Текст книги "Зов любви"

2
ПЕРВОЕ ШАМПАНСКОЕ

Чего ни Владимир, ни тем более мадам не могли знать, это как все произошло в тот первый вечер три года тому назад, в номере с глициниями, когда влюбленные оказались одни перед бутылкой с шампанским, которое было далеко не самым лучшим.

Девушка была красавицей, одета в скромный короткий костюм; который, конечно же, не очень подчеркивал ее силуэт, больше выигравший бы в длинном вечернем туалете. Встретив ее на улице, каждый сразу мог бы определить, что она не европейка. Сразу же бросались в глаза ее длинные красивые пальцы, ногти которых, покрытые серебристым лаком, говорили о знатном происхождении, и сразу было видно, что эти руки созданы лишь для того, чтобы дарить ласки. Какое-то время он не мог оторвать от нее взгляда. Она стояла перед ним спокойная, независимая, непринужденная. Во всей ее стройной, подтянутой фигуре, особенно в глазах, излучающих непонятный привлекающий свет, было что-то от дикой кошки. Казалось, что это странное создание являет собой неведомую, утонченную цивилизацию, созданную из мечты о счастье и сладострастии. Слегка приоткрытые, улыбающиеся губы девушки казались готовыми к поцелую.

Мужчина тоже нравился девушке. С тех пор, как она жила во Франции, она еще не встречала такого красавца. Он полностью совпадал с тем идеалом мужчины, которого смуглолицая девушка часто видела в своих мечтах,– тот, чья спокойная, уверенная мужественность была смягчена мягкими, светлыми волосами. Он смотрел на нее улыбаясь, затем проговорил:

– Не хотели бы вы попробовать этого шампанского, за качество которого я, конечно, не отвечаю.

Она ответила:

– Ну, почему не отдать дань вашей щедрости. Изволь наполнить мой бокал.– Это было сказано с определенной долей иронии, которая ему очень понравилась. Голос девушки был мягким, негортанным, она говорила очень ясно, хотя слегка в нос. Не являясь француженкой, молодая женщина, конечно, хорошо знала язык, потому что сумела ответить на его вопрос такой же длинной фразой. Он немного смутился: не ошибся ли он, приведя такую красивую девушку в эту заурядную гостиницу. Главным сейчас для него было выйти из этой ситуации, для этого у него было тридцать шесть способов: ему нужно было задавать простые вопросы, по ним он мог найти решение.

– Могу я узнать ваше имя?

– Хадиджа.

– Это великолепно! Очень редкое у нас имя.

– Но не у нас. Видно, что вы никогда не слышали о первой супруге Пророка.

Весьма озадаченный, он должен был признаться:

– Нет. Признаюсь, что я никогда об этом ничего не слышал. Простите, о каком Пророке идет речь?

Она улыбнулась, перед тем как уточнить:

– Подумать только! Есть лишь один Пророк – Магомет. Я знаю, что в Ветхом завете есть, конечно, и другие, но не для нас, мусульман.

– Так вы мусульманка?

– Вас это не очень смущает?

– Нет; наоборот – меня это очень очаровывает, и вам это очень идет. Я даже не мог бы вас представить верующей другой религии.

– А вы?

– Я католик.

– Я хорошо отношусь к католикам, они знают, что такое любовь. Могу я, в свою очередь, узнать ваше имя?

– Ален.

– Оно мне нравится.

– Таким образом,– сказал он,– вы Хадиджа, которая была первой супругой Магомета. А сколько же было у него супруг?

– Законных у него было девять, но та, которую он любил больше всех, Хадиджа, была для него всем: супругой, возлюбленной, матерью, подругой, опорой, утешением.

– Вы смогли бы быть для меня, хотя бы немного, такой же?

– Один лишь Аллах это знает.

– А которая из девяти женщин Магомета была самой красивой?

– Вне всякого сомнения, Айша. Она всегда ревновала к прошлому Магомета и очень страдала от того, что он часто восхвалял свою умершую супругу. Но Пророк смеялся над этой ревностью и говорил: «Основной признак женщины – это ревность, и когда женщина ревнует, она даже не способна различить, в какую сторону течет река».

Он снова и снова, удивленный, поглядывал на нее.

– Почему вы на меня так смотрите? – спросила она.

– Я хотел бы насладиться вашей красотой, но мне кажется, что это невозможно.

– Обожаю комплименты.

– Я смотрю на вас так, Хадиджа, потому что вы – замечательная женщина. Я спрашиваю себя: каким чудом, каким образом вы и я вдруг оказались здесь, вдвоем, в этой заурядной гостинице, куда, я клянусь вам, моя нога никогда раньше не ступала.

– Моя тем более, Ален.

Она сказала это так естественно, что он понял, что она говорит правду, и от этого его беспокойство еще больше возрастало. Как же он все-таки ее встретил, как произошла их встреча?

Она была самой обычной. После обеда у друзей Ален отправился на машине домой, чтобы пораньше лечь спать. Но, как и каждый вечер, он не мог решить, отправиться ли ему сразу домой или погулять немного. Несмотря на то, что его квартира была очень красивой и удобной, он часто там скучал. В этом-то и заключается недостаток жизни холостяка. Не является ли одиночество непосредственным спутником эгоизма? И, чтобы как-то справиться со своим одиночеством, каждую ночь он отправлялся на поиски приключений. Часами спидометр его автомобиля накручивал километры пробега по столице. Он искал в ночи родственную душу, или, по крайней мере, такую, которая могла бы разделить его одиночество.

Всякий раз он находил кого-нибудь, и такое приключение, заканчивалось всегда одним и тем же, и это делало его жизнь скучной и монотонной. Но снова и снова он начинал все сначала. В эту ночь, казалось, все будет так же, как и во все предшествующие ночи в течение многих лет. Он тихо ехал по улицам, глядя по сторонам на прохожих, девушек, которые гуляли и с которыми он никогда не хотел знакомиться, и вдруг он увидел силуэт женщины, которая была совершенно другой. Она резко отличалась от всех девушек и девиц, гулявших по улицам. Наверное, эта женщина не профессионалка. Скорее всего, ее походка говорила о другом, что это просто молодая девушка, которая не спеша возвращалась домой. Когда он проехал мимо нее, она не взглянула даже ни на его машину, ни на ее владельца. Он же, напротив, сразу обратил внимание на ее красивое лицо в ореоле черных пышных волос. Ошеломленный тем, что такая красивая девушка идет по этой улице, известной своей темной жизнью, он сразу же нажал на тормоз, но боясь показаться смешным, как школьник, который в первый раз оказался за рулем, он сразу же переключил скорость. Проехав метров пятьдесят, он остановился у перекрестка и стал поджидать девушку. Он слышал, как спокойные, уверенные шаги девушки приближались к его машине, но она прошла, не обратив на него никакого внимания. Но ему лучше удалось рассмотреть ее, и он понял, что она гораздо красивее, чем показалась ему в первую секунду, когда он ее только заметил. Продолжать ехать за ней на машине означало, что она может быстро свернуть с дороги и скрыться. Поэтому он вышел из машины и решил обратиться к ней: «Извините меня, мадам...»

Позже, когда он вспоминал об этой встрече, он никак не мог объяснить себе, почему он назвал ее не так, как обычно называл девушек, «мадемуазель». Эта женщина, очень красивая, которая держалась с таким достоинством, хотя и была совсем молодой, почему-то заставила его произнести «мадам».

– Мадам, не позволите ли вы мне предложить вам что-нибудь?

Она остановилась, посмотрела на него очень спокойно, перед тем, как спокойно ответить:

– Предложить мне? Что вы можете мне предложить? Подарок? Или стакан виски?

– Наверное, и то, и другое,– пробормотал он.

– Ну что ж... Знаете, я обожаю подарки, но очень не люблю виски. Я предпочитаю шампанское.

– Какая удача! Я тоже люблю шампанское. Мы могли бы договориться.

– Я знаю, где в это время можно найти шампанское. Здесь нет ни бара, ни кафе, ничего.

– Шампанское, которое бывает здесь, не очень хорошее. Но, если вы согласитесь сесть в мою машину, мы легко найдем симпатичное место, где можно будет выпить шампанского.

– Я никогда не сажусь в машину к незнакомым мужчинам, особенно если машина красивая.

– Наверное, вы правы. Что же нам делать? Не можем же мы остаться здесь, на улице.

То, что она не ответила на его последний вопрос, позволило ему предположить, что она согласна прислушаться к какому-нибудь другому его предложению. И тогда он решился на последнее:

– Если вы согласны немного пройти пешком, то вот вдали светится вывеска, с той стороны улицы. Что вы об этом думаете, может быть, зайдем?

На этот раз она ответила, улыбнувшись:

– Вывеска не очень яркая, но, вероятно, там все есть. Я вижу, что это гостиница, там должно быть и шампанское.

– О, тогда нам повезет! – воскликнул он.– Идемте,– он легко подхватил ее под руку, и они направились к гостинице.

Эти несколько метров, которые они прошли по ночному Парижу, показались Алену самыми прекрасными в этой ночной прогулке. Счастливый и слегка обеспокоенный, он шел, держа под руку девушку своей мечты. Он был счастлив, потому что, если она согласилась с ним пойти, она нашла его симпатичным. А обеспокоен потому, что в этой встрече все началось как-то не так, как в предыдущих приключениях. Прежде всего, видно было, что незнакомка далеко не глупа. По нескольким словам, которые она произнесла, это уже было видно. К тому же она совершенно ничем не напоминала тех женщин, которые обычно гуляли по этим улицам и могли спокойно зайти в заведение, куда они сейчас направлялись.

Чем ближе они подходили к гостинице, тем меньше он осмеливался смотреть на нее. Между тем, девушка шла спокойно, не колеблясь, будто ее ничто не смущало в этой поздней встрече. Она первая и заговорила:

– Вы больше ничего не хотите мне сказать?

– Я бы очень многое хотел вам сказать, но я не знаю, с чего начать. И потом, эта улица не кажется мне подходящим местом для того, чтобы вести какой-то разговор.

– И я должна вам признаться, что на этой улице я никогда еще не была. А вы?

– Я?.. Только на машине.

– А, понимаю. В таком случае, это все меняет.

В гостинице их встретил очень странный человек, в котором была какая-то тайна. Казалось, что его жизнь прошла, и от всего, что было в прошлом, он отрекся. Очень скоро они больше не думали о сгорбленном силуэте старика и занялись собой.

Здесь, в комнате, было их первое объятие, затем, медленно приподняв ее над землей, он взял ее на руки и понес на кровать. Затем начал ее раздевать. Увидев ее обнаженной, он застыл, изумленный: он имел возможность созерцать воочию то, что раньше мог себе только представить. Долгое время все инстинкты, вся его жизнь вели его к той, которую он, не видя и не зная, не представляя еще ее лица, мог называть своей «женщиной песков».

Он хотел бы скорее припасть к ней, чтобы утолить свою страсть. Она тоже поняла, что без него ее жизнь до этого была сплошной пустыней. И эта гостиница стала для них чудесным оазисом.

Когда они немного отдохнули, она прошептала:

– Дорогой, дай мне все же немного шампанского. Пока она пила из бокала, он поддерживал ей голову.

– Знаешь,– сказала она,– этот напиток мог быть и хуже. И еще, ты, наверное, самый прекрасный из всех любовников.

– А ты – самая чудесная из всех женщин. Откуда ты, Хадиджа?

– Если мы не должны больше встретиться, зачем тебе это знать? А если мы увидимся снова, ты очень скоро все узнаешь. Не будь одним из тех европейцев, которые очень любознательны и хотят все узнать в самое короткое время. Позволь времени осуществить то, что должно случиться. И думай о словах мудреца, который сказал: «Сердце свободного человека – хранилище секретов». А ты? Если я спрошу, откуда ты, ты мне ответишь?

– Конечно. Знай, что я свободен, что я люблю приключения и что ты меня очаровала. Из всех женщин, которых я знал, ты первая, с кем я совершенно не скучаю. Я даже спрашивал себя, может ли это пройти когда-нибудь.

– Это проходит, Ален. Будь уверен. Рано юга поздно этот день приходит. Я постараюсь сделать все возможное, чтобы это случилось как можно позже, потому что ты мне тоже очень нравишься.

– А тебе это удастся?

– Есть единственный способ, тот, которым пользовалась Шахерезада. Мужчина – это вечный ребенок, которому нужно все время рассказывать сказки, и эти сказки всегда должны быть новыми и интересными.

– Ну что ж, я тебя слушаю.

– Жил-был однажды один прекрасный принц. Впрочем, он, может быть, и не был принцем, но у него было очень щедрое, доблестное сердце. В огромном городе, где он чувствовал себя печальным, он встретил, совершенно случайно, женщину, приехавшую из очень далекой страны, и которая сама, возможно, тоже была принцессой. Они сразу же понравились друг другу, разговорились и полюбили друг друга. Неожиданно они оказались бок о бок в одной кровати, как будто они были муж и жена. Но вместе с тем пока еще они были чужими друг для друга. Это было всего-навсего приключение. Она боялась оставить его и думала, что и он испытывает те же чувства. Но если бы он сказал ей: «Оставайся возле меня», она бы сделала это с большой радостью. Вот и вся моя маленькая сказка, она закончена.

– У нее нет счастливого конца,– сказал он.– Позволь мне закончить: Хадиджа, оставайся со мной.

И снова они стали близкими друг другу, стали одним существом... Позже он снова спросил ее, стараясь быть как можно хитрее:

– Скажи, пожалуйста, эта Шахерезада, которая рассказывала такие прекрасные сказки, она была похожа на тебя?

– Никто не может сказать, насколько она была красивой. Ни одна современная женщина не должна быть похожа на нее сегодня. Когда я была еще у себя на родине, я узнала, что персидский халиф, встретив впервые Шахерезаду, посмотрел на нее, и она ему очень понравилась. Она тоже подняла на него глаза и остановила на нем взгляд. Они начали разговор между собой, разговор только глазами, без слов. Этот разговор перемежался только нежными вздохами, которые в самый короткий момент могли сказать больше, чем многочасовые словесные излияния. Чем больше она на него смотрела, как я на тебя сегодня, тем больше она находила в его взгляде уверенность в том, что она ему не безразлична. И она считала себя самой счастливой женщиной в мире.

Очарованный, Ален слушал ее нежный голос со все возрастающим восхищением, и ему казалось, что он находится не в заурядной гостинице где-то в Европе, далеко-далеко, по другую сторону моря, на одном из дивных, диких берегов, по пескам которых ступают ноги чудесной, дивной принцессы.

Нежный, мелодичный голос продолжал:

– Наконец Шахерезада отвела взгляд от прекрасного халифа и приказала, чтобы слуги начали петь. Они уселись вокруг них и одна из служанок, негритянка, настроив свою лютню, начала петь чудесную песню о любви.

– Рассказывай еще, Хадиджа.

– Да ты ненасытен! Но я остановилась как раз потому, что, как известно, в то время, как исполнялись песни о любви, а персидский халиф их слушал, они с Шахерезадой поглощали самые приятные, самые редкие яства. Не знаю, как ты, Ален, но я уже проголодалась. О, я очень голодна! Не мог бы ты приказать слугам этого дворца принести что-нибудь поесть.

Он машинально повторил: «Слугам этого дворца...» и потом рассмеялся:

– Боже мой, я даже забыл! Я действительно чувствовал себя в каком-то дворце. Ну что ж, мы можем позвать сейчас кого-нибудь, конечно, не рабов, но... слуги же здесь есть!

Он позвонил. Прошло несколько минут, необходимых для того, чтобы Владимир поднялся по лестнице, и, наконец, старый слуга тихонько постучал в дверь.

– Скажите, вы можете подать нам что-нибудь поесть?

– О, поверьте мне, месье, я очень не хотел бы вас огорчать, но я ничего не могу вам предложить. Дело в том, что наше заведение не предполагает услуг такого рода, нам нечего подать к столу. Может быть, я смогу найти коробку печенья, но, боюсь, оно уже не свежее.

– Короче говоря, это печенье, конечно, не подойдет к шампанскому. Хорошо, ничего не нужно, спасибо.

Явно огорченный, Владимир удалился.

– Единственный способ выпутаться из этой истории – это изменить сказку. Вместо того, чтобы Шахерезада подавала яства персидскому халифу, теперь европейский принц постарается удовлетворить таинственную принцессу. И твое богатое воображение я должен оплатить единственным угощением. Но где его сейчас найти, в это время?

– Мне все равно,– ответила она.– Лишь бы в этом месте тебя не смущал мой наряд.

– Что ты, твой костюм мне очень нравится. Ведь я тебя встретил в нем первый раз, а очень скоро я постараюсь, чтобы ты стала самой привлекательной женщиной в Париже. Ты голодна? Что скажешь, если мы сейчас пойдем и найдем хорошенький ресторанчик возле базара, который открывается очень рано. В такое время там лучше всего сытно поесть.

– Я полностью согласна. Постараюсь одеться как можно быстрее.

– Позволь помочь тебе.

– Знаешь, ты очень мужественен и любезен.

– А ты очень женственна и нежна.

Впервые они оказались вдвоем за столом. Она не солгала – она действительно была очень голодна, чрезвычайно голодна. Наблюдая за ней, как она быстро ела горячий, обжигающий луковый суп, потом антрекот с вином, очень внушительных размеров, он спросил себя: «Неужели Хадиджа действительно давно ничего не ела?» Тогда он решил наблюдать за ней и пришел к выводу, что она вела себя за столом совсем не так, как привыкли в Европе. Казалось, что она вовсе не стесняется брать пищу пальцами, когда ей это удобно. Несколько раз она не сдержалась и выразила одобрение пище причмокиванием, как это обычно делают на Востоке. Наблюдать за ней было интересно, а для тех, кто был воспитан в строгих правилах парижского этикета, даже непривычно.

Он видел, как такая красивая женщина, с такими красивыми губами без стеснения с явным удовольствием поглощала пищу. Вместе с тем жесты ее пальцев были совершенно не вульгарны. Мало того, даже была какая-то прелесть в том, что она очень быстро и очень ловко брала еду пальцами там, где ей было удобно, аккуратно вытирая пальцы салфеткой. Посетители за соседними столиками с удивлением наблюдали за ней. Казалось, они смотрели на Алена с каким-то укором, словно говоря: «Как же вы до сих пор не научили правильно вести себя за столом такое прекрасное создание?» Ален оставался спокоен, зная, что еще не пришло время для того, чтобы давать уроки хорошего тона. Он это сделает позже. И вообще, правила поведения за столом – не являются ли они весьма относительными? Не меняются ли они на разных широтах и в разных странах? Ален, например, знал очень хорошо, что если вы приглашены в гости в приличный французский дом, считается дурным тоном, невоспитанностью оставить что-нибудь на тарелке. В то же время в некоторых странах, и особенно в странах Северной Африки и Ближнего Востока, считается хорошим тоном попробовать все блюда и никогда не доедать все до конца, что-нибудь оставить на тарелке, как бы показывая, что в гости пришли не для того, чтобы поесть, а для того, чтобы оценить поданную пищу.

Хадиджа, похоже, решила съесть все, не оставляя ни крошки на тарелке. Но ведь она приехала с Ближнего Востока. Это еще раз доказывало, что его возлюбленная умирала от голода. Предположить, что она голодала из-за недостатка денег, он не мог – такая красивая девушка всегда могла быть приглашена кем-нибудь на обед. А может быть, она специально придерживалась диеты, чтобы похудеть, а теперь наступил момент, когда она больше не могла сдержаться? Это тоже было маловероятно.

И вдруг Ален вспомнил и сказал:

– Я не удивляюсь, что ты так голодна, дорогая. Ты мусульманка, и, наверное, в это время ты должна соблюдать рамадан.

– Когда я была у себя на родине, у нас в семье девятый день лунного месяца всегда был постом – «рамадан» по-арабски. Но с тех пор, как я живу во Франции, я больше его не придерживаюсь. Я себе не отказываю ни в чем, потому что здесь очень много всяких соблазнов. Ты можешь мне не верить, но у себя дома, на родине, я никогда не испытывала чувства голода, мне никогда не хотелось есть.

– Может быть, тебе не нравилась местная пища?

– Нет, дело не в этом. Причина другая. Чаще всего у меня портился аппетит из-за окружающих. У нас в семье за столом всегда было очень много людей, а поскольку я была старшей из одиннадцати детей, мне нужно было помогать подавать на стол. Но, кроме родственников, за столом было много и других людей. Семья наша большая – родители, сестры и братья, двоюродные братья и сестры. А кроме их всех за столом, часто были и гости, приходившие в последнюю минуту. Поскольку мой отец был очень известным и щедрым человеком, он никогда не отказывал себе в удовольствии пригласить к себе на обед всех, кого встречал по пути. Таким образом у нас за столом часто собиралось до пятидесяти человек одновременно, а для меня это было настоящей каторгой. Если бы ты знал, как приятно для женщины находиться за столом вдвоем со своим возлюбленным! Но что с тобой, ты что, не голоден?

– Я хотел бы насытиться твоими словами. Но скажи мне: приглашенные, приходившие к твоему отцу, откуда они были?

– Да отовсюду. Знаешь, они были мне отвратительны. Ты не можешь даже представить, живя здесь, в Европе, во Франции, которая является очень цивилизованной и культурной страной, какие только бывают привычки у людей, приходящих в гости только для того, чтобы поесть, нажраться! Некоторые даже не стеснялись приносить с собой большую скатерть, в нее они потом складывали недоеденные куски, мясо, соусы, пирожные, все это вперемешку. Были и такие, которые приводили с собой маленьких детей и заставляли их плакать, чтобы отец как можно больше дал им пищи. А он, конечно, не жалел ничего для них.

– Ты говоришь о вещах, которые для меня совершенно невероятны.

– И все же это действительно было. Один наблюдательный и очень эрудированный иранец, которого звали Куа Хан, потратил много времени на изучение того, как люди ведут себя за столом, особенно в странах Ближнего Востока. Наблюдая поведение людей за трапезой, он сделал интересные выводы и так же, как и я, подразделяет людей на разные типы. Их очень много, но я могу назвать некоторые. Например: наблюдатель, счетовод, формовщик, сосун, грызун, трясун, сопун, контролер, гипнотизер, выдумщик, зачинщик, завистник, желатель, собиратель, раскладыватель, развлекатель, сортировщик, поливальщик, накопитель, крохобор, подметальщик, пожиратель, выгребальщик и другие.– Хадиджа произнесла все эти эпитеты без передышки.

Ален, зачарованный, слушал и не мог произнести ни одного слова. Затем он не удержался и заметил:

– По живости и реалистичности наблюдений и описания ты могла бы, мне кажется, соперничать даже с Рабле.

– Как и все мои соотечественники, я очень люблю слова, каждое слово несет в себе богатство.

– Таким образом, ты могла бы описать всех посетителей, которые были за столом у твоего отца?

– Ну конечно, потому что они часто приходили к нам на званые обеды. Первый из них – «наблюдатель». Он испытывает настоятельную необходимость заметить и услышать, что блюдо уже готово, что его скоро принесут. Поэтому он без конца смотрит на дверь, ведущую в комнату, ждет появления блюд и все время вздрагивает, как только кто-нибудь входит в комнату. Он считает что вот-вот внесут пищу и хочет первым увидеть ее. Второй – это «счетовод». Эта личность все время занята тем, что пересчитывает блюда. Он считает с помощью всех своих десяти пальцев, постоянно разглядывает блюда, стараясь их удержать в памяти, путается в счете. «Формовщик» же посвящает все свое время за столом тому, чтобы скатать из хлеба шарик и повалять его по тарелке, делая его как можно более упругим и покрывая его соусом и приправой.

– Фу,– сказал Ален,– но как ты можешь объяснить, что твой отец, который был известным аристократом в стране, был вынужден принимать у себя за столом таких людей, чье воспитание и поведение вовсе не отличалось изысканностью.

– В нашей стране за столом богатого человека могут собраться люди всех рас, всякого состояния,– богатые и бедные.

– Значит, твой отец был очень богат?

– Да, я думаю.

– А где он сейчас?

– Его нет, он умер. И его смерть была настоящей причиной тому, что я была вынуждена покинуть свою страну.

Мой отец был для меня самым большим другом и союзником, можно сказать, единственным другом.

Ее яркие сияющие глаза покрыла легкая пелена печали, но вскоре она снова заговорила, и взгляд ее снова заблестел:

– Я чувствую, что тебе неприятны описания всех этих застолий, которые я видела раньше у себя на родине.

– Неприятно? Что ты, дорогая! Мне это очень интересно. Мне встречались женщины, которые хорошо знали привычки, обычаи, блюда, но никогда не попадались мне люди, так хорошо знающие все нравы людей и недостатки, сопровождающие застолья.

– А ты не думаешь, что женщина, любящая прелести стола, так же любит и другие удовольствия.

– Должно быть, так. Но среди тех, кого ты называла, есть «гипнотизер». Что он делал за столом?

– Он неотрывно смотрел в лица людей, сидящих напротив, до такой степени, что они начинали терять присутствие духа и переставали есть. Тогда он быстро хватал их кусок мяса и убегал, чтобы съесть его где-нибудь.

– Понятно, значит, он ужасный эгоист. Ну, а кто же такой этот «сосун»?

– Этот подносит пищу ко рту, вызывая обильное слюноотделение. Все, кто за ним наблюдает, могут видеть, что в тот момент, когда у него собирается много слюны, он ее с шумом заглатывает и испытывает при этом огромное удовольствие.

– Ну, а что делал «контролер»?

– Он ощупывал, осматривал мясо, чтобы найти самые мягкие, самые нежные кусочки.

– Ну, а что же желал и вообще, что делал «желатель»?

– Этот все время шептал про себя: «Небо, сделай так, чтобы я был единственным человеком за этим столом!»

– Последним ты назвала какого-то «выгребальщика».

– Этот находил хозяина дома и просил его: «Дорогой друг, не будете ли вы так любезны, я заметил, что на дне кастрюли еще осталось немного мяса, кусочки еды. Будьте добры, прикажите, чтобы все это собрали и принесли, есть еще люди, которые не наелись». Впрочем, это не касается меня, я совсем уже не голодна, мы можем идти.

– Я тоже не голоден. А ты позволишь мне задать тебе еще один вопрос перед тем, как мы уйдем из этого ресторана?

– Я тебе отвечу на него, если только смогу. Говори.

– Сколько времени живешь ты во Франции?

– Два года.

– А ты была в других ресторанах до этого?

– Нет, я покинула свою родину и приехала прямо во Францию.

– Но с тех пор, как ты находишься здесь, ты не встречала никого, мужчину или женщину, которые бы тебе сказали, что здесь, во Франции, да и в большинстве европейских стран еду не берут пальцами?

Вопрос ее нисколечко не смутил, и она ответила:

– Ты, вероятно, заметил, что я умею пользоваться ножом и вилкой, когда нужно. Но сегодня это было бесполезно. Почему бы мне, когда я нахожусь наедине с тобой, показывать себя иной, чем я есть на самом деле? Ведь ты предпочитаешь откровенность, не так ли?

– Что ж, твоя откровенность меня очаровывает,– сказал Ален.– Но в то же время и удивляет. Ты, наверное, заметила, что все вокруг за соседними столами смотрели на нас с упреком.

– Мы всего первый раз вместе в ресторане, а тебя уже волнует мнение окружающих?

Он понял, что она не испытывает никакого чувства стыда за свое поведение за столом, и это было удивительнее всего.– Но, в конце концов,– сказал он,– ты, наверное, видела и в своей стране европейцев, и как они вели себя за столом.

– Когда мой отец принимал у себя иностранцев, они вели себя, уважая наши обычаи.

Он заметил:

– Потому что они очень воспитанные люди. И поскольку ты теперь живешь во Франции, ты должна вести себя так же, как и все французы. Это будет примером твоего прекрасного воспитания.

– Хорошо, в будущем я буду вести себя так же, как и француженки.

– Но ты не должна поступать так же, как француженки, во всем. Впрочем, у них одни прекрасные качества.

– Я это заметила. Ну, а ты мне очень нравишься, и мне этого достаточно.

– А в течение этих двух лет, что ты находишься среди нас, ты, конечно, замечала, как ведут себя здесь люди, в том числе и за столом?

– Меня это больше не интересует. Я оставила свою страну только потому, что я бежала оттуда, но не затем, чтобы привыкнуть к новой жизни в какой-то другой стране.

– И никто во Франции тебе раньше не делал никаких замечаний?

– Никто.

Говорила ли она правду или насмехалась, трудно было понять. Вряд ли можно было допустить, что все эти два года она жила во Франции в одиночестве, хотя это тоже было возможно. Правила поведения, которым она была обучена в своей стране, гордость, откровенность – все это делало ее женщиной, которая была полной противоположностью выхолощенной европейской воспитанной женщине. И вместе с тем это было лучшее, что отличало ее от всех других. В какой-то степени можно было сказать, что Хадиджа была неведомой, дикой женщиной для Европы. Если это так, то ему она прекрасно подходит. Ален был доволен, потому что ему надоели эти цивилизованные высокообразованные куклы. Не жалея о встрече и начавшемся приключении, он чувствовал, что попробует испытать это приключение до конца. Но она, эта таинственная женщина, испытывает ли она такое же чувство?

– Рассказывая о своей стране, ты сказала, дорогая, что оставила ее потому, что бежала оттуда. Скажи, к тебе там плохо относились?

– Не хуже, чем к другим женщинам.

– Но ты сказала, что твой отец был очень известным и состоятельным человеком.

– Да, он был аристократом, каких там теперь нет и какие редко встречаются даже в вашей стране.

– Ты очень любила его?

– Я его обожала. Он был для меня все, потому что он всегда относился ко мне с добротой, нежностью и был очень справедлив. Я была для него прежде всего ребенком, а затем уже женщиной, и я ему за это очень признательна.

– Тебе приятно рассказывать мне о нем?

– Мне очень приятно о нем говорить. Ты – первый из мужчин, перед кем я могу открыть свою душу и поделиться воспоминаниями о своем отце. Если бы ты его знал, я думаю, ты смог бы его понять. Он полюбил бы тебя так же, как он любил меня.

– Он умер молодым?

– Очень молодым. Его убили.

– Почему?

– Ему не могли простить того, что он остался верным французам, которые помогли достичь величия нашей стране. В тот день, когда государство получило независимость, оно оказалось очень неблагодарным и несправедливым к своим лучшим сыновьям, а мой отец был как раз в их числе.

– Хадиджа, ты можешь теперь мне сказать, из какой страны ты приехала?

– Разве ты не понял, что я из страны, где самое чистое небо, самое яркое солнце и самое голубое, лазурное море, которого нет больше во всем мире, где морской берег с его солнечными, наполовину пустыми дикими пляжами протянулся более чем на две с половиной тысячи километров, страны, где сами руины давно погибших городов носят все те же прекрасные, грандиозные имена, сохранившиеся на протяжении веков.