Текст книги "Наша борьба. 1968 год: оглядываясь с недоумением"

Революционные сознательные группы[122]122
  Bewusstseinsgruppe, «группа сознания, сознательная группа» – термин Руди Дучке.


[Закрыть] в действии

Подобные «бортовые журналы», теперь заброшенные, ориентировались на вполне серьезный образец – книгу записей «Коммуны-2» за 1969 год. Участники этой старейшей берлинской коммуны, – включая обаятельного Ян-Карла Распе, в 1970 году переметнувшегося во «Фракцию Красной Армии», – поставили крайне рискованный эксперимент над собой. Едва успев начать совместный анализ своих любовных отношений, разногласий, жизненных историй, травм и желаний, они потерпели неудачу. Последний написанный ими коллективный документ – попытка внести вклад в изучение вопроса: «Существует ли способ, позволяющий буржуазным индивидам преодолеть свое буржуазное происхождение и соответствующее устройство психики в такой степени, чтобы перейти к постоянной практической деятельности?»[123]123
  Christl Bookhagen, Eike Hemmer, Jan Raspe, Eberhard Schultz, Marion Stergar, Kommune 2. Versuch der Revolutionierung des bürgerlichen Individuums, Berlin 1969. (Помимо перечисленных авторов к коммуне также принадлежали Дагмар фон Детинхем, Клаус Хартунг и двое детей, которые в ней воспитывались.)


[Закрыть]

Концепция революционного самообразования не требовала централизованного руководства. В этом заключалось ее преимущество, этим объясняется ее действенность. Только так и можно было сколь-нибудь успешно «расшевелить», как тогда выражались, «окаменелые» отношения. Методы разнились в зависимости от местной специфики. Так, в Берлине высоко за спиной у правящего бургомистра Клауса Шютца, пока тот спорил с рассерженными студентами, был поднят хамский плакат: «Нами правят кретины! Вздор молоть, лупить дубинками людей – может ли быть политика глупей?» – но это не имело серьезных последствий. Зато в швабском Биберахе безобидная песенка, исполненная во время одного из мероприятий предвыборной кампании Кизингера, произвела эффект взорвавшейся бомбы. Стишки «Майский жук летит, весна, во Вьетнам пришла война, а у нас тишь да гладь, ХДС, можешь спать» не на шутку встревожили и кандидата, и полицию, и всех жителей городка[124]124
  Цит. по: Grassert, Kiesinger, S. 623.


[Закрыть].

Такого рода акции, разнохарактерные, но преследующие общую цель, организовывались неформальным образом и, несмотря на постоянный – противоречивый и проникнутый сексуальным подтекстом – коммуникативный обмен, почти не координировались друг с другом. В чаду событий быстро сменялись действующие лица. «Революционные сознательные группы» (Дучке) охотно принимали новичков. Их объединяла простая идея: мы больше не соблюдаем правила игры – мы ведем свою собственную игру. Контакты поддерживались от случая к случаю, в ходе «пропаганды действием»[125]125
  Согласно Дучке; цит. по: BfV, Informationen, 9/1967; Barch, B 443/544.


[Закрыть]. Одно время эти объединения метко именовали «летучими» группами (группами «ad hoc»). В дальнейшем их деятельность – сочинение и печатание листовок, расклейка плакатов и рисование лозунгов – трансформировалась в акции иного рода, направленные так или иначе, в зависимости от вкусов собравшихся, на расширение сознания, – совместное курение гашиша, эротические эксперименты, обычное слушание музыки или увлекательные товарищеские беседы по вечерам. Участники не ставили специальных задач, не следовали заранее намеченному плану. Несмотря на хаотичный характер акций, вовлеченные в них молодые люди действовали с уверенностью сомнамбул, как бы по общему плану.

Во время захвата помещения семинара германистики Свободного университета участники акции обсуждали вопрос, какие лозунги следует написать на стенах. Клаус Хартунг заявил, что сначала нужно эти лозунги согласовать и лишь затем можно будет переносить – в брехтовском смысле – «идеи из голов на стены». Противоречие между наслаждением и учебой по самостоятельно составленному плану он попытался преодолеть, указав, что «учебные группы и музыка впредь будут неразрывно связаны друг с другом». Фриц Тойфель поддержал его мысль, сделав акцент на том, что «революция должна доставлять радость»; Ульрих Энценсбергер хотел «обязательно выразить наше недовольство осязаемым образом – например, на стенах». Хартунг, напротив, предложил ввести мораторий на лозунги, поскольку «любое решение будет проявлением сталинизма по отношению к отсутствующим». Все же стены были украшены рекомендациями такого типа: «Студент, не будь доверчив и прост: дергай начальников за буржуазный хвост». Семинар несколько дней носил название Института Розы Люксембург, захватчики стащили из библиотеки целый ряд ценных книг, а ночью, как сокрушенно отмечал директор Петер Вапневски, спали вперемежку на надувных матрасах и в спальных мешках, «устраивались – и женщины, и мужчины, – с революционным удобством, наслаждаясь свободой, какой обучение в университете до сих пор не предполагало»[126]126
  Протокол совета участников захвата от 29 мая 1968 г., начало в 15:40, окончание в 18:00 часов. См.: Studenten stürmten FU-Institut. Dokumentation der ersten Besetzung des Germanischen Seminars der FU, hg. von der Ad-hoc-Gruppe Germanistik FU Berlin [1968]; Wapnewski, Mit dem anderen Auge, Bd. 2, S. 59–63.


[Закрыть].

В свободных объединениях, в анархистских акциях было что-то живое, резко контрастирующее с бездушным, рациональным фасадом тогдашнего немецкого государства. Казалось, они предвосхищают свободные ассоциации независимых индивидов, как их описал, или, лучше сказать, в общих чертах обозначил Маркс, увенчавший ими свою утопическую картину мира, где исчезнут отношения господства. Каждый был волен искать себе место по душе, постоянно его меняя, – среди бунтующих бродяг, подсевших на гашиш, посетителей курсов марксизма, в группах, срывающих публичные мероприятия, на случайных массовых слетах, на концертах, в «специализированных» пивных – наконец, и в обычной, все еще буржуазной жизни. Математики издавали «Красный вектор», филологи-германисты радовались лозунгу: «С размаху по науке хряснем – был голубым цветок, стал красным!»; филологи-романисты писали на транспаранте «Просыпайся, друг-студент, едет красный ассистент!», а на демонстрациях полицейским кричали: «На улице вы короли, а в койке сущие нули!»

Основные политические идеи молодежное движение черпало из теорий ССНС, критикующих капитализм и империализм. Их обобщенный характер позволял «критически усомниться» в чем угодно, не чрезмерно утруждая себя аргументами. Это тоже было приятно. История создания магазина политической литературы «Polibula» в Гёттингене показывает, как просто тогда подходили к делу. На Страстную пятницу 1970 года коллектив основателей сколотил фанерные стеллажи и подготовил магазин к открытию: «критическую теорию положили слева, ревизионизм справа, проблемы классовой борьбы – посередине, а свободную любовь пристроили у кассы. Вдобавок из кассетного магнитофона неслись “Страсти по Матфею”: не все члены коллектива успели распрощаться с высокой буржуазной культурой»[127]127
  Kugler, Raubdrucke, S. 103.


[Закрыть].

Вскоре акции стали сопровождаться насилием – например, битьем окон. Для этого, разумеется, нужно было перешагивать через пороги терпимости, высоту которых каждый определял сам, находить достаточные побудительные причины и нравственные императивы. О превращении буржуазного индивида в участника борьбы за общее дело можно судить по гамбургской листовке, датируемой февралем 1968 года: «Во Вьетнаме детей каждый день сжигают напалмом, а мы не смеем даже запустить камнем в окна американских учреждений вроде генконсульства США и т. п.!!!»[128]128
  Призыв активистского комитета по Вьетнаму, Гамбург (ССНС, Социал-демократический университетский союз и другие студенческие организации), на демонстрации «Борьба Вьетконга – наша борьба»; ВФК, собрание листовок ФСЗК; Barch, B 136/3028; BfV, Infomationen, 6/1975; Barch, B 443/556.


[Закрыть] Уличные побоища, кровопролитие, разбитые оконные стекла – все это придало деятельности нового левого сообщества «физическую ощутимость». Руди Дучке назвал происходившее «непрерывным процессом обучения активистов». Так крепли группы самообразования, экспериментировавшие – для утверждения или опровержения чего бы то ни было, – с наркотиком «прямого действия». Не слишком жесткие полицейские преследования лишь сильнее сплачивали эти группы.

1 февраля 1968 года в Большой аудитории берлинского Технического университета состоялись слушания «дела Шпрингера». Мероприятие было предварено показом фильма об изготовлении и применении «коктейлей Молотова»; фильм этот завершался крупным планом высотного здания в Берлине, где размещалось издательство Шпрингера. Позже показ повторили. Докладчик как бы вскользь упомянул, что помимо центрального офиса существует 21 филиал концерна[129]129
  ВФК, Карстенс – Кизингеру о «волнениях в Берлине», 2 февраля 1968 г.; Barch, B 136/2028.


[Закрыть]. Претенциозная – как в графическом, так и в литературном отношении, – листовка объявляла о «выпуске облигаций антишпрингеровского займа». О доходности «ценных бумаг» говорилось следующее: «Проценты определяются самими владельцами и могут в любое время дня и ночи быть обналичены посредством совместных действий, направленных против высотки Шпрингера в Берлине и любых филиалов шпрингеровского концерна». В конце автор, придумавший выпуск облигаций и текст в целом, задавал вопрос: «Чего вы ждете? Щепетильность по отношению к врагу равнозначна жестокости по отношению к революции»[130]130
  ВФК, собрание листовок; там же.


[Закрыть]. Уже на следующую ночь обвинители перешли к делу. Аксель Шпрингер позвонил председателю бундестага Ойгену Герстенмайеру и спросил: «Что мне делать?»; Герстенмайер посоветовал подать заявление о преступлении[131]131
  ВФК, служебная записка (Карстенс) для Кизингера, 2 февраля 1968 г.; кампания против концерна Шпрингера, ФСЗК – ведомству федерального канцлера; Barch, B 136/3037.


[Закрыть].

В своей книге «Истоки тоталитаризма» Ханна Арендт описывает процесс, в ходе которого от объединений, опирающихся на тоталитарное мировоззрение, откалываются новые и новые мелкие группы, стремящиеся к еще большему радикализму и идеологической чистоте. Она называет эти группы фасадными организациями. Так, НСДАП последовательно произвела СА, СС, СД, вспомогательные войска СС, подразделения «Мертвой головы» и т. д. По такой же схеме движение 1968 года, исповедовавшее общий культ насилия, породило небольшие террористические группки. Вскоре их члены, снискавшие известность на местных леворадикальных сценах, начали повсюду сеять страх и ужас, зверствовать и убивать.

Хотя лишь немногие протестующие примкнули позже к «Фракции Красной Армии» (РАФ), «Движению 2 июня», «Революционным ячейкам» и феминистской организации «Рыжая Зора», можно утверждать, что терроризм был порожден именно мятежом 1968 года. От акции гамбургской группы «Команда “зеленый июнь” – революционные декораторы», уничтожившей сад председателя местного земельного суда ядовитыми химикатами, было не так трудно перейти к массовому насилию, прямо направленному на людей. Трудно отрицать более или менее реальный вклад протестного движения в общее расширение свобод – демократизацию, защиту прав женщин и сексуальных меньшинств, рост экологической сознательности, вообще во все доброе и прекрасное. Сегодня бывшие товарищи по борьбе, напирая на эти заслуги, используют террористические группы типа РАФ или особенно несимпатичных персонажей вроде Андреаса Баадера в качестве козлов отпущения, с помощью которых можно отвлечь внимание от собственных неприглядных слов и поступков. Но история РАФ не так интересна, как совместные первые шаги поколения-68.

В полной мере любовь этого поколения к насилию проявилась после пасхального восстания, последовавшего за покушением на Руди Дучке в Страстную пятницу 11 апреля 1968 года. Волнения начались тем же вечером, и в них ежедневно принимали участие от 5000 до 18 000 молодых людей в 26 городах ФРГ. Во время осады мюнхенского книгоиздательского комплекса, в котором печатался местный выпуск газеты Bild, студент Рюдигер Шрек и фотокорреспондент Клаус Фрингс были убиты брошенными булыжниками. Вопреки противоположным гипотезам следственной комиссии, которую создала внепарламентская оппозиция, практически нет сомнений в том, что камни бросали демонстранты.

Спустя два дня Кизингер назначил встречу с представителями Объединения немецких студенческих обществ (ОНСО; Verband Deutscher Studentenschaften), которых разрешил доставить в Вюртемберг на военном самолете. Он хотел побеседовать и с представителями ССНС – однако поставил условием, чтобы те публично заявили об отказе от актов насилия по отношению к людям и материальным объектам. Лидеры ССНС отвергли это компромиссное предложение[132]132
  Grassert, Kiesinger, S. 620.


[Закрыть]. Студенты и их неформальные лидеры, настроенные после гибели Бенно Онезорга еще более радикально, очертя голову бросились в борьбу. Об этом 30 апреля 1968 года рассказал, опираясь на гораздо более пространный отчет ФСЗК, выступивший в бундестаге министр внутренних дел Эрнст Бенда. Вот отрывок его впечатляющей речи, явно далекий от преувеличений[133]133
  Deutscher Bundestag, 5. Wahlperiode, 169. Sitzung, 30.4.1968, S. 8991.


[Закрыть]: «В Мюнхене акции радикального меньшинства привели к гибели двух человек. До сих пор единственной группой из причастных к акциям, публично признавшей, что разделяет ответственность за эти бессмысленные смерти, стал Либеральный студенческий союз (Liberaler Studentenverband). Вице-председатель ССНС Франк Вольф выразил сожаление в связи с гибелью журналиста Фрингса, но тут же заявил, что теперь не время “распускать нюни”. Господин Малер – как он сам утверждает, адвокат по профессии, – в связи с гибелью Фрингса заметил, что “возможность подобных несчастных случаев принималась в расчет с самого начала”. Отвечая на упреки потрясенных студентов, он сказал: “Мы никого не считали настолько тупым, чтобы объяснять это публично. Садясь за руль автомобиля, я должен учитывать, что может лопнуть шина”».

Руководители ССНС открестились от высказывания Малера. Не называя по имени его автора, пользовавшегося в их среде общим уважением, они заявили, что «настойчиво сравнивать теперешнюю политическую ситуацию, сопряженную с насилием, с опасной зоной уличного движения, – без сомнения, абсурдно»[134]134
  Karl Dietrich Wolff, Frank Wolff, Zu den Osteraktionen, in: neue kritik, Heft 47/April 1968, S. 3–6.


[Закрыть]. Критика со стороны Бенды была куда более определенной: «По-моему, скорее уж можно сопоставлять цинизм, с каким гибель от брошенного булыжника уподобляется несчастному случаю на производстве, и поведение человека, садящегося за руль в пьяном виде. У него, конечно, нет специального намерения лишить других людей жизни, но он знает или должен знать, что его поступок может с высокой вероятностью повлечь за собой такие последствия. Согласно действующим у нас правовым нормам, такие действия преступны. Если же совершающий их учитывает заранее, что его поступок может привести к несчастному случаю со смертельным исходом, и все-таки не воздерживается, то в правовом отношении он действует с косвенным умыслом, dolus eventualis, который наказуем так же, как прямой умысел на убийство».

Далее Бенда обрушился на руководителей франкфуртского отделения ССНС, зачитав боевые призывы, распространявшиеся ими 15 апреля: «Формируйте бригады захвата, включая в каждую 12 мужчин: они должны будут выдергивать и избивать особо ретивых полицейских. Поджоги перевернутых автомобилей и бросание “коктейлей Молотова” отныне признаются мерами вынужденной самообороны. С чего бы нам бояться ткнуть полицейскому пальцами в глаза?» Кроме того, министр внутренних дел процитировал франкфуртского функционера ССНС Удо Рихмана, который «после мюнхенских «событий, повлекших человеческие жертвы», не нашел ничего лучшего, как заявить: «Жаль, что во Франкфурте сгорели два супермаркета; я предпочел бы увидеть, как огонь пожирает издательство Societät и американское генконсульство»[135]135
  Речь идет о поджогах, совершенных Андреасом Баадером, Торвальдом Пролем, Хорстом Зенляйном и Гудрун Энслин; типография издательства Societät была и остается крупнейшей газетной типографией франкфуртского региона.


[Закрыть].

Выход из бедственного положения

Партизаны, учителя-палочники, блюстители нравов

Международная ситуация с каждым днем лишь усиливала присущий студентам моральный ригоризм. В аналитической записке «Молодежные волнения», составленной в 1968 году, МВД обозначило наиболее сложные проблемы в этой области. Так, любой аргумент, приводимый в пользу продолжения войны во Вьетнаме, сразу же интерпретировался студентами как оправдание действий США. В 1967—68 гг. освободительные движения в десятках стран – Анголе, Мозамбике и других – пытались свергнуть колониальное иго. Страны Латинской Америки, «заднего двора США», страдали от своих жестоких тиранов. За десять дней до открытия в Мехико летних Олимпийских игр 1968 года студенческие демонстрации, требовавшие демократизации государства, были разогнаны войсками. Во время резни 2 октября 1968 года солдаты на бронетранспортерах врезались в толпу и стреляли по демонстрантам; в общей сложности было убито около 500 человек. Игры все же состоялись, как будто ничего не произошло.

В США в эти же годы не раз вспыхивали негритянские восстания: равноправие американских граждан, провозглашенное законодательно, нужно было отстоять на деле, преодолеть расовую сегрегацию в школах. Среди 17 500 студентов, учившихся в Колумбийском университете Нью-Йорка, к началу 1968 года насчитывалось ровным счетом 77 человек с черным цветом кожи[136]136
  Немецкое генконсульство в Нью-Йорке (Куртиус) – министерству иностранных дел, отчет о студенческих волнениях в Колумбийском университете, 22 мая 1968 г.; Barch, B 106/34236.


[Закрыть]. После того как 6 апреля 1968 года был убит Мартин Лютер Кинг, генеральный консул Германии в Чикаго докладывал: «Итоги трехдневных негритянских волнений, крупнейших в этом городе за несколько последних десятилетий, таковы: в городской черте сосредоточены 12 000 солдат Национальной гвардии и регулярной армии; погибли 10 человек, 500 ранены, 3 000 арестованы; сожжены сотни зданий»[137]137
  Немецкое генконсульство в Чикаго (Бетц) – министерству иностранных дел, 16 апреля 1968 г.; Barch, B 106/113143.


[Закрыть].

В Европе ситуация также была непростой. На Пиренейском полуострове еще правили фашистские диктаторы Салазар и Франко; испанский режим применял гарроту для казни своих противников, участвовавших в акциях сопротивления. Министерство иностранных дел докладывало о студенческих волнениях в Испании: «Правительство и студенты находятся в состоянии войны друг с другом. Действия правительства отличаются слепой жестокостью»[138]138
  МИД (Георг Дуквиц) – ведомству федерального канцлера (Карстенс), исследование феномена глобальных студенческих волнений, 9 апреля 1968 г.; Barch, B 136/3028.


[Закрыть]. В Греции, входившей в состав НАТО, в апреле 1967 года произошел военный путч: к власти пришли «черные полковники», которые на глазах у западных союзников казнили и подвергали пыткам своих противников.

ФРГ старалась сохранять с западноевропейскими диктатурами нормальные дипломатические отношения. Могло ли государство-правопреемник Третьего рейха, пользовавшееся дурной славой и находившееся в международной изоляции, вести себя иначе? Сегодня этот груз прошлого, наверное, сочли бы смягчающим обстоятельством. Сегодня, но не тогда: поэтому власти и реагировали соответствующим образом. Так, в 1967 году ректорат Боннского университета отказался предоставить Генеральному студенческому комитету (Allgemeiner Studentenausschuss, AStA), официально избранному органу студенческого представительства, помещение для политической дискуссии «Диктатура в Греции». Как объяснил свое решение проректор, нехорошо было бы «критиковать внутреннюю политику дружественного государства»[139]139
  Bothien, Protest, S. 41, 69.


[Закрыть].

В июне 1967 года разразилась так называемая Шестидневная война: Израиль сражался с Египтом, Сирией и Иорданией. В результате Суэцкий канал оказался на восемь лет закрыт для судоходства, и это стало зримым символом хрупкого состояния тогдашнего мира. Наведя друг на друга атомные ракеты, два враждующих блока сохраняли рабочую температуру глобальной политики на нулевой отметке; в то же время на мировых окраинах полыхало яркое пламя. Мечтая о народно-освободительной войне, Руди Дучке писал: «В начале 1958 года в мире можно было насчитать двадцать три восстания. 1 февраля 1966 года – уже сорок»[140]140
  Dutschke, Widersprüche des Spätkapitalismus, S. 77.


[Закрыть].

Леворадикальная повестка гласила: чтобы освободить человечество, нужно соединить борьбу в промышленно развитых странах с борьбой на мировой периферии. Тезис выглядел перспективным и нравственно оправданным. Как заявил главнокомандующий вооруженных сил США генерал Уильям Уэстморленд, при необходимости американские ВВС «разбомбят» Северный Вьетнам, опрокинув его «в каменный век», – если, конечно, тот не «попросит пощады». Несмотря на столь варварские угрозы, вьетконговцы, воевавшие в Южном Вьетнаме, пощады просить не собирались: напротив, в январе 1968 года они начали Тетское наступление и организовали в Сайгоне недолгий, но символически значимый штурм одного из крыльев здания, в котором размещалось посольство США.

Как в 1967–1968 гг. справедливо констатировала ФСЗК (впрочем, несколько поспешившая успокоиться), смутьяны из студенческой среды держались на расстоянии от известных коммунистических организаций старого типа, поддерживаемых ГДР. Сближение с замшелыми партийцами могло испортить удовольствие от революции. По данным осведомителей, Руди Дучке воспользовался 17 июня 1967 года – днем, который был объявлен в ФРГ нерабочим в память о жертвах восстания 1953 года в ГДР, – чтобы выступить с резкой критикой «террористических и бюрократических методов, применяемых коммунистическими режимами в Советском Союзе и Восточной Германии». В своем дневнике Дучке записал: «Впервые от нас исходит требование “второй революции” для ГДР, Восточной Европы и С[оветского] С[оюза]»[141]141
  Dutschke, Tagebuch, S. 53.


[Закрыть]. Правда, согласно записи Штази, сделанной в январе 1967 года, он уже давно называл «социализм в ГДР не иначе как дерьмовым»[142]142
  Дитрих Штариц (кличка агента Штази – Эрих) – министерству госбезопасности ГДР. HA XX/5, 18 января 1967 г., цит. по: Kunzelmann, Widerstand, S. 57.


[Закрыть]. Осенью 1968 года ФСЗК, почти не скрывая радости, рапортовала: «В настоящее время не приходится ожидать солидарных действий коммунистов и ССНС»[143]143
  МИД, отдел общественной безопасности, служебная записка по поводу исследования «Волнения молодежи», 14 октября 1968 г.; Barch, B 106/63584.


[Закрыть].

17 июня 1967 года во Франкфурте, в день, свободный от учебных занятий, ССНС объявил о создании «Центра действий независимых и социалистических школьников» (Aktionszentrum unabhängiger und sozialistischer Schüler, AUSS). Петер Брандт, старший сын Вилли Брандта, выступил с докладом «Почему погибло семнадцатое июня», поместив тему в контекст «холодной войны». Как сообщало ФСЗК, собравшиеся гимназисты выдвинули два требования: коренным образом реформировать «патриархальную школьную структуру, не изменявшуюся с конца XIX века», и ввести в школах «полноценное сексуальное просвещение, раскрывающее вопрос во всей широте, включая извращения в этой сфере». Прежде всего юный Брандт требовал выдачи противозачаточных таблеток всем половозрелым девушкам и «прекращения сексуальной дискриминации учащихся со стороны школьного начальства»[144]144
  BfV, Infomationen, 6/1967; Barch, B 443/543; Die übertriebene Generation, in: Der Spiegel, 41/1967.


[Закрыть].

Многие учителя по-прежнему прибегали к насилию в отношении школьников. В силу тогдашних юридических норм, опиравшихся на старое имперское правосудие, они могли бить учеников, поскольку это разрешалось «обычным правом». Недаром в 1969 году франкфуртские школьники и студенты предупреждали: «Впредь учителям-палочникам мы будем давать отпор палками!»[145]145
  Untergrabt die Schulautorität, lernt, was ihr wollt! in: Diskus-Extra (Frankfurt am Main), Nr. 7, März 1969 («Preis 10 Pfennig, Lehrer 1,– DM»).


[Закрыть] Лишь в октябре 1970 года баварский ландтаг одобрил следующее ходатайство (о полноценном законе речь еще не шла): «Просим федеральное правительство запретить применение телесных наказаний в баварских школах и организовать психологическую помощь для особо трудных детей». В 1972 году школьные власти Гамбурга объявили телесные наказания оправданными лишь постольку, поскольку они «умеренны, соразмерны провинности и, кроме того, преследуют воспитательные цели». Показательно, что в 1970 году 60-летний гамбургский учитель набросился с кулаками на практикантку, которую принял за школьницу. Она получила сотрясение мозга и была вынуждена целый месяц провести на больничном. В 1975 году в федеральное правительство поступил малый запрос[146]146
  Запрос депутата бундестага к правительству, поддержанный фракцией.


[Закрыть] о телесных наказаниях в школе. Правительство успокоило авторов запроса, указав, что в настоящий момент право учителей прибегать к наказаниям «в значительной степени» ограничено соответствующими административными предписаниями федеральных земель. Но при этом оно отказалось ввести однозначный уголовно-правовой запрет – «во всяком случае, прямо сейчас или в ближайшее время»[147]147
  Цит. по: Serwe, Retrograde Entwicklung, S. 150–155.


[Закрыть].

Иначе обстояли дела в ГДР. В феврале 1952 года Верховный суд лишил школьных учителей права использовать телесные наказания. Его постановление решительно отвергает практику «реакционного имперского правосудия»: «В Германской Демократической Республике воспитание должно ориентироваться на принципы прогрессивной педагогики. С применением телесных наказаний в качестве воспитательной меры следует беспощадно бороться». Суд взял подрастающее поколение «под особую защиту», безоговорочно запретил «старые, изжившие себя воспитательные методы» и сделал телесные наказания в школе уголовно наказуемыми[148]148
  Решение верховного суда от 19 февраля 1952 г. Neue Justiz, Heft 5/1952 S. 230 f.; Orschekowski, Rechtfertigungsgründe, S. 51.


[Закрыть].

Не столь резко, но все же заметно различалось в двух немецких государствах и школьное половое просвещение. В этом отношении детям из «восточной зоны» тоже повезло. В ГДР Вальтер Ульбрихт лично потребовал на V съезде СЕПГ в 1958 году «просвещения, отвечающего человеческой природе», чтобы уберечь детей от «трудностей и конфликтов». С тех пор в школах ГДР проводились уроки полового воспитания[149]149
  Grassel, Jugend, Sexualität, Erziehung, S. 11, 180.


[Закрыть]. Невозможно представить, чтобы Аденауэр, западный противник Ульбрихта, отважился на подобные высказывания. Когда в 1966 году в ФРГ стали «все больше», и притом публично, обсуждать проблему включения в школьный учебный план «так называемого “просвещения в вопросах пола”», Германская ассоциация семьи активно этому воспротивилась и сочла, что «разговор о сексуальной гигиене» должен в первую очередь быть задачей родителей.

Впрочем, к концу 1966 года Школьная комиссия при Постоянном совещании земельных министров культуры (KMK) все же рискнула «провести экспертизу» вопроса. В ноябре 1967 года федеральная земля Гессен выпустила директивы касательно сексуального просвещения в школах. Они должны были вступить в силу в начале 1968/1969 учебного года и считались «самым смелым начинанием в сфере школьного образования со времен войны». Директивы предусматривали обсуждение на занятиях «щекотливой проблемы сексуальных извращений». Излагая детали гессенского указа, газета Welt am Sonntag выразила опасение, как бы эти предписания «не напугали до смерти некоторых добропорядочных отцов семейства». Председатель земельного профсоюза работников образования и науки счел информирование выпускников народных школ о самом факте гомосексуальности не чем иным, как «откровенным совращением» подростков. Профсоюзная совесть функционера велела ему воспрепятствовать тому, чтобы учителей скоропалительно и бездумно «отряжали заниматься подобным делом». Он считал чистым «авантюризмом» проведение с «сельскими подростками, практически детьми», бесед «о сущности и причинах проституции в больших городах»[150]150
  Sex-Aufklärung in Hessens Schulen, in: Welt am Sonntag vom 7. 1.1968.


[Закрыть].

После того как гимназистами прочно овладели протестные настроения, KMK в конце 1968 года приняла решение рекомендовать введение уроков сексуального воспитания, предполагая, что в дальнейшем эта рекомендация будет поэтапно реализована с помощью распоряжений земельных министерств образования. В конце 1969 года «обязательный новый предмет: половое воспитание» ввела Бавария. Этот поворот стал следствием общественного давления. Внезапно было признано, что директивы начальства «продиктованы насущной политической ситуацией». Впрочем, даже в сравнительно прогрессивном Гессене новшество вводилось неторопливо. Летом 1969 года Кете Штробель, социал-демократка и федеральный министр здравоохранения, издала первый официальный атлас для уроков сексуального воспитания, составленный Федеральным центром санитарного просвещения. Иллюстративный материал ограничивался схематичными рисунками. Даже Хильдегард Хамм-Брюхер, заместительница земельного министра культуры, известная своим реформаторским пылом, реагировала с раздражением: эту книгу «я не дала бы моей 14-летней дочери». KMK подчеркнуто держала дистанцию. Одно из земельных министерств поначалу не разрешало использовать атлас для преподавания. Автор рецензии, опубликованной в газете Frankfurter Allgemeine Zeitung, возмущался «гнусным языком» и употреблением слова «Lust» (вожделение, сексуальное наслаждение)[151]151
  Цит. по: Der Spiegel, 40/1969.


[Закрыть]. В конце 1970 года Федеральный центр санитарного просвещения предложил земельным министерствам разослать в школы брошюру Тобиаса Брохера «Психосексуальные основы развития» в качестве «опытного пособия для учительских библиотек»[152]152
  Подробности содержатся в соответствующих актах конференции земельных министров культуры; Barch, B 304/3124/3125/3151.


[Закрыть].