Текст книги "Эдгар По"

31 октября 1827 года батарея, где служил Эдгар А. Перри, получила приказ о передислокации в форт Моултри, Южная Каролина, расположенный на острове Салливана, у входа в Чарлстонскую гавань.

Глава десятая

Передвижения войск в ту блаженную нору, когда еще не было железных дорог, осуществлялись по большей части водным путем. Ясным осенним утром, 8 ноября 1827 года, караван военных транспортов, на один из которых погрузилась батарея По, воспользовавшись свежим попутным ветром, вышел из Бостонской гавани и, оставляя позади Кейп-Год и окутанный голубой дымкой Нантакет, взял курс в открытое море с тем, чтобы миновать опасные прибрежные мели и рифы. Путешествие это, во всяком случае для По, было исполнено романтического очарования. Надутые ветром паруса, развевающиеся флаги, блеск солдатского оружия и амуниции, летящий с корабля на корабль зов сигнальных труб – все это рождало у По такое ощущение, будто он участвует в настоящей военной экспедиции. Плавание курсом на юг вдоль Атлантического побережья Соединенных Штатов продлилось десять дней, и в воскресенье 18 ноября караван вошел в Чарлстонскую гавань.

Вся армейская эпопея По, во время каковой ему пришлось немало попутешествовать, может служить, если взглянуть на нее с литературной точки зрения, замечательной иллюстрацией одной из отличительных особенностей его писательского метода, состоявшей в искусном переплетении вымысла с запечатленными исключительно точно деталями реальной обстановки и обстоятельств, в которых ему доводилось бывать. Описание этого периода можно было бы с полным основанием назвать «Историей о том, как Эдгар По собирал материал для своих произведений». Вопреки распространенному мнению о том, что По черпал элементы местного колорита главным образом из прочитанных книг, несомненен тот факт, что он часто брал их из окружающей жизни и природы, лишь в самой незначительной степени облагораживая и обогащая свои находки на основе литературных источников. Даже вымышленные места действия он рисует с большой изобразительной силой, и его описания природы, хотя и носили часто собирательный характер, возникали тем не менее из впечатлений от виденных им в действительности пейзажей. Причудливой, запоминающейся прелестью того края, где ему предстояло провести около года жизни, не отягощенной заботами о пропитании или недостатком досуга, навеяны многие страницы его новелл «Золотой жук», «Продолговатый ящик», «Человек, которого изрубили в куски», «История с воздушным шаром», так же как и пронизанные светом закатного солнца и синевой морских просторов меланхолические картины, столь часто возникающие в его стихах после посещения Каролины.

С 19 ноября 1827 года по И декабря 1828 года рядовой Эдгар А. Перри, он же Генри Ле Рене, он же Эдгар Аллан По, нес гарнизонную службу в форте Моултри, что на острове Салливана, в составе восьмой батареи 1-го артиллерийского полка армии Соединенных Штатов. Казарма, где он жил, помещалась в одном из бастионов старой крепости, охранявшей вход в гавань. Остров – продуваемый всеми ветрами безрадостный клочок песчаной суши, навеки врезавшийся ему в память за долгие дни, проведенные там, – По сделал впоследствии местом действия рассказа «Золотой жук», которое описывает так: «Остров этот имеет весьма странный вид. Состоит он почти целиком из морского песка и тянется в. длину почти на четыре мили. От материка его отделяет едва приметный пролив, вода в котором с трудом пробивается сквозь густой камыш и илистые наносы – излюбленное гнездилище болотных куропаток. Растительность там, как можно ожидать, скудная или, во всяком случае, низкорослая. Деревья сколько-нибудь значительной величины нигде не видны. Лишь на западной его оконечности, где высится форт Моултри в окружении разбросанных там и сям жалких деревянных лачуг, в которых летом ищут спасения от городской пыли и духоты жители Чарлстона, встречается изредка колючая карликовая пальма. Зато весь остров, за исключением только западной части и узкой полоски слежавшегося до каменной твердости песка на взморье, покрыт буйными зарослями душистого мирта. столь высоко ценимого английскими садоводами. Кусты его нередко поднимаются на пятнадцать-двадцать футов от земли, образуя почти непроходимую чащу. наполненную тяжелым, дурманящим благоуханием».

То, что По имел очень много свободного времени в бытность свою в форте Моултри, не вызывает сомнений, ибо полк береговой охраны, которому была придана его батарея, нес службу в отдаленном и пустынном месте, забытом и ботом, и военным начальством, да еще в ту пору, когда Америка жила в мире и согласии со всеми соседями. В расположении части не было ни парков, ни газонов, уходом за которыми могли бы заниматься солдаты, а то обстоятельство, что до Чарлстона было часа два пути на веслах или под парусом, лишало охоты к светским увеселениям даже молодых офицеров и избавляло нижних чинов от многочисленных и утомительных повинностей, какие выпадали на их долю в «парадных частях». Перечень развлечений, которые могла предложить близлежащая деревушка, ограничивался оглушительными лягушачьими концертами в заросшем тиной пруду и нудными церковными службами. Единственной наградой солдатам были увольнения в город, однако дорога туда и обратно, как уже говорилось, отнимала немало сил и времени. Поэтому большую часть своего досуга По. отдавал изучению диковинок местной природы, плаванию, чтению и литературным занятиям; иногда он также беседовал с более просвещенными из офицеров или подолгу бродил по острову среди песчаных дюн и миртовых зарослей.

Форт Моултри просыпался в 5.30 утра; после завтрака и поверки проводились непродолжительные строевые занятия или отработка артиллерийских приемов. Неспешное течение времени отмечали выстрелы пушки на восходе и закате солнца да пение сигнальных рожков, трубивших подъем и отбой и трижды в день сзывавших солдат к столу. В остальные часы оставалось только играть в карты или метать кости. Впрочем, даже от столь необременительных ратных трудов По вскоре благополучно освободился, вызвавшись исполнять обязанности гарнизонного писаря, приближавшие всякого, кто ими занимался, к офицерскому кругу и позволявшие легко войти в милость к командирам. Немудреное полковое делопроизводство отнимало у него не более трех-четырех часов в день, остатком которого он мог распоряжаться по собственному усмотрению.

Таковы те немногие сведения о жизни По в форте Моултри, которые пощадило забвение. Все, кто знал его в этот период, умерли, не оставив о нем никаких воспоминаний. Сохранился лишь полковой архив, содержащий самые необходимые и лаконичные записи. Но если о реальных событиях тех дней мы не знаем почти ничего, о чувствах и мечтах, владевших По, нам известно больше, ибо памятником им служит «Аль-Аараф».

Это самое крупное из стихотворных произведений, написанных По. Сюжет его и общее построение мало чем примечательны, однако сила поэтического выражения изумительна. Поэма эта блистает богатством фантазии, изысканным мелодическим рисунком и утонченной образностью, которые делают ее достойной более почетного места в творчестве По, чем то, какое ей обыкновенно отводится. Впоследствии она послужила источником вдохновения для многих других молодых поэтов, да и сам автор продолжал возвращаться к нему в течение многих лет. Несмотря на многочисленные звучащие в нем реминисценции, волшебной красотой своих строк «Аль-Аараф» затмевает все, что было создано до этого американскими поэтами. Об этом произведении еще пойдет речь в дальнейшем, а пока следует рассказать о немаловажных известиях, полученных По из родных мест.

Все пережитое после ухода из дома Джона Аллана и размышления о будущем, для которых пребывание в форте Моултри предоставляло много возможностей, укрепили По в решимости добиваться успеха на литературном поприще. Однако он завербовался в армию сроком на пять лет, а это означало, что лучшая пора его молодости должна была пройти в стенах казарм и на гарнизонных плацах, в обстановке, не слишком благоприятствующей творчеству. Вот почему в конце 1828 года Эдгар вновь установил связь со своим опекуном, написав ему письмо или дав о себе знать через общих знакомых, и обратился к Джону Аллану с просьбой помочь ему уволиться из армии. Подписанное Алланом прошение требовалось некоему лейтенанту Ховарду, который с участием отнесся к молодому солдату, пообещав все устроить, если получит письменное подтверждение примирения между Алланом и По. Сношения между Ричмондом и фортом Моултри осуществлялись при посредстве некоего Джона Лея, который, надо полагать, был другом семьи Алланов.

Хотя теперь ему было известно местонахождение Эдгара, Аллан написал не ему, а Лею, выразив мнение, что служба в армии пойдет его воспитаннику на пользу, и дав понять, что не видит необходимости вмешиваться в его судьбу.

Ничто не могло бы изобличить бессердечие Джона Аллана больше. Письмо это, переданное мистером Леем лейтенанту Ховарду, унизило и разочаровало уже преисполнившегося надежд По, расстроив его планы и бросив тень сомнения на все, что он говорил своему командиру.

С возобновлением связей между опекуном и воспитанником в отношении Джона Аллана к «сыну актеров» обнаруживается еще одна сторона – снобизм. Унаследовав от дядюшки большое состояние, он поднялся на более высокую ступеньку в общественной иерархии и, похоже, испытывал опасения, что осуществлению дальнейших его честолюбивых планов помешает то обстоятельство, что Эдгар служил в армии простым солдатом. Потомок шотландских контрабандистов, судя по письмам, считал, что, возвратись По домой в любом, более низком, чем офицерское, звании, на голову его опекуна неминуемо падает часть «позора», который тем самым навлечет на себя воспитанник. И все же он полагал, что военная карьера – это как раз то, что нужно По. А потому «лучше ему оставаться там, где он теперь, до окончания срока службы».

В письме от 1 декабря 1828 года из форта Моултри Эдгар По высказывает несогласие с этим мнением, говорит о своей тревоге по поводу болезни, от которой только что оправился Аллан, и с вполне простительной гордостью рассказывает о своих успехах в службе и досрочно полученной унтер-офицерской нашивке. Однако он подчеркивает свою решимость покинуть армию, если только Джон Аллан этого не запретит, и добавляет, что существующие правила не разрешают производства в офицеры из солдат, в то время как для поступления в Вест-Пойнт он уже недостаточно молод. То было первое упоминание о Военной академии Соединенных Штатов в переписке между По и Алланом.

Из письма видно, что пребывание в армии значительно закалило характер По. Быстрое продвижение по службе вселило в него уверенность в себе и укрепило душевное равновесие. Чувствуя это и сам, По говорит, что он уже не тот своенравный мальчишка, каким был еще совсем недавно, но взрослый человек, который знает, чего хочет в жизни. Он смело предсказывает свой будущий успех, ибо «ощущает в себе нечто такое», что позволит ему оправдать надежды Джона Аллана; он не боится показаться чересчур самоуверенным, так как убежден, что и талант, и честолюбивые помыслы напрасны без веры в собственные силы. «Я обрушился на мир, как воинственный норманнский завоеватель на берега Британии. Преисполненный веры в победу, я сжег свой флот, бывший единственным средством к отступлению; теперь мне остается только победить или умереть – добиться успеха или покрыть себя позором». По ясно дал понять, что не просит денег – достаточно будет лишь письма на имя лейтенанта Ховарда, которое, подтвердив его примирение с опекуном, помогло бы ему уволиться из армии, и – «мой сердечный привет маме – только в разлуке узнается цена таких друзей, как она. С уважением и искренней любовью…».

Ответом на этот крик души пылкого, одержимого мечтами о славе молодого человека, измученного скукой и нелепостью казарменной жизни, было гробовое молчание. Эхо мольбы о помощи затерялось в холодных лабиринтах расчетливого ума Джона Аллана, не вызвав даже слабого отклика.

Размышляя над этими фактами, не устаешь изумляться невероятному многообразию свойств человеческой натуры. Воображение рисует печальные, заплаканные глаза подточенной болезнью женщины в огромном ричмондском доме, силится проникнуть в мысли ее мужа, обнаружившего, что предсказание его о голодной смерти, ожидающей непокорного юнца, не сбылось, хотя и было однажды близко к осуществлению. Испытал ли он при этом чувство радости, или же ощутил сожаление и досаду, а быть может, просто удивление? Осталась ли в сердце этого человека хотя бы искра любви, сострадания, или он, мрачный пророк скудных лет, позаботившийся о том, чтобы прорицания его не оказались пустым звуком, все же был разочарован сравнительно благополучным исходом? Кто знает – ведь здесь было чему подивиться самой судьбе: Джон Аллан вырастил поэта!

Тем временем По снова отправился в дальний путь – на этот раз на север. 1 декабря он пишет, что его полк получил приказ погрузиться на корабли и следовать в Пойнт-Камфэрт.

Эдгар А. Перри проводил прощальным взглядом навсегда скрывшиеся вдали низкие берега Каролины. Бриг «Хэрриет» взял курс в том же направлении, в каком глубоко под ним нес свои теплые воды Гольфстрим; незаметно проходил час за часом, расположившись на койках, солдаты играли в карты при свете заправленных ворванью фонарей. Пункт назначения быстро приближался. Наверняка там ждет письмо, которое избавит его от всего этого. Каких-нибудь несколько строчек – и дело сделано, три года молодости будут спасены от бесцельного прозябания: Даже Джон

Аллан не откажет ему в такой малости. Да и что он собственно, сделал, чтобы дать повод думать о себе как о «пропащем» человеке? Пытался добыть денег игрой в карты, читал легкомысленные романы, выпивал иногда стакан пунша, не захотел отречься от мечты стать поэтом. Но все эти прегрешения он узде сполна искупил двумя долгими, безвозвратно потерянными годами, проведенными в армии. Неужели этого мало? Рождество было уже не за горами. Быть может, его позовут домой. Домой! Он тут же представил себе слезы радости на глазах старых чернокожих слуг, встречающих его в прихожей, не помнящую себя от счастья мать, нетвердым шагом спускающуюся по лестнице ему навстречу, шумные восторги «тетушки Нэнси» и даже ироническую усмешку Джона Аллана: «Так, так, наш гордый воробышек, кажется, вернулся в свое гнездышко, кто бы мог подумать!» Потом он останется один у себя в комнате, освещенной мягким светом старого ночника, и погрузится в чтение любимых книг. Корабль, отягощенный грузом пушек и боеприпасов, медленно перебираясь с волны на волну, шел на север, Эдгару казалось, что за время пути они почти не подвинулись к цели. Он уже был немного утомлен, но не этим, а другим путешествием, первая половина которого осталась позади. Спустя несколько недель после прибытия в Пойнт-Камфэрт По исполнилось двадцать лет.

Глава одиннадцатая

В середине декабря 1828 года полк Эдгара По в полном составе высадился и встал на квартиры в крепости Монро, близ Пойнт-Камфэрта. Перевод из форта Моултри означал лишь перемену места, но отнюдь не монотонного течения солдатской службы. Пойнт-Камфэрт в ту пору скорее походил на большую деревню, чем на маленький город. Средоточием светской жизни была единственная в этом местечке гостиница, где офицеры время от времени устраивали что-то вроде гарнизонных балов, на которые иногда приезжали дамы из Балтимора, Вашингтона или Ричмонда. Для нижних же чинов в расположенной на острове крепости не было никаких развлечений, которые могли бы развеять скуку армейской рутины, если не считать перебранок, изредка вспыхивавших в семейном флигеле. К этому времени По подружился со многими унтер-офицерами своей батареи: позднее, в письмо к сержанту Грэйвзу, больше известному под кличкой Задира, он упоминает сержантов Бентона, Гриффита и Хупера, которым, равно как и некоему Герцогу, он просит передать привет. В их обществе он нередко коротал часы, свободные от строевых занятии и караулов.

Не найдя по прибытии в крепость Монро с таким нетерпением ожидаемого письма, По стал впадать в отчаяние, ибо день проходил за днем, а Ричмонд продолжал хранить молчание. Через неделю после приезда По снова написал опекуну, выражая сожаление по поводу отсутствия от него вестей и еще раз подтверждая свое решение оставить службу. Письмо это замечательно тем, что показывает, насколько он окреп духом за время пребывания в армии, и является ярким свидетельством его желания всецело посвятить себя литературе. Пусть помыслы его, пишет По, устремлены в ином, нежели хотелось бы опекуну, направлении, но он намерен и впредь следовать своей склонности. Пределы Ричмонда, да и всей Америки слишком тесны его таланту. Нет, внимать ему будет весь мир! Что до службы, то оставаться в армии он больше не желает.

Вскоре утверждения По о том, что он в большой чести у командиров, были подкреплены реальным доказательством – его произвели в самый высокий чин, в какой только можно выйти из рядовых. Благосклонность начальства ему, очевидно, снискало исправное выполнение обязанностей полкового писаря, за что он получил звание главного сержанта и был переведен в штаб полка.

К этому времени – а шел уже январь 1829 года – По со всей ясностью понял, что Джон Аллан не станет содействовать ему в увольнении от службы, если он и дальше будет настаивать на продолжении литературной карьеры. Поступление в Военную академию в Вест-Пойнте, о чем уже когда-то заходила речь, казалось поэтому единственным возможным компромиссом, и он снова пишет Джопу Аллану, прося помочь ему в подыскании замены (то есть человека, который согласился бы отслужить за него остаток срока) и получении назначения в Вест-Пойнт. Что ответил ему опекун, неизвестно – первым его письмом из Ричмонда, адресованным лично По, был вызов к умирающей Фрэнсис Аллан.

Исступленные мольбы несчастной женщины наконец возымели действие. Даже каменное сердце Джона Аллана тронули страдания жены. Увы, слишком поздно – дни ее были сочтены. Утром 28 февраля, когда главный сержант Эдгар А. Перри, должно быть, стоял вместе со всем полком на утренней поверке, в Ричмонде, находившемся всего в нескольких десятках миль от крепости Монро, скончалась его приемная мать Фрэнсис Аллан. Слишком хорошо зная характер человека, с которым прожила всю свою недолгую жизнь, она, уже теряя остатки сил, добилась от него торжественного обещания не покидать помощью и участием Эдгара. Последним ее желанием было, чтобы ее не хоронили до тех пор, пока он не приедет и не попрощается с ней.

Самой заметной фигурой среди пассажиров дилижанса, отправившегося во второй половине дня 1 марта в Ричмонд, был, наверное, молодой унтер-офицер в мундире 1-го артиллерийского полка с бледным лицом и полными печали и тревоги глазами, нервничавший и проявлявший нетерпение при каждой остановке в пути. Фрэнсис Аллан умерла за день до того. Предчувствуя скорый конец, она, возможно, еще раньше стала уговаривать мужа послать за По, однако Аллан снизошел к ее просьбе лишь в последний момент, и вызов его опоздал. Потратив несколько часов на выправление увольнительной, Эдгар смог выехать лишь 1 марта к вечеру и не успел в Ричмонд к похоронам, состоявшимся утром 2 марта.

Возвращение По под родной кров было столь горестным и трагичным, что вызвало слезы у всех, кто был ему свидетелем. Фрэнсис Аллан пользовалась в доме всеобщей любовью, и слуги оплакивали ее вместе с родственниками. Мисс Валентайн, безутешная и изнуренная долгими бессонными ночами, проведенными у постели больной сестры, совершенно пала духом. Даже Джон Аллан был охвачен глубокой печалью; на другой день после смерти жены он не появился в конторе и был столь рассеян, что пометил неверной датой один документ. К чести его сказать, это был заказ на траурный костюм для Эдгара.

На следующий по возвращении день По посетил кладбище, где похоронили Фрэнсис Аллан. Уже вид ее опустевшей комнаты поверг По в тоску; здесь, среди склепов и надгробных плит, где все напоминало о смерти, он второй раз в жизни изведал всю глубину скорми и отчаяния. Автор «Червяпобедителя» и создатель философии, породившей «Эврику». вряд ли даже тогда питал какие бы то ни было утешительные иллюзии относительно загробного существования. На пути к свежезасыпанной могиле он миновал надгробие миссис Стенард, и воспоминание об этой женщине сделало еще более нестерпимой боль только что понесенной утраты. Рассказывают, что он совершенно обессилел от горя и, дойдя до последнего пристанища Фрэнсис Аллан, в изнеможении рухнул на землю.

Увольнительная, полученная По, предоставляла ему право на обычный десятидневный отпуск, предусмотренный армейским уставом для подобных печальных случаев. Во время короткого пребывания в Ричмонде По обсудил с Джоном Алланом планы, касавшиеся поступления в Вест-Пойнт, и нашел в нем достаточно благосклонного слушателя, ибо предложение это обещало разрешить все проблемы, связанные с будущим его воспитанника, и навсегда избавить дом от присутствия последнего. Полное примирение в таких обстоятельствах было, разумеется, невозможно, однако расстались они, испытывая друг к другу более теплые чувства, чем до этой встречи.

Многие факты позволяют с уверенностью утверждать, что решение По поступить в Вест-Пойнт с самого начала было не более чем уступкой желаниям Джона Аллана. Сам он, без сомнения, предпочел бы навсегда распрощаться с армией и всецело посвятить себя литературе. Однако здесь, как и в отказе разрешить ему возвратиться в университет, Джон Аллан был непреклонен. Впрочем, и По стал теперь мудрее. Он уже понимал, сколь трудно поклоняться музам на пустой желудок, и был готов скорее пойти на компромисс, чем снова гордо покинуть дом и оказаться, как и раньше, без средств к существованию. Путь к примирению открыло обещание, которое дал Аллан умирающей жене. Уступив на время требованиям опекуна и преуспев в Вест-Пойнте так же, как и в армии, По рассчитывал вернуть себе благорасположение Джона Аллана. Кроме того, Военная академия давала своим питомцам не только хорошее образование, но также пищу и кров – немаловажное преимущество, обладавшее особой притягательной силой для бедных, но честолюбивых юношей. Унаследовать хотя бы небольшую часть состояния Аллана тоже было весьма заманчиво, ибо даже скромный достаток избавил бы По от необходимости заботиться о хлебе насущном, предоставив столь желанную возможность для занятий творчеством и прогнав прочь страшный призрак нищеты. В результате были почти впустую истрачены еще два года очень короткой жизни.

Большую часть времени по возвращении в крепость Монро По занимался устройством дел, связанных с предстоящим увольнением из армии, получая у офицеров рекомендательные письма в министерство обороны и ища себе замену на оставшиеся три года службы. Спустя несколько недель после приезда из Ричмонда все было готово, и командир полка написал в Нью-Йорк командующему Восточным округом письмо, в котором подробно излагал обстоятельства поступления По на военную службу, и, ссылаясь на полученное от Джона Аллана письменное подтверждение семейного примирения, сопровождаемое просьбой отпустить По из армии, а также на то, что место его уже готов был занять опытный унтер-офицер, просил удовлетворить ходатайство По об увольнении.

Приказом от 4 апреля 1829 года, подписанным командующим Восточным округом генералом Э. Гейнзом, Эдгар А. Перри увольнялся от службы Соединенным Штатам начиная с 15 апреля, ибо, как отмечает в своем письме полковой командир, замена ему уже имелась.

Сам По так описывает состоявшуюся сделку. В тот день, когда приказ о его увольнении вступал в силу, в полку не оказалось ни командира, полковника Хауза, ни уже знакомого нам лейтенанта Ховарда. Будь хотя бы один из них на месте, в качестве замены можно было бы взять первого же изъявившего согласие рекрута, что обошлось бы По в обычные двенадцать долларов вознаграждения. Похоже, что именно эту сумму По назвал Аллану, находясь в Ричмонде. Однако в отсутствие обоих офицеров, имеющих право взять в качестве замены новобранца, По вынужден был заплатить целых семьдесят пять долларов одному сержанту, чтобы тот согласился дослужить его срок. Он дал этому человеку двадцать пять долларов наличными деньгами и расписку на пятьдесят, которые взял потом из ста долларов, присланных ему из дома. Поскольку эти объяснения вполне согласуются с тогдашними уставными правилами, подозрения мистера Аллана и обвинение в лихоимстве, брошенное Эдгару По второй миссис Аллан, представляются лишенными всяких оснований.

Снабженный рекомендательными письмами нескольких хорошо знавших его офицеров, По простился с крепостью Монро и отправился в Ричмонд, где всю вторую половину апреля и первую неделю мая занимался в основном тем, что заручался поддержкой влиятельных лиц, способных посодействовать его назначению в ВестПойнт. К делу соизволил приложить руку и Джон Аллан, получивший необходимые рекомендации от спикера законодательного собрания штата Эндрю Стивенсона и майора Джона Кэмпбелла, который знал По еще ребенком. Кроме того, еще когда По находился в Ричмонде, Аллан убедил полковника Уорта, представителя их штата в конгрессе, написать министру обороны письмо с просьбой принять участие в судьбе молодого человека. Ко всем этим похвалам, заверениям и лестным характеристикам Джон Аллан присоединил свое собственное письмо, также адресованное министру обороны. Однако что это были за «рекомендации»! Достаточно будет привести лишь последние фразы его послания (ибо все предыдущие выдержаны в таком же ледяном тоне): «…Должен откровенно заявить, сэр, что он (По) не состоит со мной ни в каком родстве и что подобную же заинтересованность я проявлял во многих, кому хотел помочь в делах, – из тех же побуждений, какие движут мною сейчас, ибо забота моя принадлежит всякому, кто оказывается в нужде. Для себя я ничего не прошу, но был бы признателен, если бы Вы явили любезность, оказав помощь подателю сего в осуществлении его планов. Со своей стороны буду искренне рад ответить взаимностью на любую услугу, которую Вы сможете ему оказать. Прошу извинить меня за откровенность, но с письмом этим я обращаюсь к солдату.

Ваш покорный слуга Джон Аллан».

С этими блестящими рекомендациями прямодушного альтруиста, утверждавшего, что «забота его принадлежит всякому, кто окажется в нужде», которые должны были обеспечить По горячую симпатию и покровительство министра обороны, он покинул Ричмонд 7 мая 1829 года и направился в Вашингтон.

Письмо Джона Аллана, очевидно, предназначалось для глаз самого По не в меньшей мере, чем для прочтения министром. Оно с предельной ясностью давало понять молодому поэту, что опекун считал его самым обыкновенным протеже, которого хотел сбыть с рук долой, устроив в Вест-Пойнт с тем, чтобы больше никогда о нем не слышать. «Должен откровенно заявить, сэр, что он не состоит со мной ни в каком родстве». Фраза эта означает, что он не собирался делать По своим наследником или принимать его у себя дома в качестве члена семьи. Формально исполняя обещание, данное покойной жене, он повиновался при этом чувству долга, но отнюдь не любви. Прошение, поданное По на имя министра обороны, возымело обычный результат: вместе с рекомендательными письмами оно было положено под сукно и на несколько месяцев забыто.

Перед отъездом По из Ричмонда Аллан снабдил его суммой в 50 долларов. Надо полагать, По задержался в Вашингтоне совсем ненадолго – только для того, чтобы лично передать свои бумаги в министерство обороны, – и сразу же выехал в Балтимор, к чему его побудили немаловажные причины. Во-первых, к этому моменту Джон Аллан, приложив надлежащие старания, ясно дал понять, что в ричмондском доме он отныне нежеланный гость. По мере того как охладевала «привязанность» к нему опекуна, По все яснее ощущал необходимость в установлении более прочных связей со своими настоящими родственниками в Балтиморе. Сведений о них он до той поры почти не имел, зная лишь, что дед его по отцовской линии, Дэйвид По, был главным квартирмейстером повстанческой армии в годы войны за независимость. Ратные его подвиги множились семейными преданиями и временем, так что довольно скоро он даже получил чин «генерала», которого на самом деле ему никто не присваивал. Обнаружив, что у него есть столь доблестный предок, По пришел в восторг. Только сейчас он стал сознавать, к какому славному роду принадлежит, и был уже вполне готов преобразиться из Эдгара Аллана в Эдгара По. Существовало и другое обстоятельство, заставлявшее По стремиться в Балтимор, которое он, впрочем, не осмелился открыть опекуну. Все его мысли были заняты планами издания нового поэтического сборника, и весной 1829 года началась долгая и ожесточенная борьба за литературное признание.

Приехав в Балтимор, По, не теряя времени, начал готовить к публикации «АльАараф», а также несколько новых и основательно переделанных старых стихотворений. Печальный опыт «Тамерлана» подсказывал, что очень мало просто напечатать произведение, главное – суметь привлечь к нему внимание публики и критики. Вот почему на сей раз он решил взяться за дело иначе, и метода, который тогда применил впервые, неизменно придерживался в дальнейшем. Теперь каждою новую работу он стал посылать какому-нибудь известному писателю, или просто влиятельному лицу, якобы лишь на отзыв, а на самом деле, чтобы возбудить к себе интерес и опереться таким образом на поддержку уважаемого в обществе человека. Рукопись своей второй книги он собственноручно передал Упльяму Вирту, популярному в ту пору писателю, которого знал еще в Ричмонде, надеясь, что его благосклонный отзыв произведет впечатление на издателей. Однако Вирт, чей вкус воспитывался на классических образцах, пришел в некоторое замешательство от причудливой образности «Аль-Аарафа», которая и поныне нередко сеет смятение в «упорядоченных» академических умах. Присланное им письмо поэтому было хотя и доброжелательным, но весьма сдержанным. Отдавая должное эрудиции автора и выражая уверенность в том, что «современному читателю поэма понравится», он вместе с тем сомневается в том, чтобы она «пришлась по душе людям с более старомодными вкусами», к коим причисляет и себя самого.

Не зная, радоваться или огорчаться такому суждению, и чего в нем больше – похвалы или критики, По тем не менее решил присовокупить его к рукописи, с которой отправился в Филадельфию, чтобы показать ее там владельцам издательства «Кэри, Ли энд Кэри». Посетив мистера Ли в его конторе на Честнат-стрит, По имел с ним непродолжительную беседу, и в итоге издатель предложил ему поместить коекакие из стихотворений в журнале «Атлэнтик сувенир», приняв рукопись «Аль-Аарафа» на рассмотрение. С тем По и возвратился в Балтимор.