Текст книги "Век распутства"

Глава 5
Мадам де Шатору отправляет короля воевать во Фландрию

Если мужчина влюблен, женщина может вертеть им как захочет.

Фонтенеяь

На смену мадам де Майли вскоре пришла новая фаворитка. В начале 1742 года король, не любивший менять привычки и уже прикипев сердцем к одной семье, проявил интерес к третьей сестре, герцогине де Лораге.

Молодая женщина не отличалась большой красотой, но, как отмечал летописец, «имела формы приятной округлости, крепкую и упругую грудь и пышные бедра»³². Другими словами, она была крепкого телосложения. А как раз женщины этого типа больше всего ценились мужчинами в XVIII веке.

Людовик XV воспылал к герцогине такой пылкой страстью, что удивил даже видавших виды придворных. Он ухитрялся воздавать должное ее прелестям повсюду, где только мог: на скамейках, диванах, креслах и банкетках дворца и даже на ступеньках лестниц, – а счастливая герцогиня, проявляя «немалый интерес к такому занятию», не заставляла его долго ждать и сопровождала любовные игры радостными возгласами.

Государь вскоре перешел с ней к развлечениям, не принятым в обществе. В один прекрасный вечер он пригласил мадам де Майли присоединиться к их компании, пожелав «возлечь между двумя сестрами, имевшими совершенно разное телосложение».

Мадам де Майли согласилась. Она ведь так любила короля…

Однако Людовик XV не получил от этого развлечения ожидаемого удовлетворения и впал в меланхолию, как в былые дни.

В конце концов герцогиня де Лораге надоела королю. К тому же она была глупа, и ему с ней не о чем было говорить. Решив ее покинуть, он все же захотел, чтобы она на всякий случай оставалась под рукой. И назначил ее фрейлиной в свиту дофины…

Осенью 1742 года мадам де Майли посчитала себя достаточно влиятельной особой, чтобы заняться политикой. Увы! В ноябре было перехвачено письмо маршала Бель-Исла, адресованное маршалу Маебуа, где недвусмысленно говорилось о роли, которую играла фаворитка за спиной короля. Узнав об этом, Людовик XV тут же порвал с ней³³.

Верный своей привычке, Людовик XV обратил свой взор на четвертую сестру из семейства Несле, которая была замужем за маркизом де Флаванкуртом. Король давно уже уложил бы ее в свою постель, но опасался ее супруга, который был известен при дворе своей ревностью. Узнав, что Людовик XV обратил свой взор на его жену и покушается на ее честь, этот тяжелый в общении человек пригрозил маркизе, что пристрелит ее, если узнает, что она ведет себя так же, «как ее распутные сестры…».

Разочарованный неудачей, король обратил наконец внимание на самую младшую из сестер Несле, Марианну, вдову маркиза де Латурнель, умершего в 1740 году.

Однажды поздним вечером король навестил Марианну в ее апартаментах в сопровождении герцога Ришелье. Оба переоделись в платье медиков, чтобы не вызвать подозрений у Могаса. И красавица, как писали братья Гонкур, «получила первые признания в любви от короля в парике»³⁴.

Прежде чем лечь в постель с королем, молодая вдовица выдвинула ряд условий. Прежде всего она потребовала, чтобы король публично отрекся от своей бывшей любовницы мадам де Майли, ее родной сестры. Кроме того, Людовик XV должен был признать ее официальной любовницей и предоставить права, которые имела в свое время покойная мадам де Монтеспан, а именно: «…выделить ей апартаменты, достойные ее положения при дворе, не бегать по свиданиям на потайных квартирах, как это он делал, живя с ее сестрами, позволить ее родственникам появляться при дворе, приходить к ней открыто ужинать, предоставить ей право, в случае необходимости, брать деньги из королевской казны, вручить ей через год грамоту на пожалование титула герцогини, заверенную парламентом, и, наконец, признать законными ее детей в случае рождения»³⁵.

На этот раз Людовик XV влюбился не на шутку и согласился со всеми условиями молодой женщины, а 17 января 1744 года парламент утвердил пожалование мадам де Латурнель герцогства Шатору.

Согласно грамоте это был дар, сделанный за особые услуги, оказанные королю госпожой Латурнель. Однако глупцов, способных поверить этому утверждению, не нашлось, и простой народ распевал повсюду песенку о новоиспеченной герцогине:

 
Турнель, кровосмешения умелица,
С кем сестры красотой не могут мериться,
Сей табурет – венец великих дел —
Дает вас основания гордиться:
Ведь передку, чтоб зад на нем сидел,
Пришлось довольно много потрудиться.
 

Пока король искал способ и средство развеять свою тоску, французские войска в течение уже четырех лет вели боевые действия в Богемии под командованием Мориса Саксонского. Вопрос об австрийском наследстве осложнил отношения с Австрией, и Франция выступила на стороне Баварии и Испании против Марии Терезии³⁶.

Французские войска потерпели подряд несколько поражений, и австрийцы продвинулись до Рейна, угрожая Эльзасу.

Людовик XV с равнодушным видом следил по карте за событиями, происходившими не так далеко от границ Франции, с нетерпением ожидая момента, когда он отправится в постель, где его уже поджидала мадам де Шатору…

Наконец в марте 1744 года, вняв настойчивым просьбам Фридриха II, король Франции, как простой союзник прусского курфюрста, объявил войну Австрии, Англии и Голландии. Обстановка складывалась не в пользу французов. Противник находился на берегах Рейна и во Фландрии. В любой момент территория Франции могла стать ареной боевых действий.

Вот тогда-то мадам де Шатору, перестав интересоваться мелкими придворными сплетнями, проявила себя незаурядной личностью и оказала значительное влияние на короля, за что ее современники сравнили с Агнессой Сорель. В одно прекрасное утро она стала настойчиво внушать Людовику XV, что пришло время утвердиться на престоле как настоящий государь в глазах европейских народов, заняться решением военных вопросов и стать во главе армии.

Людовик XV все еще пребывал в нерешительности, когда мадам де Шатору отправила ему следующее письмо:

«Если Вы по-прежнему будете продолжать недооценивать свои личные качества, Вы никогда не сможете стать таким королем, каким заслуживаете быть. Представьте, что я чувствую, когда на меня падает отблеск Вашей славы… Государь, остерегайтесь Вашей доброты. Не судите о других по себе. Король сам в первую очередь должен заботиться об укреплении своего авторитета. Если Ваш народ проявляет недовольство, Вы должны прислушаться к его голосу. Если народ угнетен, имейте мужество сделать то, что подсказывает Вам сердце, и Вы не ошибетесь. О! Государь! Какое это наслаждение – видеть вокруг себя только счастливые лица… Когда я осмелилась предложить Вашему Величеству возглавить армию, я была далека от мысли подвергнуть опасности Вашу жизнь. Она принадлежит государству. Но Вы словно отец перед своими детьми. Одно Ваше присутствие вдохновит войска на подвиги, внушив им веру в свои силы. И они победят. Простите, Государь, мою откровенность. Ведь Вы не поставите мне в вину желание видеть Вас в зените славы. К чему опасаться, что правда может прийтись Вам не по вкусу? И не следует бояться ее говорить, когда в этом возникает необходимость. Знайте одно: если Вы заметите, что я больше не пекусь о Вашем возвышении, это будет означать лишь одно – я Вас больше не люблю…»³⁷

Столь достойные слова произвели большое впечатление на Людовика XV. Месяц спустя, вырвавшись из тепличной атмосферы Версаля, он отправился во Фландрию, чтобы возглавить армию…

Однако не в силах долгое время обходиться без мадам де Шатору, он взял ее в поход, что вызвало при дворе большие пересуды…

Простой народ посчитал этот поступок оскорблением армии и открыто позволил себе выразить свое неодобрение. В Лаоне произошел курьезный случай. После обеда у герцога Ришелье Людовик XV пожелал провести вечер с герцогиней. Он вышел через потайную дверь, надеясь пройти незамеченным. Но поджидавшие на улице горожане, увидев короля, громко закричали:

– Да здравствует король! Да здравствует король!

Король был явно смущен и поспешил скрыться в саду, прикрываясь полами плаща. Толпа зевак последовала за ним, и государь был вынужден спасаться бегством под насмешливые возгласы.

Повествуя об этом приключении короля, д’Аржансон добавил: «Люди, видевшие, как убегает король, сравнивали его с Пурсоньяком³⁸, когда тот спасался от клистира…»³⁹

Ту ночь мадам де Шатору была вынуждена провести в одиночестве…

Чтобы избежать в дальнейшем подобных неприятностей, Людовик XV отдал распоряжение городским властям размещать отныне герцогиню в домах, расположенных по соседству с резиденцией короля и сообщающихся с ней потайными ходами.

Выполняя приказ короля, рабочие не скрывали насмешек, когда по всем городам Фландрии пробивали потайные двери в домах, находившихся поблизости от предполагаемых резиденций короля.

В Меце, к несчастью, не удалось найти два подходящих дома, находившихся в непосредственной близости один от другого, и фаворитка нашла приют под крышей аббатства Святого Арнольда, в то время как короля разместили в доме на той же улице, но немного подальше. Мадам де Шатору не могла и дня прожить без любви и была огорчена до слез. Поняв причину ее плохого настроения, епископ приказал построить деревянную галерею, чтобы дать возможность любовникам встречаться без помех.

– Эта галерея, – лицемерно объяснил он добронравным жителям Меца, – построена для того, чтобы король мог свободно проходить из своих апартаментов прямо в церковь.

Однако горожане прекрасно понимали, что переход был построен лишь для того, чтобы дать королю возможность беспрепятственно встречаться с мадам де Шатору… И в народе с недовольством говорили, что если Людовик XV прибыл в Мец только для того, чтобы показать дурной пример провинциальным женам, то он мог бы оставаться в Версале.

А вечером шутники собирались группами под галереей и распевали куплеты:

 
О красотка Шатору!
Если Вас не поцелую,
Сойду с ума или умру!
 

Нельзя сказать, что они были слишком непристойными.

Короче говоря, поход во Фландрию начинался довольно своеобразно…

В начале августа 1744 года король, который все еще пребывал вместе с мадам де Шатору в Меце, был приглашен герцогом Ришелье на ужин, где собрались все придворные дамы из свиты фаворитки.

Веселье удалось на славу. Вот что писал об этом застолье летописец: «Господин Ришелье чаще запускал руку под юбку своей соседки по столу, чем в вазу с конфитюром…»

Король был рад, что мог хотя бы на несколько часов отвлечься от военных забот. Он даже улыбнулся и поприветствовал находившихся за столом дам. После десерта герцог Ришелье, воодушевленный хорошим настроением короля, совершил необдуманный поступок, имевший неожиданные последствия: он пригласил Людовика XV, мадам де Шатору и мадемуазель Лораге, сестру фаворитки и отставную любовницу государя, в комнату, где стояла широкая кровать.

Разумеется, никто никогда не узнал, что же произошло в ту ночь между тремя людьми, которых Ришелье с лукавой предосторожностью запер на ключ, но на следующее утро король был настолько изнурен, что «не смог встать с постели…».

И через день король все еще пребывал в постели, а вызванный к нему врач констатировал тяжелую форму горячки.

Весть о болезни короля с молниеносной быстротой распространилась по городу, посеяв панику среди жителей Меца.

В храмах шли беспрерывные богослужения, горели свечи, пел церковный хор. Людовик XV, не на шутку испугавшись, что может умереть, призвал своего духовника, отца Перуссо, хитрого иезуитского монаха.

Королевский духовник был сторонником принцев крови и ненавидел мадам де Шатору. Заручившись согласием епископа Суассона Фиц-Жама, он решил воспользоваться случаем, чтобы попытаться избавиться от фаворитки. Склонившись над больным королем, он произнес:

– Если вы хотите получить причастие, то должны изгнать вашу сожительницу.

Час спустя пришла очередь епископа Суассона поучать больного, состояние здоровья которого ухудшалось с каждой минутой:

– Пусть злые духи оставят вас, – повторял он. До самого вечера монахи сменяли друг друга у изголовья больного государя. К семи часам король, чувствуя, что последние силы оставляют его, наконец сдался и тихо прошептал:

– Пусть она убирается на все четыре стороны… Не теряя ни минуты, прелат стремительным шагом направился в комнату, где мадам де Шатору вместе со своей сестрой ждала известий о здоровье короля. «Они услышали, как с шумом отворилась двухстворчатая дверь, – писал присутствовавший при этой сцене Ришелье, – и увидели Фиц-Жама, опирающегося одной рукой на ручку двери, со всклоченными волосами, горящими нездоровым блеском глазами и раскрасневшимся лицом.

– Король приказывает вам поскорее убрать ся отсюда на все четыре стороны, – произнес он.

И удалился, тут же распорядившись о том, чтобы снесли деревянную галерею, соединявшую королевские покои с апартаментами герцогини, и таким образом оповестил народ о разрыве короля с любовницей».

«Потрясенные внезапной немилостью церкви, – пишет далее Ришелье, – обе фаворитки застыли на месте как вкопанные и не произнесли ни слова, но герцог Ришелье⁴⁰, знавший о любви короля к мадам де Шатору, а также о том, что государь очень быстро попадал под влияние своих министров и придворных, заявил, что сделает все возможное, чтобы отменить распоряжение короля об отставке фавориток, и возьмет всю ответственность на себя, если те решат остаться и не выполнят отданного во время горячечного бреда приказа».

В свою очередь, священники времени даром не теряли, разослав по всем приходам следующее распоряжение:

«Закрыть святые дарохранительницы, для того чтобы немилость церкви стала еще более ощутимой и чтобы король не отдал новых распоряжений».

Но на этом они не остановились. Было объявлено о том, что король будет причащен только после отъезда обеих сестер.

– Законы церкви и наши святые каноны, – заявил Фиц-Жам королю, – запрещают прича щать умирающего, пока любовница еще нахо дится в пределах города. Прошу, Ваше Величест во, дать новые указания, чтобы ускорить отъезд фавориток.

И умышленно добавил:

– Время не терпит. Вы можете скоро умереть. Фиц-Жам с таким нажимом произнес слово «любовница», что у короля побежали мурашки по спине и он согласился со всем, что от него требовали. Приказ Людовика XV был на этот раз выполнен с таким рвением, что на королевской конюшне не нашлось ни одной кареты для бывших фавориток, чтобы оградить их от народного гнева.

В этот скорбный час все отвернулись от молодых женщин. И только маршал Бель-Исль, опасаясь, что их могут забить камнями, и вспомнив об услугах, которые они ему оказали, сжалился над женщинами и нашел для них карету, в которую они поспешно забрались и тут же задернули шторы, чтобы народ не узнал и не растерзал их⁴¹.

Как только фаворитки покинули город, епископ Суассона дал разрешение на причастие короля…

В то время пока король получал последнее причастие, мадам де Шатору спасалась бегством вместе со своей сестрой под градом насмешек, оскорблений, угроз и улюлюканье толпы. Их забрасывали камнями, карету обливали помоями и даже содержимым ночных горшков. А в Коммерси горожане едва не разбили окна кареты и не разорвали фавориток на куски. И только вмешательство городского нотабля спасло их.

Естественно, самые ужасные оскорбления обрушились на голову мадам де Шатору, о которой народ распевал:

 
Несчастья все, что с нами происходят,
Лишь только от нее одной исходят.
Не без ее советов и решений
Мы потерпели столько поражений.
Теперь вы все узнаете о ней,
Увидите, кто при дворе главней.
 

Несмотря на все оскорбления, в Париж мадам де Шатору не поехала. Она объяснила свой поступок в письме герцогу Ришелье, ласково называя его «дядюшкой».

«Я думала, что, пока король не пришел в себя после болезни, он будет исключительно набожен. Но как только он почувствует себя лучше, я готова держать пари, что он вспомнит обо мне и наведет справки о моей судьбе у Лебеля или у Башелье. А они всегда были за меня. И моим неприятностям придет конец. Я верю, что ничего плохого не произойдет и король отменит свое решение. А я пока в Париж не вернусь. После серьезных размышлений я пришла к заключению, что лучше остаться вместе с сестрой в Сент-Менеу. Бесполезно ему сейчас об этом говорить по одной лишь причине, что, пока он узнает, где я нахожусь, пройдет по крайней мере два или три дня. А я сама могу заболеть после такого ужасного путешествия…»⁴²

И пока мадам де Шатору со своей сестрой устраивались в Сент-Менеу, в Мец прибыла обеспокоенная состоянием здоровья своего супруга королева. Увидев скрюченного в постели короля, она залилась слезами и осыпала его поцелуями «на протяжении целого часа…».

Король, считавший, что часы его сочтены, мужественно вынес приступ сентиментальности королевы. И, расчувствовавшись, даже произнес:

– Мадам, я прошу у вас прощения за скандал, виновником которого я стал, за все неприятности и горе, причиненное вам.

Покаяние, похоже, оказало благотворное влияние на состояние здоровья государя. Неделю спустя он почувствовал себя намного лучше.

Радостная весть облетела все королевство и вызвала бурю восторга у простого народа, уже было похоронившего своего повелителя. Именно тогда под веселый перезвон колоколов парижане стали звать Людовика XV горячо любимым государем.

В конце сентября монарх возвратился в столицу. Чтобы лучше разглядеть проезжавшего по улицам Парижа короля, горожане забирались на крыши домов, памятники, верхушки деревьев. Женщины не скрывали слез радости. Все с восхищением смотрели на молодого, прекрасного как бог короля, которому только что исполнилось тридцать четыре года.

Среди встречавших Людовика XV в толпе горожан находилась и мадам де Шатору, гордая и счастливая триумфальным возвращением в столицу своего возлюбленного. Неожиданно ее узнал какой-то парижанин:

– Вот его шлюха! – воскликнул он.

И плюнул даме в лицо.

Мадам де Шатору вернулась домой весьма огорченной.

После возвращения Людовика XV в Париж Мария Лещинская наивно полагала, что король стегнет ей ближе и разделит, как и раньше, с ней ее ложе. Но мечтам не суждено было сбыться. Как только король пришел в себя и окончательно поправил свое здоровье, он стал громко жаловаться, что некоторые придворные воспользовались его болезнью и недостойно отнеслись к «человеку, который был виноват лишь в том, что слишком его любил».

Целый месяц все его помыслы были заняты милой его сердцу герцогиней. Наконец, не в силах более сдерживать свой пыл, поздним вечером 14 ноября король покинул дворец. Он пересек мост Пон-Рояль и, поднявшись по улице Бак, оказался перед домом мадам де Шатору. «Он хотел, – писал Ришелье, – снова покорить герцогиню, попросить прощения за все, что произошло в Меце во время его болезни, и выяснить, на каких условиях она смогла бы вернуться ко двору».

Но его ждал неприятный сюрприз: молодая женщина простудилась, и ее прекрасное лицо было обезображено огромным флюсом. Король, будучи человеком воспитанным, сделал вид, что ничего не заметил, и попросил ее вернуться в Версаль.

Красавица оказалась злопамятной.

– Я вернусь лишь тогда, когда не увижу герцога де Буйона, герцога де Шатийона, Ларошфуко, Баллеруа, отца Перуссо и епископа Суассона.

Испытывая непреодолимое желание вновь заключить в объятия свою любовницу, король согласился выполнить все ее требования. И они легли в постель, чтобы отпраздновать свое примирение. «Тогда, – писал Ришелье в своих мемуарах, – мадам де Шатору решила порадовать своего любовника особыми ласками. Но длительная разлука, тяготы путешествия и пережитые волнения так разожгли их любовный пыл, что им не удавалось его удовлетворить. Уходя утром на следующий день, король оставил герцогиню в постели с головной болью и высокой температурой».

Бедная женщина так и не смогла оправиться от болезни, и две недели спустя отдала Богу душу.

Видимо, так было предрешено Всевышним, что один из любовников отойдет в мир иной после бурной любовной ночи…

Смерть мадам де Шатору застала Людовика XV врасплох. К этому времени он уже исчерпал все возможности семейства Несле по женской линии, а нового источника поставки любовниц еще не нашел, что весьма сказывалось, к огорчению окружающих, на его настроении.

Придворные дамы лишь ждали подходящего момента, чтобы перейти в наступление. Дворец был переполнен прелестными молодыми особами в призывно шуршащих юбках, искавших лишь случая, чтобы привлечь внимание короля, нарушая порой все правила приличия. Одни появлялись в платьях с таким глубоким декольте, что почти полностью обнажали грудь, другие, как бы нечаянно, задирали юбки, чтобы показать королю стройную ножку, третьи обращались за помощью к своим друзьям, чтобы те распространили лестные слухи об их богатом опыте в любовных утехах и пылком темпераменте.

Самой предприимчивой оказалась мадам де Рошекуар.

Этой прелестной герцогине и раньше случалось пользоваться вниманием короля, а теперь, решив, что имеет все права стать преемницей мадам де Шатору, женщина совсем потеряла всякий стыд. Она часами простаивала у дверей королевских покоев или в тени кустарника на аллее парка, где, по ее сведениям, должен пройти монарх. А при его появлении бросала на него томные взгляды. Однако Людовик XV, раздраженный ее излишней навязчивостью, проходил мимо, не удостоив даму даже взглядом, и при дворе о ней стали говорить, что она «похожа на лошадь из захудалой конюшни, которая всегда под рукой, но никому не нужна».

В начале февраля 1745 года претендентки на титул фаворитки были в приподнятом настроении: они узнали, что по случаю бракосочетания дофина с инфантой Испании в Версале состоится бал-маскарад.

А такое событие предоставляло большие возможности для обольщения короля. И вполне возможно, что государь наконец решится сделать свой выбор.

Наиболее осведомленные придворные строили предположения и даже держали пари, а придворные дамы, мечтавшие о месте фаворитки, были готовы отдаться даже любому лакею, лишь бы узнать, в каком маскарадном костюме будет на балу король.

Наконец прошел слух, что Его Величество будет на балу в костюме лиса.

А вскоре придворные дамы с досадой узнали, что Людовик XV решил пригласить на бал всю городскую знать. А это значило, что во дворце соберутся самые красивые горожанки, которых король никогда не видел, а они могли вполне ему показаться весьма соблазнительными…

– Эти горожанки, – с гневом восклицала мадам де Рошекуар, – будут вести себя во дворце как уличные девки и пойдут на все, чтобы попасть в постель короля. Я уверена, что мы будем присутствовать на непристойном зрелище.

– Какую картину мы будем являть собой в глазах Европы в то время, когда все взгляды прикованы к Франции! – еще с большим возмущением вторила ей мадемуазель де Лораге.

Но эти разговоры были внезапно прерваны 15 февраля, когда по городу разнесся слух о том, что на балу-маскараде Людовику XV будет угрожать опасность. А некоторые наиболее информированные придворные ссылались на предсказание Нострадамуса, сделанное, как им казалось, но случаю бала-маскарада, назначенного на 25 февраля:

 
Народ увидеть короля собрался отовсюду,
Узреть и принцев и послов.
Вдруг стены рухнули…
Благодаря лишь чуду
Король сумел спастись, нетронут и здоров.
 

Добрые люди не ошиблись и на этот раз: на голову короля свалилась не колонна, а женщина, которая многим принесет несчастье, так как этой женщиной окажется будущая мадам де Помпадур…