Текст книги "Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением"

Сила в радости[85]85
  «Сила в радости» – название объединения, занимавшегося организацией досуга граждан Третьего рейха в соответствии с нацистскими идеалами.


[Закрыть], наслаждение в действии

Марксизм с уклоном в психодраму

В отчете ФСЗК за июль 1967 года «движущей силой» беспорядков был назван ССНС. Сообщалось, что его члены распространяли «листовки противоправного содержания» и строили свои акции так, «чтобы они веселили студентов»[86]86
  BfV, Informationen, 6/1967; Barch, B 443/543.


[Закрыть]. В августе 1967 года сотрудники ФСЗК снова вычеркнули новоявленных нарушителей спокойствия из своей повестки. Все внимание они по привычке сосредоточили на опасностях со стороны ГДР, хотя та отнюдь не сверлила их грозным взором, а скорее сонно помаргивала. Если в 1961 году были изъяты 12 миллионов экземпляров агитационной литературы из «восточной зоны», то в 1968-м этот показатель снизился до 600 000 экземпляров[87]87
  BfV, Informationen, 1/1969; Barch B 443/569.


[Закрыть].

В сентябре ССНС снова, хотя и вскользь упомянут в ежемесячном отчете ФСЗК. Там указано, что этот союз «стремится установить связи с революционерами всего мира», особенно с движением «Black Power» в США и с левыми силами на Кубе и в Латинской Америке. «Коммуна-1», основанная Райнером Лангхансом, Дитером Кунцельманом, Фрицем Тойфелем и другими, поддерживает контакты с китайским посольством в Восточном Берлине и получает там «библии Мао», «которые продает по две марки за штуку»[88]88
  BfV, Informationen, 6/1967; Barch, B 443/543; почти то же, с выразительными подробностями, см.: Kunzelmann, Widerstand, S. 54 ff.


[Закрыть].

В начале 1968 года ФСЗК заказала берлинскому социологу Рене Альбергу экспертизу политической концепции ССНС57. Прошло несколько месяцев, и лишь после покушения на Дучке Альберг прислал довольно хлипкий документ. Он представлял собой компиляцию теоретических положений – Маркузе, Маркса, Мао, – лежавших в основе протеста. Неожиданному расширению рядов мятежных студентов, привлеченных идеями ССНС, которые уже давно вызревали в небольших кружках, Альберг, однако, не уделил ни единой фразы. Причины нарастающих протестных выступлений не интересовали ни ФСЗК, ни ее экспертов[89]89
  Уже 15 мая 1968 г. доклад, составленный для ФСЗК, был опубликован в приложении к журналу Das Parlament: Рене Альберг, Политическая концепция Социалистического союза немецких студентов.


[Закрыть]. Они не стремились понять, отчего так много молодых людей вдруг решили, что совершают какой-то «прорыв»[90]90
  Слова, сказанные Ульрикой Майнхоф Иоахиму Фесту в конце лета 1967 г.; Fest, Begegnungen. S. 262 f.


[Закрыть]. Как только Альберг представил свою не слишком информативную записку, кёльнское ведомство поспешило разослать ее в срочном порядке – «курьерами!» – соответствующим чиновникам, тем самым лишь способствуя неадекватной реакции с их стороны.

ССНС был основан в 1946 году в качестве социал-демократической студенческой организации; согласно уставу, его члены должны были поддерживать идеи социализма. На первых порах к числу активистов ССНС принадлежали студенты, участвовавшие в войне, – в частности Хельмут Шмидт. Начиная со времени перевооружения ФРГ дороги социал-демократов и студенческого союза стали расходиться. После многолетних стычек из-за выраженного марксистского курса ССНС, социал-демократы, чья программа сдвинулась в сторону левого центра, в ноябре 1961 года объявили членство в союзе несовместимым с членством в партии. Еще раньше при партии было создано новое студенческое объединение: Социал-демократический университетский союз, – позже, однако, и он вышел из-под ее контроля. После вступления в декабре 1966 года в «Большую коалицию»[91]91
  Первое в истории совместное правительство ХДС/ХСС и СДПГ.


[Закрыть] СДПГ окончательно перестала быть объединяющей силой в левой части политического спектра.

Оказавшись в изгнании, члены ССНС и близкие к нему партийные «старики» строили свои мессианские элитарные теории, поначалу не затрагивавшие большинства студентов. Еще летом 1966 года сознание этих молодых людей вполне соответствовало их буржуазному бытию. Тогда студенты Свободного университета устроили одну из первых сидячих забастовок, протестуя против «катастрофы в области образования». Они держали, среди прочих, такие плакаты: «Элита творит нищету» и «Завтрашние великаны учатся сегодня в карликовых школах[92]92
  Игра слов. Zwergschule – школа (в сельской местности) с небольшим количеством учащихся.


[Закрыть]»[93]93
  Ruetz, APO Berlin, S. 12 f.


[Закрыть].

ССНС объяснял социально-экономические отношения противостоянием угнетателей и угнетенных, бюрократов и жертв, принуждением, наслаждением и отчуждением. Эта простая биполярная теория, взятая на вооружение союзом, была сопоставима со схемой «друзья-враги» периода «холодной войны». Успехи ФРГ в сглаживании социального неравенства стратеги из ССНС попросту отметали, считая их мишурой, мешающей видеть реальные властные отношения. Простые жизненные желания и скромные притязания обычных людей в их глазах ничего не значили.

На деле теория, призванная осчастливить мир голодных и рабов, несла свободу не «проклятьем заклейменным», а попавшим в трудное положение членам ССНС. Анафема, которой их предала СДПГ, стала для этих людей серьезным ударом, лишив их возможностей продвижения в аппарате СДПГ или в профсоюзной иерархии, которые до сих пор выглядели неоспоримыми. Они остались на бобах. Пришлось изобретать «практику преодоления системы», осыпать бранью аппаратные структуры, прежде служившие для них кормушками, а также работающих там «узколобых специалистов». «Мы считаем, – говорил Руди Дучке в октябре 1967 года, – что бюрократия представляет собой организацию, опирающуюся на насилие, и поэтому должна быть разрушена»[94]94
  Enzensberger, Gespräch über die Zukunft, S. 166.


[Закрыть].

Составные части теории ССНС поблескивали то одной, то другой гранью – в зависимости от направления светового луча и от времени суток. В единое целое их собрали монтажники постарше, по большей части родившиеся во время войны. В дело пошла всякая всячина, которую удалось натащить из разных углов библиотеки. Они приладили друг к другу сочинения Карла Маркса, ленинское учение об империализме, волюнтаристские манифесты тогдашних антиколониальных движений и труды Франкфуртской школы, представленной Максом Хоркхаймером, Гербертом Маркузе и Теодором В. Адорно, с их критикой «ложного сознания».

Сварганив эту идейную композицию и придав ей определенную – адаптированную к немецкой специфике – связность, изобретатели покрыли свою работу толстым слоем защитного лака. Слой этот защищал от внешних влияний – точнее, от эмпиризма, который конструкторы из ССНС привыкли презрительно называть «плоским». Это объясняет, почему наведенный лоск продержался так долго. Подобную «крайнюю враждебность по отношению к фактам и бесплодный методологизм» Рихард Левенталь причислял к «удручающим аспектам радикализации идейных воззрений». В теоретизирующем чванстве новых левых он видел пристрастие к «нескончаемым спорам без вдумчивого изучения предмета», сумасбродную попытку приобрести способность «к самостоятельному мышлению без основательных знаний»[95]95
  Левенталь – Голо Манну, 18 октября 1971 г.; AdsD, N Löwenthal/16; Löwenthal, Eine Wende im deutschen Geschichtsbewußtsein? (Manuskript), 2. 7. 1986; ebd., ungeordneter Teil, Schachtel VI.


[Закрыть].

Как насмешливо писал Никлас Луман, новые радикалы в своем учении смешали «полпорции Маркса с целой порцией Франкфуртской школы (да еще и с прибавкой психодрамы)»[96]96
  Luhmann, Universität, S. 149.


[Закрыть]. Правда, Хоркхаймер и Адорно держались от поколения-68 на расстоянии, но это не умаляло влияния их ранних сочинений. А оставшийся в США Герберт Маркузе стал для движения 1968 года идейным глашатаем. Его доходчиво изложенное учение отводило студентам ведущую роль в обществе, суля к тому же всевозможные веселые развлечения. Согласно анализу Маркузе, на революционный потенциал промышленного пролетариата развитых стран рассчитывать теперь не приходилось, – ведь дочь рабочего может делать себе такой же макияж, что и дочь эксплуататора, а сам рабочий в принципе может ездить на такой же машине, как его начальник. Все жители этих стран одурманены «репрессивной толерантностью», одурачены «сублимированным насилием» повседневного манипулирования, уведены в сторону от своих «настоящих потребностей» позолоченными путеводными нитями «индустрии сознания».

По мнению Маркузе, эту проблему едва ли сознает средний образованный человек, – ее понимание доступно только высоколобым интеллектуалам из развитых стран. Они способны прорваться сквозь сети утешительных «маскирующих взаимосвязей», сквозь «ложное сознание». Студентам в построениях Маркузе при этом отводится – не лестно ли? – ведущая роль в рядах «революционной интеллигенции», поскольку они еще не интегрированы в общество через профессию и не испорчены потреблением. С помощью целенаправленных провокаций они должны заставить «господствующую систему» с ее человекоподобными «характерными масками» перейти от «сублимированного» насилия к насилию «открытому». Тогда задобренные и одурманенные массы постепенно осознают внутренне «репрессивную» сущность капиталистического государства и примкнут к студенческому сопротивлению.

Приведу слова Йоханнеса Аньоли, идейного вдохновителя восстания, позже ставшего моим учителем: «Когда организованный капитализм достигает государственно закрепленного и целостного состояния», «первым шагом к подлинной демократии становится актуализация классовой борьбы и дезинтеграция общества. Восстановление политического антагонизма – вот насущная задача внепарламентской оппозиции»[97]97
  Agnoli, Thesen zur Transformation, S. 30.


[Закрыть]. Это был призыв к нападению. И как только жертвы этого нападения начинали защищаться – например, обращались в полицию или прибегали к карательным мерам, – они «окончательно» себя «разоблачали» и подтверждали «теорию».

Мысль новых левых еще долго не выходила из порочного круга, защищавшего ее от любых возражений. Убийство главного федерального прокурора Зигфрида Бубака (1977) осудили почти все левые. Но не могли не сопроводить осуждение оговоркой: у прокурора не было заслуг перед демократией, он был частью репрессивной системы. Почему же? Потому, что он по долгу службы преследовал убийц из «Фракции Красной Армии», своих будущих палачей.

Как писал в 1967 году Маркузе, объединяться следует не рабочим капиталистических стран, приученным к сладкому неведению, а изгоям, маргинальным группам общества, – и, кроме того, угнетенному населению «третьего мира». Лозунг «Мир Вьетнаму» вскоре был признан «недостаточно политическим» и «чисто пацифистским», после чего демонстранты стали выступать за победу Вьетконга: сомкнувшись в плотные цепи и двигаясь почти бегом, они скандировали «Хо-Хо-Хо-Ши-Мин». Мирное «We shall overcome[98]98
  Мы победим (англ.).


[Закрыть] сменилось агрессивным: «Раз, двас – долой спецназ!»

Против «безысходного неистовства» нашего времени

Если лозунги, которые сегодня звучат по меньшей мере странно, позже стало нетрудно отбросить и забыть, то пресловутая стратегия маргинальных групп повлияла на судьбу многих бунтарей гораздо сильнее. Она оставила след в моей собственной биографии и в жизни многих моих тогдашних друзей, – точно так же, как в жизни Андреаса Баадера, Гудрун Энслин и Ульрики Майнхоф. В 1969 году Баадер и Энслин продвигали проект «Штаффельберг»[99]99
  Название детского дома в городе Биденкопфе (Гессен).


[Закрыть]: они оказывали помощь воспитанникам детского дома, бежавшим оттуда, и побуждали остальных также совершить побег; Майнхоф в 1969—70 гг. участвовала в создании фильма о беспорядках в детском доме для девочек, так и называвшегося: «Заваруха»[100]100
  Kraushaar, Frankfurter Schule und Studentenbewegung, Bd. 1, S. 441–444.


[Закрыть]. Сам я в 1973 году поступил на работу в управление по делам молодежи берлинского района Шпандау, чтобы в качестве руководителя молодежного клуба в новом районе Фалькенхагенер Фельд настраивать против государства его посетителей, в том числе и членов местного кружка «Освежись»[101]101
  Trink-Dich-Frisch, слоган Фанты в 1950—60-е гг. Этот кружок, видимо, посещали трудные подростки, боровшиеся с алкогольной зависимостью.


[Закрыть]. Среди нас были девушки, оставившие карьеру архитекторов ради преподавания в профессиональных училищах; учителя гимназии, перешедшие в общеобразовательные школы; кто-то пытался агитировать пациентов психиатрических больниц; некоторые, оставив академическую стезю, направились на предприятия или нашли какие-то другие формы сближения с «народом». Ни один из проектов, рожденных одной и той же основополагающей идеей Маркузе, не удалось реализовать в полном соответствии с первоначальными намерениями. В результате некоторые участники движения еще более бескомпромиссно порвали со своим прошлым, большинство же, включая меня, рано или поздно адаптировались к новой ситуации. Опыт работы с членами кружка «Освежись», с малолетними преступниками и даже убийцами, в 1976 году заставил меня сделать два вывода: «воспитание – это адаптация к общественному принуждению» и «для воспитателя молодежь не может быть объектом применения теорий»[102]102
  Aly, Wofür wirst du eigentlich bezahlt, S. 123–127.


[Закрыть].

Согласно Маркузе, современный западный человек живет в условиях «бесконфликтной, разумным образом демократизированной несвободы». Похожий взгляд на вещи можно обнаружить у его учителя Мартина Хайдеггера. Отчасти эта установка проливает свет на «рецидив романтизма» (Левенталь), пережитый поколением-68, обнажает еще один корень его мышления. Хайдеггер также считал мир, где господствует техника, «пустым и ничтожным», уродливым порождением «безысходного неистовства»[103]103
  Из «Введения в метафизику» (1935): «Россия и Америка суть, с метафизической точки зрения, одно и то же; безысходное неистовство разнузданной техники и построенного на песке благополучия среднего человека» (перевод О. Гучинской).


[Закрыть]. Отсюда восприимчивость философа к национал-социалистической идее крови и почвы, не выветрившейся из немецких семей и школ даже после 1945 года. В 1967 году Александр Шван указал на подспудную «самоидентификацию с государством фюрера», которая прослеживается в философских сочинениях Хайдеггера. В своих докладах Шван высказывался еще более резко[104]104
  Schwan, Politische Philosophie, S. 144 f.; Löwenthal, Romantischer Rückfall; Safranski, Ein Meister, S. 385–392.


[Закрыть].

Модель демократических советов, которую пропагандировали радикально настроенные студенты, фактически отсылала к романтическим представлениям Хайдеггера о желательном устройстве общества. «Безликие», «оторванные от жизни» парламенты, созданные по принципу представительства, молодежь мечтала заменить советами (Sowjets), которые в любой момент можно переизбирать. Такие учреждения должны были объединить интересы небольших, обозримых сообществ – отдельных предприятий, жилых округов, высших учебных заведений, – а на более высоком уровне сотрудничать друг с другом «на паритетных началах». Эта концепция таит в себе пассеистическую мечту о старом добром сословном государстве. Как и она, фантазии о советах исходили из представления о неподвижном состоянии современных индустриальных обществ: в предприятиях видели статичные, сравнительно небольшие и устойчивые единицы экономики, а не хозяйственные подразделения, которые вынуждены, чтобы не потерпеть крах, безостановочно расширяться, искать партнеров в разных странах мира, постоянно изменять ассортимент продукции и местоположение производства. Идея демократических советов была продиктована страхом перед слишком быстрыми переменами, перед свободой как таковой, она была обусловлена потребностью в регрессии, защищающей от грозного будущего, дарующей стабильность, «мнимую теплоту стойла», которую обеспечивают ясные и предсказуемые общинные отношения.

Об этой одержимости неподвижностью свидетельствует беседа, состоявшаяся в октябре 1967 года между Руди Дучке, Берндом Рабелем и Кристианом Землером, с одной стороны, и Хансом Магнусом Энценсбергером – с другой. Без тени иронии революционный квартет рисовал желанную картину общества, состоящего сплошь из небольших коллективов, «свободных от обезличивания» и «численностью не более двух-трех тысяч человек, которые, таким образом, не утрачивают непосредственной связи друг с другом». Все четверо участников, нисколько не шутя, пришли к выводу, что «стоит и вправду взвесить вопрос, не следует ли людям проживать на фабрике». Примеры подобной практики они почерпнули в истории Парижской Коммуны 1871 года и какой-то итальянской стачки 1920 года[105]105
  Enzensberger, Gespräch über die Zukunft, S. 146 f. Критику этого «разговора о будущем» см. в: Scheuch, Gesellschaftsbild, S. 132–134. Именно там появляется понятие «мнимой теплоты стойла».


[Закрыть].

Потребность в теплоте «сословной» сплоченности сказалась – и сказывается по сей день – на облике левых демонстраций: за колонной учительского профсоюза следует колонна геев и лесбиянок, далее, плотно сомкнув ряды, идут врачи, борющиеся с атомной угрозой, «красные медсестры», сквоттеры, Совет по освобождению женщины[106]106
  Феминистская организация, созданная в 1968 г.


[Закрыть], объединение «Серо-зеленые пантеры»[107]107
  «Серые пантеры» – небольшая политическая партия, существовавшая в 1989–2008 гг.; интересовалась среди прочего экологическими проблемами.


[Закрыть], альтернативная левая группа одного из городских районов, фронт инвалидов-колясочников, хозяева небольших магазинов, следующих принципу справедливой торговли, экофермеры левых взглядов и т. д. и т. п.

Постоянно звучавшее в 1967—68 гг. требование равного – по одной трети – представительства профессоров, ассистентов и студентов в органах университетского самоуправления вытекало из того же архаичного регулирующего принципа, характерного для сословного общества. А ведь демократия в высшем учебном заведении принципиально отличается от корпоративной «справедливости», уравновешивающей права студентов, ассистентов и профессуры – соответственно нижней, средней и верхней части конструкции (в Берлине вскоре добавились в качестве четвертого сословия «прочие служащие», т. е. персонал, не занимающийся научной работой). Наука определяется понятиями свободы, идеи и результата. Для успеха ей нужны несложные, профессионально целесообразные, легко изменяемые иерархические структуры, конкуренция и прозрачность, а вовсе не механизмы по производству равенства и справедливости.

Болтовня о советах лишь мешала увидеть, как сильно поколение-68 и в этом пункте тяготело к немецким традициям, враждебным свободе, исходящим из идеала безопасности и общественной гармонии. Холодной структурной жесткости конституционного государства оно противопоставляло идею уютной домашней общности. Идея эта отвечала тому же фундаментальному сословному принципу, который в 1933—45 гг. ярко проявился в таких организациях, как Имперская палата фармацевтов, Национал-социалистический механизированный корпус, Имперская лига женщин, Имперское земельное сословие и т. д.

Оргазм протеста и общий котел коммуны

Многие члены ССНС – например, Райнер Лангханс, Бернд Рабель, Руди Дучке и Ян-Карл Распе – выросли в ГДР. Тамошний социализм был им знаком и ненавистен. Впрочем, эту ненависть они разделяли с покушавшимся на Дучке Йозефом Бахманом (род. 1944), который тоже был родом из ГДР и напал на свою жертву со словами: «ах ты грязная коммунистическая свинья». Напротив, их западные ровесники и те, кто эмигрировали из ГДР в ФРГ рано, в детстве и юности сталкивались главным образом с наставниками иного типа, к которому принадлежали заместитель министра МВД Вернер Эрнст и начальник полиции Эрих Дуензинг. И тот и другой вид жизненного опыта способствовали наклонности левых украшать заново открытый марксизм, осуждаемый в ФРГ, гирляндами антиавторитаризма и анархо-синдикализма.

Американские хиппи внесли в этот идейный коктейль свой пряный ингредиент. «Твоя и только твоя среда, твоя и только твоя жизнь, товарищеская взаимопомощь, твоя и только твоя область деятельности. Телесные потребности, как бы они ни проявлялись, не будут подавляться…» – мечтал Дучке. В миролюбивых калифорнийских детях цветов и марихуаны Дучке порицал лишь то, что они «упустили из виду вопрос о власти»[108]108
  Enzensberger, Gespräch über die Zukunft, S. 155.


[Закрыть]. Упоение простой, раскрепощенной жизнью в сочетании с волей к власти прекрасно отвечало стереотипам национальной истории, из которых немецкое поколение-68 черпало дополнительные силы. В этом поколении нашли продолжение жизнестроительские идеи немецкого молодежного движения[109]109
  Движение первой трети XX века.


[Закрыть], культурный пессимизм, напор экспрессионистско-футуристических акций, а также (право) элитарные традиции немецких студенческих союзов периода Веймарской республики, требовавшие политической активности. Католический философ Хельмут Кун, вернувшийся после войны из американской эмиграции, в начале 1968 года отмечал, что немецкое студенческое движение содержит «мощную примесь» ценностей и идей, «восходящих к позднеромантическим, антидемократическим и антииндивидуалистическим мечтаниям об общности, которые были свойственны XIX веку и вскормили равным образом противников этого движения, фашистов»[110]110
  Kuhn, Zehn Thesen, S. 371.


[Закрыть].

В условиях неизменного противостояния советского коммунизма и западного либерального общества достижений привлекательной альтернативой тому и другому оказалась идейная мешанина, соединявшая критику современного мироустройства, коллективистские пристрастия изгнанников из социал-демократического лагеря и личный опыт трансгрессии. От ее приверженцев прежде всего требовалось революционное преодоление собственных буржуазных предрассудков («ломка ложного сознания»). Поскольку такое преодоление могло дать результат лишь «в конкретном действии», одновременно начались протесты против «истеблишмента», против политики стариков. Эти протесты лучше всего выражал лозунг: «Не доверяй никому старше тридцати!» Критический дух времени был следствием не какой-то целостной, оформленной идеологии, а скорее общего «недовольства» (Богом и миром). На удивление расплывчатое понятие протеста, которое в те времена упоминали к месту и не к месту, обнаруживает внутри себя свою противоположность – достигнутую удовлетворенность. Она ведет к наслаждению обывательским единением – к общему котлу коммуны, вокруг которого и должны сплотиться все те, с кем, как выразился Райнер Лангханс, «можно разговаривать на одном языке».

Опираясь на этот фундамент, упоение протестом постепенно набрало силу, проявляясь в предпочтении антибуржуазной, бродячей жизни, а позже – в откровенном вандализме. Этому способствовали и внешние обстоятельства. Студенток и студентов, которые прежде обращались друг к другу на «вы» («фрейлейн Дрейер», «герр Шмидт»), а к профессорам, в их приемные часы, – с упоминанием ученого звания, книксенами и поклонами, на экзамен же являлись в галстуках и в плиссированных юбках, обуял дух весеннего пробуждения от спячки. В 1971 году одна леворадикальная монография все еще сообщала как о чем-то сенсационном: «Студенты начинают обращаться друг к другу на “ты”»[111]111
  Breiteneicher u. a., Kinderläden, S. 24.


[Закрыть]. Молодежь наслаждалась новыми формами близости и соответствующими театральными эффектами. Утопический лучший мир, в котором, по Маркузе, будет достигнуто «умиротворенное бытие», забрезжил в настоящем. Со своей стороны Герберт Маркузе, которого 10 июля 1967 года чествовали в аудитории Макса Каде Свободного университета, был готов оказать духовную поддержку студентам: «Даже если мы не видим, что противостояние власти нам помогает, все равно нужно продолжать – да, нужно продолжать, если мы хотим по-человечески трудиться и быть счастливыми, – а в союзе с системой это невозможно»[112]112
  Цит. по передаче «Итоги года» телерадиокомпании ARD («ARD-Jahresrückblick») от 29 декабря 1967 г.; Barch, B 106/103578, Sendemanuskript, S. 60–62; Lönnendonker u. a., Antiautoritäre Revolte, S. 368 f.


[Закрыть].

Сказывался еще и специфически мужской порыв к пляскам на «обезьяньей скале»[113]113
  Подразумевается скала в обезьяньем вольере берлинского зоопарка.


[Закрыть], завешанной плакатами с изображениями Че Гевары и Карла Маркса. Революционное единение и сексуальная революция, достигшие западногерманских университетов одновременно, окрыляли друг друга. Тут обнаружилось диалектическое противоречие, естественным образом подхлестывавшее процесс: в те годы на трех студентов приходилось самое большее по одной студентке[114]114
  Алленсбахский институт изучения общественного мнения, опрос «Студенты и политика, лето 1967 года», проведенный 17–26 июля 1967 г.; Barch, B 136/3034/3031. Точное соотношение между учащимися мужского и женского пола составляло тогда 76: 24 %; в Западном Берлине в 1968 г. – 78: 22 % (исследование Института прикладных социальных исследований (IFAS, Institut fûr angewandte Sozialfragen), посвященное берлинским студентам, август 1968 г.).


[Закрыть]. На фотографиях ранних коммун, хэппенингов, конференций делегатов ССНС и массовых мероприятий всегда можно видеть одну и ту же картину: по меньшей мере трое бурно жестикулирующих, пыжащихся бунтарей, окружающих красивую женщину, которая обычно хранит выжидательное молчание. В условиях постоянного сексуального возбуждения журнал konkret всегда был готов предложить что-то на любой вкус. От сухих научных рассуждений «О женском оргазме» до сочной стихотворной продукции Вольфа Бирмана: «В придорожные кусты мы отбежали, / Ее тело на траву я положил…» Последняя строка рифмуется с «пока достало сил»[115]115
  До 1969 г. это издание считалось воплощением революционного духа времени и осенью 1969 г. достигло тиража в 225 000 экземпляров. Согласно опросу читателей, konkret читали свыше 610 000 человек: из них 65 % c полным школьным образованием и более 50 % в возрасте от 20 до 29 лет. Данные опубликованы самим журналом. См.: konkret, 24/1969.


[Закрыть].

Ведущий сексолог ССНС Раймут Райхе, отпрыск прусского офицерского рода, сопровождал происходящее маршем научной легитимации: «Фрейд сумел выявить “сильных индивидов” среди тех, кто отклоняется от общепринятых норм, разглядеть в них “энергичных и независимых деятелей или оригинальных мыслителей, бесстрашных освободителей и реформаторов”». По мнению Райхе, именно таким мужчинам с раздутым петушиным гребнем удается избежать неврозов, «потому что они не склоняются перед принятыми в обществе нормами (сексуальной воздержности)». Трах-тарарах! Это революционное преобразование, направленное и на себя, и на других, преследовало довольно нехитрые цели. Бывший председатель ССНС Райхе знал, о чем говорит. В том же выпуске журнала konkret, где он воспевал бесстрашных, телесно одаренных бугаев-освободителей, рекламировалась акция:

«Каждой девушке – противозачаточные таблетки»[116]116
  Reimut Reiche, Antwort an Habermas. Zur Verteidigung der «neuen Sensibilität», in: konkret, 12/1968.


[Закрыть]. Статью Райхе еще не успели набрать, как подоспела отповедь женского совета франкфуртского филиала ССНС: «Не думайте, что мы будем стоять разиня рот! Даже если мы его откроем, из этого у вас ничего не выйдет! Когда мы открываем рот, нам его тут же затыкают: мелкобуржуазными мужскими причиндалами, социалистическим насильственным траханьем, социалистическими детьми, любовью, социалистической заброшенностью в мир, всякой высокопарщиной, ненасытной социалистической похотью…» Заключительная фраза подводила итог предельно коротко и ясно: «Лишите левых кардиналов их буржуазных причиндалов»[117]117
  Цит. по: Miermeister, Staadt (Hg.), Provokationen, S. 223 f. 77 В этой поездке участвовали несколько сотен поклонников Кубы из разных стран, отправившихся, например, в лагерь «CampoChe Guevara para Vietnam». BfV, Infomationen, 8/1968; Barch, B 443/546.


[Закрыть].

Эта характерная для тогдашнего времени смесь революционного пыла и мужской похоти наложила отпечаток на отчет Бернда Рабеля «Секс и воспитание на Кубе». Летом 1968 года автор в обществе примерно сорока немецких единомышленников совершил специальное образовательное путешествие на – воспользуемся заголовком из журнала konkret – «красный остров сахара»,77. В то время как рядовые товарищи обоего пола были вынуждены сажать кофейные кусты и не покидать территорию трудовых лагерей, руководители ССНС Рабель, Райхе и Лефевр на правах официальных гостей государства остановились в отеле. Позже Рабель с восторгом вспоминал, что кубинец удовлетворяет «сексуальное влечение» более «жизнерадостно», чем его товарищи по полу других национальностей. Не осталась без внимания и тема революции. Вскоре наш путешественник вновь очутился «в вихре карнавала», и там к нему обратился с вопросом молодой кубинский рабочий: «У вас в Германии тоже есть горы? Что ж, начинайте тогда освободительную борьбу»[118]118
  Bernd Rabehl, Sex und Erziehung in Kuba. Notizen einer Reise auf die rote Zuckerinsel, Teil 1 und 2, in: konkret, 12 und 13/1968.


[Закрыть].

Даже в отчетах о леворадикальных группках, которые подготавливала ФСЗК, грызня их членов и принимаемые ими демонстративные позы, их фанаберия, внутренние расколы и акты усмирения ослушников предстают чем-то вроде козлиных брачных танцев. Вот как в конце 1969 года сотрудники ФСЗК характеризуют положение дел на уровне правления ССНС, а также отношения между местными отделениями: «Удо Кнапп пренебрежительно отзывается о работе» его коллег Клауса Бенкена, Удо Рихмана и Буркхарда Блюма и «хочет требовать их отставки». Это требование «поддерживает Моника (Мона) Штеффен». Бенкен и Блюм струхнули, оставили руководящие посты и обещали заняться «черновой работой».

В то же время лидеры гейдельбергского филиала ССНС Ханс-Герхарт (Йоша) Шмирер и Гюнтер Мангольд потребовали «разгромить» и «отправить в архив» правление союза. Оно, по их мнению, представляло собой «социал-демократический пережиток», воплощение «немощи», – не исключая и самого Кнаппа. Гейдельбержцы требовали «расчистить площадку». По данным ФСЗК, они заняли осторожную позицию на следующем совещании союза, которое состоялось в Оденвальде, и «во время дискуссии вели себя сдержанно»[119]119
  BfV, Infomationen, 9/1969; Barch, B 443/567; выразительный рассказ об этом см. в: Joscha Schmierer, Günther Mangold, Der SDS-BV [Bundesvorstand] ist durch Liquidation des VDS nicht zu retten. Ein Beitrag zur Flurbereinigung, in: neue kritik, Heft 54/1969, S. 18–28.


[Закрыть]. Начавшийся чуть позже процесс распада леворадикальных организаций на мелкие и совсем крошечные группки подчинялся той же логике. Шмирер стал председателем Коммунистического союза Западной Германии; на новом посту он сохранил привычку изгонять конкурентов-мужчин, обвиняя их в «реформизме»[120]120
  Например, в 1976 г. он атаковал Буркхарда фон Браунберенса и будущего гамбургского сенатора Вильфрида Майера; BfV, Vierteljärliche Infomationen, 4/1976; Barch, B 443/547.


[Закрыть].

В сущности, давно назрела необходимость учесть в критическом, научно-материалистическом анализе поведения членов ССНС врожденную склонность любого самца помечать свою территорию. По мере того как регулирующие и сдерживающие условности, богатые тонкими оттенками, сметались с пути, на первый план закономерно выдвигались поведенческие шаблоны, свойственные животным. С преодолением «буржуазности» женский протест сразу же влился в общее протестное движение на правах «новой открытости», и дело пошло веселей.

Недвусмысленные следы происходившего можно найти в протокольных записях, которые сегодня всем противно читать. Отпугивает уже развязный, нарочито доверительный тон. Возьму для примера брошюру «Жизнь в коммуне. Проблема или решение?»; из нее хорошо видно, чем все это обернулось. Брошюра переиздавалась шесть раз издательством Direkt. Вот что в ней можно прочесть о «границах нежности» (дело происходит в одном гамбургском общежитии):

«К.: Ну, разрыв – для меня этого как-то не существует. Если мне кто-то нравится, я хочу с ним переспать. Пока не было возможности переспать с парнями [из общежития], но легко могу это представить.

Г.: Ну а я вот не могу. […] Что мне в тебе, например, нравится, так это что ты, например, сама проявляешь инициативу и можешь меня поощрить, то есть не избегаешь определенных мест, а берешься, например, прямо за брюки и гладишь мой член, сам бы я о таком не думал…, есть такие вещи, ну, которые тоже связаны со страхами и где сам я могу выпутаться, только если действовать напрямую. Это такие вещи, которые просто происходят сами по себе… и у меня бывает иногда еще чувство, что с Клаудией какие-то вещи тоже могут получиться – помимо Карин, – которые раньше как-то не получались».

Получалось все на свете. «Как-то». Включая и достижения в чисто материальной сфере. В данном конкретном случае таким достижением стало открытие чайного клуба. Там встречались шапочно знакомые члены ширящегося левого сообщества, причем обязательно звучал вопрос: «А в политике ты чем сейчас занимаешься?» Автор брошюры, интересующийся проблемами и решениями, тоже не может не спросить: «Что же дальше произойдет с чайной в содержательном плане?» Ответ прост: «Она должна стать центром общения для людей, которые действительно хотят вести полезную деятельность, да. И вся эта деятельность будет связана с альтернативным движением, да»[121]121
  Peinemann, Wohngemeinschaft, S. 97, 119. Мужчину, принявшего участие в интервью, зовут Гетц. Обращаю внимание читателя на то, что речь идет о неизвестном мне тезке.


[Закрыть].