоге.


[Закрыть]. Эти преступники, каждый в отдельности, являли собой пример коррупции во всех смыслах слова. Специализируясь на коррупции как преступлении, обнажающем порочный характер, Морген поначалу легко сочетал роли судьи и хранителя моральных добродетелей СС. Этому способствовала национал-социалистическая правовая теория.

Сразу после прихода нацистов к власти в 1933 г. ведущие теоретики устроили дискуссию по поводу того, какого рода уголовное право больше подойдет требованиям национал-социализма. Главной движущей силой реформы уголовного права стала комиссия, созданная в 1933 г. по приказу Гитлера. Возглавил ее рейхсминистр юстиции Франц Гюртнер[134]134
  Комиссия была основана в 1933 г. по приказу Гитлера с заданием составить проект нового уголовного законодательства «согласно идеям и нуждам нового государства». См. Hartl (2000).


[Закрыть]. Комиссия издала двухтомный отчет[135]135
  Das kommende deutsche Strafrecht (1935) и (1936).


[Закрыть], был составлен проект нового уголовного кодекса, но в декабре 1939 г. Гитлер отказался его подписать, поскольку все меньше и меньше желал в условиях войны подчиняться нормам права[136]136
  Gruchmann (1988), сс. 821, 822. См. также Hartl (2000), с. 277.


[Закрыть]. Однако труд, изданный комиссией, а также ученые работы ее членов продолжали влиять на юридическую практику в Третьем рейхе.

Нацистские юристы отвергли либеральный принцип «нет преступления и наказания без указания на то в законе» (nullum crimen, nulla poena sine lege). В германском уголовном кодексе его представлял параграф 2, который устанавливал: «Действие может быть наказано, только если наказание законным образом установлено до того, как действие было совершено»[137]137
  Оригинальная формулировка § 2 в уголовном кодексе Германии (Strafgesetzbuch für das Deutsche Reich) 1871 г. такова: «Eine Handlung kann nur dann mit einer Strafe belegt werden, wenn diese Strafe gesetzlich bestimmt war, bevor die Handlung begangen war» <http://de.wikisource.org/wiki/Strafgesetzbuch_für_das_Deutsche_Reich_(1871)#.C2.A7_1>. В текущей версии уголовного кодекса Германии (основанном на Strafgesetzbuch 1871 г.) принцип nulla poena sine lege сформулирован в § 1 следующим образом: «Eine Tat kann nur bestraft werden, wenn die Strafbarkeit gesetzlich bestimmt war, bevor die Tat begangen wurde» <http://www.gesetze-im-internet.de/stgb/index.html>.


[Закрыть]. Это положение, предназначенное для защиты граждан от произвола судей, нацистские юристы осудили как «Великую хартию вольностей для преступников»[138]138
  См. Freisler (1935), с. 22. См. также Gleispach (1936), с. 1070, Dahm (1934a), с. 92. Обозначение принципа nulla poena sine lege как «Великой хартии вольностей преступника» связано с тем, что историческим источником этого принципа является английская Великая хартия вольностей 1215 г. See Mezger (1938), с. 29.


[Закрыть], поскольку оно позволяло правонарушителям избегать наказания, используя лазейки в неудачно составленных законах[139]139
  Schäfer (1935), с. 202.


[Закрыть]. Поскольку либеральный принцип требовал, чтобы факты дела подпадали под нормативно закрепленные признаки правонарушений, юрист-теоретик Карл Шёфер заявил, что это превращает судью в простую «квалифицирующую машину» и должно быть заменено принципом «Нет преступления без наказания» (nullum crimen sine poena)[140]140
  Там же, с. 204.


[Закрыть].

В 1935 г. параграф 2 уголовного кодекса был изменен следующим образом[141]141
  Там же, с. 213–214. Эта поправка была опубликована в Reichsgesetzblatt RGBL. I (1935), с. 839.


[Закрыть]:

Тот, кто совершил действие [Tat], которое является наказуемым по закону или заслуживает наказания согласно основополагающим понятиям уголовного права и здравому национальному сознанию, будет наказан. Если к действию не применим ни один уголовный закон, оно наказывается согласно тому закону, основные положения которого более всего соответствуют данному случаю.

Последнее предложение этого параграфа разрешало выносить судебное решение по аналогии, то есть наказывать за действия, которые не запрещались законом напрямую, но были «похожи» на запрещенные. И хотя это положение позволяло использовать аналогию, «основанную на законе», то есть применять конкретные законы к аналогичным делам, некоторые нацистские юристы утверждали, что оно должно быть расширено и включать также «аналогию права». Аналогия права предполагала «во всех случаях, которые не регулируются конкретными нормами, применение общих начал и идеи правопорядка»[142]142
  Примечательно в этом контексте, что аналогичные положения впервые были представлены в отечественном уголовном праве в Уголовном кодексе РСФСР 1922 г. (ст. 10). Но в конечном счете без применения аналогии не обошелся и Международный военный трибунал в Нюрнберге, судивший высших нацистских преступников. Один из основных доводов защиты в рамках процесса в МВТ состоял в том, что подсудимые в нарушение принципа nullum crimen sine lege привлекались к уголовной ответственности на основании ретроактивного применения положений Устава, в которых были криминализованы деяния, не являвшиеся преступлениями на момент их совершения (за исключением военных преступлений). Данный тезис так и не был опровергнут Трибуналом. Приведя ряд контраргументов, МВТ был вынужден признать, что в рассматриваемом им деле принцип законности в аспекте запрета ретроактивного применения норм, устанавливающих уголовную ответственность, был неприменим (см.: From Nuremberg to The Hague. The Future of International Criminal Justice / edited by P. Sands. – New York: Cambridge University Press, 2003. – P. 21–23). В частности, относительно запрета агрессии, впервые сформулированного в качестве международного преступления в Уставе МВТ, Трибунал отметил: «Занимая те посты, которые они занимали в правительстве Германии, подсудимые или, по крайней мере, часть из них должны были знать о договорах, подписанных Германией и объявляющих вне закона обращение к войне для урегулирования международных споров, о том, что они действовали вопреки международному праву, когда совершенно преднамеренно осуществляли свои замыслы агрессии и вторжения. Если рассматривать этот вопрос только в свете настоящего дела, то можно сделать вывод, что этот принцип при данных обстоятельствах неприменим» (Нюрнбергский процесс. Сборник материалов. Том II. 2-е изд., испр. и доп. / Под ред. К. П. Горшенина, Р. А. Руденко, И. Т. Никитченко. – М.: Государственное издательство юридической литературы, 1954. С. 986). К числу упомянутых договоров МВТ отнес Пакт Бриана – Келлога, Версальский договор и Гаагские конвенции 1899 и 1907 гг. Что касается преступлений против человечности, как справедливо замечает профессор Верле, различные преступления (убийства, порабощение, пытки, изнасилования и т. д.), образующие данный «суперсостав», признавались таковыми во всех правовых системах того времени. Таким образом, под сомнение если что и ставилось, то не преступность этих деяний как таковая, а наличие соответствующего запрета в международном праве. Однако их повсеместная криминализация в национальном праве позволяла сделать вывод о наличии международной обычной нормы, запрещающей их совершение. Именно этой линии аргументации придерживалось обвинение в рамках процесса в Нюрнбергском трибунале (см.: Верле Г. Принципы международного уголовного права: учебник / Пер. с англ. С. В. Саяпина. – О.: Фенiкс; М.: ТрансЛит, 2011. С. 13–14). – Прим. науч. ред.


[Закрыть][143]143
  Siegert (1934), с. 380.


[Закрыть].

Таким образом, аналогия права имела далеко идущие последствия, поскольку «идея правопорядка в целом» в глазах нацистских юристов должна была служить защите «национального сообщества»[144]144
  Как объяснял теоретик Эдмунд Мецгер (1938), «единственное оправдание наказания заключается в том, что это необходимое средство для поддержания национального сообщества», с. 135.


[Закрыть]. Верность этому сообществу рассматривалась как этическая и юридическая обязанность[145]145
  «Национал-социалистические директивы для нового уголовного законодательства Германии», изданные Имперским правовым управлением НСДАП, объявили, что «национал-социалистическое уголовное законодательство должно быть основано на долге преданности национальному сообществу», с. 12.


[Закрыть], так что борьба с преступлением превратилась в борьбу с предательством народа, а расплата за такое предательство стала одной из целей наказания. Преступники изображались как Volksschädlinge[146]146
  Понятие Volksschädling также имело более конкретное определение, например, его применяли к мародерам, которые пользовались военной ситуацией и ослабляли сопротивление народа.


[Закрыть] – вредители, и судьям были предоставлены широкие полномочия, чтобы наказывать их за действия, не предусмотренные законодателями.

Обратите внимание: новая версия параграфа 2 также связала применение аналогии со «здравым национальным сознанием». Как заявил теоретик юриспруденции Георг Дам, «правовой акт […] содержит лишь общие руководящие принципы, согласно которым судья проявляет национальное сознание»[147]147
  Dahm (1934a), с. 89.


[Закрыть].

Это национальное сознание возникло в результате слияния закона и морали[148]148
  О морализации закона см. Sauer (1934).


[Закрыть]. Вот как объяснил эту связь Роланд Фрейслер – статс-секретарь имперского министерства юстиции Германии, позднее председатель Народной судебной палаты[149]149
  Freisler (1938), с. 56.


[Закрыть]:

Не может быть разрыва между правовым императивом и этическим императивом. Это так, потому что императивы закона являются императивами порядочности [Anständigkeit]; однако то, что является порядочным, определяется совестью нации и отдельным представителем нации.

Георг Дам и Фрейслер не считали мораль только лишь руководством к толкованию закона; напротив, они низвели законы до «руководящих принципов». Поскольку, как говорил Фрейслер, моральные императивы порождаются национальной совестью, нравственное сознание нации формулировало сам закон. И самое авторитетное выражение этого сознания, конечно, можно было найти в воле фюрера, «истинного представителя» нации[150]150
  «Не может быть сомнений в том, что национал-социалистическая идея национального сообщества неразрывно связана с идеей авторитарного руководства. В политическом руководстве, особенно в фюрере, нация находит своего истинного представителя, который образует основу для власти фюрера и государства». Dahm (1934a), с. 90.


[Закрыть].

На практике толкование этой нормы оставалось на усмотрение судьи, что давало ему значительную свободу действий. До тех пор пока судья претендовал на проведение в жизнь нравственных установок народа и здравого национального сознания, он был относительно независим в определении правомерности применения того или иного закона. Более того, объективные признаки состава преступления уже не были единственной основой для вынесения судебного решения[151]151
  К объективным признакам состава преступления относятся объект (то, на что направлено посягательство) и объективная сторона (то, как посягательство выражается вовне – посредством каких действий или бездействия, орудий и инструментов (средств) оно совершается, к каким последствиям оно привело или могло привести, какова была причинно-следственная связь между деянием и последствием). – Прим. науч. ред.


[Закрыть][152]152
  См. Dahm (1934a), с. 89–92.


[Закрыть]. Воля (волеизъявление) и личность преступника теперь также учитывались[153]153
  См. Dahm (1934b), с. 827–831; см. также Hartl (2000), с. 116–126.


[Закрыть]. Комиссия, созданная Гитлером и возглавленная Гюртнером, одобрила систему уголовной ответственности за намерение.

При таком подходе наказание достигало обеих целей, перечисленных в новой версии параграфа 2. Во-первых, оно защищало Volk – нацию, предотвращая преступление и останавливая преступника еще на стадии планирования и подготовки[154]154
  Freisler (1935), с. 22.


[Закрыть]. По словам Фрейслера – главного сторонника уголовного преследования за намерение, государство должно было реагировать на преступление «как можно раньше и со всей доступной силой!»[155]155
  Freisler (1935), с. 22.


[Закрыть]. Поэтому, например, нацистские теоретики права отвергали дифференциацию наказания за покушение на преступление и за совершенное деяние, утверждая, что и то и другое имело в своей основе преступное намерение, осуществлению которого нужно было помешать[156]156
  Krug (1935), с. 99; Freisler (1935), с. 34, 35.


[Закрыть]. Во-вторых, фокусировка внимания на намерениях преступника служила выражению нравственной реакции народа на проявление зла. Таким образом, злую волю, преступное намерение можно было рассматривать как составную часть преступления, а не только как отягчающее обстоятельство при назначении наказания, как в либеральном уголовном праве[157]157
  Sauer (1934), с. 188. С этим было связано использование наказания чести. См. Dahm (1934b), с. 826. Friedrich Schaffstein (1934) утверждал, что, в то время как в либеральном государстве с его ценностным релятивизмом наказание чести не имеет смысла, потому что не имеет четкого значение понятие чести, «национал-социалистическое единство правовой и этической оценки» дало понятию чести четкое значение, которое могло быть придано наказанию чести.


[Закрыть]:

Так же как, согласно этике Канта и Фихте, путь к благу лежит через волю к добру, так и в основе преступления лежит злая воля. […] Эта связь между преступлением и безнравственностью может казаться неочевидной лишь тогда, когда излишне либеральная теория проводит четкую границу между законом и моралью, а также между волей и внешним поведением.

Обсуждение темы воли и намерений преступника привело к обсуждению его личности. Согласно теоретику права Эдмунду Мецгеру, воля и личность человека связаны, потому что «конкретные преступления обусловлены типичными волевыми решениями, которые позволяют нам охарактеризовать конкретные типы преступников»[158]158
  Mezger (1936), с. 29.


[Закрыть]. Поэтому Мецгер разработал понятие «жизнеповеденческой вины» (Lebensführungs-Schuld), неотделимой от личности преступника и повсюду проявляющейся в его жизни: «Вина – это виновность в содеянном, но также и жизне-поведенческая вина, и поэтому наказание направлено не только на конкретное преступление, но и на личность преступника»[159]159
  Mezger (1938), с. 135. Нацистские теоретики права позднее изменили отношение к судебному решению, основанному на личности преступника. Примером может быть Георг Дам, профессор уголовного права из Кильского университета. В очерке 1935 г. Дам заявил: «Концепция и термин corpus delicti [Tatbestand] (состав преступления) должны быть полностью исключены из уголовного права. Доктрина состава преступления не только бесплодна, но и вредна. Она скрывает сущность и внутреннюю природу преступления» (Dahm 1935, с. 89.) Но в 1944 г. Дам открыто сожалеет о последних событиях в уголовном праве. Он заявляет, что состав преступления – решающий фактор при вынесении судебного решения. Он утверждает, что невозможно разработать типологию преступников, которая позволила бы судье выносить справедливый приговор. Он предупреждает, что уголовное право, основанное на правонарушителе, в котором отсутствуют объективные критерии права, основанного на правонарушении, может дегенерировать до оценки подсудимого, основанной «на не более чем субъективных впечатлениях и расплывчатых предположениях» судьи (Dahm, 1944, с. 18). Уголовное право, основанное исключительно на преступнике, говорит он, «это ведь не более чем мечта, даже опасная мечта» (там же).


[Закрыть].

Эти новации в юридической теории были включены в практику судебной системы СС. Иллюстрацией их влияния служит пространное письмо руководителя Моргена в краковском суде, Норберта Поля, направленное в Главное судебное управление СС. Автор письма протестует против отмены приговоров, вынесенных судьями первой инстанции[160]160
  NS7/318, письмо Норберта Поля к Шарфе, 22 января 1942 г., с. 4.


[Закрыть]. Поль возражает против того, что при отмене приговора Главное управление положилось на мнение экспертов, которые просто изучили факты, описанные в материалах дела. Поль утверждает, что приговор иногда кажется слишком мягким для судебного эксперта, изучающего материалы, но судья имел все основания для его вынесения, поскольку обвиняемый демонстрировал положительный характер и устойчивое поведение. Иногда мягкий приговор объяснялся тем, что подсудимый, будучи человеком необразованным, не понимал сути содеянного. Хотя в либеральных правовых системах подобные обстоятельства тоже признаются смягчающими, Поль заходит настолько далеко, что ставит их выше буквы закона. Он говорит, что «личность обвиняемого, а не юридический статус, прежде всего, диктует определение справедливости»[161]161
  NS7/318, письмо Норберта Поля к Шарфе, 22 января 1942 г., с. 4.


[Закрыть].

Собственную судебную практику Поль описал следующим образом[162]162
  NS7/318, письмо Норберта Поля к Шарфе, 22 января 1942 г., с. 6.


[Закрыть]:

Обсуждая приговор, я начинаю с вопроса: какое наказание должен получить виновный в преступлении, факт совершения которого установлен в судебном заседании? Только когда в этом вопросе достигнута ясность, я обращаюсь к законам, которые затем подкрепляют принятое решение.

Здесь Поль переворачивает либеральный принцип с ног на голову, подчиняя закон приговору, а не наоборот:

…если судья опирается на факты дела, изложенные в протоколах, четко подводит их под нормы законодательства, а в результате человек, нарушивший закон, может получить только самое суровое наказание, […] этот способ является не чем иным, как возвратом к ограниченному законом либеральному судопроизводству[163]163
  NS7/318, письмо Норберта Поля к Шарфе, 22 января 1942 г., с. 5.


[Закрыть].

Поль даже повторяет замечание Карла Шефера: либеральное вынесение судебных решений превращает судью в «классифицирующую машину». Право и закон, пишет он, «остаются бескровными [blutleer] и низводят судью до роли механического инструмента, если в дополнение к ним не учитываются также личность обвиняемого и его связь с обществом как источники правового знания»[164]164
  NS7/318, письмо Норберта Поля к Шарфе, 22 января 1942 г., с. 6.


[Закрыть].

Морген завершил свое юридическое образование и сдал первый Staatsexamen (государственный экзамен) в 1934 г., в 1936 г. он защитил диссертацию, а в 1938 г. сдал второй Staatsexamen, получив квалификацию судьи. Именно в этот период комиссия, созданная Гитлером и возглавляемая Гюртнером, одобрила систему уголовного преследования за намерение и в 1935 г. пересмотрела параграф 2 Уголовного кодекса. Таким образом, становление Моргена как юриста совпало с преобразованиями в теории права в Третьем рейхе и происходило под их влиянием.

Позднее Морген сформулировал новую концепцию права в статье «Преступник-коррупционер», опубликованной в декабре 1943 г.[165]165
  KMK.


[Закрыть] Понятие «преступник-коррупционер» относилось к типологии, согласно которой преступников можно было классифицировать в соответствии с их личностями. Она включала также и такие типы, как «закоренелый преступник» [Gewohnheitsverbrecher], «половой преступник», «жулик и мошенник», «предатель» и т. д.

Преступника-коррупционера, пишет Морген, отличают:

…прерывистая карьера, отмеченная нелояльностью к своему окружению, жажда признания, социальная дисфункция. […] Его внутреннее устройство – это высокомерие, стремление к более высокому положению, бессовестность, холодность, расчетливость; он не желает следовать человеческим или моральным идеалам. Ему не хватает глубины, внутреннего конфликта и достаточной уравновешенности[166]166
  KMK, с. 119.


[Закрыть].

Здесь Морген изображает преступника-коррупционера принципиально враждебным национальному сообществу: нелояльность к своей среде, нарушение социальных связей и изолированность. Морген также сравнивает карательные меры с санитарными – такими, как евгеника или медицина[167]167
  KMK, с. 117.


[Закрыть]:

Ни один строй в мире никогда не вел борьбу с коррупцией во всех ее проявлениях настолько полно и радикально, как национал-социалистическая власть. Это, во-первых, биолого-евгенические профилактические меры, затем текущие политические меры – воспитание, отбор, контроль – и, наконец, драконовские по своей суровости наказания. В этой борьбе принимают участие как врач, так и педагог, как редактор, так и профессиональные и деловые структуры, не говоря уже о партии и официальных лицах…

Преступная коррупция, таким образом, есть одна из многих форм коррупции, ослабляющих национальное сообщество, а уголовное законодательство подобно санитарным мерам, поскольку обходится с коррупционером так же, как если бы он был паразитом или вредным насекомым. Поль, напротив, утверждал, что преступник, суть которого не тлетворна, заслуживает более мягкого обращения, чем тот, кто по своей натуре враждебен народу.

Новый подход к вынесению судебных решений явно заметен в докладной записке Моргена, составленной в феврале 1942 г., когда он находился в Кракове. Эта докладная была написана в связи с делом Пауля Клеезаттеля, которого обвиняли в насилии по отношению к жителям оккупированной Галиции. Морген рекомендовал назначить ему мягкое наказание по причинам, которые были изложены Норбертом Полем[168]168
  KML, переведено полностью.


[Закрыть]:

В ходе операции в Галиции гауптман охранной полиции Пауль Клеезаттель неоднократно совершал нападения на поляков, евреев и украинцев обоего пола. Он бил их кулаками, а также хлыстом и приказывал делать то же подчиненным. Причина для таких нападений была, как правило, незначительной, а иногда они происходили из-за чрезмерного употребления гауптманом алкоголя.

Тем не менее я считаю нецелесообразным передавать обвинение на подпись герихтсгерру[169]169
  Der Gerichtsherr (нем.) – «судебный начальник». Толкование этого термина Моргеном дается далее, в главе 14. – Прим. пер.


[Закрыть]. Во-первых, позвольте мне заметить, что для управления на восточных территориях нужна сильная и жесткая рука. Поэтому в данном случае действующее уголовное законодательство неприменимо.

Неповиновение и неуважение караются в основном телесными наказаниями, которые военнослужащие приводят в исполнение непосредственно на месте. Прокуратура, полиция и служба безопасности не могут держать под контролем местное население, состоящее из представителей низших рас, без применения силы, в том числе как средства получения признаний. Как бы прискорбно это ни звучало, именно к такому подходу коренные народы привыкли за века, и без него германское господство в настоящее время может оказаться под угрозой.

Такова фактическая ситуация.

Кроме того, среди наших людей широко распространены умонастроения, согласно которым восточный регион как область будущей немецкой иммиграции должен быть освобожден для немцев путем искоренения [Ausrottung] и уничтожения [Vernichtung] местного населения, и это население приходится терпеть как неизбежное на данный момент зло, с которым следует соответственно обращаться.

С учетом ситуации и этих умонастроений нарушения закона и эксцессы при применении физической силы вполне понятны. Преобладает мнение, что лучше избить кого-то слишком сильно, чем слишком слабо. Борьба с этим при помощи уголовных наказаний не имеет смысла, и нельзя рассчитывать на то, что она будет понята военными.

Поэтому при рассмотрении подобных дел суд СС и полиции применяет закон против подобных проступков и правонарушений только тогда, когда обвиняемый демонстрирует серьезные изъяны характера, что делает его непереносимым для немецкого Volksgemeinschaft. Например, если насилие доходит до садистских пыток, или в нем присутствуют сексуальные мотивы, или – здесь закон должен применяться беспощадно – если жертва принадлежит к германской нации или расе либо имеет гражданство союзного государства.

Суд СС и полиции здесь для того, чтобы поддерживать чистоту наших рядов, а не для того, чтобы защищать права [Rechtsgüter] вражеского народа. Выполнение этого принципа иногда представляет сложность для местного суда в делах первого рода; например, совсем недавно в Дебице эсэсовцы буквально затоптали еврея насмерть без всякой на то причины. После этого инцидента обвиняемых перевели в Берлин, соответственно, они выбыли из-под юрисдикции местного суда, и Главное [судебное] управление [СС] информировало нас о том, что мы должны прекратить рассмотрение этого дела.

Ввиду этой ситуации, я думаю, неразумно делать исключение для дела бывшего гауптмана Пауля Клеезаттеля. Хотя Клеезаттель, возможно, и допустил серьезную ошибку, не следует забывать, что в то время, когда он совершал правонарушения (в сентябре 1941 года), положение в Галиции было крайне сложным. Как известно, после того как попытка создания украинского национального государства не удалась, население проявило даже больше упрямства, чем поляки. Перестрелки, акты саботажа и сопротивление стали повсеместным явлением. В такой ситуации войска чувствуют опасность, что способствует эксцессам, таким, как в данном случае. С государственной точки зрения мне представляется неоднозначным вопрос, могут ли в такой переходный период меры террора, даже если в данном случае они явно были произвольными, оказаться в конечном итоге политически оправданными. Как бы то ни было, возбуждение по ним уголовного дела мне кажется неразумным. Слишком велика опасность того, что наши войска будут этим дезориентированы.

Судя по curriculum vitae обвиняемого […], речь, в конечном счете, идет об офицере, который хорошо проявил себя в ходе [Первой] мировой войны и до настоящего времени отличался безупречным поведением. Учитывая нынешнюю военную обстановку и ситуацию на Востоке, я считаю, что достаточным наказанием для гауптмана Клеезаттеля будет увольнение из полиции.

Прошу согласия на то, чтобы отложить разбирательство до конца войны, и рекомендую дать этому ветерану возможность проявить себя на фронте.

Судебная система СС применяет закон, пишет Морген, «только тогда, когда обвиняемый демонстрирует серьезные изъяны характера, что делает его непереносимым для немецкого Volksgemeinschaft» – как раз на этом основывается уголовное преследование за намерения. В соответствии с этим стандартом, пишет Морген, Клеезаттель имеет право на снисхождение, поскольку до сих пор его поведение – Lebensführung, по выражению Мецгера, – было безупречным. В его проступке, утверждает Морген, не присутствовало садистских или сексуальных мотивов, но прослеживалась вполне закономерная реакция на обстоятельства: царившее в Галиции беззаконие, необходимость поддерживать немецкое господство, различия между немцами и представителями других рас и национальностей, «умонастроения» в войсках, согласно которым местное население должно было быть уничтожено, чтобы освободить место для немецких иммигрантов. Поскольку эти мотивы не указывают на изъяны характера, говорит Морген, действия Клеезаттеля следует рассматривать не как преступление, но скорее как ошибку, за которую он должен быть уволен из полиции.